Текст книги "Катици"

Разговоры и сплетни?

Однажды вечером, когда все дела были закончены, дети поужинали, умылись и почистили зубы, фрекен Квист пришла и села на край кровати Катици.

– Катици, надень, пожалуйста, халат и зайди ко мне. Нам нужно поговорить.

– О чем? – поинтересовалась Катици.

– Сейчас узнаешь. Но ты, может быть, устала и хочешь спать?

– Нет, нет! Обожаю вечером поболтать! Но что скажет фрекен Ларсон? Она так злится, если мы ложимся не вовремя.

– Не беспокойся. Фрекен Ларсон разрешила тебе сегодня лечь попозже.

– Сейчас приду! – воскликнула Катици и выпрыгнула из кровати. Остальные девочки еще не спали, хоть и лежали в своих кроватях. Они смотрели на Катици и гадали: что ей хочет сказать фрекен Квист?

– Ты как думаешь, Гуллан? – спросила Бритта, когда дверь за Катици захлопнулась.

– Думаю, ей сделают втык за то, что она опоздала на ужин, – предположила Рут.

– Ты всегда про плохое думаешь, – возразила Бритта. – А ты, Гуллан, тоже считаешь, что Катици дадут втык?

– Какой втык?! Вы не хуже меня знаете, что фрекен Квист никогда ни на кого не ругается. Она здесь самая добрая и еще защищает нас, когда другие ругаются.

– А меня она тоже защищает? – удивилась Рут.

– Конечно! – ответила Гуллан и продолжила: – А может, Катици сегодня заберут домой?

Бритта задумчиво кивнула:

– Она сегодня какая-то грустная. И тихая.

– Я знаю, что Катици отсюда забирают, – вдруг объявила Рут. – Я слышала, как об этом говорили учителя.

– А почему ты нам ничего не сказала?

Рут вздернула подбородок. Вид у нее был очень довольный.

– Не захотела – и не сказала. Вы же мне ничего не рассказываете.

– Я не хочу, чтобы Катици уезжала, – вздохнула Гуллан.

Лицо Рут исказила злобная усмешка.

– Я знаю еще кое-что, чего вы не знаете.

– Что ты знаешь? Скажи! Ну пожалуйста, Рут, скажи! – закричали девочки.

– Не скажу!

– Я тебе дам за это свое зеркальце! – сказала одна из девочек.

– Обещаешь?

– Да-да! Говори быстрее. И получишь мое зеркальце.

– Ваша распрекрасная Катици – ЦЫГАНА!

В комнате стало тихо, потом Гуллан заговорила:

– Кто она? Я не поняла…

– Цыгана. Я сказала, что она цыгана.

Снова воцарилась тишина. Никто не знал, что сказать. Первой опять заговорила Гуллан, но ее голос звучал неуверенно:

– Что это значит? Цыгана?.. Что значит «цыгана»? Рут!..

– Сейчас я вам расскажу, что вчера фрекен Ларсон говорила фрекен Квист.

Девочки, затаив дыхание, слушали Рут. Впервые она была в центре внимания. И наслаждалась этим. Вид у нее сделался очень важный.

– Так вот. Вчера в прачечной я услышала, что фрекен Ларсон говорит фрекен Квист, как ей хочется побыстрее избавиться от Катици.

– Почему? – спросила Бритта.

– Слушай и не перебивай, – ответила Рут. – Фрекен Ларсон сказала: «С этими цыганами невозможно иметь дело. Они никогда не живут по правилам».

– А фрекен Ларсон не сказала, что такое эти «цыганы»? Или как там они называются? – спросила Гуллан.

– Фрекен Квист тоже ее об этом спросила, но фрекен Ларсон и сама точно не знала, как объяснить. Вроде они пришли из Венгрии, а это где-то далеко, другая страна.

– Значит, Катици из другой страны? – с уважением произнесла Бритта.

Рут разозлилась.

– Да не знаю я! Ты слушай дальше, что фрекен Ларсон сказала. Она сказала, что папа Катици занимается всякой всячиной, а их семья живет в палатке.

Девочки с недоумением смотрели на Рут.

– Какой всякой всячиной? – спросила Гуллан.

