Текст книги "Кошки-мышки (сборник)"

Глава 8

Лора и трое мужчин пили шампанское. Вполне обычное для Лоры и двоих мужчин дело, вроде Дня воссоединения, и даже Бесси восприняла ситуацию со стойкостью бывалого солдата. Казалось, они готовы продолжить с того момента на прошлой неделе, когда кто-то резко изменил их жизнь, позвонив в дверь и разнеся голову девушки выстрелом из дробовика. Именно поэтому на их встрече присутствовал я, третий мужчина.

Подняли тост за Лору, и я сделал глоток. Оставшееся шампанское так и стояло в бокале, пока из него не вышли последние пузырьки газа.

– Что это вы не пьете? – поинтересовался Уолдо.

– Вообще-то я на работе, – ответил я.

– Он самый настоящий педант, – сообщил Уолдо. – Пролетарий-сноб с пуританской совестью.

Я был при исполнении, к тому же там присутствовала Лора, только это удержало меня от того, чтобы охарактеризовать его в выражениях, которых он заслуживал.

– Не сердитесь на нас, – попросила Лора. – Эти двое – мои лучшие друзья, и, конечно, им хочется отпраздновать мое воскрешение.

Я напомнил, что убийство Дианы Редферн все еще не раскрыто.

– Но мы-то ничего о нем не знаем, – заметил Шелби.

– Ага! Дух умершей на празднестве! – воскликнул Уолдо. – Может, выпьем в его честь?

Лора поставила бокал на стол.

– Уолдо, пожалуйста, – попросила она.

– Предложение весьма сомнительного свойства, – произнес Шелби.

Уолдо вздохнул.

– Какими ханжами мы стали! Это все ваше влияние, Макферсон. Как ходячий представитель Союза мертвецов…

– Будь добр, заткнись! – сказала Лора.

Она пододвинулась к Шелби. Тот взял ее за руку. Уолдо наблюдал за ними, как кот за мышиным семейством.

– Ну, Макферсон, раз уж вы намерены придать серьезности нашему счастливому воссоединению, поведайте, как продвигается расследование. Вы узнали, откуда взялась бутылка бурбона «Три Хорсиз»?

– Я сама ее купила, Уолдо, – тихо сказала Лора. – Знаю, что этот виски гораздо хуже того, что ты учил меня покупать, но однажды вечером я очень спешила и принесла домой «Три Хорсиз». Помнишь, Шелби?

– Конечно! – ответил Шелби, сжимая ее руку.

Казалось, они стали еще ближе, а Уолдо выталкивают на мороз. Уолдо налил себе еще шампанского.

– Скажите, Макферсон, были ли у этой малютки-модели какие-нибудь тайны? Возможно, она водила дурные знакомства? Известны ли вам секреты ее веселой жизни в Гринвич-Виллидж?

Уолдо явно использовал меня в своей игре против Шелби. Надо же, умнейший человек, прочитал практически все значительные произведения английской литературы – и не понимает, что какой-то невежа-полицейский может преподать ему урок! Я повеселел. Лайдекер лил воду на мою мельницу.

– Мой помощник вышел на след ее врагов, – сообщил я, придав голосу официальный тон.

Уолдо поперхнулся шампанским.

– Откуда у нее враги? – удивилась Лора.

– Возможно, в ее жизни было нечто такое, о чем ты не знаешь, – сказал Шелби.

Лора недоверчиво хмыкнула.

– Большинство этих девиц ведут сомнительный образ жизни, – уверенно заявил Шелби. – Насколько известно, бедняжка вполне могла путаться со всякими темными личностями. Взять хотя бы мужчин, которых она цепляла в ночных клубах.

– Откуда вы так много о ней знаете? – поинтересовался Уолдо.

– Ничего я не знаю, просто предполагаю, – ответил Шелби и повернулся ко мне. – Модели ведь часто бывают на дружеской ноге с представителями преступного мира, не так ли?

– Бедная Дайан! – сказала Лора. – Она была не из тех, кого можно ненавидеть. То есть, я имею в виду… она не умела испытывать по-настоящему сильные чувства. Даже не представляю, что кто-нибудь мог возненавидеть этого ребенка. Она была такая… в общем, хотелось ей помочь.

– Это Шелби так сказал? – спросил Уолдо. – Полагаю, он интересовался ею исключительно из филантропических побуждений.

У Лоры на щеках выступили красные пятна.

