Текст книги "Жизнь в эпизодах"

28 октября 2002 года организаторы конкурса мне позвонили, чтобы обсудить финал в Минске, и наконец запросили паспортные данные. Я продиктовала. Беспечно говорю: «А у меня завтра день рождения». «Подождите – это вам сколько лет исполняется?» «17», – говорю. «Ой, тогда мы не можем допустить вас до финала». Несовершеннолетним, что логично, путь туда был закрыт. Ну нет, так нет, я не сильно-то расстроилась.

В Минск поехала девушка, занявшая 2-е место. За все минувшие с того события годы я так и не увидела никакого нового клипа «Scorpions». Не зря не расстроилась. Недавно только прочла, что Рудольф Шенкер, оказывается, сошелся с «Королевой рока» из Новосибирска и развелся с женой, с которой прожил около 40 лет. Что ж, у кого какие дивиденды от танцев в купальниках. Меня шашни с известными музыкантами совершенно не интересовали. И плотоядные мужские взгляды не льстили. Да и сами участники группы после концерта, когда нас привели знакомиться, кажется, так устали, что дежурно и очень лениво изображали секс-икон, а сами мечтали, похоже, о ду́ше и думали об утомительном грядущем переезде в следующий город.

У меня есть несколько фотографий с выступления и награждения. Одна, правда, бесследно исчезла. Очень эффектная. С Клаусом Майнэ. Я могу только предположить, что с ней произошло. Взял кто-то из друзей или журналистов, которым мои доверчивые родители предоставляли фотоальбомы только лишь для сканирования? Других возможных причин пропажи не вижу. В любом случае, если она у тебя, дорогой читатель, отсканируй, пожалуйста, и пришли в Директ «Инстаграма». Обещаю, что взамен встретимся в моем любимом кафе. А если нет, не беда, с Клаусом у меня есть другая фотография.

Самое главное, что подарил мне в итоге конкурс, – это встреча с Алексеем Васильевым. У нас никогда не было никаких романтических взаимоотношений, хотя многим, думаю, может напрашиваться на ум именно такой поворот. Нет, Леша был мне учителем, старшим товарищем и другом, но ни одной секунды в жизни я не смотрела на него, как на потенциальный объект влюбленности, хотя мужчина он импозантный и очень интересный. Он меня как женщину тоже, кажется, не воспринимал. Может, свою роль сыграло то, что у нас большая разница в возрасте, и это заложило определенный код восприятия. Меня не привлекали мужчины намного старше меня, да и я уже была влюблена, давно, безнадежно и безответно. А Алеша, наверное, видел во мне рабочий материал. Своеобразная профдеформация. Я никогда не спрашивала мнение Алексея на сей счет, потому что не было ни малейшего повода. Как я это чувствую: физической химии между нами не возникло и никакие эротические флюиды не осложняли наших отношений, которые без доли сарказма можно было бы назвать высокими.

Тогда, в 2002 году, еще ходил фирменный поезд «Кама» и проводники принимали передачи. Алексей передал мне две посылки. В одной были книги: «Бессмертие» Милана Кундеры и сборник Харуки Мураками. Для меня, которая была одной из всего трех человек в классе, прочитавших «Войну и мир» от буквы до буквы, Кундера стал настоящим открытием. Я не читала зарубежную прозу, будучи поглощенной школьной программой, и «Бессмертие» распахнуло передо мной новые горизонты. Я прочла его взахлеб. Мураками меня не так сильно впечатлил, но я понимала, что это тоже сильная литература. Просто Кундера был моим. Очень кинематографичным. Я его читала и видела перед глазами кино с интересным сюжетом и жизненными диалогами.

Вторая посылка: видеокассеты с фильмами «Достучаться до небес» и «Небо над Берлином». Таких фильмов я не смотрела. В моей семье любили классику советского кино: Гайдая, Рязанова, Меньшова. Сколько раз я видела «Девчат», «Иронию судьбы», «Бриллиантовую руку», «Ивана Васильевича…» – не счесть! Прекрасные и понятные каждому картины моего детства и юности. А фильмы, которые прислал Леша, были чем-то совершенно иным, неземным.

