Текст книги "Ловец Мечей"

– Конор, – сказала Лилибет, – твое желание укрепить международные связи Кастеллана весьма похвально, но мы с твоим отцом были бы очень рады, если бы ты превыше всего ставил долг перед собственным государством.

– Отец так сказал? – Голос Конора дрогнул.

Лилибет не ответила на вопрос.

– По правде говоря, мне бы хотелось, чтобы ты председательствовал на завтрашнем совещании в Палате Солнечных Часов. Тебе уже не раз приходилось присутствовать на них, и ты знаешь, как они проходят.

Интересно. Палата Солнечных Часов представляла собой помещение, где Семьи Хартий уже на протяжении многих поколений встречались для обсуждения торговли, дипломатических вопросов и текущего состояния дел в Кастеллане; король или королева всегда присутствовали, чтобы направлять дискуссию, и последнее слово в любом вопросе было за Домом Аврелианов. В последние годы Лилибет при поддержке Майеша Бенсимона представляла короля на этих собраниях – всегда с бесстрастным, скучающим лицом.

А теперь она хотела, чтобы Конор занял ее место, и, судя по выражению ее лица, возражения были бесполезны.

– Если бы отец смог… – начал Конор.

Лилибет уже качала головой. Ее черные кудри, в которых до сих пор не было ни единого седого волоска, блестели на солнце. Кел чувствовал, что она наблюдает за ним – несмотря на ее попытки игнорировать его, она всегда следила за своими словами в его присутствии.

– Ты же знаешь, что это невозможно.

– Если я буду руководить совещанием в одиночку, поползут разные слухи, – возразил Конор.

– Дорогой, – произнесла Лилибет довольно холодно, – единственный путь предотвратить распространение слухов – это показать аристократам, что власть находится в твоих руках. Именно это ты и должен сделать завтра. Ты должен контролировать ситуацию. Как только ты продемонстрируешь, что на это способен, мы можем обсудить поездку в Мараканд. Может быть, ты проведешь там медовый месяц.

С этими словами она ушла. Подол ее зеленой юбки оставлял в пыли след, подобно хвосту павлина. Фрейлины поспешили за королевой, а Конор откинулся на спинку стула, глядя прямо перед собой.

– Заседание в Палате Солнечных Часов – это ничего страшного, – заговорил Кел. – Ты уже сотню раз их видел. Ты справишься.

Конор рассеянно кивнул. Келу пришло в голову, что завтра днем у него может появиться время для себя, возможно, даже освободится целый вечер. Это зависело от того, как долго будет продолжаться совещание. Ему нужно было лишь найти Меррена Аспера, пригрозить ему, вытрясти из него правду и вернуться. Меррен был не солдатом, а ученым; Кел знал, что он расколется быстро.

– Ты пойдешь со мной, – сказал Конор.

Это была не просьба, и Кел подумал: а замечает ли Конор вообще разницу между просьбой и приказом? С другой стороны, какая разница? Кел в любом случае не мог отказаться. А возмущаться было бессмысленно. И не просто бессмысленно. Опасно.

– Разумеется, – ответил Кел, вздохнув про себя.

Значит, придется выбраться из дворца в другой раз. Может быть, сегодня вечером. Ведь, насколько он знал, у Конора не было никаких планов.

Конор не слышал его. Он невидящим взглядом смотрел вдаль, положив ладони на стол перед собой. Только в этот момент Кел понял: Лилибет наверняка заметила незажившие раны на правой руке сына, но не сказала о них ни слова.

– Зофия, дорогая, – произнесла Лин, – а сейчас нам нужно будет выпить вот эти пилюли. Вот так, хорошая девочка.

«Хорошая девочка» – дама в возрасте девяносто одного года с белыми волосами, хрупкими костями и упрямым характером – сердито уставилась на Лин единственным глазом. Второй был закрыт повязкой; женщина утверждала, что потеряла его во время морского сражения неподалеку от малгасийского побережья. Сражалась она там с королевским флотом. Зофия Ковати в молодости была пираткой, и ее боялись не меньше, чем мужчину. Она до сих пор выглядела довольно свирепо: белые волосы, торчащие во все стороны, полный рот искусственных зубов. И еще у нее была целая коллекция военных кителей с медными пуговицами, которые она носила поверх пышных юбок, вышедших из моды десятки лет назад.

