Текст книги "Зима мира"

– Конечно.

Было ясно, что Джимми хочется на прощанье поцеловать Еву в машине. Малыш об этом ничего не узнает: он храпит вовсю. А шофер, рассчитывая на чаевые, ничего не заметит.

Ллойд вышел из машины и подал руку выходящей Дейзи. Ее прикосновение он почувствовал словно легкий удар тока. Она взяла его под руку, и они медленно пошли по тротуару. Там, где свет уличных фонарей был слабее всего, Дейзи остановилась.

– Давайте дадим им побольше времени, – сказала она.

Ллойд ответил:

– Я так рад, что у Евы появился кавалер.

– Я тоже, – сказала Дейзи.

Ллойд собрался с духом.

– Но про вас с Малышом я этого сказать не могу.

– Он устроил, чтобы меня представили при дворе! – сказала Дейзи. – И я танцевала с королем в ночном клубе, это было во всех американских газетах.

– И из-за этого вы позволяете ему за вами ухаживать? – ошеломленно спросил Ллойд.

– Не только. Ему нравится все, что и мне, – приемы, скаковые лошади и красивая одежда. И с ним так весело! У него даже есть свой аэроплан!

– Все это ничего не значит, – сказал Ллойд. – Бросьте его. Будьте моей девушкой.

Она рассмеялась, хотя было видно, что ей приятно.

– Вы с ума сошли, – сказала она. – Но вы мне нравитесь.

– Я серьезно, – в отчаянии сказал он. – Я не могу перестать о вас думать, хотя невозможно себе представить более неподходящей для меня невесты.

Она снова засмеялась.

– В жизни не слышала ничего более грубого! Не знаю, почему я с вами вообще разговариваю. Наверное, вы мне кажетесь все-таки славным, несмотря на ваше бестактное поведение.

– На самом деле я не бестактный. Только с вами.

– Верю. Но я не собираюсь выходить замуж за нищего социалиста.

Ллойд открыл свое сердце – а его изящно отвергли, и он почувствовал себя совершенно несчастным. Он оглянулся на «даймлер».

– Интересно, долго они еще там будут? – убитым голосом произнес он.

Дейзи сказала:

– Но поцеловать социалиста я бы могла. Просто чтобы знать, каково это.

В первый момент он не отреагировал. Он подумал, что она говорит теоретически. Но девушка никогда не говорит такие вещи просто «теоретически». Это было предложение. И он по глупости чуть не пропустил его.

Он придвинулся, положил ладони на ее тонкую талию. Она подняла к нему лицо, и от ее красоты у него перехватило дыхание. Он наклонился и легонько поцеловал ее в губы. Она не закрыла глаза, и он тоже. Глядя в ее голубые глаза и касаясь губами ее губ, он почувствовал огромное желание. Она приоткрыла рот, и он коснулся раздвинувшихся губ кончиком языка. В следующий миг он почувствовал ответное движение ее языка. Она все еще смотрела на него. Он был в раю, и ему хотелось стоять так, держа ее в объятиях, вечность. Она прижалась к нему. Он почувствовал эрекцию и подался назад, чувствуя неловкость, опасаясь, что она заметит, – но она теснее прижалась к нему, и, глядя ей в глаза, он понял, что ей хочется чувствовать, как его пенис прижимается к ее нежному телу. Когда он это осознал, желание стало невыносимым. Он почувствовал, что сейчас кончит, и ему даже показалось, что ей этого хочется.

Но тут он услышал звук открывающейся дверцы «даймлера» и неестественно громкий, словно предупреждающий, голос Джимми Мюррея. Ллойд оторвался от Дейзи.

– Ну что же, – с удивлением в голосе пробормотала она, – это было неожиданно приятно.

– Я бы сказал, более чем приятно, – хрипло произнес Ллойд.

