Текст книги "Последние часы. Книга III. Терновая цепь"

Она искоса взглянула на Джеймса, но юноша был погружен в свои мысли. Ну конечно. Нельзя ждать, чтобы он испытывал здесь те же эмоции, что и Корделия. Ей казалось, что в ее сердце проворачивают нож, а ему было все равно.

Джеймс провел их в свою спальню. Здесь царил полный порядок, совсем иной, чем в те времена, когда он жил в Институте, – и прежде всего потому, что комната была почти пустой, здесь не было никаких личных вещей, если не считать открытого сундука, стоявшего в ногах кровати. Корделия узнала одежду Джеймса – очевидно, он привез ее из их общего дома, – несколько безделушек; ей показалось, что в сундуке белеет какой-то предмет из слоновой кости. Но прежде, чем девушка успела разглядеть содержимое, Джеймс потянулся к сундуку и захлопнул крышку, потом обернулся к Джессу:

– Закрой дверь на ключ, будь любезен.

Джесс помедлил, потом взглянул на Корделию и, к ее удивлению, заговорил:

– Корделия, я столько слышал о тебе от Люси, что мне почти кажется, будто мы с тобой знаем друг друга много лет. Но на самом деле… я для тебя чужой человек. Если ты предпочитаешь говорить с Люси и Джеймсом без меня…

– Нет. – Корделия сняла перчатки, сунула их в карман. Посмотрела на взволнованную Люси, на Джеймса, стоявшего с бесстрастным лицом, потом снова на Джесса. – Мы все так или иначе связаны с Велиалом, – произнесла она. – Люси и Джеймс – его внуки. Тебя он превратил в оружие, завладел твоим телом. А я… я связана с ним потому, что мне принадлежит Кортана. Всех нас он боится и ненавидит. Ты – часть нашего маленького общества.

Джесс встретил ее пристальный взгляд. Да, она понимала, почему Люси влюбилась в этого юношу. Он был привлекателен внешне, но это было далеко не все; в нем угадывалась внутренняя сила, энергия, глубокий ум; он тщательно обдумывал и оценивал все, что видел. И эта способность уделять внимание окружающим, серьезность, с которой он смотрел на мир, заставляла человека желать внимания Джесса.

– Хорошо, – кивнул он. – Я закрою дверь.

Они расположились в спальне, впрочем, без особого комфорта: Джеймс сел на сундук, Корделия – в кресло, Люси устроилась на кровати Джеймса, а Джесс присел на подоконник, прислонившись спиной к замерзшему стеклу. Все вопросительно смотрели на Корделию.

– Я хотела поговорить о том, что ты, Джеймс, рассказывал насчет своего сна, – пояснила она. – Ты сказал, что Велиал произнес: «Они пробуждаются».

– Я не понял, что он имел в виду, – сказал Джеймс. – Дед задал мне загадку, но неизвестно, существует у нее разгадка или нет.

– Фу ты, – поморщилась Люси. – Не надо называть его дедом. А то можно подумать, что он катал нас на закорках, когда мы были детьми.

– Уверен, он бы нас с удовольствием покатал, – ответил Джеймс, – если бы целью было жерло вулкана, где можно было бы принести нас в жертву Люциферу.

– Тебя он бы никогда не принес в жертву, – ядовито произнесла Люси. – Ты ему нужен.

Джесс откашлялся.

– Если я правильно понимаю, – заговорил он, – Корделия хотела нам о чем-то рассказать?

Джеймс повернулся к Корделии, но смотрел ей не прямо в лицо, а куда-то в сторону, как будто не находил в себе сил встретить ее взгляд.

– Маргаритка?

– Да, все верно, – кивнула она и в нескольких словах описала посещение кабаре «Ад» и представление мадам Доротеи.

– «Они пробуждаются», – дрожащим голосом повторила она слова, которые якобы исходили от ее отца. – Я бы не стала придавать этому значения и забыла бы об этом, но на следующий день, когда на нас напали слуги Лилит, она повторила те же слова. По-моему, она тоже не знала, что означает эта фраза, – добавила Корделия. – Вот что она сказала: «Велиал не отказался от своих намерений. Я тоже слышала шепот, который приносит ветер. „Они пробуждаются“».

Люси испустила тяжкий вздох.