Лин решила изменить тактику.

– Вы же знаете, что случится, если вы их не примете. Поскольку вы мне не доверяете, мне придется прислать к вам доктора из Кастеллана.

Зофия помрачнела.

– Он заставит меня запихивать эти пилюли в задницу.

Лин постаралась скрыть улыбку. Пациентка была права; доктора мальбушим были одержимы суппозиториями по причинам, о которых ей оставалось только догадываться. Она предполагала, что происходит это частично из-за неумения делать инъекции, но все равно объяснить эту манию Лин было нелегко, ведь проглатывание пилюли являлось превосходным способом введения лекарства в организм.

– О да, – сказала Лин, – заставит.

Она усмехнулась, глядя на то, как Зофия выхватывает у нее пилюли и глотает их одним махом, лишь слегка морщась. Экстракт наперстянки должен был улучшить самочувствие Зофии, хотя и не мог излечить ее слабое сердце и избавить от отеков в ногах. Лин оставила ей флакон с лекарством и повторила строгие инструкции относительно времени приема и количества пилюль; она уже не раз все это повторяла, но Зофии нравился сам ритуал, и Лин не возражала. Она осталась бы на чай сегодня, как это часто бывало, но опаздывала к следующему пациенту.

День был теплый и солнечный; в такую погоду приятно прогуляться по городу. Когда Лин начала посещать пациентов в Кастеллане, она боялась бандитов, карманников и «пауков». Ашкары считали город за стенами Солта опасным лабиринтом, где царит беззаконие. Она была уверена в том, что ее подстерегут за углом и ограбят, но на самом деле передвигалась по городу без проблем, если не считать редких любопытных взглядов.

Однажды, приняв роды в Садке, Лин возвращалась домой поздно ночью при зеленоватом свете весенней луны. Из подворотни возник тощий парень и, пригрозив ей ножом, потребовал отдать сумку. Лин инстинктивно прижала сумку к груди – медицинские инструменты и лекарства были очень дорогими и достать новые было не так просто.

В этот момент сверху, с какого-то балкона, спрыгнула темная фигура. «Паук».

К ее величайшему изумлению, «паук» обезоружил молодого человека и резким тоном велел ему убираться восвояси, для верности дав пинка. Несостоявшийся вор скрылся, пока Лин моргала в полном недоумении.

Верхнюю часть лица «паука» скрывал капюшон, но, когда он повернул голову, она заметила улыбку и блеск металла. Маска? «Наилучшие пожелания от Короля Старьевщиков, – произнес он, слегка поклонившись. – Он восхищается врачами».

Лин не успела ответить; «паук» развернулся и со сверхъестественной ловкостью вскарабкался на ближайшую стену. После этого происшествия Лин чувствовала себя спокойнее. Конечно, она знала, что наивно рассчитывать на покровительство преступника, но Короля Старьевщиков знали во всем Кастеллане. Даже ашкарам было известно, что он контролирует преступный мир. И в конце концов обход пациентов превратился в любимое занятие Лин.

После сдачи последнего медицинского экзамена Лин полагала, что у нее сразу же появятся пациенты. Но, если не считать Мариам, никто в Солте не принимал ее всерьез. Люди упорно избегали ее, обращались к мужчинам-врачам.

И поэтому Лин завела практику в городе. Хана Дорин продавала талисманы на городском рынке каждый День Солнца, и благодаря ей в Кастеллане распространился слух о том, что молодая женщина-врач предлагает свои услуги за очень скромную плату. Джозит, который тогда состоял в шомриме, отряде стражи, охранявшей ворота, рассказывал всем мальбеш, приходившим за помощью, о своей сестре, о ее искусстве, уме и низких ценах.

