Текст книги "Петербург. Тени прошлого"

На подступах к дому

Для ленинградцев, живущих в отдельных квартирах, грань между «домом» и остальным миром куда отчетливей, чем для обитателей коммуналок. В последних посещение «мест общего пользования» было частым и неизбежным: стирать белье, а зачастую и готовить еду возможно было только в общем пространстве. В многоквартирных же домах общее пространство вытеснено на задний план и практически анонимно. По сути, подъезд – одна из ключевых точек советского коллективизма: на дверях и почтовых ящиках обозначены не фамилии, а номера квартир, стены выкрашены в положенный для общественных мест зеленый цвет[457]457
  До революции на дверях часто висели медные таблички с именами жильцов, но сохранились из них немногие: традиция, широко распространенная в Европе, в советской практике не прижилась. О «бетонных стенах, покрашенных в темно-зеленый цвет до уровня рейки» см. [Fallowell 1995: 9].


[Закрыть].

3.6. Подъезд в здании позднесоветского периода, 2012. Дом явно обихоженный, свидетельство тому – новые пластиковые рамы, замененные батареи и покрашенные в пристойный коричневаторозовый цвет стены. Заметна даже попытка украсить пространство (в углу на стене нарисовано облачко), но обстановка остается обезличенной

Жильцы должны были сами убирать вестибюли, лестничные клетки и лифты согласно графику (как и «места общего пользования» в коммуналках); предполагалось также, что люди не будут захламлять эти помещения своими вещами. «Старшая» или «старший» по подъезду должны были, в числе прочего, отлавливать тех, кто оставлял на лестнице мусор – пищевые отходы, старую мебель или строительный хлам. Соседи также порой брали на себя роль блюстителей чистоты. Тем более важным признаком перехода в новое состояние стала символическая приватизация лестничных площадок в конце 1980-х, когда люди начали покупать новые двери, а порой и отгораживать участки коридоров, чтобы туда не зашли незваные чужаки.

Входы в многоквартирные дома иногда по старинке называли парадными (парадная лестница в царские времена была главным входом в дом, в отличие от «черной лестницы»). Несмотря на обветшалость лестничных площадок в старых домах, не прошедших капитального ремонта, с их грязными лестницами и стенами, растрескавшимися, а то и вовсе исчезнувшими зеркалами, остатки былой красоты все же сохраняли некий оттенок «парадности». Но в отношении новостроек слово «парадная» звучит неуместно, и даже претенциозно[458]458
  Как отмечалось в главе 1, считается, что слово «парадная» характерно для «петербургской» речи, в отличие от «московской», но настаивают на его употреблении чаще туристы или те, кто недавно переехал в город. Например, когда я публиковала вариант данной главы в виде статьи (по-русски она называлась «Эрмитаж и родной подъезд»), в ней были буквально приведены слова петербургского информанта, но редакторы журнала (выходящего не в Санкт-Петербурге) выпустили статью с названием «Эрмитаж и родная парадная». О пришедшей в упадок роскоши см. поразительное описание [Werth 1944], процитированное в главе 2.


[Закрыть]. Подъезд, в отличие от парадной в ее изначальном смысле, был местом уныло функциональным.

Со временем «приватизация» факторов обеспечения безопасности, выплеснулась наружу, к границе между подъездом и улицей. В советские времена двери подъездов обычно не запирались; бдительные жильцы всегда были готовы отразить вторжение посторонних. В первые десятилетия советской эпохи за входящими и выходящими следил дворник – пережиток дореволюционного прошлого, выполнявший функции привратника или консьержа. Предполагалось, что дворник должен не только обеспечивать чистоту придомовых территорий, но и следить за тем, что происходит в подъезде[459]459
  Об официальном понимании функций дворника см., например, [Сотников 1934:110].


[Закрыть]. Однако в послевоенные годы дворники из многих домов исчезли[460]460
  Где-то они сохранились. См. Oxf/AHRC SPb-11 PF5 MS (женщина 1940 г. р.): отец информантки работал дворником в 1950-е. В Oxf/AHRC SPb-11 PF4 NG информант (1962 г. р.) вспоминает, что, когда он был ребенком, его мать работала дворником: выносила большие двадцатилитровые баки с каждой площадки, расчищала снег и т. д. Одна из моих информанток, родившаяся в конце 1950-х годов, подчеркивала, что она и ее семья, из образованных кругов, никогда не убирали лестничную клетку, для этого был дворник.


[Закрыть]. Начали внедряться принципы «социалистического соревнования» и коллективного добровольного труда: «жилищные комитеты» должны были наладить уборку силами сами жильцов[461]461
  См., например, [Авдеев 1969].


