Текст книги "Ловец Мечей"

Никогда в жизни Кел не испытывал подобного унижения. Он говорил себе, что унизили не его, Кела, а Анджумана, чью роль он играл. Он говорил себе, что Антонетта рассвирепеет, узнав о вмешательстве матери. Но Антонетта покинула их маленькую группу и на несколько месяцев исчезла за стенами материнского дома, как узница, запертая в башне.

Кел не передавал Конору разговора с леди Аллейн; Джосс, Шарлон и Конор, видимо, посчитали исчезновение Антонетты чем-то вполне естественным. Они знали, что девочки уходили и где-то там, в материнских покоях, с ними совершались загадочные превращения, в результате которых появлялась женщина – интересное, но чуждое существо.

Он услышал смех Антонетты, увидел, что она идет к нему. Солнце село, но звезды еще не зажглись, и Кел не видел выражения ее лица. Ее возвращение удивило его, но он твердо намеревался не показывать этого.

– Мне больше нечего сказать тебе о Коноре, – произнес он.

– А как насчет тебя самого? – Она наклонила голову набок. – Брак, предложения руки и сердца. Все такое. Ты…

«Брак для меня невозможен. И никогда не станет возможен».

Он неестественным голосом ответил:

– Дом Аврелианов много дал мне. Я хотел бы вернуть долг, прежде чем задумываться о свадьбе.

– Ах так. – Антонетта заправила за ухо локон. – Не хочешь мне рассказывать.

– С моей стороны было бы очень странно делиться с тобой подробностями личной жизни, – пожал плечами Кел. – Мы теперь практически чужие.

Антонетта поморгала и отвернулась.

Он продолжал:

– Я помню девочку, с которой дружил в детстве. Смелую, умную, независимую. Я скучаю по ней. Что с ней случилось?

– А ты не знаешь? – Она вздернула подбородок. – У той девочки не было будущего на Горе.

– Она могла бы найти себе место и здесь, – возразил Кел, – если бы у нее хватило смелости.

Антонетта втянула воздух сквозь зубы.

– Может быть, ты прав. Но смелость, как и ум, мало ценятся в женщине. Мне повезло – у меня нет ни того ни другого.

– Антонетта…

Кел сначала подумал, что это у него вырвалось ее имя. Но нет, ее звал Конор, жестом приглашая подойти к ним. Говорил, что им нужен беспристрастный судья для того, чтобы назвать победителя.

Во второй раз Антонетта повернулась к Келу спиной и ушла на другой конец крыши. Шарлон приобнял ее за плечи; этот жест мог бы показаться дружеским, если бы его сделал кто-то другой. Антонетта увернулась, шагнула к Конору и с улыбкой заговорила с ним. С этой очаровательной фальшивой улыбкой, в которой никто, кроме Кела, не замечал фальши.

Он вспомнил, как впервые увидел ее, эту улыбку. На балу, который давала ее мать в честь ее появления в светском обществе Горы. Он пошел на бал с Конором в качестве Кела Анджумана. Войдя в зал, он поискал ее взглядом, но не смог найти.

Потом Конор прикоснулся к его плечу и обратил его внимание на молодую женщину, которая беседовала с Арталом Гремонтом. Она была одета в наряд из дорогого узорчатого шелка; вырез, рукава и подол платья были отделаны кружевами, а волнистые светлые волосы красавицы были убраны лентами. Тонкие золотые цепочки блестели на ее запястьях и щиколотках, крупные бриллианты покачивались в ушах. Она вся сверкала и походила на стеклянную куклу – твердую, холодную, бездушную.

«Это она, – сказал Конор. – Антонетта».

Келу стало очень холодно.

Почему-то он воображал, что, увидев их – Конора, Кела, Джосса, – она бросится к ним и все между ними будет по-прежнему. Что она будет жаловаться на мать, которая так долго не позволяла ей играть с ними. Но несмотря на то что она приветствовала их улыбками, хлопала ресницами и жеманно смеялась, от прежней близости не осталось и следа.

Наконец Келу удалось остаться с ней наедине за статуей, державшей в руке поднос с лимонным мороженым.