С новым пониманием искусства я планомерно оканчивала школу, шла на золотую медаль, продолжала играть в «Коде» и школьном франкофонном театре. Новое звено в цепочку судьбоносных встреч я заполучила во время своего выпускного.

Эпизод 6
Танцы

Платье на выпускной Кате сшила мамина портниха из красного шелка. Верхняя часть – корсетная, нижняя – широкая, струящаяся юбка-полусолнце в пол. Фасон они придумывали все вместе. У мамы всегда были самые красивые и оригинальные модели, поэтому шить у ее портнихи – гарантия удачи и неповторимости. Платье от примерки к примерке становилось даже лучше, чем эскиз, хотя чаще всего бывает наоборот. На лямках придумали сделать незаметные тонкие петельки. В них продевалась с каждой стороны красная деталь по форме, как косынка со скругленным концом, чтобы, спадая на верх корсета, сделать на груди красивый отворот. Носить можно было и с ней, и без. Платье вышло сногсшибательное. К нему из той же ткани сшили вечернюю сумочку-мешочек на тесемке. Скорее всего, бесполезную, но красивую деталь. Красота не обязана быть практичной. Верховный распорядитель судеб выпускных к Кате явно благоволил. Она заслужила этот праздник: все экзамены сданы на пять, золотую медаль подтвердила и получать аттестат хотелось в самом прекрасном платье на свете.

Кате не терпелось его надеть и сразить всех наповал. Жаль только, что тот, в кого она давно безнадежно и безответно влюблена, не увидит ее такой красивой, а тот, кто мог бы потеснить объект воздыхания в сердце и точно будет на выпускном, потому что они одноклассники, кажется, давно занят, ведь у него, по слухам, есть девушка. Значит, Катя просто отпразднует. И без взаимной любви ее жизнь полна чудесных событий.

Этот день настал. Теплый и солнечный и потому одобряющий планы выпускников. Значит, будут гулять до рассвета по набережной, не ежась от прохладного ветра с Камы.

Предвкушая торжество, едва сдерживая стук сердца и боясь оставить на шелке платья следы потеющих от волнения ладошек, Катя аккуратно держит руки подальше от ткани, пока едут в машине. Юбку разложила осторожно на заднем сиденье, чтоб в льющееся полотно не прокрался портящий вид залом. И сидит на самом краешке сиденья, дыша вполсилы, будто бы, если вдохнет полной грудью, платье помнется. В парикмахерской из длинных по пояс волос собрали элегантную ракушку. Сделали такой крепкий начес алюминиевой расческой с частыми матовыми зубцами, что страшно подумать, как его расчесывать, но эти все заботы на потом. На груди колье с мелкими камешками цвета граната, на ушах такие же клипсы. Где-то в глубине души, что таить, теплится надежда, а вдруг сегодня она будет не только золотой медалисткой, но и просто красивой девушкой, в которую можно влюбиться вдруг и бесповоротно. В машине едет с родителями, папа за рулем. Он в своем лучшем костюме, а мама рядом на пассажирском, как и полагается по случаю, эффектная и нарядная. Это и их праздник! Довольные, тоже трогательно волнующиеся, тоже в предвкушении. Единство.

Последние метры. Парковка. Ступени школьной лестницы. На них суета и пестрый муравейник: учителя, родители и ученики – в один миг повзрослевшие юноши и девушки. Их одежда и прически делают их старше, а в их позах и жестах проступают наброски будущих мужчин и женщин. Лестница. Когда Катя теперь поднимется по этим ступеням снова… Одна, вторая, третья… А это что, и правда последний раз?

Второй этаж. Школьный коридор. У входа в актовый зал толпятся ребята. И вот она видит знакомую макушку – его! Проходит мимо, пытаясь скрыть свое сосредоточенное внимание. Поравнялись. «Екатерина, вы сегодня фантастически выглядите». О да, он оценил! Уже интересно.

