Текст книги "Зима мира"

– Он бы мне не помог, – сказала Мод. – Фиц никогда не уступает, я это прекрасно знаю, и ты тоже.

– Ты права, – сказала Этель, и Ллойд про себя удивился, как она может быть в этом так уверена. Но спросить ему не удалось, так как Этель продолжила: – Но ты легко могла бы получить работу в лондонской газете, с твоим-то опытом.

– А что делать в Лондоне мне? – сказал Вальтер.

– Не знаю, – сказала Этель. – А здесь вы что собираетесь делать? Какой смысл быть избранным представителем в парламенте, который не имеет власти?

Ллойд чувствовал, что ее откровенность жестока, но, как обычно, она говорила то, что следовало сказать.

Ллойду было жаль их, но он понимал, что фон Ульрихи должны остаться.

– Я знаю, вам будет тяжело, – сказал он, – но если достойные люди будут бежать от фашизма, то он будет распространяться еще быстрее.

– Он все равно распространяется, – возразила его мать.

Мод внезапно удивила их, ожесточенно заявив:

– Я не поеду. Я наотрез отказываюсь покидать Германию.

Все молча смотрели на нее.

– Я немка, – сказала она. – Уже четырнадцать лет. Теперь это – моя страна.

– Но родилась ты в Англии, – сказала Этель.

– Страна – это прежде всего люди, живущие в ней, – сказала Мод. – Я не люблю Англию. Мои родители давно умерли, а брат от меня отрекся. Я люблю Германию. Для меня Германия – это мой чудесный муж Вальтер, мой заблудший сын Эрик, моя невероятно сообразительная дочь Карла, наша служанка Ада и ее ребенок-инвалид, моя подруга Моника и ее семья, мои коллеги-журналисты… Я остаюсь, чтобы бороться с нацистами.

– Ты уже сделала больше, чем тебе по силам, – мягко сказала Этель.

– Мой муж посвятил себя, свою жизнь, все свое бытие тому, чтобы сделать свою страну свободной и процветающей, – с чувством сказала Мод. – И я не хочу, чтобы из-за меня он отказался от дела всей жизни. Потеряв его, он потеряет свою душу.

Этель продолжила тему, как может только старый друг.

– Но все же, – сказала она, – у вас, наверное, есть искушение увезти детей в безопасное место…

– Искушение? Скажи лучше – стремление, одержимость, отчаянное желание! – Она заплакала. – У Карлы по ночам кошмары – ей снятся штурмовики, а Эрик по любому случаю надевает свою форму цвета дерьма… – Ллойд был потрясен ее горячностью. Он никогда не слышал, чтобы уважающая себя женщина произносила слово «дерьмо». – Конечно, я хочу их увезти… – продолжала она. Ллойд понял, как она измучена беспокойством. Она сжимала руки, словно мыла их, в отчаянии качала головой вправо-влево и говорила дрожащим и прерывающимся от внутренних противоречий голосом. – Но сделать это было бы неправильно, не только из-за нас, но и из-за них. Я не поддамся этому! Лучше страдать от зла, чем стоять рядом и ничего не делать!

Этель погладила Мод по руке.

– Прости, что я спросила об этом. Наверное, это было глупо с моей стороны. Мне следовало бы знать, что ты не станешь убегать.

– А я рад, что вы спросили, – сказал Вальтер. Он протянул руки и взял тонкие ладони Мод в свои. – У нас с Мод этот вопрос, невысказанный, висел в воздухе. И вот мы его обсудили. – Их соединенные руки замерли на столике. Ллойд редко думал о взаимоотношениях людей поколения его матери: люди среднего возраста, состоят в браке – казалось, этим все сказано. Но сейчас он видел, что между Вальтером и Мод существует сильная связь, намного сильнее, чем знакомая ему привычка, которую дает зрелый брак. Они не находились под влиянием иллюзий: они знали, что, оставаясь здесь, они рискуют собственной жизнью и жизнью своих детей. Но у них было общее обязательство – и они не думали о смерти.

«Встречу ли я когда-нибудь такую любовь», – подумал Ллойд.

Этель взглянула на часы.

– О господи! – воскликнула она. – Мы же опоздаем на поезд!

Ллойд схватил вещи, и они побежали по перрону. Прозвучал свисток. Они успели на поезд в последний момент. Поезд тронулся – и они высунулись в окно.