«Антонетта»…» – начал он. У него кружилась голова, когда он смотрел на нее, так она была прекрасна. Впервые он заметил, какая у нее нежная кожа, впервые обратил внимание на цвет и форму губ. Она действительно стала иным существом – манящим, но одновременно пугающим, далеким, незнакомым. «Нам тебя не хватало». Она улыбнулась. Той ослепительной улыбкой, которую он вскоре возненавидел. «Я же здесь». – «Ты вернешься? – спросил он. – В Митат? Мать позволит тебе?»

Выражение ее лица не изменилось. «Пожалуй, мне уже поздновато играть в такие игры. Как и всем нам. – Она похлопала его по плечу. – Я знаю, что моя мать сделала тебе выговор. Она была права. Мы принадлежим к разным слоям общества. Да, в детстве мы вместе возились в пыли, но теперь мы повзрослели, наступила реальная жизнь. А кроме того… – Она тряхнула волосами. – Для меня теперь важны другие вещи». Кел почувствовал, что ему не хватает воздуха. «Какие… вещи?» – «Это мое дело, – легкомысленно произнесла Антонетта. – Мы должны мыслить и вести себя как взрослые люди. Особенно ты, Келлиан. Ты должен кем-то стать, сделать карьеру». И она ушла.

Остаток вечера он не сводил с нее глаз. Она смеялась, флиртовала, расточала улыбки мужчинам. Она была совершенно спокойна. Как и сейчас. Положив руку на плечо Фальконета, она смеялась так, словно он только что отпустил какую-то необыкновенно остроумную шутку.

«Возможно, это к лучшему – то, что она так изменилась», – подумал Кел. Прежняя Антонетта могла причинить ему боль. Девушка, в которую она превратилась восемь лет назад, – нет. Она не могла стать трещиной в его доспехах, его слабостью. И это было хорошо. Кел прекрасно знал, на что может рассчитывать в этой жизни; за эти десять лет он получил немало жестоких уроков. Как можно сердиться на Антонетту за то, что она тоже прекрасно знает свои возможности?

Мужчина поднимался по длинной извилистой тропе, вырубленной в скале над Кастелланом. Волны с грохотом обрушивались на берег далеко внизу, дорожка лунного света лежала на черной воде.

Человек был облачен в длинные одежды, цвет которых не удавалось различить в темноте. Порывистый ветер бил ему в лицо. Лин чувствовала на губах резкий вкус соли, похожий на кровь. Чувствовала ненависть в его сердце – холодную, жестокую, безжалостную. Ненависть, от которой перехватывало дыхание, а сердце сжималось, словно в тисках, – беспощадную, разрушительную ненависть.

Путник дошел до конца тропы и взглянул вниз с обрыва на море, которое превратилось в гигантский жуткий водоворот. Человек, попавший в этот водоворот, должен был погибнуть мгновенно.

Из кармана мужчина извлек книгу. Страницы хлопали на ветру. Он поднял ее над головой и швырнул вниз. Она на миг зависла в воздухе, белая, словно чайка, и полетела в море. Попала в водоворот, и вода закружила ее в бешеном танце, а потом увлекла вниз…

Человек смотрел на воронку, дрожа от ярости. «Будь ты навеки проклят, – прошипел он. – Пусть ненавидят и презирают тебя все до конца времен».

Лин села в кровати, тяжело дыша. Перед глазами мелькали какие-то огни. Открыв глаза, она увидела вместо ревущего черного моря стену собственной спальни. Начинало светать.

Она заставила себя успокоиться и дышать нормально. Уже много лет ей не снились такие правдоподобные и неприятные кошмары. После гибели родителей Лин каждую ночь видела во сне их тела, брошенные на дороге, видела, как вороны клюют их, видела высохшие кости.

Она выскользнула из-под одеяла, стараясь не задеть книги и бумаги. Шея болела, волосы взмокли от пота. Она открыла окно, и прохладный ветерок освежил ее, но, закрыв глаза, Лин видела перед собой океан, и ей казалось, что она чувствует запах морской воды.