– Почему роковые пророчества всегда такие туманные? Почему бы не намекнуть более прозрачно на то, кто именно пробуждается и какое нам, собственно, до этого дело?

– И тем не менее Велиал хотел, чтобы я услышал его «пророчество», – заметил Джеймс. – Он сказал: «Ты слышишь это, мой внук? Они пробуждаются». И мне почему-то кажется, что он имел в виду не кучку щенков в корзинке где-нибудь в Оксфордшире.

– Он делает это для того, чтобы ты испугался. Внушить страх – вот чего он добивается, – объяснил Джесс. Все посмотрели на него. – Это способ контролировать людей. Моя мать часто его применяла: сделай то или это, иначе пеняй на себя.

– Но я не получил ни приказаний, ни требований, – напомнил ему Джеймс. – Только предупреждение.

– Не думаю, что сам Велиал знает, что такое страх, – сказал Джесс. – Не в том смысле, как мы это понимаем. Он стремится подчинить других своей воле, захватить чужие владения и приходит в ярость, когда его планы расстраиваются. Для него страх – это эмоция, свойственная смертным. Он знает, что страх заставляет людей вести себя иррационально. Возможно, он чувствует, что, вселив в нас страх, заставит запаниковать, и ему будет проще… – Джесс вздохнул. – Проще сделать то, что он собирается сделать.

– Велиал все же кое-чего боится, – настаивал Джеймс. – Он боится Кортаны.

Джесс кивнул.

– Он не испытывает никакого желания умирать, так что если он действительно чего-то опасается, то это должна быть Кортана – в руке Корделии.

– Существует очень простой ответ на ваш вопрос, – заговорила Люси. – Возможно, Велиал просто имеет в виду, что проснулась некая орда демонов. Орда, которую он намерен послать против нас.

– Он мог собрать армию демонов в любой момент, – возразил Джеймс. – Почему он затеял это именно сейчас?

– Может быть, их надо было сначала обучить военному делу, – предположила Люси. – Нельзя сказать, что большинство из них особенно дисциплинированы, верно? Пусть даже им отдает приказы сам Принц Ада.

Корделия представила себе сцену: Велиал гоняет стаю демонов по плацу. Нет, это просто смешно.

– Люси, – начала она и запнулась. – Мне кажется, пользуясь твоими способностями, мы могли бы… ну, то есть как ты думаешь, разумно ли будет… попытаться связаться с моим отцом? Расспросить его. Вдруг ему известно что-то еще?

Люси взглянула на подругу в замешательстве.

– Мне кажется, этого делать не следует. Мне однажды приходилось вызывать духа, который не желал говорить со мной, и это было… очень неприятно. Для него это была пытка. – Она покачала головой. – Я не хотела бы причинять страдания призраку твоего отца.

– Возможно, тогда, в кабаре, ты слышала вовсе не его, – предположил Джесс. – Слова «они пробуждаются» указывают на то, что дух знал, к кому обращается, знал, кто ты такая. Но представим на минуту, что этот дух просто притворялся твоим отцом.

– Это был он, я знаю, – настаивала Корделия.

В то же время она признавалась себе: «На самом деле мне просто очень хочется думать, что это действительно был отец. Я ведь не успела попрощаться с ним, не успела поговорить откровенно».

– Может быть, ты все-таки попробуешь позвать его, Люси, – попросила она. – Не для того чтобы вернуть его в наш мир, не для того чтобы говорить с ним; я лишь хочу узнать, может быть, он все еще бродит где-то, так и не найдя покоя…

– Я пробовала, Корделия, – нетерпеливо перебила ее Люси. – Я искала его – но ничего не почувствовала. По-видимому, твой отец находится там, где я не могу… дотянуться до него.

Корделия вздрогнула, как от пощечины. Люси говорила холодным, враждебным тоном. Но девушка тут же напомнила себе, что сама недавно огрызнулась на подругу там, в бальном зале. Юноши тоже удивились, но прежде, чем кто-либо успел заговорить, в дверь постучали. Точнее, звук был такой, будто кто-то колотил по двери молотком. Все подскочили на месте, кроме Джеймса, который досадливо поднял глаза к потолку.

– Бриджет, – крикнул он. – Я же тебе сказал…

– Ваши родители послали меня, чтобы я позвала вас ужинать, – рявкнула Бриджет. – Я смотрю, вы заперлись на ключ. Одному Богу известно, чем вы там занимаетесь. И где ваша сестра?