– Да! – с жаром воскликнула она. – Я сама попросила его быть с Дайан добрее. Правда, Шелби?

Шелби подошел к шкафчику и достал полено для камина, явно радуясь поводу отойти. Лора следила взглядом за его передвижениями.

– И ты, дорогая, просила его проявить особую доброту именно в прошлую среду? – спросил Уолдо нарочито невинным тоном, бросая при этом любопытные взгляды в мою сторону.

– В среду? – переспросила Лора, делая вид, что не помнит.

– Ну да, в прошлую среду. Или во вторник? Тем вечером на стадионе исполняли «Токкату и фугу ре-минор» Баха. Это ведь была среда? – Уолдо перевел взгляд на камин и Шелби. – Лора, когда ты устраивала вечеринку с коктейлями?

– Ах, это, – протянула Лора. – В среду.

– Жаль, что вы там не присутствовали, Макферсон, – обратился ко мне Уолдо. – Было очень, очень весело.

– Уолдо, ты ведешь себя глупо, – сказала Лора.

Но Лайдекер решил устроить сцену, и ничто не могло его остановить. Он встал с бокалом шампанского в руке и стал изображать Лору – радушную хозяйку на многолюдном приеме. Уолдо не только говорил высоким голосом и покачивал бедрами, как делают большинство мужчин, когда изображают женщин, у него оказался недюжинный актерский талант. Уолдо словно сам стал хозяйкой, которая переходит от гостя к гостю, представляет незнакомцев, следит за тем, чтобы не пустовали бокалы, предлагает бутерброды на подносе.

«Здравствуйте, дорогой, я так рада, что вы пришли… вы должны познакомиться… Знаю, вам очень понравится… Только не говорите, что не пьете… И ничего не едите!.. Да ладно, от такого крошечного канапе с икрой вы нисколько не поправитесь… Вы не знакомы с… Не может быть, все знают Уолдо Лайдекера, это же Ноэл Кауард в тяжелом весе… Уолдо, дорогой, один из твоих самых преданных поклонников…»

Спектакль был великолепным. Словно наяву представали напыщенные, чванливые мужчины и высокомерные женщины, причем все время, пока Уолдо двигался по комнате, изображая Лору с подносом в руках, было понятно, что эта воображаемая Лора следит за происходящим у эркерного окна.

Затем Уолдо встал у этого окна, и его жесты изменились, теперь он изображал мужчину – галантного Шелби. А еще девушку, которая смотрит на него снизу вверх, хлопая глазками и теребя лацканы его пиджака. Лайдекеру удалось передать голос и интонации Шелби, и хотя я ни разу не слышал Дайан, мне доводилось встречать куколок, которые разговаривали именно так.

«О, милый, ты самый красивый мужчина в этой комнате… Неужели мне нельзя это сказать?»

«Детка, ты пьяна, говори потише».

«Шелби, что плохого в том, что я тебя обожаю?»

«Ради бога, детка, вспомни, где мы находимся».

«Что ты, Шелби, я не пьяна, я никогда не напиваюсь, и говорю я не громко».

«Ш-ш, милая, все на тебя смотрят».

«Ну и пусть смотрят, мне плевать!» – Кукольный голосок зазвучал пронзительно и злобно. Пьяные девушки в барах всегда разговаривают так визгливо.

Шелби позеленел и отошел от камина, стиснув кулаки и выдвинув вперед челюсть. Лора дрожала.

Уолдо вышел на середину комнаты и произнес уже своим голосом:

– Повисло неловкое молчание. Гости смотрели на Лору, которая держала поднос с закусками. Наверное, в ту минуту все ее жалели, ведь через неделю и один день она должна была выйти замуж.

Уолдо по-кошачьи женственной походкой подошел к окну эркера. Я представил, как Дайан стоит там с Шелби.

– Дайан схватила его за лацканы…

Лора – настоящая, та, что в золотистом платье сидела на диване, – перебила Уолдо:

– Мне очень жаль! Ради всего святого, ну сколько раз нужно повторять, что мне очень жаль!

Шелби поднял сжатые кулаки.

– Да, Лайдекер, хватит. Перестаньте паясничать.

Уолдо посмотрел на меня.

– Жаль, Макферсон. Вы пропустили лучшую часть представления.

– И что же она сделала?

– Можно сказать? – спросил Уолдо.

– Валяйте, – кивнул Шелби. – Иначе он вообразит бог весть что.

Она расхохоталась.

– Я стукнула ее подносом с закусками!

