Текст книги "Жизнь в эпизодах"

К концу первого курса я подкопила денег и собралась в свою первую поездку за границу – в Турцию. Путевку мы с родителями купили пополам. Чтобы вышло дешевле, мамина подруга свела меня с двумя девушками из Москвы и сделала нам тур с одним номером на троих. Ладили мы с девчонками неплохо, хотя и были очень разными, но не подружились так, чтобы навсегда. Контакты потеряны. Но, может, после выхода книги мы снова найдемся. Интересно, как у них сложилась жизнь. Когда я прилетела из Турции в Москву, у меня не было обратного билета на поезд в Пермь. Я совершенно не помню, почему так вышло, ведь на меня это было совсем не похоже: я – и без обратного билета! Я приехала в кассы Ярославского вокзала, а на ближайшие дни только купе, это слишком дорого. Я взяла билет в плацкарт на поезд отправлением через 4 дня, и на это время меня приютил Алексей Васильев. У него дома был и без меня шалман из моделей и их мамок-нянек, но он не отказал в помощи.

Квартира Леши, сколько помню, всегда являла собой транзитный пункт для восходящих звезд подиума. Он находил девушек по время скаутинга в регионах. Я видела не раз, как это происходит. Бывало, идем, например, в Феодосии по улице, и Леша вдруг: «О, смотри, кажется, модель!» Я говорю: «Где?» А он указывает пальцем на высокую девушку метрах в 100 от нас. Глаз – алмаз. Подходим ближе. И если вблизи объект был так же хорош, как издалека, Леша шел в наступление. Он аккуратно представлялся. Если девушка была с мамой, прежде всего налаживал контакт с ней. Рассказывал, кто он такой и чем занимается. Показывал портфолио и фото моделей, которых уже отправил в Париж, Милан или Шанхай… Фотографировал девушку прямо на улице и оставлял свою визитку. Я иногда ему поддакивала и убеждала находку, что он не проходимец, не извращенец, не маньяк. Наверное, я выглядела в глазах девушек, как мини-сутенер, но старалась вести себя как респектабельный агент. Фотографии Леша отправлял в агентство, некоторые кандидатуры руководство одобряло, приглашало на кастинги в Москву, а когда везло, напрямую на работу за границу. И многие из девушек жили по несколько дней перед отъездом в Лешиной квартире. Короче, набита она была юными моделями с большим будущим и без такового, а также картинами, книгами и шерстью кота по имени Ларсик, названного так в честь любимого Лешиного режиссера – Ларса фон Триера. Свои 4 дня в ожидании плацкарта я тоже прожила там. Благо много места я не занимаю.

В тот же день, когда я ни с чем вернулась из касс, Леша пригласил меня сходить за компанию на кастинг в модельное агентство. Но не участвовать, конечно, мне рост, ясное дело, не позволял, а полюбопытствовать, как все это происходит в Москве. Вот мы идем: выводок юных моделей впереди, Леша во главе процессии, я семеню замыкающей. Приходим в агентство, и я сажусь в коридоре, чтобы глазеть. Все почти так же, как было в Перми, но девушки красивее. Оно и понятно – избранные. Томные с отстраненными лицами или, наоборот, смешливые, по-юношески суетливые, кто со страхом, кто в предвкушении, а кто по-прежнему «на расслабоне». В какой-то момент в холл вышел высокий, статный, симпатичный и очень ухоженный мужчина и голосом степенного властителя быстро и деловито спросил, прямо как на тендере: «Кто тут профессионально танцует? Рост не важен. Работа на выставке одежды». Внутри меня что-то щелкнуло, сознание азартно вычеркнуло из услышанного слово «профессионально», пространство вдруг заиграло новыми красками, воздух сгустился, наполнил мои легкие решимостью, и я, не медля ни секунды, подняла руку, как в школе, и выпалила на выдохе: «Я!» Меня даже не попросили показать, как я танцую. Взяли на работу на 4 дня! Со ставкой 50 долларов в день. Космос!

