Текст книги "Оторва"

8

Ему совсем не спалось. И причина тому была вполне объяснима, хоть он и не хотел этого признавать.

На протяжении одиннадцати лет Максим Ветер относился к завтрашнем дню, как к обыкновенным и ничем не примечательным двадцати четырем часам. Он выполнял привычную работу, поддерживал пустые разговоры со знакомыми и выпивал перед сном бокальчик красного вина или виски. Чтобы спалось лучше. Но этот предстоящий двенадцатый раз обладал какой-то необъяснимой силой. Роковое число, которое он считал проклятым, в последние дни буквально преследовало его по пятам. Макс был двенадцатым на очереди в техподдержку, которая должна была решить проблему с Интернетом в его доме. Свободное время на стрижку в парикмахерской было только в двенадцать дня, а официантка Олеся, явно положившая на него глаз, написала на салфетке, что живет в доме двенадцать на улице Морской. А теперь он таращился на экран дорогостоящей плазмы с зависшим изображением числа двенадцать. Ведущий известной программы с лотерейным разводом держал в руках бочонок именно с этим номером. Это был повтор утреннего выпуска или же ошибка в вещании.

– Почему ты не спишь? – раздался женский голос позади него. Макс обернулся и выключил телевизор. Нежные руки заключили его в слабые объятия. – Мне стало холодно без тебя.

– Не знаю. Просто не спится.

– Приснился кошмар?

Макс повернулся к ней лицом. Его взгляд медленно прошелся по блестящим каштановым волосам, которые всегда пахли краской, и вдруг подумал, что ему бы совсем не хотелось вдыхать этот неприятный запах всякий раз, когда он ложился в постель.

– Знаешь, а я тут подумала, почему бы нам не положить конец этим постоянным и изнуряющим перебежкам? Может, мы уже будем жить вместе? Сколько ещё времени я буду каждое утро возвращаться к себе?

– Ты можешь не ждать до утра, – просто ответил он. – И уйти ночью.

– А если я не хочу этого делать? Если я хочу остаться здесь на неприлично долгое время?

– Ты действительно хочешь сейчас говорить об этом? В два часа ночи?

– Я просто очень люблю тебя и хочу всегда быть рядом. Всем известно, что мы с тобой вместе. Да и мой отец слишком утомляет своими вопросами.

– У меня он ничего не спрашивает, – терпеливо ответил Макс.

– Потому что побаивается тебя! – засмеялась она и тут же прильнула к нему. – Вообще-то, он просто не хочет вмешиваться. Мой отец доверяет тебе и знает, что ты ни за что меня не обидишь.

Её отец просто во многом зависел от Макса и прекрасно понимал, что лучше с ним дружить и не задавать лишних вопросов.

– Я уже говорил тебе, что мне не нужны серьезности.

– Знаю. Мне тоже.

– Заметно, – с раздражением усмехнулся он.

– Пойдем наверх? – проворковала она, укусив его за мочку уха. – Я убаюкаю тебя.

Макс вновь улыбнулся через силу, а потом вдруг заметил в окне яркую вспышку света. Она была маленькой, вдалеке и светила не настолько ярко, чтобы ослепнуть. Но он вдруг часто заморгал, едва-едва приоткрывая глаза.

Это был дом семьи Линдберг. Уличные фонари подсвечивали весь периметр их владений. Бывших владений. Теперь эта проклятая недвижимость принадлежала какому-то крутому риэлтору из Москвы, который за копейки скупал поврежденные временем или стихиями дома, восстанавливал их и продавал за миллионы. Макс Ветер знал всё о каждом клочке земли в Луне, об их хозяевах, детях, приезжающих на летние каникулы родственниках, но только о ненавистном им доме на холме он знать ничего и никогда не желал. Как и все жители деревни. Никто не заезжал в те края, ни намеренно, ни случайно. Макс даже способствовал тому, чтобы построить дополнительную дорогу через центр, дабы избавить жителей и грузовые автомобили от надобности проезжать мимо бывших угодий Линдбергов. Никто не ухаживал за деревьями и цветами на их одинокой и отрезанной от всей Луны улицы. Никому больше не было дела до людей, чья зацикленность на власти и собственной уникальности привела к трагическим последствиям. И завтра исполнится двенадцать лет с того злополучного дня.

