Текст книги "Последние часы. Книга III. Терновая цепь"

– Насколько я понимаю, это твое? – спросил Джеймс, показывая обгоревшую записку. – И что ты имеешь против дверных звонков?

– Все, что я делаю, – парировал Кристофер, – я делаю во имя научно-технического прогресса. Кстати, послание доставлено успешно?

– Как тебе сказать… письмо почти целиком сгорело, и ты должен мне одну кружевную салфетку, – хмыкнул Джеймс.

Кристофер с мрачным видом кивнул, вытащил из кармана пиджака небольшую записную книжку и карандаш и начал что-то писать.

– Салфетка будет добавлена к списку предметов, принадлежавших моим друзьям, стоимость которых я должен возместить и которые погибли ради…

– Торжества научно-технического прогресса. Я все понял, – перебил его Джеймс. – Ну что ж, заходи.

Он невольно улыбнулся, глядя на Кристофера, который снимал и вешал на крючок пальто. Рукава пиджака были обтрепаны, обожжены кислотами и покрыты пятнами от реактивов. Каштановые волосы, давно не видевшие расчески, напоминали пух утенка. Он был таким, как всегда, ничуть не изменился, и для Джеймса вид старого друга был подобен лучу света в кромешной тьме.

– А Корделия здесь? – спросил Кристофер, когда они с Джеймсом вошли в гостиную. Друзья растянулись в креслах, и Кристофер спрятал записную книжку в карман.

– Нет, – ответил Джеймс. – Она решила некоторое время провести с матерью. Она останется там до рождения ребенка.

Он подумал: сколько же еще раз ему придется повторять эти два предложения разным людям? Они уже начинали сводить его с ума.

– Разумеется, – твердо произнес Кристофер. – Вполне естественно. Было бы странно, если бы она не переехала к матери накануне рождения брата или сестры. По моему мнению, перед появлением на свет ребенка, вокруг должно собраться как можно больше людей, чтобы… э… ну… В общем, ты меня понимаешь.

Джеймс вопросительно смотрел на друга.

– Но я пришел к тебе вот с какой целью, – продолжал Кристофер, прежде чем Джеймс успел признаться в своем неведении. – Я говорил с Томасом, и мы подумали… То есть, я хотел сказать, он подумал, а я согласился… В общем, ну, Мэтью прислал записку, в которой сообщал, что он в Париже, замечательно проводит время в обществе Корделии, и что все объяснит, когда вернется. А теперь ты, и Мэтью, и Корделия – вы все вернулись из Парижа, но Корделии здесь нет, и…

– Кристофер, – спокойно спросил Джеймс. – Где сейчас Томас?

У Кристофера порозовели уши.

– Он пошел поговорить с Мэтью.

– Ясно, – сказал Джеймс. – Ты пришел ко мне, а Томас отправился к Мэту. Таким образом вы надеялись выудить нужные вам сведения хотя бы у одного из нас.

– Все не так, как ты подумал, – с несчастным видом пробормотал Кристофер. И Джеймс почувствовал себя негодяем. – Мы же «Веселые Разбойники»… Один за всех, и все за одного…

– По-моему, это из «Трех мушкетеров», – заметил Джеймс.

– Но мушкетеров тоже было четверо, если считать д’Артаньяна…

– Кристофер…

– Мы никогда не ссорились, – говорил Кристофер. – Я имею в виду, никто из нас четверых – по крайней мере, всерьез. Если ты разругался с Мэтом… мы хотим помирить вас.

Несмотря на раздражение, Джеймс был тронут. Они с Кристофером столько лет были неразлучны, но он понимал, что обсуждение такого иррационального предмета, как чувства, стоит его ученому другу огромных усилий.

– Мы нужны друг другу, – просто сказал Кристофер. – Особенно сейчас.

– О, Кит. – Джеймс почувствовал, что сейчас расплачется. Его охватило сильнейшее желание схватить Кристофера, стиснуть его в объятиях, но, зная, что этим лишь встревожит друга, он остался на месте. – Мы с Мэтом не разругались, не стали врагами. Не в этом дело. Ни он, ни я не сердимся на Корделию, и она на нас тоже не сердится. Просто сейчас мы… немного запутались.