Вручение пронеслось очень быстро. Подошел Катин черед. Хотелось сказать что-то теплое, доброе, запоминающееся, не очень длинное. А Катя была очень словоохотливой, прямо на месте придумала биологическую шутку. «Мама и папа, спасибо за генофонд, ой, вернее, за генотип». Ольга Михайловна, учитель по биологии, хихикнула и с одобрением кивнула.

Вручили аттестаты. Катя шумно радовалась за всех тех, кто шел на золото и серебро и не подвел сам себя на экзаменах. За всех радовалась. Кто-то наконец отмучился и вздохнул с облегчением. Кто-то положил на учебу годы, а кто-то на учебу просто положил. И кто из них был прав – покажет время. Сегодня же все счастливы. После всего они разошлись по классам к своим классным руководителям. Повспоминали, всплакнули. Еще одноклассники, но каждый уже немного особняком. Общие планы становились обособленными. Но впереди было, по крайней мере, одно общее действо – банкет, самая занятная часть выпускного со всеми втекающими напитками и вытекающими последствиями.

Рядом со школой завод, в столовой которого и организовали банкет. Идут туда. Теплый день перекатился в нежный вечер. Густой воздух наполнен июньскими запахами, и его можно потрогать, как теплый мякиш сдобной булочки. Катя не может налюбоваться своим платьем. Оно развевается от легкого ветерка, ласково обнимая каждый ее шаг. И отражает родной цвету своего шелка закатный свет. Вдруг кто-то дергает корсет сзади, вырывая из блаженных мыслей Катю и… собачку из молнии. Одноклассница Ксюша решила пошутить, расстегнуть на ходу платье со спины. Именно от Ксюши Катя такого не ожидала, на нее это было совсем не похоже, они ведь дружили. И вообще ни от кого не ожидала. Самой Кате в голову не пришло бы рискнуть чьим-то нарядом, а тем более репутацией. Ведь если бы платье удалось расстегнуть, как было задумано, ребята, идущие сзади, увидели бы ее нижнее белье. Ксюша сунула Кате в руку собачку, нервно и смущенно хохотнула, бросила игольчатое «извини» и скорым шагом ушла вперед. Молния разошлась. Сзади раздался задорный голос: «А ты знаешь, что я конструктор одежды по первому образованию?» Мама Катиного одноклассника, с которым они учились до 9-го класса и написали вместе не один реферат – тетя Люда – подошла, сняла с пояса тонкий шелковый шнурок, на котором висела вышитая бисером сумочка, и мигом сообразила вырез на спине, ловко подвернув края ткани с растерзанной молнией внутрь и плотно обмотав талию повыше свободными концами шнурка. А Катя думала, что эта сумочка – бесполезный аксессуар. Не было бы сумочки – не было бы шнурка! Мамина портниха – молодец. Кате хотелось быть в этом платье как можно дольше и пригласить того, кто был давно и безнадежно занят, невзначай на танец, чтобы он положил свою ладонь на плотную ткань шелка и подумал, что нет в мире лучше талии и крепче спины, чем у Кати. Но что поделать. Плод теть-людиной находчивости не выдержит танца. Придется переодеться. А у Кати был с собой второй наряд – топ и брюки для более активной части вечера. Когда дошли до столовой, она сменила образ.

Тот самый на Катю внимания больше не обращал. Один восхищенный взгляд, один галантный комплимент перед входом в актовый зал, и довольно. Зато Катя была нужна другу Сашке, с которым они прошли путь от яростного противостояния до дружбы. Он во время выпускного трогательно и наскоро перепил замаскированной под «Буратино» водки, и было ему отчаянно плохо, а Катя, как друг, спасала. Она принесла в уборную теплую минералку, выпустила оттуда газ и отпаивала Сашку, потом заставила выплеснуть контрабандное пойло из недр юношеского и неопытного тела в, слава небесам, хорошо очищенный фаянс мужского туалета. Если бы у Сашки были длинные волосы, она бы и их бережно подержала. Чувствуя себя завзятым наркологом, Катя вышла с посвежевшим, просветлевшим и уже не шатающимся Сашкой из туалета, взяла с него обещание больше не пить, помыла руки и направилась на улицу.

