Текст книги "День святого Валентина"

Как у него все ладно получается. Все действия скоординированы, легки, несмотря на некоторую порывистость.

В кабинет стучат, и с фразой «Разрешите, Валентин Николаевич?» входит седой мужчина в милицейской форме. Он присаживается за длинный стол поближе к Валентину и начинает что-то быстро говорить. Его лицо при этом не меняет выражения. Валя забивается в угол, где стоит коричневое кожаное кресло и фикус в кадушке.

«Интересно, почему он не в форме?» – думает она, исподтишка поглядывая на Валентина, который больше напоминает ей продвинутого бизнесмена, успешного финансиста или актера. В антураж кабинета он вписывается, но только потому, что сам его, видимо, создал, но в остальном…

«Я все проверю лично. Будет неприятно, если эта информация все же подтвердится. Передай им», – долетает вдруг до Вали фраза, прерывая ее глубокомысленные наблюдения. Сказано спокойно, просто, но в его голосе было что-то такое, что даже она, не зная сути вопроса, поняла, прочувствовала, что действительно «будет неприятно» и насколько. В голосе была жесткость, которая заставила ее по-новому взглянуть на него. Валентин продолжал говорить, при этом мускулы на лице напряглись, как у боксеров перед боем, когда они группируются, а глаза, бывшие ранее столь гостеприимными, совершенно почернели и стали матовыми. Внутрь пропускать перестали.

«Так вот ты какой, северный олень…» – пробовала Валя пошутить сама с собой. На самом деле ей понравилась эта неожиданная жесткость. Проступал сильный характер, принципиальность, которую она очень ценила, потому что сама в работе была непреклонна. Иначе нельзя. А еще чувствовался мужчина, который не бросается словами, что само по себе было бесценно в любые времена.

Седому человеку в погонах, судя по всему, было не привыкать к подобным фразам и матовым глазам. Он встал и через секунду растворился за дверью.

– Здесь я обитаю большую часть времени, это мое царство-государство. У меня в потайной комнате даже диванчик стоит, если дома переночевать не получается. Так бывает, особенно в последнее время… Тебе нравится? О чем это я, ты, наверное, устала сегодня? – Здесь он словно спохватывается и заботливо спрашивает Валю, которая совершенно размякла на кресле под фикусом.

А ей хочется спросить: «А другую часть времени? Где, вернее с кем, ты обитаешь?»

Снова перед ней прежний Валентин, голос которого теплый, как южный ветер, глаза блестят как морские камешки. И мальчишеское что-то в лице, озорное, легкое. В нем, наверное, есть какой-то переключатель, с помощью которого он легко переходит на разные режимы существования. Эх, как бы ей хотелось найти этот заветный переключатель… Много бы отдала за него. Что с ней происходит, в конце концов? Совсем рассудок помутился. Где объявленная громогласно накануне война? Похоже, что объявила ее она строго в одностороннем порядке. Еще, сидя в этом кабинете рядом с фикусом и наблюдая его меняющиеся в одну секунду глаза, Валя услышала, как неудержимо, с диким грохотом валится тщательно оберегаемая ею неприступная крепость, которую она давно, упрямо и так гордо называет независимостью. Камни летят во все стороны, а на месте возникших обломков и пустот появляется что-то новое, настоящее. Жизнь. Вернее, иная жизнь, которая не спрашивала у нее разрешения, не стучала деликатно в дверь, и она пока толком не успела разобраться, как ей нужно реагировать на столь нежданное вторжение.

– Сейчас поедем, я только форму достану. Завтра утром встреча важная в Министерстве. – Говорит он и достает серый китель и фуражку.

Сколько там звездочек? Не успела разглядеть.

«Подполковник В.Н. Тополев. Начальник криминального отдела», – читает она на золотой блестящей табличке, когда он запирает кабинет.