Свет погас. Какие-то столичные глупцы поверили россказням говорливого риэлтора и купили красивую коробку, напичканную дурным, пугающим и смертельно-болезненным прошлым. Бесчеловечную коробку Линдбергов.

Макс налил себе виски в стакан и стал медленно подниматься по широкой лестнице с узкими и почти невесомыми перилами из темного дуба. Внизу они подсвечивались тончайшей полоской желтого света, благодаря которой не было надобности включать ночью дополнительное освещение. Когда он зашел в спальню, на его постели уже лежала обнаженная девушка. По правде говоря, он уже забыл о ней и даже не заметил, как она поднялась наверх. Она растянулась, как кошечка, а потом перевернулась на живот, маня его взгляд круглыми и упругими ягодицами.

– Повезло же тебе со мной, – промурлыкала она, пряча лицо за волосами. – Когда бы ты не захотел меня, я всегда готова. Рано утром, поздно ночью. Я вся твоя.

Макс поднес к губам стакан с виски и в очередной для себя раз осознал, что в свои тридцать четыре года он не был готов к тому, что в его доме будет жить женщина. Затворник в его голове не желал брать ответственность за нее, не желал улыбаться ей, когда на душе скребли кошки, делать вид, что она для него что-то значила, хотя по сути их связывал исключительно интим и дружба. Порой он отчетливо ощущал эту продолжительную остановку в прошлом, где буквально застряла вся его жизнь. Всё вокруг него менялось, совершенствовалось, переживало перемены, а он постоянно ловил себя на мысли, что, несмотря на собственные успехи, коих было не мало, его жизнь превратилась в хладнокровное существование.

– Иди ко мне, – прошептала она, – и я избавлю тебя от тягостных дум. Со мной ты забудешь обо всем.

Он едва сдержал смешок. В этом мире ни что не способно заставить его вырвать себя из когтистых лап прошлого. Либо оно нагло врывалось в его мысли, либо сам Максим изводил себя болезненными воспоминаниями. Третьего не дано.

– Тебе нравится мое тело, Макс? – Она медленно провела пальцами по своей аппетитной ягодице. – Нравится, смотреть, как я ласкаю себя?

Он молча выпил виски и поставил стакан на комод.

Алиса любила говорить во время секса. И говорила она такие непристойности, что порой грязные слова имели куда больше силы воздействия на мужское сознание, чем её тело.

– Давай проведем завтрашний день в этой постели? – Алиса опустилась на колени, чуть раздвинув ноги. Она гладила свою грудь ладонями, заставив соски мгновенно затвердеть. – С утра и до самой ночи мы будем трахаться. Я исполню любое твое желание.

Её рука медленно скользнула вниз. Бедра задвигались навстречу пальцам. Податливость и раскрепощенность женского тела несомненно возбуждала. Макс медленно подошел к краю кровати, отдавая себя вспыхнувшей похоти. Алиса облизала пальцы, а потом подползла к нему и оставила влажный поцелуй на его твердом торсе.

– Тебе ведь нравится, когда я сосу твой член? Нравится, когда мой язык лижет его, как мороженое?

Только Макс откинул голову назад, предвкушая оральные ласки, как его телефон на прикроватной тумбочке начал трезвонить.

– Постой, – Макс обхватил её запястья. – Я сейчас.

– Только ненормальный будет звонить в такое позднее время. Почему ты никогда не отключаешь телефон.

– Ты знаешь, почему, – ответил он, взяв сотовый.

– Кто там? Опять у Минаева потасовка в его дешевом баре? Если так, то пусть разбирается участковый. Почему по этим глупостям постоянно звонят тебе!

Но звонившим в столь поздний час оказался Паша Григорьев, которому лет пять назад Макс доступно объяснил, что если тот будет и дальше продолжать беспробудно бухать, то скоро его пристанищем станет яма на местном кладбище.

– Я слушаю, Паш? – без лишних приветствий ответил Макс. Он взглянул на соблазнительную брюнетку в своей постели и задержал взгляд на её пышной груди.

