Текст книги "Очкарик"

– Просто отдыхаю.

Цветастое платье шевельнулось, и лолита грациозно подошла к лавке. Саша подвинулась. Они немного посидели, не говоря ни слова. Группка больных по-прежнему занималась арт-терапией. Сейчас художнику позировал крупный мужчина. Взгляд притягивали его босые ноги, опухшие и красные.

– Мирослав не носит обуви, – пояснила девушка. И добавила: – Этой зимой он отморозил себе правую ногу. Думал, что ампутируют. Говорят, что если долго ходить босиком, то через какое-то время уже ничего не чувствуешь. Как ты думаешь, это правда?

Саша буркнула что-то в ответ. Ее это совершенно не интересовало.

– Знаешь, какие у него подошвы? Как подметки в моих кедах. – Девушка звонко рассмеялась.

Залусской совсем не хотелось сейчас разговаривать, а тем более выслушивать исповеди психов. Единственным идиотом, который ее интересовал, был Лукас Поляк. Вот только допросить его ей не дано. Она встала.

– Мне нужно идти.

Собеседница не скрывала сожаления.

– К кому ты приехала?

– К знакомому. До свидания.

– Меня почти никто не навещает, – пожаловалась девушка. Задрав рукав, она почесала руку. Саша обратила внимание на то, что вся кожа у нее под рукавом изранена. Это не были крупные травмы, скорее множественные микроповреждения. Словно от уколов сотни тонких игл. Большинство ранок почти зажили. Лишь на месте свежей царапины проступила капелька крови. Рукав вернулся в прежнее положение. Девушка продолжала как ни в чем не бывало: – Я очень скучаю по маме. Папа почти все время за границей. А больше у меня никого нет. Кроме брата, но он все равно ни с кем не разговаривает. – Она указала в сторону собравшихся в парке больных.

Сашу осенило. Неужели это шанс? Поспешность – нет. Победа любой ценой – тоже нет. Осторожные и последовательные действия – да. Осмотревшись, нет ли поблизости кого-нибудь из персонала, она спросила:

– Ты давно здесь?

– Второй год. Брат приехал несколько месяцев назад. Суд направил его на обследование во время процесса, а после приговора его перевели в «Тишину». Считается, что мне становится лучше, когда он рядом. Когда-то мы были неразлучны.

– Вижу, что это небольшая клиника. Ты всех тут знаешь?

Она кивнула.

– Может быть, ты знала Лукаса Поляка? – Залусская старалась, чтобы ее голос не выдавал надежду.

Девушка задумалась. Фамилия, казалось, ни о чем ей не говорила.

– Блондин, довольно симпатичный. Крупные губы, светлые глаза. Скорее, спокойный. Возможно, носил толстовки с капюшоном.

Ноль реакции.

– Шрам на плече. Такой забавный, голубого цвета. В детстве он упал с качелей, частицы краски остались под кожей, как бы в форме летящей птицы. Все думают, что это татуировка, – добавила Саша без тени надежды.

– Журавлик! – тут же отреагировала девушка. И засмеялась. – Он научил Яцека рисовать. Брат только с ним и общался. Это твой друг?

– Давний знакомый, – ответила Саша и снова села. – Мне нужно с ним связаться.

– Его уже здесь нет.

– Может, у тебя есть адрес, телефон?

– У него нет мобильного. Но он приходил сюда неделю назад. Мы были на прогулке, – добавила девушка.

Залусская побледнела. Все жертвы Красного Паука были в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Красивые, стройные и одинокие. Девушка идеально вписывалась в психологический профиль убийцы, которого формально не существовало.

– Он часто тебя навещает?

– Я виделась с ним только раз. На время карантина он поселился в городке. У них какой-то исследовательский проект, в котором он принимает участие. Там проверяют, как он адаптируется в обществе или что-то в этом духе. Даже работу ему нашли.

– Что за работа?