Стенд польской молодежной одежды «House» располагался в одном из корнеров «Крокуса Экспо» и представлял собой имитацию магазинчика с широким красным прилавком, напоминающим барную стойку. Там я и зажигала. В один из дней мой работодатель, как позже выяснилось, директор агентства, пришел с супервизией. И очень меня хвалил. Шутил: «Вот кому надо было платить сотню!» Модели, которые не танцевали, получали именно столько. Почему высоким платили больше, мне было невдомек. Но я не завидовала, а безоглядно радовалась тому, что у меня есть.

После работы директор расспросил, откуда я и чем занимаюсь, какие у меня планы на жизнь, и предложил заключить контракт, чтобы под покровительством агентства сходить на кастинг на «Фабрику звезд». Я как раз успевала перед отъездом туда заскочить и, конечно, согласилась. Помню, у Останкино тянулась длиннющая очередь, немыслимо огромная, такого я прежде не видала. А нашу группку провели мимо нее через особый вход к определенному времени. В тот год «Фабрику звезд» набирала Алла Борисовна Пугачева. В жюри точно был Юрий Аксюта, остальных я не помню. Они, как и судьи конкурса из моего детства, сидели в полутьме за столом, только не улыбались и лица их были подчеркнуты холодны и непроницаемы. Первый тур – танцевальный – я прошла, а вокальный нет. Может, дело в репертуаре, ведь я сдуру выбрала песню «Hello» группы «Evanescence», а может, я и правда плохо тогда пела. Результат был таков: буквально после трех спетых нот меня остановили и Алла Борисовна сказала: «Спасибо». По ее голосу стало сразу ясно, что это «до свидания». Я не расстроилась. Все, что было в моих силах, я сделала, поэтому поехала домой.

Я и так была счастлива, ведь со мной случилось настоящее приключение, я нежданно-негаданно заработала целых 200 долларов, и нам еще оставили одежду, в которой работали, несколько комплектов. Это обеспечило меня модными и необычными нарядами на год вперед. А бренд из корнера по соседству подарил в знак симпатии крутые купальники, которые я до сих пор ношу! Я познакомилась за то лето с разными интересными людьми. Это настоящее богатство! Но самым важным было то, что я попробовала свои силы в Москве и убедилась в том, что я не из тех, кто стушуется в критический момент.

Шел август. На вокзал меня провожал Леша, мы стояли в тамбуре вагона и говорили о будущем. Я рассказала про контракт. Леша отнесся к этому скептически, попросил быть осторожной и все предложения агентства предварительно обсуждать с ним. Я пообещала быть начеку. На том и простились. Поезд тронулся.

Я вернулась домой. Вскоре начался новый учебный год, а в конце сентября мне позвонили из агентства. Директор настаивал на том, что мне надо переехать в Москву, перевестись учиться в столицу на юрфак в столицу или вообще поступать в творческий вуз. Сказал, что устроит мне просмотры в лучшие ночные клубы, чтобы я могла зарабатывать на жизнь, будет приглашать на кастинги для фотокаталагов, где рост не важен, а жить пристроит в модельную квартиру с 2–3 другими девчонками. А я взяла, да и собралась. Родителей поставила буквально перед фактом. Они, спасибо им, подавили первую реакцию тревоги и согласились, что стоит попробовать, но с условием, что я не брошу учебу. Я и не думала совершить такую глупость. За школьные годы я филигранно научилась сидеть одновременно на 3, а то и 4 стульях без потери качества. К слову, я окончила юрфак на заочном отделении в 2009-м. В кино перед вами выступает специалист по гражданскому праву. Из университета у меня много классных друзей и знакомых, и сложно представить, что, если б я сразу поступила на актерский, этих удивительных людей в моей жизни не было бы.

