Текст книги "Петербург. Тени прошлого"

Постсоветские дома

В 1991 году после дискуссий, длившихся почти два года, ленинградцам дали возможность «приватизировать» свои квартиры[421]421
  В статье «Вы – владелец квартиры» (Вечерний Ленинград. 12 апреля 1991 года. С. 2) говорилось о длительной задержке. В [Слобожан 1991] утверждалось, что реформа близка к завершению. Первые объявления о продаже комнат появились в «Вечернем Ленинграде» 29 апреля.


[Закрыть]. Как и в других регионах СССР, нововведение вызвало у людей некоторое замешательство. Многие были склонны видеть в «приватизации» стремление переложить расходы по эксплуатации жилья на плечи граждан без гарантии сохранения права владения, которая могла бы компенсировать новые финансовые обязательства. Власти сохранили за собой устрашающее право принудительного выкупа жилья, а если здание расселялось с целью реконструкции, новоиспеченному «владельцу» полагалась лишь компенсация в виде жилого помещения аналогичного размера в том же районе города, но не в том же здании или на той же улице[422]422
  Согласно статье 3.1 Жилищного кодекса РФ [2004], «жилище неприкосновенно». В статье 3.2 говорится: «Никто не вправе проникать в жилище без согласия проживающих в нем на законных основаниях граждан иначе как в предусмотренных настоящим Кодексом целях и в предусмотренных другим федеральным законом случаях и в порядке или на основании судебного решения». Статья 30.3 гласит: «Собственник жилого помещения несет бремя содержания данного помещения и, если данное помещение является квартирой, общего имущества собственников помещений в соответствующем многоквартирном доме» (включая «общие части» коммунальной квартиры). Статья 32, с другой стороны, наделяет власти широкими полномочиями в плане принудительного выкупа (согласно пункту 1, «Жилое помещение может быть изъято у собственника в связи с изъятием земельного участка, на котором расположено такое жилое помещение или расположен многоквартирный дом, в котором находится такое жилое помещение, для государственных или муниципальных нужд»).
  Правда, есть дополнение: «Предоставление возмещения за часть жилого помещения допускается не иначе как с согласия собственника». Пункт 10 (добавлен в 2006 году) гласит, что в случае признания дома «аварийным» и неосуществлении сноса в срок земельный участок подлежит изъятию, равно как и отдельные жилые помещения в нем. На самом деле выселение из домов жильцов, уже успевших приватизировать жилье, было широко распространено (см., например, статью «В Петербурге из аварийного дома выселилил очередных жильцов» от 3 сентября 2007 года, URL: http://www. rosinvest.com/news/325307/ (в настоящий момент ссылка недоступна)).


[Закрыть]. Внутреннее пространство по-прежнему подлежало жесткому бюрократическому регулированию: новым жильцам, как и раньше, запрещалось не только разбирать несущие стены, но и вносить менее значительные изменения – например, перемещать дверные проемы или сносить перегородки можно было только с согласия властей[423]423
  Жилищный кодекс РФ [2004], статьи 25–26. С. 17–18.


[Закрыть]. Приватизация послужила не столько сигналом для новой свободы действий, сколько источником тревоги – и потому, что застройщики могли выкупить неприватизированное жилье, и в силу того, что при покупке недвижимости люди ощущали отсутствие фактической поддержки[424]424
  См. на эту тему [Vihavainen 2009: 73–78,129–131]. В 1990-е и 2000-е в прессе часто появлялись репортажи о махинациях – спекулянты приобретали законные права собственности в обмен на фиктивное право собственности на другое имущество – и о тяготах жильцов, не являющихся собственниками. См., например, [Карапетян 1993] – о бомжах, число которых достигло 50 тыс. Также см. заметку от 19 мая 2007 года на портале fontanka.ru «В Петроградском районе расселят 7 общежитий» (URL: http://www.fontanka.ru/2007/05/19/006/ (дата обращения: 27.08.2021)) и т. д.


[Закрыть].

Как бы то ни было, новоиспеченные владельцы квартир (к 2006 году они составляли 70 % владельцев всего недвижимого имущества в городе [Vihavainen 2009: 72]) вскоре гораздо сильнее почувствовали свою причастность к тому, что их окружает, и желание как-то улучшить свое жилое пространство. Самым первым признаком этого стал рост приобретения потребительских товаров. Уже в позднесоветские годы люди гонялись за вещами вроде кассетных магнитофонов, которые можно было купить на черном рынке или получить в подарок от западных друзей[425]425
  В начале 1980-х, по моим воспоминаниям, за кассетный магнитофон такого типа, стоивший на Западе около $30, в СССР надо было выложить 250 руб., то есть сумму, в два раза превышающую среднюю месячную зарплату. О товарах подобного рода см. также главу 5.