– Корделия нам тоже нужна, – заметил Кристофер. – И Кортана. Я в последнее время много читал о паладинах…

– Думаю, ты слышал насчет Инквизитора? О том, что случилось с ним, пока он искал Татьяну?

– Я полностью информирован обо всем, – заявил Кристофер. – По-видимому, Велиал планирует на ближайшее время очередную вылазку, и без Корделии и ее меча…

– Лилит тоже ненавидит Велиала, – сказал Джеймс. – Если до этого дойдет, она не будет мешать Корделии сражаться против него. Но, с другой стороны, Корделия не хочет быть марионеткой Лилит, и я ее понимаю.

– Конечно, – согласился Кристофер. – По крайней мере, у Велиала больше нет тела, в которое он мог бы вселиться, как он сделал с Джессом Блэкторном.

– Значит, ты знаешь о Люси и Джессе?..

– О да, – кивнул Кристофер. – Я познакомился с ним вчера вечером на семейном совете. Он показался мне неплохим малым, хотя и отказал мне, когда я предложил провести над ним кое-какие эксперименты. Очень жаль.

– Могу себе представить.

– Может быть, когда все немного успокоится, он передумает.

– Может быть, – с сомнением произнес Джеймс. – А пока мы должны собраться – я имею в виду тех, кто знает о Корделии и Лилит – и обсудить, что здесь можно сделать.

Кристофер нахмурился.

– А Джессу известно о Корделии и Лилит? Я спрашиваю потому, что Люси наверняка захочет, чтобы он присутствовал на всех наших собраниях.

– Конечно, он должен присутствовать, – сказал Джеймс. – Он знаком с Велиалом, можно сказать, ближе любого из нас. Включая меня. – Он потер глаза. Он чувствовал упадок сил, как будто приехал из Парижа на поезде и на пароме, а не перешагнул порог Портала. – Я сам расскажу ему.

– А я разошлю приглашения на собрание при помощи своих новых огненных сообщений, – обрадованно воскликнул Кристофер.

– Нет! – вырвалось у Джеймса, и когда друг озадаченно захлопал ресницами, спокойнее добавил: – Мы можем просто отправить к остальным рассыльных.

– И огненные сообщения, – упорствовал Кристофер.

Джеймс вздохнул.

– Ну хорошо. Я свяжусь с нашими мальчишками. И с пожарной командой.

Томас без труда нашел квартиру Мэтью. Он бывал здесь прежде; впрочем, любой, кто знал Мэтью, сразу догадался бы, в каком доме тот живет. Из всех зданий в Мэрилебоне только он мог выбрать розовый архитектурный кошмар в стиле барокко на углу Уимпол-стрит.

Швейцар впустил Томаса и сказал, что мистер Фэйрчайлд у себя, но что тревожить его не велено. Томас продемонстрировал имевшийся у него запасной ключ, и ему позволили подняться на лифте, напоминавшем позолоченную птичью клетку. Юноша несколько раз постучал и, не получив ответа, открыл дверь.

В квартире было холодно – так холодно, что руки покрылись гусиной кожей. В холле горела всего одна тусклая лампа, и Томас едва не упал, споткнувшись о чемодан Мэтью, стоявший на дороге.

Войдя в гостиную, он не сразу заметил друга. Тот сидел на полу перед камином, без шляпы, без ботинок, привалившись спиной к дивану, и смотрел на кучку серого пепла за решеткой.

Мэтью прижимал к груди бутылку с вином, как мать младенца; Оскар лежал рядом, негромко подвывал и лизал свободную руку хозяина, как будто понимал, что стряслась беда.

Томас пересек комнату, взял с подставки несколько поленьев, открыл решетку и начал разводить огонь в камине. Когда пламя загудело, он обернулся и взглянул на Мэтью, который по-прежнему сидел на полу. В свете пламени он видел, что одежда на нем измята; алый бархатный жилет был расстегнут, а рубашка покрыта бурыми пятнами. Томас сначала испугался, решил, что друг ранен, но потом догадался, что это вино.

Глаза у Мэтью налились кровью, зеленые радужные оболочки казались черными. Вторая винная бутылка, пустая, торчала из-под диванной подушки. Он был довольно сильно пьян.

– Ну, – начал Томас после продолжительной паузы. – Как ты провел время в Париже?