Мы ждали, пока истерика не закончилась. Лора одновременно и плакала, и смеялась. Шелби попытался взять ее за руку, но Лора резко отстранилась. Успокоившись, она смущенно посмотрела на меня и сказала:

– Я раньше ничего подобного не делала. Даже не представляла, что могу так поступить! Мне хотелось умереть.

– И это все? – спросил я.

– Все, – подтвердил Шелби.

– Надо же, в моем собственном доме, – сокрушалась Лора.

– А что было потом?

– Я убежала в спальню и никого туда не впускала. Не хотела ни с кем разговаривать. Мне было стыдно. Некоторое время спустя зашел Шелби и сказал, что Дайан ушла и что я должна выйти к гостям.

– После всего случившегося, – добавил Шелби.

– Все делали вид, что ничего не произошло, но мне от этого было только хуже. Шелби держался очень хорошо, уговорил меня пойти куда-нибудь и как следует выпить, чтобы я больше не думала об этом неприятном происшествии и не упрекала себя.

– Как мило с его стороны! – не сдержался я.

– Шелби весьма великодушен и не держит зла, – добавил Уолдо.

– А что мог Шелби сделать, если Дайан в него влюбилась? – Лора не обращала внимания на двух других собеседников, она объясняла только для меня. – Он вел себя с ней вежливо и доброжелательно, впрочем, как всегда. А бедняжка Дайан выросла в той среде, где женщин частенько поколачивают. Раньше ей не доводилось сталкиваться с… джентльменом.

– Надо же! – хмыкнул Уолдо.

– Она искала лучшей участи, ведь ее жизнь была чрезвычайно убога. Даже имя, которое Дайан себе выбрала, говорит о стремлении к лучшей жизни.

– Мое сердце сейчас разорвется от жалости, – сказал Уолдо.

Дрожащими руками Лора взяла сигарету.

– Мы с ней во многом похожи. Я тоже приехала в Нью-Йорк, простая девчонка без друзей и без денег. Мне помогли, – произнесла она, показав сигаретой на Уолдо, – и я чувствовала, что тоже должна помогать таким, как Дайан. Я была ее единственной подругой. А Шелби был ее другом.

Лорины слова звучали просто и человечно, а она сама стояла так близко, что до меня доносился запах ее духов. Я отодвинулся.

– Вы ведь верите мне, Марк? – спросила она.

– Значит, в пятницу вы пригласили Дайан на обед в знак примирения? – спросил я.

Лора улыбнулась.

– Точно, в знак примирения. С вечера среды до утра в пятницу я была сама не своя. Было ясно, что если я не поговорю с Дианой и не извинюсь, то испорчу себе весь отдых. Вы считаете меня глупой?

– Мягкосердечной недотепой, – вставил Уолдо.

Шелби схватил кочергу, но только для того, чтобы помешать угли в камине. Я чувствовал, что нервы мои на пределе, мне мерещилось насилие всякий раз, когда зажигали сигарету. Я сам жаждал крови. Так хотелось вцепиться в толстую шею, что даже руки чесались.

Я шагнул вперед и вновь оказался рядом с Лорой.

– За обедом вы закурили…

Я сделал паузу. Лора побледнела, став белее платья, в котором похоронили Дайан.

– Закурила, – прошептала Лора.

– Закурили трубку мира и предложили Дайан свою квартиру.

– Да, трубку мира, – кивнула Лора, приходя в себя. Ее глаза заблестели, лицо зарумянилось. Рука с тонкими, сильными пальцами легла на рукав моего пиджака. – Поверьте, Марк, вы должны поверить, что все было в порядке, когда я предложила ей пожить у меня. Пожалуйста, поверьте, прошу вас.

Шелби промолчал, но мне показалось, что он улыбается. Уолдо громко рассмеялся.

– Осторожнее, Лора, он сыщик!

Лорина ладонь соскользнула с моего рукава.

Глава 9

В тот вечер я опять ужинал с Уолдо. Спрашиваете, почему? Я и сам задал себе этот вопрос, когда в ресторане «Золотая ящерица» увидел его широкое лицо над тарелкой супа из ласточкиных гнезд. Шел дождь. Мне было одиноко и хотелось поговорить. Поговорить о Лоре. Они с Шелби ели бифштекс с жареным картофелем. Меня тянуло к Уолдо, и я боялся его потерять. Этот человек очаровывал и отталкивал одновременно. Чем глубже меня затягивало это дело, тем меньше я походил на самого себя, чувствуя, что попал в совершенно незнакомый мир.