– Хватит уже меня перебивать! Я не знаю, что фрекен Ларсон имела в виду. Но если она так сказала, значит, это вряд ли что-то хорошее. Потому что она сказала это с ТАКИМ видом…

– Мне кажется, «всякая всячина» – это весело, – сказала Гуллан. – Почему это плохо?

– Потом фрекен Ларсон сказала, что Катици надо вернуться в семью, там ей самое место.

– А что фрекен Квист? – спросила Гуллан. – Она говорит, что ко всем людям надо относиться одинаково хорошо.

– Фрекен Квист сказала, что нужно в первую очередь думать о ребенке. Что ребенок не виноват, если его родители живут в палатке. И еще сказала, что к людям надо относиться одинаково.

– Разве это неправильно? – спросила Гуллан.

– Может, и правильно, – ответила Рут. – Но фрекен Ларсон ей ответила, что к цыганам нельзя относиться по-доброму. Они этого не ценят, потому что они не такие, как мы. И еще она сказала, что цыгане крадут кур.

– Не может быть, чтобы она так сказала! – воскликнула Гуллан.

– Еще как сказала! А фрекен Квист захныкала. Вот.

– Ничего не понимаю! – сказала Гуллан. – Катици никаких кур не крадет… Да и откуда их тут взять? Нет у нас никаких кур! Почему Катици не может с нами остаться?

– Фрекен Ларсон сказала, что Катици заберут через несколько дней. И раз Катици доверяет фрекен Квист, то пусть фрекен Квист и подготовит ее к отъезду. Поняли теперь? – заявила Рут.

В третий раз в комнате стало тихо. Очень тихо. А Гуллан подумала: «Бедная Катици! Ей так не хочется уезжать из детского дома».

Наконец Бритта сказала:

– Без Катици здесь станет скучно. И мне плевать, цыгана она или нет.

– Конечно, цыгана, – вмешалась Рут.

– Ты же не знаешь, что это слово значит, – фыркнула Бритта.

– Во всяком случае, я с ней больше общаться не буду, – заявила Рут.

– Зато ее голубое платье тебе ужас как нравится. Ты просто завидуешь Катици! Дура ты, Рутка, если хочешь, чтобы Катици от нас забрали, – Гуллан всхлипнула.

– Не плачь, – сказала Бритта. – Может, еще обойдется. Катици сейчас вернется и расскажет, о чем они разговаривали с фрекен Квист. Я думаю, если Катици попросит, ей разрешат остаться. Давайте ляжем в кровати и будем ждать Катици.

– И все-таки она цыгана, – сказала Рут, которая всегда хотела, чтобы последнее слово осталось за ней.

Катици у тети Герды

– Заходи, Катици. Садись на кровать. Если хочешь, забирайся под одеяло, только не забудь снять тапочки.

Катици было ужасно интересно, зачем ее позвала добрая фрекен Квист – самая добрая из всех известных Катици взрослых людей.

– Хочешь сок и булочку? – предложила воспитательница. – Или ты еще не проголодалась после ужина?

– Сок с булочкой я всегда хочу. Даже сразу после ужина. – Катици и фрекен Квист рассмеялись, потом Катици спросила:

– А как же зубы? Я ведь их почистила, значит, есть уже нельзя?

Фрекен Квист подмигнула ей и улыбнулась.

– Ничего! Просто пообещай, что потом почистишь зубы еще раз. Ты же знаешь: когда еда застревает между зубов и разъедает эмаль, появляются дырки. Ты же этого не хочешь?

– Не хочу. Это очень больно. И некрасиво, когда зубы больные.

– Верно. А сейчас ешь на здоровье!

Вид у фрекен Квист сделался серьезный.

– Катици, ты помнишь, что прошло уже десять дней с тех пор, как сюда приезжал твой папа и хотел забрать тебя домой?

Катици кивнула.

– Помню. Фрекен Квист, вы знаете что-нибудь про моего папу? Расскажите мне про него, пожалуйста!

– Я попробую, Катици. Но я знаю не очень много.

– Расскажите все, что знаете.

Катици часто думала про свою семью. Но она не помнила родителей. В цирке ей рассказывали, что ее мама умерла, когда Катици была совсем маленькой. Но она ничего этого не помнила.