Мэтью молчал.

– Мне лично всегда нравилось в Париже, – продолжал Томас как ни в чем не бывало. – Милый старый город. Я не скоро забуду обед в ресторане «У курящей собаки». Никогда не ел такой утятины.

Не отводя взгляда от огня в камине, Мэтью медленно произнес:

– Я не хочу говорить об утках, черт побери. – Он закрыл глаза. – Но в следующий раз, когда ты туда поедешь, если ты любишь уток – я имею в виду, если ты любишь их есть, – ты должен пойти в «Серебряную башню». Мне кажется, там утку еще лучше готовят. Тебе выдают карточку в память о той утке, которую ты поглотил. Такой вот черный юмор. Восхитительно.

Он открыл глаза и пробормотал:

– Давай я сам догадаюсь. Кристофера ты отправил к Джеймсу, а сам пришел ко мне.

– Ничего подобного, – возразил Томас.

Мэтью прищурился.

– Ну хорошо, так и было. – Он сел на пол рядом. – Мы тянули жребий.

– И, насколько я понимаю, ты проиграл. – Мэтью сделал долгий, глубокий вдох. – Люси говорила с тобой?

Томас ответил:

– Она сообщила нам, что вы вернулись. Допустим, она намекнула, что озабочена твоим состоянием, но идея поговорить с вами обоими принадлежала нам с Кристофером.

Мэтью откинул голову назад и отхлебнул вина из горлышка. Бутылка была наполовину пуста. Томас поморщился от резкого запаха.

– Послушай, – сказал он, – я не знаю, что ты чувствуешь, Мэт, но я хочу тебе помочь. Я хочу понять. Но, прежде всего, ты должен сохранить дружбу с Джеймсом. Или восстановить ее, в общем, сделать то, что необходимо сделать. Ты его парабатай, а мне этого до конца никогда не понять. Если вы потеряете друг друга, эту потерю нельзя будет восполнить. Это непоправимо.

– «Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя»[30]30
  Книга Руфи, 1:16.


[Закрыть], – усталым голосом процитировал Мэтью. – Том, я не злюсь на Джеймса. – Он протянул руку и несколько секунд чесал Оскару загривок. – Я влюблен в Корделию. Уже давно. И я считал – поверь мне, я искренне считал, да и ты тоже, наверное, – что она состоит в фиктивном браке, что Джеймс всегда любил и будет любить только Грейс Блэкторн.

– Э-э, да, – пробормотал Томас. – А что, разве это не так?

Мэтью коротко усмехнулся.

– Корделия пришла ко мне и сказала, что с нее хватит, что она больше не может поддерживать эту ложь, притворяться, что это стало невыносимо для нее. И я подумал… – Он выдавил саркастический смешок. – Я подумал, что, может быть, это шанс для нас, шанс обрести счастье. Для всех нас. Джеймс мог быть с Грейс, как он всегда хотел, а мы с Корделией могли поехать в Париж и радоваться жизни. Но потом в Париже появился Джеймс, – продолжал Мэтью, – и, как обычно, оказалось, что я все неправильно понял. Он говорит, что не любит Грейс. Никогда не любил. Он любит Корделию и не хочет отказываться от нее.

– Он так сказал? – произнес Томас. Он старался говорить спокойно, но эта новость поразила его, словно гром средь ясного неба. Подумать только, какие вещи люди могут скрывать друг от друга, даже от своих ближайших друзей. – А Корделия знала об этом?

– По-видимому, нет, – сказал Мэтью. – Мне кажется, она удивилась не меньше меня. Когда Джеймс нас увидел, мы с ней как раз…

– Не уверен, что мне хочется это знать, – перебил его Томас.

– Мы целовались, – объяснил Мэтью. – И все. Но это было настоящее волшебство, алхимия, только не свинец превращался в золото, а страдание – в счастье.

Томас очень хорошо понимал Мэтью, но, к сожалению, не мог сообщить ему об этом.

– Я успел неплохо изучить Корделию, – ответил он, – и знаю, что она не стала бы целовать тебя, если бы ей этого не хотелось. Так что мне кажется, что если вы оба ее любите…

– Мы договорились, что подчинимся ее воле, какое бы решение она ни приняла, – глухо произнес Мэтью. – В настоящий момент ее решение таково: она не хочет видеть ни меня, ни Джеймса.