Мои мысли путались. Я словно заблудился. Помню, как задавал себе вопрос: где же улики? Что именно я искал, когда расследовал другие дела? Улыбку не предъявишь суду в качестве доказательства. Нельзя арестовать человека за то, что он дрожал. Карие глаза украдкой встретились взглядом с серыми, и что? Интонация голоса умирает вместе с произнесенной фразой.

Официант-китаец принес обжаренные рисовые блинчики с начинкой. Уолдо набросился на еду, будто умирал от голода.

– А теперь, когда вы увидели Лору, что вы о ней думаете? – спросил он.

Я взял блинчик.

– Моя работа…

– Состоит в том, чтобы опираться на факты и не судить предвзято, – закончил он за меня. – Где-то я уже это слышал.

Официант принес поднос с накрытыми блюдами и плошками. Уолдо красиво разложил на своей тарелке кусочки свинины и утки, добавил лапши с курицей под миндальным соусом и сладко-острых свиных ребрышек, рядом с которыми водрузил омара. Китайские пельмени лежали отдельно – чтобы соусы не смешивались. Пока Уолдо не перепробовал все блюда и приправы, за нашим столом царило молчание.

Наконец Уолдо сделал паузу.

– Помнится, вы кое-что сказали, когда впервые пришли ко мне тем воскресным утром. А вы помните?

– Мы много чего говорили в то воскресное утро, причем оба.

– Вы сказали, что в этом деле хотели бы смотреть не на отпечатки пальцев, а на лица. Довольно глупое заявление.

– Почему же вы его запомнили?

– Просто меня тронуло печальное зрелище: самый заурядный молодой человек, который считает, что стал особенным.

– И что дальше? – спросил я.

Он щелкнул пальцами. Подбежали два официанта. Похоже, они забыли подать жареный рис. Последовал оживленный разговор, куда более долгий, чем нужно, и Уолдо пришлось заново раскладывать еду на своей тарелке. Он отдавал распоряжения официантам-китайцам, сокрушался, что ритуал ужина (его собственное выражение) нарушен, и между делом говорил об Элуэлле, Старр Фейтфул и других жертвах нераскрытых убийств.

– Так вы полагаете, что дело Дайан Редферн тоже не раскроют? – спросил я.

– Только не Дайан Редферн, дружище. Для прессы и в глазах общественности это дело навсегда останется делом Лоры Хант. Всю оставшуюся жизнь Лоре придется носить клеймо выжившей жертвы нераскрытого убийства.

Он явно пытался меня разозлить, но ничего не говорил напрямую, в ход шли намеки и мелкие уколы. Старательно отводя взгляд от одутловатого лица Уолдо, я не мог не видеть самодовольной усмешки. Если я отворачивался, он тоже поворачивал голову, которая как на шарнирах двигалась в накрахмаленном воротнике сорочки.

– Вы, мой галантный сыщик, предпочли бы умереть, но не допустить такого поворота событий, правда? Скорее пожертвуете своей драгоценной шкурой, чем позволите бедной, ни в чем неповинной девочке всю жизнь страдать от унижения?

Уолдо громко расхохотался. Двое официантов высунули голову из кухни.

– Ваши шутки не смешны, – заметил я.

– Гав-гав! Как свирепо мы сегодня лаем! Что вас мучает? Боитесь опростоволоситься или вас пугает конкуренция с Аполлоном Бельведерским?

Я почувствовал, что краснею.

– Послушайте, – начал было я, но Уолдо меня перебил:

– Дорогой мой, рискуя утратить вашу дружбу… а я по-настоящему ценю с дружбу с таким достойным человеком, и неважно, верите ли вы мне или нет. Так вот, рискуя утратить…

– Ближе к делу.

– Совет молодому человеку: не теряйте голову. Эта женщина не для вас.

– Не лезьте не в свое дело, – резко ответил я.

– Когда-нибудь вы скажете мне спасибо, если, конечно, последуете моему совету. Разве вы не слышали, как она описывала Дайанино увлечение Шелби? Джентльмен, черт возьми! Неужели вы думаете, что раз Дайан умерла, то и галантность тоже должна умереть? Будь вы чуть сообразительнее, мой друг, то заметили бы, что Лора – это Дайан, а Дайан была Лорой.

– Ее настоящее имя было Дженни Свободоу. Она работала на фабрике в Джерси.