[Закрыть]. В числе более серьезных покупок была импортная мебель. Верхом устремлений была финская мебель, особенно стенка – усовершенствованный сервант (плоский шкаф с множеством секций, в том числе застекленных). Чуть ниже котировалась мебель из Югославии или прибалтийских республик, считавшихся самыми цивилизованными республиками в СССР[426]426
  Т. Дервиз вспоминает, как ее мать была поражена качеством латвийской мебели, которую увидела во время отпуска, и немедленно купила несколько предметов, чтобы отослать их домой [Дервиз 2011: 159].


[Закрыть]. В постсоветский период появилась масса магазинов, где продавали мебель из разных стран Европы – Испании, Франции, Италии, а также Скандинавии, и российские производители тоже начали воспроизводить зарубежные стили[427]427
  Такая мебель продается в многочисленных мебельных магазинах города, как в местных, наподобие «Адаманта», так и в сетевых – ИКЕА, Ligne Roset и т. д.


[Закрыть]. Далеко не все могли позволить себе покупку новой мебели, но для большинства предметы советской эпохи не представляли ценности: как только появлялась возможность приобрести что-то другое, от старых вещей избавлялись[428]428
  Например, строители, ремонтировавшие мою квартиру, выбросили почти все, что осталось от советской эпохи, хотя там было несколько предметов финской мебели 1970-х, когда-то очень ценившейся (я надеялась их сохранить). «Совершенно хорошие» вещи, оставшиеся от старых времен, как правило, не хотят выбрасывать пенсионеры (личные наблюдения).


[Закрыть].

Если были деньги, люди спешно начинали ремонт. Идеалом стал так называемый евроремонт, который подразумевал не только покраску и новые обои, но и масштабную структурную переделку жилища[429]429
  Согласно НКРЯ, это слово употреблялось уже в 1996 году.


[Закрыть]. Окна чаще всего заменяли стеклопакетами, импортированными из Германии; на голые доски, открывавшиеся после снятия линолеума, настилали ламинат «под дерево». Советские двери меняли на новые, шпонированные, с блестящими латунными ручками. (Все это, надо заметить, делали квартировладельцы с достаточно скромными доходами. Представители плутократии, если и были готовы жить в старых зданиях (многие предпочитали новострой с фасадом «под старину» или без такового), то требовали полной реконструкции. В их домах должны были быть отапливаемые гаражи, выделенное водоснабжение – чтобы на дизайнерскую одежду и сантехнику не попадали частицы ржавчины из городской системы, – специальные электрогенераторы, полы с подогревом и, конечно, круглосуточная охрана)[430]430
  В числе самых шикарных новых кварталов были дом 60 по ул. Шпалерной (гигантское стеклянное сооружение, возведенное застройщиком «Возрождение Санкт-Петербурга»), ЖК «Зеленый остров» на Константиновском проспекте (дом 26), Крестовский остров (где четырехкомнатная квартира в марте 2011 года продавалась за $2 млн (см. URL: http://www.mirkvartir. ru/18677917/ (в настоящий момент ссылка недоступна)), и башня ЖК «Монблан» на Выборгской стороне. Во всех комплексах были выделенные коммуникации – водо– и газоснабжение, кондиционирование, подземные гаражи и, конечно, круглосуточная охрана. О реконструкции см. [Уздина 1993]. Женщина, с которой я познакомилась в самолете по пути из Петербурга в Лондон, супруга процветающего бизнесмена, особенно гордилась тем, что ее дом в престижном районе близ Таврического сада построен как совершенно новая имитация петербургского стиля «модерн», а обставила она его современной венской мебелью, копирующей югендштиль.


[Закрыть].

По мере того как разнообразился дизайн интерьеров, для некоторых состоятельных людей становилось делом чести не использовать кухню как место общения. В небольших квартирах одна из стратегий заключалась в превращении бывшей кухни в столовую и выделении небольшой кухни-камбуза из пространства коридора[431]431
  Такое я видела в нескольких разных квартирах, хозяева которых, незнакомые между собой, принадлежали к кругу состоятельной петербургской интеллигенции.