– Понятия не имею, но он доволен. Говорит, что ему нравится этот город. Зелено, спокойно. Люди хорошие. Так говорил. Возвращаться в свои места он не хочет. Там, где живут его родители, ему лучше не появляться. Наверное, сделал что-то плохое. Как и все мы. – Она запнулась. – А родители у него хорошие. Приезжали раз в месяц. Очень приличные люди. Мать такая элегантная, как принцесса Диана. Они очень заботятся о нем. – Девушка задумалась. – Но Журавлик все равно должен принимать лекарства и находиться под надзором директора.

– Пани Прус?

– Пана Сачко. Это он здесь все решает.

– Его сегодня не было.

– Поехал на свадьбу. Сегодня в Беловеже важное торжество. Какой-то богач женится. Говорят, невеста чуть старше меня. А ему сто лет в обед.

Сашу это не интересовало.

– Не могла бы ты проводить меня к нему?

– Я не знаю, где будет эта свадьба. Да и надеть мне нечего.

– Я имела в виду Журавлика. Может, навестим его вместе? Как тебе идея?

Девушка колебалась, но было видно, что ей хочется пойти. Она с минуту поборолась с собой и наконец неуверенно сказала:

– Мне нельзя уходить без разрешения.

– У Лукаса было разрешение на то, чтобы взять тебя с собой?

– Мы называли его Журавликом.

– У него был для тебя пропуск?

Девушка кивнула. Саша огляделась.

– Что случится, если мы сейчас пойдем, а через час вернемся? Никто даже не заметит. В котором часу у вас обед?

– Я не могу, – испугалась она. – Правда. Нет.

– Я пошутила, – засмеялась Саша, чтобы скрыть разочарование. – А Лукасу разрешили уйти с тобой с территории клиники? Без присмотра кого-нибудь из взрослых?

– Мне восемнадцать лет. Исполнилось три месяца назад. Я имею право выходить, если требуется. Пани доктор разрешила и замолвила словечко перед директором. Я была даже дома у Журавлика. – Она засияла. – Он сделал несколько моих фотографий. Хочешь посмотреть? Я очень хорошо получилась. И еще он сказал, что я очень фото-что-то-там.

– Фотографии? – Саша шумно проглотила слюну. Она не могла поверить, что администрация клиники идет на такой риск. – Покажешь мне их?

Новая знакомая кивнула и сразу же двинулась в сторону здания. Саша осталась одна. Она боролась с мыслями. Еще несколько минут назад она склонялась к возвращению домой. Ей уже казалось, что энтузиазм по поводу поиска Лукаса сошел на нет, а все это дело – какой-то абсурд. Тем временем знакомство с девушкой диаметрально меняло ситуацию. Неужели Красный Паук снова планировал нападение? Не ради этого ли он подружился с нимфеткой?

Саше хотелось прямо сейчас побежать в полицию и сообщить о том, кем на самом деле является Лукас Поляк. Рассказать, что ей известно со времен работы в ЦБР. Чтобы на этот раз не опоздать. Но она не могла этого сделать. Секретность операции «Дюймовочка», отсутствие доказательств. Неясные гипотезы. Презумпция невиновности. По закону Поляк был излечен и имел право сохранять анонимность. Жить так, как хочет. Прус была права. С одной стороны, обязанностью Саши было защитить эту девочку, с другой – девочка знает, где живет преступник и может к нему проводить. В таком случае Залусской не нужна история болезни и помощь персонала клиники. Но если она использует девочку как приманку ради своих личных целей, то подвергнет ее жизнь опасности. Как же ей поступить?

– Посмотри. – Лолита уже вернулась со стопкой крупноформатных снимков и коробкой конфет. Открыла коробку: – Журавлик мне подарил. С яичным ликером.

У Саши сосало под ложечкой, но она отказалась, занявшись фотографиями. Она без труда узнала знакомую манеру фотографа. Зернистость, минимализм, высокая контрастность, игра формой. Снимки были черно-белые, стильные. Скорей всего, сделанные аналоговым фотоаппаратом. Следовало признать, что мастер не потерял форму. Молодая пациентка клиники была благодарным материалом. Не лезла в объектив. Фотографу удалось сгладить ее слащавость. Однако во взгляде модели Саша заметила некую мрачную тайну. Она задумалась над тем, какова причина того, что девушка оказалась здесь в шестнадцатилетнем возрасте, но пока не решилась спросить.