Вальтер и Мод стояли на перроне, махали и становились все меньше и меньше, пока совсем не исчезли вдали.

Глава вторая
1935 год

I

– О буффальских девицах надо знать две вещи, – сказала Дейзи Пешкова. – Во-первых – они пьют как лошади, а во-вторых – все они страшные снобы.

Ева Ротман рассмеялась.

– Не может быть, – сказала она. Ее немецкий акцент уже почти исчез.

– К сожалению, это так и есть. – Они стояли в бело-розовой спальне Дейзи и примеряли ее наряды перед трехстворчатым, в полный рост зеркалом. – Пожалуй, вот эта, в сине-белую полоску, будет хорошо на тебе смотреться, – сказала Дейзи. – Как тебе? – она приложила к груди Евы блузку и обдумала результат. Кажется, контрастные цвета Еве шли.

Дейзи просматривала свой шкаф в поисках наряда, в котором Ева смогла бы поехать на пикник на берегу. Ева была не красавица, и всякие рюшечки и бантики, украшавшие большинство платьев Дейзи, выглядели бы на ней безвкусно. К ее решительным чертам лица больше подходили полоски.

У Евы были темные волосы и глубокие темно-карие глаза.

– Ты можешь носить яркие цвета, – сказала Дейзи.

Своей одежды у Евы было мало. Ее отец, еврейский доктор в Берлине, отдал все сбережения, чтобы отправить ее в Америку, и она приехала год назад, ничего не имея за душой. Благодаря пожертвованиям благотворителей ее отправили в школу-пансион, где училась Дейзи – они были ровесницы, обеим по девятнадцать. Но на летние каникулы Еве было некуда ехать, и Дейзи, не раздумывая, пригласила ее к себе.

Сначала мать Дейзи, Ольга, была против.

– Ведь ты же и так в школе целый год! Я жду не дождусь лета, когда ты будешь все время только со мной.

– Но мам, она правда замечательная! – сказала Дейзи. – Она очень милая, покладистая и такая верная подруга.

– Ты, наверное, просто ее жалеешь, потому что она беженка, сбежала от нацистов.

– Да наплевать мне на нацистов, она мне просто нравится.

– Это прекрасно, но она что, обязательно должна жить у нас?

– Но мам, ей же больше некуда деться!

И, как обычно, в конце концов Ольга позволила Дейзи делать как хочет…

– Снобы? – сказала Ева. – Не может быть, чтобы они так относились к тебе!

– Очень даже может.

– Но ты же такая хорошенькая и веселая!

Дейзи не сочла нужным это отрицать.

– Именно за это они меня терпеть не могут.

– А еще ты богата.

Это была правда. Отец Дейзи был богат, да и мать унаследовала состояние, и сама Дейзи, когда ей исполнится двадцать один год, должна была вступить в права наследования.

– Само по себе это ничего не значит. В этом городе важно, насколько давно твоя семья богата. Если ты работаешь – ты никто. Самые уважаемые люди города – те, кто живет на миллионы, полученные в наследство от прадедушек… – Она говорила с веселой насмешкой – чтобы скрыть негодование.

– К тому же твой отец – знаменитость! – сказала Ева.

– Его считают гангстером.

Дед Дейзи, Джозеф Вялов, был владельцем баров и отелей. Ее отец, Лев Пешков, использовал доходы деда, чтобы купить не приносящие прибыли театры варьете, и сделал из них кинозалы. Теперь у него была еще и студия в Голливуде.

– Как они могут так говорить? – возмутилась обиженная за подругу Ева.

– Все думают, что он был бутлегером. И, наверное, они правы. Не могу себе представить, как еще заработать на барах во время сухого закона. Как бы там ни было, но именно из-за этого маме никогда не предложат войти в Общество леди Буффало.

Обе посмотрели на Ольгу, сидевшую на кровати Дейзи за чтением «Буффало Сентинел». На фотографиях, сделанных в молодости, Ольга была писаной красавицей. Сейчас она выглядела неряшливо и невзрачно. Она потеряла интерес к своей внешности, хотя с энтузиазмом ходила по магазинам с Дейзи, никогда не считая денег, чтобы ее дочь выглядела как картинка.

