Текст книги "Последние часы. Книга III. Терновая цепь"

– Сегодня вечером – нет, – ответила Тесса. – Иногда человеку требуется побыть в одиночестве. Бедная Татьяна, – продолжала она, удивив Джеймса. – Теперь я думаю, что все эти годы Велиал просто использовал ее, взял от нее то, что ему было нужно, а когда она перестала быть ему полезной, оставил умирать на пустоши.

Джеймс подумал: интересно, как повела бы себя Тесса, если бы узнала, что Татьяна сделала с ее сыном руками Грейс? Что бы сказала мать, если бы догадалась о его состоянии – привкус желчи во рту, отвратительное чувство торжества при мысли о страданиях Татьяны, которого он стыдился, но которое не мог подавить?

Он крепко сжал правой рукой левое запястье. Даже если бы Джеймс не дал себе слово открыть правду сначала Корделии, он не смог бы найти в себе мужество, чтобы рассказать родителям о браслете. Его мать всегда думала о людях только хорошее, и сейчас, глядя на Тессу, которая сочувствовала гнусной старухе, всю жизнь желавшей ей зла, он понял, что не решится разрушить иллюзии матери.

13. Ангелы средь облаков

 
Уму и сердцу не страшна
Решетка на окне:
И в клетке мысль моя вольна,
Любовь моя – при мне,
Ей нипочем любой засов,
Любая западня…
Лишь ангелы средь облаков
Свободнее меня![36]36
  Пер. М. Я. Бородицкой.


[Закрыть]
 

Ричард Лавлейс, «К Алтее – из тюрьмы»

Свеча догорала, и Корделии приходилось напрягать зрение, глядя на страницу книги.

Она сидела в постели в своей спальне на Корнуолл-гарденс, на верхнем этаже, в мансарде, и читала одну из книг о паладинах, позаимствованных у Кристофера. Снежная крупа стучала по крыше, отчего в теплой комнате было еще уютнее, но все равно чего-то не хватало. Это был не ее дом, это была спальня, предоставленная добрыми родственниками, а она была здесь гостьей.

Корделия до сих пор не распаковала чемоданы – не вытащила ни парижские платья, ни вещи, которые по приказу Джеймса привезли с Керзон-стрит. В глубине души она понимала, что намеренно медлит с этим. Девушка существовала сейчас в состоянии неопределенности, похожем на чистилище между раем и адом, и это ее вполне устраивало, потому что пока не было необходимости принимать какое-либо решение.

Корделия размышляла о ребенке, который должен был скоро родиться. Она надеялась, что это произойдет не слишком скоро. Не в тот момент, когда она, старшая сестра, страшится будущего и не знает, как вести себя с мужем; но хуже всего было то, что она была проклята, стала служанкой демона. Девушка вернулась к книге. Она едва могла разобрать слова в свете огня в камине и тонкой свечки на ночном столике.

Слова не утешали. Большинство паладинов желали быть паладинами, и у них не возникало потребности разорвать связь с повелителями. В конце концов, это давало завидные преимущества: паладин был физически сильнее обычных Сумеречных охотников, мог прыгать выше, сражаться без устали, выживал после ранений, от которых другие погибали. Она даже нашла рассказ о рыцаре, который по ошибке заколол друга, но затем смог магическим образом исцелить его своим «мечом паладина». Ей с трудом верилось в нечто подобное – и вообще, что это могло означать, «исцелить мечом»? Но это был всего лишь анекдот, вроде истории о том, как некий паладин в одиночку одолел вражескую армию, или о том, как два парабатая стали паладинами вместе.

Ветер швырнул в окно пригоршню снежной крупы. Звук был такой, словно в стекло билась птица. Корделия невольно вспомнила ту ночь, когда Мэтью забрался к ней в комнату в оранжевых гетрах и взволновал ее своими проницательными замечаниями. «Мне прекрасно известно, что ваш брак – фиктивный, но на самом деле ты влюблена в него».

Она подумала о Джеймсе, о том, что он сказал сегодня вечером перед расставанием. Оказывается, он догнал ее на вокзале Ватерлоо; мысль о том, что муж стоял там, на платформе, когда она уезжала, была невыносима…

Снова стук. На этот раз громкий, настойчивый. Стук повторился еще три раза, а потом окно распахнулось, и на подоконник посыпался снег. Корделия резко села в постели, выронила книгу и собралась звать Алистера, но потом разглядела облепленные снегом сапоги и распущенные каштановые волосы и узнала Люси.