[Закрыть]. Хотя наличие дворника в доме и служило предметом гордости среди тех, кто обладал социальным капиталом, обитатели конкретного дома, наблюдавшие (или не наблюдавшие) за порядком, зачастую оставались единственными блюстителями чистоты и приличия в доме и во дворе. Нередко эту роль брали на себя пожилые женщины (условные «бабушки») – они лично участвовали в процессе, а кроме того, поставляли информацию в официальные органы управления домовым имуществом, то есть в жилконтору или ЖЭК [462]462
  Официальные правила для дворов и фасадов домов были достаточно строгими: запрещалось возведение незаконных пристроек, жильцам запрещалось развешивать белье, ковры и т. д. на балконах, расположенных на уличных фасадах (см., например, «Об утверждении “Правил уборки уличных и дворовых территорий Ленинграда и его пригородов”», БИЛГС 16 (1972), 7-16). Но «человеческий фактор» оставался ключевым. О «горизонтальном» надзоре со стороны «бабушек» см. [Пиир 2006].


[Закрыть].

То, что поддержание порядка было напрямую связано с вмешательством в чужую жизнь, усугубляло стрессы городского существования и означало, что коллективизм, навязываемый жителям ленинградских домов, отнюдь не всегда перерастал в «всеобщее единение». Если надо было отдать кому-то запасные ключи, полить цветы или покормить домашних питомцев в отсутствие хозяев, это чаще поручалось родственникам и друзьям, чем соседям. К соседям, с которыми уже успели подружиться, относились с большой теплотой, но стремление познакомиться с новыми соседями, угостить их пирогами и рассказать об интересных местах в районе было бы воспринято, мягко говоря, как чудачество. «Хорошие отношения с соседями» часто означали, что вы здороваетесь с ними на лестнице и, возможно, знаете их по имени[463]463
  См., например, Oxf/AHRC SPb-11 PF4 NG, где информант утверждает, что отношения были хорошими, но люди не ходили друг к другу в гости. Большинство прочих информантов (например, Oxf/AHRC SPb-11 PF 12 EI) куда менее позитивны в своих оценках: «С целью пообщаться соседи не приходят, они приходят к тебе поругаться». С другой стороны, в [Salmi 2006:141–164] нарисована иная картина: соседи часто прибегают к помощи друг друга, хотя отношения между ними не особенно теплые.


[Закрыть]. Серьезной претензией к новым квартирам была чрезмерная слышимость – еще одно свидетельство желания людей жить по возможности «без соседей»[464]464
  О соседях и частном пространстве (в том числе и о шуме) см. [Harris 2006].


[Закрыть].

Приватизация в постсоветский период никак эту ситуацию не изменила. В результате реформ бывшие арендаторы, а ныне владельцы стали вкладывать в свое жилье не только деньги, но и душу. Тем большее раздражение вызывали соседи, допускавшие как протечку воды, так и утечку шума сквозь стены и потолки[465]465
  Подобные ситуации вполне могли спровоцировать негодующий звонок предполагаемому виновнику в дверь или по телефону. Так, однажды весной 2010 года меня в 5 утра разбудил звонок – женщина кричала в трубку: «Из вашего туалета капает в наш туалет!» Физически это было невозможно, так как моя квартира находится над так называемым «техническим этажом», где расположены трубы центрального отопления и т. д., а под ним расположен ресторан. И, лишь обнаружив, что я живу в совершенно другом доме по другой улице, она бросила трубку – без каких-либо извинений. (Полевые заметки автора, март 2010 года.)


[Закрыть]. Любопытным побочным эффектом «антисоседства» стало то, что согласовать коллективный договор на установку домофона теперь было непросто. Начать с того, что некоторые не желали за это платить (порой даже коммунальные платежи приходилось взимать «с боем»[466]466
  См., например, жалобу читателя в газету «Мой район» (Выборгский) от 4 апреля 2003 года на невозможность заставить соседей согласиться заплатить за замки на подъезде в доме 4 по Каменноостровскому проспекту, поскольку большинство жильцов – «залетные птицы». Мой собственный кооператив в 2000-х – начале 2010-х регулярно вывешивал на дверях подъезда списки постоянных должников по квартплате, у некоторых задолженность по 5–6 месяцев (эквивалент нескольких сотен долларов в рублях); об этом явлении см. также [Vihavainen 2009: 140–148]. По новому законодательству, принятому в 2012 году, должники могут быть выселены из жилья, если срок неуплаты превышает 3 месяца. С тех пор списки исчезли.