Постепенно Лин приобрела постоянных пациентов за пределами Солта – от богатых дочек торговцев, которые просили убрать жировики с носов, до куртизанок из Храмового квартала, которым необходимо было регулярно показываться врачам. К ней обращались беременные женщины, озабоченные своим самочувствием, и дряхлые старики, лишившиеся здоровья после долгих лет труда на верфях в Арсенале.

Лин поняла, что болезнь – это великий уравнитель. Мальбушим вели себя точно так же, как ашкары, когда речь шла об их здоровье: волновались насчет своих болячек, тревожились за близких, приходили в ужас или стоически молчали перед лицом смерти. Часто Лин, стоя рядом с семьей, молившейся над телом умершего, слышала их слова: «О Боги, позвольте ему беспрепятственно пройти через серую дверь». И молилась про себя не только об умершем, но и о тех, кто остался в этом мире. «Избавь его от одиночества. Пусть он получит утешение среди страдальцев Арама».

«Почему бы и нет?» – всегда думала она. Не обязательно было верить в Богиню для того, чтобы она приносила утешение в час величайшей нужды.

Но довольно, подумала Лин; зачем предаваться мрачным мыслям?

Она нашла нужный дом – светло-коричневое здание с красной крышей, выходившее фасадом на пыльную площадь. В прежние годы Квартал фонтанов населяли богатые купцы, и в каждом доме был внутренний двор с большим фонтаном, отчего квартал и получил свое название. Теперь дома были разделены на дешевые квартиры из нескольких комнат. Фрески запылились и потускнели, знаменитые фонтаны не работали, яркие керамические плитки растрескались.

Лин нравилась эта выцветшая роскошь. Мысленно она сравнивала старые дома с Зофией: когда-то они были прекрасны и, несмотря на разрушительное действие времени, еще сохраняли следы той красоты.

Она быстро пересекла площадь, взметая облачка желтой пыли, и нырнула в подъезд охряного дома. Вестибюль первого этажа был отделан камнем и изразцами, величественная деревянная лестница с сильно вытертыми ступенями вела наверх. Лин подумала, что хозяйке – ворчливой старой женщине, которая жила на верхнем этаже, – следовало бы позаботиться о ступеньках.

Поднявшись на второй этаж, она обнаружила, что дверь квартиры уже открыта.

– Это вы, доктор? – Дверь распахнулась шире, и появилось морщинистое доброжелательное лицо Антона Петрова, любимого пациента Лин. – Заходите же. Я поставил чай.

– Я в этом не сомневалась. – Лин прошла за ним в комнату, положила сумку на низкий столик. – Иногда мне кажется, что вы питаетесь только можжевеловой водкой и чаем, дон Петров.

– А что в этом плохого?

Петров возился со сверкающим бронзовым самоваром, самым ценным предметом в его маленькой квартирке; это была единственная вещь, которую он привез с собой из Ниеншанца, когда сорок лет назад покинул родину и сделался торговцем на Золотых Дорогах. Однажды Антон сказал Лин, что возил с собой самовар повсюду, – ему была невыносима мысль о том, чтобы очутиться без чая в каком-нибудь негостеприимном месте.

В отличие от Джозита, Петров, видимо, не любил выставлять в доме сувениры, привезенные из путешествий. Его квартира была обставлена просто, почти по-монашески – здесь стояла мебель из простой березы, стены занимали полки с книгами (Лин, не зная ниенского языка, не могла прочесть большинства названий). Чашки и тарелки были из простой бронзы, очаг – тщательно выметен, и на кухне у Петрова всегда царила чистота.

Налив им обоим чая, Антон жестом указал на стол у окна. На подоконнике были расставлены горшки с цветами, и колибри негромко гудела среди красных цветов валерианы.

Усевшись напротив Петрова с чашкой в руке, Лин машинально взглянула на ковер, лежавший посередине комнаты. Это был прекрасный ковер, пушистый, дорогой на вид, с темно-зелеными и синими узорами в виде лиан и перьев. Однако Лин интересовал не сам ковер, а то, что скрывалось под ним.

– Хотите взглянуть на него?