Лишившись дара речи, она откинулась на подушки, а Люси закрыла окно и шагнула к камину. Поверх брони на ней был надет тяжелый плащ, волосы растрепались и в них блестели льдинки.

– Люси, – наконец заговорила Корделия, – ты, наверное, жутко замерзла. Во имя всего святого, зачем ты полезла в окно? Райза впустила бы тебя… надо было позвонить…

– Я не хотела звонить, – хмуро ответила Люси. Она поднесла ладони к огню, и кончики пальцев, побелевшие от холода, постепенно приобрели нормальный цвет.

– Что ж, тогда подойди сюда, – предложила Корделия. – Я не могу брать в руки оружие, но со стилом пока в состоянии управляться. Тебе сейчас не помешает руна Тепла…

Люси обернулась, картинно тряхнув распущенными волосами, и воскликнула:

– Так дальше продолжаться не может.

Корделия отлично знала, о чем речь, и все же спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Когда ты выходила замуж за Джеймса, – сказала Люси, – я подумала, что это еще больше сблизит нас. Но получилось наоборот: мы лишь отдалились друг от друга.

– Люси. – Корделия стиснула руки, лежавшие на коленях. Она чувствовала себя неловко: подруга была в броне, а она сидела в ночной сорочке с оторвавшейся оборкой на рукаве, волосы были заплетены на ночь в косы. – Отчуждение, возникшее между нами, – это не вина Джеймса. Дело вообще не в нашем браке…

– Ты так считаешь? Корделия, его сердце разбито из-за тебя. Он так несчастен…

– Вижу, ты приняла сторону Джеймса, – сухо произнесла Корделия. – И ты еще спрашиваешь, почему мы отдалились друг от друга? Я знаю, что ты обожаешь своего брата. Еще я знаю, что тебе известна его любовная история с Грейс Блэкторн, по которой он сходил с ума еще неделю тому назад. Я думаю, нам следует прекратить этот разговор. Я не хотела обидеть Джеймса, но я тоже живой человек, а он лишь испытывает чувство вины из-за того, что мне пришлось вступить с ним в фиктивный брак…

– Вина здесь ни при чем, – возразила Люси. – Я догадываюсь о его истинных чувствах…

– А ты не догадывалась о том, каковы будут мои чувства, когда я узнаю, что ты тайком от всех завела дружбу с Грейс и забыла сообщить об этом мне?

Никогда прежде Корделия не говорила со своей лучшей подругой таким жестким, суровым тоном. Люси была ошеломлена.

– Я сделала это, чтобы спасти Джесса, – прошептала она.

– Я знаю, что это такое – быть влюбленной, – продолжала Корделия. – Ты думаешь, я не поняла бы тебя? Теперь ясно, что ты мне не доверяешь.

– То, что я делала, – запинаясь, бормотала Люси, – запрещено Законом, это страшно, и я не хотела втягивать тебя… чтобы у тебя не было неприятностей, если бы все раскрылось…

– Чушь, – отрезала Корделия. – Ты просто хотела спокойно заниматься своими делами. Проще и удобнее было промолчать, чтобы не пришлось объясняться и оправдываться передо мной за дружбу с Грейс.

Девушке казалось, что она смотрит на эту сцену со стороны, что это не она бросает Люси злые, колкие слова, чтобы побольнее задеть, оскорбить подругу. Но в глубине души она чувствовала нечто вроде облегчения, смешанного с отчаянием; ей было обидно и горько, но теперь не было необходимости таить свои чувства. Пусть Люси услышит это: «Ты поступила со мной нехорошо. Ты забыла обо мне, и это для меня тяжелее всего».

– Предполагается, что парабатаи делятся друг с другом самыми сокровенными тайнами, – сказала Корделия. – Когда со мной случилось худшее несчастье за всю мою жизнь, когда я обнаружила, что стала служанкой Лилит, я рассказала тебе об этом.

– Нет, не рассказала, – возразила Люси. – Я услышала это от самой Лилит, если ты помнишь. После этого ты уже не могла ничего скрывать, только и всего.