Он поставил бутылку на пол и посмотрел на свою руку. Рука заметно дрожала. Это от вина, но еще и от эмоций, подумал Томас, охваченный состраданием. Он сам на месте друга задушил бы такую любовь, но Мэтью никогда не был способен сдерживать свои чувства. Он слишком легко поддавался человеческим страстям.

– Я все разрушил, – горько усмехнулся он. – Я действительно считал, что Джеймс ее не любит. Я верил, что предложил наилучший выход для всех нас, но лишь заставил их обоих страдать. Я до сих пор вижу лицо Корделии, когда она заметила его в гостиной нашего номера…

Он поморщился, как от физической боли.

– Как я мог так ошибиться?

Томас подвинулся к Мэтью вплотную.

– Мы все время от времени совершаем ошибки, – сказал он.

– По-моему, я совершаю особенно ужасные и непоправимые.

– А по-моему, – возразил Томас, – вы с Джеймсом уже довольно давно скрываете друг от друга свои чувства и мысли. Вы оба. И мы с тобой должны это обсудить. Это даже серьезнее, чем ваши отношения с Корделией.

Мэтью, не глядя, потянулся за бутылкой, но Оскар громко тявкнул, и он отдернул руку.

– Дело в том, что ты никогда не знаешь, что произойдет после того, как ты поделишься с кем-то своей тайной… поможет ли это исцелиться? Или тебе станет хуже? Может быть, это проявление эгоизма, взвалить свое бремя на друга?

Томас хотел возразить. «Нет, конечно же, нет». Но прикусил губу. В конце концов, у него самого имелся секрет, о котором он не заикался ни Мэтью, ни Джеймсу, ни Кристоферу. Если он сейчас откроет Мэтью свой секрет, станет ли ему легче? Или Мэтью вспомнит все страдания, которые Алистер причинил ему, его друзьям, и решит, что Томас его предал?

С другой стороны, как он мог просить Мэтью выговориться, излить душу, если сам молчал?

– Мэт, – заговорил он. – Я должен тебе кое о чем рассказать.

Мэтью поднял голову. Оскар, которому тоже, казалось, стало любопытно, уставился на Томаса.

– Вот как?

– Мне не нравятся девушки, – выпалил Томас. – Ну, то есть они мне нравятся. Они милые, и Корделия, и Люси, и Анна, они замечательные подруги…

– Томас, – перебил его Мэтью.

– Меня привлекают мужчины, – сказал Томас. – Только мужчины.

Мэтью улыбнулся.

– Вообще-то, я догадывался, – сказал он. – Но не был уверен. Ты мог бы признаться мне в этом и раньше, Том. Думаешь, я стал бы относиться к тебе иначе? Ты говоришь так, как будто клятвенно обещал мне написать руководство по соблазнению женщин.

– Я не признавался потому, – очень тихо произнес Томас, – потому что первый мужчина, который мне… которого я до сих пор… – Он сделал глубокий вдох. – Я люблю Алистера. Алистера Карстерса.

Оскар зарычал. Очевидно, это была реакция на имя «Алистер».

– Ах. – Мэтью прикрыл глаза. – Ты…

Он смолк, и Томас понял, что Мэтью пытается разогнать алкогольный туман в голове, чтобы мыслить ясно. Пытается справиться с импульсивной реакцией.

– Я не могу тебя судить, – произнес он наконец. – Видит Ангел, я достаточно наделал ошибок, причинил боль многим людям. Я не уверен, что вообще кого-то могу судить. Даже Алистера. Но… Алистеру известно о твоих чувствах?

– Да, – ответил Томас.

– И что он думает по этому поводу? – Мэтью открыл глаза. – Он не… вы двое не?..

– Он отказался быть со мной, – спокойно ответил Томас. – Но не потому, что он что-то имеет против меня. Он сказал, что это не принесет мне счастья. Мне кажется… в каком-то смысле… он считает, что не заслуживает счастья. А может быть, он несчастлив и верит в то, что это заразно, если ты понимаешь, о чем я.