[Закрыть]). Кому-то не нравился постоянный контроль за входящими и выходящими – если к вам приходило много гостей, удобнее было оставить дверь открытой, чем каждый раз бегать к кнопке домофона[467]467
  Так порой поступали группы молодых людей, которые часто устраивали «тусовки». В доме на улице Рубинштейна, где я периодически снимала квартиру в 2003–2005 годах, дверь в подъезд была спорной территорией – респектабельные жильцы средних лет вешали объявления о необходимости держать дверь закрытой, а молодежь оставляла ее открытой. См. далее.


[Закрыть]. Как бы то ни было, гипотетический бандит на улице казался меньшей угрозой, нежели алкоголик или наркоман на площадке[468]468
  К 2010-м годам в большинство подъездов уже нельзя было войти беспрепятственно – появились хотя бы кодовые замки, – но процесс занял около 20 лет.


[Закрыть].

Крушение советской власти привело к упадку таких установлений, как «старший по подъезду». Самоуправление жильцов практически сошло на нет, особенно в бывших государственных домах (в отличие от кооперативных). Реформы управления жилищным фондом 2005 года были попыткой изменить ситуацию и создать «товарищества собственников жилья» (ТСЖ) – объединения жильцов с демократической отчетностью, подобные тем, что прежде действовали в жилищных кооперативах[469]469
  Жилищный кодекс Российской Федерации, ст. 135–152. Подробнее см. [Vi-havainen 2009: 86–97]. Жилищная реформа 2005 года также предусматривала управление дома жильцами или управляющей компанией; в Санкт-Петербурге 54 % домов управлялось ТСЖ (ср. с 2,6 % по всей России); тем не менее к 2007 году лишь половина жильцов выбрала тот или иной способ управления [Vihavainen 2009: 99]. Вихавайнен также указывает на недавнее возрождение лестничных советов [Vihavainen 2009: 117].


[Закрыть]. Путем прямого голосования на «собрании жильцов», где присутствовал необходимый кворум, можно было согласовать те или иные работы, на оплату которых собирали деньги. В некоторых домах ТСЖ даже профинансировали реставрацию исторического облика здания – заменили утраченные изразцы и зеркала, отремонтировали лепнину[470]470
  Например, в доме по проспекту Добролюбова жильцы в конце 2000-х отремонтировали свой подъезд, в том числе вставили изящные зеркала в стиле модерн, соответствовавшие стилю всего здания (полевые заметки автора, январь 2008 года).


[Закрыть]. Однако во многих жилых домах эта реформа, по крайней мере в первые ее годы, оставалась только на бумаге. Даже эффективно организованным ТСЖ руководили скудно оплачиваемые представители жильцов, а наградой им довольно часто становилось шумное возмущение большинства, которое в остальном проявляло мало инициативы[471]471
  Личные наблюдения.


[Закрыть]. Собрания превращались в базар: люди входили и выходили, громко хлопали или кричали с места («Если вы срочно не разберетесь, нас выселят к чертовой матери!»). Присутствующие язвительно прохаживались в адрес нынешних и бывших членов правления. Собрания при этом происходили только раз в год, народу на них приходило мало, а вопросы накапливались. Товарищество могло организовывать мелкий ремонт, но решение фундаментальных вопросов, таких как выкуп земли, на которой стоит дом, из года в год откладывалось «на потом»[472]472
  Личные наблюдения. Надо сказать, что ответственны за эту ситуацию прежде всего городские инстанции, деятельно строящие всякого рода препоны жильцам и их представителям: выполнив все предыдущие требования ведомства, кооператив сталкивается уже с новыми, и так без конца.


[Закрыть].

Подъезд, таким образом, оставался единственным местом, где соседи виделись друг с другом, хотя контакт мог быть крайне поверхностным. Подъезд служил пограничной зоной: с одной стороны, неотъемлемая часть дома, с другой – пространство, доступное для проходящих через него чужаков. Учитывая, что в советских городах крайне не хватало удобств для «просто прохожих», подъезд обычно служил местом для предосудительных встреч, будь то меркантильного или сексуального характера. Но именно в подъезд можно было забежать, чтобы проверить, где порвались колготки, а то и переодеться. В подъезде можно было выпить (ср. «Москва – Петушки» Венички Ерофеева), переждать плохую погоду или «ширнуться»: последнее к концу 1990-х стало случаться все чаще. Во многих подъездах отвратительно пахло – свидетельство того, что приличия там нарушались во всех смыслах[473]473
  Говоря о подъездах, первым делом зачастую упоминают вонь – см., например, Oxf/AHRC SPb-08 PF43 IN.