– Я рассказала тебе всю историю, с самого начала…

– Рассказала, вот как? – В синих глазах Люси блестели слезы. Корделия не помнила, когда в последний раз видела подругу в слезах, но сейчас Люси плакала, хотя ее голос звучал гневно. – Значит, мы должны делиться друг с другом самым сокровенным? Тогда у меня к тебе имеется несколько вопросов относительно того вечера, когда мой брат уехал за мной в Корнуолл, а ты отправилась развлекаться в Париж с его лучшим другом! Ты ни разу не говорила со мной о своих чувствах к Мэтью…

Тон Корделии стал ледяным, как зимний ветер за окном.

– В тот вечер, – произнесла она, – события происходили в несколько ином порядке. И твой брат не является невинной пострадавшей стороной. Но пусть он сам расскажет тебе, что именно послужило причиной моего отъезда.

– Я не знаю, что ты там себе напридумывала, или что тебе наговорили про него, – сказала Люси, смахнув слезы, – но я знаю, как он сейчас выглядит. Как будто жизнь без тебя ему стала не мила. И еще, ты хочешь, чтобы я поверила в то, что вы с Мэтью остались друзьями, что в Париже между вами ничего не произошло?

– А если и произошло, кто дал тебе право упрекать меня? – Корделия ощутила приступ гнева, какое-то стеснение и боль в груди. Ей было трудно дышать. Гнев опалял ее, как белое пламя. – Ты знаешь, что это такое – состоять в фиктивном браке, в котором только ты одна что-то чувствуешь? Для Джеймса я не существовала – он никогда не смотрел на меня так, как Мэтью; о, он был слишком занят, глазел на Грейс, твою новую задушевную подругу. Почему бы тебе не пойти и не спросить у него, целовался ли он с Грейс, пока мы с ним были женаты? Нет, лучше спроси, сколько раз он обнимался и целовался с Грейс за то время, что был моим мужем!

– Вы и сейчас женаты. – Люси качала головой. – И… я не верю тебе.

– Теперь ты называешь меня лгуньей. Возможно, это и есть преграда, которая разделяет нас. Та же самая, что стоит между мной и Джеймсом. У нее есть имя – Грейс Блэкторн.

– Я не знала, что мое вынужденное общение с Грейс так оскорбит тебя, – процедила Люси. – И едва ли Джеймс знал, что ему запрещено даже смотреть на других женщин. Ты ни разу не дала понять, что он интересует тебя как мужчина. Ты… ты слишком гордая, Корделия.

Корделия вздернула подбородок.

– Может быть, и так. Но какое это имеет значение? В конце концов, мы не станем парабатаями, так что нет нужды делиться друг с другом душевными переживаниями. Видно, не судьба.

У Люси перехватило дыхание после этих слов.

– Ты не можешь этого знать. Или ты имеешь в виду, что не хочешь становиться моим парабатаем даже после того, как освободишься от Лилит?

– О, Люси! – В отчаянии воскликнула Корделия. – Спустись на землю. Ты живешь в выдуманном мире, среди своих романтических историй. Прекрасная Корделия, которая может делать все, что ей заблагорассудится. Но в реальном мире человек не получает от жизни все, что желает. Может быть… это и правильно.

В этот момент Люси утратила самообладание. У нее на глазах снова выступили слезы, и она отвернулась, пытаясь скрыть их от Корделии. Но все было понятно по ее вздрагивающим плечам, по тому, как она обняла себя, как будто это могло утишить боль.

– Люс, – голос Корделии дрогнул. – Я не хотела…

Но Люси уже была у окна. Распахнула его и прыгнула вниз. Корделия вскрикнула, выскочила из постели и бросилась за ней. Люси нельзя было бегать по обледеневшим крышам в ее теперешнем состоянии. Но, выглянув в окно, девушка увидела только темноту и снег, кружившийся над деревьями.

Всю обратную дорогу до Института Люси рыдала, поэтому когда она наконец пробралась в дом и поднялась в свою комнату, то обнаружила, что волосы примерзли к щекам и в них поблескивает соль.

Как могла, она привела себя в порядок, надела чистую ночную рубашку и села за письменный стол. Слез больше не было; только ощущение потери и тупая боль после ссоры с Корделией. Ей не давало покоя сознание собственной вины. Да, она скрывала от всех свои отношения с Грейс – дружбу, сговор, неважно, как это называть; она скрывала не только свои чувства к Джессу, но и сам факт его существования.

