Текст книги "Детокс"

Глава 6
Свободное падение

 
I was alone falling free
Trying my best not to forget
What happened to us
What happened to me
What happened as I let it slip
 

Placebo «Meds»

В течение нескольких следующих дней я пребываю в странной апатии. Я просыпаюсь в обычное для себя время, собираюсь и еду в институт: пять остановок в метро по одной ветке, пересадка, ещё одна остановка… Я сижу на лекциях и честно пытаюсь всё записывать. После еду к Ленке и просиживаю с ней до того времени, пока её родители не возвращаются с работы. И иду домой.

Я чувствую постоянную, непрекращающуюся усталость: кажется, именно усталость делает меня такой безразличной ко всему. Один раз я прогуляла первую пару – просто уснула в метро и спала, пока меня не разбудили на конечной. Я больше не пытаюсь быть милой и приветливой с одногруппниками, я вообще стараюсь с ними не общаться. Прямо рядом с институтом – Обводный канал, и на переменах я прихожу на набережную. Мёрзну на ветру, курю и смотрю, как в канале плавает всякая дрянь – от пивных бутылок и сигаретных окурков до сломанных стульев.

И с Ленкой я больше не общаюсь. Она разговаривает со мной и пытается меня расшевелить, она всё время предлагает не сидеть дома, сходить куда-нибудь – как она не понимает, я так устала, я еле-еле добралась до её дома и просто не в силах идти куда-то ещё! Кажется, она старательно избегает разговоров о Дэне. По крайней мере, не грузит меня рассказами об их отношениях и выходит из комнаты, когда он звонит. Я задаюсь вопросом, когда же они встречаются – вероятно, вечерами, когда я ухожу домой. Мне хочется спросить её, как у них дела, хочется сказать, чтобы она перестала глупить и шифроваться, всё равно это ничего не меняет. Но стоит мне открыть рот, и слова застревают в горле.

Я прихожу домой настолько обессиленная, что сразу ложусь спать. Засыпаю моментально, сплю мёртвым сном до самого утра и всё равно чувствую себя безумно уставшей. Мама перестаёт подозревать меня в пьянстве и начинает думать, что это какая-то болезнь. Но это просто усталость. Просто безумная усталость. Правда же?

У меня такое ощущение, что я, как Белоснежка, сплю в гробу зачарованным сном, а гроб на дне морском. И надо мною километры воды… И никакой принц не пробьётся сквозь эту водную толщу, чтобы поцеловать меня, и самой мне не под силу выбраться.

Но Ленка так не считает, и однажды, придя к ней, как обычно, после занятий, я с удивлением обнаруживаю приготовления к вечеринке.

– Пятница, – поясняет Ленка. Её родители в последний раз уезжают на дачу на все выходные, и это нужно отметить.

Мы выпиваем по паре коктейлей. Ближе к семи вечера подтягиваются Серёжа и Дима – старые друзья, которых я знаю ещё со школы и которые видели меня во всех возможных состояниях. Включается музыка, алкоголь льётся рекой: с коктейлей мы переходим на коньяк. Мне вот-вот должно стать хорошо и весело, и действительно – в голове приятно шумит, и я смеюсь над шутками, которые отпускают ребята. И всё равно такое ощущение, как будто всё это, – музыка, и голоса ребят, и смех, – доносится до меня словно сквозь толстый слой ваты.

– Включите Дельфина, пожалуйста, – прошу я, когда заканчивается очередная песня.

Серёга тянется к ноутбуку, но краем глаза я вижу, как Ленка качает головой, прикладывая палец к губам – мол, не надо.

Это становится просто смешно.

Я сползаю с дивана, на котором просидела всё это время, и сама иду к компьютеру.

– Не будь глупой, Лен, – говорю я, пока выбираю песню.

Под начальные аккорды «Синей Лирики» возвращаюсь в свой угол дивана, прислоняюсь к подголовнику и прикрываю глаза.

 
Я убиваю себя каплями бутылочной мечты
И я наверно умру от алкогольной тоски
Плесень ностальгии сожрёт меня дотла
И во всём этом ты виновата одна…
 

– Давайте теперь что-нибудь повеселее, – преувеличенно бодро говорит Ленка спустя пару минут. Песня закончилась. Я не умерла.