Медицинская сумка висела на спинке стула, стоявшего у двери. Лин принесла сумку к окну и принялась искать снотворное или успокоительное. Странно, размышляла она; увиденное во сне не было особенно ужасным или устрашающим. Дело было скорее в том, что сон казался таким реальным. И еще: во сне Лин была не собой, а кем-то другим, наблюдала за человеком, которого пожирает ненависть. Этот человек был ашкаром, он говорил на их языке, хотя слова, которые он произносил, были злыми, гадкими. «Что же надо было такого сотворить, – подумала Лин, – чтобы заслужить эту ненависть, отвращение?» И какое отношение имела ко всему этому книга? Может быть, тот человек ненавидел ее владельца?

«Прекрати искать здесь смысл. Это просто сон», – сказала она себе, и в этот момент ее пальцы сомкнулись на каком-то твердом прохладном предмете. У нее бешено забилось сердце. Она вытащила руку из сумки, разжала пальцы. На ладони лежал серый полупрозрачный шарик.

Она сползла по стене, глядя на шарик. Камень Петрова. Это был он, точно. Его гладкая поверхность, вес были хорошо знакомы ей; и еще ей чудилось, что в глубине камешка клубится дым. Время от времени из дыма выступали какие-то фигуры, казавшиеся ей знакомыми…

Но как камень попал к ней в сумку? Она вспомнила, что старик задел ее плечом, открывая перед ней входную дверь. О, он был умен. Наверное, тогда и подложил камешек в ее сумку, но зачем? Потому что услышал шаги на лестнице? Потому что хотел спрятать камень от этих людей?

Лин сидела и размышляла обо всем этом, глядя на камешек, до тех пор, пока не зазвонили часы на Ветряной башне. Аубаде, утренний сигнал, означал конец ночного дежурства и начало нового дня.

Самый главный урок, который мы, граждане Империи, должны извлечь из истории королей-чародеев, – это то, что власть не должна быть неограниченной. Именно по этой причине во время коронации служитель Богов шепотом произносит на ухо императору: «Помни, что ты смертен. Помни, что ты умрешь». После смерти каждый из нас предстанет перед Анибалом, Богом Теней, который судит людей за поступки, совершенные при жизни; и злоупотребление земным могуществом карается вечностью в Аду.

Но у королей-чародеев не было Богов. А Слово дало им огромное могущество. И все же это могущество было ограничено возможностями смертного человека. Магия требовала энергии, и слишком мощное заклинание могло истощить силы мага и даже убить его.

И тогда король-чародей Сулеман изобрел архе – камень-источник. Он позволял магам хранить энергию вне своего тела. Энергию можно было получать разными способами: например, ежедневно капать на камень каплю крови. Существовали и более жестокие методы. Убийство мага давало много энергии, которую можно было запасти в архе.

Над миром сгущались тени. Аппетиты королей-чародеев росли. Они уже не были довольны своими владениями и жаждали отнять земли у соседей. «Почему я не могу стать величайшим правителем? – спрашивал себя каждый из них. – Почему я не могу владеть всем?»

И эти амбиции едва не привели к гибели мира.

«Рассказы о королях-чародеях», Лаокант Аурус Иовит III

Глава 6

Близился полдень. Кел смотрел на Конора. Конор смотрел на себя в зеркало.

– Эта повязка мне не нравится, – объявил принц. – Она нарушает целостность ансамбля.

Кел, сидевший на подлокотнике дивана, вздохнул. Оказалось, что Лилибет все-таки заметила порезы на ладони сына. Утром в покоях принца появился Гаскет, королевский врач, разбудил их обоих и настоял на необходимости наложить повязку на руку принца перед совещанием в Палате Солнечных Часов.

– Сомневаюсь в том, что кто-то обратит на это внимание, – заметил Кел.

Конор неопределенно хмыкнул. Он стоял перед высоким зеркалом, висевшим на восточной стене. Обычно для посещения Палаты Солнечных Часов он одевался в свою самую яркую и безвкусную одежду; видимо, надеялся, что его вид оживит скучное заседание. Однако сегодня он подобрал темные вещи: черную бархатную накидку, черные шелковые штаны, тунику из серебряной парчи. Даже надел простой серебряный обруч вместо короны. Кел не был уверен в том, что принц ответственно отнесется к сегодняшнему мероприятию, но его костюм говорил о серьезных намерениях.