В 2004-м же в Перми меня ничего не держало. Ни любовь, ни театр. Моя первая любовь неумолимо погибала, отцветало мое многолетнее растение, забыв плодоносить, и тщетные увядшие лепестки чувств растрепал ветер неминуемого разочарования. Я повзрослела, приосанилась и растоптала свои розовые очки. От своего возлюбленного я всегда слышала одно и то же объяснение: «Ты прекрасна, но я не хочу сломать тебе жизнь». А в день моего совершеннолетия он недвусмысленно дал мне понять, что не имеет дел с девственницами. Тогда, пожалуй, я и поставила на своих мечтах о нем жирный крест. Тот одноклассник с выпускного, кандидат в кандидаты на любовь, с которым мы, кстати, поступили на один факультет, меня по большей части игнорировал, на лекциях постоянно лежал на плече у какой-то блондинки с параллельного потока. Все, что было на выпускном – остается на выпускном, прямо как в Вегасе. А другой парень с юрфака постарше на год, в которого я влюбилась на первом курсе, меня некрасиво бросил еще на стадии флирта, закрутил роман с моей однокурсницей. Короче, с мужчинами мне катастрофически не везло. И вышло, что оно и к лучшему. Без привязанностей легче сделать шаг в неопределенность. Что до театра, то со многих ролей меня сняли. Марина Андреевна тогда считала, что для актрисы я слишком ровная и благополучная, юношеское обаяние ушло, а глубины еще не набрала и вообще у меня нет серьезных перспектив.

Я предупредила Лешу о своих планах. На юрфаке оформила свободное посещение. В начале октября 2004-го я резко снялась с якоря, и мы с мамой повезли китайские сумки в Москву. На вокзале я случайно встретила коллегу из театра – Эллу. Она окинула удивленным взглядом мой скарб, расспросила, куда я уезжаю, и я поделилась. Элла за меня порадовалась, сказала теплые слова и сердечно пожелала удачи. Меня это тронуло, потому что вне репетиций мы не общались, мне казалось, что мы совсем друг друга не знаем. Время погодя она приехала в гости в Москву к нашей общей приятельнице, мы увиделись и вдруг крепко подружились. Когда я приезжаю в Пермь, мы непременно видимся, также Элла иногда приезжает ко мне в гости в Москву. Мне важна и ценна ее поддержка. Друзья – это необходимый элемент счастья. И порой дружба проклевывается неожиданно. Нужно только лелеять ростки, доверяя пробившемуся на свет дружескому чувству.

Я не помню, о чем мы с мамой говорили в поезде по пути в Москву. Эх, память такая штука, надо записывать все, особенно то, что, как тебе кажется, точно никогда не забудешь. Волновались ли мы, строили ли планы… Не помню. Но вот что было по прибытии – помню прекрасно, такое не забывается. Прибываем на Ярославский вокзал, выходим на перрон, где нас встречают Леша Васильев и директор модельного агентства, которого, конечно, я известила о приезде. Он-то мне и говорит: «Катя, а где ты будешь жить?» На лбу моей мамы, помимо полезших на него глаз, был еще написанный неровным почерком вопрос: «Это я вас хотела спросить!» Я тоже, мягко говоря, удивилась. За словом в карман не полезла: «А как же модельная квартира?»

– Ой, да мы не успели ее сформировать. Надо кое-кого переселить. Дня через 3–4 будет готова. Леша, Катя поживет у тебя денька три?

Леша и в этот раз не отказал. Интересно, если б он сразу знал, что три дня выльются в 8 месяцев, согласился бы? Дело в том, что ни в какую модельную квартиру меня так и не поселили, кастингов от агентства тоже почти не было, да и на тех, куда я попадала, я молилась, чтобы меня не взяли. Белье да глупая реклама.