– Я на секунду. В туалет. Вы сами выбирайте.

На кухне у Ленки я примеряюсь к ножам и, наконец, выбираю, кажется, самый острый. Ноги плохо держат, так что я опускаюсь на пол и приставляю лезвие к венам. Это так глупо, но кажется сейчас таким естественным, таким логичным. Я не собираюсь убивать себя, просто нутром чую, что только физическая боль сможет утишить ту, другую, внутреннюю боль, которая напала на меня внезапно, исподтишка, и грызёт безжалостно, словно дикий зверь. Я хочу зажмуриться, но в последний момент передумываю. Мы никогда не закрывали глаза, когда целовались. Так что я делаю глубокий вдох и медленно провожу лезвием по венам. В первый момент чертовски больно, нож выпадает у меня из рук, и я крепко сжимаю зубы, чтобы не вскрикнуть. А потом просто смотрю, как ярко-красная кровь заливает идеально чистый Ленкин кухонный пол. Это зрелище завораживает, я не знаю, сколько это длится – какое-то очень долгое мгновение.

А потом на кухню выскакивает Ленка, и вот она как раз кричит, да что там кричит – истерически орёт, так что ребята моментально оказываются тут же. Всё моментально приходит в движение, Дима усаживает меня на стул, ревущая Ленка мечется по квартире в поисках бинтов и перекиси, а я думаю, как это глупо – самоубийцы ведь обычно запираются в ванных или в своих комнатах, оставляют записки, что там ещё они делают? Но я же не собиралась убивать себя? Или всё же собиралась?

А потом совершенно неожиданно приходят слёзы. Я плачу и плачу, плачу так, как не плакала никогда в жизни, так, что у меня закладывает уши, из носа течёт, а голова начинает просто раскалываться. Я плачу, пока Дима перевязывает мне руку, а Ленка вытирает кровь с пола, плачу, пока ребята спорят, нужно ли идти к врачу, чтобы наложить швы, плачу, пока они вливают в меня, одну за одной, три рюмки коньяка… Я плачу, пока слёзы не кончаются, а потом прошу две таблетки аспирина и начинаю собираться домой.

* * *

Мне дают аспирин, но домой, естественно, меня никто не отпускает. Ленка клянётся, что больше глаз с меня не спустит. Пока я пытаюсь хоть как-то привести в порядок своё зарёванное лицо, Серёжа бежит за ещё парой бутылок коньяка. Ленка уговаривает меня рассказать ребятам мою историю – в терапевтических целях, как она выражается. Ей кажется, что, если я проговорю всё вслух, то смогу что-то понять – или мальчики смогут что-то подсказать.

Я киваю, как послушная девочка, и начинаю рассказывать, запивая слова коньяком. Я рассказываю и рассказываю, и наше с Ромой недолгое совместное прошлое встаёт перед глазами как живое: все прогулки и шутки, все летние вечера и все крышесносные поцелуи. Я рассказываю и понимаю только, каким всё это было чудесным. Я по-прежнему не могу осознать, что всё закончилось, и не могу сообразить, почему.

Покончив со своей печальной историей, я смотрю на ребят, но они молчат. Возможно, им нечего сказать, а может, они, как и большинство, думают, что Рома «воспользовался» мной, «поматросил и бросил»… Боги, какая чушь! Что они знают о Роме? Что они знают о нас? Ничего…

Я сожалею о том, что вообще начала говорить. Боль вгрызается в меня с удвоенной силой – и отступает волнами, смываемая литрами крепкого алкоголя. Мы снова слушаем музыку – ДДТ, и Наутилус и даже Pink Floyd, и постепенно меня начинает клонить в сон. Мы так и засыпаем все вместе на большом диване Ленкиных родителей. Я посередине, и, уже проваливаясь в сон, я чувствую некоторое успокоение. Приятно быть в окружении друзей, людей, которым на тебя не наплевать, которые могут выслушать, поддержать и помочь. Я чувствую себя в безопасности.

Утро предсказуемо ужасно. У всех кошмарное похмелье, а у меня, помимо всего прочего, дико болит рука. Я отправляю мальчишек в магазин за коктейлями и в ожидании разматываю бинты и разглядываю запястье. Не так уж и плохо. На самом деле, просто ужасно. Я отстранённо размышляю о том, останутся ли шрамы, и как я собираюсь скрывать их от мамы и всего мира. Плевать.