Петров смотрел на нее с хитрой мальчишеской улыбкой. Он выглядел старше своих шестидесяти с небольшим лет. Это был иссохший морщинистый старик с трясущимися руками. У него была белая кожа, как у большинства северян, и Лин иногда замечала проступающие вены. Волосы его поседели, но усы и брови оставались густыми и черными, и Лин подозревала, что он их красит.

– Если желаете…

Лин почувствовала, как сердце забилось чаще. Она быстро поднесла чашку к губам и сделала глоток. Чай имел привкус дыма – Петров утверждал, что он впитал в себя запах костров Золотых Дорог. Кроме того, чай был слишком сладким, но Лин не возражала. Она знала, что старик очень одинок и чаепитие дает ему возможность продлить ее визит. Лин считала, что одиночество смертоносно, что оно убивает человека так же верно, как алкоголь или маковый сок. В Солте вряд ли нашлись бы одинокие люди, а вот в хаосе Кастеллана было слишком легко исчезнуть, раствориться без следа.

– Сначала я должна вас осмотреть, – сказала Лин.

Прежде чем сесть за стол, она поставила сумку рядом с собой на пол; наклонившись, вытащила слуховую трубку – длинный отполированный полый деревянный цилиндр – и приставила конец трубки к груди Петрова.

Старик терпеливо ждал, пока Лин прослушивала его сердце и легкие. Петров был одним из ее самых загадочных пациентов. О таких симптомах Лин не слышала от преподавателей, не читала в учебниках. Она часто слышала у него хрипы, свидетельствующие о воспалении легких, но потом хрипы исчезали, а кроме того, жара не было, и Лин ничего не понимала. На коже время от времени появлялась странная сыпь; например, сегодня Лин заметила красные точки на ногах и руках, как будто под кожей полопались мелкие кровеносные сосуды.

Антон Петров считал, что все это – затрудненное дыхание, постоянная усталость, сыпь – следствие какой-то болезни, которую он подцепил во время своих странствий. Он не знал, как называется эта болезнь или от кого он заразился ею. Лин испробовала все известные ей средства: настои, отвары, разные диеты, порошки, добавки к пище. Ничто не помогало, кроме амулетов и талисманов, которые она приносила ему для облегчения болей и снятия других симптомов.

– Прошу вас, все же будьте поосторожнее, – сказала Лин, осмотрев худую руку. – Лучший способ предотвратить появление сыпи – это стараться избегать синяков. Даже когда вы передвигаете кресло…

– Довольно, – проворчал Петров. – Что же мне, по-вашему, звать донну Альбертину? Я боюсь ее гораздо сильнее, чем синяков.

Донна Альбертина, хозяйка квартиры, обладала могучим бюстом и бурным темпераментом. Лин однажды видела, как эта дама гонялась по двору за убежавшей гусыней, потрясая метлой и повторяя, что забьет несчастную птицу до смерти, а потом найдет всех ее гусят и свернет им шеи.

Лин скрестила руки на груди.

– Вы отказываетесь выполнять мои рекомендации? Означает ли это, что вы хотите сменить врача?

Она произнесла это дрожащим от обиды голосом.

Лин давно уже поняла, что лучшим способом заставить Петрова слушаться ее было вызвать у него чувство вины, и беззастенчиво пользовалась этим.

– Нет-нет, что вы, – замотал он головой. – Если бы не вы, я бы так долго не протянул, вы же знаете.

– Я уверена, существует множество других врачей, которые сделали бы для вас то же самое, – возразила Лин, роясь в сумке. – Даже в Ниеншанце.

– В Ниеншанце врачи посоветовали бы мне пойти прогуляться в лес и сразиться врукопашную с медведем, – буркнул Петров. – Разумный совет, вам не кажется? Возможны два исхода: либо медведь задерет пациента, либо ему станет лучше. В любом случае болезнь больше не будет его беспокоить.

Лин хмыкнула. Потом вытащила из сумки несколько талисманов и положила на стол. Петров, который все это время улыбался, тут же стал серьезным.

– Те бумаги, которые вам были нужны, – заговорил он. – Вам удалось их достать?

Лин постаралась скрыть досаду. Не следовало сообщать Петрову о своих попытках приобрести учебник по медицине. Она сделала это в момент слабости; знала ведь, что в Солте никому нельзя рассказывать о подобных вещах.