Потом агентство и вовсе утратило ко мне интерес вместе с его директором, на подмигивания которого я не стала отвечать. Босс – табу. Женатый босс, к которому нет глубоких чувств – «тем более – тем более»! Лучше все на стадии невинного флирта обрубать и не давать повода. Игра «подам надежду, но не сниму одежду» – не для меня. И мне всегда было легко отказываться от подобных способов продвинуться. Не отрицаю, что, возможно, я просто ни разу не влюблялась в мужчину, который к тому же мог бы мне еще чем-то помочь. А может, у меня в сознании изначально стоит какой-то фильтр, поэтому я не влюблялась в тех, в кого по тем или иным причинам во имя собственного душевного благополучия было «ну нельзя». И не исключаю, что просто-напросто не умею мужчинами вертеть. Жалею ли об этом качестве? Скорее, нет. На мой взгляд, чувствами, даже такими простыми, как половое, не стоит жонглировать. Хочешь – делаешь. Не хочешь – не надо. Я не компостировала мужчинам мозги. Я уважаю их принципиально и ценю мужское внимание. А когда уважаешь, зачем юлить. Перспективы взаимоотношений обозначала сразу. И если при этом им хотелось продолжать общаться – общалась, пока им не надоедало «дружить». У меня есть друзья среди мужчин, которые никогда не были моими любовниками, и заобщались мы не по Чехову («Женщина сначала приятель, потом любовница, а потом уже друг», «Вишневый сад»). И я надеюсь, что если за 10–20 лет половой вопрос не внес смуты в наши отношения, то этого уже и не произойдет.

В том случае ничего, кроме деловых отношений, меня не интересовало. Поскольку ожидания наши не соответствовали друг другу, понемногу сотрудничество сошло на нет. Но прежде чем поставить на мне крест, директор успел внедрить меня в тусовку go-go танцоров и сунуть в продюсерскую фирму композитора Юрия Чернавского. Как мне тогда казалось, по принципу «на тебе, Боже, что людям не гоже» и для очистки его совести. Там я занималась с детьми английским, на котором они пели, и танцами. Когда я приходила на работу, за закрытыми дверьми студии звукозаписи постоянно кто-то пел. Чаще всего это были одни и те же ребята: таинственная девушка лет 15, с которой я так ни разу, кажется, и не поговорила, да и виделась мельком, встретившись в дверях, и мальчик лет 7. Пели они оба здорово, особенно девушка. Но, насколько знаю, она занималась без перспектив выступлений и карьеры в шоу-бизнесе, потому что у нее было кожное заболевание, а сама она была патологически застенчива, но голос… заслушаться.

В свободные часы в студии я тоже пела. По-моему, чудовищно. У меня был диск с записью моих посягательств на R’n’B, но он потерялся, может быть, к лучшему. Не надо это слышать человеческому уху. Раза 2–3 мы имели личную беседу с Чернавским в его вечно прокуренном кабинете. Обо всем и ни о чем. С нужным там стилем пения, не имея образования, я справлялась средне-паршиво, но он хвалил мой английский, и то приятно. Я занималась с детьми, поэтому у меня даже была небольшая зарплата. Раз в месяц, заполняя расходник, мне выдавала ее Наталья – старшая дочь того самого режиссера легендарного фильма «Д’Артаньян и три мушкетера» Георгия Эмильевича Юнгвальд-Хилькевича. Ну вы понимаете, к чему шло дело…

Эпизод 7
Своя

Мама плакала в трубку. И солнечный мартовский день веселился на улицах Москвы неуместно. Мамин день рождения. Единственный на памяти Кати, который не праздновали. И даже просто поздравить маму не поворачивался язык. Из Киева позвонили и сообщили, что надо ехать прощаться – бабушка впала в кому и врачи сказали, что нет смысла держать ее на аппарате искусственного дыхания. Почти месяц борьбы с проблесками надежды, и все-таки конец. А дед молодцом, говорят, выздоравливает.

Катя шла по Кутузовскому проспекту, разговаривая с мамой, как во сне, и спешила на очень важную встречу, которая тоже была похожа на сон. Усилием воли горевание надо было отложить. С ней попросил знакомства знаменитый режиссер. Его самый известный фильм Катя знала наизусть и прилипала к экрану телевизора всякий раз, когда его показывали. И близкая встреча с создателем любимой с детства кинокартины казалась совершеннейшим чудом. А как же просто все вышло. На работе Катя снялась в деморолике, так же, как и ее ученики, но, помня об ограниченных возможностях своего вокала – без особенных целей и мыслей, что это может вылиться во что-то серьезное, а так, для пополнения базы данных. Записали в студии с коллегой кавер на дуэт Рики Мартина и Кристины Агилеры. В репетиционном зале сообразили что-то типа клипа: сваяли на коленке импровизированный танец, сняли и нехитро смонтировали. А потом администратор Наталья показала ролик в числе прочих своему отцу-кинорежиссеру. И вот Катя приближалась к Театру кошек Куклачева на встречу с ним.