– Видишь ли, – возразил Конор, – я одет во все черное. А повязка белая. Она бросается в глаза. – Он оглянулся. – Поверить не могу, ты впустил сюда Гаскета. По-моему, предполагается, что ты должен меня защищать.

– Но не от твоего личного врача, – напомнил Кел. – В любом случае ты прекрасно знаешь, что произошло бы, если бы я выгнал Гаскета. Он пошел бы к королеве. Королева подняла бы шум. А ты ненавидишь шум. Я защищал тебя от шума.

Конор, даже не стараясь скрыть улыбку, ответил:

– И я жду от тебя того же на сегодняшнем совещании. Я не знаю людей, которые так любили бы поднимать шум из-за пустяков, как Семьи Хартий. – Он провел по волосам рукой, унизанной кольцами. – Ну что ж. Пора отправляться в логово львов, разодетых по последней моде.

Они вышли из апартаментов принца. Конор мурлыкал популярную песенку о неразделенной любви. День был солнечный, но ветреный; кипарисы и сосны, росшие на Горе, раскачивались, и вдалеке, на севере, можно было различить острые пики гор Детмарка. На западе синело море, рев прибоя был слышен даже во дворце. А над западной крепостной стеной Маривента возвышалась Звездная башня.

Когда они приблизились к зданию, в котором находилась Палата, Кел быстро проверил оружие: тонкие клинки на запястьях, под рукавами простой серой рубашки; кинжал за поясом, скрытый полами фрака. Не желая привлекать внимание, он оделся просто, в темно-серый и зеленый цвета.

Двери охраняли солдаты Дворцовой гвардии. Даже с порога Кел услышал возмущенные голоса; а когда они подошли к дверям Палаты, стало ясно, что внутри идет какой-то ожесточенный спор.

Палата Солнечных Часов представляла собой круглый зал с мраморными стенами и полом; свет попадал в помещение сквозь отверстие в куполе. Совещания обычно проводили в полдень, когда солнце светило прямо в «окно». Во время дождя отверстие закрывали стеклом, хотя дожди в Кастеллане шли редко.

На полу был изображен гигантский циферблат. Напротив каждой цифры, выложенной кусочками черного мрамора, стояло монументальное кресло из «железного дерева»: кресло Ровержей находилось на цифре «шесть», Монфоконов – на цифре «четыре», Аврелианов – на цифре «двенадцать». Кресла являлись собственностью семей, и на спинках были вырезаны родовые эмблемы. Деревья украшали спинку кресла дома Распаев, занимавшегося торговлей лесом; символом дома Узек была виноградная гроздь; на кресле Аллейнов был вырезан шелкопряд, а на кресле Аврелианов – солнце.

На куполе золотой мозаикой были выложены слова на древнем языке Империи: «Все хорошее исходит от Богов. Все дурное исходит от людей».

Кел, не раз наблюдавший происходящее в Палате Солнечных Часов, считал, что намек довольно прозрачен. Иногда он задумывался о том, как относятся к этому изречению Семьи Хартий и замечают ли они его вообще. Эти люди редко поднимали глаза к небу.

Когда Конор в сопровождении Кела вошел в зал, все смолкли. Люди следили взглядами за принцем, пока он шел к своему Солнечному креслу, как растения, следующие за светилом. Кел попытался разгадать выражения их лиц. Конор много раз присутствовал на заседаниях, но еще никогда ему не приходилось выступать в роли председателя.

Леди Аллейн, разряженная в розовый шелк, выглядела довольной. Каждому владельцу хартии позволялось привести на собрание Двенадцати одного спутника. На низком табурете рядом с матерью сидела Антонетта. Она явно обрадовалась, увидев Конора.

Джосс Фальконет ободряюще улыбнулся.

Бенедикт Роверж, который взял с собой Шарлона, насупился.

Казалет, главный банкир Кастеллана, сидел с бесстрастным видом.

У Монфокона, который облачился в костюм из малиновой парчи с бледно-зелеными кружевами, было такое лицо, словно он пришел на цирковое представление.