Мальчишки возвращаются, я выпиваю первую баночку коктейля и, – по крайней мере, физически, – мне сразу становится лучше. Как хорошо, что Рома научил меня опохмеляться, – думаю я, и мысль тут же отзывается болью. Чтобы отвлечься, я пытаюсь споить баночку Ленке, которую адски мутит. Это удаётся с огромным трудом – и почему каждый думает, что сам знает, что для него лучше? В конце концов Ленка веселеет, а её лицо из бледно-зелёного снова становится нормальным. Вот и хорошо.

Всё. Вечеринка закончилась, моя истерика закончилась, и больше мне нечего здесь делать. Всё, чего мне сейчас хочется (за исключением, конечно, возвращения Ромы) – это быть одной и планомерно напиваться под грустные песни Дельфина. Или Вилле Вало.

Внезапно меня осеняет идея – такая безумная, что я даже приободряюсь. Что, если пойти сейчас домой через парк? Что, если заглянуть в магазин, взять пару коктейлей, а потом усесться на ту самую скамейку, где я сидела, когда мы познакомились, и вставить в уши наушники? И что, если под звуки «Join Me» ко мне подойдёт молодой человек и скажет: «Здравствуйте»?

Я улыбаюсь своим воспоминаниям и начинаю собираться, но тут мой план сталкивается с неожиданным препятствием: Ленка категорически отказывается отпускать меня одну. Я хихикаю до того момента, как понимаю, что она говорит абсолютно серьёзно, и ребята с ней согласны. Здорово я их вчера напугала.

Однако это было вчера, а сегодня я совершенно не собираюсь сводить счёты с жизнью. Сегодня я жду чуда, а они мешают ему случиться. Я повторяю, как попугай, что это просто глупо, что они всё равно не смогут постоянно водить меня за ручку и следить за мной двадцать четыре часа в сутки, я улыбаюсь и уверяю, что со мной всё в порядке, я уже близка к истерике, но они неумолимы. В итоге я отправляюсь домой под конвоем. Чуда не происходит.

* * *

И с тех пор боль не исчезает. Раз напав, она и не думает отступать. Я жду, что вернётся апатия и безразличие, молюсь, чтобы они вернулись, но куда там. Большую часть времени я чувствую такую тоску, что хочется буквально выть волком.

Добрую половину воскресенья я сплю. Мне снится лето, и снится детство, снится школа, и Влад, и Рома… Сны такие хорошие и тёплые, что мне совсем не хочется просыпаться, я буквально заставляю себя спать ещё и ещё. Но всему приходит конец, ближе к пяти вечера я всё же выныриваю из летаргии, и реальность обрушивается на меня во всей своей неприглядности.

Я пялюсь в телевизор. Шатаюсь по дому. Курю, уже не заботясь о том, что мама может учуять запах дыма. Пытаюсь прибраться в комнате, но всё буквально валится из рук. Подумываю почитать институтские лекции, но любое упоминание об институте вызывает у меня рвотный рефлекс. Звоню Ленке, но она занята с родителями, а потом встречается с Дэном. Я мрачно ухмыляюсь тому, как ненадолго хватило её заботы и опеки. О вчерашнем я стараюсь вообще не думать.

Но ничего не помогает, мне не делается легче, ни на грамм. Ближе к восьми вечера я не выдерживаю и сбегаю из дома под предлогом покупки тетрадок. Иду прямиком в магазин, где покупаю три больших банки Ред Девила. И только тогда понимаю, что мне становится легче дышать.

Дома я включаю Дельфина и под его песни просто пью. И плачу. Ещё иногда я вылезаю покурить, стараясь, чтобы мама не заметила моих зарёванных глаз. Но больше всего я плачу, потому что воспоминания накатывают волнами, одно за другим, и мне никак их не остановить и никуда от них не спрятаться. Под воздействием алкоголя и песен Дельфина я вспоминаю мельчайшие подробности наших с Ромой встреч. Я всё ещё пытаюсь размышлять, анализировать, всё ещё пытаюсь понять, в какой момент и почему всё пошло не так. Но очень скоро я устаю от этого. Всё кончено, кончено, какая теперь разница, почему так получилось?