Вопреки опасениям Саши, среди снимков не было ни одного эротического кадра. И никаких извращений, отличающих фото Красного Паука, те, что он рассылал по отделениям полиции. В целом ничто не указывало на плохие намерения автора. Просто два портрета в полупустой квартире. На дальнем плане – папоротник, узорчатые занавески, полированная мебельная стенка. Саша тут же представила себе интерьер квартиры, которую Поляк снял, скорей всего, у какого-то пожилого человека. На одной из стен, под вышитой салфеткой, висела икона. Похоже на оригинал. Саша почувствовала, что подобралась очень близко. Она найдет его, даже если ради этого придется пожертвовать экзаменом по стрельбе. В случае чего пересдаст осенью. Духу она как-нибудь все объяснит.

– Это у него?

Лолита подтвердила и вынула из папки очередные две фотографии. Эти уже были сняты на пленэре. Одна – на липовой аллее, другая – во дворе. Вдалеке виднелся кирпичный мусорник, расписанный граффити на кириллице. Саша прочла надпись: «Резать ляхов».

– Здесь я лучше всего получилась. – Девушка показала аллею. – Даже не думала, что такое фото можно сделать на улице возле блочного дома.

Саша взяла фотографию в руки. Собеседница, действительно, получилась очень удачно, но это как раз интересовало профайлера меньше всего. Она анализировала элементы фона, пытаясь запомнить каждую деталь, чтобы суметь воспроизвести их в памяти. В отличие от выполненных в квартире, фото содержало множество данных. Саша была уверена, что если снимки были сделаны в Хайнувке, она без труда найдет это место. Блочный дом шестидесятых годов, с фасадом, украшенным красно-белыми узорами. Фрагмент магазина, скорей всего продовольственного, с неоконченной вывеской «арч». За спиной девушки – реклама «овский и сын».

– Это сделано возле его дома. Ты не представляешь, как на нас смотрели. Люди останавливались. У него такой старый-престарый фотоаппарат.

– «Синар»? – Саша напряглась. – У штатива одна из ног – деревянная?

Девушка засмеялась.

– Ты точно его знаешь. Что за совпадение!

– Ты помнишь адрес? – Саша старалась не показывать возбуждения.

– Где-то в центре. Я провожу тебя, если ты поговоришь с директором.

Саша представила себе, с какой готовностью директор бросится ей помогать, но взглянула на нее с улыбкой.

– Как тебя зовут?

– Данка.

– Я думала, что в частных клиниках пациенты имеют право выходить, когда захотят.

– Некоторые находятся здесь добровольно. Я тоже, но папа платит за наше пребывание и поэтому требует, чтобы я отпрашивалась. Я уже сбежала однажды. Из-за брата. Нас поймали в Клобуцке. Надели наручники, били. – Она замолчала.

– Били? – Саша не могла поверить. История звучала как конфабуляция[11]11
  Конфабуля́ция – ложное воспоминание, в котором действительные факты могут сочетаться с вымышленными.


[Закрыть].

– Полицейские, – поспешила пояснить Данка. – С тех пор за мной следят внимательнее.

Саша посмотрела на Данку.

– Почему ты здесь?

Девушка замялась.

– Моя мама погибла. Папа был тогда в Афганистане. Мной занимался брат.

– Это тот, у мольберта? Ученик Лукаса?

Она кивнула.

– Как погибла мама?

– Яцек отрезал ей голову.

Саша смотрела на девочку. Ждала. Но та замкнулась. Профайлер видела по ее взгляду, что она хочет рассказать, но боится реакции. Поэтому решила ее немного подбодрить.

– Почему он это сделал?