Курение дело нехорошее и нездоровое, но сколько отношений так бы и не завязались, если б не фраза: «У тебя есть сигарета?» Тот, кто был давно и безнадежно занят, курил. Поэтому, не обнаружив объект своего девичьего интереса в зале, Катя вышла на улицу, надеясь найти его на углу здания в раскидистых полукустах-полудеревьях среди заговорщически скрывающихся юных курильщиков. Он был не там. Он был рядом. Сидел на ограждении клумбы, не скрываясь и не стесняясь, медленно курил и смотрел на небо. Его извечных спутниц-подружек почему-то рядом не было. Какая удача. Закатанные под три четверти рукава белой выпускной рубашки открывали его красивые, длинные и мускулистые руки. Катя снова подумала о танце, о его ладони на талии и о его губах. «У тебя есть сигарета?» «Нет, но можем на двоих», – сказал он в своей медлительной и немного высокомерной, интригующей манере. Катя кокетливо взяла повод так необходимого ей общения между пальцев, неохотно, но не подавая виду, сделала маленькую затяжку, думая, как же повернуть разговор из формального русла в личное. Они перекинулись парой фраз, отводя взгляды. И вдруг он посмотрел ей прямо в глаза, взял за талию, притянул к себе и поцеловал. Сигарета, как выполнившая свой единственный долг, была наскоро выброшена. Катя прижалась к нему, обвила шею руками, погружая пальца в волосы на затылке. Сам он казался таким жестким, но волосы были упоительно мягкими. Ей хотелось, чтобы это длилось вечность. Ее радовало, что к кому-то еще она может испытывать это трепетное чувство желания быть близко, кроме того, в кого была давно, безнадежно и безответно влюблена.

Сладкий миг был недолог. Он отстранился и почему-то попросил вернуться в зал поодиночке. Наверное, слухи неспроста, похоже, у него и правда есть девушка. А Катя так, минутная слабость. Убедив себя, что это только начало, Катя вернулась к друзьям. И, заведенная разлившимся по всему телу возбуждением, стала безудержно танцевать. Спасибо тянущимся, облегающим брюкам и удобным туфлям, ей было легко и свободно. В паузе между танцами Катя стала замечать, что ведущий выпускного очень внимательно на нее смотрит. Что-то в его взгляде напомнило ей Васильева. Внешне они были совсем не похожи. Леша – взрослый мужчина, высокий, широкоплечий, весь монументальный, черноволосый, с вихром мягких кудрей на лбу, с характерным разрезом карих глаз и пухлыми, четко очерченными губами. А этот – стройный, среднего роста, с аккуратно уложенными русыми волосами, круглыми серыми глазами и мягкой линией рта. Но у них обоих в зрачках была целая исследовательская лаборатория.

Ведущий долго сканировал Катю, как бы примеряясь, но не прицениваясь с вожделением. Что такое оценивающий мужской взгляд, Катя знала. А смотрящие на нее сейчас глаза были глубже и чище. В какой-то момент молодой человек, отколов очередную классную шутку и запустив новую композицию, таки прекратил свой дистанционный рентген, чтобы подойти изучать уже вплотную.

– Вы очень здорово танцуете. Александр! – протянул по-деловому руку ведущий.

– Спасибо. Очень приятно. Катя.

– Вам когда 18?

– В октябре, – удивленно ответила она.

– А куда учиться пойдете?

– На юрфак.

– Хм, неожиданно.

– Я в театре-студии занимаюсь. Буду продолжать. Юрфак не помешает.

– Ах вот оно что! Тогда понятно. А не хотите в ночном клубе танцевать, когда 18 исполнится? Хорошая надбавка к стипендии. Могу устроить.

– Стриптиз, что ли?

– Нет! Что вы? Я бы этого вам не посмел предложить! Батарейкой!

– Это что значит?

– В ночном клубе девчонки в красивых костюмах работают, скажем так, как танцподдержка. На сцене или на высоких тумбах посреди зала танцуют, заводят толпу. 15 минут танцуешь. 15 минут отдыхаешь. Так 3 блока. До места с охраной, до гримерки тоже. Безопасность гарантирую.