Фрекен Квист спросила:

– Ты совсем не помнишь, как жила до цирка?

– Совсем. Хотя нет. Немножко помню. Что-то странное. Это было очень давно. Я помню большую бочку, в которой горит огонь. И еще помню, что меня связали…

– Я думаю, это была не бочка, а печка, в которой горел огонь.

– Но почему меня связали, фрекен Квист? Вы думаете…

– Катици, давай ты будешь называть меня «тетя Герда». Так нам будет проще разговаривать.

– Спасибо, – сказала Катици и попыталась вежливо поклониться, но, сидя в кровати, сделать это было довольно трудно.

– Я думаю, Катици, тебя связали, чтобы ты не обожглась о печку. Вы жили очень тесно. И чтобы случайно никто тебя не толкнул на печку, тебя привязали подальше от нее.

– Бред какой-то! А почему у нас не было плиты, как здесь? Или как в цирке?

– Ты же знаешь, Катици, что людей на земле очень много, все они разные. И живут по-разному.

«К сожалению», – подумала про себя фрекен Квист. А вслух сказала:

– И есть те, кто живет беднее других.

– Вы обещали рассказать про моего папу.

– Катици, твой папа живет далеко отсюда. У него много детей. Сколько точно, я не знаю. Это твои братья и сестры.

Лицо Катици просветлело.

– У меня есть братья и сестры?

– Да, есть. И еще у меня есть одна знакомая, она живет рядом с твоей семьей. Мы с ней переписываемся. Она знает, что ты живешь здесь, знает твоего папу и говорит, что он очень добрый.

– Тетя Герда, а мои братья и сестры – они большие? Я имею в виду, взрослые?

– Не знаю, но моя знакомая рассказывала мне про девочку лет двенадцати-тринадцати, которая заходила к ней одолжить ушат для стирки вещей. Моя знакомая тогда спросила, как девочку зовут, и оказалось, что ее зовут Роза и у нее есть младшие братья и сестрички, за которыми она приглядывает. Роза сказала также, что ты пока живешь в детском доме, но скоро вернешься в семью. И что они очень скучают по тебе.

Катици молчала. Она не знала, что сказать.

– Она так… сказала? Что они по мне скучают? Они меня помнят?

– Конечно. Роза тебя на шесть лет старше – конечно, она тебя помнит.

Но тут Катици вспомнила еще кое-что.

– А зачем ей ушат для стирки? У них что – нет прачечной?

– Я думаю, прачечной у них, скорее всего, действительно нет, – кивнула тетя Герда. – Но они могут стирать у моей знакомой. Только для этого все равно нужна какая-то посудина.

Да, тут было о чем подумать! Всего за несколько минут Катици услышала столько нового о своей семье. И она совсем не была уверена, что эти новости ее порадовали.

– Если у них нет плиты и не в чем стирать, значит, они очень бедные?

Фрекен Квист помолчала. Она долго готовилась к разговору с Катици, понимая, что он будет нелегким. Наконец она сказала:

– Я не думаю, что они нуждаются. Мне кажется, тебе будет у них хорошо. Там твои братья и сестры, ты полюбишь их и скоро нас забудешь.

Но Катици не хотела ее слушать.

– Нет! Я никогда не забуду Гуллан и Пелле! И вас, фрекен Кв… то есть я хотела сказать – тетя Герда, я никогда не забуду! Я никогда не забуду тех, кто был ко мне так добр.

– Это хорошо, Катици. Когда-нибудь мы встретимся снова и посмотрим, узнаешь ли ты меня.

– А вот тех, кто ко мне плохо относится, я забуду, – сказала Катици. Потом посмотрела на фрекен Квист и спросила:

– Тетя Герда, а мой папа может сделать так, чтобы у него были не такие черные волосы и густая борода?

– Конечно, нет. У многих мужчин густая борода. У моего отца тоже была такая. У него волосы были очень темные, а у мамы светлые. И я родилась рыжей, поэтому в школе ребята меня все время дразнили. Называли лисой или спичкой.

– А вы что делали, когда вас дразнили? Били их? Я всегда дерусь, если меня кто-то дразнит за черные волосы.

– Нет, Катици, я не дралась. Моя мама была учительницей, и мне приходилось вести себя примерно. Хотя мне ужасно хотелось стукнуть как следует тех, кто меня дразнил.