– Похоже на сюжет плохого романа.

– Но Лора-то не дурочка. Она должна была понять, что Шелби мерзавец, – заметил я.

– Если убрать претензии на светскость, остается шелуха. Образованная женщина точно так же, как и бедная фабричная девчонка, скована узами романтической любви. Это, мой дорогой друг, аристократическая традиция с присущим ей сладковатым запахом разложения. Романтики не взрослеют, они навсегда остаются детьми.

Уолдо вновь принялся за цыпленка, свинину, утку и рис.

– Разве я не говорил вам в тот день, когда мы встретились, что Шелби был более заурядной и ничем не примечательной частью Лориного существования? Теперь-то вы видите, откуда взялась эта тяга к совершенству? Передайте, пожалуйста, соевый соус.

По моему мнению, романтика существует только в сентиментальных песенках и фильмах. Единственный на моей памяти человек, который использовал это слово в обычной жизни, – моя младшая сестра. Благодаря романтике она добилась успеха, выйдя замуж за своего босса.

– Я надеялся, что Лора повзрослеет и избавится от Шелби, – продолжил Уолдо. – Если бы она это сделала, то стала бы великой женщиной. Однако Лору обуревали мечты, ей требовался герой, в которого она могла бы влюбиться как девчонка, образец совершенства, чья безупречность не требовала бы от нее ни сопереживания, ни ума.

Мне надоела его болтовня.

– Хватит, пора уходить из этой дыры, – сказал я.

Из-за Уолдо у меня возникло ощущение, что все безнадежно.

Пока мы ждали сдачу, я взял его трость.

– Зачем вы ее носите? – поинтересовался я.

– Разве она вам не нравится?

– Слишком претенциозно.

– Вы зануда, – сказал он.

– И все-таки я считаю, что эта трость только для форсу.

– Весь Нью-Йорк знает трость Уолдо Лайдекера. Она придает мне значительности.

Мне хотелось закрыть тему, но Уолдо обожал хвастаться своими вещами.

– Я приобрел ее в Дублине. Продавец сказал мне, что она принадлежала некоему ирландскому баронету, чья надменность и горячий нрав стали притчей во языцех всей страны.

– Наверняка он поколачивал ею бедолаг, которые добывали торф на его землях, – заметил я без особой симпатии к вспыльчивым аристократам: благодаря рассказам бабушки у меня сложилось весьма нелюбезное к ним отношение.

Раньше я никогда не держал в руках такой тяжелой трости, она весила по меньшей мере фунт и двенадцать унций. Два золотых ободка опоясывали ее под ручкой на расстоянии примерно трех дюймов друг от друга.

Уолдо выхватил у меня трость.

– Отдайте!

– Что с вами? Кому нужна ваша чертова трость?

Китаец принес сдачу. Уолдо смотрел краем глаза, как я добавил к чаевым четверть доллара, не желая давать ему повод для насмешек.

– Не обижайтесь, – сказал он. – Если вам нужна трость, я куплю. С резиновым наконечником.

У меня возникло острое желание схватить этот кусок жира в человеческом образе и, как мяч, зашвырнуть подальше. Но я не хотел терять его дружбу. По крайней мере, сейчас. Он спросил, куда я направляюсь, и, услышав, что в центр, попросил подвезти его до улицы Лафайет.

– Не будьте букой, – сказал он. – Думаю, вам доставит удовольствие еще целых пятнадцать минут выслушивать мои восхитительные рассуждения.

Мы ехали по Четвертой авеню, когда Уолдо вдруг схватил меня за руку. Машину едва не занесло.

– В чем дело? – спросил я.

– Остановитесь! Тормозите, прошу вас! Будьте великодушны хоть раз в жизни!

Мне стало любопытно, с чего это он так разволновался, и я остановил машину. Уолдо торопливо зашагал назад вдоль дома к антикварному магазину мистера Клодиуса.

Хотя фамилия мистера Клодиуса была Коэн, он больше походил на янки, чем на еврея. Ростом около пяти футов одиннадцати дюймов, антиквар весил не больше ста пятидесяти фунтов. Глаза у него были светло-голубые, а лысая голова напоминала грушу. Я знал, что когда-то у него был компаньон, который занимался перепродажей краденого. Сам Клодиус был до такой степени наивным, рассеянным и страстно увлеченным человеком, что даже не подозревал о мошеннических проделках партнера. Я помог Клодиусу избежать судебного разбирательства, а он в благодарность преподнес мне полное собрание томов Британской энциклопедии.