Вот Валя и узнала, кто он. Все показали, объяснили, как школьнице на экскурсии. Что еще ей нужно знать, какие его тайны? Так и хочется сказать самой себе: «Не все сразу, крошка, притормози. Ведь вы только недавно познакомились…»

Валя «отомстила» все-таки писателю, явившись перед ним во всей своей красе. Ведьмочка лютовала и нашептывала ей какие-то советы, поэтому Валя без всякого стеснения позвонила ему сама и договорилась о встрече. Ангел пытался вразумить ее, но его она просто не стала слушать. Задвинула.

Когда красота бархатистой кожи ног, первоклассный педикюр и умопомрачительное белье были продемонстрированы, а «отбойный молоток» отдыхал, распластав свои хилые чресла на кровати, Валя с чувством исполненного долга начала оперативно собираться. Есть корюшку и слушать «потрясающие голоса» не входило на этот раз в ее планы. Хорошего понемножку.

– А знаешь, у меня была девушка, – неожиданно услышала Валя, когда оделась и уже хотела прощаться.

– Это радует. Периодически девушки должны быть в жизни молодых людей. – Валя поняла, что от созерцания протухшего творога на сегодня она освобождена.

– Нет, серьезно. Очень красивая, милая девушка, очень интересная, – продолжал он задумчиво.

Вася что-то говорила ей о романтической истории, приключившейся с писателем года два назад…

– С ней было хорошо…

«Ну вот, начинается, – подумала Валя уныло. – Слезы, розы…»

– Она мне недорого обходилась, – услышала она следующую непривычную для ее мироощущения фразу.

Здесь Валя резко повернулась и по-новому взглянула на человека, который успел уже завернуться в халат и сесть к компьютеру, приняв свою стандартную позу. На его лице лежал толстый налет цинизма, непонятно где начинавшегося и заканчивавшегося.

– Недорого. Именно. Я непонятно выразился или ты не расслышала? – уставился он на Валю.

Какой же он все-таки необаятельный.

– Да нет, здорово. Рада за тебя. Красивая, милая девушка и еще плюс недорого. Это же просто счастье какое-то. – Валя почувствовала, что ее сейчас понесет.

– Я ее любил…

Это было уже слишком. Валя потянулась за пальто, но решила все-таки дослушать закоренелого «романтика».

– Что же случилось? Почему все оборвалось?

– Внезапно она изменилась. Стала странно себя вести… Я почувствовал, что что-то происходит.

«О, здесь намек на драму…» – подумала Валя устало.

– Но я делал вид, что все нормально. – Продолжал копаться в воспоминаниях Антон. – Пока… пока я их не застукал! Нанял специального человека, он сделал фотографии. Какое у нее было лицо… – Последнюю фразу он произнес счастливым голосом, и на лице появилась блаженная улыбка.

– Это было для тебя главным? – оторопев, спросила Валя.

– Конечно! Застукать! – Он даже по коленке себя звучно хлопнул от избытка чувств.

– И ты не переживал, что «застукал», как ты говоришь, свою любимую девушку? – Валя посмотрела на него брезгливо.

– Нет! Главным было то, что мои предположения подтвердились. Я оказался прав! – Глаза его при этом нездорово заблестели.

Валя уже совсем перестала что-либо понимать, но ей казалось, что реакция обычного человека была бы не столь жизнерадостной. Во всяком случае, она с большим облегчением покинула облупившийся Колизей с его обоссанными лифтами и одним из странных обитателей.

«Я был прав, он просто псих! Бежим отсюда… Прочь, прочь», – ликовал ангел.

«Ну и что плохого? Ты развлеклась, удовлетворила свое самолюбие и узнала для себя что-то новое…» – ведьмочка не сдавалась. Она никогда не сдавалась.

«Новое… Те же яйца – вид сбоку!» – разошелся ангел не на шутку. Это было на него не похоже.

«Пожалуйста, заткнитесь! Я устала от вас обоих», – приказала им Валя. Похоже, сработало.

– Придурок он, конечно, натуральный! И вот еще что: я хочу тебе сообщить, вернее официально заявить, что с сегодняшнего дня я в завязке, в эти игры я больше не играю, так что нашу книжицу можешь убрать в шкаф. Может, покажем когда-нибудь потомкам. Не желаю ничего больше слушать, мне и так давно это опротивело, а этот писака меня окончательно доконал. Да, он еще мне поведал кое-что напоследок, – заявила она своей вечно куда-то спешащей сестрице.