Джимми и Ева уже были рядом, и они все вместе вошли в двери дома миссис Пешковой. Это было большое здание с лестницей, поднимающейся к крытому крыльцу. У Ллойда мелькнула мысль, не окажется ли крыльцо достаточно укромным для еще одного поцелуя, но, когда они поднялись по лестнице, дверь открылась изнутри. Их встречал человек в вечернем костюме, наверное, дворецкий, с которым Ллойд говорил по телефону. Как же хорошо, подумал Ллойд, что он позвонил!

Обе девушки с наигранной скромностью пожелали спокойной ночи, ничем не выдавая, что лишь несколько секунд назад обе были в страстных объятиях; потом дверь за ними закрылась.

Ллойд и Джимми спустились по ступенькам.

– Я пройдусь пешком, – сказал Джимми. – Хотите, скажу шоферу, чтобы он вас доставил назад в Ист-Энд? Должно быть, до вашего дома три-четыре мили. А Малышу все равно, я думаю, он не проснется до завтрака.

– Благодарю вас за заботу, Мюррей, но – хотите верьте, хотите нет, а я предпочел бы прогуляться. Надо о многом подумать.

– Как пожелаете. Ну что ж, тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Ллойд и со смятением в мыслях и медленно успокаивающимся телом он повернул на восток и направился к дому.

IV

В Лондоне сезон приемов заканчивался в середине августа, а Малыш Фицгерберт все еще не сделал Дейзи Пешковой предложения.

Дейзи обижалась и недоумевала. Все знали, что он за ней ухаживает. Они встречались почти каждый день. Граф Фицгерберт относился к Дейзи как к дочери, и даже его подозрительная супруга стала говорить с Дейзи теплее. Малыш целовал ее при любом удобном случае, но о будущем не заговаривал.

Длинная череда щедрых застолий, блистательных приемов, балов, спортивных праздников и пикников с шампанским, из которых состоял лондонский сезон, резко завершилась. Многие из новых друзей Дейзи внезапно уехали из города. Большинство отправились в свои загородные дома, где, насколько она могла предположить, собирались проводить время, загоняя лис, выслеживая оленей и стреляя птицу.

Дейзи и Ольга остались на свадьбу Евы Ротман. В отличие от Малыша, Джимми Мюррей поспешил жениться на любимой девушке. Церемония проходила в приходской церкви в Челси, где жили его родители.

Дейзи чувствовала, что отлично поработала над Евой. Она научила подругу выбирать подходящую одежду, модные вещи – но без оборочек, простые яркие цвета, гармонировавшие с ее темными волосами и карими глазами. Обретя уверенность в себе, Ева научилась извлекать пользу из своей природной доброты и сообразительности и очаровывала и мужчин, и женщин. И Джимми в нее влюбился. Пускай он не кинозвезда, с резкими чертами лица, но красив и высок. Он был из семьи военного, со скромным состоянием, и Ева будет жить хоть и не богато, но в достатке.

Англичане были не меньше других склонны к предрассудкам, и сначала генерал Мюррей и его супруга были не в восторге от перспективы, что их сын женится на беженке из Германии и полуеврейке. Их Ева покорила быстро, но многие их друзья продолжали выражать завуалированные сомнения.

На свадьбе Дейзи услышала, что невеста – «экзотическая», жених – совершил «смелый поступок», а Мюрреи – «люди удивительно широких взглядов»: окружающие на все лады иносказательно выражали свое отношение к этому неравному браку.

Джимми написал в Берлин доктору Ротману и получил от него официальное разрешение сделать Еве предложение; но германские власти не позволили семье Ротманов приехать на свадьбу.

– Раз они так сильно ненавидят евреев, то должны быть счастливы, когда евреи покидают их страну! – со слезами сказала Ева.

Эти слова услышал Фиц, отец Малыша, и потом напомнил о них Дейзи.

– Скажите вашей подруге, чтобы она пореже говорила о евреях, когда можно этого избежать, – сказал он тоном, каким дают дружеский совет. – Видите ли, наличие жены-полуеврейки вряд ли хорошо скажется на военной карьере Джимми.