– …Да, Макс, доброй ночи. Извини, что звоню в столь поздний час…

– Да, да, да, – торопил он его, возбуждаясь от ползущей к нему по полу Алисе. Она поднялась на колени, резко спустила его спортивные штаны на колени и без промедлений принялась сосать его член. – Говори быстрее? Что случилось?

– …Тут такое дело. Десять минут назад в нашу гостиницу заселилась одна особа…

Свободной рукой Макс обхватил длинные каштановые волосы и с трудом сдержал вздох наслаждения.

– …Она сказала, что её документы украли и предложила мне деньги, чтобы я заселил её без лишних вопросов.

– Ты теперь по каждому вашему гостю без документов будешь мне звонить в два часа ночи, Паш? – раздраженно бросил Макс. – Заработал – молодец. Только смотри, чтобы не было никаких проблем. Всё, давай!

– Постой, Макс! – крикнул мужчина в трубку. – Я не знаю, как ты отнесешься к этому, но я не мог не предупредить тебя…

– Ради всего святого! Что ещё?!

– Она здесь, – выпалил Григорьев так, будто за эти слова его могли убить. – Она здесь. Оливия Линдберг. Поначалу я засомневался. Красивая блондинка, вся такая милая и улыбающаяся. А потом я увидел её зеленые глаза и… Это точно Оливия Линдберг, Макс. Она вернулась сюда.

– Заканчивай этот бессмысленный разговор, – прошептала Алиса, облизав свои пухлые губы, над которыми раз в полгода работал косметолог. – Сегодня я буду твоей маленькой шлюшкой. Трахни уже меня, Макс.

– Я дал ей ключи от пятого номера и сразу же набрал тебя. Мне показалось, что ты…должен об этом знать.

– Если это чья-то шутка, – медленно прорычал Макс, – я сдеру с вас шкуру живьем.

Алиса замерла, удивленная его резкой сменой настроения.

– Бога ради, Макс, какие могут быть шутки? – залепетал Паша Григорьев. – В Луну вернулась Оливия Линдберг! Я эту психопатку ни с кем не спутаю. Она облила мою дочь зеленой краской, а в качестве извинений бросила во двор пакет с кошачьими костями! Моей Иришке тогда было четырнадцать и она всюду таскалась с этой…

– Буду через десять минут, – перебил его Макс и закончил разговор.

Желваки на квадратных скулах яростно плясали. Узкие вены по обе стороны лба надулись и пульсировали так явно, что Алиса, подобру-поздорову, поспешила на кровать и подтянула к себе темную простынь.

– В чем дело? Кто звонил тебе?

– Ложись спать или возвращайся к себе, – прорычал Макс, схватив с кресла джинсы и черную футболку. – Я вернусь не скоро.

– Макс, что случилось? Ты можешь мне объяснить?

Но он уже бежал вниз по лестнице, охваченный одним единственным желанием – убить проклятое отродье Линдбергов, посмевшее нарушить его фальшивый покой.

Горячий душ помог избавиться от тяжести бесконечно длинного дня. Замотавшись в махровое полотенце, Оливия достала из чемодана упаковку с орешками и открыла крошечную бутылку воды, которую предоставила гостиница. Забросив несколько орехов в рот, она взбила пальцами влажные волосы и тихонько поблагодарила вселенную за помощь. Мужик на стойке ресепшн ничего подозрительного не заметил и молча согласился за пару тысяч вручить ей ключи от номера без удостоверения личности. Но, когда темная дверь стала ходить ходуном от чьих-то сильных ударов, Оливия поняла, что поспешила радоваться.

Халата здесь не было, а её остался во втором чемодане, который лежал в багажнике автомобиля. Грохот становился всё сильнее и ожесточеннее. Оливия поправила полотенце и тихонько нацепила серебристую цепочку на двери, чтобы незваный и явно недовольный гость не ворвался в её номер.

– Кто там? – спросила она, получив вместо ответа очередной мощный удар в дверь.

Крепко сжав кулаки, Оливия судорожно набрала ртом застывший воздух, а потом осторожно опустила дверную ручку. Она отлично понимала, куда приехала и кто её мог здесь встретить… Сквозь узкое пространство её выжигали дикие, пропитанные необузданной яростью темные глаза. Опасность их настроения подчеркивали черные брови и густая борода, плохо скрывающая хищный оскал. Не узнать в суровом дикаре старшего брата двенадцатилетнего мальчика было совершенно невозможно. Убивающий все атомы в воздухе взгляд впился в нее намертво.