– Я бы им все равно врезала, даже если бы моя мама была учительницей. Я бы их так отделала, чтобы они навсегда запомнили!

– Но ведь драться нехорошо, Катици.

– Хорошо, если тебя обижают. Иначе они так и будут дразниться.

– Но ведь можно попытаться поговорить? Объяснить, что так делать нельзя.

– Кому-то можно объяснить, а кому-то – нет. Некоторые понимают, только когда получат кулаком в нос.

Фрекен Квист задумчиво посмотрела на Катици, но промолчала.

– Вы помните, тетя Герда, как меня сюда привезли? Тогда Рутка дразнила меня каждый день.

– Рутка? Ты имеешь в виду Рут? – поправила девочку фрекен Квист.

– Ну да. Но Рутка ей больше подходит, потому что она дура.

– Выходит, теперь ты ее дразнишь? А, думаешь, ей это нравится? Тебе ведь не нравится, когда кто-то над тобой смеется. А ты не пробовала называть ее Рут? Возможно, и она тогда стала бы вести себя иначе. Ты об этом не думала? Кстати, а за что Рут тебя раньше дразнила?

– Не только раньше, и теперь тоже. Но теперь мне это все равно, потому что у меня есть друзья.

– И все-таки – над чем она смеялась?

– Над тем, что у меня волосы черные. И длинные. И одежда странная. А она не странная – она красивая. Юбка с оборками и платье. Голубое, очень шикарное. Мне его сшила для праздника цирковая мама.

– Да, твое голубое платье очень красивое.

– А Рутке… то есть Рут, оно не нравится. Она сказала, что я в нем похожа на пугало. Как у нас на огороде стоит.

– Никакое ты не пугало! А что ты ответила Рут?

– Что? Не помню. Вроде ничего. Я сдернула у нее с головы ленту, бросила в грязь и еще затоптала хорошенько.

– Катици, это нехорошо!

Катици замялась. Зря она пожаловалась фрекен Квист. Взрослым все равно этого не понять. Вслух она произнесла:

– Тетя Герда, Рут тоже себя вела нехорошо. И она начала первая!

– Ты права. Но, я думаю, она тебе завидует. И не может справиться со своими чувствами. У нее-то никогда не было такого нарядного платья.

– Пелле и Гуллан говорят, что Рутка всегда мне завидует.

Тетя Герда кивнула. Помолчав немного, она сказала:

– Я кое-что придумала, Катици.

– Что?

– А вот что. Давай накануне твоего отъезда устроим праздник? И ты одолжишь Рут свое платье. Мне кажется, она будет рада.

Предложение фрекен Квист удивило Катици.

– Мы будем праздновать мой отъезд?! Вы что – хотите от меня поскорее избавиться? – Девочка надулась, но было видно, что она обижается не всерьез, ведь праздник собирались устроить в ее честь.

Тетя Герда ответила не сразу.

– Катици, я хочу организовать праздник, чтобы порадовать детей. Когда ты уедешь, они будут по тебе скучать.

– А-а-а! Тогда понятно. Тетя Герда, а вы хотите, чтобы я одолжила платье Рут?

– Очень хочу.

– Тогда я его дам ей поносить.

Фрекен Квист улыбнулась.

– Думаю, нам пора расходиться. Спокойной ночи! Только иди тихонько, не разбуди остальных девочек.

Катици тихо прокралась в спальню. Но легла не сразу: сначала почистила зубы. Все девочки уже крепко спали. Не спала только Гуллан, которая вполголоса окликнула Катици:

– Ну что? О чем вы разговаривали? Фрекен Квист сказала тебе, что ты цыгана?

– Нет. А что это? Мы говорили про мой отъезд и про праздник. А еще мы говорили про то, чтобы я дала Рут поносить свое голубое платье.

Гуллан ничего не поняла, кроме того, что Катици скоро уедет. Слова Катици про праздник и голубое платье, которое она одолжит Рутке, Гуллан совсем не поняла. Рутка – дура, она не хочет дружить с Катици, потому что Катици – цыгана. Странное слово! «Цыгана, цыгана». Гуллан произнесла слово несколько раз, словно пробуя его на вкус. Потом натянула одеяло на голову и заснула.