И в двух словах рассказала историю про милую, любимую девушку, которая «недорого обходилась».

– Да, хорошенькие закидоны. Обыкновенный лох, у которого серьезные нелады с психикой! – отреагировала Вася должным образом. – И вообще, я подозреваю, что и как писатель он – полная бездарность.

Здесь Валя вздрогнула. Валентин часто говорил слово «бездарно». День прошел бездарно, готовят здесь как-то бездарно. Вот только произносил он его по-особенному. Вкусно. Иначе Валя давно бы взбеленилась и внесла свои ценные замечания. Но ее это ни капельки не раздражало. Может, она просто любила. И слово «бездарно» в том числе…

Валя пошла в ванную. Безумно болела голова, и хотелось освежить ее под ласковыми струями прохладной воды. Анальгин, принятый еще в такси, упрямо отказывался действовать.

– Кстати, знаешь, кого я сегодня встретила в магазине? – услышала она сквозь шуршание льющейся прохлады.

– Понятия не имею. Надеюсь, это кто-то приятный, или просто нейтральный, иначе моя бедная голова треснет как арбуз. Смилуйся, – проныла она.

– Хорошо, хорошо, голова твоя сейчас пройдет. Я видела Габрюшу. Мы ведь со школы, считай, не виделись. – Васька что-то продолжала увлеченно рассказывать, но Валя не вслушивалась.

Габрюша. Точнее, его звали Габриэл. Они гуляли вместе в одном парке, дружно забирались на каменную, отполированную детьми многострадальную лысину Льва Толстого, а потом пошли в одну школу. В ту, которая на Плющихе и на которой должны быть три тополя. Тополя были везде в их округе, кроме этой улицы, Валя с Васькой специально их там старательно искали. Просто название улицы, видимо, чем-то сильно приглянулось классикам советского кинематографа, и они ее увековечили. С самого раннего детства и все десять школьных лет Габрюша был безответно влюблен в Ваську, рыцарски хранил ей верность, несмотря на то, что его черные шелковистые локоны нравились многим одноклассницам. Васька все это знала, это льстило ее самолюбию, и она крутила им как хотела. Но в меру. Папа Габрюши – Рашид – был марокканцем, учился в Университете Дружбы Народов и там познакомился с задумчивой русской девушкой, они друг друга полюбили, и вот получилось такое чудо, как Габи. Еще у папы Рашида были длинные-предлинные густые волосы, безжалостно перекрученные в дрэды, что являлось предметом постоянных трений между ним, тещей и общественностью. Из-за такой богатой прически маленького Габи буквально боялись оставлять с ним в одной кровати – чтобы не задушил ненароком волосищами, как медуза Горгона. Валя запомнила папу Рашида в потертых джинсах, модной майке и кроссовках в любое время года. Мама – очень интеллигентная, мягкая женщина – любила Габрюшу до беспамятства. Многое ему разрешала, баловала. Папа Рашид никогда не мог найти здесь достойную работу, поэтому всю семью везла на себе мама. Рашид занимался воспитанием сына, благодаря ему Габрюша, помимо русского, знал французский, английский, арабский.

В детстве он был очень похож на девочку: кукольные черты лица, огромные глаза, черные, как угли, с длинными, смоляными ресницами и, конечно, черные мягкие локоны, кольцами завивавшиеся ниже хрупких плечиков. Габи с двух лет любил порассуждать об облаках, синем небе и ярких ночных звездах, которые прилетают к нему ночью. Папа Рашид играл в парке с Васькой в футбол, а Габи качался на качелях или что-то увлеченно рисовал в своих многочисленных альбомах.

Приятные детские воспоминания прервал требовательный звонок телефона.

«Да что же это такое! Кого там черт несет?!» – с досадой подумала Валя, вылезая из ванной и, в принципе, догадываясь, кого мог нести черт в такое время. Так могла звонить только Маргоша. Видимо, телефонные провода передавали ее специфическую энергетику.