– …В чем дело? – с трудом спросила она, стараясь не смотреть ему в глаза.

Но Максим продолжал молча убивать её, топить, сжигать… Не выдержав давления, Оливия захлопнула дверь, а тремя секундами позже та вылетела с петель и с грохотом свалилась на пол. Её губы дрожали, руки вцепились в края полотенца, а глаза в немом ужасе глядели на мощную и высокую фигуру мужчины, готового крушить и уничтожать всё на своем пути.

– Я прошу тебя уйти, – попятилась она назад. Максим медленно надвигался на нее, доводя до той степени ужаса, когда сознание в целях безопасности всего организма, полностью отключалось. – Пожалуйста, уходи.

– У тебя есть ровно пять минут, чтобы собрать свои вещи и убраться отсюда, – низким и требовательным голосом заявил Максим Ветер. – В ином случае я вышвырну тебя собственными руками.

– Так нельзя, – прошептала она, ударившись пяткой о кровать. – Я заселилась сюда…

– Четыре минуты, – прорычал он, продолжая надвигаться на нее.

Оливия опустилась на край кровати, не видя перед собой ничего, кроме расплывчатого черного пятна, в которое превратился Макс.

– Так не…нельзя. Я вызову полицию…

– Полиция здесь – я. Хозяин гостиницы – я. И всё, куда бы ты не пошла, принадлежит мне. Три минуты.

Оливия задыхалась. Грудная клетка напряглась так сильно, что заболели кости.

– Ты ведь это не в серьез, – произнесла она, смутно видя перед собой очертания его руки.

– Две. Минуты.

И вдруг резкость в глазах стабилизировалась. Оливия заметила блестящую глянцевую полоску, ползущую, точно змея, от внутренней стороны руки к внешней. Это был шрам. Словно безобразный отпечаток, слепленный из человеческой кожи, держался за крепкий бицепс и стекал длинными каплями по предплечью.

«Макар? МАКАР?!»

Почти не дыша, Оливия часто заморгала и опустила голову.

– Одна. Минута.

«Слуга! Ко мне!»

– …Очень прошу тебя, выйди, – не смела она больше взглянуть на него. – Пожалуйста…

«Ты убила ребенка! Ты убила двенадцатилетнего мальчика, который сгорел заживо под твоей кроватью!»

– Десять. Секунд.

«Его брат нес его тело, пока сам погибал от огня!»

Едва Оливия успела смахнуть предательскую слезу, как Макс Ветер больно схватил её за руку и поставил на ноги.

– …Не надо! Пожалуйста! Я прошу тебя…

Но он тащил её к выходу – босую, мокрую после душа и обвитую белым махровым полотенцем.

– Максим, перестань! – кричала она, видя, как постояльцы гостиницы высунули головы из своих номеров, чтобы насладиться зрелищем. – Что ты делаешь?! Хватит!

Он вытащил её на улицу и буквально отшвырнул к арендованной машине, на которой она приехала. А меньше, чем через двадцать секунд, Макс Ветер швырнул к её ногам расстегнутый чемодан, из которого вывалились вещи, кожаную сумочку и кроссовки, в которых она приехала. При ярком и белом свете уличного фонаря его страшное от гнева лицо превращалось в маскарадную маску дьявола.

– Убирайся отсюда! – закричал Макс так громко, что его слова не заглушали даже проносящиеся по трассе автомобили. – Живо!

Пальцы на ногах поджались. Сквозь мокрую пелену глаз Оливия увидела, с каким любопытством на нее таращились дальнобойщики, вылезшие из кабин своих огромных машин. Администратор, который, наверняка, и сдал её, оборонительно сложил руки на груди и смотрел с таким радостным отвращением, словно этого унижения она и заслужила. Из окон двухэтажного здания торчали головы проснувшихся от её крика гостей. Всё внимание было приковано к Оливии Линдберг в одном только полотенце, с мокрыми волосами и разбросанной под ногами одеждой, которую вышвырнул на темную улицу всеобщий хозяин.