Конор, заняв свое место, кивнул Майешу Бенсимону. Советник сидел на табурете у подножия Солнечного кресла, но их глаза находились на одном уровне – Майеш был очень высокого роста. Кел думал, что годы согнут советника, но ошибся. Ему казалось, что Бенсимон нисколько не изменился за прошедшие десять лет. Тогда, в детстве, Кел считал его стариком, и он, конечно, старел, но, хотя его волосы побелели, на лице не появилось новых морщин. Медальон сиял как звезда. Майеш сидел с прямой спиной, равнодушно глядя на аристократов из-под кустистых бровей.

Для Кела не нашлось ни стула, ни табурета, но он и не ждал этого. Он стал за Солнечным креслом, а Конор развалился с нарочито небрежным видом, словно говоря: «Мне кажется, все это так несерьезно».

– Приветствую вас, монсеньер, – заговорила леди Аллейн, продолжая улыбаться Конору.

В молодости она считалась первой красавицей двора и даже сейчас была очень хороша. Платье плотно облегало ее безукоризненную фигуру. Квадратный вырез открывал пышную грудь, искусно задрапированную прозрачной газовой тканью.

– К сожалению, мы успели лишиться одного из наших коллег. Гремонт уснул.

Так оно и оказалось. Матье Гремонт, девяностопятилетний старик, который контролировал торговлю кофе и чаем, похрапывал в своем резном кресле.

Конор усмехнулся:

– Плохая реклама для его товаров.

Аристократы вежливо засмеялись остроте принца.

Кел перехватил взгляд Фальконета; тот выглядел уставшим и больным. Ничего удивительного – бедняга почти до рассвета пил с Монфоконом и Ровержем на крыше Западной Башни. Фальконет подмигнул Келу.

Амброз Узек, занимавшийся импортом вин, мрачно смотрел на Гремонта.

– Ему давно пора уйти на покой. У него есть сын…

– Артал сейчас находится в Тапробане, где ведет переговоры с владельцами чайных плантаций, – вмешалась леди Аллейн.

У них с дочерью были не только одинаковые платья, но и одинаковые туфли: белые, на каблуках, украшенные шелковыми розочками. Келу стало интересно, как относится Антонетта к тому, что мать явно видит в ней не самостоятельную личность, а лишь молодую версию себя самой. Он знал: даже если Антонетту это раздражает, она ничем не выдаст своих чувств.

– Я уверена в том, что его миссия очень важна для предприятия.

Кел обменялся быстрым взглядом с Конором.

Артала Гремонта выслали из Кастеллана после какого-то крупного скандала, когда им было по шестнадцать лет. Никто так и не узнал, что именно натворил этот человек; даже Монфокон не смог сообщить им ничего существенного.

– Гремонт имеет полное право вести свои дела так, как считает нужным, – раздраженно произнес лорд Гаскет.

Он тоже был уже немолод, но вовсе не собирался передавать управление компанией кому-либо из своих бесчисленных сыновей, дочерей и внуков. Когда-то Майеш сказал, что владельцы хартий считают себя бессмертными и обычно отправляются на тот свет, так и не назначив преемника. В результате между наследниками вспыхивали ссоры по поводу места в Совете Двенадцати, которые приходилось разрешать Дому Аврелианов. Только король и королева обладали властью даровать хартии и отнимать их.

– Вообще-то, – протянул Монфокон, расправляя кружевные манжеты, напомнившие Келу морскую пену, – мы обсуждали новые неприятности Ровержа.

– Незачем говорить таким тоном, будто я иду ко дну, Люпен, – прорычал Роверж.

Шарлон, сидевший рядом с отцом, молча кивал, не открывая глаз. Кел понял, что его мучит жестокое похмелье после выпитой вчера бутылки женевера.

Роверж-старший сверлил взглядом Конора.

– Я хотел представить вашему вниманию проблему денежных выплат, монсеньер.