– Да, я понимаю, – произнес Мэтью слегка озадаченным тоном. – Могу себе представить, сколько людей от сотворения мира отказывали себе в любви и счастье, потому что считали себя недостойными. Они не понимали, что отвергать любовь, жить без любви – это и есть самый тяжкий грех. – Он взглянул на Томаса своими темно-зелеными глазами. – Ты любишь его?

– Больше всех на свете, – воскликнул Томас. – Но только… все это очень сложно.

Мэтью усмехнулся. Томас притянул его к себе и положил его голову себе на плечо.

– Мы все уладим, – пообещал он. – Все наши проблемы. Мы же «Веселые Разбойники».

– Верно, – пробубнил Мэтью. После долгого молчания он добавил: – Думаю, мне пора перестать пить столько вина.

Томас кивнул, глядя на пламя.

– И это тоже верно.

11. Паладин дьявола

 
На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны[31]31
  Пер. М. Кудинова.


[Закрыть].
 

Артюр Рембо, «Бал повешенных»

– Алистер! – с досадой воскликнула Корделия. Упираясь руками ему в спину, она толкала брата в сторону кареты – точнее, пыталась. К сожалению, это было все равно что пытаться сдвинуть с места скалу. Он застрял на пороге. – Алистер, садись в карету.

Брат стоял, скрестив руки на груди, с хмурым лицом. «Даже в мире, погруженном в хаос, некоторые вещи остаются неизменными, и это утешает», – подумала Корделия.

– Не хочу, – огрызнулся он. – Кроме того, я прекрасно знаю, что никому не нужен на этом дурацком сборище.

– Мне нужен, – терпеливо уговаривала его Корделия, – и остальным ты тоже нужен, и вот тебе письменное доказательство.

И она помахала сложенной в несколько раз бумажкой. Записка была доставлена утром, после завтрака, мальчишкой-рассыльным по имени Недди, самым «регулярным» солдатом Нерегулярной армии «Веселых Разбойников».

В записке «Веселые Разбойники» просили Корделию и Алистера приехать после полудня в таверну «Дьявол», «чтобы обсудить текущую ситуацию». Корделия обрадовалась, получив приглашение, – только в этот момент она осознала, как сильно боялась, что друзья исключат ее из своего круга. За то, что она дурно обошлась с Джеймсом, с Мэтью, за то, что отказалась выслушать Люси. Но нет – ее пригласили, и в обычных дружеских выражениях; более того, ее друзья хотели, чтобы Алистер тоже приехал с ней, в письме назвали его по имени.

– Никак не могу понять, зачем кому-либо из них может понадобиться меня видеть, – ворчал Алистер.

– Вероятно, Томас их уговорил, – предположила Корделия, и, услышав эту фразу, брат забыл о том, что надо сопротивляться. Он отпустил косяк двери, за который так крепко держался, и они оба едва не рухнули на ступеньки. Корделия услышала негромкий смешок Райзы. Служанка, закутанная в шубу, сидела на месте кучера.

Они забрались в карету и поехали, при этом у Алистера был немного ошарашенный вид, как будто он не мог до конца поверить, что поддался на уговоры сестры. Он взял с собой копья и любимый кинжал, поскольку Корделия была без оружия, – на всякий случай, чтобы, забывшись, не вызвать Лилит. Ей не хотелось даже думать об этом. Она была Сумеречным охотником, и выходить из дома безоружной для нее было все равно что выйти без платья, только первое было намного опаснее.

– Почему ты все время в разговорах со мной упоминаешь Томаса? – спросил Алистер. Они проезжали мимо белых террасных домов; над дверями уже были вывешены веночки из остролиста. Райза решила ехать кружным путем, чтобы избежать пробок, неизбежных в преддверии Рождества возле универсальных магазинов Найтсбриджа.

Корделия молча взглянула на брата.

– Томаса Лайтвуда, – пояснил он, поправляя шарф.

– Я поняла, что ты имеешь в виду не Томаса Бекета, – усмехнулась Корделия. – А упоминаю я его потому, что я не совсем уж глупа, Алистер. Я помню, как ты внезапно появился в Институте как раз в тот момент, когда его арестовали, и заявил, что он не виновен в убийствах. Якобы ты был твердо уверен в этом потому, что тайно следовал за ним несколько ночей подряд.

– Вижу, ты хорошо осведомлена, – буркнул Алистер.