Это неприятное предупреждение Дейзи не передала.

На медовый месяц счастливая чета отправилась в Ниццу. Дейзи с чувством вины поняла, что она рада сбыть Еву с рук. Малыш со своими партийными дружками так ненавидели евреев, что с такой подругой, как Ева, становилось все труднее. Дружба Малыша и Джимми уже закончилась: Малыш отказался быть его свидетелем на свадьбе.

После свадьбы Фицгерберты пригласили Дейзи и Ольгу на охоту в свое поместье в Уэльсе. Надежды Дейзи окрепли. Теперь, когда под ногами не путалась Ева, ничто не мешало Малышу сделать ей предложение. Граф и графиня, должно быть, и имели в виду, что он вот-вот его сделает. Может быть, они запланировали, что это произойдет в эти выходные.

Утром в пятницу Дейзи с Ольгой отправились на Пэддингтонский вокзал и сели в поезд, идущий на запад. Они ехали через самое сердце Англии, богатые холмистые земли, усыпанные деревушками – и над каждой поднимался шпиль каменной церкви, утопающей в зелени древних деревьев. В вагоне первого класса они были одни, и Ольга спросила Дейзи, как она думает, что собирается делать Малыш.

– Он знает, что он мне нравится, – сказала Дейзи. – Я достаточно часто давала ему себя поцеловать.

– А не проявляла ли ты интереса к кому-нибудь еще? – проницательно спросила Ольга.

Дейзи подавила чувство вины от воспоминания о той глупой выходке с Ллойдом Уильямсом. Малыш никак не мог узнать об этом, да и все равно она больше не виделась с Ллойдом и не ответила ни на одно из трех писем, которые он ей послал.

– Нет, ни к кому, – ответила Дейзи.

– Значит, он не делал предложение из-за Евы, – сказала Ольга. – Но теперь-то ее нет.

Поезд нырнул в длинный туннель под устьем реки Северн, а когда снова выехал на поверхность, они были уже в Уэльсе. На склонах холмов паслись грязные овцы, и в глубине каждой долины лежал маленький шахтерский городок, с вращающимся колесом над каждой шахтой и рассыпанными вокруг уродливыми промышленными строениями.

На станции Эйбрауэна их ждал черно-кремовый «Роллс-Ройс» графа Фицгерберта. Городок выглядел жалко, думала Дейзи, с крошечными каменными домишками, рядами стоящими по склонам холмов. Они выехали из городка и, проехав с милю, прибыли в дом Фицгербертов, Ти-Гуин.

Когда они миновали ворота, Дейзи ахнула от восторга. Ти-Гуин был огромен и элегантен, с длинными рядами высоких окон и совершенным классическим фасадом. Вокруг раскинулись тщательно ухоженные сады, полные цветов, кустарников и деревьев, каждое из которых, несомненно, было предметом гордости самого графа. Какое счастье, должно быть, чувствовать себя хозяйкой этого дома, подумала она. Возможно, британская аристократия больше и не правит миром, но в искусстве жить они достигли совершенства, и Дейзи страстно желала быть в их числе.

Название Ти-Гуин означало «белый дом», но на самом деле все здесь было серым, и Дейзи поняла почему, едва коснулась рукой каменной стены: на кончиках пальцев осталась угольная пыль.

Ее поселили в так называемой «Жасминовой комнате».

Вечером, перед обедом они с Малышом сидели на террасе и смотрели, как солнце скрывается за пурпурной горной вершиной. Малыш курил сигару, а Дейзи потягивала шампанское. На время они остались одни, но Малыш не заговаривал о браке.