– Люси здесь, со мной, – ответил Джеймс. – У нас личный разговор.

– Пф-ф, – пренебрежительно отозвалась служанка. – Я никогда не пела вам песню про молодого принца, который отказался идти обедать, когда родители его приглашали?

– О, Небо, – пробормотала Люси. – Только не песня.

 
Принц Эдвард, красавчик, любимец девиц,
Щегольски всегда был одет.
Однажды, нарушив отцовский приказ,
Наш принц не пришел на обед.
 

Джесс с любопытством спросил:

– Это что, настоящая баллада?

Джеймс раздраженно махнул рукой.

– К Бриджет надо привыкнуть. Она у нас… несколько эксцентричная особа.

Служанка продолжала распевать:

 
В слезах королева, но сердце юнца
К страданиям матери глухо.
В ту ночь на дороге свирепый бандит
Отрезал ему оба уха.
 

Корделия, несмотря на свое нервное состояние, рассмеялась. Джеймс взглянул на нее и улыбнулся – настоящей улыбкой, от которой ее бросило в жар. «Пропади все пропадом».

– Мне кажется, ты будешь неплохо смотреться без ушей, Джеймс, – хихикнула Люси, когда тяжелые шаги Бриджет стихли. – А чтобы прикрыть обрубки, можно просто отрастить длинные волосы.

– Вот видите, какие ценные советы приходится выслушивать от любящей сестры? – воскликнул Джеймс, вскакивая с сундука. – Корделия, ты не хочешь остаться на ужин?

Корделия покачала головой; она чувствовала, что ей будет тяжело находиться в одной комнате с Уиллом и Тессой и поддерживать светский разговор. А теперь еще и размолвка с Люси. Чтобы все выяснить, им нужно было бы поговорить наедине, но Корделия знала, что до ужина времени не будет.

– Мне нужно возвращаться к матери.

Джеймс на это лишь кивнул.

– Тогда я провожу тебя.

– Доброй ночи, – сказала Люси, не глядя на Корделию. – Мы с Джессом будем держать оборону в столовой.

Оглядевшись по сторонам, Джеймс быстро повел Корделию к лестнице. Но им не суждено было ускользнуть незамеченными: на площадке между этажами им попался Уилл, поправлявший запонки. При виде Корделии он просиял.

– Моя дорогая, – воскликнул он. – Как я рад тебя видеть! Ты приехала из дома матушки? Как она поживает?

– О, очень хорошо, отлично, благодарю вас, – механически произнесла Корделия и только потом сообразила, что противоречит сама себе. Если бы мать действительно чувствовала себя отлично, ей, Корделии, не нужно было бы покидать Джеймса и уезжать из Института. – Но она… э-э… очень устает, и мы все, конечно, обеспокоены этим упадком сил. Райза пытается поставить ее на ноги, закармливая супами.

«Супами?» Корделия не знала, зачем сказала это. Возможно, ей вспомнились поучения матери. Сона часто повторяла, что аш-э джоу, ячменный суп, помогает от всех болезней.

– Супами?

– Супами, – твердо повторила Корделия. – Райза ухаживает за ней, делает все, что нужно, но, разумеется, матушка хочет видеть меня как можно чаще. Я читаю ей вслух…

– Что-нибудь интересное? Я постоянно нахожусь в поисках новых книг, – объявил Уилл, покончив с запонками. Они были украшены желтыми топазами. Золотисто-желтыми, как глаза Джеймса.

– Ах… нет, – смешалась Корделия. – Честно говоря, это очень скучное чтение. Книги о… по орнитологии.

После этого Уилл внимательно взглянул невестке в лицо, но Джеймс уже бросился на помощь.

– Извини, папа, но мне правда нужно отправить Корделию домой, – сказал он, приобняв ее за талию.

Это был совершенно естественный жест мужа, на который при обычных обстоятельствах никто не обратил бы внимания. Но Корделия почувствовала себя так, словно ее ударила молния.

– Я приду через минуту, папа.

– Что ж, Корделия, мы все надеемся на то, что ты скоро переедешь сюда, – сказал Уилл. – Джеймс просто изнывает от тоски по тебе, и я его прекрасно понимаю. Тяжко без своей второй половины, а, Джеймс? – И он, насвистывая, поднялся по ступенькам и скрылся в коридоре.