– Она не заплатила второй взнос за мою поездку в лыжный лагерь. Я единственная из всей школы не поехала. Говорила, что мы не можем себе это позволить. Мама продавала биодобавки по телефону. Видимо, никто у нее их не покупал. Иногда у нас нечего было есть, потому что она все тратила на котов. Весь дом был в их какашках. Она приносила этих котов с улицы, лечила. Они всюду шастали. Из-за них они ссорились с папой, когда он приезжал. Он ругался, что мы живем в трущобе, а потом опять уезжал. Он военный. У него есть медали. Его почти никогда не было, а если и был, то в основном лежал. Смотрел в потолок, ничего его не интересовало. Ни коты, ни мы. Маму мы спрятали в шкаф. С головой она не помещалась.

– Ты помогала брату?

Она опустила голову.

– У папы в подвале была ножовка по металлу. Я принесла ее. Яцек надел мне наушники и включил «Сэм и Кэт». Это очень смешной сериал. Я ничего не слышала. Потом он пришел весь в крови и сказал мне идти в магазин за большими мусорными мешками. В руке у него была тысяча злотых, пять бумажек по двести. Это были деньги на мой лагерь. Они у нее были, но она не собиралась тратить их на меня. Один из котов тогда болел бабезиозом и лежал под капельницей. Его лечение должно было столько стоить.

Она замолчала. Сидела неподвижно и прижимала к груди фотографии, сделанные Лукасом.

– Потом мы уехали. Жили у знакомых брата, в горах, пока не приехала полиция. Это я проболталась тете. Яцек говорил, что нам надо идти к маме, что там нам будет лучше всего, но я боялась, не хотела в шкаф. Там темно.

– Сколько тебе было лет?

– Тринадцать.

Саша посмотрела на подрагивающие стопы Данки, а потом на ее ангельское личико. На этот раз девушка окончательно ушла в себя.

– Если я еще раз приеду сюда, то попрошу директора разрешить мне сводить тебя на прогулку. Ты ведь не сбежишь от меня?

Данка улыбнулась.

– Купишь мне голубое мороженое? Это мое любимое.

– Обязательно. – Саша достала айфон и кивнула на фотографии. – Можно мне сделать копии?

– Конечно, – согласилась девушка. – Мы правда пойдем гулять?

– При условии, что ты будешь паинькой. Обещаешь?

– Обещаю. А как тебя зовут?

– Меня? – задумалась Саша, наводя фокус на детали снимков, позволяющие локализовать место. – Журавлик называл меня Миленой. Возможно, ты слышала обо мне на занятиях.

– Нет. – Данка покачала головой. – Но он много говорил о какой-то Каролине.

* * *

Саша каталась по Хайнувке уже несколько часов в поисках места, где Поляк фотографировал Данку. Безуспешно. Местные власти распорядились отреставрировать центр города, поэтому большинство зданий были закрыты строительными лесами, на которых стояли маляры и перекрашивали дома в яркие цвета. Почти все вывески были сняты. Готовые фасады одержимый архитектор – видимо, кондитер по призванию – приказал покрыть малиновым, салатовым и абрикосовым цветами. Скоро весь городок станет похож на пряничное чудовище, потому что, поверх цветовой какофонии, кому-то пришло в голову дополнительно украсить фасады нерегулярными полосками оттенка индиго. Поэтому окна на всех зданиях сейчас были заклеены бумагой, а на стенах то и дело встречались ярко-синие иксообразные, поперечные и вертикальные линии, режущие яркий фон на неправильной формы куски.

Рядом с городским рынком, на улице Третьего Мая, территория, подлежащая реставрации, заканчивалась, а может быть, малярам просто не хватило краски, потому что горизонт в этом месте закрывала бурая громада Музея белорусской культуры. Здание девяностых годов, стилистически напоминающее монументальные сооружения, восславляющие торжество коммунизма в Москве или Минске. На первом этаже виднелась вывеска ресторана «Лесной дворик». Какой-то шутник дописал внизу «Лесной дворник», что привлекло внимание Саши и заставило остановиться. Она вдруг почувствовала, насколько устала, раздражена и голодна. Профессор Абраме в таких ситуациях всегда предупреждал: «Сытый не рискует без лишней надобности». Саша временно переключилась на кулинарные дилеммы. Тем более что рекламный щит заманчиво приглашал попробовать пельмени, солянку или картофельную бабку. Саша ни разу не ела ни одно из перечисленных блюд, да и цены были на удивление низкими. В животе у нее громко забурчало, словно в подтверждение того, что она вовремя решила сюда свернуть.