К концу выходных ее беспокойство возросло. У Малыша было множество возможностей поговорить с ней наедине – уж она за этим следила. В субботу мужчины поехали на охоту, но ближе к вечеру Дейзи вышла им навстречу, и они с Малышом вернулись пешком через лес. Утром в воскресенье Фицгерберты и большинство их гостей отправились в англиканскую церковь, находящуюся в городе. После службы Малыш повел Дейзи в паб с названием «Две короны», где приземистые, широкоплечие шахтеры в плоских кепках глазели на нее и на ее бледно-лиловое кашемировое пальто так, будто Малыш привел не девушку, а леопарда на поводке.

Она сказала ему, что ей с матерью скоро придется возвращаться в Буффало, но он не уловил намека.

А может быть, она ему просто нравится, но не настолько, чтобы он на ней женился?

Ко времени воскресного ланча она уже пришла в отчаяние. Завтра ей с матерью надо будет возвращаться в Лондон. Если к тому моменту Малыш не сделает предложения, его родители решат, что он не относится к ней всерьез, и больше приглашений в Ти-Гуин не будет.

Такая перспектива ее испугала. Ведь она решила выйти замуж за Малыша! Она хотела быть виконтессой Фицгерберт, а потом когда-нибудь – и графиней Фицгерберт. Она всегда была богатой, но она жаждала уважения, преклонения, которые сопровождали людей с титулом. Она желала, чтобы к ней обращались «ваше сиятельство». Она мечтала об алмазной диадеме графини Би. Она хотела, чтобы к ее друзьям можно было причислить членов королевской фамилии.

Она знала, что нравится Малышу, а когда он ее целовал – у нее не было сомнений в его желании.

– Ему нужен какой-то толчок, – тихонько сказала ей Ольга, когда после ланча они вместе с другими дамами пили кофе в утренней гостиной.

– Но какой?

– Есть средство, которое на мужчин действует всегда.

– Секс? – приподняла брови Дейзи. Они с матерью говорили почти обо всем, но эту тему обычно обходили.

– Беременность была бы кстати, – сказала Ольга, – но наверняка она случается, только когда не нужна.

– Тогда что же?

– Надо дать ему ощутить близость земли обетованной – но не пускать туда.

Дейзи покачала головой.

– Я не уверена, но мне кажется, что он уже, наверное, побывал на земле обетованной с кем-то еще.

– С кем?

– Ну не знаю… С какой-нибудь служанкой, актрисой, вдовой… Это просто мое предположение, но он не производит впечатления невинного мальчика.

– Не производит, ты права. Значит, ты должна предложить ему что-то, чего он не получит от других. Что-то такое, ради чего он будет готов на все.

Интересно, мельком подумала Дейзи, откуда у матери такая мудрость, ведь сама она провела всю жизнь в браке без любви. Может быть, она много думала, пытаясь понять, как вышло, что у нее увела мужа его любовница Марга. Но все равно вряд ли Дейзи могла предложить Малышу что-то такое, чего он не мог получить от других девиц… Или – могла?

Дамы допивали кофе и расходились по своим комнатам, чтобы вздремнуть. Мужчины все еще сидели в столовой, курили сигары, но через четверть часа они тоже разойдутся.

Дейзи встала.

– Что ты собираешься делать? – спросила Ольга.

– Пока не знаю, – сказала Дейзи. – Но я что-нибудь придумаю.

Она вышла из гостиной. Она собиралась пойти в комнату Малыша, но не хотела об этом говорить, боясь, что мать будет против. Когда он придет в свою комнату отдыхать, она будет ждать его. Слуги в это время дня тоже отдыхали, так что вряд ли в комнату мог войти кто-нибудь еще.

Значит, она будет с Малышом наедине. Но что она скажет? Или сделает? Она не знала. Придется придумывать на ходу.

Она пошла к себе в Жасминовую комнату, почистила зубы, смочила шею духами «Жан Нате» и тихо пошла по коридору к комнате Малыша.

Никто не видел, как она вошла.