– Гм, – пробормотал Джеймс после долгого молчания. – Когда мне было десять лет, отец всем показывал мои рисунки, где я изображал себя в виде Сумеречного охотника Джонатана, убивающего дракона. Я думал, что сильнее унизить меня родители уже не смогут. Но я ошибся. Сегодня отец превзошел сам себя.

– Твой отец просто романтик, вот и все.

– Значит, ты это тоже заметила?

Рука Джеймса по-прежнему лежала у нее на талии, и Корделия не нашла в себе сил, чтобы попросить его отстраниться. Она позволила ему вести себя вниз по лестнице, в холл, где Корделия нашла свое пальто, пока Джеймс ходил к Дэвису, одному из институтских лакеев, с просьбой подать экипаж.

Они снова встретились на крыльце. Юноша не стал надевать пальто, и холодный ветер шевелил его черные локоны, касавшиеся щек и затылка. Увидев, что жена выходит на улицу, он выдохнул белое облачко пара и сунул руку в карман.

Корделия с удивлением увидела женские перчатки. Свои перчатки. Светло-серые перчатки из лайки, расшитые листьями; они были сильно измяты и покрыты пятнами, как будто побывали под дождем.

– Ты оставила их, – очень спокойно заговорил Джеймс, – когда уехала в Париж. Я давно хотел их вернуть. Прошу прощения – я все это время носил их с собой и забывал тебе отдать.

Корделия, ничего не понимая, взяла перчатки.

– Но… как они очутились у тебя в кармане?

Джеймс провел рукой по волосам – она узнала этот жест, выдававший волнение.

– Я хочу быть с тобой честным, – сказал он. – Полностью честным, потому что, мне кажется, только откровенность поможет нам выйти из этого положения. Она – наша единственная надежда. Да, я действительно все еще надеюсь, Маргаритка. Я не буду докучать тебе разговорами об этом – о нас с тобой, – но знай, что я не собираюсь отказываться от тебя.

Корделия смотрела на него в изумлении. Только что, на лестнице, он говорил об унижении, но сейчас его лицо и взгляд выражали лишь спокойствие и решимость. Даже нечто вроде гордости. Он не стыдился своих чувств, это было ясно.

– Я последовал за тобой в ту ночь, – продолжал Джеймс. – В ту ночь, когда ты ушла от меня. Я проследил твой путь до дома Мэтью, потом узнал, что вы на вокзале Ватерлоо. Я успел до отправления поезда, видел, как ты садилась в вагон. Я бы побежал за тобой, но появился отец – он нашел меня на вокзале при помощи Отслеживающей руны. Оказалось, что Люси исчезла, и я должен был ехать на поиски.

Опустив взгляд, Корделия теребила в руках перчатки.

– Ты был там? На платформе?

– Да, – кивнул Джеймс. Он протянул руку и сомкнул ее пальцы вокруг перчатки. Его рука покраснела от холода, ногти были обкусаны до крови. – Хотел, чтобы ты знала. Я бросился за тобой в тот миг, когда узнал, что ты ушла. Я не стал ждать, пока смолкнет голос уязвленной гордости и все такое прочее. Я понял, что ты оставила меня, и побежал за тобой, потому что, когда любимая женщина уходит, мужчина может думать только о том, как ее остановить.

«Любимая женщина». Их лица были совсем рядом, в нескольких дюймах друг от друга. Она подумала: «Я могла бы сейчас приподняться на цыпочки и поцеловать его. И он ответил бы на поцелуй. Я могла бы сейчас сбросить эту невыносимую ношу, которая давит мне на плечи, заглушить внутренний голос, который предупреждает меня: „Будь осторожна. Он может снова больно ранить тебя“».

Но в этот момент перед ее мысленным взором промелькнуло лицо Мэтью. Образ Мэтью и огни Парижа, и все причины, по которым она бежала из дома. Она услышала скрип колес экипажа, и, как в сказке про Золушку, чары рассеялись.

– Спасибо, – сказала Корделия. – За перчатки.

Она спустилась с крыльца и не обернулась, чтобы узнать, не смотрит ли Джеймс ей вслед.