Само собой, они с Уолдо были знакомы. Оба могли впасть в экстаз при виде какого-нибудь древнего чайника.

Как оказалось, Уолдо заметил в витрине магазина вазу – точную копию той, что он отдал Лоре. Ваза была сферической формы и покоилась на подставке. Мне она показалась похожей на стеклянный шар вроде тех, что вешают на рождественскую елку в магазине «Вулворт». Я понимал, что эта ваза не такая уж редкая и дорогая, как другие вещицы, которыми восторгаются коллекционеры. Она пришлась по вкусу Уолдо лишь потому, что именно он ввел среди снобов из высшего общества моду на посеребренное стекло. В своем рассказе «Искажение и отражение»[32]32
  Опубликован в сборнике Уолдо Лайдекера «Февраль, одинокий февраль»,1936. (Примечание автора).


[Закрыть] он писал:

«Выдутое до прозрачности мыльного пузыря стекло покрывают изнутри тонкой ртутной пленкой, и оно сияет зеркальным блеском. И подобно тому, как ртуть в термометре показывает температуру человеческого тела, этот хрупкий шар выявляет несдержанный нрав тех злополучных посетителей, которые, войдя в мою гостиную, первым делом отражаются в выпуклой поверхности в облике уродливых карликов».

– Клодиус, почему, во имя Джозайи Веджвуда[33]33
  Джозайя Уэджвуд, Josiah Wedgwood (1730–1795) – английский художник-керамист и дизайнер, самый знаменитый мастер декоративно-прикладного искусства своего времени, один из зачинателей промышленного дизайна.


[Закрыть], вы скрывали от меня это сокровище?

Клодиус достал из витрины вазу. Пока Уолдо ворковал над ней, я разглядывал старинные пистолеты. За моей спиной шла оживленная беседа.

– Где вы ее нашли? – спросил Уолдо.

– В одном доме в Биконе.

– И сколько вы собираетесь из меня выжать, старый конокрад?

– Ваза не продается.

– Как не продается? Послушайте, любезный…

– Она продана.

Уолдо стукнул тростью по тонким ножкам старинного столика.

– Какое вы имеете право продавать ее, не предложив сначала мне? Вы же знаете, что меня интересует.

– Я отыскал ее для одного моего клиента. Он поручил мне покупать все изделия из посеребренного стекла, которые я найду, и по той цене, какую я сочту приемлемой.

– Ваза стоит в витрине. Это значит, вы выставили ее на продажу.

– Вовсе нет. Это значит, что мне нравится показывать людям что-то красивое. Мистер Лайдекер, я имею право выставлять в своей витрине все, что хочу.

– Вы купили вазу для Филипа Энтони?

Наступила тишина, потом Уолдо вскричал:

– Вы должны были предложить эту вазу мне!

Уолдо кричал пронзительным старушечьим голосом. Я повернулся к нему и увидел, что его лицо побагровело.

– Ваза принадлежит Энтони, и я ничего не могу сделать. Если хотите, обратитесь к нему самому, – сказал Клодиус.

– Вы прекрасно знаете, что мне он ее не продаст.

Спор продолжался в том же духе. Я рассматривал шомпольное ружье, которое, наверное, считалось старинным еще в те времена, когда Эйб Линкольн был ребенком. Вдруг раздался звон. Я оглянулся. На полу блестели серебряные осколки.

Клодиус побледнел, словно на его глазах убили живое существо.

– Уверяю вас, это произошло совершенно случайно, – произнес Уолдо.

Клодиус застонал.

– У вас в магазине темно, проходы тесные, вот я и споткнулся, – оправдывался Уолдо.

– Бедный мистер Энтони!

– Не устраивайте трагедию, я заплачу любую сумму, только скажите.

С места, где стоял я, магазин выглядел темной пещерой. Из-за обилия антикварной мебели, старинных часов, ваз, блюд, бокалов, китайских собачек и потускневших подсвечников казалось, будто находишься на складе старьевщика. Двое мужчин перешептывались. Толстяк Уолдо, в черной шляпе и с массивной тростью, и Клодиус с грушевидной головой напоминали сейчас старых ведьм в Хэллоуин. Я вышел из магазина.

Уолдо подошел к моей машине, держа в руке бумажник. Судя по всему, настроение у него улучшилось. Он стоял под дождем, глядя на магазин, и улыбался. Как будто ваза досталась ему.