Дом Ровержей и Дом Распаев поспорили по вопросу о том, кому из них торговцы, продающие цветную бумагу, должны были выплачивать проценты от доходов. Существование города-государства основывалось на импорте. Каждая Семья владела множеством караванов и флотилиями кораблей, доставлявших из дальних стран драгоценные грузы. Контроль над торговлей каким-либо товаром был источником их богатства и власти. Дом Распаев, например, владел хартией на лес, и поэтому они получали долю прибыли всякий раз, когда какая-нибудь резная флейта, кусочек дерева или бумаги меняли владельца.

Однако это не означало, что их проблемы интересовали всех без исключения граждан Кастеллана. Пока Конор выслушивал жалобу аристократа, Кел отвлекся и задумался о своем. Он невольно возвращался мыслями к разговору с Королем Старьевщиков. В его воспоминаниях голос бандита был мягким, как бархат.

Конор кивал, слушая аргументы Ровержа и Распая; взгляд его серых глаз был сонным. Когда спорщики замолчали, он поправил блестящие черные волосы и произнес:

– Доля прибыли от продажи цветной бумаги будет разделена поровну между вашими домами. Это понятно? Отлично. Следующий вопрос.

– Разбойники, – произнес Алонсо Эстев, наклоняясь вперед.

Он отличался от остальных членов Совета. Дом Эстевов занимался торговлей лошадьми, и у Алонсо, которому перевалило за пятьдесят, не было ни жены, ни детей, ни других наследников. Судя по всему, ему больше нравилось иметь дело с лошадьми, нежели с людьми, и он большую часть времени проводил в Вальдеране.

– Мы должны обсудить проблему Узкого Перевала. Это касается нас всех.

Его слова были подобны горящей спичке, брошенной в кучу хвороста. Аристократы заговорили одновременно. Несколько караванов недавно подверглись нападению хорошо организованных бандитских шаек неподалеку от Узкого Перевала, который соединял Кастеллан с Сартом. Это была серьезная проблема, поскольку перевал представлял собой единственные сухопутные «ворота» Кастеллана; однако до сих пор члены Совета не пришли к какому-либо решению.

– Если хотите знать мое мнение, – заявил Полидор Сарду, разбогатевший на торговле стеклом, – нужно отправить на границу с Сартом Эскадрон стрел. После этого они поутихнут. Мы должны продемонстрировать силу, показать этим негодяям, что с нами шутить нельзя.

– Существует риск войны с Сартом, – вяло произнес Фальконет. – Не успеем оглянуться, как они пришлют к перевалу Черную гвардию.

– Никто из нас не хочет войны, – заметила леди Аллейн, краем глаза наблюдавшая за Конором. – Это примитивный и убыточный способ разрешения споров.

– Лиорада, вы глубоко ошибаетесь, – возразил Монфокон. – Войны приносят огромные прибыли.

– Возможно, следует задуматься об улучшении отношений с Сартом, – вмешался Распай. – Это вооруженное перемирие не выгодно никому.

– Я слышал разговоры, – сказал Фальконет, – о возможном браке принца с представительницей королевской семьи Сарта.

Все взгляды обратились к Конору. Он неподвижно сидел в своем кресле, закутавшись в черную бархатную накидку. Его лицо находилось в тени, но глаза поблескивали, как драгоценные камни.

Вместо него ответил Майеш.

– Вопрос брака принца, – произнес он, – находится в начальной стадии обсуждения, и вам еще рано задумываться о положительных и отрицательных сторонах союза с Сартом, лорд Фальконет. Мы все понимаем, что принц должен не спеша обдумать эту проблему и принять взвешенное решение.

Кел знал, что Майеш лукавит. У него имелось свое мнение насчет невесты, и он хотел, чтобы Конор прислушался к этому мнению – причем как можно скорее. Но он был слугой Дома Аврелианов, а не Семей Хартий. Он защищал Конора от алчных аристократов своими речами – точно так же, как Кел загораживал принца от убийц своим телом.

– Припоминаю, – сказал Роверж-старший, – что, когда встал вопрос о браке короля Маркуса, он выдвинул его на обсуждение в Палате. Он учитывал наше мнение. Не существует союза прочнее, чем брак, а союзы между Кастелланом и иностранными державами находятся в компетенции Совета.

– Вот как? – пробормотал Конор. – И что, вы все собираетесь присоединиться ко мне во время брачной ночи? Нужно составить список, чтобы я знал, сколько ящиков вина заказать.