Первый Ред Девил заканчивается аккурат когда мама заглядывает в комнату, чтобы пожелать спокойной ночи. Я прикрываю пустую банку учебником по логике и бодро улыбаюсь, надеясь, что мама не заметит моего безумного вида. К счастью, она только напоминает завести будильник и собрать сумку с вечера. И не засиживаться допоздна. Конечно.

Когда она уходит, я смотрюсь в зеркало. Я всё ещё очень хорошенькая, я нисколечко не изменилась с лета, с тех времён, когда так безумно нравилась Роме. Просто я совсем распустилась, расклеилась, просто стала нюней и мямлей – кому же может понравиться такая девушка? Но всё можно исправить, ведь я по-прежнему остаюсь самой собой!

Я выключаю Дельфина, настраиваю на радио Европу Плюс и, попивая второй Ред Девил, начинаю строить планы. Прежде всего, нужно быть общительной и весёлой, и ни словом, ни жестом не выдавать, как мне без него плохо и как я по нему скучаю. И нужно хорошо выглядеть! Потягивая коктейль и вполголоса подпевая песенкам, я подбираю одежду на завтра, думаю о причёске и макияже. Каждый раз, когда в душу начинает закрадываться червячок сомнения, я делаю большой глоток из банки. Вероятность того, что я увижу завтра Рому, стремится к нулю. Глоток. Ну и что? Зато потренируюсь быть самой собой, прежней. К тому же, а Ленка мне на что? Я же в любой момент могу попросить её устроить мне встречу с Ромой! Но ведь Рома ясно дал понять, что всё кончено. Дело не во внешности… Глоток. Конечно, дело не во внешности. Дело в том, что я стала бегать за ним, как преданная собачка, и совершенно потеряла себя – ту девушку, которая ему нравилась, да что там, в которую он был влюблён. Но теперь я это исправлю. А вдруг ничего не получится? Глоток…

Открывая третью банку, я полна оптимизма. Всё получится, всё будет даже лучше, чем прежде, ведь такие отношения просто так не заканчиваются. Глоток, ещё глоток, я уверена в себе, я счастлива своим будущим счастьем и готова бежать к Роме прямо сейчас.

К сожалению, на часах три ночи, и прямо сейчас бежать мне некуда. Приходится ложиться в постель и пытаться заснуть. Я стараюсь думать только о хорошем, развлекаю себя мечтами о счастливом будущем, но Ред Девил – суровая вещь, когда нужно поспать. Меня начинает потряхивать, постоянно хочется пить, и ещё часа два я ворочаюсь с боку на бок, пока, наконец, не проваливаюсь в беспокойный сон.

Пробуждение ужасно. Мне плохо, и вот теперь-то по-настоящему хочется спать! Все вчерашние планы и мечты кажутся полным бредом, я уже и не помню, что нарисовало мне подпитанное алкоголем воображение, зато отчётливо помню Ромины слова о том, что всё кончено, кончено навсегда. Я с раздражением отпихиваю от себя приготовленную одежду и косметику, а о тетрадках и учебниках даже не вспоминаю. Всё, на что меня хватает (и на что у меня хватает времени) – это умыться, вычистить зубы и слегка припудрить тёмные круги под глазами. Мир – полное дерьмо.

Об институте даже речи не идёт, хотя я честно погружаюсь в метро и проезжаю ровно одну остановку. Именно в этот момент я понимаю, что больше сегодня не выдержу – ни давки в транспорте, ни института, ни похмелья. Вылезаю из метро на Парке Победы и смотрю на часы – начало девятого. Ленке звонить ещё рано, поэтому я иду в ближайший магазин и покупаю себе маленькую баночку Ред Девила – просто чтоб поправить здоровье. Я планирую выпить её на скамейке в парке, совершенно забыв о том, что лето закончилось и на дворе конец сентября. Через пару минут мои зубы начинают стучать, а руки так немеют от холода, что я почти роняю свой коктейль. Тогда я перемещаюсь к входу в метро, встаю так, чтобы меня обдувало тёплым воздухом из вестибюля и делаю вид, что кого-то жду.