Ольга подняла голову от газеты и сказала:

– Вряд ли, дорогая, им не нравится былое бутлегерство твоего отца. Но он русский иммигрант, и в тех редких случаях, когда ему приходит в голову посетить службу, он идет в Русскую ортодоксальную церковь на Айдиэл-стрит. А это не намного лучше, чем быть католиком.

– Как это несправедливо! – сказала Ева.

– Могу тебя предупредить, что евреев здесь тоже не очень-то любят, – сказала Дейзи. На самом деле Ева была еврейкой наполовину. – Извини за грубость.

– Груби сколько хочешь, после Германии для меня эта страна – просто земля обетованная.

– Не очень-то расслабляйся, – предупредила Ольга, – вот здесь в газете пишут, что многие ведущие бизнесмены терпеть не могут президента Рузвельта и восхищаются Адольфом Гитлером. Я знаю, что это правда, потому что к ним относится и отец Дейзи.

– Политика – такая скука! – сказала Дейзи. – Неужели в «Сентинеле» нет ничего интересного?

– Есть. Маффи Диксон будет представлена при британском дворе.

– Везет, – кисло сказала Дейзи, не в состоянии скрыть зависть.

Ольга зачитала:

– В следующий вторник супруга посла США миссис Роберт В. Бингхэм представит в Букингемском дворце мисс Мюриэль Диксон, дочь покойного Чарльза («Чака») Диксона, погибшего во время войны во Франции…

Дейзи подумала, что хватит с нее разговоров про Маффи Диксон.

– В Париже я была, а вот в Лондоне – никогда, – сказала она Еве. – А ты?

– Я тоже, – сказала Ева. – Это плавание для меня – первая поездка за пределы Германии.

– О боже! – вдруг сказала Ольга.

– Что случилось? – спросила Дейзи.

Мать скомкала газету.

– Твой отец заявился в Белый дом с Глэдис Энджелус.

– О! – Дейзи словно получила пощечину. – Но он же обещал взять туда меня!

Президент Рузвельт устроил прием для сотни бизнесменов в надежде, что они поддержат его новую экономическую политику, «Новый курс». Лев Пешков считал Франклина Д. Рузвельта чуть ли не коммунистом, но ему было лестно, что его пригласили в Белый дом. Однако Ольга отказалась его сопровождать, гневно сказав:

– Я не желаю притворяться перед президентом, будто у нас нормальный брак.

Лев официально жил здесь, в довоенном особняке в стиле прерий, построенном еще дедом Вяловым, но ночи в основном проводил в квартире, которую купил для Марги – женщины, много лет бывшей его любовницей, – в модном районе, в центре города. Кроме этого, все подозревали, что у него роман с главной звездой его студии, Глэдис Энджелус. Дейзи понимала, почему ее мать чувствовала себя отвергнутой: Дейзи тоже считала себя брошенной, когда отец уезжал на весь вечер к своей другой семье.

Она пришла в восторг, когда он предложил ей сопровождать его вместо матери в Белый дом. И она уже всем рассказала, что идет в Белый дом. Никто из ее друзей не встречался с президентом, кроме братьев Дьюаров, у которых отец – сенатор.

Лев не сказал ей точной даты, и она ждала, что он сообщит ей о поездке в последнюю минуту, что было у него в обыкновении. Но он передумал – а может быть, просто забыл. Как бы там ни было, он снова ее бросил.

– Детка, мне так жаль, – сказала мама. – Но для твоего отца обещания мало что значат.

Ева смотрела на нее с сочувствием. От ее жалости было еще хуже. Ее собственный отец был за тысячи миль отсюда, и она могла никогда больше его не увидеть, – но она жалела Дейзи, словно той было хуже.

Дейзи стало досадно. Она не позволит, чтобы это испортило ей день!

– Ну, значит, я буду единственной девчонкой в Буффало, на чье место взяли Глэдис Энджелус, – сказала она. – Так что же мне надеть?

В этом году в Париже носили невероятно короткие юбки, но в консервативном Буффало за модой следовали на расстоянии. Однако у Дейзи было теннисное платье до колена – небесно-голубое, под цвет ее глаз. Может быть, именно сегодня стоит его надеть? Она стянула с себя платье и надела новое.

– Ну, как вы думаете?