– Для тебя здесь места нет, – сказал Макс намного тише, но не менее угрожающе. – Пошла вон.

Ей было больно. Она чувствовала себя униженной. Но как бы тяжело не приходилось измученному сердцу и обрекшей себя на безвыходное одиночество душе, Оливия подняла голову. Подбородок вперед, плечи назад и пускай губы предательски дрожали от страха и вколачивающего в нее ржавые гвозди чувства вины. Она никому не позволит так обращаться с собой. Даже тому, перед кем она так виновата и кто никогда не простит её.

– Чтобы быть здесь, мне твое разрешение не нужно.

– В этом ты очень заблуждаешься. Каждый кусок этой земли принадлежит мне. И если я не хочу, чтобы твоя поганая нога ступала на нее, этого не случится.

Превозмогая нервную дрожь в теле, Оливия подняла правую бровь и спросила:

– Так уж ли каждый?

Она молча собирала свои вещи, пока на нее глазели любопытные свидетели этого унижения. Захлопнув крышку багажника, Оливия поправила полотенце и села в машину. Как только она завела двигатель, черный Jeep Grand Cherokee Макса сорвался с места и помчался в сторону Луны.

9

Оливия очнулась, когда во сне провалилась в темную яму. Провести ночь на заднем сиденье небольшого автомобиля означало заработать боль в шее, спине, пояснице и даже в коленях. Ей пришлось снова вернуться на территорию своих владений, но в дом Оливия так и не решилась войти. Чего не скажешь при ярком и солнечном свете наступившего дня.

Повернув ключ, не выспавшаяся и лохматая, Оливия вошла в тихий и одинокий дом. Всё здесь стояло на своих привычных местах. Она бросила связку ключей на узкий комод цвета бледно-розовой пудры, да с такой усталостью, будто всю ночь разгружала вагоны. А может и хорошо, что ей пришлось провести ночь в настолько не комфортных условиях? Иначе бы все её мысли были охвачены только лишь самим возвращением и возникающими эмоциями от вида таких знакомых картин, ваз, мебели и прочей внешней атрибутики.

Она даже на автомате заглянула в холодильник, который не был включен в сеть. Сунув вилку в розетку, которая пряталась в ящике с мусорными контейнерами, Оливия пересмотрела все ящики и шкафы на кухне, в надежде отыскать хотя бы кофе. Но никакой еды здесь не было. Зато на полках стояли всё те же белые фарфоровые тарелки с посеребренными краями, чашки, кружки, блюдца, столовые приборы.

– Как будто и не было этих двенадцати лет.

Перетащив свои чемоданы в дом, Оливия заняла комнату на первом этаже, которая всегда отводилась для гостей. Благо в ней была собственная ванная комната, в противном случае приходилось бы мыться из шланга во дворе, потому что подниматься на второй этаж она ещё совсем не была готова.

Желудок урчал. С радостью обнаружив, что все телевизоры на первом этаже исправны и транслировали по обыкновению протекающую жизнь целого мира, Оливия села в машину и отправилась в ближайший город, который находился от Луны в тридцати километрах. Она позавтракала на веранде уличного кафе, поговорила с Полиной по видеосвязи, рассказав ей о случившемся этой ночью, а потом заехала в большой супермаркет, чтобы набрать, как можно больше еды и нужных ей вещей.

– Ты ещё в городе? – спросила Полина, набрав ей спустя полтора часа с видеозвонка.

– Хожу по супермаркету.

– Правильно делаешь. Бери всё, что поможет тебе не забывать: мир продолжает жить, Сникерс всё такой же вкусный, молоко в бутылках удобнее, а на бортике унитаза должна обязательно висеть разноцветная таблетка.

– Точно! – поддержала шутку Оливия. – Надо ещё туалетную бумагу взять и автоматический освежитель воздуха со вкусом лилии.

– Согласна. Один из самых ненавязчивых и приятных запахов. – Они посмеялись, а потом несколько секунд молчали в трубку. – Когда мы говорили с тобой чуть больше часа назад, ты так и не ответила, чем будешь сегодня заниматься?