Может, я действительно жду кого-то? Есть только один-единственный человек, которого я хотела бы сейчас видеть, но меня пробирает противная дрожь при мысли, что Рома может увидеть меня такой – неприбранной, с баночкой Ред Девила в полдевятого утра, сиротливо жмущейся к теплу. Не знаю, чего мне хочется больше – заплакать от жалости к себе или из духа противоречия напиться ещё больше. В любом случае, уже почти девять, слава всем Богам. Я закуриваю и набираю Ленкин номер.

– Ты собираешься сегодня идти учиться?

– Не знаю, – зевает в трубку Ленка. – А что?

– Можно, я зайду?

* * *

Сентябрь сменяется октябрём. Лето всё дальше от меня.

Каждое утро я встаю в полвосьмого, выкуриваю пару сигарет, натягиваю на себя первое, что попалось на глаза из одежды и выхожу из дома. Каждое утро мама умоляет меня позавтракать, но я предпочитаю подольше поспать, к тому же обычно по утрам меня слегка подташнивает с похмелья.

Поэтому каждое утро я доезжаю на метро до Парка Победы, где покупаю баночку Ред Девила и устраиваюсь у входа, поближе к теплу. В первые дни всё это меня несколько смущает: что подумает обо мне продавщица магазина, когда поймёт, что я ежедневно покупаю алкоголь ещё до девяти утра? Что подумают люди, спешащие на работу и каждый день натыкающиеся на девочку с баночкой? Что, если я встречу кого-то из знакомых?

Через пару дней мне становится наплевать. Мне некуда деваться, я не могу заявиться к Ленке, пока её родители ещё дома. А для того, чтобы прятаться с коктейлем в парке, уже слишком холодно. Я и так всё время мёрзну, постоянно, это удивительно холодный и сумрачный октябрь. Пора менять осеннюю куртку на зимнюю, но я пока не готова это признать.

Часов в девять путь наконец-то становится свободен, и я иду прямиком к Ленке. Об институте речь больше даже не заходит: я слишком устала, слишком замёрзла и чувствую себя слишком несчастной. Я просто не могу сейчас общаться с теми пустыми и чужими людьми, у меня нет на это сил. К тому же, чем больше я прогуливаю, тем глупее кажется мне мысль о том, чтобы вообще когда-нибудь там появиться. Я не думаю, что справлюсь. Я слишком много пропустила, я никогда в жизни это не догоню. Мысль о том, что придётся договариваться с преподавателями о всяких там пересдачах и просить у одногруппников конспекты, вызывает физическую тошноту, так что я стараюсь вообще об этом не думать.

Ленка тоже прогуливает, и я никак не могу понять, почему. Она говорит, что за компанию со мной, но мне кажется, причина в её бурном романе с Дэном. Как видно, Ленка просто не способна думать о чём-то ещё, помимо их отношений. Она уверяет, что на втором курсе это не страшно, она вполне может явиться в институт в начале декабря и спокойно сдать зачёты и сессию, а вот я, первокурсница… Мне плевать. Я рада, что Ленка остаётся дома – иначе мне совсем некуда было бы пойти.

С другой стороны, я и сама не понимаю, хочу ли видеть Ленку так часто или нет. Когда я одна, мне не хочется быть одной. Меня буквально магнитом тянет к Ленке. Она, наконец, поняла, что я не собираюсь сводить счёты с жизнью или просто не может молчать – как бы то ни было, я снова каждый день слушаю бесконечные рассказы об их с Дэном отношениях. Ленка не могла бы пожелать лучшего слушателя: я вникаю во все детали, чтобы не упустить крупицы информации о Роме. Но помимо этого… помимо этого меня дико мучает зависть. Они становятся всё ближе и ближе. Она ночует в его квартире, он знакомит её с друзьями и родителями, они постоянно – постоянно! – ссорятся, но при этом становятся всё родней и родней. Такое ощущение, словно я стою на заснеженной холодной улице и подглядываю в окно за счастливыми людьми, празднующими Рождество в тепле. И я завидую.

Зависть заставляет меня вставать со стула и тащить Ленку в магазин. Да, мы пьём. Пьём каждый день и пьём помногу – не знаю, зачем это Ленке, но лично я только так и могу выносить действительность. Мы пьём, слушаем музыку и разговариваем о каких-то пустяках. Иногда мечтаем: как мы со следующей же недели пойдём в институт и всё наладим, как бросим пить и курить и займёмся спортом, как снова наступит лето и опять будет праздник каждый день. И если я выпиваю достаточно много, то даже начинаю верить в эти мечты.