– Ой, Дейзи, – сказала Ева, – прекрасное платье, но…

– У всех глаза на лоб вылезут, – сказала Ольга. Ей нравилось, когда Дейзи одевалась вызывающе, – наверное, вспоминала собственную молодость.

– Дейзи, но если там все такие снобы, – сказала Ева, – то зачем тебе идти на праздник?

– Там будет Чарли Фаркуарсон, а я думаю выйти за него замуж, – сказала Дейзи.

– Ты серьезно?

– Это очень выгодная партия, – заявила Ольга.

– А что он собой представляет?

– Совершенно очаровательный, – сказала Дейзи. – Не самый красивый мальчик в Буффало, но нежный и добрый и довольно застенчивый.

– Судя по твоему рассказу, он очень непохож на тебя.

– Противоположности притягиваются.

– Фаркуарсоны – одна из старейших семей в Буффало, – снова подала голос Ольга.

– А они снобы? – приподняла темные брови Ева.

– Еще какие! – сказала Дейзи. – Но отец Чарли потерял все деньги во время краха на Уолл-стрит, а потом умер – по словам некоторых, покончил с собой, – так что им нужно восстанавливать семейное состояние.

Ева ошарашенно посмотрела на нее:

– Неужели ты хочешь, чтобы он женился на тебе из-за денег?

– Нет. Он женится на мне, потому что я его очарую. А вот его мать примет меня в семью из-за денег.

– Ты говоришь, что очаруешь. Он еще ничего об этом не знает?

– Пока еще нет, но я думаю, сегодня вечером можно начать. Да, это определенно подходящее платье.

Дейзи надела небесно-голубое платье, а Ева – в сине-белую полоску. Собравшись, они увидели, что опаздывают.

Мать Дейзи не желала нанимать на работу шофера. «Я вышла замуж за отцовского шофера – и это погубило мою жизнь», – говорила она порой. Она боялась, что и Дейзи может выкинуть что-нибудь в этом роде, поэтому так и сосредоточилась на Чарли Фаркуарсоне. Если ей было нужно отправиться куда-нибудь в своем скрипучем «стутце» двадцать пятого года выпуска, то она приказывала садовнику Генри снять галоши и надеть черный костюм. Но у Дейзи был свой автомобиль, красный «шевроле» «спорт-купе».

Дейзи нравилось водить машину, она любила ощущать ее силу и скорость. Они направились к южной окраине города. Она почти жалела, что до берега всего пять или шесть миль.

За рулем она думала, какой будет ее жизнь, когда она станет женой Чарли. Благодаря ее состоянию и его положению они займут первое место в буффальском обществе. Когда они будут устраивать приемы, столовое серебро и фарфор будут столь изысканными, что у всех захватит дух от восхищения. У них будет самая большая яхта в гавани, и они будут устраивать на борту вечеринки для других богатых, любящих веселье пар. О приглашении к миссис Чарльз Фаркуарсон будут мечтать. Ни одно благотворительное мероприятие не обойдется без имен Дейзи и Чарли в начале списка. В мечтах она видела себя в изысканном парижском платье, идущей через толпу восхищенных мужчин и женщин, благосклонно улыбаясь в ответ на их комплименты.

Она продолжала мечтать, пока они не приехали на место.

Город Буффало находился на севере штата Нью-Йорк, у самой границы с Канадой. Вудлон-Бич представлял собой песчаный пляж длиной в милю на берегу озера Эри. Дейзи припарковала машину, и они пошли пешком через дюны.

На пляже уже было человек пятьдесят-шестьдесят. Это были юные отпрыски элиты Буффало, привилегированные юноши и девушки, приезжавшие в Буффало на лето; днем они катались на яхтах и водных лыжах, а ночи проводили на вечеринках и танцах. Дейзи здоровалась со всеми, кого знала, а знала она почти всех, и всем вокруг представляла Еву. У них в руках оказались бокалы с пуншем. Дейзи осторожно попробовала: кое-кто из мальчишек мог ради смеха подлить в пунш пару бутылок виски.

Вечеринку устраивали родители Дот Реншоу, острой на язык девицы, которую никто не хотел брать замуж. Реншоу, как и Фаркуарсоны, были старинной семьей, но их состояние не пострадало в кризис. Дейзи не преминула подойти к хозяину, отцу Дот, и поблагодарить его.