Драка

– Цыгана! ЦЫГАНА!

Девочки спросонья не могли понять, что происходит. Кто кричит? Почему такой шум? Рут стояла посреди комнаты и кричала что было сил.

– Ты что? – спросила Гуллан.

– Совсем чокнулась, – сказала Бритта.

– Катици – цыгана! Катици – цыгана! – вопила Рут. Катици выглянула из-под одеяла.

– Кто я?

– Ты – цыгана!

– А что это? – спросила Катици.

– Ты не такая, как мы. Не такая! Фрекен Ларсон сказала.

– Фрекен Ларсон сказала, что я не такая, как вы? – переспросила Катици. Ее нижняя губа задрожала.

– Да! Она сказала, что цыгане другие, не такие, как мы. А ты цыгана!

Тут в дверях появилась фрекен Квист.

– Быстренько вставайте и бегите умываться. Через десять минут позвонят к завтраку.

Катици плакала. Гуллан пыталась ее утешить.

– Что с Катици? – спросила фрекен Квист.

– Ничего, – всхлипнула Катици.

– Раз ты плачешь, значит, что-то не так.

Гуллан посмотрела на фрекен Квист.

– Рутка дразнит Катици. Она говорит, что Катици цыгана и что она не такая, как мы.

– Рут! Что ты говоришь! Откуда ты набралась этих глупостей?

– Фрекен Ларсон сказала вам это позавчера в прачечной.

– Ты что – подслушиваешь разговоры взрослых?

– Нет! Просто услышала, как фрекен Ларсон сказала, что Катици цыгана и что цыгане не такие, как мы.

– Ты ее неправильно поняла, – сказала фрекен Квист. А про себя подумала: сколько зла может причинить взрослый человек одним своим словом! И надо было фрекен Ларсон завести этот разговор!

– Фрекен Квист, я цыгана? – всхлипнула Катици.

– Правильно говорить «цыганка». Да, ты цыганка.

– Ну, что я говорила! – торжествующе воскликнула Рут и оглядела девочек. – Я была права. Катици – цыганка.

– Довольно! – оборвала ее фрекен Квист. – Перестань дразнить Катици. Мне надоели твои глупости. Катици такая же, как все мы. Не лучше и не хуже. Быстро идите умываться, иначе опоздаете к завтраку!

Девочки никогда не видели фрекен Квист такой рассерженной. Они быстро помчались к умывальникам, в спальне осталась только Катици, которая сидела на кровати и думала, кто такие цыгане.

– Катици, идем чистить зубы! А то опоздаем на завтрак! – позвала ее Гуллан.

– Сейчас приду. Не жди меня. Мне надо подумать.

Спустя несколько минут Катици тоже пришла умываться, и скоро все девочки собрались за завтраком. Фрекен Ларсон прочитала утреннюю молитву. Настроение у нее, судя по всему, было прекрасное.

– Вечером у нас будет гость, – сказала она. – Сюда приедет пастор Петерсон и прочитает для нас проповедь. Правда, чудесно?

Пелле прошептал на ухо Гуллан:

– Ничего в этом чудесного не вижу. А ты?

– Я тоже. Но мы наверняка будем петь. А петь я очень люблю.

– По-моему, Петерсон – просто обезьяна. Выделывается перед фрекен Ларсон, – сказал Пелле.

– Фрекен Ларсон перед ним тоже выделывается, – подхватила Гуллан.

Но тут на них накинулась фрекен Ларсон:

– Что тут еще за болтовня?

– Ничего, мы просто так, – в один голос сказали Пелле и Гуллан.

Фрекен Квист сидела с отсутствующим видом и думала о том, можно ли попросить совета у пастора Петерсона. Вдруг он знает что-то про цыган. Она переживала, что Рут дразнит Катици, но понимала, что никто в детском доме толком не знает, что за народ цыгане. Надо попробовать поговорить с пастором, он наверняка встречал цыган и может о них рассказать.

Тут появилась запыхавшаяся Рут и еще издали закричала:

– Где Катици? Где эта цыганка?

– Что случилось? Катици наверно где-то здесь. Зачем так орать? – удивилась Гуллан, которая вместе с другими девочками сидела и чистила горох.