В предбаннике театра, глянув на часы, Катя вынуждена была закончить разговор с мамой. Когда она нажимала сброс, она еще слышала ее удаляющийся плач. Катя представила, что сейчас происходит дома, как папа собирает сумку, чтобы отправиться проститься со своей мамой. Жестоко, несправедливо… Мелькнула мысль, почему же она не поехала в Киев, пока бабушка была в сознании. Улучшение оказалось обманчивым. А теперь уже никогда она не сможет ей рассказать, как много интересного происходит вокруг. И маму так жалко, день рождения… Ей наверняка, как всегда, присылают букет за букетом, а она даже не видит цветов из-за слез. Сунув телефон в карман порывистым, отсекающим движением, Катя спрятала в темноту до времени и свои горькие мысли. Надо было идти и продолжать проживать свою жизнь. Шагнув за порог театра, Катя как будто забыла о трагических новостях. Каждый уголок притихшего в дневной час театра казался дружелюбным. Лоснились на солнце бархатные портьеры, в столбах света от окон умиротворенно кружилась пыль, пол под ногами мягко поскрипывал. Воздух был плотным и теплым, но не душным. Рука, замерзшая во время разговора на улице, начала отогреваться в уюте. Миловидная гардеробщица приняла вещи и проводила в зрительный зал.

Прямо у входа на первом сиденье сидел мужчина. «Ну здорóво», – сказал он тоном давнего знакомца. Катя увидела его сразу крупным планом: по-дедморозовски, сказочно седовласый, усатый, с ухоженной бородой, хитрым прищуром карих глаз и загадочной улыбкой. Слегка подбоченясь, он привстал для приветствия, и хотя у соседнего сиденья стояла трость, он ею не воспользовался. Затем снова сел, элегантно, очень по-киношному, закинул ногу на ногу. И продолжил изучать Катю приветливым и легким взглядом человека, ожидания которого оправдались. Они поговорили недолго. О том же, о чем обычно Катю спрашивал каждый новый человек в этом городе. Голос у него был мягкий и хрипловатый. Он беспрестанно юморил и будто одобрял каждой новой фразой их встречу. Потом звучно и весело хлопнул перед Катей папкой со словами: «Ну на, читай! До встречи на пробах! А сейчас мне пора рисовать кошкам сцену».

Катя вышла на улицу окрыленная. Ей не терпелось зайти в метро, если повезет, сесть в вагоне и начать читать врученный ей самим Юнгвальд-Хилькевичем сценарий. Когда она влетела в поезд, то сразу заняла место. Сунула было руку в сумку, чтобы достать папку, но вдруг подумала, что впереди две станции пересадки и придется прерываться. Нет, не таким должен быть этот волшебный момент. Она добралась до дома. Принялась сперва кормить кота Ларсика и, пока варила брикет минтая, нетерпеливо поглядывала на соблазнительную папку. Заварила чашку черного чая с ложечкой сахара. Надкусила купленную в переходе метро слойку с абрикосом. Проглотила кусочек, не жуя, так, что язык едва успел ощутить сладость ягоды, и, победно присербнув из горячей чашки, стряхнула с пальцев крошки. После перекуса тщательно вытерла руки полотенцем и вместе с папкой под мышкой, чашкой в руке и слойкой на блюдце сбежала из кухни от минтайного духа подальше. Этот момент не должен пахнуть минтаем. Пусть будет только черный цейлонский и абрикос. И немножко Ларсика. Усевшись на диван в гостиной, достала из папки стопку листов формата А4. На титульном листе черным по белому звенели буквы: «Адам и превращение Евы».