А потом я ухожу. Иногда поздно, перед самым приходом Ленкиных родителей или перед тем, как ей пора бежать на свидание. Иногда рано – когда в край устаю от Ленкиной пустой болтовни и собственной безграничной зависти. Иногда я сажусь в метро, втыкаю наушники в уши и просто еду куда угодно. Приезжаю на Чёрную Речку, где прошло моё позапрошлое развесёлое лето, лето в компании панков и металлистов, под гитару и матерные анекдоты. Теперь там никого нет, никогда никого нет, но я сажусь на парапет на выходе из метро, курю и вспоминаю, как всё это было. Однажды я приезжаю на Крестовский остров и по грязи и пожухлым листьям добредаю до пляжа, где мы сидели тем памятным августовским вечером. Там тоже никого нет, только сырость и ветер с залива, пробирающий до костей. Всё напоминает мне о том, что Ромы в моей жизни больше нет. Я провожу там полчаса, успеваю выкурить несколько сигарет, выпить Ред Девил, от души поплакать и замёрзнуть до дрожи. Потом тащусь обратно на подгибающихся ногах и засыпаю в метро.

Однажды я осуществляю свою безумную идею: покупаю коктейль, иду в парк, включаю музыку и долго сижу на той самой лавочке, где познакомилась с Ромой. Спустя полчаса меня начинает трясти от холода, но никто не приходит. Парк тёмен и пуст, начинает накрапывать дождь, я натягиваю капюшон и отправляюсь домой. Весь этот месяц я сознательно избегала Роминого дома, но теперь иду мимо. Вот если бы он вышел из дома именно в этот момент, если бы увидел, какая я замёрзшая, уставшая и несчастная – что бы он сказал? Что бы сделал? Я представляю, как он ведёт меня на мою любимую кухню и отпаивает горячим чаем или красным вином. Как он беззлобно посмеивается надо мной. Как говорит, что всё пройдёт и всё будет хорошо. Пусть не у нас с ним, всё равно. Я так соскучилась по нему, так тоскую, что теперь мне хватило бы даже обычного сочувствия. Даже просто увидеть его, хотя бы мельком…

Но, разумеется, чуда не происходит. В Ромином дворике так же пасмурно и пусто, как и везде. Так же накрапывает дождь, так же завывает ветер, так же шуршат под ногами сухие листья. Из Роминого подъезда никто не выходит и в его окнах не горит свет. Я иду домой.

* * *

Спустя некоторое время Ленка начинает смотреть на меня как-то странно. Да, справедливости ради, стоит отметить – именно я являюсь инициатором наших бесконечных пьянок. Но ведь если бы Ленка не хотела пить, она могла бы и отказаться, верно? Да, частенько я уговариваю её не ходить в институт, потому что тогда мне некуда будет податься – но, если бы она действительно была бы озабочена учёбой, она могла бы просто послать меня ко всем чертям. Да, моё настроение варьируется от плохого до очень плохого, но это уж точно совершенно её не касается. Я не ною, не плачу, не гружу её воспоминаниями о Роме (в то время как сама постоянно выслушиваю её излияния по поводу отношений с Дэном). Так что же ей не нравится?

– Тебе нужно найти парня, – заявляет Ленка, глядя на меня с неподдельным сочувствием.

– Ты рехнулась, – констатирую я.

Мысль о ком-то другом рядом со мной, – не Роме, – кажется такой дикой, что я даже неуверенно улыбаюсь.

– Я серьёзно, – качает головой Ленка. – Я всё знаю про Рому и твои чувства, и не говорю, что ты должна враз забыть его, но… Понимаешь, мне кажется, тебе нужен кто-то рядом. Кто любил бы тебя, заботился. Поддерживал…

Фраза «потому что я уже устала это делать» повисает в воздухе. Ну, или мне так кажется. Я стала ужасно мнительной в последнее время.

Нервно смеюсь.

– Лен, и где мне его искать? Я не могу просто идти по улице и случайно встретить парня, который меня полюбит и будет обо мне заботиться, – при том, что я-то люблю другого! Нет, это так не работает.