– Подойди, умоляю, наверняка это бабушка, – скорчила жалобную мордашку Вася. – Скажи, что я на работе, на спецзадании. Сижу в засаде вторые сутки. В общем, я не могу…

– А я, думаешь, могу? И потом, какая сейчас работа? Ночь глубокая на дворе… – пробурчала Валя, но трубку героически подняла. – Да, бабуль, привет. Ее нет, и я не в курсе, когда она появится. Ну и что из того, что мы вместе живем? Бабушка, она мне не докладывает, девушка она уже взрослая…

Бабушка – фрукт еще тот. И называется данный фрукт Маргоша. Эксклюзивно выведенный жизнью сорт. Дедушка называет ее также Ритуся, Ритуля или Риточка на протяжении всей их совместной пятидесятилетней с хвостиком жизни. Кроме дедушки никто так ее не величает. Да, может, и не нужен больше никто по большому счету…

Характер у Маргоши, мягко говоря, не сахар. Родилась она в центре Москвы, на Красной Пресне, в семье военного. Старший брат, когда ему было четыре года, попал под холодный осенний дождь и умер от воспаления легких. С того момента вся родительская любовь, пережившая страшную трагедию, сконцентрировалась на Рите. Отец просто ее обожал, да и внешне она – точная его копия. Со старой добротной довоенной фотографии смотрит черная, как цыганенок, девочка с глазами «черная смородина», в белом платье с атласными ленточками и в красивых туфельках. Чувствуется, что ребенок знает, как сильно он любим.

В тридцать седьмом во двор въехал «воронок» и прадеда забрали. Больше Рита его не видела. Они с прабабушкой были в эвакуации во время войны, затем вернулись домой. Однажды прекрасным летним солнечным днем в дверь их комнаты в коммуналке постучался молодой красивый лейтенант. Китель с погонами, брюки галифе, осанка, многочисленные ордена и медали на груди. Он должен был передать письмо от свого товарища, который где-то задерживался. Рита с этим товарищем переписывалась, это был ее друг. И вот письмо дед передал… И влюбился. Вначале, как положено, он ухаживал.

Как любила Маргоша рассказывать: «У меня ботинок нормальных в семнадцать лет не было. Я как увижу Игоря издалека, сразу перебегаю улицу, и бегу как спортсменка быстрее домой, потому что ботинки все рваные и шнурками перевязанные, чтобы не развалились». Этот рассказ Валя с Васей и остальные слышали сотню раз. Не меньше.

Мужчин тогда не было совсем. Не осталось. Всех забрала война и черные «воронки». Интересно, а любила ли Рита своего ясноглазого лейтенантика? По-настоящему, с головой и сердцем? Или вцепилась в него судорожно, как в спасательный круг? Никто этого не знает, да, может быть, она и сама тогда ничего не поняла.

В итоге ухаживаний старший лейтенант сделал черноглазой выпускнице школы предложение, и когда Рите было девятнадцать лет, у них уже родилась мама.

Дед к тому времени демобилизовался, вернулся в свой институт на кафедру физики и с головой погрузился в науку, защитив скоро кандидатскую. Он на несколько лет был старше своей любимой, но в семье верховодила Маргоша.

Дед ее очень любил и всегда жалел. Говорил, что вот она, дескать, лишилась отца, испытала серьезную психологическую травму. Да здесь полстраны прожили без отцов. Взять хотя бы их дом на Пресне – почти весь дом овдовел. И не все при этом выросли такими фруктами, как Маргоша.

Через несколько лет после рождения мамы родилась ее сестра – Ольга. Тетка Вали и Васи. Мама – кареглазая, с черными, как вороново крыло, густыми волосами. Коса ниже пояса. А Ольга – светлая шатенка с бесстыжими зелеными глазами цвета спелого крыжовника. Улыбка, зубы – умопомрачительные. Сейчас такие зубы за большие деньги звезды наши делают. А у нее – свои. Мама всегда говорила с досадой и легкой завистью: «Конечно, ты родилась на Кавказе. Ела постоянно фрукты, витамины… А я что? После войны не было ничего, одна картошка с луком».