Она начала читать. И на каждой странице, в каждой сцене видела себя! «Вот уж точно Георгий Эмильевич, вы на мой счет не ошибаетесь, я – то, что вам надо. Дайте только пробы!»

* * *

Мне кажется, в моей жизни не было больше такого же насыщенного энергией перемен периода. Я очень хочу снова испытать это чувство, когда явственно слышится поступь судьбы и кажется, что кто-то могущественный и мудрый, отрегулировав на переходе время горения зеленого света светофора, берет за руку и переводит через дорогу, а там – новая жизнь.

Сама того не зная, вернее, нецеленаправленно, я готовила почву много лет, а потом несколько благоприятных факторов сошлись и она начала плодоносить мне в ответ. Проклюнулись ростки и бешено пошли в рост. Танцы, английский, актерское мастерство – все это мне вдруг и разом пригодилось. И я была тогда очень уверенной в себе, больше, чем сейчас. Я твердо верила в то, что меня, когда придет пора, непременно оценят по достоинству, и ничего не боялась.

Я не могу сказать, что моя жизнь в Москве до первой роли в кино была очень трудной. Мне нечего вам рассказать такого уж душещипательного и драматичного, по крайней мере, так я сама воспринимаю свое прошлое. На вокзале я ни разу не ночевала и от голода не страдала, потому что мне сразу дал приют Алексей Васильев: и стол, и дом, – и никогда не попрекнул куском хлеба. Когда уезжал в долгие командировки, он оставлял мне свой годовой проездной на метро. Однажды я его, к своему стыду, потеряла. А Леша пожурил, конечно, но денег с меня не потребовал. Хотя для него это был очень ощутимый урон. Я старалась не быть бесполезной нахлебницей. Помогала ему с приезжими девчонками во время недель моды, убирала в квартире, ухаживала за котом.

Когда я начала зарабатывать побольше, моей первой серьезной покупкой стал подарок Леше – микроволновка. Очень хотелось сделать для него что-то приятное и полезное. Надо было видеть, как я ее тащила по метро с Горбушки на Пролетарскую. На такси, как всегда, решила сэкономить. Я вообще довольно долго не могла впустить в свою голову мысль, что такси – это не роскошь. Даже когда уже снималась в сериале «Катя» в главной роли, ездила только на метро. Метрополитен, особенно московский – прекрасный вид транспорта. Чисто. Зимой – не холодно, летом – не жарко. Быстро. Всегда можно четко рассчитать время и быть пунктуальным. Я и сейчас иногда езжу на метро, спасаясь от пробок. В сочетании с электросамокатом – это двойной удар по опозданиям. Но, когда метро – единственно доступная тебе возможность добраться куда-то, к нему относишься прохладнее, например, когда тащишь в руках почти половину собственного веса – микроволновку или китайскую сумку с мамиными заготовками. Но я справилась, с множественными остановками для передышки дотащила домой и была очень горда собой и своими мышцами, а главное – мне так хотелось поблагодарить Лешу, и я радовалась, что смогла сделать ему подарок.

Итак, крыша над головой была, еда была, метро стоило всего 5 рублей за поездку (а сейчас 60!). И все было бы совершенно прекрасно, если бы из-за моей собственной невнимательности и неосмотрительности меня не обкрадывали.

Случалось это часто. Поначалу, когда я работала в ночных клубах, я ждала после окончания работы открытия метрополитена, чтобы не отдавать треть заработанного за такси. И вот как-то раз сэкономила так сэкономила. В 5 с чем-то утра после смены села в поезд на Пушкинской и задремала, да что уж там, почти вырубилась от усталости, и у меня вытащили телефон. Как я плакала! Покупка нового телефона – катастрофа для бюджета. И сдался им этот видавший виды телефон, а для меня это была весомая потеря, стоившая нескольких зря отработанных ночей.