– Включу что-нибудь по телеку и буду готовить…пасту, например. Или запеку пирог с шампиньонами, картошкой и курицей в сливках. Вот как раз надо бы пласты теста взять.

– Это хорошо.

– Да, – остановилась Оливия между стеллажами с подсолнечным маслом и специями. Нести бред было очень даже полезно, только он никак не помогал спрятаться от чувства вины. – Сегодня двенадцатая годовщина и я… Я подумала, что навряд ли кто-то скажет мне, где именно похоронен тот мальчик. Особенно, учитывая, что узнать меня оказалось проще, чем я рассчитывала.

– И что ты придумала?

– Наверняка сегодня местные жители пойдут на кладбище. И я просто… посмотрю с холма, у какой примерно могилы они останавливаются. Это нелепо, знаю, но если Максим снова увидит меня или ему доложат, что я свободно передвигаюсь по Луне, да ещё и задаю такие вопросы… Он точно меня убьет.

– Сколько еды у тебя в тележке? – задала странный вопрос Полина. Оливия посмотрела на свои покупки. – Я имею в виду, она полная или в ней ещё очень много свободного места?

– Полная. А мне ещё туалетную бумагу нужно купить, – усмехнулась Оливия.

– Ясно. А не кажется ли тебе, что ты берешь слишком много продуктов для двух-трех дней?

– Ты же сама сказала, бери столько, сколько понадобится, чтобы чувствовать себя…в привычной атмосфере. Насколько это возможно, конечно.

– Верно. А может ты делаешь это, потому что хочешь доказать самой себе, что вся эта огромная закупка понадобится тебе, поскольку ты не собираешь мириться с мнением и требованиями этого Максима, которому принадлежат все земли Луны?

– Это было образное выражение, которое дало понять, что здесь даже каждая пчела за него и будет слушаться только его.

– Но ты набираешь продукты. Будто запасаешься перед чем-то очень важным для тебя.

– Сегодня я не смогу навестить мальчика. – Оливия опустила локти на длинную ручку железной тележки и закрыла глаза. – На кладбище будут люди, я уверена. Завтра дойдут те, кто не смог сегодня. А послезавтра… Возможно, мне удастся поговорить с ним послезавтра.

– Тебе не кажется, что это всего лишь навсего твои отговорки, чтобы продлить свое пребывание в Луне?

Оливия вздохнула и провела рукой по светлым волосам. Глупо было отрицать очевидное.

– Ты ничего и никому не обязана доказывать, – сказала Полина. – В головах людей давно сложилось определенное мнение о тебе и том происшествии. Я не думаю, что тебе важно разубедить их. Скорее, напомнить, что ты есть. И у тебя есть сердце, есть чувства, есть потребность в избавлении себя от терзаний и кошмаров, свойственных любому человеку. А ещё, возможно об этом ты не хотела бы помнить, но не от тебя оно зависит… Это твои гены. Требовательность, признание, уважение и много чего ещё – это то, что есть в тебе от родителей. Эти частицы передаются из поколения в поколение и каким бы сильным не было твое чувство вины, как бы сильно оно не давило на тебя, ты всё равно будешь той, которая в определенный момент времени возжелает показать свой характер.

– Я запуталась. Ты мой психотерапевт или подруга.

– Я балансирую.

– О! Вот как это называется.

– Ты ведь понимаешь, о чем я говорю. Случай в гостинице тому подтверждение. Ты сказала, что дрожала от страха, когда старший брат Макара расчленял тебя взглядом. Но, что ты сказала ему в ответ? – Сделав нарочную продолжительную паузу, Полина добавила: – Вот именно. Ты прямо дала понять, что даже, если весь мир встанет на его сторону и будет подчиняться только ему, то ты, несмотря на случившееся и боль от своих ошибок, ни за что под него не прогнешься. Тебе не страшно находиться в этой деревне, ты не боишься встретиться лицом к лицу с негативом людей, понимая, что у тебя, как у любого другого человека, есть полное право жить там и быть счастливой. Ты не скупишься на дерзость, не упустишь возможность поставить человека на место, если он заденет тебя. Ты страшишься только одного, Оливия. Твой страх заключен в Макаре. И прошлом, которое он отождествляет. А всё остальное не представляет для тебя никакой проблемы. Ты и сама это знаешь.