Пока карета, стуча колесами, ехала сквозь серо-фиолетовые лондонские сумерки, она думала: «Если Джеймс видел, как я садилась в поезд, он не мог провести с Грейс больше часа – скорее всего, даже меньше. А когда он понял, что меня нет в доме… неужели он сбежал от нее, бросил ее? Но что могло произойти между ними такого, отчего его чувства так внезапно изменились?»

Почувствует ли он когда-нибудь себя здесь как прежде? Джеймс не знал. Вот он сидит в окружении родных в столовой, где тысячи раз завтракал, обедал и ужинал, но после событий последних недель все казалось ему чужим. Шкафчик для посуды с застекленными дверцами и изящными инкрустациями в виде цветочных гирлянд; он помнил, как его мать заказала его у Шулбреда, чтобы заменить кошмарный викторианский шкаф, стоявший здесь прежде. Стулья на тонких гнутых ножках с резными деревянными спинками в виде листьев папоротника; в детстве, когда они с Люси играли, эти стулья изображали пиратские корабли. Бледно-зеленые обои, лампы на камине с белыми стеклянными абажурами в форме лилий по обе стороны от фарфоровой вазы, украшенной желобками. Тесса приказывала ставить в эту вазу свежие цветы каждую неделю, даже зимой.

Все осталось прежним. Изменился сам Джеймс. Он женился, покинул родительский дом, обзавелся собственным хозяйством. До восемнадцатилетия осталось немного; скоро Конклав должен был официально признать его взрослым. И сейчас он чувствовал себя так, словно ему пришлось надеть костюм, из которого он давно вырос.

– А ты как думаешь, Джеймс? – обратилась к нему мать.

Джеймс поднял голову, чувствуя себя виноватым. Он не слушал разговор за столом.

– Прошу прощения, я отвлекся.

Люси объяснила:

– Мы обсуждали рождественский прием. Осталось всего три дня.

И она устремила на брата немигающий взгляд, словно говоря: «Я прекрасно знаю, что ты нас не слушал, и, по-моему, мы совсем недавно говорили о том, что при родителях следует вести себя прилично».

– Правда? – Джеймс нахмурился. – А что, все гости по-прежнему собираются прийти?

Родители были настроены во что бы то ни стало поддерживать традицию институтских рождественских балов. Это началось еще при Шарлотте и Генри, которых, как объяснили ему Уилл и Тесса, ничуть не смущал тот факт, что Сумеречные охотники не отмечают этот праздник простых людей. В Лондоне от Рождества было никуда не деться; весь декабрь горожане были заняты только подготовкой к празднику, украшением домов и покупкой подарков. Шарлотта и Генри поняли, что ожидание чего-то приятного и радостного может скрасить для Анклава долгую холодную зиму. Эрондейлы продолжали традицию организации балов в конце декабря; более того, Джеймс знал, что именно на одном из таких балов в Институте его родители обручились.

– Согласна, это и впрямь странно, – улыбнулась Тесса. – Но приглашения были разосланы в начале месяца, еще до того, как начались эти жуткие убийства. Мы подумали, что теперь люди сочтут празднование неуместным, но никто пока не отказался.

– Это важно для Анклава, – заявил Уилл. – Видит Ангел, нам сейчас не помешает поддержать боевой дух в наших рядах.

Люси смотрела на отца с сомнением.

– Да, это похвальное проявление самоотречения – устроить праздник, который ты любишь больше всех прочих.

– Моя дорогая дочь, меня оскорбляют подобные инсинуации, – возмутился Уилл. – Сейчас на Институт обращены взоры всего Анклава, и мы должны задать нужный тон и показать всем, что Сумеречные охотники, как избранные воины Ангела, продолжают борьбу и выступят единым фронтом против сил Зла. «Смело, вперед, отряд! К пушкам, сквозь шквал и град!»[33]33
  Пер. Н. И. Сагаловского.


[Закрыть]

– Уилл! – с упреком произнесла Тесса. – О чем я тебя просила?

Уилл с пристыженным видом пробормотал:

– Не декламировать за столом «Атаку легкой кавалерии»[34]34
  Стихотворение А. Теннисона (1854).


[Закрыть].

Тесса похлопала его по руке.

– Правильно.

Джесс заговорил:

– В этом деле есть что-то особенно опасное?