– Мне рассказал Мэтью. – Она протянула руку и прикоснулась к щеке брата. – Нет ничего постыдного в том, чтобы волноваться о судьбе и благополучии другого человека, Алистер. Даже если ты ничего не получаешь взамен.

– «Рана – это место, через которое в вас входит свет», – произнес Алистер. Это была ее любимая цитата Руми. Корделия быстро отвернулась и сделала вид, будто смотрит в окно.

Она приказала себе держаться как взрослая женщина, не плакать, несмотря на доброту Алистера. Девушка невидящим взглядом смотрела на оживленную Пикадилли, на торговцев, везущих тележки с венками из остролиста и плюща и деревянными игрушками. Мимо проезжали омнибусы, разрисованные рекламами бисквитов в жестяных банках и рождественских хлопушек с сюрпризами.

– Ты ведь не против сейчас встретиться с Джеймсом, а? – спросил Алистер. – Или тебе будет неприятно видеть его?

Корделия потеребила кружевную отделку на юбке. Она надела бледно-лиловое платье, которое купила ей мать летом, когда они переехали в Лондон; на нем было слишком много рюшечек и оборочек. Кроме этого платья, из ее вещей в доме матери были только элегантные наряды из Парижа, но, когда Корделия открыла свой чемодан и прикоснулась к шелковым и бархатным тканям, тщательно переложенным тонкой оберточной бумагой, на нее нахлынула печаль. Воспоминания о днях, проведенных в Париже, были омрачены тенью – так темнеют пейзажи и лица на старых фотографиях.

– Я оставила его, Алистер, – сказала она. – А не наоборот.

– Я знаю, – кивнул он, – но иногда мы оставляем любимых, чтобы защитить себя, верно? А не потому, что хотим быть одни. Конечно, возможен и другой вариант, – добавил он. – Возможно, ты влюблена в Мэтью, и в этом случае лучше скажи мне об этом сейчас, чтобы не преподносить мне этот сюрприз потом. Я морально подготовился к этому сообщению и думаю, что смогу выдержать.

Корделия поморщилась.

– Я же сказала тебе, – ответила она. – Я пока не разобралась в своих чувствах…

Карета резко остановилась. Она и не заметила, как они пересекли парк и переехали Трафальгарскую площадь; оказалось, что они уже прибыли на место. Когда Корделия и Алистер вышли, Райза сказала, что будет ждать их за углом, на Чансери-лейн, где движение было не таким интенсивным.

В общем зале таверны, как обычно, было шумно. Просторное помещение с высокими потолками было набито народом, и когда Корделия с Алистером появились на пороге, из дальнего угла донесся приветственный крик Пиклза, водяного, обитавшего в чане с джином. Алистер заметно удивился, когда хозяин заведения, Эрни, назвал Корделию по имени. Корделия почувствовала гордость; она всегда была довольна собой, если удавалось удивить брата, хотя они уже давно не были детьми.

Она повела Алистера к лестнице, расположенной в глубине зала. По пути они встретили Полли, которая несла над головой тяжелый поднос с напитками.

– Все ваши «Разбойники» уже наверху, – сообщила официантка и уставилась на Алистера, вытаращив глаза. – Ух ты, оказывается, Сумеречные охотники до сих пор прятали своих самых красивых мужчин. А как тебя зовут, солнышко?

Алистер был настолько шокирован, что против обыкновения не сказал никакой колкости в ответ. Он молча позволил Корделии увести себя к лестнице.

– Что это было… она что, действительно…

– Не волнуйся, – улыбнулась Корделия. – Я буду смотреть в оба, чтобы она не вздумала покуситься на твою добродетель.

Брат надулся. Они поднялись по лестнице и остановились перед знакомой дверью, на которой была вырезана надпись: «Важно не то, как человек умирает, а то, как он живет. С. Дж.».

Алистер прочел изречение Сэмюэла Джонсона не без интереса. Корделия ткнула его пальцем в бок.

– Мне нужно, чтобы ты вел себя прилично, – сурово произнесла она. – Я не желаю выслушивать замечания насчет убогой мебели и отбитого носа у бюста Аполлона.

Алистер приподнял бровь.

– Убожество обстановки меня мало волнует, – высокомерно ответил он, – мне тяжело терпеть убожество окружающих.