– Простите, что мы опоздали, – сказала она. – Я и не заметила, что уже так поздно.

Филип Реншоу оглядел ее с головы до ног.

– Какое короткое платье… – в его взгляде осуждение боролось с вожделением.

– Я так рада, что вам понравилось, – сказала Дейзи, делая вид, что он сказал ей прямой комплимент.

– Но в конце концов, хорошо, что вы вообще приехали, – продолжал он. – Сейчас подъедет фотограф из «Сентинела», надо же, чтобы на фото было хоть несколько симпатичных девчонок.

– Теперь понятно, почему меня пригласили, – шепнула Дейзи Еве. – Как мило с его стороны сообщить мне об этом!

К ним подошла Дот. У нее было худое лицо и острый нос. Дейзи всегда казалось, что она вот-вот ее клюнет.

– А я думала, что ты поехала с отцом на встречу с президентом, – сказала она.

Дейзи была готова провалиться сквозь землю. Ну зачем она хвасталась направо и налево!

– Насколько я понимаю, – продолжала Дот, – он взял свою, ну, ведущую актрису. Это необычно, во всяком случае, для Белого дома.

– Я думаю, президенту приятно иногда и с кинозвездой встретиться, – сказала Дейзи. – Должно быть и в его жизни немного романтики, правда?

– Не думаю, что это понравилось Элеоноре Рузвельт. «Сентинел» пишет, все остальные приглашенные были с женами.

– Какие заботливые мужья, – сказала Дейзи и отвернулась, отчаянно мечтая отделаться от Дот.

Она заметила Чарли Фаркуарсона, устанавливающего на пляже теннисную сетку. Он слишком добродушен, чтобы смеяться над ней из-за Глэдис Энджелус.

– Как дела, Чарли? – весело окликнула она.

– Нормально, пожалуй, – он выпрямился, высокий двадцатипятилетний парень, чуть полноватый и слегка сутулящийся, словно боясь смутить окружающих своим высоким ростом.

Дейзи представила ему Еву. В компании Чарли был очаровательно неловок, особенно с девушками, но он сделал над собой усилие и спросил Еву, как ей нравится Америка и какие известия она получает от семьи, оставшейся в Берлине.

Ева спросила, нравится ли ему на пикнике.

– Не очень, – честно ответил он. – Я бы с большим удовольствием остался дома, со своими собаками.

Наверняка с питомцами ему проще, чем с девчонками, подумала Дейзи. Но упоминание о собаках заинтересовало ее.

– А какие у тебя собаки? – спросила она.

– Терьеры Джека Рассела.

Дейзи взяла на заметку.

К ним подошла угловатая женщина лет пятидесяти.

– Господи, Чарли! Ты до сих пор не поставил эту сетку?

– Сейчас, мам, – сказал он.

Нора Фаркуарсон надела на пикник алмазные серьги-гвоздики, золотой теннисный браслет[2]2
   Тонкий браслет с драгоценными камнями (прим. пер.).


[Закрыть] и колье от Тиффани – значительно больше украшений, чем требуется для пикника. Дейзи отметила, что «бедность» Фаркуарсонов была относительной. Говорили, что они потеряли все – но при этом у миссис Фаркуарсон была служанка, шофер и пара лошадей для прогулок в парке.

– Здравствуйте, миссис Фаркуарсон, – сказала Дейзи. – Это моя подруга Ева Ротман из Берлина.

– Здравствуйте, – сказала Нора Фаркуарсон, не подавая руки. Она не считала нужным держаться любезно ни с русскими нуворишами, ни тем более с их гостьей-еврейкой.

Тут ее осенило.

– О, Дейзи, вы можете обойти гостей и узнать, кто хочет играть в теннис.

Дейзи знала, что она для них вроде служанки, но решила стерпеть.

– Хорошо, – сказала она. – Наверное, делать смешанные пары?

– Хорошая мысль… – Миссис Фаркуарсон достала огрызок карандаша и клочок бумаги. – Составьте список.

Дейзи мило улыбнулась и вынула из сумочки золотую ручку и маленький блокнотик в переплете из бежевой кожи.

– У меня все есть.