Разумный вопрос. Джеймс заметил в Джессе эту черту: он обычно молчал и редко высказывал свои суждения, но, когда он говорил, его слова всегда касались сути дела.

– Если ты имеешь в виду возможное нападение Велиала, то нет, – ответил Джеймс. – Институт – самое безопасное место в Лондоне, он надежнее всего защищен от демонов; в случае угрозы все члены Анклава должны укрыться здесь.

– Дело в том, – прежним бесстрастным голосом продолжал Джесс, – что я думал о матери. Подобное празднество, собрание такого множества Сумеречных охотников в одном доме – это может привлечь ее внимание. Она может появиться здесь.

Уилл задумчиво смотрел на юношу.

– И что Татьяна, по-твоему, сделает, явившись в Институт?

Джесс покачал головой.

– Я не знаю. Она непредсказуема. Одно я могу сказать точно: она ненавидит вас всех, но особенное отвращение испытывает к этим рождественским балам. Мать часто говорила мне, что однажды на таком балу ее оскорбили, унизили, но никому из Анклава не было до этого дела.

Уилл прикусил губу.

– Это я ее унизил. Я прочитал вслух ее дневник на празднике, при гостях. Это было очень давно. Мне было двенадцать лет. Кстати, меня сурово наказали, так что Татьяна не права, Анклав был на ее стороне.

– Ах, вот как, – пробормотал Джесс. – Когда я был ребенком, я думал: как это отвратительно, ужасно, то, что ей так часто приходилось терпеть несправедливость. Позднее я понял, что моя мать во всем видела несправедливость и злой умысел по отношению к себе. Она коллекционировала обиды, как другие коллекционируют фарфоровые статуэтки. Ей нравилось извлекать их на свет Божий, говорить о них, изучать их без конца, открывать новые грани, новые подробности преступлений и предательств. Пожалуй, она думала о них больше, чем о собственных детях.

– В следующий раз, когда она нарушит Закон, Конклав уже не будет к ней милостив, – сухо произнес Уилл. – На этот раз ее лишат Меток.

– Отец, – воскликнула Люси и бросила многозначительный взгляд в сторону Джесса.

– Ничего страшного, – успокоил ее Джесс. – Поверь мне. А насчет того, что мать сделала со мной… – Он положил вилку и тряхнул головой. – Я не думаю о мести. Мне не доставит никакого удовольствия видеть ее в темнице, без Меток, но я понимаю, что это необходимо сделать. Она слишком много зла причинила мне, моей сестре. Ее надо обезвредить, раз и навсегда.

Грейс. Джеймс почувствовал, что не может говорить; горло сдавили спазмы. Думать о Грейс было все равно что падать в бездонную черную дыру, сидеть в глубокой яме с зеркальными стенами и в каждом зеркале видеть свое отражение – сжавшегося в комок глупого мальчишку, сгорающего от стыда.

Он случайно встретился взглядом с Люси; ее голубые глаза были широко раскрыты и выражали тревогу. Джеймс знал, что сестра не может прочесть его мысли, но было очевидно, что она чувствует его настроение. Люси бодро произнесла:

– Я тут подумала: если мы все-таки устраиваем бал, это будет идеальный момент для того, чтобы представить Джесса Анклаву. Под именем Джереми Блэкторна, естественно.

Цель была достигнута: ей удалось отвлечь внимание родителей от Джеймса. Уилл ложкой изобразил в воздухе круг.

– Хорошая мысль, cariad[35]35
  Дорогая (валлийск.).


[Закрыть].

– Я уверена, его сразу полюбят, – продолжала Люси.

Джесс улыбнулся.

– Я буду доволен, если меня не приговорят к пожизненному заключению в Безмолвном городе.

– О, не надо так, – ласково произнесла Тесса. – Конклав принял меня, и тебя они тоже обязательно примут.

– Ему нужна новая одежда, – вмешалась Люси. – Он не может продолжать ходить в старых костюмах Джеймса; рукава и брюки слишком коротки. – Это была правда; Джесс был выше и худее Джеймса. – Половина его брюк и пиджаков обтрепалась, и у всех карманы набиты старыми лимонными леденцами.

– Я не против лимонных леденцов, – мягко произнес Джесс.