– Ну, в данный момент вообще ничего не сработает, – тянет Ленка. – Ты давно на себя в зеркало смотрела?

Вот это поворот.

– А что не так? – мрачно спрашиваю я.

– Всё, – отрезает Ленка и тащит меня к зеркалу.

Что ж… да, если присмотреться, видок у меня не очень. Кожа не то, чтобы бледная, а какого-то странного зеленоватого оттенка: я позабыла про тональный крем с момента последнего свидания с Ромой. Как, впрочем, и про остальную косметику. Волосы взлохмачены и висят сосульками: мытьё головы и укладка уже некоторое время не входят в мой список ежедневных дел. Про маникюр и вовсе промолчу.

– А что на тебе надето! – восклицает Ленка.

Джинсы. Вполне нормальные джинсы. Правда, я немного похудела, и теперь они на мне висят, но в целом ничего такого уж ужасного. Вот со свитером хуже: я носила его ещё в десятом классе, и, боюсь, с тех пор он несколько потерял вид.

Я отворачиваюсь от зеркала и мрачно смотрю на Ленку.

– Ок. Я поняла. Я пугало. Страшилище. Самая уродская…

– Приведи себя в порядок, Крис! – перебивает Ленка. – Хватит, ну честное слово, хватит!

– Да что ты так завелась? – поражаюсь я.

– Потому что – хочешь честно? – мне всё это надоело. Мне надоело смотреть, как ты сама себя загоняешь в угол. Ты же, блин, даже не замечаешь, как ты изменилась! Нам с тобой всегда было весело, нам всегда было о чём поговорить, мы всегда могли что-то придумать, а теперь… – Ленка глубоко вздыхает. – Теперь тебе ничего не нужно, кроме мыслей о Роме и долбаного Ред Девила. А это неправильно!

– Ну, извини, если я тебя напрягаю или тебе надоело со мной возиться! – ору я в ответ. – Я не могу сейчас по-другому, как ты не можешь понять?

– Не хочешь, – говорит Ленка, упёртая, как баран. – Ты не хочешь по-другому. Тебе просто нужно сделать над собой усилие.

– Дура ты!

– Вот спасибо. Только дуру ты только что видела в зеркале!

На секунду мне хочется послать её в пешее эротическое путешествие и уйти, напоследок громко хлопнув дверью. Вместо этого я тащусь на кухню курить. Ленка плетётся за мной.

– Я не хотела тебя обидеть, – говорит она, прикуривая.

– Знаю, – вяло отвечаю я и, немного поразмыслив, добавляю: – Наверное, в чём-то ты права.

Ленкины слова глубоко западают мне в душу – глубже, чем я готова признать. Не насчёт парня: я абсолютно уверена, что сейчас мне не нужны никакие отношения. Но вот внешний вид… Я всегда – всегда! – заботилась о своей внешности. Что бы там ни было. Если потеряла голову, не теряй хотя бы лицо – таков был мой девиз. Я просто не имею права выглядеть как пугало.

Дома я забираюсь в горячую ванну и отмокаю полтора часа. Делаю маску для лица и для волос. Вытаскиваю на свет божий приличную одежду и косметику. Делаю маникюр. Меня дико ломает, ничего этого не хочется, вообще ничего не хочется – только лечь в постель и как можно скорее унестись в мир тёплых летних слов. Но я, как и советовала Ленка, делаю над собой усилие. Я не ложусь спать, пока не убеждаюсь, что готова для завтрашнего дня и что завтра уже буду выглядеть, как приличный человек.

Следующим утром будильник звонит на сорок минут раньше. Я почти готова послать всё к чёрту – и так неимоверно сложно просыпаться по утрам. Моя рука уже тянется к будильнику, а глаза закрываются сами собой, и тут я вспоминаю вчерашнее чудовище в зеркале. Нет, так не пойдёт. Кто знает, если я буду лучше выглядеть, возможно, и чувствовать себя стану лучше?

Крашусь – теперь глаза блестят, а кожа приятного розового оттенка. Выпрямляю волосы плойкой. Надеваю джинсы по размеру и кофту с открытыми плечами – у меня очень красивые плечи, я всю жизнь ими гордилась. Повязываю на шею яркий шарф. Заключительным аккордом становятся сапоги на каблуках.