Она знала, кто играет в теннис, и знала, кто играет хорошо, а кто плохо. Она входила в теннисный клуб, куда принимали не так избирательно, как в яхт-клуб. Еву она поставила в паре с Чаком Дьюаром, четырнадцатилетним сыном сенатора Дьюара. Джоанну Рузрок – с его старшим братом, Вуди Дьюаром, который в свои пятнадцать уже был такой же высокий, как его отец-каланча. Себя она, разумеется, вписала с Чарли.

Вдруг с неприятным чувством Дейзи заметила смутно знакомое лицо и узнала своего сводного брата, Грега, сына Марги. Встречались они нечасто, и она не видела его уже год. За это время он стал совсем взрослым. Он вырос на шесть дюймов, и, хоть ему было всего пятнадцать, у него уже начинала пробиваться бородка. В детстве он был неряхой – и ничуть не изменился. Одежда у него была дорогая, но носил он ее небрежно: рукава спортивной куртки были закатаны, полосатый галстук свободно болтался на шее, отвороты льняных брюк намокли в море, и к ним пристал песок.

Сталкиваясь с Грегом, Дейзи всегда чувствовала себя неловко. Он был живым напоминанием о том, что отец бросил Дейзи и ее мать ради Грега и Марги. Она знала, что у многих женатых мужчин случались романы, но отец выставлял свою личную жизнь на всеобщее обозрение. Отцу следовало бы переселить Маргу с Грегом в Нью-Йорк, где никто никого не знает, или в Калифорнию, где в супружеской измене не видят ничего дурного. А здесь они были несмываемым пятном, а Грег – одной из причин, почему на Дейзи смотрели с презрением.

Он вежливо спросил, как у нее дела, и она ответила:

– Я сейчас злая как собака, если хочешь знать. Отец меня так подвел! В который раз.

– А что он сделал? – осторожно спросил Грег.

– Предложил мне пойти с ним на прием в Белый дом – а потом взял с собой эту девицу Глэдис Энджелус. Теперь надо мной все смеются.

– Должно быть, это ради рекламы нового фильма «Страсть», в котором она снялась.

– Ты всегда его защищаешь, потому что он любит тебя больше, чем меня.

– Может быть, это потому, что я им восхищаюсь, а не жалуюсь на него все время? – сказал он с досадой.

– А я и не… – начала Дейзи, но поняла, что так и есть. – Ну, может быть, и жалуюсь, но он же должен выполнять обещания, правда?

– Ему слишком о многом приходится думать.

– Может быть, не надо было заводить кроме жены еще двух любовниц?

– Да, он едва успевает поворачиваться, – пожал плечами Грег.

Оба заметили случайную двусмысленность и, помолчав, прыснули.

– Ладно, тебя-то мне не в чем винить, – сказала Дейзи, – Ты же не просил, чтобы тебя рожали.

– А мне следует тебя простить за то, что на целых три ночи в неделю он уходил к тебе, как я ни плакал и ни просил его остаться.

Дейзи никогда не смотрела на это с его стороны. Ей Грег представлялся захватчиком, незаконным ребенком, который отнимал у нее отца. А сейчас она поняла, что ему так же плохо, как и ей.

Она внимательно посмотрела на него. Ей пришло в голову, что он, должно быть, нравится девчонкам. Однако для Евы он слишком юн. И вполне может оказаться таким же эгоистичным и ненадежным, как их отец.

– Ну ладно, – сказала она. – А в теннис ты играешь?

Он покачал головой.

– Таких, как я, в теннисный клуб не принимают… – Он изобразил безразличную усмешку, и Дейзи поняла, что буффальское общество отвергает Грега так же, как и ее. – Я играю в хоккей с шайбой, – сказал он.

– Жалко, – сказала она и пошла дальше.

Когда список стал достаточно большим, она вернулась к Чарли, который наконец установил сетку. Она послала Еву собирать первую четверку. Потом сказала Чарли:

– Помоги мне нарисовать таблицу соревнования.

Они бок о бок опустились на колени и начали рисовать таблицу: с клетками для победителей, финалистов и полуфиналистов. Вписывая фамилии, Чарли спросил:

– Ты любишь ходить в кино?

«Уж не собирается ли он назначить мне свидание?» – подумала Дейзи.

– Конечно, – сказала она.

– А ты случайно не смотрела фильм «Страсть»?

– Нет, Чарли, не смотрела, – с досадой ответила она. – Там играет любовница моего отца.

Он был ошарашен.