– Какого черта я только сейчас узнаю, что все эти годы гребаный дом принадлежал Линдбергам?!

– Никто этого не знал, Макс. Прошу тебя, сядь и успокойся.

– Ты председатель совета! Ты должен знать всё о каждой пролетающей букашке, не говоря уже о том, кто и чем здесь владеет!

– Сведения о собственности выдаются только самим собственникам! – повысил голос Олег Рожин. – Я знал столько же, сколько и ты, Макс! Приехал тот риэлтор, нанял рабочих, чтобы восстановить дом и продать его в трое дороже!

– Олег Николаевич, – постучалась секретарша, – к вам тут Мясников пришел. Говорит, что…

– Сейчас не время, – прорычал Макс, поставив руки в боки.

– …Да, но, он сказал, что видел…

– Сейчас не время! – захлопнул он дверь перед её носом. – Сделай всё, чтобы никого из этой мерзкой семьи здесь не было.

– И как ты себе это представляешь? – будто ожидая подобного разговора, спросил Олег Рожин. Он сел в свое кресло и сложил руки на столе. – Мне что, прийти к ней лично и выдворить из деревни? Вытащить её на улицу полуголую и сказать «проваливай», как сделал этой ночью ты?

– Это не мои заботы. Главный здесь ты, – как бы напомнил Макс. – Если бы я только знал, что всё это время дом принадлежал её семейке, я бы давно его спалил к чертовой матери!

– Послушай, Макс, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Знаю, какая ярость бушует в тебе…

– О, нет, – издал он нервный смешок, – ты ничего не знаешь. Этого не знает никто, кроме меня. Избавься от нее, Олег, – приказал он одними губами. – Немедленно!

– Я постараюсь сделать всё возможное, хорошо?

– Нет, не хорошо. Ты избавишься от этой твари. И сделаешь это быстро. Мне плевать, что ты предпримешь, но ты сделаешь то, что будет лучше для всех.

Олег Рожин молча и едва заметно кивнул, решив не продолжать настаивать на своем. В конце концов, Макс Ветер был отличной кандидатурой в мужья его единственной дочери, а ещё человеком принципиальным и требовательным.

– Зачем она здесь? – обреченным на долгие неприятности тоном спросил Олег, доставая из ящика своего дубового стола графин с коньяком и два стакана. – Приехала ровно через двенадцать лет. Решила посмеяться и нарушить ваши с Линдбергом договоренности? Возможно, – рассуждал сам с собой Рожин, наливая в стаканы коньяк, – что кончина отца начисто развязала ей руки. Она раньше была с приветом, а теперь наверное вообще с катушек съехала.

– Когда ты узнал, что Линдберг отдал концы? – внимательно посмотрел на него Макс, удивившись этой новости. Он взял предложенный ему стакан и поставил его на стол. – Поддерживал связь со старым другом?

– Боже упаси, Макс! За кого ты меня принимаешь? – оглядел он его. – Года четыре назад мы с Софией ремонт затеяли. Складывали по коробкам вещи Алисы, чтобы из её спальни сделать личную ванную комнату. Ты же знаешь, моя жена восхищается твоим домом. Я складывал старые тетради и блокноты дочери, а один развалился. Страницы посыпались, и я заметил красиво разрисованные буквы разноцветными ручками. «Оливия Линдберг». Через несколько дней впервые ввел эту фамилию в поисковике и наткнулся на новость недельной давности: «Бизнесмен Марк Линдберг скончался от тяжелой болезни». Это всё, что я знал, Макс, – сказал он честно и пригубил коньяк. – Это был единственный раз, когда я проявил интерес к этой семье. Алиса дружила с этой Оливией. Но мне эта дружба никогда не нравилась.

Но Олег Рожин молчал в тряпочку, потому что спонсировал все его задумки и планы по улучшению жизни Луны никто иной, как Марк Линдберг.

– Чем вы планируете сегодня заняться? – нелепо перевел он тему. – Сегодня же двенадцатая годовщина… Мы с Софьей съездим на кладбище после обеда. Ты, наверное, уже был там.

Макс не хотел говорить. Вообще ни о чем. Он чувствовал себя слишком паршиво после бессонной ночи.