Корделия издала возглас досады.

– Ты невозможен, – процедила она и толкнула дверь.

В маленькой гостиной яблоку негде было упасть. Видимо, Корделия и ее брат приехали последними. Она увидела не только Джеймса, Мэтью, Томаса и Кристофера, но и Люси с Джессом, Анну и даже Ариадну Бриджсток. Из соседней спальни притащили кое-какую мебель, и места хватило всем, если считать местом подоконник, на котором примостилась Люси, но было довольно тесно. Джеймс и Мэтью сидели на некотором отдалении друг от друга, но Корделия решила не огорчаться по этому поводу. Было достаточно и того, что они оба пришли и не пытались испепелить друг друга взглядом.

Раздался хор приветственных голосов. Томас поднялся с подлокотника кресла Анны и двинулся им навстречу. Его карие глаза сверкали.

– Ты пришел, – заговорил он, глядя на Алистера.

– Меня пригласили, – пожал плечами Алистер. – Это благодаря тебе?

– Нет, – возразил Томас. – Ну, то есть я хочу сказать, что ты же сейчас владелец Кортаны – мы не можем без тебя обойтись, и к тому же ты брат Корделии, и было бы странно, если бы мы не позвали тебя…

Корделия решила, что ей не обязательно присутствовать при этом разговоре. Она неловко улыбнулась Люси, которая тоже неловко улыбнулась в ответ, и подошла к дивану, где для нее оставили свободное место. На диване сидела Ариадна.

– Я слышала, ты была в Париже, – заговорила Ариадна. Корделии показалось, что она изменилась, хотя не могла пока понять, в чем дело. – Я всегда хотела посетить Париж. Говорят, это чудесный город.

– Париж – замечательное место, – подтвердила Корделия. Она не кривила душой – Париж действительно показался ей замечательным. В том, что там произошло, была виновата только она.

Она перехватила взгляд Мэтью. Он улыбнулся, но его лицо было печальным. У Корделии сжалось сердце, когда она внимательнее взглянула на него. Он выглядел ужасно – по крайней мере, по сравнению с тем, как он одевался обычно. Жилет по цвету не сочетался с пиджаком, на ботинке развязался шнурок, волосы были взлохмачены. Для человека, который всегда так тщательно следил за своей внешностью, это было все равно что появиться на вечере с окровавленным кинжалом, торчащим в груди.

В голове у нее теснились неприятные мысли: неужели он пьян? Уже успел набраться с утра? В Париже он хотя бы притворялся трезвым; здесь же он не счел нужным даже причесаться. Корделия не могла понять, что это означает. По крайней мере он пришел, подумала она.

Что же до Джеймса… он выглядел как всегда. Одежда и волосы в порядке, полное спокойствие, «маска» на месте. Он не смотрел на нее, но Корделия теперь достаточно хорошо его знала и заметила, что он напряжен. В отличие от Мэтью, он не демонстрировал свои страдания – а может быть, он их и не испытывал?

– А ты, – обратилась Корделия к Ариадне, – у тебя все в порядке? А как родители? С твоим отцом случилось жуткое происшествие, но, по крайней мере, он не пострадал.

Ариадна безмятежно произнесла:

– Надеюсь, у родителей все в порядке, но точно сказать не могу. Сейчас я живу у Анны.

Вот это неожиданность. Корделия быстро взглянула на Анну, которая смеялась над какой-то репликой Кристофера. В последнее время Ариадна стремилась привлечь внимание Анны, но та держалась с девушкой холодно. Неужели она наконец сдалась? Что же, во имя всего святого, между ними происходит, спрашивала себя Корделия. Может быть, Люси знает…

Томас вернулся на свое место на подлокотнике, Алистер подошел к холодному камину и облокотился о мраморную полку. Корделия заметила у Томаса новый предмет одежды – длинный зеленый шарф, принадлежавший Алистеру. Неужели Алистер снизошел до того, чтобы сделать Томасу подарок?

Раздался громкий стук, и все смолкли. Корделия, резко обернувшись, увидела, что это Кристофер стукнул по столу небольшим молоточком.

– Призываю собравшихся к порядку! – воскликнул он.

– Это судейский молоток? – удивился Томас. – По-моему, такими пользуются только в Америке.