Интерьер ресторана был выполнен в рустикальном стиле. Несмотря на ранний час внутри царил полумрак. Вышитые скатерти, свечи в инкрустированных подсвечниках, покрытые лаком деревянные коряги. Висящие в вазонах цветы гирляндами опадали на спинки высоких стульев. Большая часть столиков была занята. Выходит, что в Хайнувке, вопреки представлениям о провинциальных городках, люди охотно едят вне дома. Саша заняла единственный свободный столик в глубине зала – на двоих, у окна, которое выходило на пивную под зонтиками, посетителями которой были только три похожих друг на друга мордоворота. Они сидели не за столом, а на лавке, сделанной из неотесанного бревна. Качки профессионально пересчитывали толстые пачки денег, время от времени поплевывая на пальцы. Когда перед ними возникло заказанное пиво, они сунули деньги в пакет с изображением пчелы и устроили себе перерыв. Саша с тоской взглянула за запотевшие бокалы и поспешила отвернуться от окна, решив сосредоточиться на меню. Вскоре к ней подошла официантка. На подносе у нее были глиняный горшочек со смальцем и черный хлеб, похожий на домашний.

– Это место зарезервировано, – объявила официантка, бледная и черноволосая, словно Белоснежка. Ее мелкие кудри были уложены гелем с эффектом мокрых волос, и такая прическа очень ее украшала.

Саша осмотрелась. Никакой таблички не было. Не возражая, она встала и окинула взглядом зал ресторана. Ни одного свободного столика.

– Но в виде исключения, вы можете занять его, – улыбнулась девушка. – Вряд ли пан Бондарук сегодня пожалует к нам.

Поставив на стол поднос с закуской, официантка вынула блокнот и приняла заказ. Залусская выбрала борщ, пельмени и салат из капусты. Потом она намазала хлеб толстым слоем смальца и уничтожила аперитив буквально за пару минут, отчего ее аппетит только разыгрался. От скуки она опять посмотрела в окно, но тех троих с пакетом денег уже не было. На бетонном полу, под лавкой, одиноко стояли пустые бокалы и пепельница, полная окурков. Еда здесь была просто восхитительной. Съев половину пельменей, Саша попросила еще порцию. Оказалось, что в заведении подают даже белый чай, причем не какой-нибудь там в пакетиках на веревочке. Ожидая вторую порцию пельменей и немного успокоившись, Саша решила, что останется в Хайнувке еще на одну ночь и вернется в Сопот в воскресенье вечером. Ей хотелось столкнуться лицом к лицу с Лукасом, чем бы это ни закончилось. Она чувствовала, что находится почти у цели, и в то же время сознавала, что в качестве частного лица найти Лукаса будет непросто. В течение дня она несколько раз проезжала мимо районного полицейского участка. Каждый раз ей хотелось свернуть туда, объяснить, что она профайлер, и попросить помощи. Идея была неплохая, но не совсем юридически обоснованная. По опыту Саша знала, что в маленьких провинциальных полицейских участках к таким специалистам, как она, относятся не очень серьезно и прибегают к их услугам лишь в исключительных случаях. Можно было еще обзвонить коллег-полицейских и спросить, не знают ли они кого-нибудь из местных сотрудников, но Саша тут же отказалась от идеи, мысленно слыша их хохот. Когда она в прошлый раз собиралась в эти края по случаю расследования дела Староней, никто из коллег не смог показать ей самую короткую дорогу на карте.

Оставался единственный способ. Сыграть открытыми картами. Все зависело от того, на кого она нарвется, и захотят ли ей помочь вне протокола. Что она могла им предложить? Лишь вежливую улыбку и обещание будущего сотрудничества. Даже если бы случилось чудо и им потребовалось ее мнение здесь и сейчас, законно воспользоваться результатами экспертизы было бы невозможно. У Залусской не было рекомендаций, официально она вступит в должность только в понедельник. Тем более местным полицейским вряд ли понадобится помощь профайлера. Она подумала, что максимум, чем они тут занимаются, – местными воришками, дилерами с дискотек и пьяными водителями, с которыми справляются получше любого областного управления. Относительно убийств, Хайнувский район, скорей всего, славится стопроцентной раскрываемостью, поскольку вряд ли в этом захолустье случается что-нибудь серьезнее семейных ссор. И то, наверное, не чаще, чем раз в несколько лет.