[Закрыть]. Даже в постсоветскую эпоху случайным прохожим удавалось иногда проникнуть внутрь, несмотря на домофон, и в очередной раз заявить об исконных правах на места общего пользования, о чем свидетельствует исполненная отчаяния записка, висевшая в одном из подъездов в центре города в 2005 году:

Уважаемые жильцы!

Давайте следить, чтобы в наш подъезд не проникали посторонние.

А между тем под лестницей на первом этаже устроен общественный туалет, на площадке между 3-м и 4-м этажами кого-то регулярно тошнит, и по всей лестнице валяются шприцы.

А мы как раз ставили домофон и металлическую дверь, чтобы этого-то и не было.

Давайте будем бдительны!

А если мы не будем забывать в подъезде пакеты с мусором и бросать на пол окурки и банки, будет совсем замечательно! Разве плохо, когда чисто?[474]474
  Записка в холле дома по улице Рубинштейна, 2004 год. Ср. Oxf/AHRC SPb-
  11 PF4 EI: информант боится вернуться домой и увидеть, как в подъезде кто-то ширяется, или что по всему подъезду будет размазана кровь.


[Закрыть]

Основным средством общения в подъезде действительно часто служили записки. В отличие от персонажей литературных антиутопий, жители советских домов уходили на работу и возвращались домой в разное время; так что можно было регулярно приходить и уходить, никого при этом не встретив[475]475
  Заводские рабочие, учителя и школьники уходили из дому рано (если только не работали или учились во вторую смену, которая начиналась во второй половине дня), но у многих представителей интеллигенции был хотя бы отчасти свободный график – в некоторые дни они могли не выходить на работу.


[Закрыть]. Так продолжалось и в постсоветский период, хотя в некоторых домах постепенно стало спокойнее – особенно когда пошел на спад разгул преступности начала 1990-х. У дверей начали класть коврики, кое-где на лестничных клетках и в коридорах появились комнатные растения. Курильщики, вынужденные утолять свою страсть вне стен квартиры, могли обустроить себе «курилку» на лестнице: поставить там стул, предназначенный на выброс, а рядом консервную банку вместо пепельницы. Как и можно было ожидать, пространство, примыкающее к двери квартиры, воспринималось как самое подходящее место для мелкого самоутверждения[476]476
  Личные наблюдения. В середине 2010-х годов жители одного подъезда нашего дома вопреки здравому смыслу и противопожарным распоряжениям даже самовольно встроили в подъезде железные двери. – Примеч. К. К. 2021 года.


[Закрыть].

3.7. Граффити «108-я школа» рядом с Нобелевским городком, 2008

Но помимо прочего, подъезд – особенно в постсоветские годы – служил излюбленным местом для размещения текстов еще одного типа: граффити. В Петербурге проживало немало преданных своему делу художников-граффитистов, тщательно выбиравших точки, где можно было проявить творческую фантазию или найти вдохновение в фактуре облупившейся стены[477]477
  См. [Kelly 2010].


[Закрыть]. Главным местом для их творений были стены во дворах или на улицах, где они сразу бросались в глаза, подчеркивая статус граффити как безмолвного публичного перформанса или двухмерной инсталляции. Другой тип граффити – дело рук детей и подростков, которые таким образом метили территорию или обменивались друг с другом некой информацией [Лурье 2005, 2006]. Такого рода граффити обычно бытовали в пограничном пространстве – на стенах лифтов, у дверей, прямо у подъезда.

В советские времена граффити были скромными – их рисовали в неприметных местах, буквально выцарапывали на стенах [Bushnell 1990]. Даже в 1990-е основным материалом служила обычная краска.

3.8. «Рэп – говно», граффити с орфографическими ошибками в подъезде. Удельная, 1997

Появление маркеров и аэрозольных красок изменило качество надписей, особенно когда граффитисты (или «графферы») ознакомились в интернете с «лучшими мировыми образцами». Младшее поколение принялось следовать этим образцам, используя аббревиатуры для обозначения принадлежности к определенной группе. Однако популярность сохраняли и старые идентификаторы, вроде номеров школ, уменьшительных имен и прозвищ. Иногда граффити помещали рядом с каким-нибудь официальным текстом, например, рекламой или табличкой с названием расположенной в здании фирмы: таким образом автор граффити как будто заявлял свои альтернативные притязания на территорию. Создатели граффити творчески подходили к конкретным местам, приспосабливая рисунки к фактуре и конфигурации стен. Правда, люди старших поколений относились к этим надписям и картинкам враждебно, считая их «хулиганством», непотребным и неуместным вторжением в нейтральное общее пространство[478]478
  Ср. замечание жительницы Итальянской улицы, что она бы этих художников высекла, сделанное после того, как поблизости поймали за рисованием граффити студента и двух школьниц. Попытки ограничить места нанесения граффити специально выделенными для этого пространствами (двор рядом с Невским, стена на Лиговском и участок в Апраксином дворе) большого успеха явно не имели [Тихонова 2009]. (В 2010-е отношение к граффити начало меняться, что ознаменовалось основанием в 2012 году Д. Зайцевым Музея стрит-арта на территории большеохтенского Завода слоистых пластиков. Но «графферы» такие инициативы «своими» не считают – Примеч. К. К. 2021 года.)