– Разумеется! – воскликнул Уилл. – Новый гардероб для нового человека. Мы должны отвезти тебя к мистеру Сайксу…

– Мистер Сайкс – оборотень, – подсказала Люси.

– Но мастер своего дела, – добавил Уилл. – Двадцать семь дней в месяц он превосходно выполняет свою работу. В остальные дни он выбирает несколько… экстремальные цвета и фасоны.

– Нам не обязательно обращаться к Сайксу, – театральным шепотом произнесла Люси, похлопывая Джесса по руке. – Мы свяжемся с Анной, и она все устроит.

– Если меня скоро представят Анклаву… – Джесс откашлялся. – Я бы хотел воспользоваться залом для тренировок. Я очень мало знаю об искусстве сражаться, но думаю, что могу стать физически сильнее, чем сейчас. Мне не нужно осваивать все приемы; я знаю, что мне уже поздно начинать учиться. Просто…

– Я буду тренироваться с тобой, – сказал Джеймс. Черное видение исчезло, он снова сидел за столом с родителями и сестрой. Облегчение и благодарность пробудили в нем сочувствие к другим. Ему захотелось помочь Джессу. Да, у него возникло желание тренироваться с малознакомым человеком, а не с Мэтью, но сейчас он предпочитал не задумываться об этом.

Джесс как будто был доволен. Уилл смотрел на них обоих с отрешенным видом, и Джеймс понял, что на горизонте маячит валлийская песня. К счастью для всех, в этот момент на пороге неожиданно возникла Бриджет. Ее глаза метали молнии. С силой захлопнув за собой дверь, она подошла к Уиллу и что-то прошептала ему на ухо.

Тот встрепенулся.

– Во имя Ангела! Нам звонят!

– Звонят? – удивленно повторила Тесса.

– Звонят! – подтвердил Уилл. – По телефону. Принеси его сюда, Бриджет.

Джеймс совсем забыл об этом нововведении. Несколько месяцев назад Уилл приказал установить в Институте один из этих новых телефонов, изобретенных простыми людьми. Джеймс знал, что Магнусу пришлось немало повозиться и поколдовать, чтобы заставить его работать, зато теперь телефоном можно было пользоваться для связи с другими Институтами. Джеймс хорошо помнил, что телефоны у простых людей обычно были присоединены к чему-то при помощи провода, а их аппарат был без провода, но ему не хотелось поднимать эту тему.

Вошла Бриджет с тяжелым деревянным ящиком. Она несла его в вытянутой руке, словно он мог в любую минуту взорваться, а изнутри доносился непрерывный звон, похожий на звук будильника.

– Он трезвонит и трезвонит, – пожаловалась Бриджет, с грохотом поставив телефон на стол. – Я не могу заставить его замолчать.

– В этом и заключается его функция, – сказал Уилл. – Просто оставь его здесь. Спасибо.

Он взялся за какую-то черную воронку, присоединенную к деревянному ящику проводом. Сразу же раздался вопль, как будто доносившийся из дальнего конца гулкого туннеля.

– Назовите себя!

Уилл, поморщившись от боли в ухе, отодвинул воронку подальше.

Джеймс и Люси переглянулись. Они без труда узнали этот голос: это был Альберт Пэнгборн, глава Института Корнуолла.

Люси, ухмыляясь, подняла руку и сделала вид, что у нее склеились пальцы, чем вызвала недоумение Джесса и молчаливое неодобрение матери.

– Это Уилл Эрондейл, – медленно и отчетливо произнес в трубку Уилл. – Кстати, это вы телефонировали мне.

Альберт проорал:

– Это Альберт Пэнгборн!

– Да, я понял, Альберт, – чуть ли не по слогам продолжал говорить Уилл. – Из корнуоллского Института. Не надо кричать.

– Я хотел! Сообщить вам! – вопил Альберт. – Мы нашли ту даму! Которая пропала!

– Что это за дама, Альберт? – спросил Уилл.

Джеймс с любопытством наблюдал за действом. Редко приходилось присутствовать при разговоре, в котором Уилл выступал в роли спокойного, уравновешенного собеседника.

– Та, которая пропала! – взвыл Альберт. – Из Адамантовой Цитадели!

Джесс замер, как будто кровь у него в жилах внезапно превратилась в лед. Боковым зрением Джеймс заметил, что Люси побелела. Уилл внезапно насторожился и нагнулся к аппарату.