– Это можно.

– Тогда давайте обменяемся телефонами. Но, если вы не против, я позвоню раньше октября. Я был бы рад с вами пообщаться.

Катя согласилась. Может, он и пускал пыль в глаза, но молодой человек ей понравился вежливостью и тактичностью, уважительностью тона. И вел выпускной он здорово, энергично и искренне, деликатно самим собой любуясь. Интересный парень и веселый. Хотя что-то за этим скрывалось. Огонь в его глазах был, но будто он горел через силу, как бывает, когда дуют на угли и черно-белое под потоком воздуха становится оранжевым, а остается таким ярким ненадолго. А ведь от этого рано или поздно у раздувающего огонь закружится голова…

Выпускной отгремел. Позабыв о новом знакомстве, Катя продолжила догонялки. Неполным составом 11 «А» пошел гулять до рассвета. Катя старалась все время быть ближе к тому самому, а он держался отстраненно. Но, когда первый день совсем уже не школьной жизни вовсю заявил о себе, смыв с холста акварельную рассветную дымку, и его краски начали набирать контраст, он даже положил ей голову на колени во время привала на скамейках набережной.

Все кончается, и утро после выпускного неминуемо становилось обычным неромантичным днем. Загремели трамваи, зацокали электрическими разрядами троллейбусы, люди побежали по тротуарам на работу, юрко, как ручейки. Настала пора расходиться. Он провожать не вызвался, и Катя поехала домой одна, бодрость сдала позиции сонливости и опустошенности. Она ложилась спать с ощущением совершившегося получуда, наполовину оправдавшейся надежды, а такое всегда оставляет осадок разочарования. Катя бросила взгляд на платье, виновато выглядывавшее краешком подола из шкафа. Оно сделало все, что было в его силах, и по-прежнему безумно ей нравилось. А праздник все же случился. Пусть эта ночь не добавила в ее жизнь любви, она не могла отнять ни ее успехов, ни блестящих перспектив. Впереди были экзамены в университет. А еще Катя решила, что точно пойдет танцевать.

* * *

10-й и 11-й класс были для меня временем жизни на пределе возможностей. Я занималась в театре-студии «Код» 4 раза в неделю, ездила на театральные фестивали, играла в школьном франкофонном театре, пела в школьных мюзиклах и, конечно, училась. Первое полугодие 10-го класса я окончила без особых академических сложностей на все пятерки, поэтому мне в школе обозначили задачу: продолжать в том же духе! Я официально пошла на золотую медаль.

Я с большой любовью вспоминаю моих учителей. Не было из них ни одного человека, кого бы я терпеть не могла. Кого-то я побаивалась вместе с его предметом. Но сильных негативных чувств не испытывала ни к кому. И это заслуга учителей моей школы номер 22. Нас, учеников, уважали, нас не унижали, к нам были справедливы. Мои учителя французского – Наталья Викторовна Яхлакова, Ирина Евгеньевна Зубкова и Алла Валерьевна Червонных – пример людей, страстно увлеченных профессией. Они создали наш франкофонный театр, придумывали спектакли, режиссировали их, создавали вокруг себя прекрасное, заражали нас своими идеями, ездили с нами на фестивали, и мы были очень дружны. Это педагоги в самом высоком смысле слова. Я часто мысленно благодарю их за то счастье общения и за ту страсть к языку, которые во мне живут. Я очень благодарна моей учительнице по русскому языку и литературе Алевтине Георгиевне Капочкиной, которая преподавала мне в старших классах, когда мы уже распределились по профилям и я перешла в языковой класс. Она научила меня любить слово, знать его силу, быть к нему внимательной. С момента нашего знакомства я всегда читаю книги с карандашом в руках и подчеркиваю восхищающие меня фразы, я испытываю наслаждение от понимания, как сложен, точен и богат русский язык. И иногда печалюсь, что за всю жизнь, даже если только и делать, что читать, невозможно успеть прочесть все хорошие книги. Каждый раз, приезжая в Пермь, я лечу к Алевтине Георгиевне в гости с цветами. Моя учительница по английскому Татьяна Валерьевна Дурбажева уделила мне очень много внимания. Она разработала для меня индивидуальную программу, потому что, когда я переехала, мои одноклассники еще не начали изучать английский, а я учила его в Инте с 3-го класса. Я занималась по интересным учебникам и с подачи учителя ходила на олимпиады.