Роверж-старший улыбнулся одними губами.

– Вы еще молоды, дорогой принц. Это часть вашего знаменитого обаяния. Но когда женятся принцы, в спальне соединяются целые нации.

– Прямо оргия какая-то, – буркнул Фальконет.

Казалет произнес:

– Когда Маркус обсуждал с нами предстоящую свадьбу, отношения с Маракандом были иными. Мы находились на грани войны. Сейчас между нами, естественно, царит полная гармония.

– Но не все проблемы с соседями можно решить с помощью брака, – возразил Конор. – Во-первых, я могу вступить в брак только один раз.

Келу хотелось положить руку на плечо Конора. Он видел, что тот нервно сжимает и разжимает кулаки. Принц позволил членам Совета вывести себя из равновесия. Если сейчас Конор вспылит, Лилибет скажет, что он потерпел поражение. Не смог показать Совету, кто здесь главный.

– Принц прав, – произнес Кел легкомысленным тоном. – Мы же не в Ниеншанце.

Присутствующие рассмеялись. В свое время король Ниеншанца пообещал руку своей дочери правителям нескольких государств и был вынужден выплатить огромные суммы в качестве приданого, когда обман раскрылся.

– Я знаю принцессу Сарта, Аймаду, – сказал Фальконет. – Она красива, умна, получила прекрасное образование…

Леди Аллейн выпрямилась.

– Чепуха! – воскликнула она. – Мы не можем так обращаться с нашим принцем! Навязать ему какую-то вульгарную девицу из Сарта? Я категорически возражаю.

– Джосс, ваша сестра замужем за сартским герцогом, – строго произнес Сарду. – Вы не объективны в этом вопросе. Союз с Сартом выгоден вашей семье.

Джосс улыбнулся с невинным видом.

– Поверьте, Полидор, это даже не приходило мне в голову. Я думал о будущем Кастеллана. Наши распри с Сартом опустошают казну, не так ли, Казалет?

– А как насчет Вальдерана? – перебил его Эстев. – Этот союз может быть очень выгодным во всех отношениях.

– Подумайте о лошадях, – сухо произнес Фальконет. – Столько лошадей.

Эстев бросил на него злобный взгляд.

– Возможно, Фальконет не объективен, – сказал Роверж, – но Сарт действительно является нашим ближайшим соседом, и не будем забывать о животрепещущей проблеме бандитов. В прошлом месяце я лишился целого каравана с порошком индиго.

Ролант Казалет извлек из кармана золотую табакерку.

– А что вы думаете насчет Малгаси? – спросил он, засовывая в нос щепотку измельченных листьев и трав.

Такую смесь можно было приобрести у ашкаров на городском рынке. Она была в некотором роде магической, подобно «декоративным каплям», которые молодые аристократы закапывали в глаза, чтобы придать зрачкам форму звездочек, сердечек или листьев.

– Их золото обогатит нашу казну и расширит торговлю…

– Мои источники при малгасийском дворе сообщают, что королева Ирен, возможно, скоро отречется от престола, – заявил Монфокон.

– Как странно, – сказал Майеш. – За последнее десятилетие ей удалось существенно укрепить свое положение. Обычно люди по доброй воле не отказываются от власти.

– А может, она устала быть королевой, – заговорила Антонетта. – Может, ей хочется заняться любимым делом.

Леди Аллейн поморщилась.

– Антонетта, что ты можешь знать о власти и политике? Держи рот на замке и слушай, что говорят старшие, девочка моя.

Кел смотрел на Антонетту, едва сдерживая раздражение. Почему она все время старается выставить себя дурочкой в обществе? Уже в двенадцать лет она превосходно разбиралась в политике и торговле. Его удивляло: неужели другие не понимают, что с тех пор она никак не могла поглупеть?

Их взгляды встретились, и Антонетта изобразила милую, чарующую, слегка сконфуженную улыбку. Эта улыбка согрела его – а может быть, его просто бросило в жар от возмущения.