– Она взяла мое зеркальце! Своровала! Она украла у меня зеркальце!

– Ты спятила? Катици у тебя ничего не брала.

– А ты откуда знаешь? Может, ты сама его украла? Я сейчас пойду к фрекен Ларсон и скажу, что ты или Катици украли у меня зеркальце. Но я почти уверена, что это Катици, потому что она цыганка.

– Не ври! Ничего мы у тебя не крали! Хочешь – сама спроси у Катици. Вон она идет!

– Катици, ты брала у Рутки зеркало? – спросила Бритта.

– Рутка, ты зачем говоришь, что я брала твое зеркало? Ты видела, что я его беру?

– Нет, но, кроме тебя, в комнате никого не было. Все остальные умывались. А когда я вернулась, зеркала не было.

– Зачем мне твое зеркало?

– Потому что ты цыганка. А цыгане – воры, это все знают!

Катици заплакала.

– Я больше так не могу! – всхлипывала она. – Лучше умереть, чем так жить.

– Ты взяла мое зеркальце? – допытывалась Рут. – Если вернешь, обещаю ничего не говорить фрекен Ларсон,

– Да не брала я твое дурацкое зеркало! Не нужно оно мне! Поняла? Не брала я у тебя ничего!

– Конечно, брала! Ты воровка! Вонючая цыганка! – завопила Рут.

Но тут Катици разозлилась.

– Я не воровка! Не цыганка! Гуллан, Бритта, скажите ей, что я не воровка!

Катици накинулась на Рут и вцепилась ей в волосы.

Девочки окружили дерущихся и уговаривали их остановиться. Вдалеке показалась фрекен Ларсон. Если она увидит драку, добром это не кончится.

– Перестаньте! Сюда идет фрекен Ларсон. Перестаньте! Она уже близко!

Кто-то предложил:

– Пошли поищем зеркальце в спальне. Мы его найдем, а ты, Рутка, еще пожалеешь о том, что сказала.

Сняв рабочие передники, девочки отправились в жилую часть дома.

По дороге они встретили фрекен Ларсон.

– Куда вы идете? Вы еще не закончили чистить горох, – сказала фрекен Ларсон.

– Мы пошли в туалет, – ответила Гуллан.

– Все вместе? – удивилась фрекен Ларсон и, конечно, им не поверила. Но перед приездом пастора Петерсона настроение у нее было на удивление хорошим. Поэтому она сказала только:

– Ладно, идите, но только через десять минут вы должны вернуться.

В комнате девочки сразу принялись за поиски. Искали все, кроме Рут, которая стояла посреди комнаты, скрестив на груди руки.

– Ничего вы не найдете. Никакого зеркала.

Вдруг Бритта вскрикнула и подняла вверх порезанный палец.

– Вот оно – зеркало! Лежит у тебя под кроватью! Разбитое! Так тебе и надо! Это тебе за то, что ты назвала Катици воровкой.

– Как оно туда попало? – удивилась Рут.

– Само туда спряталось, – язвительно сказала Гуллан. Но тут же стала серьезной.

– Что тут удивляться? Упало твое зеркало и завалилось под кровать.

– Рутка, ты знаешь, что сейчас надо сделать? – спросила Бритта.

– Нет, – Рут непонимающе уставилась на нее.

– Надо извиниться перед Катици. Могла бы сама догадаться, без нашего напоминания.

– Нечего передо мной извиняться. Я ей еще врежу за все, что она про меня говорит, – буркнула Катици.

В эту минуту с улицы донесся резкий голос фрекен Ларсон.

– Девочки! Вы должны были вернуться через десять минут. Уже прошло двенадцать! Быстро на кухню! Иначе вы не услышите проповедь пастора Петерсона!

– Побежали! – сказала Гуллан. – Пока она совсем не разозлилась.

– Слушай, Катици, а когда будет праздник в честь твоего отъезда? – спросила Бритта.

– В день отъезда, естественно.

– А ты уже не переживаешь, что придется отсюда уезжать? – спросила Гуллан.

– Нет. Я хочу познакомиться с сестрами и братьями. Они по мне скучают. У меня есть старшая сестра, ее зовут Роза, – сказала Катици с гордым видом.