– Добрый день, – ее вдруг вернул к реальности низкий бас.

Саша подняла голову, перед ней стоял усатый мужчина в годах. Очень худой и высокий, с запавшими щеками. На нем была полосатая рубашка с шейным платком и светлый классический тренч. Узкое смуглое лицо, крупная челюсть, светлые глаза, пронзающие ее насквозь. Волосы его были почти белоснежными, однако все еще очень густыми и не слишком послушными. Он зачесывал их наверх, на манер Дэвида Линча. Если бы не буйные усы, можно было бы принять его за постаревшего жиголо. Всем своим видом он вызывал уважение, излучал силу и властность. Растерянная, Саша не знала, как себя вести. Она догадывалась, что он пришел на свое место. Это его столик. Сейчас она была не в состоянии вспомнить фамилию, которую назвала официантка. На долю секунды ей показалось, что она где-то его уже видела. Либо он был похож на кого-то, с кем ей приходилось встречаться в прошлом. Очень похож.

– Прошу прощения, я заняла ваше место. – Залусская поспешно встала. – Я почти закончила и сейчас уйду.

– Чувствуйте себя как дома. – Обходительным жестом он пригласил ее оставаться на месте. – Это я прошу меня извинить, если помешал. Мне будет очень приятно, если вы позволите подсесть к вам.

Он улыбнулся. Морщины вокруг глаз, губ и носа, если считать их картой полученного жизненного опыта, указывали на то, что этот человек пережил в своей жизни немало. Он явно был не из спортсменов, как и не из интеллектуалов. Скорее, бывший военный, человек в мундире, не имевший проблем с самоконтролем. Он наверняка не ел тут хлеба со смальцем. Состоял из одних жил и мышц, словно хорошо натянутая пружина. Практически никакой жировой прослойки. Поэтому Саша не могла определить его возраст. Осанка его все еще была идеальной, однако, скорей всего, ему было уже хорошо за шестьдесят.

– Все думают, что я предпочитаю одиночество, – сказал он и положил на лавку пустой пластиковый пакет.

На нем был такой же рисунок, как на том, в который местные атлеты сунули стопки денег. Саше пришло в голову, что «Пчелка» – самый популярный магазин в городе. Видно, что в нем закупаются все социальные слои. Этот мужчина был явно не беден, о чем говорили его уверенность в себе и свобода общения.

– А это не так? – улыбнулась Залусская.

– Вы умная женщина, – ответил он и плотно сжал губы. – Для вашего возраста, конечно. Сколько вам лет?

– Тридцать восемь.

Он рассмеялся.

– А, ну это не так уж и мало!

Ему удалось ее развеселить. Расслабившись, она подумала, что мужичок хоть и пожилой, но очень приятный.

Обмен любезностями прервала испуганная официантка, которая подошла с добавкой горячих пельменей, заказанных Сашей. Девушка начала виновато объясняться, но Бондарук остановил ее жестом. Профайлер тут же вспомнила фамилию гостя. Несмотря на то что он не сделал заказ, двести граммов водки и нарезка из сала, лука и соленых огурцов сию секунду появились на столе. К нему здесь относились с исключительным почтением. Он указал на графин, предлагая поддержать компанию, но Саша отказалась без тени сожаления. Она и без того отлично расслабилась в его обществе. Дополнительный наркоз не требовался.

– А ведь я сейчас должен быть не здесь, а совсем в другом месте. – Петр залпом опорожнил первую рюмку. И практически сразу же, не ожидая ее ответа, влил в себя вторую и третью. И лишь после этого многозначительно вздохнул. – Вось жыццё кастрапатае. Хочам, каб нас кахалi, але чаму? Гэтага нiхто не ведае.