– Нет, – покачала головой Лин. – Ни в одной книжной лавке мне не позволили даже взглянуть на эту книгу – и не потому, что я не являюсь студенткой, а потому, что я из народа ашкаров. Они слишком сильно нас ненавидят.

– Это не совсем так, – мягко произнес Петров. – Просто они вам завидуют. После Раскола из мира исчезла магия, а с ней и великие опасности, но заодно исчезли многие прекрасные и чудесные вещи. Только ваш народ еще владеет остатками этого чуда. Поэтому неудивительно, что остальные люди так трепетно относятся к своей древней истории. Это напоминает им о тех временах, когда они тоже обладали властью, когда они были равны вам.

– Сейчас они не просто равны нам, – возразила Лин. – Вся власть принадлежит им, все могущество, кроме того, что заключено в этой маленькой вещице. – Она на мгновение прикоснулась к подвеске в виде кольца, на которой были выгравированы древние слова: «Как нам петь песнь Госпожи на земле чужой?».

Это был отчаянный вопль людей, которые не знали, кто они, лишились дома и Бога. Они научились этому – о да, научились за многие годы и столетия, – но у них по-прежнему не было дома. Вместо него была пустота, как внутри золотого кольца.

Она внимательно взглянула Петрову в лицо.

– Вы же не хотите сказать, что согласны с ними, верно?

– Как вы можете такое говорить! – воскликнул старик. – Вы же знаете, я объездил весь мир…

– Да, я знаю, – лукаво усмехнулась Лин. – Вы каждый раз повторяете мне это.

Петров надулся.

– И еще я всегда говорил, что о народе можно судить по тому, как он относится к ашкарам, живущим в его стране. Одна из причин, по которым я уехал из Ниеншанца. Глупость, ограниченность, жестокость. Малгасийцы тоже одни из худших. – Он замолчал и взмахнул рукой, словно отгоняя дьявола. – Ну хорошо, – сказал он после паузы. – Хотите взглянуть на камень? В качестве платы за лечение, а?

«Я немного помогла, но не вылечила». Лин очень хотелось сделать для Петрова больше. Она озабоченно наблюдала за тем, как старик ковыляет к своему новому ковру. Он завернул угол ковра, и Лин увидела квадратную дыру – он вытащил одну половицу. Потом Петров наклонился и дрожащей рукой извлек из тайника светло-серый овальный камешек, похожий цветом на яйцо лебедя.

Он стоял несколько мгновений, глядя на камешек, осторожно поглаживая его кончиком пальца. Лин вспомнила, как в первый раз увидела камень: старик показал ей свое сокровище, когда она сказала, что ее брат путешествует по Золотым Дорогам. «Он увидит удивительные вещи, множество чудес», – ответил Петров и, подняв половицу, вытащил свои ценности. Там был фарфоровый чайник с золотыми разводами, пояс танцовщицы бандари, украшенный дюжинами монет, и этот камешек.

Петров подошел к Лин и положил камень ей на ладонь. Он был совершенно гладким, без малейших неровностей. Она подумала, что это просто очень хорошо отполированный кусочек кварца, а вовсе не драгоценный камень. Ей показалось, что она заметила внутри какое-то мерцание, игру света и теней.

Камешек был теплым на ощупь, и почему-то прикосновение к нему успокаивало. Лин повертела его в пальцах, и ей почудилось, что какие-то образы возникли из его туманных глубин, поднялись совсем близко к поверхности, а затем, к ее разочарованию, исчезли прежде, чем она успела рассмотреть их.

– Милая вещица, не правда ли? – спросил Петров, глядя на нее.

У него был немного грустный голос, и Лин удивилась – ведь камень принадлежал ему и он мог любоваться им каждый день.

– Вы по-прежнему не хотите сказать мне, откуда он у вас? – улыбнулась Лин, подняв голову.

Она уже не раз спрашивала об этом, но старик отвечал лишь, что раздобыл камешек во время своих странствий. Однажды он сказал, будто сражался за камень с пиратским принцем; через несколько дней поведал другую историю, в которой фигурировала маракандская королева и трагически закончившаяся дуэль.