[Закрыть]. В глянцевых журналах, да и в более скромных изданиях о «кухне, где едят» уже и речи не заходило. Одна из публикаций 1998 года в московском второразрядном журнале, наряду с уютными гостиными с мягкими диванами и креслами, креслами-качалками и обеденными столами, рекламировала несколько стерильные кухни с откидными столиками для приготовления пищи без намека на место для ее поедания. На одной из иллюстраций изображался способ выделить «обеденную зону» при помощи модуля с заведомо нефункциональными шторками и украшениями [Никифорова, Кагановская 1998: 12–15, 22–23]. Подобная стратегия пользовалась популярностью и у некоторых петербуржцев – например, заменять простую эмульсионную краску обоями в стиле модерн, чтобы подчеркнуть отдельность ниши с обеденным столом[432]432
  Полевые записи автора, сентябрь 2009 года (женщина, родившаяся в начале 1960-х).


[Закрыть].

И все же некое ощущение кухни как семейного очага сохранялось. Даже приукрашенные изображения иногда содержали «ностальгическую ноту». На иллюстрации в книге по домоводству мы видим, например, старые эмалированные бидоны для молока, давно вышедшие из употребления с появлением тетрапака; полки уставлены плетеными корзинками, хотя кухонный стол оккупировала «чуждая» бутылка импортного оливкового масла [Никифорова, Кагановская 1998: 13].

Похожие кухни были представлены на домашнем форуме местной газеты «Мой район» (которая активно заявляла о себе в сети). На форуме была страница, где люди обменивались информацией о том, как они обустраивали кухни. Как и прежде, создание уюта часто подразумевало нагромождение множества безделушек, включая расписные керамические тарелки, глиняные кружки и бутылки, алюминиевые или эмалированные миски и кадки советских времен, календари в народном стиле, картинки и т. д. В Санкт-Петербурге появилось множество магазинов, где можно было приобрести такие «предметы старины»[433]433
  Подробнее о расцвете коллекционирования и росте интереса к антиквариату см. [Kelly 2014, гл 4].


[Закрыть].

2.7. Фотография кухни, опубликованная на форуме газеты «Мой район» URL: http://forum.mr-spb.ru/showthread.php?t=2184&page=1 (дата обращения: 29.11.2009).

Далеко не все кухни на этом сайте были в «народном» стиле; некоторые сверкали хромом и плиткой, как подсказывали глянцевые журналы. Но попытки «навести уют» обычно ограничивались советским представлением о «традиционной культуре» (кружевные занавески и вышитые драпировки).

Время от времени проявлялась и тяга к некоему «ретро-петербургскому стилю». На фото одной из кухонь с сайта газеты «Мой район» (перепост с другого сайта) мы видим массивную мебель «под красное дерево» и довольно строгие кружевные занавески и светильники, но при этом (деталь, совершенно не вписывающаяся в интерьер) – открытую кирпичную кладку. Но владельцы стремились придать своему жилому пространству не столько местный колорит, сколько индивидуальную окраску – с помощью, например, разноцветных магнитных букв и прочих магнитиков на холодильнике (эта мода широко распространена и на Западе). У состоятельных горожан холодильник из жизненного важного хранилища продуктовых запасов, каким он был в советскую эпоху, превратился в объект эстетического наслаждения, набитый яркими на западный манер упаковками йогуртов и разукрашенный снаружи. Одним из самых популярных предметов мебели для кухни стала угловая скамья, так называемый кухонный уголок, позволяющий усадить за стол много народу – например, чтобы выпить чаю, посмотреть телевизор или совместить оба занятия[434]434
  См., например, сайт петербургской компании, предлагающей всевозможные «кухонные уголки» со скамьями – от деревянных до обитых: URL: http:// www.slavico.ru/category/katalogh/kukhnia/kukhonnyie-ugholki (в настоящее время ссылка недоступна). Табуретки, с другой стороны, тоже сохранили свою популярность (в маленьких кухнях они удобнее), равно как и диваны (их при необходимости можно использовать как дополнительное спальное место).


[Закрыть].

Единого канонического представления о «петербургской кухне» не существовало. Один из блогеров Живого Журнала, посвятивший пост этой теме, проиллюстрировал его тремя совершенно разными изображениями кухонь: в «кировке» (здании в стиле конструктивизма, построенном в начале 1930-х при Кирове) в районе Финляндского вокзала, в роскошном «дворце» XIX века и в доме постройки 1930-х годов[435]435
  Все три фото были опубликованы в посте 2009 года в блоге URL: http://zoe-dorogaya.livejournal.com/246159.html (дата обращения: 11.09.2021).