[Закрыть].

Задние и проходные дворы

Для граффитистов подъезд и двор были частями единой территории. Как, собственно, и для всех прочих жильцов. Традиционно и то и другое пространство находилось под юрисдикцией дворника, отвечавшего за чистоту и порядок. В 1859 году британский путешественник Ч. П. Смит, королевский астроном Шотландии, приехавший на стажировку в Пулковскую обсерваторию, поразился контрасту между «хорошо освещенными, просторными, с высокими потолками» комнатами, которые он снимал, и подходами к ним через «мощеный, покрытый лужами» двор и «длинные извилистые темные проходы, где ужасно пахло кошачьей мочой» [Smyth 1862, 1: 190, 192]. Художественная литература того времени изобилует подобными описаниями[479]479
  Одно из самых известных описаний дворов – у Достоевского в «Бедных людях» (1845). Ч. П. Смит (1819–1900) выгодно отличался от многих путешественников середины XIX века, не говоря уже о советском периоде, тем, что он хотел жить как живут русские (в номерах, а не гостинице, покупая продукты в русских магазинах, а не иностранных и т. д.). Поэтому его записи, наряду с новаторскими фотографиями и прекрасными рисунками Петербурга, Москвы и Новгорода (некоторые опубликованы в его книге), представляют собой очень ценный источник для ознакомления с повседневной городской жизнью того времени.


[Закрыть]. Одна из трудностей заключалась в том, что дворы выполняли ряд практических функций; как отмечал в 1910 году Дж. Добсон, «нет дома без одного или нескольких подобных дворов, где периодически вывозят на телегах содержимое выгребных ям (в отсутствие канализационных стоков) и ежедневно колют дрова, чтобы разнести по квартирам» [St. Petersburg Painted 1910: 138].

3.9. Задний двор с брандмауэром, 2007. Обратите внимание на раскидистые кусты

В советский период ситуация менялась медленно, по мере того как развивались городская канализация, водоснабжение, электрификация и газификация; процесс затянулся до 1960-х годов. К этому времени отхожие места и поленницы дров, равно как и общественные прачечные, исчезли из городских дворов, оставив после себя унылые мощеные или заасфальтированные дворы [Кириков 1988]. С другой стороны, в новых районах, выраставших по периметру города, «двор» уже не был традиционным закрытым «колодцем», как в многоквартирных домах общеевропейского типа постройки конца XIX века (похожие дворы можно увидеть у доходных домов Берлина, Глазго, Лондона и т. д.): он стал большим открытым пространством, участком природной среды, посреди которой были возведены новые кварталы. Однако о систематическом озеленении дворов, будь то в центре, или в новых районах, речи особенно не шло. Клочок нестриженой травы, пара деревьев, кучки скамеек и беспорядочные ряды навесов и гаражей – вот что обычно присутствовало во дворе[480]480
  В советские годы в Ленинграде было построено несколько многоэтажных гаражей, но единственной альтернативой улице для большинства автовладельцев были гараж-боксы (см., например, решение Ленгорисполкома, разрешающее гаражным кооперативам «Радуга», «Октябрьский» и «Нева» построить гаражи для инвалидов в кварталах 2, 17 и у шиномонтажной мастерской: 3 ноября 1986 года, БИЛГС 2 (1987), 15). Упоминание инвалидов указывает на то, что доступ к кооперативным гаражам (и тем более к государственным гаражам) был крайне ограничен, предпочтение отдавалось конкретным категориям (например, инвалидам, ветеранам ВОВ). Заявки надо было перерегистрировать каждый год, а аренду гаража имели право продлевать только владельцы машин (хотя одной из возможных уловок была регистрация машины на имя того, кто ее не водил, но имел право на гараж). (Личная информация, июнь 2010 года.) Эти правила оставались в силе и в постсоветский период, хотя количество гаражей сократилось: например, в 2005 году было демонтировано 300 тыс. гаражных боксов, несмотря на протесты Ассоциации водителей [Александров 2005а]. Это, естественно, усилило необходимость создания альтернативных вариантов гаражей. Усложняло ситуацию еще и отсутствие официальных требований по предоставлению парковочных мест в строящихся домах, так что это делали только в элитарных домах (обычно в виде «теплых гаражей» на отдельном этаже в здании).