– Да, – ответил Кристофер, – но я обнаружил его в антикварном магазине, и, как видите, он оказался очень полезной вещью. Мы собрались здесь сегодня, чтобы обсудить… – Он обернулся к Джеймсу и прошептал: – Повтори, какая сегодня повестка дня?

Джеймс обвел присутствующих взглядом своих глаз цвета старинного золота. Когда-то при виде этого лица, этих загадочных глаз у Корделии подкашивались ноги и сердце трепетало в груди, как пойманная птица… «Больше нет, – твердо сказала она себе. – Абсолютно точно, нет».

Джеймс заговорил:

– Во-первых, нам предстоит обсудить проблему Лилит. В частности то, что она обманом вынудила Корделию стать ее паладином. Наша цель заключается в следующем: ради Корделии и всех нас мы должны найти способ разорвать связь между ними.

Девушка удивленно заморгала. Корделия никак не думала, что речь пойдет о ней; она считала, что друзья будут обсуждать Татьяну или Велиала.

– Честно говоря, – сказала Ариадна, – я никогда даже не слышала о паладинах, пока Анна не рассказала мне о происшедшем. По-видимому, это очень древнее явление?

Кристофер снова стукнул по столу своим молоточком. Когда все уставились на него, он сунул руку под стол и извлек гигантскую старую книгу в обложке из деревянных пластин с какой-то резьбой. Книга грохнулась на стол. Все вздрогнули.

Мэтью фыркнул:

– Значит, ты не был уверен в том, что молоток подействует, и прихватил заодно деревянную книгу?

– Я считаю, что во всяком деле важна тщательная подготовка, – заявил Кристофер. – Я слышал термин «паладин» прежде, в Академии, но лишь пару раз. Поэтому я решил найти его в словаре.

Все внимательно смотрели на него.

– И что произошло потом? – наконец спросил Алистер. – Или это все, о чем ты собирался нам поведать?

– Ах да, прошу прощения, – спохватился Кристофер. – Паладин – это воин, который поклялся посвятить свою жизнь служению какому-либо могущественному сверхъестественному существу. Рассказы о паладинах из народа Сумеречных охотников восходят к началу нашей истории – они клялись в верности Разиэлю или какому-нибудь другому ангелу. Но паладинов среди нефилимов не было уже несколько веков. А если быть точным, последнее упоминание о паладинах, найденное мной, датировано четырнадцатым веком; там говорится о них как о воинах «древних времен», которые «больше не встречаются среди нас».

Люси наморщила лоб.

– А были такие, кто служил демонам?

– Среди Сумеречных охотников – нет, – ответил Кристофер. – По крайней мере, в наших летописях о них не упоминается.

– Наверняка такое случалось, – вмешался Алистер. – Просто никому не хотелось записывать для потомков информацию о событиях, позоривших нашу расу.

Корделия холодно взглянула на него.

– Что такое? – ощетинился тот. – Ты же знаешь, что я прав.

Кристофер откашлялся и продолжил:

– Существуют записи о простых людях, которые становились паладинами Верховных Демонов. Чаще всего это были могучие воины, которые убивали ради развлечения и которым было неведомо милосердие.

– И они оставались паладинами до самой смерти? – спросил Джеймс.

– Да, – неохотно произнес Кристофер, – хотя эти люди были не из тех, кто умирает в собственной постели. Почти все они погибли в битвах. Но проблема, видите ли, заключается в том, что каждый из них хотел стать паладином демона.

– А был ли среди них такой, кто бы поклялся в верности именно Лилит? – спросила Корделия.

– Не думаю, – покачал головой Кристофер. – Мне кажется, Лилит выбрала тебя в качестве паладина потому, что лишилась своего царства – Эдома. Судя по описаниям, это жуткое место: выжженная пустыня, палящее солнце и все такое.

– Так почему она жаждет вернуть его? Что в нем такого важного? – спросила Ариадна.

– Демоны, так сказать, сильно привязаны к своим владениям, – ответил Джеймс. – Царство демона – это практически его продолжение, источник энергии. – Он нахмурился. – Если бы мы сумели найти способ изгнать Велиала из Эдома… Возможно, в этом случае Лилит согласилась бы отпустить Корделию.