[Закрыть]. Лишь в одной из этих трех кухонь обстановка содержала сознательный намек на классическое петербургское прошлое – и то иронический: на стене висел топор, как у Раскольникова. Если что-то и объединяло три картинки, то исключительно эклектика: бумажные салфетки, пластмассовые игрушки, магнитики на холодильнике – плюс этническая керамика; жаккардовые шторы, изящные винные бутылки – плюс магнитики на холодильнике; кухонная утварь советских времен – плюс мобильный телефон рядом с оберточной бумагой и подарками, упакованными на западный манер.

Об исторической точности уже не было и речи. Люстра-канделябр может выглядеть «аутентично» в петербургской квартире, но едва ли на кухне; этническая керамика вступает в парадоксальное противоречие с пластиковыми столешницами. Покупка антиквариата и «старых» вещей стала обычным делом, но это не значило, что люди вдруг стали жить в исторически выверенных петербургских интерьерах[436]436
  У более обеспеченных и ориентированных на Запад молодых россиян я замечаю склонность к вещицам вроде эмалевых знаков, старинных часов, резных хлебниц и т. п.


[Закрыть].

Во всей этой неразберихе превалировала советская концепция уюта[437]437
  Пожалуй, самый примечательный случай – реклама двухуровневой квартиры стоимостью $2 млн на Крестовском острове (2010 год, URL: http://www. mirkvartir.ru/18677917/ (в настоящее время ссылка недоступна)), где утверждалось, что «функциональные и декоративные элементы способствуют созданию уюта в квартире». Интересно, что в этой квартире спроектирована кухня-столовая, а не отдельное пространство для еды.


[Закрыть]. Один из участников другого форума газеты «Мой район» – «Уютный дом» – признается: «Для меня уют – это ощущения расслабленности, спокойствия, защищенности. Тепла. Душевного и физического. Окружающие вещи, дарящие ассоциации и незримые связи с событиями и людьми, которые мне дороги. Окружающие люди, конечно».

Другой участник форума заявляет примерно то же самое, но с упоминанием конкретных предметов: «Для меня детали, создающие уют – что-нибудь на стенах. И коврики (на полу). Много ковриков. У меня дом не уютный, жалко стены портить»[438]438
  URL: http://forum.mr-spb.ru/showthread.php?t=l 1011 (в настоящее время ссылка недоступна).


[Закрыть].

Постсоветская эпоха дала людям значительно больше возможностей для покупки новых вещей и навязала новые вкусы. Однако базовое представление о том, как обращаться с пространством, в частности, чем его заполнять, никуда не делось. Самый лестный комплимент хозяевам состоит в том, что дом у них «уютный»[439]439
  Казалось бы, это естественно, но, как отмечает К. Фокс [Фокс 2008], слово «уютный» (cosy) – табу для представителей британских «высших» кругов: в их жилищах (houses, потому что говорить home в значении «домашний очаг» – тоже считается уделом низших классов) потрепанная элегантность, как правило, сочетается с сыростью и холодом, – не самые пригодные для жизни условия.


[Закрыть]. В целом, связь с прошлым продолжала выражаться в условном «ретро» (этнические картинки и безделушки), а не в предметах, имеющих отношение непосредственно к «данной местности».

2.8. Один из ангелов по эскизу В. Голубева, продукция Ломоносовского фарфорового завода

Основную идею уловил участник форума, написавший: «Окружающие тебя вещи вызывают ассоциации и создают невидимые связи с событиями и людьми, которые тебе дороги». Важное место в убранстве дома занимали «сувениры» – в ряде европейских стран сувениром обычно называют памятные вещицы, привезенные из отпуска, но в России под «сувениром» в основном понимают безделушку, которая годится для подарка на Новый год или день рождения. Подобные вещицы, нередко фигурки каких-нибудь существ (миниатюрные зверюшки или мультяшные человечки), пользовались особым успехом, ведь они не подчинялись строгим канонам вкуса – еще с советских времен всевозможные пособия по этикету призывали читателей не покупать такого. Как заявили две придирчивые участницы газетной дискуссии 1965 года под названием «Музей дурного вкуса», «украсить комнату хочется каждому. Но лучше украсить эстампом, чем кошкой и дорожкой»[440]440
  Ира и Галя, «Музей дурного вкуса» (Ленинские искры. 3 апреля 1965 года.
  С. 3). Еще одна участница той же дискуссии, Ольга Сальман, которой было около 13 лет, заявила, что обилие украшений свидетельствует о дурном вкусе и любви к «красивенькому», а не к красоте (там же). См. также [Kelly 2001, гл. 6].