– Но в газетах писали, что они просто друзья…

– И как ты думаешь, с какой стати мисс Энджелус, которой едва исполнилось двадцать, так дружит с моим сорокалетним отцом? – язвительно спросила Дейзи. – Что, ты думаешь, ей в нем нравится – его редеющие волосы? Или растущий живот? Или его пятьдесят миллионов долларов?

– А, понятно, – сконфуженно сказал Чарли. – Извини.

– Не за что извиняться. Я просто злюсь. Ты не такой, как другие, – ты не подозреваешь в человеке худшее как само собой разумеющееся.

– Наверное, я просто слишком тупой.

– Нет, ты просто слишком славный.

Чарли был смущен, но доволен.

– Давай рисовать дальше, – сказала Дейзи. – Надо поторапливаться, чтобы лучшие игроки смогли добраться до финала.

Снова появилась Нора Фаркуарсон. Она посмотрела на Чарли и Дейзи, сидящих бок о бок на песке, потом изучила их рисунок.

– Нормально получилось, мам, как ты думаешь? – сказал Чарли. Было видно, как ему нужно ее одобрение.

– Отлично, – сказала она и оценивающе взглянула на Дейзи, словно собака, увидевшая, что к ее щенкам подошел чужой.

– Основную часть сделал Чарли, – сказала Дейзи.

– Нет, – резко сказала миссис Фаркуарсон. Она перевела взгляд на Чарли и обратно. – Ты умная девочка, – сказала она. Похоже было, что она хочет что-то добавить, но не решается.

– И что? – спросила Дейзи.

– Ничего, – сказала та и отошла.

Дейзи встала.

– Я знаю, о чем она думает, – шепнула она Еве.

– О чем?

– «Ты умная девочка – и почти подошла бы моему сыну, будь ты из семьи получше».

– Ты не можешь знать наверняка, – с сомнением отозвалась Ева.

– Я совершенно уверена. И я выйду за него замуж хотя бы для того, чтоб доказать, что она не права.

– Ах, Дейзи, ну почему тебе так важно, что думают эти люди?

– Пойдем смотреть теннис.

Дейзи села на песок рядом с Чарли. Может, он и некрасив, но он будет обожать свою жену и сделает для нее все, что угодно. Со свекровью будет тяжело, но Дейзи думала, что сможет с ней поладить.

Мяч подавала высокая Джоан Рузрок в белой юбке, хорошо смотревшейся на ее длинных ногах. Ее партнер Вуди Дьюар – он был еще выше – передал ей мяч. Что-то в его взгляде на Джоан сказало Дейзи, что она ему нравится, может быть, он даже влюблен. Но ему было пятнадцать, а ей – восемнадцать, так что у этого романа будущего не было.

Она обернулась к Чарли.

– Может быть, мне все-таки стоит посмотреть «Страсть».

Он не понял намека.

– Может быть, и стоит, – отозвался он безразлично. Момент был упущен.

Дейзи повернулась к Еве.

– Интересно, где мне достать терьера Джека Рассела?

II

Лев Пешков был лучшим отцом, какой только может быть у человека, – или как минимум был бы, если бы он больше времени проводил с сыном. Он был богат и щедр, умнее кого угодно и даже со вкусом одевался. Наверняка он был красив, когда был помоложе, – да и сейчас женщины не давали ему проходу. Грег Пешков его обожал, и единственное, на что он мог пожаловаться, – что мало его видел.

– Надо было продать этот дрянной заводишко, когда была возможность, – сказал Лев, проходя вместе с Грегом по молчаливым, обезлюдевшим цехам. – Он работал в убыток еще до забастовки. Надо было ограничиться кино и барами… – Он наставительно погрозил пальцем. – Бухло покупают всегда, и в хорошие времена, и в плохие. И в кино ходят, даже когда не могут себе этого позволить. Никогда этого не забывай!

Грег был совершенно уверен, что его отец нечасто делал ошибки в бизнесе.

– Так почему же ты его оставил?

– Из сентиментальности, – ответил Лев. – Когда я был в твоем возрасте, я работал на таком предприятии, на Путиловском заводе в Петербурге… – Он оглядел печи, литейные формы, подъемники, токарные станки и верстаки. – На самом деле там было намного хуже.