И все-таки. Корделия тоже не была с ней полностью откровенна. Во-первых, она так и не сказала, что именно испытывает по отношению к Джеймсу. При обычных обстоятельствах Люси охотно согласилась бы, что это ее не касается, но сейчас она не могла оставаться в стороне. Она любила своего брата. И всякий раз, когда Корделия была холодна с ним и Люси видела в глазах Джеймса смертельную тоску, ей хотелось кричать.

Раньше, столкнувшись с проблемами, она хваталась за перо, и творчество помогало ей обрести душевное равновесие. Но после возвращения Джесса в мир живых она не написала ни строчки. Вдохновение покинуло ее. А сегодня ей мешало другое; она снова и снова слышала слова Корделии: «Ты живешь в выдуманном мире, среди своих романтических историй». Как будто это было преступлением.

Люси откинулась на спинку стула.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – произнесла она вслух, ни к кому не обращаясь. – Просто не знаю, и все.

– Можешь вызвать мертвых и приказать им решить твои проблемы, – прошептал знакомый голос. Джессамина, призрак, живущий в Институте, сидела на платяном шкафу Люси, разложив вокруг себя пышные полупрозрачные юбки. – Ты ведь всегда так поступаешь, верно?

Люси негромко застонала от досады.

– Я уже извинилась перед тобой, Джессамина.

Это была правда. Когда Люси, впервые после возвращения из Корнуолла, осталась одна в своей комнате, она произнесла длинную искреннюю речь, в которой просила у призраков прощения за то, что вызывала их к себе против их воли и отдавала им приказания. Когда она закончила, раздалось весьма продолжительное шуршание; она была уверена, что Джессамина все слышала.

Джессамина сложила на коленях полупрозрачные руки.

– Твое могущество слишком опасно, Люси. Даже в руках разумного существа оно способно наделать бед, а ты – наименее разумное существо из всех, кого я знаю.

– Тогда ты будешь рада услышать о том, что я не намерена им больше пользоваться.

– Этого недостаточно, – тряхнула головой Джессамина. – Допустим, ты не планируешь применять его снова, но ведь в этом-то и заключается проблема с могуществом, верно? Всегда найдется причина сделать исключение – всего один разочек, последний. Нет, ты должна от него избавиться.

Люси открыла рот, чтобы спорить, но промолчала. Ей отчего-то стало неприятно, но она подумала, что Джессамина, вероятно, права.

– Я не знаю, как это сделать, – вполне правдиво ответила она.

Джессамина недовольно наморщила нос и уже собралась эффектно удалиться, пройдя сквозь стену.

– Постой, – окликнула ее Люси. – Скажи, фраза «они пробуждаются» для тебя что-нибудь значит?

– Естественно, нет, – фыркнула Джессамина. – Что я могу знать о каких-то просыпающихся людях или кто они там? Глупый вопрос.

Люси притушила колдовской огонь, поднялась из-за стола и взяла халат.

– С меня довольно, – объявила она. – Я иду к Джессу.

– Ты не можешь так поступить! – Возмущенная Джессамина последовала за Люси в коридор. – Это неприлично! – кипела она, совершая кульбиты под потолком. – Молодой леди ни при каких обстоятельствах не следует оставаться вдвоем с молодым джентльменом в его спальне!

Люси строго произнесла:

– Судя по тому, что я слышала от своих родителей, ты, будучи незамужней девицей, не раз выбиралась из Института, чтобы повидаться с неким джентльменом, причем по ночам. А потом оказалось, что это мой дядя, перешедший на сторону врага. Чего ни в коем случае нельзя сказать о Джессе.

Джессамина ахнула. И ахнула снова, когда дверь комнаты Джесса отворилась, и он выглянул в коридор, очевидно, привлеченный шумом. На нем были только брюки и рубашка с закатанными рукавами, открывавшими прекрасные руки.

– Вы же были призраком, – пробормотала ошеломленная Джессамина, хотя Люси была уверена, что ей известно о возвращении Джесса. Однако она понимала, что институтского призрака должна была потрясти эта неожиданная встреча с ним как с живым человеком.

– Люди меняются, – мягко произнес Джесс.

Джессамина, видимо, сообразив, что Люси не собирается отступать от своего скандального плана и войдет в спальню Джесса, пискнула что-то и исчезла.