Кого ни вспомни из нашей школы, это были добрые, интересные люди, мастера своего дела. С учителями мне повезло что тут в Перми, что в Инте. Кстати, с моими родными интинцами мы пересекались на франкофонных фестивалях, куда съезжались представители самых сильных школ с изучением французского в России.

Училась я с удовольствием. Сложности заключались не в учебе как таковой, кроме физики и алгебры. Все давалось мне относительно легко, дело было лишь во времени, мне его не хватало на простой отдых и «ничегонеделание». У меня начались проблемы со сном. Сделав вечером после репетиций уроки, я ложилась спать довольная, но вымотанная и подолгу не могла уснуть. Сколько месяцев это продолжалось, точно не скажу. В моменты бессонницы я сильно нервничала, считая, сколько времени осталось до подъема в школу. Любой шорох на кухне сквозь дремоту ужасно меня злил и порой приводил в бешенство. А иногда бывало даже страшно.

На грани вожделенного глубокого засыпания у меня начинался «вертолет». Мне казалось, что меня тянет куда-то в бездну, в глубь кровати, при этом, как ни старалась, я не могла открыть глаза или произнести что-то членораздельное, оставалось беспомощно мычать, но, видимо, это было настолько тихо, что никто из родителей не приходил ко мне на помощь и не мог выдернуть из этого жутковатого состояния. Насколько помню, я не обсуждала с ними активно мою проблему, я только иногда приходила на кухню злая, не в силах провалиться в сон, и высказывала маме претензию, что она шумит. Невозможно стало и дальше бездействовать, когда у меня случилась первая галлюцинация. Я пыталась уснуть, и мне уже казалось, что я вот-вот усну, но начался ненавистный «вертолет», челюсти сковало, что-то тяжелое вдавливало плечи и грудь в матрас. Я силилась открыть рот и позвать на помощь, но тщетно. И вдруг мне показалось, что кто-то сдернул с меня одеяло и толкнул с кровати. И я лежу на ковре, смотрю под кровать и вижу там… себя! Стало совершенно очевидно, что ситуация зашла слишком далеко. Я поговорила с директором школы Ольгой Васильевной, и меня перевели на индивидуальный план обучения со свободным посещением. Я должна была ходить на уроки только по тем предметам, по которым предстоял аттестационный экзамен (русский, литература, математика) и тем, что труднее давались, по моему усмотрению (физику и химию я посещала исправно). По остальным дисциплинам я отчитывалась в индивидуальном порядке, сдавала плановые работы и являлась на контрольные. В 10-м классе я сдала почти все аспекты DALF (диплома по углубленному знанию французского). Не дотянула только на изложении, маловато знала синонимов. Мне неполный DALF засчитали как итоговую оценку, но уроки французского я любила и старалась все же поменьше их пропускать. И не зря! Однажды много лет спустя он очень пригодился мне, когда я выступила на одной сцене с Пьером Ришаром на кинофестивале и брала интервью у Кристофера Ламберта вместо приболевшей журналистки, и пригодился бы еще больше, если бы я все же снялась в проекте для французской кинокомпании, который закрыли из-за пандемии. Но то ли еще будет! Такому языку нельзя оставаться без практики!

Моя схема позволила мне 2–3 дня в неделю приходить ко 2-му, а то и 3-му уроку и раньше уходить из школы. Оставалось время на домашние задания до «Кода». Стало больше времени на отдых. Я начала элементарно высыпаться, и сон нормализовался.