[Закрыть].

Сувениры обычно не имели никакого отношения к городу. Одно из исключений – серия ангелов в традиционных русских ушанках, выполненная по рисункам художника-митька В. Голубева на Ломоносовском фарфоровом заводе[441]441
  Об этой серии см. заметку А. Толстовой «Наследники по кривой» («Коммерсант», 24 декабря 2004 года: URL: http://www.kommersant.ru/doc/536051/print (дата обращения: 11.09.2021)). См. также иллюстрацию.


[Закрыть].

Но обычно сувениры не бывают «дизайнерскими», и даже наличие на них петербургских видов не означает, что произведены они не в Гонконге[442]442
  Пример – черная фаянсовая кружка с золоченым силуэтом Исаакиевского собора, которую мне подарили в 2009 году: на дне упаковочной коробки было совсем мелким шрифтом написано Made in China.


[Закрыть]. В их причудливости, а иногда и уродливости есть нечто интимное; они «оживляли» (почти в буквальном смысле) унылые интерьеры, превращая стандартное пространство в место, где живут люди, обладающие индивидуальностью[443]443
  В моей квартире фарфоровый ангел сосуществует в неустойчивом равновесии с подаренной другим приятелем фигуркой домового, недобро ухмыляющегося из-под кустистых бровей. С его появлением в доме начались ужасные проблемы с электричеством, из-за чего я ощущаю иррациональную потребность делать ему регулярные подношения в виде стопки водки. То ли помогли подношения, то ли присутствие ангела, не знаю, но проблемы с электричеством прекратились.


[Закрыть]. Эти предметы намекали на сплетение эмоций и отношений, нити которого протягивались за пределы квартиры. В этом смысле памятные вещи в доме выражали не вертикальную связь с городом (ведущую в прошлое), а горизонтальную: как дань близости с другими людьми, находящимися в разных точках городского пространства, но образующими единый временной мир. Это работало и в обратном направлении. Как сформулировала в 2011 году девушка двадцати с небольшим лет, «моя семья – это для меня мой город»[444]444
  Oxf/Lev SPb-11 PF13 MS (женщина 1989 г. р.). Там, где концепция «поэтики пространства» Башляра в доме делает упор на мечтания, а не на память, я, скорее, ассоциирую дом с памятью в особом и избирательном смысле.


[Закрыть].

Глава 3
«Эрмитаж и родной подъезд»: городские пространства

– А в Ленинграде где живете?

– На линии фронта [т. е. в Московском районе].

(Послевоенный ленинградский анекдот)[445]445
  Цит. по: [Rau 1959: 39].


[Закрыть]

В книге «Город, в котором мы живем», написанной для ленинградцев в 1958 году, диванная экскурсия по городу начинается с главы «Наши жилища». Оглядываясь назад на последние годы царизма, автор вспоминает «ужасные условия», в которых жили рабочие, ютясь на узких койках в сырых подвалах. Советская эпоха все изменила. Вместо деревянных домов выросли сверкающие новые кварталы. А Невский район, – некогда городские трущобы – теперь стал «одним из красивейших районов Ленинграда». Щемиловка, когда-то считавшаяся городской окраиной, превратилась в экспериментальный квартал № 122 – первый квартал крупноблочного строительства. «Здесь построено немало многоэтажных домов, радующих глаз своим прекрасным видом» [Непомнящий 1958: 27, 29].

В 1862 году Петербург стал родиной русской социалистической утопии: Н. Г. Чернышевский в романе «Что делать?» изобразил «хрустальный дворец» как главный символ нового мира «разумного эгоизма»[446]446
  О влиятельности романа см. [Паперно 1996].