Саша доела свои пельмени и решила как можно быстрей уйти отсюда. Водка в этом кабаке была холодная и густая, именно такая, какой она и должна быть.

– Побудьте еще немного, – попросил тем временем Бондарук. Она без труда распознала тон алкоголика, ее безымянного собутыльника из прошлой жизни. Когда-то она бы точно осталась, и в обществе очередных графинов они бы рьяно обсуждали какие-нибудь крайне важные дела до самого утра. Значит, тем более надо бежать. Она предпочитала не дожидаться момента, когда ей захочется хотя бы лизнуть прозрачную как слеза жидкость. Он заметил ее панику и поник.

– Извините, но я спешу. – Она бросила на него виноватый взгляд и попросила счет.

Официантка услышала ее и даже распечатала чек, но не подошла к столику, надолго исчезнув за барной стойкой. Саше казалось, что она целую вечность будет наполнять бокалы пивом. Залусская уставилась в пространство где-то между краником и стаканом и зачарованно вглядывалась в янтарную жидкость, белую пену, подумав, что банкет здесь начинают довольно рано. Ведь еще и двух часов нет. Надо бежать отсюда. Как можно быстрей.

– Калi чалавек спяшае, чорт весялiцца, – заметил Петр. После нескольких глотков горькой он повеселел и тоже слегка расслабился. Теперь ему захотелось поговорить. Он вдруг заинтересовался тем, кто такая Саша и что привело ее в их городок. Поскольку она не поняла пословицу, он перевел ее и добавил тоном заботливого отца: – Вы еще молодая. Не спешите жить. Каждым вздохом черпайте радость жизни.

Вдруг он взял ее за руку. Она не стала сопротивляться. Ей было жаль его, поэтому она решила уделить ему пять минут и ни секундой больше. Было совершенно ясно, что сейчас начнутся бесценные советы: «что делать, как жить», «как не скатиться по наклонной», «что самое важное в жизни». Еще совсем недавно она точно так же увещевала случайных людей в барах. Не умея исцелить себя саму, она крутила дырки в голове другим. Классика жанра.

– Жизнь кажется длинной, – тем временем развивал свою мысль собеседник. – Но по молодости лет мы нерационально используем ее. Потом все ускоряется, а ошибки остаются. Если бы я только мог повернуть время вспять. Если бы знал то, что знаю сейчас. Сама жизнь не так важна. Важно найти суть. Используйте приобретенный опыт, делайте выводы, исправляйте все по ходу дела и никогда не оставляйте за собой незакрытую дверь. Главное – это быть честным по отношению к себе и другим. Деньги, любовь, работа – все это глупости. Надо быть немного эгоистом. Только вы и мир. Как звучит, а? – Он засиял, явно гордый своим монологом. Ему хотелось продолжать. Это было видно.

– Я не могу здесь оставаться. – Саша указала на пустые рюмки. – Мне следует избегать мест, в которых есть алкоголь, – пояснила она.

Залусская сама не поверила в то, что произнесла это. Смысл сказанного дошел до нее с некоторым опозданием, не сразу. Следом появилась четкая мысль, что на самом деле ей хотелось, чтобы он задержал ее. Чтобы сказал: «Да ерунда все это» – и силой усадил на место рядом с собой. Чтобы она могла опять напиться с чистой совестью. А потом, на следующий день, свалить вину на него. На незнакомого мужика из бара, который ее уговорил. Классический побег от ответственности.

Однако Бондарук не сделал этого. Он нахмурился, посерьезнел и тут же убрал ладонь с ее руки. Он все понял.

– Значит, вы не придете на мою свадьбу, – грустно вздохнул он. – Там будут все. Старые и молодые. Богатые и бедные. Как на сказочном балу. Как-никак я здесь почти король, – усмехнулся он и высморкался в носовой платок с вышитым вензелем. – А потом скажут: «И я там был, мёд-пиво пил». Заказана цистерна водки. Уверен, что ни капли не останется.