В «Код» меня привел мой одноклассник, тот самый Сашка Воробей, которого я потом спасала на выпускном от градусов. Когда я только переехала в Пермь к началу второго полугодия 6-го класса в январе 1998 года, мы были с Сашей на ножах. Мои лидерские амбиции ему пришлись не по душе. Он рисовал на доске чум, затем меня внутри и подписывал «чукча». На уроках по биологии я была каждым животным со страниц учебника. Особенно ему нравилось обзывать меня свиноматкой. Я какое-то время ерепенилась в ответ, а потом мама научила меня соглашаться и сводить все к шутке. Вот Саша поворачивался ко мне на уроке, ехидно улыбался, тыкал в учебник и говорил: «Катька, ты свиноматка». А я ему: «Ой, Саша, как приятно, свиньи такие милые». Он мне: «Инфузория туфелька ты». А я ему: «Какая радость. Я ведь очень люблю туфельки». Интерес к обзывательствам у Саши пропал быстро. А в начале 7-го класса он вообще начал со мной дружить и в качестве перемирия позвал поступать вместе в театральную студию во «Дворце пионеров». Мы пришли в дни набора. Прочли стихи с недавнего конкурса чтецов. Нас обоих взяли. Как призналась годы спустя мой мастер Марина Андреевна Оленева, Сашу взяли, потому что он мальчик, а меня – за компанию. Так и потекли наши учебно-творческие будни.

После уроков мы шли к Саше домой, обедали, делали домашние задания, потом отправлялись в «Код» на сценическую речь, сцендвижение или актерское мастерство. Вскоре начали ставить «Сказки Пушкина». Мне дали роль Царевны Лебедя, а Саше – корабельщика. Такой расклад ему показался скучноват, и он довольно скоро бросил, а я осталась, так как мне очень нравилось заниматься. Но уроки уроками, а какие юные годы без первой любви! У меня был повод лететь в театр, как на крыльях – отчаянная, поглотившая меня целиком и полностью, безоглядная, мучительная юношеская влюбленность. Тот, в кого я была безнадежно и безответно влюблена со своих 13, был на целых 6 лет старше. В таком возрасте – это пропасть. К тому же я позже остальных начала превращаться в девушку и в то время больше напоминала цыпленка, нежели женщину. Мое тело отставало от сознания. А он был недосягаемой мечтой.

Я увидела его один раз в спектакле и втрескалась по уши. Голос. От него шли мурашки по всему телу. Я совсем его не знала, ведь он занимался в старшей группе, учился уже в институте, и мы почти не общались, пока меня не взяли в 15 лет в основной состав театра. Там мы уже играли вместе, и я просто сходила с ума от слепого обожания. Не дышала, когда на праздниках приглашал танцевать. Тянула время, стараясь уходить из театра одновременно с ним, чтоб невзначай догнать на улице и пройтись вместе до автобусной остановки. Писала в его честь стихи, которые давала читать своей лучшей подружке Ире.

Мы занимались в студии вместе, и она тоже была влюблена в молодого человека старше себя, но смогла набраться смелости во всем ему признаться, в отличие от меня. Сказала что-то вроде: «Если я тебе нравлюсь, давай будем вместе, невзирая на возраст, если нет – хватит себя двусмысленно вести, и я пошла». Потом они еще много лет были парой. Я восхищалась ее поступком и радовалась, что их чувства оказались взаимными. А я бегала на поводке, то подтянут, то отпустят… Мой объект любви давал мне поводы надеяться, или я сама пыталась видеть их во всем. Но первый поцелуй – точно не плод моего воображения. Я и до того целовалась с мальчиками: в бутылочку играли или я поддавалась секундному порыву, пытаясь перебить засевшее в сердце безответное чувство, или сдавалась перед ухаживаниям, которые льстили и позволяли себя чувствовать привлекательной юной девушкой. Но только тот поцелуй именно с ним я считаю своим первым поцелуем любви. В конце театрального сезона перед моим долгим отъездом на лето у поезда… От счастья из-под ног уходила земля. И мне, тогда 15-летней, казалось, что за лето я еще повзрослею, а осенью мне вообще 16 стукнет, и он перестанет бояться быть со мной.