Спальня у него была просторная, с видом на туманные горные вершины. Было видно, что эта комната принадлежит ему уже много лет. Здесь были кожаные стулья, какие предпочитают мужчины, на стене – рисунки аэропланов и скаковых лошадей, кедровый ящичек полон ароматных сигар, на столике рядом с кроватью – графины с виски и бренди и поднос с хрустальными рюмками. Она открыла выдвижной ящик стола – и увидела бумагу для писем, бутылочку чернил и ручки с карандашами. Бумага была голубая, с гербом Фицгербертов. Может быть, когда-нибудь это будет ее герб?

Интересно, что скажет Малыш, когда увидит ее здесь? Обрадуется ли он, обнимет ее, станет целовать? Или рассердится за это вторжение на его личную территорию и спросит, что она тут вынюхивает? Но ей придется рискнуть.

Она прошла в смежную гардеробную. Здесь стояла маленькая раковина с зеркалом над ней. На мраморной столешнице раковины лежали бритвенные принадлежности. Дейзи подумала, что ей было бы приятно научиться брить своего мужа. Это было бы так интимно.

Она открыла дверцы гардероба и оглядела его одежду: дневной деловой костюм, твидовые костюмы для верховой езды, кожаная куртка пилота на меховой подкладке и два вечерних костюма…

И тут у нее появилась мысль.

Она вспомнила, какое впечатление на Малыша произвело, когда она и другие девчонки переоделись в мужские костюмы – тогда, в июне, у Бинга Вестхэмптона. В тот вечер он впервые поцеловал ее. Она не знала точно, что именно его так взволновало, – обычно такие вещи объяснить невозможно. Лиззи Вестхэмптон говорила, что кое-кому из мужчин нравится, когда женщина шлепает его по заду, – и вот как это можно объяснить?

Может быть, ей стоит сейчас переодеться в его костюм…

«Что-то такое, ради чего он будет готов на все», – сказала мама. Может быть, это оно и есть?

Она обвела взглядом ряд костюмов на вешалках, пачку сложенных белых сорочек, начищенные кожаные туфли, каждый на своей деревянной колодке. Подействует ли? И успеет ли она?

А что ей терять?

Можно выбрать одежду, которая ей понадобится, унести в Жасминовую комнату, переодеться там – а потом быстренько назад, надеясь, что никто ее не увидит по дороге…

Нет. На это времени не было. Не такая длинная у него сигара. Переодеваться придется здесь, и быстро – или вообще не начинать.

Она решилась.

И стянула с себя платье.

Вот теперь она рисковала. До этого момента она могла объяснить свое присутствие здесь – чтобы это звучало более-менее правдоподобно – тем, что она заблудилась во многомильных коридорах Ти-Гуина и зашла в чужую комнату по ошибке. Но ни одна девушка не могла сохранить репутацию, если ее обнаружили в комнате мужчины в одном белье.

Она взяла из стопки верхнюю сорочку. И застонала: к таким сорочкам требовались съемные воротники, крепящиеся запонками. В выдвижном ящике она нашла дюжину накрахмаленных воротников и коробочку запонок и прикрепила воротник к сорочке. Потом натянула ее через голову.

Она услышала снаружи в коридоре тяжелые мужские шаги – и застыла. Сердце застучало как большой барабан; но шаги стихли вдали.

Она решила надеть дневной деловой костюм. Полосатые брюки были без подтяжек, но несколько пар подтяжек она нашла в другом ящике. Она разобралась, как их пристегнуть, – и надела брюки. Они оказались так широки, что места хватило бы и на двух Дейзи.

Потом, не переодевая чулки, она сунула ноги в сияющие черные туфли и завязала шнурки.

Затем застегнула сорочку и надела серебристый галстук. Узел был не такой, как нужно, но это не имело значения, тем более что она все равно не умела правильно его завязывать, и оставила как есть.

Она надела двубортный бежевый жилет и черный фрак и посмотрела на себя в большое зеркало на внутренней стороне дверцы шкафа.

Одежда сидела мешковато, но все равно Дейзи смотрелась мило.