– Мне следует просто отдать его вам, – хрипло произнес он. – Вы хорошая девушка и с его помощью сделаете много добра.

Лин взглянула на него с удивлением. У Петрова был какой-то странный взгляд, одновременно острый и отсутствующий. И что значит «с его помощью сделаете много добра»? Что может человек сделать с помощью простого овального камешка?

– Нет, – произнесла Лин и протянула ему камень, но при этом ощутила укол сожаления. Вещь была прекрасна. – Оставьте его себе, сьер Петров…

Он нахмурился и прошептал:

– Слушайте.

Она прислушалась: кто-то поднимался по лестнице. Что ж, по крайней мере со слухом у ее пациента все было в порядке.

– Вы ждете гостей? – Лин потянулась за сумкой. – Мне пора.

Поднимаясь на ноги, она расслышала негодующий голос хозяйки.

Петров выпрямился, прищурил глаза. В этот момент Лин без труда представила его в роли владельца каравана, вглядывающегося в недостижимую линию горизонта.

– Я совсем забыл, – сказал он. – Ко мне пришли друзья. Мы договаривались сыграть в карты. – Петров изобразил улыбку. – Мы с вами скоро увидимся, донна Кастер.

Старик явно стремился от нее избавиться. Озадаченная Лин направилась к выходу; Петров поспешил за ней, чтобы открыть дверь, и случайно толкнул ее. Она удивилась еще сильнее: Антон никогда не провожал ее.

Спускаясь с лестницы, Лин встретила двух мужчин в потрепанной матросской одежде. Она не смогла определить, откуда они родом, но по их светлым волосам и глазам было ясно, что это северяне. Один покосился на нее и на неизвестном ей языке сказал что-то своему спутнику. Лин догадалась, что это была непристойность; оба рассмеялись. Ей стало не по себе. Лин считала Петрова мирным, безобидным стариком. Какие дела могли у него быть с подобными людьми?

Но потом она решила, что это ее не касается. Ее долгом было позаботиться о физическом здоровье Петрова. Никто не давал ей права оценивать его поступки и знакомства.

После тренировки и ужина Кел с Конором вернулись в кастель Митат. Оказалось, что в их отсутствие в апартаментах принца собралась целая компания: Роверж, Монфокон и Фальконет. Они уже откупорили бутылку ночино, крепкого ликера из зеленых грецких орехов, и приветствовали Конора и Кела радостными воплями.

– А у нас есть для вас сюрприз, – заявил Шарлон. – Наверху вас ждет посетитель.

Конор взглянул на друга с интересом, но потом объявил, что они с Келом должны снять пропотевшие костюмы и переодеться, и попросил гостей подождать его на верхнем этаже Западной башни.

Он принимал ванну и переодевался в молчании.

Келу показалось, что Конор испытал облегчение при виде друзей, – в нем забурлила какая-то лихорадочная энергия, он был решительно настроен развлекаться, как другие мужчины настроены одержать победу в поединке или на гонках.

Но Кел не знал, кого же хочет обогнать принц.

Облачившись в парчовый костюм, даже не высушив волосы, Конор побежал вверх по лестнице. Кел, напротив, не спешил, одевался медленно, обдумывая свои возможности, но потом пришел к выводу о том, что ускользнуть незаметно ему не удастся. Он смирился с неизбежным и поднялся на крышу башни.

За последние годы Конор внес в интерьер своего жилища немало «изменений», продемонстрировав вкус к роскоши, унаследованный от Лилибет. Крыша квадратной башни была огорожена зубчатым парапетом, и через просветы между зубцами можно было увидеть город и гавань. Конор велел принести сюда диваны с балдахинами и подушками, инкрустированные столики. Слуги только что расставили на столах серебряные чаши с фруктами и сладостями, а также охлажденные бутылки вина и пироги с мясом.