[Закрыть].

Вместо того чтобы обеспечить жильцов удобствами, или, начиная с 1960 года, выделить больше дворников, власти пытались заставить жителей домов выполнять всю работу самостоятельно. Предполагалось, что «жилищные комитеты» должны не только координировать уборку, но и организовывать спортивные и прочие полезные для здоровья воспитательные мероприятия, задействуя комсомол и пионерию[481]481
  Подобные инициативы восходят к 1920-1930-м (особенно популярны они были в период так называемой культурной революции 1928–1932 годов), вернулись к ним в 1960-е. См., например, «О некоторых формах организации воспитательной работы среди трудящихся по месту жительства в Москве и Ленинграде» (1961), РГАНИ Ф. 5. Оп. 34. Д. 95. Л. 35–54; материал в ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 89. Д. 120. Л. 1-70 (1962, к примеру, «Предложения по культурно-массовой работе среди населения», Л. 1–7, о разбивке клумб во дворах по Московскому проспекту и т. д.) [Авдеев 1969: 22–24].


[Закрыть]. Чтобы привить чувство общей ответственности за чистоту и порядок, организовывались субботники. Однако на самом деле дворы использовались для самых разных функций и занятий, нередко противоречивших друг другу. Это вело к конфликтам между теми, кто отпускал детей играть во дворе, и желавшими использовать двор как стоянку для своих автомобилей; между любителями поиграть в домино, и бабушками, просиживавшими весь день на лавочке у подъезда; между защитниками песочниц и сторонниками создания футбольных площадок [Пиир 2006].

Кроме того, дворы, как правило, были проходными, открытыми для всех, кто хотел срезать путь и побыстрее попасть на соседнюю улицу Дети и подростки склонны были отстаивать «свое» пространство, и драки «двор на двор», равно как и драки в пределах одного двора, были постоянным явлением. Вспоминает мужчина 1960 г. р.:

В самой стае грызлись, в своей же. Дрались. Вот. И ходили ломать бока другим. <…> Чтоб набеги не делали на нашу территорию, на наши помойки. Мы собирали бутылки, бумаги. Бумагу сдав[али]. Деньги ж нужны были на мороженое, на всё. Были помойки распределены. У каждого своё. Наша компания трясет там дворы эти, помоечные, та компания – другие дворы[482]482
  Oxf/Lev SPb-03 PF24 АР. Подобная ситуация сохранялась и позднее. См., например, Oxf/Lev SPb-11 PF 13 MS (женщина 1989 г. p.).


[Закрыть].

Взрослые при этом мирились с тем, что двор – не частная территория, что там имеет право находиться кто угодно в любое время суток.

В постсоветские годы число поводов для конфликтов только выросло. Увеличилось количество частных автомобилей – потребовалось больше мест для парковки, при этом некоторые автомобилисты пытались застолбить участок под «свою» парковку (прежде в муниципальных кварталах никаких именных парковок и ничего, хотя бы отдаленно напоминающего парковочные места для жильцов конкретного дома, не было)[483]483
  Ср. случай, о котором мне рассказала женщина, живущая на Васильевском острове: она обнаружила, что соседи специально забросали ее машину снегом, чтобы показать, что она припаркована не там, где следует. Поскольку это не подействовало, к ней заявилась шумная делегация с целью обсудить вопрос напрямую. (Полевые заметки автора, январь 2010 года.)


[Закрыть]. Однако хаотичный «захват территории» был не единственным фактором. Группы жильцов могли объединиться, чтобы выделить пространство для общего пользования и полностью или частично преградить машинам доступ во двор. Кое-где начали вновь устанавливать ворота, снятые еще во времена первой пятилетки, и впервые с 1917 года вход во двор оказывался разрешен «только для жильцов».

Тем не менее в конце 1990-х и в 2000-х снова начали наблюдаться некоторые попытки городских властей «облагородить» дворовое пространство[484]484
  О движении по «облагораживанию» дворов впервые упоминается в конце 1980-х. [Кожевникова 1988] сообщает, что в 1986 году жители Московского района организовали добровольное движение по приведению в порядок дворов (уборка мусора, установка скамеек, посадка растений и т. д.). Стремление муниципалов почистить дворы – отличительная черта периода, когда городом управляла Матвиенко. В одних местах результаты их усилий были заметны (например, район вокруг Таврического сада рядом с администрацией города), в других носили случайный характер. В конце 2010-х многие дворы еще представляли собой унылые заасфальтированные площадки, а кое-где (например, во дворе Дома специалистов на Лесном проспекте) асфальт был весь в ямах и трещинах и завален мусором.