Я волновалась, что родители меня потеряют, не дозвонившись. В ту ночь я не поспала совсем, к самому открытию магазинов поехала покупать новый мобильник и восстанавливать сим-карту, а потом сразу на репетицию в театр. Хороша я была тем утром на занятии хора, можно представить. Когда произошел этот случай, я уже снялась в первой роли и работала в театре у Владимира Назарова, съехала от Леши и снимала квартиру с подругой Машей на Ростокинской. Но после первого фильма целый год я нигде не снималась, и с деньгами было туго, бюджет совершенно не позволял незапланированных покупок. Мама с папой при острой необходимости, конечно, присылали мне денег, но просила я об этом нечасто, только если уж совсем прижимало. В основном справлялась сама. Не про все украденные телефоны знали мои родители, а их у меня стащили аж три штуки. Один раз из сумки во время примерки на ВДНХ в обувном киоске. И так искусно! Я даже подумала, что у них там сговор с продавцом. Про второй случай уже рассказала. А в третий раз это произошло году в 2009-м. Я вышла из такси, чтобы пересесть в метро из-за пробки, телефон при выходе из машины был точно в кармане шубы, но не успела спуститься по лестнице перехода на станцию, как он исчез. Тогда я больше расстроилась из-за утраченной переписки, поскольку к тому времени начала уже стабильно сниматься и предстоящие расходы на новый телефон не страшили.

Самый обидный случай произошел в магазине дешевой одежды, опять же, на ВДНХ. Я тогда только получила зарплату: в 2005 году артистка-вокалистка 10-го разряда зарабатывала 4500 тысячи рублей в месяц. И я пришла прямо в день зарплаты приодеться. Рэйлы в магазине стояли плотными рядами. Народу было совсем немного. Мимо меня по ряду прошла девушка. Я еще подумала: «Зачем она полезла именно в этот ряд, можно же было подождать…» Зашла в примерочную, а кошелька со всей зарплатой и нет. Спасибо, телефон оставили. Видимо, чтобы я могла постоять на остановке маршрутки и порыдать маме в трубку, кляня себя за неосмотрительность и мир – за циничность воров. Когда отнимают с трудом заработанное, да еще в магазине стоковой одежды не лучшего пошиба – это так гадко. Мама меня утешала. Вспоминая о той ситуации, она говорит, что ей было меня тогда очень жалко, но она едва сдерживала улыбку, потому что случившееся совсем не казалось ей большой проблемой. Она спросила: «Доча, что случилось?» Я, захлебываясь слезами, сказала: «У меня вытащили всю зарплату».

– Сколько?

– Ой, много. 4500.

Я все мерила танцами. Для меня это было целых три бессонные ночи в ночном клубе.

– Катенок, это ерунда. Иди завтра на Главпочтамт, переведу «до востребования».

Я не любила просить у родителей денег, и мне всегда было стыдно их подводить. Впервые чувство сжигающего стыда перед родителями я испытала, когда у меня еще в Перми увели совершенно новую дубленку. Стоила она очень много – аж 12 тысяч. Как раз случился кризис 1998 года, и для моей семьи это были огромные деньги. Но мама считала правильным, пока вещи еще продавались по старым ценам, купить мне что-то красивое и теплое на зиму. В тот злополучный день я сидела перед входом в «Код» в ДТЮ и ждала после школы начала занятий, никого в студии еще не было. Я доедала своей перекус: кефир и кукурузные хлопья. И, видимо, что-то было с кефиром не так, потому что у меня жутко прихватило живот, и я еле добежала до туалета этажом ниже, оставив вещи на сиденье. Когда вернулась, дубленка пропала. Я тут же подняла шум, но злоумышленников мы не нашли. Состояние мое было скверным. Во-первых, в моей юной голове не укладывалось, как такое могло произойти в храме детского творчества. Во-вторых, я почему-то испугалась, что родители сочтут происшедшее знаком, что мне не стоит ходить на кружок. В-третьих, лишиться такой чудесной вещи было очень досадно.