Мне, конечно, хотелось серьезных отношений. И чтобы он стал моим первым мужчиной. В своих наивных мечтах, отнекиваясь от всех его отрицательных черт, я рисовала себе наше счастливое будущее: пара из двух ведущих артистов театра, совместное творчество и жизнь. И прочее, и прочее… Но каково это может быть, я так и не познала. Осенью, когда мы встретились на сборе труппы, он вел себя так, будто ничего и не было. Я вместе со своей надеждой рухнула с облака иллюзий на каменистую землю реальности. Однако я была стойкая – нас бьют, а мы летаем. Меня хватило в целом на 6 лет этой странной, легкомысленной и порой очень жестокой игры, которая закончилась, лишь когда я переехала в Москву. С глаз долой из сердца вон. Спасибо танцам.

29 октября 2003 года мне исполнилось 18 лет. И я пошла работать в пермский ночной клуб «Space Jam». Как и обещал, меня туда устроил Александр – ведущий с выпускного. Летом после школы у нас даже наметился легкий роман двух творческих, увлеченных людей, но все же мои чувства к моему давнему объекту обожания были слишком сильны, и перейти определенную черту я не смогла. Это не помешало нам с Александром дружить и общаться еще много лет, обсуждая планы, дела и зазноб, пока жизнь без каких бы то ни было разногласий не развела нас молчаливо по отдельным дорогам. У Саши жизнь – настоящая детективная драма: когда рухнул его бизнес, который он строил с юности, выбираясь из бедности, ему пришлось залечь на дно, скрываясь от кредиторов под чужим именем в другом городе, сменить номер телефона и оборвать все связи, чтобы не навредить близким. Даже его мама не знала, где он. Однажды пару лет назад Саша наконец дал о себе знать, хотя я уже и не надеялась и думала с горечью, что его убили. Он собрал свою жизнь по кусочкам заново и осуществил свою мечту – окончил музыкальную школу по классу сольного пения. Женился. У него родился долгожданный сын. Я рада, что у него все хорошо. И я всегда буду Саше благодарна за то, что он вселил недюжинную веру в девочку с очередного выпускного.

Я начала танцевать и зарабатывать собственные деньги. Было не так уж и тяжело. Я работала по пятницам и субботам примерно с часа ночи до трех. Получала 700–800 рублей за смену. Никто не приставал, как мне и было обещано Александром. Уезжала домой обычно на такси. За все время моих поездок домой с работы произошел только один эксцесс. Но тогда меня вез домой не таксист, а молодой человек, сосед по району, который вызвался меня подвезти. Ранним утром на Комсомольской площади машину повело в огромной луже, оставшейся после обильного ночного дождя. Он превысил скорость, и поэтому юз оказался роковым. Мы влетели на клумбу и перевернулись. Но я была пристегнута. В критический момент собралась с силами, поставила руки и ноги в распорку, и просто ждала, сжав губы, чтобы не прикусить язык и не клацнуть зубами, когда машина, совершив пируэт, ляжет на крышу. Потом быстро выбралась. Ноги дрожали, на мне не было ни одной царапины, но спина у меня болела несколько дней. Видимо, случилась компрессия. Хорошо, что быстро приехало ГАИ, нас увезли в участок, я дала показания и поспешила домой. Родители еще спали, когда я добралась, поэтому об этом случае они узнают из этой книги вместе с вами. Я не хотела их волновать. Мне даже удалось выкрутиться, когда днем, пока я отсыпалась, горе-гонщик приехал за своей курткой, которую накинул мне на плечи около участка, а я впопыхах в ней убежала домой. У того парня со мной ничего не вышло. Но не из-за аварии. Мы еще пересекались пару раз, и он имел глупость заявить, что я все равно с ним рано или поздно пересплю. Какая самоуверенность. Или переклинило а-ля: «Авария на-а-с связала, тайною на-а-ашей стала». Больше мы, вестимо, не виделись. Годы спустя, когда он уже стал взрослым мужчиной, то нашел меня в соцсетях и попросил извинения за свое молодецкое бахвальство. Я, улыбнувшись, конечно же, отпустила ему грехи.