Ухажеров у тетки было – тьма. Валя всех их помнила наперечет, хотя они тогда совсем маленькие были с сестрой. Одного из них она просто ненавидела, и на то была веская причина.

Деда пригласили в Ленинградский Университет, поэтому, само собой, тетка училась там же, на математическом факультете. Там вообще одни парни учатся. И далеко не все ботаники. Вот эти «неботаники» приходили к Оле в гости чуть ли не каждый день. Естественно, заниматься, и только Валя с Васей знали, чем они там занимаются на самом деле. Как обычно ворковал по-французски Джо Дассен, пришел очередной кавалер, и дверь в комнату плотно закрылась. Девчонки прокрались к щелочке, только застыли, приложив ушки, как неожиданно дверь распахнулась.

– Так, это что за юные разведчицы здесь скрываются? Любопытной Варваре… – На пороге комнаты выросла здоровая фигура усатого Сашки в синей облегающей водолазке с красными полосками.

Валя с Васей завизжали как поросята и пытались бежать, но длиннющие руки молодого, подающего надежды математика достали их обеих и подняли куда-то наверх. Потолки были огромными. Вале показалось, что она смотрит вниз откуда-то с Луны.

– Саша, опусти девочек, они же могут испугаться, – услышала Валя голос тетки.

– Они? Испугаться? Это мы с тобой скорее испугаемся, а они нет. – Ответил он ей, посадив их на широкие плечи. – Ну, так что там сделали с любопытной Варварой? Здесь таких целых две. Носы мы отрывать, конечно, не будем. А, придумал…

В комнате висела люстра с загнутыми вверх загогулями. Вот на них он посадил Валю. Да еще, паршивец, руки отпустил. Люстра начала угрожающе раскачиваться. Васю он забросил на огромный дубовый шкаф, несмотря на активное дрыганье ногами.

Когда ты маленький, все кажется чрезмерно высоким. А если еще на самом деле высоко…

– Быстро сними их! – Оля посерьезнела.

– Хорошо, что ты так нервничаешь? Они не упадут, – равнодушно заявил Саша. – Может, тебя тоже на шкаф переместить за компанию? – спросил он у Вали, вцепившейся в раскачивающиеся железки.

Шкаф был рядом. Валя прекрасно видела его просторный пыльный верх, на котором кое-где валялись ненужные Оле учебники, и Васю, которая там уже освоилась и сидела, болтая ногами.

Он снял Валю, затем всю в пыли Васю, аккуратно поставил их на паркетный пол. Растерявшись от подобного хамства, Валя не знала, что и сказать. Она еще не бывала в такой ситуации. Да и что можно сказать, когда тебе пять лет?

За них обеих все высказала со свойственной ей прямотой Васька.

– Мордастик! – Объявила она на пороге с чувством и демонстративно захлопнула за собой массивную дверь.

Она слышала, как мама однажды на кухне назвала так Сашу, разговаривая с Олей.

После этого «полета» Сашку они возненавидели всеми своими детскими душами. «Усатый, полосатый…» Всех усатых они также невзлюбили. За компанию.

В коллекции Олиных женихов был даже один венгр. Балаш. Красивый, высокий шатен со слегка вьющимися длинными каштановыми волосами и белозубой европейской улыбкой. Один раз он уехал на каникулы к себе на родину и вернулся с чемоданом, пухлым от набитых вещей. Всю эту немыслимую красоту он привез Оле с благородным намерением – сделать предложение и увезти в славный город Будапешт. Самой Оли дома не оказалось, она была на очередном дне рождения. Маргоше, безусловно, понравилось содержимое чемодана, но сам венгр – нет. Она считала, что такой брак может повредить дальнейшей дедушкиной карьере, поэтому сказала, что Оля уехала в Москву якобы к своему жениху. Отсутствие в то время мобильных телефонов и Интернета судьбоносно повлияло на развитие советско-венгерских отношений. Люди в буквальном смысле потеряли друг друга… Каким-то странным образом получалось так, что когда он пробовал Оле позвонить, к телефону подходила всегда Маргоша, которая жестко и отчетливо говорила, что Оли дома нет и в ближайшее время не предвидится. Затем Балаша вежливо и по слогам попросили больше не звонить, семью не беспокоить. Оля ждала своего венгерского друга достаточно долго для того бурного этапа в своей жизни, и только спустя два года бабушка ей рассказала про венгерский эпизод. Лучше бы уже молчала…