По звонку приехал папа с моей старой искусственной шубой. Это сейчас «чебурашки» в моде, а тогда… Папа не ругался, но глаза его были будто стеклянными и из серых превратились почти в голубые, что всегда с ним случалось, когда он сильно грустил или тихо злился. Драматизму ситуации придавало то, что я перепутала расписание и меня вообще не должно было быть в том коридоре, когда рядом оказались искатели легкой наживы. Дома папа сообщил маме о потере, налив ей предварительно 50 граммов. Она так горько плакала, что я не знала, куда себя деть от стыда, ведь я успела поносить вещь, купленную за половину маминой зарплаты, всего неделю. О покупке чего-то на замену я не заикалась. Носила старое, потом появился пуховик. А подобной, как украденная, да и вообще дубленки, у меня больше не было. Одним глазком посмотреть бы на судьбу всех выбывших из владения вещей, узнать, кто купил мои телефоны или что за девочка носила мою дубленку… Просто любопытно.

В детстве деньги казались мне чем-то очень серьезным, вселяющим сакральный страх перед их нехваткой и трудно идущим в руки и оттого наделенным страшной властью. Кризис 1998-го ударил по нам жестко. 17 августа 1998 года мы с папой возвращались с Украины, ехали в поезде. Сидим на боковушке. И папа говорит: «Если мама не перевела деньги за квартиру в доллары, ох, плохо нам будет, Катенок». Вид у него был беспомощный, как у цыпленка под дождем. И его подернувшиеся голубым льдом тревожные глаза вселяли в меня беспокойство, меня одолевало жутковатое предчувствие. На перроне в Перми нас встречала мама, бледная и заплаканная. Я все поняла. То, что мы выручили за продажу квартиры в Инте, в один миг обесценилось.

Мама надолго погрузилась в чувство вины за то, что чуть ли не единственный раз в жизни не послушалась своей интуиции, не сняла сбережения со сберкнижки и не купила валюту, а решила дождаться нашего приезда и все решить вместе с папой. Кто знал, что шандарахнет именно в тот день, когда мы ехали в поезде домой! Папа на момент дефолта еще не успел найти работу в Перми, а в новых условиях это стало невозможно, полгода на бирже занятости – и до свидания. Повезло, что мама, будучи на хорошем счету в службе судебных приставов, не попала под сокращение. Понемногу свыкались с реалиями нашего положения. Родители пытались вложить хоть куда-то обесценившиеся рубли. Мешки с мукой и сахаром, растительное подсолнечное масло, топленое сливочное, закупаемые впрок – все эти атрибуты финансового коллапса огромной страны с общенациональным рефлексом гречки-тушенки, срабатывающим безоткатно в смутные времена, стали нашей реальностью. В какой-то момент мы с мамой решили, что можно купить мне золотые серьги. Уши у меня были не проколоты, но я подумала, что, возможно, настал момент. И мы купили мне в ювелирном магазине пару золотых сережек с фианитами и колечко. Пришли домой, я показываю их папе, протянув на ладошке, и говорю: «Папуль, смотри, какие красивые». Папа бросил на них взгляд, вдруг сел на диван, уронил голову в ладони и заплакал, сдавленно и безутешно. Прокалывать уши я перехотела. К слову, сделала это только в 29 лет. А тот комплект уехал к старшей сестре в Питер.

Благодаря маминой зарплате и папиной шахтерской пенсии мы не бедствовали, но я считала гиперважным экономить. В то время спровоцировать убытки в семье для меня было страшно.

Однажды на даче у друзей, году в 1999–2000-м, папа учил меня водить. Он необычно резко что-то сказал в процессе, и я по классике перепутала газ с тормозом и уложила наше авто бочиной в кювет. Полетел глушитель. Мне сказали, что заменить резонатор будет стоить 3000 и что теперь поездку во Францию с классом придется отменить. Помню, как я лежала на диване, обливала подушку горячими слезами, мне хотелось рвать на себе волосы, и я всеми фибрами души ненавидела себя за ошибку. Не знаю, может, это именно тот эпизод, который стоило бы проработать у гипнолога, потому что до сих пор водить машину я не имею ни малейшего желания.