Аристократы полулежали на диванах с бокалами вина. Кел сразу увидел «посетителя», о котором говорил Шарлон. Антонетта Аллейн сидела на мягком стуле со светло-зеленой обивкой, выпрямив спину и скрестив вытянутые ноги. Ее желтое платье было обильно украшено мелким жемчугом и кружевами; свежий ветер с моря играл лентами в ее волосах.

Кел почувствовал раздражение – он собирался поговорить с Шарлоном и спросить, какого черта тот притащил Антонетту в бордель. Теперь он, естественно, не мог этого сделать. Он бросил быстрый взгляд на Конора, который сидел, привалившись к плечу Фальконета. Роверж извлек из внутреннего кармана бутылку женевера с ароматом корня ириса и громко жаловался на отца, который в припадке ярости избил его, Шарлона, любимую горничную. Припадок ярости был вызван ссорой с каким-то семейством, отказавшимся уплатить Ровержам положенную по закону долю прибылей от торговли чернилами.

– Шарлон, довольно, – буркнул Монфокон, вытаскивая из кармана усыпанную бриллиантами табакерку. – Это скучно. Давайте во что-нибудь сыграем.

– «Замки»? – предложил Фальконет. – Могу принести доску.

– Мы в это вчера играли.

Монфокон взял понюшку табака, с любопытством разглядывая Антонетту, которая с момента появления Кела не произнесла ни слова. Монфокон не общался с ними, когда они были детьми, и не знал другую Антонетту.

– Будем биться об заклад. – Он постучал по крышке табакерки ногтем, покрытым зеленым лаком, и спросил: – Вас не интересует пари, демуазель Аллейн?

– Я не взяла с собой денег, сьер Монфокон, – ответила она. – Как это неразумно с моей стороны.

– Наоборот, очень разумно, – возразил Конор. – Поскольку у тебя нет золота, Монфокон не сможет его у тебя вытянуть.

Антонетта взглянула на Конора из-под полуопущенных ресниц. Кел вдруг заметил, что она дрожит. Конечно, тонкое шелковое платье не защищало от вечерней прохлады.

– Чепуха, – вмешался Фальконет. – Монфокон принимает долговые расписки, не правда ли, Люпен?

Шарлон поднялся с дивана и с глубокомысленным видом рассматривал расставленные на столе блюда.

– У меня есть идея, – произнес он, и в этот момент Конор вскочил с дивана, сбросил парчовый фрак и предложил его Антонетте.

Прежнюю Антонетту возмутило бы предположение о том, что холод может доставить ей неудобства, но эта Антонетта приняла фрак с ослепительной улыбкой и накинула его на плечи.

Конор подошел к Шарлону, который стоял у парапета в компании Монфокона и Фальконета. Шарлон от души хохотал над какой-то шуточкой.

Кел был как на иголках. Он решил, что никто не заметит, если он не присоединится к ним. В любом случае все знали, что «кузен» принца не увлекается азартными играми, в отличие от Конора и прочих, которые готовы были заключать пари по любому поводу: какая птица первой сядет на дерево, какая завтра будет погода…

У Кела не было настроения для таких вещей. Он отвернулся и отошел к западному парапету. Оттуда можно было любоваться закатом.

Закат оказался прекрасен – как будто над горизонтом развернули флаг Кастеллана, алый с золотом. В городе зажигали фонари, улицы змеились внизу, словно сверкающие ленты. Кел видел стены Солта, шпиль Ветряной башни на Мясном рынке, темные силуэты пришвартованных в гавани кораблей, качавшихся на золотых волнах.

Он снова услышал вкрадчивый голос Короля Старьевщиков, который говорил о Доме Аврелианов и Семьях Хартий: «Они вам нравятся? Вы доверяете им?»

– Кел?

Антонетта приблизилась к нему совершенно бесшумно. А может быть, он просто задумался и не услышал ее шагов. Дурная привычка для Ловца Мечей.

Кел обернулся и взглянул на нее. Странно, подумал он; мать так отчаянно стремится выдать Антонетту замуж и в то же время одевает ее, словно маленькую девочку. Платье было сшито как будто для подростка; ткань слишком сильно натянулась на груди, и казалось, что крошечные пуговицы из цитрина вот-вот оторвутся.