[Закрыть]. Во дворах стали появляться скамейки, клумбы, качели и горки, предназначенные для широкой публики, а не только для обитателей одного двора. Во многих местах снова принялись хозяйничать дворники – они расчищали снег и присматривали за тем, кто приходит во двор. Это укрепило уверенность жильцов в том, что поддержание порядка в общественных местах – не их работа. Цитируя автора одной из местных газет, «лучше хороший дворник целый год, чем субботник весной» [Орешкин 1998а][485]485
  Понятие «субботник» вошло в оборот в ранние советские годы и означало «добровольную» (хотя и неизбежную, во всех смыслах) работу по уборке рабочего места, дома или общественного места.


[Закрыть]. Если субботники и проводились, они уже не были всеобщими, и заставить участвовать в них было невозможно: ведь у домоуправления не было полномочий выселять владельцев жилья, если они вдруг отказывались подчиняться[486]486
  Большая дискуссия «Ленин без бревна, или Антропология советского субботника» была начата М. Алексеевским в 2007 году; у большинства участников – жителей Москвы, Петербурга и других городов, представителей поколения тридцатилетних – этот социальный институт вызывает ироническую реакцию. Как признается один из участников дискуссии: «Субботники ненавижу с детства, как и все остальные проявления чисто советского духа, кроме красной эмали на пионерском значке (она – красивая)» (URL: http:// alekseevsky.livejournal.com/166208.html (дата обращения: 11.09.2021)). Тем не менее в Oxf/AHRC SPb-11 PF4 NG наблюдаем абсолютно иное отношение, когда информант более старшего возраста (около 50 лет) вспоминает субботники с теплотой: «Это было ощущение какого-то праздника. Играла музыка через репродукторы. Люди убирали те места вокруг домов, приводили в порядок газоны, убирали мусор».


[Закрыть].

3.10. Во дворе. Фотография популярной певицы Эдиты Пьехи оказалась на дне ржавого ведра. Фото Галины Лисютич, 1969

Как ни старались жильцы и власти, отрицательные ассоциации, связанные с двором, никуда не исчезли. По сути, двор оставался заброшенным пространством, где можно было украдкой предаваться занятиям, недопустимым в ухоженных парках и домах, где царил порядок (например, играть в азартные игры). Другой проблемой было шумовое загрязнение – из-за музыки, которую ставили на полную громкость, из-за громких разговоров и перепалок, доносившихся из окон[487]487
  В фильме И. Авербаха и И. Масленникова «Личная жизнь Кузяева Валентина» (1966) есть эпизод с женщиной, которая играет на аккордеоне в окне; в последующие десятилетия для достижения аналогичного эффекта на окно могли выставить стереосистему.


[Закрыть]. Родители теперь не торопились отпускать детей на новые игровые площадки, не то что раньше[488]488
  Во многих высказываниях на эту тему, в том числе и в Москве, присутствует оттенок «рассуждений о морали». См., например, материал «Конец дворовой жизни», URL: http://www.snob.ru/selected/entry/14142 (дата обращения: 11.09.2021). На самом деле в некоторых дворах (в моем, например) все еще можно увидеть детей, играющих «в войнушку». Но в семьях среднего класса сейчас стало нормой не выпускать детей во двор одних, что в прошлом было характерно лишь для отдельных семей.


[Закрыть]. Неискоренимой оказалась еще одна традиционная функция двора: в XXI веке, как и во все предыдущие столетия, здесь продолжали хранить бытовые отходы, как правило, в больших ржавых баках, где накапливались зловонные отложения мусора. Попытки «облагородить» эту часть двора оставались безуспешными: новые стенки, покрашенные в розовый цвет, отгораживали помойку не со всех сторон, а клочья бумаги и пластиковых пакетов, не говоря уже о миазмах, регулярно вырывались наружу из далеко не герметичных мусорных контейнеров.

В ленинградской литературной традиции помойка занимала скромную, но постоянную нишу. Некоторым творческим людям она представлялась удивительным и даже благодатным местом, метафорой необузданного творчества:

 
Турецкого клочок дивана
В лиловой тесноте лежит
И о Стамбуле, о кальяне
Бурьяну тихо говорит
 

[Шварц 1999: 142].

В более широком смысле помойка могла символизировать тип памяти, противящейся логическому упорядочиванию, но стимулирующий воображение. В стихотворении Б. Херсонского лирический герой сожалеет о неспособности отринуть болезненные воспоминания:

 
давно бы пора на свалку, но обиду еще хранят
в комоде в ящике Петербурга за подкладкой плаща
сквозь дыру в кармане клапаны сердца трое здоровых ребят
прижали парня, а ну дайте ему леща
 

[Херсонский 2010][489]489
  Благодарю Джерри Смита за указание на эту цитату.