Особенно Оле нравился один мальчик. Сережа. Он был воспитанный, начитанный, веселый и кудрявый. Когда он приходил, то всегда шутил с девчонками, рассказывал им какие-то истории, они хохотали и кокетничали. В общем, он был добрым и очень симпатичным. Сергей катал Олю на ярко-красном «Запорожце» по Ленинграду, громко бибикал под окнами, когда подъезжал к подъезду. Маргоша недовольно морщилась, когда слышала эти гудки, а девчонки сразу лезли на подоконник посмотреть, как из подъезда выпорхнет нарядная, на высоких каблуках Оля в короткой юбке и поцелуется с Сергеем, который расхаживал около машины. Волновался. Похоже, Оле он начинал нравиться всерьез, и здесь Валька и Васька впервые услышали такие слова, как «жениться», «свадьба». Их они еще понимали. Но что такое значит «расписаться» – не совсем.

Мальчик Сережа был очень хорошим, но опять же не для Маргоши. Он был из достаточно простой семьи инженера и медсестры, бриллиантов не дарил, в загранкомандировки не ездил. Какой с него прок? Бесперспективный жених. Хоть и на красном «Запорожце». Тетя Оля, всегда такая жизнерадостная и легкая, стала киснуть прямо на глазах. Она пыталась что-то неоднократно доказать Маргоше, но все безрезультатно, потому что обычно после таких вечерних кухонных бесед она уходила к себе, демонстративно громко хлопая дверью, несмотря на то, что дедушка в это время уже спал и никто на свете не смел нарушить его священный сон. Оля перестала включать магнитофон, что было совершенно необычно, и парней больше не приглашала в гости решать сложные уравнения. Скучно совсем стало в большой казенной квартире, только часы напольные противно отстукивали секунды и били беспощадно и исправно по голове каждый час. Частенько девчонки, прокравшись по привычке к ее двери, слышали в тишине, прочно поселившейся у Оли в комнате с недавних времен, странные всхлипывающие звуки, а однажды там раздалось непонятное клацанье, будто разбилось что-то. Утром из мусорного ведра на кухне торчали большие черные осколки пластинок. Это был Джо Дассен.

Однажды Маргоша пригласила к ним своих близких знакомых, у которых оказался сын Валера. Он был вроде бы ничего, но сильно усатый и очень носатый. Девчонки открыто выражали свое «фи», но под ногами в гостиной все же упорно крутились.

– Девочки, идите поиграйте в другую комнату. Игрушек полно, – говорила им бабушка, улыбаясь только неровными уголками губ, но девчонки не слушались.

Тем более после того, как в гостиную вошла вся разряженная и накрашенная тетя Оля. Она тихо поздоровалась и скромно села за стол, где-то с краю. Зеленая водолазка и черная летящая юбка, расшитая нераскрывшимися бутонами неведомых сиреневых цветов… Она была похожа на грустную русалку, которая устало прикрывает зелень глаз длинными ресницами.

Валера потерял дар речи, и нескоро его обрел заново. За него много и шумно говорил его папа, выстреливая фразами как из автомата. Лысый как коленка, его голова фокусировала на себе весь свет в гостиной, и от нее отражались на стене солнечные зайчики. Очки в золотой, тоже поблескивавшей оправе, такой же носатый. С бисеринками пота на ярко-розовом лбу, которые он периодически и как-то слишком тщательно вытирал клетчатым платком.