– Не хочешь к ним присоединиться? – спросила она.

Металлические нити в парчовом фраке принца блестели в лучах закатного солнца.

– С другой стороны, я тебя прекрасно понимаю. Они спорят на то, кто дальше бросит мясной пирог.

– А ты полагала, что наши развлечения теперь носят более интеллектуальный характер? – усмехнулся Кел. – Понимаю, прошло почти десять лет с тех пор, как ты в последний раз удостаивала нас своим посещением.

– Восемь.

Антонетта смотрела на город. В свете заходящего солнца ее светлые волосы казались розовыми.

– Почему же ты пришла сегодня? – спросил Кел. Интересно, подумал он, спрашивал ли ее кто-нибудь об этом. – Это Шарлон тебя пригласил?

– Ну, он считает, что да. А это главное.

Раздался крик. Кел обернулся и увидел, что Шарлон торжествующе размахивает руками, вероятно, после удачного броска. Фальконет прямо из бутылки пил алый рабарбаро, ликер из шэньчжоуского ревеня. Кел считал, что этот напиток похож скорее на сироп от кашля. Конор стоял поодаль, наблюдая за друзьями с непроницаемым выражением лица.

– Я беспокоилась насчет состояния Конора, – сказала Антонетта. – После вчерашней ночи.

Кел облокотился о каменный парапет.

– Забудь об этом. Он выпил лишнего, вот и все.

Антонетта подняла голову.

– Я слышала, что он намерен заключить брак. Может быть, его печалит необходимость жениться на иноземной принцессе.

«Значит, вот в чем дело». Кел разозлился, хотя понимал, что сердиться на нее бессмысленно. Он сказал себе, что Антонетта, наверное, очень плохо знает Конора, несмотря на чувства к нему. Принц время от времени испытывал гнев, ярость, раздражение, ревность, разочарование, но никогда не печалился. Это слово было незнакомо Конору.

– Мне так не кажется, – заметил Кел. – Он не хочет жениться, и я сомневаюсь в том, что Дом Аврелианов способен его заставить.

– Потому что он принц? – усмехнулась Антонетта. – Должна тебя разочаровать. Любого человека можно заставить сделать то, чего он не хочет делать. Нужно просто найти его слабое место.

Кел собрался спросить, что она имеет в виду, но в этот момент ее окликнул Шарлон. Антонетта спрыгнула с парапета и, не оглядываясь, направилась прочь.

Фальконет протянул ей пирог. Она взяла его, улыбаясь фальшивой улыбкой, напомнившей Келу раскрашенные маски, которые горожане носили каждый год на день Солнцестояния.

Он слишком хорошо помнил те времена, когда они с Антонеттой были друзьями, вместе лазали по деревьям и охотились на воображаемых драконов. Когда ему было пятнадцать лет, он подарил ей кольцо – не настоящее, конечно, сплетенное из травинок, – и, изображая благородного разбойника, попросил ее стать его королевой. Он тогда удивился, заметив, как сильно она покраснела, а потом Конор долго дразнил его. «Шарлон будет в ярости, – смеялся Конор. – Он сам поглядывает на нее как-то странно, но ей всегда нравился именно ты».

Кел не спал в ту ночь, думая об Антонетте. О том, понравилось ли ей кольцо. Будет ли она теперь смотреть на него иначе, чем на Конора или Джосса. И решил внимательно наблюдать за ней при следующей встрече. Возможно, думал Кел, ему удастся прочесть ее мысли; она никогда не пыталась скрывать свои чувства и настроения.

Но этому не суждено было случиться. Вместо Антонетты ему пришлось говорить с ее матерью. До того дня она практически не замечала Кела, но после парадного обеда леди Аллейн отвела его в сторону и без долгих предисловий велела ему держаться подальше от ее дочери. Она понимает, что они еще очень молоды, говорила леди, но именно с этого и начинаются неприятности – с того, что мальчишки задумываются о той, кто им не пара. Возможно, в Мараканде он считался аристократом, но здесь у него нет ничего – ни земель, ни денег, ни имени, а Антонетта рождена для того, чтобы занимать высокое положение в обществе.