[Закрыть].

В повседневной жизни мусор был лишен всякой романтики, он просто вызывал отвращение[490]490
  См., например, заверения архитектора-проектировщика из Ленпроекта в 1957 году в том, что в проекте нового типового дома предусмотрено, чтобы жильцам не приходилось таскать мусор по улице. «Заседание архитектурной секции Технического совета института», 5 марта 1957 года, ЦГАНТД СПб. Ф. 36. Оп. 1–1. Д. 216. Л. 6. Вынос мусора традиционно считался мужской обязанностью (см. главу 2), еще одно указание на то, что занятие это не очень элегантное. Таким образом, если женщина сама выносила мусор, это было равносильно публичному признанию, что в доме нет мужчины (или он слишком пьян, ленив или бессовестен, чтобы это сделать).


[Закрыть]. Дети еще могли рыться в нем в поисках «сокровищ», но на большинство взрослых помойные баки, набитые вонючими, разлагающимися объедками, производили отталкивающее впечатление[491]491
  Об этом замечательно пишет М. В. Осорина [Осорина 1999]. Типичное письмо читателя с жалобой на свалку – заметка «Хотим встретить праздник в благоустроенном, чистом дворе» (Мой район (Выборгский). 4 апреля 2003 года. С. 6).


[Закрыть]. Мусор пытались деликатно сортировать: все, что могло обладать потенциальной ценностью для других, – старые двери и оконные рамы, изношенные свитера, антологии народных былин – выставлялось рядом с мусорным контейнером, а не клалось внутрь[492]492
  Стройматериалы и антологии народных былин – последние аккуратно сложены стопочкой на Васильевском острове, в районе, где живет много студентов и научных работников – из личных наблюдений автора. Об одежде пишет А. Аствацатуров (взрослые хвастаются своими вещами, подобно тому, как дети показывают друг другу половые органы в тихий час в детском саду: «Вы думаете, он в самом деле хочет рассказать вам <…> про свитер, который, и года не пройдет, бомжи на помойке будут примерять?» [Аствацатуров 2011: 168]. См. также [Дмитриева 19956] и опрос общественного мнения «Почему мы перестали любить дворников» (Невское время. 18 ноября 2000 года. С. 1), где мужчина с опытом жизни в Финляндии сокрушается: «А у нас основные сортировщики мусора – бомжи».


[Закрыть]. Мусор обычно представлял интерес для социально обделенных слоев: пенсионеров, собиравших и сдававших стеклотару, чтобы как-то сводить концы с концами, а в первую очередь бомжей[493]493
  Об обнаружении на свалке предметов антиквариата см. главу 2.


[Закрыть]. То, что можно было легче всего унести, обычно исчезало быстрее всего. Шпонированные диваны советских времен с относительно чистыми подушками в чинный цветочек могли стоять на помойке целыми днями; две шапки из искусственного меха: мужская – коричневая, под бобра, и женская – необычайно яркого изумрудного цвета – исчезли на моих глазах в считаные часы[494]494
  Личные наблюдения. См. также рис. 3.11.


[Закрыть].

3.11. Вещи, выложенные как неофициальный сэконд хэнд рядом с мусорными баками, 2007. Обратите внимание на две шапки, которые исчезли практически сразу

В отличие от подъезда, на помойке никто записочек не оставлял. Не было никакой нужды прилагать открытки с аккуратно написанными призывами вроде «Возьмите, пожалуйста» или «Берите это бесплатно» – вроде тех, что писали в Британии или Америке в начале 2000-х[495]495
  И позже тоже. Они в Оксфорде, например, особенно расплодились во время карантина. Один раз нечаянно перед домом на улице забыла свою сумку и была в ужасе, что ее возьмут, считая подарком, до того, как успею вернуться. – Примеч. К. К. 2021 года.


[Закрыть]. Люди просто забирали вещи. Или, наоборот, не забирали, ведь в постсоветские годы заметно прибавилось мусора, непригодного даже для неофициального «вторичного» использования[496]496
  См. [Тихонова 2004].


[Закрыть]. Вплоть до конца 1980-х оставленный на ленинградской улице автомобиль мог лишиться всех съемных деталей; не прошло и десяти лет, как обреченные на медленное разрушение брошенные машины стали в городе привычным и печальным зрелищем[497]497
  [Жернова 1998] отмечает, что центры переработки полностью загружены; прогуливаясь по городу, швейцарский студент насчитал 150 ржавеющих колымаг (а затем, видимо, прекратил считать).


[Закрыть].