Значит, это и был тот старец, о котором говорила Данка. Это на его свадьбу спешил сегодня директор Сачко. Наконец, это он является местным царем, берущим в жены девочку, годящуюся ему во внучки. Почему-то он совершенно не производил впечатления счастливого человека. Скорее, наоборот. Как будто эта свадьба была тяжелой повинностью, которую он взял на себя и вынужден был исполнить. Зачем ему нужен был этот брак? Что за проблема съедала его изнутри, раз он решил напиться, причем сделать это в обществе совершенно незнакомого человека? Откровения за рюмкой – это утопия, мираж. Обычно они не имеют ничего общего с правдой. Это всего лишь предохранительный клапан. Освобождение от лишнего раздражения и одна из форм отпущения грехов. Бондарук пришел в бар, потому что не хотел быть один. А кто в день собственной свадьбы бежит от людей? Тот, кто, как и она, жаждет искупить вину. Какую? Этого она предпочитала не знать. У каждого есть на совести что-то свое.

– Если там будет водка, не думаю, что приму участие. – Она наконец рассчиталась, отказавшись от сдачи. Официантка присела в легком реверансе и бесшумно удалилась, чтобы через секунду вернуться с новой «батареей» для почетного гостя. – В любом случае желаю вам счастья, – сказала на прощание Залусская. – Пусть судьба будет к вам благосклонна.

Он взглянул на нее, и на секунду ей показалось, что Бондарук протрезвел. В его глазах она увидела страх, возможно, даже ужас перед будущим. Но это состояние было непродолжительным. Вскоре взгляд его снова затуманился, и он опрокинул очередную рюмку.

– Только вы и мир, – бормотал он в пьяном бреду, активно жестикулируя. – Все остальное не имеет значения. Прислушайтесь к старику, который знает, как все закончится. Знает дату собственной смерти и абсолютно не сомневается в том, кто закроет ему глаза.

Когда она выходила из ресторана, он все еще распинался, но Саша уже не слушала его пьяных мудрствований. Она уделила ему намного больше четверти часа, что было для нее серьезным испытанием, хотя вряд ли он был в состоянии это оценить. Человек находился в апогее алкогольной зависимости. На самом дне. Но если бы она сказала ему об этом, то их разговор, скорей всего, закончился бы ссорой, что не имело никакого смысла. Залусской не хотелось быть миссионером. Пусть кто-нибудь другой спасает его, лечит. Не исключено, что завтра, когда Бондарук проснется с ужасной головной болью, он ее даже и не вспомнит. Но она не забудет. Особенно его последние слова, когда он объяснял, почему берет в жены такую молодую девушку. Невеста не любит его, так же как и он ее. На самом деле они едва знакомы. Слова эти звучали в ее голове, как эхо, до тех пор, пока она не включила зажигание, выезжая со стоянки перед рестораном. Позже все эти россказни казались ей ахинеей, и Саша сама не знала, почему они ее так тронули.

– Всю мою жизнь люди из-за меня страдали. А я не сделал ничего, чтобы этому помешать. Боялся построить стену, сказать «стоп». Трясся над своими деньгами, статусом, местом под солнцем. На самом деле, мне нужна была только власть. Если сейчас у меня получится осчастливить хотя бы одно дитя, я умру спокойно. Потому что, когда придет смерть, время Страшного суда, я ничего не смогу забрать с собой в могилу. Пойду один. Голый и веселый. Так, как шел по жизни. Чем я думал? Собирал ничего не стоящий хлам. Боролся за якорь, ненужный балласт. В то время как следовало поступать ровно наоборот. Сейчас я знаю, как все будет. Что случится, когда чудовище сорвется с цепи. Потому что канат, который удерживал его, был у меня. Здесь. – Он поднял вверх пустой пакет, с которым вошел в ресторан, и Саша была почти уверена, что это тот самый, из которого доставали деньги три крепыша. – Но сегодня я отпускаю канат и веселюсь на полную катушку. Пусть караван идет дальше. Без меня. Я хочу в последний раз оторваться от земли. Так или иначе, мы все окажемся в ней. Все. Земля, наша праматерь, впитывает кровь, очищает совесть и оставляет след в людской памяти. Даже если люди молчат, земля знает. Она хранит все наши тайны.