Буффальский металлургический завод изготавливал пропеллеры всех размеров и даже огромные гребные винты для кораблей. Грега особенно интересовали расчеты изгибов лопастей. В своем классе он был первым по математике.

– Ты был там инженером? – спросил он.

Лев усмехнулся.

– Я говорю так, когда мне надо произвести впечатление. Но на самом деле я работал на конюшне, был подручным конюха. А с механизмами у меня никогда не ладилось, другое дело – мой брат Григорий… Ты в него пошел. Но все равно, никогда не занимайся литейным производством.

– Не буду.

Грег собирался все лето следовать тенью за отцом, изучая его бизнес. Лев только что вернулся из Лос-Анджелеса, и сегодня у Грега был первый день занятий. Но литейное производство ему было не нужно. У него хорошо шла математика, но интересовала его власть. Ему хотелось, чтобы отец взял его в Вашингтон в одну из своих частых поездок по делам продвижения фильмов. Именно там принимались решения.

Он с нетерпением ждал ланча. Они с отцом должны были встретиться с сенатором Гасом Дьюаром. Грег хотел попросить сенатора об одолжении. Но с отцом он еще это не обсуждал. Ему было страшновато заговаривать на это тему, и вместо этого он спросил:

– А о своем брате, оставшемся в Петербурге, ты получаешь какие-нибудь известия?

Лев покачал головой.

– После войны – нет. Я бы не удивился, узнав, что он умер. Многие старые большевики исчезли.

– Кстати о родственниках, в субботу я видел свою сводную сестру. Она была на том пляжном пикнике.

– Хорошо вы там время провели?

– Она на тебя страшно сердится, ты об этом знаешь?

– Что я натворил на этот раз?

– Ты сказал, что пойдешь в Белый дом с ней, а пошел с Глэдис Энджелус.

– А, верно. Совсем забыл. Но мне же была нужна реклама для «Страсти».

К ним подошел высокий человек в полосатом костюме, слишком крикливом даже по нынешней моде. Он коснулся края шляпы и сказал:

– Утро, босс.

– Джо Брехунов здесь начальник охраны. Джо, это мой сын Грег.

– Оч приятно, – сказал Брехунов.

Грег пожал ему руку. Как на многих заводах, здесь была своя полиция. Но Брехунов больше походил на бандита, чем на полицейского.

– Все спокойно? – спросил Лев.

– Ночью было небольшое происшествие. Два механика пытались стащить кусок пятнадцатидюймовой стальной полосы, авиационной стали. Мы их поймали, когда они передавали ее через забор.

– Вызвали полицию? – сказал Грег.

– Не было необходимости, – ухмыльнулся Брехунов. – Мы с ними немножко побеседовали о том, что такое частная собственность, – и отправили в больницу подумать об этом.

Грег не удивился, узнав, что охрана отца так избивает воров, что они попадают в больницу. Несмотря на то что Лев в жизни не ударил ни его, ни мать, Грег чувствовал, что под внешней обходительностью отца скрывается не так уж далеко спрятанная жестокость. Это оттого, что юность отца прошла в трущобах Петербурга, думал он.

Из-за печи вышел внушительного вида человек в синем костюме и рабочей кепке.

– Это руководитель профсоюза Брайан Холл, – сказал Лев. – Привет, Холл.

– Привет, Пешков.

Грег приподнял брови. Обычно к его отцу обращались «мистер Пешков».

Лев стоял, широко расставив ноги, руки в боки.

– Ну что, даете мне ответ?

Лицо Холла приняло упрямое выражение.

– Люди не вернутся на работу за новую, урезанную плату, – если вы об этом.

– Я же пересмотрел свое предложение по оплате!

– Но все равно она осталась урезанной.

Грег забеспокоился. Отец не любил, когда с ним спорили, и мог взорваться.

– Мой управляющий говорит, что мы не получаем заказов, потому что при таком уровне зарплат не можем предложить выгодную цену.

– Нет, Пешков, это потому, что у вас устаревшее оборудование. Некоторые станки стоят еще с довоенных времен. Нужно обновить оборудование.

– В разгар депрессии? Вы что, сдурели? Я не желаю и дальше бросать деньги на ветер!

– Вот так же думают и ваши рабочие, – сказал Холл с таким видом, с каким игрок кладет козырную карту. – Они не желают уступать вам ни цента, когда им самим так туго приходится.