Юноша все это время придерживал дверь; Люси нырнула под его руку и вдруг вспомнила, что ни разу не бывала в этой комнате с того дня, когда Джесс выбрал ее. Тогда они зашли сюда в компании ее родственников.

Комната еще была безликой, поскольку у них не было времени оживить ее: стандартная институтская спальня с платяным шкафом, письменным столом, шкафчиком для книг и кроватью на четырех столбиках. Тем не менее Люси увидела кое-какие личные вещи. Пиджак, который Джесс надевал сегодня к ужину, висел на спинке стула. Несколько книг на ночном столике. Меч Блэкторнов, из Святилища, у стены. Золотой гребень Люси, который он взял у нее в качестве сувенира после вечеринки у Анны, занимал почетное место на туалетном столике. Ей казалось, что после того эпизода прошло несколько лет…

Девушка упала на кровать, пока он запирал дверь на засов. Разумеется, Джесс закрылся изнутри – он всегда чувствовал, когда Люси необходимо было побыть одной, или вдвоем с ним, и хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности.

– Что-то случилось? – спросил он, обернувшись.

– Я поссорилась с Корделией. Это было ужасно.

Джесс молчал. Она подумала, что, по сравнению с событиями последних недель, ее проблема представляется ему сущим пустяком. Он так и стоял у двери, и девушка видела, что он взволнован. Они впервые остались наедине в его комнате, а она не предупредила о своем появлении.

После возвращения в Институт, когда было решено, что Джесс будет жить с ними, Люси ожидала, что они будут постоянно проводить время у нее или у него в комнате. Но Джесс до сих пор неукоснительно соблюдал правила приличия. По вечерам он прощался в коридоре и ни разу не постучался к ней. Девушка с досадой думала, что чаще виделась с ним по ночам в те времена, когда он был призраком.

Она села на кровати, вспомнив, что на ней лишь сорочка из белого батиста и прозрачный кружевной халат. Ночная сорочка была ей немного велика и постоянно сползала с плеч. Она взглянула на Джесса.

– Мое присутствие тебя смущает?

Он выдохнул.

– Я рад, что ты пришла. И ты выглядишь… – Его взгляд задержался на ее плече, и ее бросило в жар. – Но я все думаю о…

– Да?

– О твоих родителях, – извиняющимся тоном произнес он. – Мне бы не хотелось, чтобы они подумали, будто я злоупотребляю их гостеприимством. Они удивительно добры ко мне.

Ну разумеется. Ее нежные, заботливые, назойливые родители. От нее не укрылось, как Джесс расцветает, когда Уилл и Тесса заговаривают с ним, как становится более расслабленным. Он прежде не знал, каково это, когда члены семьи любят друг друга и искренне желают друг другу добра; и вот теперь, оказавшись в нормальной обстановке, боялся все разрушить, и потому вел себя так скованно. Да, Люси понимала, что это хорошо для Джесса, но, с другой стороны, теперь он делал все возможное, чтобы уверить Уилла – даже в его отсутствие, – что он относится к Люси как джентльмен. Это ее не совсем устраивало.

– Мои родители, – произнесла она, – в нашем с тобой возрасте совершали самые скандальные поступки, какие только можно себе представить. Поверь мне, они не выгонят тебя из дома и не станут тебя презирать, если узнают, что я пришла к тебе в поисках сочувствия и присела на краешек твоей кровати.

Однако он по-прежнему озабоченно хмурил брови. Люси сделала большие глаза и принялась наматывать на палец прядь волос. Затем слегка развернулась и шевельнула плечом, чтобы рукав соскользнул вниз.

Джесс издал какой-то неопределенный звук. Потом подошел к кровати и сел рядом с ней, хотя и не слишком близко. Все равно – это была небольшая победа.

– Люс, – заговорил он. Его глубокий голос был таким нежным и добрым. – Что произошло между тобой и Корделией?

Она коротко рассказала ему о своем визите к подруге, о том, как она едва не свалилась с крыши дома Карстерсов, как возвращалась домой в кэбе.

– Получается, она с самого начала не хотела быть моим парабатаем, – заключила Люси. – Для меня во всем мире нет ничего важнее, а она просто… вот так просто отказывается от этого.