[Закрыть]. Фантазии из этой книги завладели и умами ленинградцев. В 1961 году будущий народный архитектор СССР С. Б. Сперанский, возглавивший проект по строительству новой гостиницы напротив крейсера «Аврора», вспоминал, каким ему увиделось будущее здание:

Еще давно, когда мы не проектировали этой гостиницы, не проектировали здания Военно-морского музея, я тогда выступал на Совете и, может быть, странным покажется, мне как-то приснился сон, что рядом с музеем стоит высокий хрустальный дворец, а как всегда бывает во сне, это оказалось очень красиво. И надо сказать, что бывают такие вещи – мне представляется, что в этом месте должно стоять высокое стеклянное здание. Много лет спустя представилось возможным сделать этот объем, и нам представляется, что это место является таким акцентом, который объединяет вокруг себя достаточно классическую горизонтальную застройку и этот объем, поставленный в этом месте, должен организовать объем, не просто объем, а чтобы было скульптурным образованием и по своей композиции, по своему месту, высотой около 70 м в верхней отметке[447]447
  «Стенографический отчет заседания технического совета НИИ Ленпроект», 1 августа 1961 года, ЦГАНТД СПб. Ф. 36. Оп. 1–2. Д. 514. Л. 20-1.


[Закрыть].

По мере того как окраины города превращались в новые районы, отношение к центру менялось, а его «горизонтальная застройка» стала восприниматься некоторыми как «провинциальная». С начала 1930-х годов архитекторы нацелились на просторы пригородных районов, выбрав их плацдармом для превращения Ленинграда в «образцовый социалистический город».

Строительство комплексов зданий на Международном проспекте (впоследствии – проспект имени Сталина, ныне – Московский проспект), широкой магистрали, по масштабам и стилю напоминающей проспекты в Москве, должно было превратить эту часть города в новый административный центр, а старый центр на берегах Невы предполагалось сохранить как «город-музей». (В стихотворении 1963 года О. Берггольц вспоминает: «Здесь на моих глазах росли массивы / Большого Ленинграда» [Берггольц 1983: 355].) Район Нарвских ворот был перепроектирован сходным образом, став геометрической точкой отсчета для проспекта Стачек, по обеим сторонам которого выросли новые кварталы[448]448
  См., например, [Баранов 1943: 69–72; Келли 2016].


[Закрыть]. Эти районы продолжали служить образцами и после войны. В роскошном альбоме городских панорам, изданном в 1954 году, фотографии новостроек, в том числе в Нарвском, Невском и Выборгском районах, соседствуют с изображениями Стрелки Васильевского острова, Дворцовой площади и других исторических достопримечательностей[449]449
  Альбом «Ленинград: Виды города» (см. Введение).


[Закрыть].

3.1. Кантемировская площадь, Выборгская сторона, 1931. Обратите внимание на соседство деревянных домов и новостроек. Фотограф не указан. ЦГАКФФД СПб

С конца 1950-х сохранялся все тот же принцип превращения окраин в образец для устройства центра. Гостиница «Советская» на Фонтанке, дом Лениздата на набережной той же реки и новый дом для городской администрации на Петровской набережной были построены в том же лапидарном стиле, что и дома на проспектах в новых районах[450]450
  О доме «Дворянское гнездо» см. ниже и в главе 4.


[Закрыть]. Модно было подчеркивать контраст между новым зданием и соседствующими с ним «старичками». Станция метро «Василеостровская» (1967) представляла собой коробку из стали и стекла, слегка отодвинутую от «красной линии» застройки Среднего проспекта, резко контрастировавшую с жилыми кварталами конца XIX века по сторонам. На стадии планирования архитектор Я. Д. Болотин объяснял, чем хорош его проект:

3.2. Квартал новостроек на Выборгской стороне, 1957. Фото Н. К. Егорова. ЦГАКФФД СПб

Я это место прекрасно знаю с 1936 года. Весь Васильевский остров, Средний, Малый, Большой проспекты с совершенно четкой сетью улиц. И хорошо, [слово «хорошо» вставлено] когда вдруг в одном месте появится такое здание, здание уже другого характера, возникающее из старой застройки. И именно поэтому эту часть надо решать более характерно, более по-современному <…> именно такое решение, построенное на контрасте современного остекленного здания, которое находится не на красной линии, а в глубине, и не нарушает системы Среднего проспекта и 7-й линии, с нашей точки зрения, это решение правомочно[451]451
  ЦГАНТД СПб. Ф. 36. Оп. 1–4. Д. 44. Л. 28-9.


[Закрыть].