И я действительно чувствую себя лучше. Ненамного, но всё же. Ленка молодец. До вчерашнего дня и не понимала, насколько опустилась и как погано выгляжу. Не замечала, что прохожие смотрят словно сквозь меня. А вот теперь они смотрят не сквозь. Встречающиеся на пути мужчины задерживают на мне взгляд, и в их глазах – явное одобрение. И мне действительно это нравится, так нравится, что настроение улучшается, и я начинаю улыбаться.

Ровно до того момента, как с непривычки, – сто лет не носила обувь на каблуках, – поскальзываюсь на льду, подворачиваю ногу и падаю.

* * *

Хорошее настроение моментально испаряется. От обиды хочется расплакаться. О чём я только думала? Что мне в голову взбрело: что как только я оденусь, разукрашусь и стану выглядеть как прежняя Кристина, моя жизнь моментально наладится? Вот и получай теперь!

От неожиданности у меня дрожит всё тело. Нога болит. Я даже не сразу соображаю, что пора бы уже подняться с земли и – глядите-ка! – от киоска с журналами и сигаретами ко мне уже спешит какой-то парень. Как в американских фильмах, честное слово.

Я судорожно пытаюсь встать, но вполне симпатичный темноволосый молодой человек уже протягивает мне руку:

– Подожди, я тебе помогу…

И вот наконец-то я стою на ногах.

– Ты как? – спрашивает парень – или, скорее, мужчина, – попутно стряхивая снег с моей куртки.

– Жить буду, – мрачно бурчу я. – Не надо было надевать каблуки, но ничего не поделаешь, жизнь – боль.

Мужчина улыбается.

– Как твоя нога? Идти сможешь? Тебе куда вообще? Далеко?

Куда мне вообще?

– В институт, – произношу я, потому что в приличном виде действительно могла бы сегодня там показаться и даже собиралась это сделать. Но падение всё испортило, поэтому спустя секунду я передумываю: – Нет… нет, на Парк Победы.

Он снова улыбается. Улыбка вообще не сходит с его лица.

– Прогуливаешь, значит?

Я киваю. А что тут можно сказать? Мне хочется побыстрее от него отделаться и уже наконец-таки выпить. Спорю на что угодно, я бы не поскользнулась так глупо, если бы во мне уже был Ред Девил. Может, покупать утреннюю баночку с вечера?

Пока я размышляю над этим вариантом, мужчина продолжает что-то говорить. Он какой-то неугомонный и приставучий, и я не сразу понимаю, что ему от меня нужно.

– Слышишь меня? Я спрашиваю, ты завтракала? Может, посидим в каком-нибудь кафе, если ты не очень торопишься?

Вот теперь я действительно начинаю тупить. Завтрак – что значит завтрак? Мой обычный завтрак – это баночка Ред Девила плюс то, что обнаруживается у Ленки в холодильнике. Внезапно при мысли о нормальном завтраке я ощущаю острый голод – но ведь он же не жрать меня зовёт! Окидываю мужчину взглядом: приятные черты лица, карие глаза, лёгкая небритость. Ростом пониже Ромы и темноволосый. Совсем не похож… и всё же очень даже ничего.

– Ладно, – говорю я и улыбаюсь. – Только знаешь, я действительно очень хочу есть. Что-нибудь жирное и вредное, ок?

Он снова улыбается. Снова!

– Согласен! Меня зовут Женя, кстати.

– Я Кристина, – говорю я, пока он подводит меня к машине и вежливо открывает дверцу. Ничего особенного, БМВ, старая модель, но всё же машина, и, видимо, его собственная.

Через пятнадцать минут я получаю вожделенный бургер, картошку фри и большую колу. Женя заказывает себе кофе, который и пьёт, пока я поглощаю свою жирную и вредную пищу. Он улыбается. Всё это начинает меня напрягать. Люди не могут постоянно улыбаться, да и я не клоун, чёрт возьми. Память услужливо напоминает, что Рома тоже частенько улыбался, глядя на меня. Я заталкиваю воспоминания поглубже в голову. Какая разница? Я сейчас не с Ромой и никогда уже с ним не буду, так что…