– Возможно, Корделии так легче, – предположил Джесс. – Проще притвориться, что она добровольно отказывается от церемонии, чем признать, что эту возможность у нее отняли.

– Но если она хотела этого… если она хотела быть моим парабатаем…

– Она не может стать им, Люси. Пока Корделия является паладином Лилит, она не может стать твоей сестрой. Пойми, она, подобно тебе, страдает, лишившись этой возможности, но, в отличие от тебя, сознает, что в этом есть и ее вина.

– Если бы ей было это важно, – возразила Люси, понимая, что спорит уже просто из упрямства, – она боролась бы. А она говорила с таким лицом, как будто мы никогда не собирались связать свои жизни. Как будто мы были просто подругами. Что между нами было не то, что я… не то, что я думала.

Джесс убрал волосы с лица девушки, мягко и осторожно погладил ее по голове.

– Люси, – прошептал он. – Ты же знаешь, что самые глубокие раны нам наносят именно те люди, которых мы любим больше всех.

– Естественно, она сейчас расстроена. – Люси прижалась щекой к его ладони.

Они незаметно подвинулись друг к другу, и теперь она почти сидела у него на коленях.

– Я знаю, ее обидело то, что я скрывала от нее многое из своей жизни, и она права. Да, я умалчивала кое о чем. Но и у нее были от меня секреты. Мне трудно объяснить, но когда у тебя есть парабатай – или почти парабатай – и ты отдаляешься от этого человека, то чувствуешь себя так, будто у тебя вырезали кусок сердца. – Она прикусила губу. – Я не хотела так высокопарно выражаться.

– Это звучит совсем не высокопарно. – Джесс, словно загипнотизированный, провел кончиками пальцев по ее щеке, коснулся уголка ее рта, и она увидела, как потемнели его глаза. – Именно так я себя чувствую, когда ты далеко от меня.

Люси подняла руку к ленте, которая удерживала ворот халата. Глядя Джессу прямо в глаза, она медленно потянула за край; лента развязалась, атлас и кружева соскользнули с ее плеч на постель. Она осталась в одной сорочке и почувствовала, как руки покрываются гусиной кожей. Мысленно Люси повторяла: «Я хочу забыть. Забери мои печали, разочарование, боль потери».

И Джесс словно услышал ее, прочел ее мысли. Он коснулся ее лица и привлек ее к себе, осторожно, почтительно, как будто пил из Кубка Смерти. Их губы соприкоснулись – сначала легко, а потом он начал целовать ее уже по-настоящему, снова и снова. Его дыхание участилось, сердце бешено стучало. Она чувствовала биение его сердца, живого сердца, и ей захотелось большего.

Она забыла о приличиях. Люси ответила на поцелуй, провела кончиком языка по его нижней губе, схватилась за его рубашку и прижалась к Джессу всем телом. Теперь наконец девушка была уверена, что ни страх перед ее родителями, ни ложно понятое чувство долга не заставят его уйти.

Она откинулась на подушки, и юноша склонился над ней, пожирая ее взглядом. У нее кружилась голова; Люси не могла представить, что Джесс чувствует в этот момент, после того, как он так долго не испытывал никаких физических ощущений.

– Я могу прикоснуться к тебе? – прошептала она.

Джесс зажмурился.

– Да. Прошу тебя.

Люси провела ладонями по его плечам, рукам, по длинному, худому телу. Джесс горел, как в лихорадке. Дрожа, он целовал ее шею, и девушка ахнула, как какая-нибудь героиня в романе. Люси начинала понимать, почему героини в романах так часто совершают необдуманные поступки. Такие моменты стоили любых последствий.

– Моя очередь, – прошептал Джесс, прикасаясь к ее рукам. – Позволь мне ласкать тебя. Скажи, чтобы я остановился… – Он поцеловал уголок ее рта. – Если хочешь.

Его пальцы, длинные белые пальцы, такие нежные, касались лица, обводили контуры губ, ласкали шею, ключицы, потом он взял ее за обнаженные плечи и прижал к себе. Его зеленые глаза стали почти черными. Он гладил ее тело, ее грудь, спину, талию; наконец его руки застыли среди кружев у ее бедер.

– Я так долго об этом мечтал, – сказал Джесс. – О возможности прикоснуться к тебе. По-настоящему прикоснуться. Прежде я не мог чувствовать твою близость… но я без конца представлял себе, каково это… я терзал себя этими мыслями…

– И что, твои ожидания оправдались? – прошептала Люси.