Аргументация Болотина (в отличие от построенного им наземного вестибюля станции) представляла собой замкнутый круг: конструкция должна была быть «характерной», потому что место требовало «характерного» здания (подразумевалось, что Васильевский по «современности» опережал свое время). Градостроители 1960-1970-х годов принципиально не проводили исторического различия между «Петербургом» и «Ленинградом». Город был единым целым, на что намекало и парадоксальное ходячее выражение, применявшееся, когда речь шла о новых зданиях: несмотря на выраженно техногенный характер (стекло, бетон и сталь), они должны были «органически вписываться» в окружающую их среду[452]452
  См., например, [Петров 1975:27], где эта фраза произнесена применительно к дворцу спорта «Юбилейный» – гигантскому современному барабану, зрительно уменьшающему Князь-Владимирский собор, находящийся позади комплекса. Ср. [Вержбицкий 1975: 5–7], где дом быта на улице Седова (архитекторы О. Б. Голынкин и Я.Д. Болотин), стеклянная и бетонная коробка в духе Корбюзье, назван «органичным».


[Закрыть]. Единообразие было принято подчеркивать с помощью цвета: если главные архитектурные достопримечательности города демонстрировали свою уникальность и тем, что были выкрашены в бирюзовый, голубой или розовый цвета, оттенки которых с 1920-х годов тщательно восстанавливались по соскобам краски, «второстепенные» здания, как правило, красили в два оттенка серого – мышиный и свинцовый, как у набухших дождем туч[453]453
  Личные наблюдения. О вопросах аутентичности цвета краски для памятников архитектуры см., например, документ 1927 года из НА УГИОП Ф. П8. № 671п. Л. 36 (Андреевский собор) (за указание источника выражаю благодарность Александре Пиир).


[Закрыть].

Однако к концу 1960-х такое однообразие начало вызывать недовольство. В 1970 году автор статьи в архитектурном журнале при обсуждении двух показательных районов новостроек прямо заявил: «Скучно в Купчине. Скучно на Правом берегу Невы». Дискуссия, в которой участвовал этот автор, была посвящена вопросу, насколько достойны такие районы считаться частью «Ленинграда» (это название тогда применялось к историческому городу). Выводы из обсуждения в целом оказались неутешительными[454]454
  Проблемы, мнения, споры. Купчино – это Ленинград? («Строительство и архитектура» № 1, 1970. С. 21–22).


[Закрыть].

3.3. Новый квартал на проспекте Мориса Тореза, Выборгская сторона, начало 1970-х. Воспроизводится по изданию «Очерки современного советского искусства», 1975

И действительно, если пройтись по Малому проспекту Васильевского острова, ненавязчивый модерн начала XX века, характерный для застройки линий, и гигантские массивы проспекта КИМа выглядят как разлом тектонических плит. Линии метро разбегаются от Невского, выходя из-под земли в ущелья из серого бетона, похожие на наросты базальта после извержения вулкана. Но у местных жителей есть способы освоить «бесприютное урбанистическое царство», и вовсе не обязательно они смотрят на место, где живут, с точки зрения простого контраста между старым и новым. «Маленькие города, которые объединяются в Невском проспекте», как определила свое ощущение мегаполиса одна информантка[455]455
  Oxf/Lev SPb-11 PF13 MS (женщина 1989 г. р.).


[Закрыть].

Здесь я могу опираться и на свой личный опыт. Район, где я поселилась в 2005 году, типичен в своей двойственности: это и «центр» и «не центр». На его южной оконечности находится набережная Невы, в северной части пролегают ключевые магистрали – Большой Сампсониевский и Лесной проспекты, у каждого из которых свой особый тип застройки (смесь дореволюционных жилых домов и образцовых новостроек советского периода – 1940-х – начала 1950-х на Большом Сампсониевском и 1930-х на Лесном). Выделяются на общем архитектурном фоне с одной стороны уродливая громада гостиницы «Санкт-Петербург» (бывшая гостиница «Ленинград») с пристроенным к ней бизнес-центром, с другой – строгие фасады Военно-медицинской академии, выстроенные в неоклассическом стиле и выкрашенные в уставной желтый цвет: они тянутся от реки к Финляндскому вокзалу.

Хотя это место не входит в так называемый исторический центр (за исключением Военно-медицинской академии, старейшего вуза города), исторического здесь предостаточно. Район всегда был своего рода пограничной зоной между официальным Санкт-Петербургом и старой Выборгской стороной с ее садами и огородами, где выращивали фрукты и овощи на продажу, с деревянными домиками, описанными в романе И. А. Гончарова «Обломов». К концу XX века район превратился в «нейтральную полосу», разделявшую военную и промышленную жизнь города. После наступления эпохи «дикого капитализма» добавился еще и третий фактор – набережные начали превращаться в деловой центр города.