Таких лысых девчонки еще никогда не видели, поэтому они твердо решили из гостиной никуда не уходить. Вскоре и Валера смог что-то проблеять внятное. Голос был нормальный, но весь он был какой-то несимпатичный. Хотя «русалка» Оля на время оживилась, слегка улыбнулась, и своей белоснежной улыбкой она окончательно сразила молодого человека. Он снова растерялся и просто уставился на Олю, как баран на новые ворота, а сама Оля тем временем смотрела на белые обои в широкую красную полоску с золотыми вензелечками. От них так нещадно нагревалась и болела голова… Но деваться было некуда – ими была щедро оклеена вся казенная квартира. Она упорно пялилась на них, фокус постепенно смещался, расплывался, и оставалась просто красная стена. Оля ощущала себя в роли тореадора. Причем постоянно, без выходных. Но так ведь нельзя. Тореадоры – тоже люди, они имеют право на отдых.

Зато Маргоша цвела. Она никогда не присматривалась к обоям, она, наверное, вообще не была в курсе, какого они точно цвета, и никакие тореадоры были на фиг ей не нужны. Как и многое другое. Скорее всего, она уже представляла себе золотые горы, ощущала запах свеженапечатанных денежных купюр, новенькую, до тошноты пахнущую бензином «Волгу»… Вот такой юноша ей в зятья вполне годился. Это был ее выбор.

Вскоре началась суета, предсвадебная беготня. Где купить? Как достать? Магнитофон в Олиной комнате по-прежнему безмолвствовал. Она ходила тихая, не улыбалась, не висела больше на телефоне и была похожа на зомби. Зато теперь с телефона практически не слезала Маргоша, которая звонила всем знакомым и елейным голосом рассказывала о предстоящем событии, нахваливая жениха.

Наконец платье достали. С туфлями оказалось сложнее, но и эту проблему решили, обратившись к директору военторга. Валера периодически к ним заглядывал, но его обаяния девчонки не ощущали. Хотя он улыбался, бубнил что-то в усы. Оля улыбалась мало и кисло. Она напоминала оловянного солдатика и только исполняла приказания генерала – Маргоши. Все должно было пройти с огромной помпой, был арендован большой зал в центральном ресторане…

– Мама, я не хочу замуж… – произнесла Оля чуть слышно, сгорбленно сидя на кухонной табуретке и глядя в линолеумные шашечки на свежевымытом полу.

Это было поздно вечером накануне свадьбы. Маргоша, сделавшая только что в парикмахерской химическую завивку и маникюр, круто развернулась, расстреляв ее в упор черными смородинами.

– Что ты сказала? Я ослышалась? – нахмурившись, спросила она.

– Я не могу пойти за него. Я его совершенно не люблю, он мне даже неприятен. Ты понимаешь это? – Уже громко, с явными слезами в голосе, повторила незадачливая невеста.

– А ты понимаешь, что все гости приглашены?! И какие гости! Пригласительные всему начальству разосланы. – Маргоша подняла указательный палец, похожий на милицейский жезл. – Шутишь?! Поэтому свадьба будет. – Бабушка была непреклонна и напоминала сфинкса.

– Мы же разведемся сразу… – продолжала Ольга вяло выставлять аргументы, шмыгая носом.

– Ничего, может, не разведетесь. Не любишь – полюбишь, привыкнешь. Отменять свадьбу из-за твоих капризулек никто не будет, так что – не дури, а ложись спать. Завтра у всех нас тяжелый день. – Вынесла окончательный приговор Маргоша и спокойно пошла спать, налюбовавшись вдоволь перед этим своей новой прической.

Невеста Оля прорыдала всю ночь. В платье она была великолепна, вот только красные глаза странно выглядели на фоне белой фаты.

– Оленька, что с тобой, деточка? Глаза… – Папа жениха, поблескивая в загсе очками и лысиной, отражавшей щедрый свет огромных хрустальных ламп, озабоченно спросил все же про эту подозрительную красноту.

– Она переволновалась, не спала всю ночь, – ответила бойко бабушка за невесту. – Еще платье решили померить, проверить все детали, а то, знаете, разойдется шов неожиданно…

В ресторане после очередного банального тоста и неловких, мимолетных поцелуев под пьяное: «Горько!» по Олиной щеке неожиданно побежала быстрая слеза, оставляя за собой тоненький след и слегка разбавив тушь на маленькие комочки. В то время тушь была далеко не водоустойчивой.