– Послушай, сынок, – осторожно обратился к нему Олег Рожин, – что бы эта девчонка не сделала, что бы не сказала, что бы не удумала, не ведись. Не понимаю, почему Линдберг не избавился от этого дома, если понимал, что здесь ни ему, ни его семье спокойной жизни уже никто не даст? Может, она и приехала за тем, чтобы продать его? В конце концов, папаши уже как четыре года нет, а она навряд ли обладает его мозгами. Деньги-то нужны.

– После кладбища, загляните с супругой ко мне, – направился Макс к двери, не желая более говорить о Линдбергах. – Я угощу вас вином и пирогами, которые напекла Сима.

– Обязательно.

– Послушайте, Василий Петрович, что я могу поделать, если вы страдаете галлюцинациями? – сетовала секретарша Юлия. – Привиделась вам какая-то особа из прошлого и вы… Я понимаю, что вам пришлось очень тяжело, когда эта…барышня уничтожила все ваши посадки… Я обязательно передам Олегу Николаевичу, что вы увидели «демона Линдберг»… Я правильно услышала. Хорошо-хорошо, О-ли-ви-я Линд-берг. Вы наверное книжек перечитали. Всё, всё, всё, я поняла!

Положив трубку, Юлия протяжно вздохнула, а когда заметила Максима напротив своего стола, едва не подавилась собственной слюной. Вообще-то, он ей очень даже нравился. Но уж больно угрюмым был и молчаливым. По крайней мере, здесь, в стенах администрации.

– Ох! Максим Сергеевич! Вы напугали меня! Какой-то кошмар! С самого утра сюда звонит старик Мясников и утверждает, что видел, как мимо него в семь утра проехала машина, за рулем которой была… – Юля наклонилась к листочку, на котором сделала короткую запись и прочитала: – «Демон Линдберг». В каком-то году эта «нечистая сила» уничтожила весь его урожай в огороде, который он продавал на местном рынке. Они с женой тогда остались без новых теплых вещей на зиму. Не знаете, правда это всё или… – Испугавшись продолжительного молчания в сочетании с обозленной физиономией, Юлия поджала губы и извинилась, что докучает сегодня всем с самого утра.

Новости в деревне распространялись быстро. Юля с пятилетним сыном переехали в Луну пару лет назад, купив маленький домик с двумя комнатками. Если она – секретарь председателя, не знала ничего о фамилии Линдберг, значит жители процветающей деревни действительно умели держать языки за зубами, навсегда похоронив ту страшную историю двенадцатилетней давности. Но теперь сундук открывался. Появилась та, что путала мысли людей, помнящих и знающих, что любому из Линдбергов ступать на эти земли было запрещено навсегда.

Только теперь Макс понимал, как сильно он ошибся тогда. Дабы избавить себя и свою любимую дочурку от преследования правоохранительных органов и ответственности за случившееся, а также от пронырливых представителей средств массовой информации, которых, казалось, страшился ещё сильнее, он предложил сделку, суть которой заключалась в вечном молчании о той страшной ночи за всё, чем он владел на территории Луны. А это, без малого, плодородные земли и преуспевающий винодельческий бизнес, ведь после случившегося Линдберг даже дистанционно не смог бы больше так же успешно вести свою деятельность. А потом, пребывая в паническом полуобмороке и алкогольном помутнении, он напомнил про дом.

– Оставь эту проклятую коробку себе, как вечное напоминание о том, что ты воспитал убийцу, – с трудом сказал ему тогда Макс.

Он знал, что Линдберг поспешит избавиться от сгоревшей недвижимости пока та ещё могла принести ему хоть какие-то копейки. Никто в здравом уме не вернулся бы туда, не зашел бы внутрь, не провел бы ночь в стенах, где плавились живые люди, но речь шла о ненормальной Оливии Линдберг, которой всегда и на всё было глубоко начхать. Если бы Макс не побоялся связывать себя с тем жутким местом, её бы здесь сейчас не было. Что ему мешало забрать полусгоревший особняк и спалить его окончательно? Чтобы больше ни одна деталь на улице Грез, не напоминала никому о пожаре, перевернувшем с ног на голову несколько ещё юных и молодых жизней.