К 2000-м годам треугольник жилой застройки между рекой и Большим Сампсониевским проспектом, очерченный с третьей стороны Финляндским проспектом (длина этой улицы примерно 100 м, а ее название незнакомо большинству жителей города, да и на картах ее часто вообще не отмечают), образовал небольшое, изменчивое, социально неоднородное пространство, где коммунальные квартиры соседствуют с реконструированными домами XIX века, зданиями позднесталинской постройки для «рабочей аристократии» и слегка обветшавшим, но сохранившим свою респектабельность кварталом кооперативного жилья брежневских времен.

3.4. Проспект Карла Маркса (ныне – Большой Сампсониевский), 1957. Фото Н. К. Егорова. ЦГАКФФД СПб

В первое время после переезда это место казалось мне жутковатым после Кузнечного рынка, кафешек и фирменных магазинов на Пяти углах, где я жила прежде. Но вскоре я ощутила его своеобразное обаяние: краснокирпичные заводские корпуса отражались в водах Невы – то серебристых, то дымчато-серых, а то и покрытых потрескавшимся льдом; опереточные курсанты в щеголеватых темных шинелях стройными рядами выходили счищать снег с тротуаров; звуки сигнальной трубы соперничали с гудками застрявших в пробке автомобилей. Попытки переселить Военно-медицинскую академию сошли на нет благодаря протестам (остановил процесс президент Путин, ни больше ни меньше). Живя в этом уголке, я поняла, как «район» может быть, по сути, невидимым для тех, кто в нем не живет, и в то же время представлять совершенно определенное «место» для тех, кто в нем обитает.

Собственно, разграничение между «центром» и «окраинами» в Петербурге не было четким с самого начала. География невской дельты разделила город на множество различных территорий. Петропавловская крепость, старейшее постоянное сооружение российской столицы, была возведена на острове, на Петербургской (позднее – Петроградской) стороне; на набережных Васильевского острова располагался целый ряд главных зданий «Золотого века»; поселения на Выборгской стороне восходят к петровским временам. Если в XIX веке модным центром города считался южный берег Невы (Невский проспект, улицы и набережные на той же стороне), то на рубеже веков Петербургская (Петроградская) сторона, ставшая в результате реновации новым роскошным жилым массивом, начала конкурировать со старым центром. В советскую эпоху именно здесь предпочитала селиться партийная элита[456]456
  См. главу 1. Помимо Кирова, жившего на улице Красных Зорь, партийные руководители и ведущие чиновники Ленсовета обосновались на проспекте Горького (Кронверкском) и, конечно, в здании Ленсовета; в число флагманских зданий вошли Дом специалистов на Малом проспекте, Дом политкаторжан на площади Революции (Троицкой), на улице Ленина жили многие видные представители местной интеллигенции.


[Закрыть].

3.5. Подъезд в муниципальном доме, 2012. При том что в целом в подъезде поддерживается относительный порядок, условия сопоставимы с советскими, включая характерную зеленую краску на стенах

Даже часть города, которая в 1980-е стала называться «историческим центром», по сути, включала в себя множество разных «центров»: Дворцовую площадь, куда стекались туристы; площадь Восстания – центр притяжения для приезжих, а также местных жителей, ездивших с пересадками на общественном транспорте; Невский проспект; административный и партийный штаб в Смольном; муниципальные власти в Мариинском дворце на Исаакиевской площади. Были также районы, по расположению центральные, но выходившие за рамки официального городского мифа, – такие, как Лиговский проспект, ведущий в сторону от площади Восстания, или Коломна, расположенная ближе к низовью Фонтанки. Пусть застройка начала XX века на Петроградке, Песках или у Пяти углов была того же мышиного цвета, что и дома вдоль Мойки, возведенные в XIX веке, размеры окон и дверей, скаты крыш, формы балконов и декоративная отделка сильно отличались; длинные ряды зданий стали разнообразить башенки и эркеры. А повседневное восприятие города его жителями, конечно же, обусловлено его «расползшейся» топографией с обширными и разнообразными участками суши, разделенными водой, но самые сильные впечатления, естественно, связаны с территорией непосредственного проживания. Изначальное чувство окружающего пространства, по сути, сплетено с участками столь микроскопическими, что их нельзя даже нанести на карту: собственным домом и прилегающей к нему территорией.