– Мне кажется, я сейчас умру от счастья, – ответил он и вытянулся на постели рядом с ней. – У меня разорвется сердце от счастья, Люси.

И его губы, горячие, жадные, снова прижались к ее губам. Этот страстный поцелуй заставил девушку выгнуться навстречу ему; ей так хотелось снова почувствовать его тепло, услышать стук его сердца.

– О боже, – прошептал он, не отрываясь от ее губ.

У нее мелькнула мысль: «Конечно, его не учили взывать к Ангелу, как всех нас».

– О боже, Люси…

И ей захотелось раствориться, слиться с ним, стать единым целым.

А потом ее окутала тьма, та же самая, в которой она тонула тогда, в доме на берегу моря. Люси утратила почву под ногами, всякую связь с реальным миром. Из окружавшего ее непроницаемого мрака доносились голоса отчаявшихся душ. Бесформенные тени тянулись к ней, жаловались, что их изгнали из мира, что они заблудились в пустоте и обречены на вечные муки в этой бездне, где нет ни конца, ни края. У них что-то забрали – что-то драгоценное. Люси показалось, что она заметила знакомую фигуру, но она была искажена, изуродована до неузнаваемости…

– Люси! Люси!

Она села, хватая ртом воздух; в ушах шумело. Она лежала на кровати Джесса, он уставился на нее с белым от ужаса лицом.

– Люси, что с тобой? Я сделал что-то не так? Пожалуйста, скажи…

– Нет, – прошептала она. – Дело не в тебе… ты ничего такого не сделал…

– Нет, дело во мне, – горестно произнес Джесс. – Я – противоестественное существо, совсем недавно я был трупом…

Она поймала его руку. Она знала, что стиснула его пальцы слишком сильно, что ему больно, но ничего не могла с собой поделать.

– Нет, – повторила она уже громче. – Дело во мне. Я это чувствую. – Она неуверенно посмотрела на него. – Когда я целую тебя, я слышу… – Она покачала головой. – Какие-то голоса, плач. Кажется, они пытаются рассказать мне о чем-то ужасном, о каком-то преступлении, кощунстве, которое творится далеко отсюда, возможно, в ином мире. – Она почувствовала жжение в глазах. – Где-то там, куда я не могу заглянуть. Это недоступно живым.

– Малкольм сказал, что ты, для того чтобы вернуть меня, вошла в царство теней, – тихо произнес Джесс. – Возможно, ты еще не до конца освободилась от мрака. Но едва ли дело только в тебе. Я долго существовал на границе между жизнью и смертью, а ты способна пересекать эту границу. Видимо, проблема в нас обоих. И воздействие потустороннего мира усиливается, когда мы касаемся друг друга.

– В таком случае мне, наверное, следует связаться с Малкольмом.

Люси чувствовала неописуемо страшную усталость. Она надеялась, что эта жизнь осталась позади – сделки с чародеями, отчаяние, бесконечные разговоры с Грейс о ее брате, тень смерти, омрачавшая все ее поступки, чувства и мысли.

– Может быть, он знает способ избавиться от этих видений. – Люси резко откинула голову назад и страстно воскликнула: – Я не собираюсь отказываться от тебя! Только не сейчас.

– Нет. – Джесс наклонился к ней и спрятал лицо в ее волосах. – Я не вынесу, если ты откажешься от меня, Люси Эрондейл. Я буду следовать за тобой, даже если ты прикажешь мне уйти. Я жив благодаря тебе, но не только потому, что ты приказала мне вернуться в этот мир. Я жив с тех пор, как ты вошла в мою жизнь.

Слезы выступили на глазах у Люси, но она сморгнула их. Слезы были бессмысленны. Бесполезны. Вместо того чтобы плакать, она поцеловала Джесса – это был совсем невинный, быстрый поцелуй в щеку – позволила ему надеть на себя халат и еще несколько мгновений обнималась с ним. Потом она оставила юношу и вышла в коридор.

Она не помнила, как вернулась к себе в спальню. В комнате было почти темно, лишь угли, догоравшие в камине, давали слабый свет, да луна время от времени выглядывала из-за облаков. Но этого было достаточно. Люси села за стол, взяла ручку и начала писать.