Теперь, когда оставалось время, Дейзи вдела в рукава сорочки золотые запонки, а в нагрудный карман фрака положила белый платок.

Чего-то не хватало. Она смотрела на себя в зеркало, пока не сообразила, что же еще ей было нужно.

Шляпа.

Она открыла другой шкаф и увидела на верхней полке ряд шляпных коробок. Она нашла серый цилиндр и нахлобучила на затылок.

Потом вспомнила про усы. Карандаша для бровей у нее с собой не было. Она вернулась в спальню Малыша и наклонилась к камину. Было еще лето, и огня не разводили. Она сунула кончик пальца в сажу, вернулась к зеркалу и осторожно нарисовала над верхней губой усы.

Она была готова.

Дейзи села в одно из кожаных кресел и стала его ждать.

Ее инстинкт говорил, что она все делает правильно, но по здравом размышлении все это казалось дикостью. Однако нельзя же объяснить, что нас возбуждает. Сама она вдруг почувствовала, что у нее влажно внутри, когда он катал ее на своем самолете. Нежничать в облаках было совершенно невозможно, он был сосредоточен на управлении самолетом, и это было к лучшему, потому что лететь в небе было так прекрасно и она наверняка позволила бы ему все, что угодно.

Однако мальчишки непредсказуемы, и она боялась, что он мог рассердиться. Когда это происходило, его красивое лицо искажала отвратительная гримаса, он начинал быстро притоптывать одной ногой и мог повести себя действительно жестоко. Однажды, когда хромой официант принес ему не тот напиток, он сказал:

– А теперь ковыляй обратно в бар и принеси мне виски, который я заказал. Хоть ты и калека, но не глухой, правда?

Несчастный официант покраснел от стыда.

Интересно, подумала она, что он скажет, если рассердится, что она пришла в его комнату?

Он явился через пять минут.

Она услышала снаружи его шаги – и поняла, что уже знает его так хорошо, что узнает его походку.

Открылась дверь, и он вошел, но ее пока не заметил.

– Привет, старина, как дела? – низким голосом сказала она.

– О господи! – вздрогнув, сказал он. Потом, присмотревшись, воскликнул: – Дейзи!

– Она самая, – сказала она своим обычным голосом, вставая с кресла. Он все еще смотрел на нее в изумлении. Она сняла цилиндр и с легким поклоном добавила: – К вашим услугам. – И снова надела цилиндр, сдвинув немного набок.

Он долго молчал, потом оправился от потрясения и широко улыбнулся.

Слава богу, подумала она.

– Слушай, как тебе идет этот цилиндр, – сказал он.

– Я его надела, потому что знала, что тебе понравится, – сказала она, придвигаясь ближе.

– Должен сказать, это чертовски мило с твоей стороны.

Она маняще подняла к нему лицо. Ей нравилось с ним целоваться. На самом деле ей нравилось целоваться почти со всеми мужчинами. В глубине души ей было даже стыдно, что это ей так нравится. Ей нравилось целоваться даже с девчонками – в школе, где они неделями не видели мужчин.

Он склонился к ней, и она почувствовала на губах его губы. Ее шляпа упала, и они оба хихикнули. Он тут же сунул язык ей в рот. Она расслабилась, наслаждаясь. Он любил все чувственные удовольствия, и ей нравилась его готовность к ним.

Она напомнила себе про свою задачу. Все шло прекрасно, но ей нужно было, чтобы он сделал предложение. Достаточно ли ему будет поцелуя? Надо, чтобы он захотел большего. Часто, если у них было больше времени, чем несколько секунд, он начинал ласкать ее грудь.

Многое зависело от того, сколько вина он выпил за ланчем. У него была страстная натура, но порою наступал момент, когда весь его пыл исчезал.

Она покачнулась, прижалась к нему всем телом. Он положил руку ей на грудь, но на ней был широкий жилет из шерстяной ткани, и под одеждой он не нашел ее маленькую грудь. Он разочарованно застонал.