– Ирен оставляет трон не по своей воле. Говорят, она смертельно больна, – объяснил Монфокон. – А это означает, что страной скоро будет править принцесса Эльсабет. Если мы хотим получить малгасийское золото, надо поторапливаться.

– Как это меркантильно, Люпен, – пробормотала леди Аллейн. – И как будет довольна Лилибет, когда в Маривенте появится еще одна королева. Вы обо всем подумали.

– Говорят, при тамошнем дворе царит хаос и династия Белмани не пользуется большой популярностью в стране, – заметил Распай. – Майеш, что говорят ваши сородичи из Фавара? Есть новости?

– В Фаваре нет ашкаров, – ровным тоном произнес Майеш. – Нам запрещено селиться в Малгаси. Ашкары могут только проезжать через страну по Золотым Дорогам.

Кел нахмурился. Возможно, ему говорили об этом, но он забыл. По выражению лиц членов Совета он понял, что они тоже этого не знали.

Распай равнодушно пожал плечами и сказал:

– А как насчет Кутани? Если дело в деньгах, то золота у них больше, чем у прочих. А их принцесса…

– Анжелика, – подсказал Кел. Он вспомнил портрет: золотые глаза, копна черных волос. – Анжелика Ируваи.

– Верно, Анжелика. – Распай щелкнул пальцами. – Говорят, красавица. И обладает покладистым характером.

– А в Кутани растут деревья? – вслух поинтересовался Фальконет. – По-моему, мангровые рощи… – Он смолк и вытаращил глаза.

Конор выпрямился.

В зале наступила гробовая тишина.

Майеш Бенсимон медленно поднялся на ноги. Аристократы последовали его примеру. Один за другим вставали Эстев, Узек, Ровержи, Монфокон, леди Аллейн и ее дочь… все, кроме спящего Гремонта.

Как велел обычай, они кланялись. В дверях Палаты Солнечных Часов стоял король Маркус и с любопытством оглядывал членов Совета.

Король. Келу казалось, что Майеш почти не изменился за последние двенадцать лет, но король определенно изменился. Он по-прежнему был крупным мужчиной с огромными руками и торсом портового грузчика, но кожа на лице и шее обвисла. Под глазами появились серые мешки, а светлые волосы почти полностью поседели. На руках были черные перчатки – как обычно.

Рядом с королем стоял мастер Фаустен, его постоянный спутник. Он был учителем короля, когда тот воспитывался в Фаваре, при малгасийском дворе. После переезда в Звездную башню король вызвал к себе Фаустена, чтобы старик помогал ему в ученых занятиях.

Фаустен был маленьким человечком с кривыми, как сучья старого дерева, ногами и скрюченными узловатыми пальцами – результат какой-то болезни, перенесенной в детстве. У него были темные волосы и белая кожа, как у всех малгасийцев, но волосы сильно поредели, и лысина блестела от усилий передвижения по лабиринтам Маривента.

Как и король, он был астрономом. Кел не очень понимал, с какой целью люди изучают звезды, эти крошечные серебристые точки, почти невидимые на небосклоне. Старик любил повторять, что само Солнце – это звезда, но Кел списывал это на огромные количества потребляемого им малгасийского «бренди» – отвратительной на вкус смеси арака и виски.

– Конор, мой дорогой сын, – заговорил король. – Приветствую вас, господа, – добавил он, по очереди рассматривая членов Совета. Вид у него был несколько потерянный, как будто он не был уверен в том, что правильно сопоставляет лица и имена. – Я был поглощен своими занятиями, когда подумал… о чем я подумал, Фаустен?

– Вы говорили о неизбежности, мой король, – ответил Фаустен.

Он обливался потом в тяжелой мантии, которую носил не снимая. На темно-синем бархате мелкими серебряными бусинами были вышиты небесные созвездия: Лебедь, Корона, Меч Айгона.

– И о судьбе.

Король кивнул.

– Ваши собрания – это пустая трата времени, – объявил он, обводя широким жестом Палату Солнечных Часов. – Сталкиваясь с серьезными проблемами, мы должны обращаться за советом к звездам, ведь именно через звезды Боги говорят с нами. Ссоры и болтовня ничего нам не дают, потому что мы видим лишь часть общей картины.