А потом блестящая покрасневшая голова Олиного тестя произнесла удивительный тост:

– Плодитесь и размножайтесь, дети мои! Вейте свое гнездо, и пусть в этом деле вам ничто не мешает.

Здесь Оля уже не выдержала. Горько всхлипнула на весь огромный зал, бурно зарыдав и размазав черные комочки туши по всему лицу, она подхватила широкий, кружевной подол и побежала в туалет, громко цокая каблучками по мраморной лестнице с суровыми, отполированными львами, у одного из которых нос все же облупился. Как положено.

– Это все от неожиданности, от счастья. Конечно, такая молодая… – громко объясняла Маргоша важным гостям, сильно возбудившимся от увиденной сценки и принятого на грудь спиртного.

Да, несмотря ни на что, «сбежавшая невеста» была очень красивой. Платье элегантно облегало ее фигуру, на голове, естественно, была фата, но не десять метров, в которые тогда кутали всех советских невест, и не было никакой возможности их рассмотреть. Нет, все было в меру, а на голове – украшение в виде белых цветов, похожих на лилии, бусинки от которых распадались по волосам.

Валя с Васькой бесились вместе со всеми, когда были танцы.

Очень четко запомнился момент, когда ведущая вечера – дама неопределенного возраста в строгом костюме и большим начесом, который называли «Вшивый домик», бойко и жизнеутверждающе предложила молодым наполнить фужеры шампанским, и, выпив содержимое, решительно разбить их об мраморный пол. У Оли фужер разбился вдребезги, хрустальное стекло разлетелось по всей площадке, где стояли гости. У Валеры фужер раскололся на две ровные части: ножка отдельно, а чаша сама по себе прокатилась через весь зал и остановилась ровно у ног Маргоши. В этом был определенный знак. То, что каждый сам по себе, или что они очень разные и не должны быть вместе. Маргоша упрямо засмеялась.

На следующий день, когда молодые приехали к бабушке, тетя Оля уединилась со своей сестрой, и они начали шептаться. Валера безропотно сидел в гостиной вместе со старательно улыбавшейся и накрывавшей на стол тещей.

– Он им одеяло к потолку подкидывает! Ты представляешь, какой это… – делилась тетка.

Мама засмеялась. Валя даже подумала тогда обиженно: «Ну и что? Подумаешь! Я тоже могу одеяло подкидывать достаточно высоко…» Только она никак не могла сообразить, при чем здесь непонятное слово «член»… Да и про хрен они тоже зачем-то говорили. Как всегда, она попробовала обсудить это с Васей, но сестра также не смогла ответить на этот непростой вопрос.

Папа обычно называл Валеру Валерьяном. Девчонкам нравилось – звучало смешно, а вот почему это ужасно раздражало тетю Олю и, конечно, Маргошу – непонятно. Хотя сама она называла папу не иначе как Владимир. Четко так, властно и немного сурово. «Владимир, подойди… Владимир, возьми…» Не иначе. Никогда Валя не слышала, чтобы бабушка назвала его Володя или Вова. Дистанция соблюдалась строго. Или субординация.

Развелись Оля с «подкидывателем одеяла» официально довольно скоро. Через полгода. Еще быстрее вернулась она к красным обоям.

– Оля, скажи, а чем он тебе все-таки не угодил? – Спросили спустя много лет девушки у своей зеленоглазой русалки, красота которой с возрастом нисколько не увядала.

– Да его будто из пыльного сундука вынули и даже не вытрясли, – спокойно и равнодушно ответила Оля.

Действительно, шапки он носил какие-то… Наверное, от дедушки его достались. Пальто, костюмы, об обуви вообще лучше не говорить. Как реквизит с «Мосфильма». Но дело было даже не в вещах, которые на нем были надеты и за километр воняли нафталином. Скорее всего, дело было в состоянии души. Валерьяна можно было смело назвать «молодой старичок» с нафталиновой душой. Конечно, он абсолютно не подходил их прогрессивной красавице.