Тогда его рука скользнула по ее животу – и под пояс болтающихся на ней брюк.

Никогда еще она не позволяла ему трогать ее там.

Вот только на ней была еще шелковая нижняя юбка и плотные хлопковые панталоны, так что он мало что мог почувствовать. Однако он положил руку ей между ног и крепко прижал. Несмотря на все слои одежды, она почувствовала острое удовольствие.

Но отодвинулась от него.

– Я слишком далеко зашел? – спросил он, тяжело дыша.

– Запри дверь.

– О господи… – Он пошел к двери, повернул ключ в замке и вернулся. Они снова обнялись, и он начал с того, на чем прежде остановился. Она коснулась его брюк, нашла через одежду напряженный пенис и сжала. Он застонал от удовольствия.

Она вновь отодвинулась.

По его лицу скользнула тень раздражения. Она вдруг вспомнила один неприятный случай. Однажды, когда она заставила одного мальчишку, Тео Кофмана, убрать руку со своей груди, он разозлился и обозвал ее кайфоломщицей. Она больше никогда с ним не встречалась, но почему-то ей было необъяснимо стыдно от этого оскорбления. И сейчас она испугалась, что Малыш тоже разозлится и скажет что-нибудь подобное.

Но он взглянул на нее с нежностью и сказал:

– Ты же знаешь, я от тебя без ума.

Вот он, тот самый момент. Сейчас – или никогда, сказала она себе.

– Нам не следует этого делать, – сказала она с сожалением, которое если и было преувеличенным, то ненамного.

– Ну почему?

– Мы ведь даже не помолвлены.

Слово повисло в воздухе, и наступило долгое молчание. Для девушки это было равносильно предложению. Она следила за его лицом, с ужасом думая, что сейчас он испугается, отвернется, начнет бормотать извинения и попросит ее уйти.

Он ничего не сказал.

– Я хочу, чтобы тебе было хорошо… – сказала она, – но…

– Я же так люблю тебя, Дейзи, – сказал он.

Этого было недостаточно. Она улыбнулась ему и сказала:

– Правда?

– Безумно люблю.

Она ничего не ответила, выжидательно глядя на него.

Наконец он сказал:

– Ты будешь моей женой?

– О да! – сказала она и снова его поцеловала. Все еще целуя его, она расстегнула его ширинку, пробралась под белье, нашла его пенис и вынула. Его кожа была гладкой и горячей. Она погладила его, вспомнив разговор с близняшками Вестхэмптон. «Можно потереть его», – сказала Линди, а Лиззи добавила: «Пока из него не польется». Дейзи было любопытно и хотелось заставить мужчину сделать это. Ее движения стали тверже.

Потом она вспомнила, что еще говорила Линди: «А еще можно пососать его. Это им нравится больше всего».

Она прервала поцелуи и тихо сказала ему на ухо:

– Для своего мужа я сделаю что угодно.

И она опустилась на колени.

V

Это была самая великолепная свадьба года. Бракосочетание Дейзи и Малыша происходило в церкви Святой Маргариты в Вестминстере, в субботу, третьего октября 1936 года. Дейзи очень жалела, что не в Вестминстерском аббатстве, но ей сказали, что там могут происходить бракосочетания лишь членов королевской фамилии.

Ее свадебное платье было от Коко Шанель. Во время депрессии в моду вошли простые линии, а излишества сведены к минимуму. Платье Дейзи было до пола, косого кроя, с рукавами «бабочка» и с коротким шлейфом – чтобы его нести, требовался только один паж.

Ее отец, Лев Пешков, ради церемонии бракосочетания пересек Атлантику. И мать, чтобы сохранить лицо, согласилась сидеть рядом с ним в церкви и вообще делать вид, что они – более-менее счастливая супружеская пара. Дейзи мучили кошмары, что в какой-то момент появится и Марга под ручку с незаконным сыном Льва Грегом, – но этого не произошло.