– Альберт, – произнес он. – Повторите еще раз. Какую пропавшую женщину вы нашли?

– Титанию Гринторп! – взвизгнул Альберт.

– Вы имеете в виду Татьяну Блэкторн, Альберт?

– Не помню толком, как ее имя! – ответил Альберт. – А сама она не может его назвать!

– Что? – удивился Уилл. – Что вы имеете в виду?

– Мы нашли ее на болотах! – сказал Альберт. – Один из наших людей нашел, я имею в виду, не я сам! Это был молодой Полкинхорн!

– На болотах? – повторил Уилл.

– На болоте Бодмин-Мур! – воскликнул Альберт. – Во время патрулирования! Она была без сознания, когда мы ее нашли! До сих пор не пришла в себя! Должен сказать, где-то ее сильно потрепало!

Джеймс, который ошеломленно слушал телефонный разговор, подумал: как, наверное, странно патрулировать пустынные болота вместо городских улиц, кишащих простыми людьми. Альберт продолжал орать во все горло:

– Честно говоря, сначала мы решили, что она мертвая! Она была вся в крови, руки изрезаны! Мы даже не хотели наносить ей иратце! Боялись, что она их не выдержит!

– Где она сейчас? – спросил Уилл.

– В Святилище, – произнес Альберт, немного успокоившись. – Мы подумали, что так будет лучше.

Уилл кивнул, хотя Пэнгборн, естественно, не мог этого видеть.

– Согласен. Держите ее там, Альберт. – Тесса махнула, чтобы привлечь его внимание, и сделала вид, будто рисует что-то на руке. Уилл добавил: – Только не вздумайте наносить ей руны. Мы не знаем, какая демоническая магия может быть заключена в ее теле.

– Просто поразительно, как себя ведет нынешняя молодежь, а, Уилл? – проворчал Пэнгборн. – Вы понимаете, о чем я! Молодежь! Как с цепи сорвались, бегают по болотам!

– Я всего на год старше Татьяны, – напомнил Уилл.

– Так ведь вы еще юноша! – заорал Альберт. – Послушайте, я не знаю, как такие дела делаются у вас в Лондоне, но мне не нравится, когда у меня в Святилище сидят беглые преступники! Кто-нибудь заберет отсюда эту женщину?

– Да, – ответил Уилл. – Безмолвные Братья скоро прибудут, чтобы осмотреть ее. А до тех пор не выпускайте ее из Святилища. Никаких рун, минимум контактов. Не заходите в помещение ни под каким предлогом.

– Что? Поить ее грогом? – крикнул Альберт, но Уилл уже отнял от уха черную воронку. Не сказав ни слова, он наклонился, поцеловал Тессу, которая выглядела такой же потрясенной, как и все остальные, и вышел.

Без сомнения, для того чтобы связаться с Джемом; Джеймсу даже не нужно было спрашивать. Он знал своего отца.

В столовой воцарилось молчание. Джесс сидел неподвижно, как статуя, с белым лицом, невидящим взглядом уставившись в противоположную стену. Наконец Тесса заговорила:

– Может быть, она порвала с Велиалом. Может быть, она… не пожелала выполнять его приказ или разошлась с ним во мнениях, и он бросил ее.

– Такой поступок кажется мне совершенно нехарактерным для нее, – с горечью произнес Джесс.

Джеймсу пришло в голову, что для Велиала бросить Татьяну на болоте тоже было бы нехарактерно: если бы она воспротивилась ему, он просто убил бы ее, не моргнув глазом.

– Нет на свете совсем пропащих существ, Джесс, – сказала Тесса. – Для всякого человека есть надежда, даже для твоей матери.

Джесс растерянно смотрел на нее, и Джеймс подумал: «У него не было настоящей матери». Вместо надежды мать внушала ему страх и отчаяние. Он поднялся, отодвинул стул и поклонился Эрондейлам.

– Прошу меня извинить, но сейчас мне хотелось бы побыть одному, – бесстрастно произнес он. – Завтра я отправляюсь в Безмолвный город на встречу с Грейс, и мне придется сообщить ей эту новость. Благодарю за превосходный ужин. И за добрые слова, – добавил он и ушел.

Люси спросила:

– Как вы считаете, мне пойти за ним?