Подружками невесты были близнецы Вестхэмптон, Мэй Мюррей и, единственная уже замужняя, Ева Мюррей. Малыш начал ворчать, что Ева полуеврейка, – он вообще не хотел приглашать ее на свадьбу, – но Дейзи настояла.

И вот она очутилась в древней церкви, зная, что выглядит невыносимо прекрасно, и была счастлива отдать свое тело и душу Малышу Фицгерберту.

«Дейзи Фицгерберт, виконтесса Эйбрауэнская», – поставила она свою подпись в журнале регистрации браков. Она неделями тренировалась писать эти слова, тщательно разрывая потом бумагу на нечитаемые клочки. Теперь она получила это имя. Оно принадлежало ей.

Покидая церковь в торжественной процессии, Фиц любезно предложил Ольге руку, а графиня Би шла на расстоянии не меньше ярда от Льва.

Графиня Би вообще не являлась приятной особой. К матери Дейзи она относилась достаточно благосклонно, а если в ее тоне и проскальзывали отчетливые нотки снисходительности, то Ольга их не замечала, и отношения у них были хорошие. Но Лев графине не понравился.

Теперь Дейзи понимала, что отцу недоставало светской респектабельности. Он ходил и говорил, ел и пил, курил, смеялся и чесался – как гангстер, и ему было все равно, что подумают люди. Он делал что пожелает, потому что он был американский миллионер, – точно так же, как Фиц делал что пожелает, потому что он был английский граф. Дейзи всегда знала это, но сейчас ощутила вдвое острее, когда увидела отца рядом со всеми этими английскими аристократами на торжественном завтраке в честь ее бракосочетания в большом бальном зале отеля «Дорчестер».

Но теперь это было не важно. Она была леди Эйбрауэн, и этого у нее теперь не отнять.

Тем не менее постоянная враждебность Би в отношении Льва раздражала Дейзи, как раздражает не сильный, но неприятный запах или далекий шум, – Дейзи чувствовала некоторое беспокойство. Сидя рядом со Львом за главным столом, Би все время слегка отворачивалась. Когда он к ней обращался, она отвечала кратко, не глядя в глаза. Он, казалось, не обращал внимания – улыбался и пил шампанское, – но Дейзи, сидящей напротив него, было видно, что все эти мелочи были им замечены. Он был простоват, но не глуп.

Когда тосты смолкли и мужчины начали закуривать, Лев – как отец невесты, счет оплачивал он – взглянул через стол на Фицгерберта и спросил:

– Ну что, Фиц, я надеюсь, вам понравилась еда? Вина соответствовали вашим требованиям?

– Вполне, благодарю вас.

– А на мой вкус – так это чертовски хорошая подборка.

Би довольно громко издала неодобрительное восклицание. Мужчинам не полагалось произносить такие слова в ее присутствии.

Лев повернулся к ней.

Он улыбался, но Дейзи заметила в его глазах опасный блеск.

– Что, княжна, я вас оскорбил?

Она не желала отвечать, но он смотрел на нее выжидательно, не отводя взгляда. Наконец она произнесла:

– Я бы предпочла не слышать столь грубой речи.

Лев достал из своего ящичка сигару. Он не зажег ее сразу, сначала понюхал и покатал в пальцах.

– Позвольте, я расскажу вам одну историю, – сказал он и взглянул в одну и в другую сторону стола, чтобы убедиться, что все слушают: Фиц, Ольга, Малыш, Дейзи и Би. – Когда я был ребенком, моего отца обвинили в том, что он пас скот на чужой земле. Подумаешь, большое дело, скажете вы. Даже если он был виновен. Но его арестовали, и управляющий велел построить на северном лугу виселицу. Потом пришли солдаты, схватили меня, брата и маму и повели туда. Отец стоял на помосте с петлей на шее. Потом приехал наш помещик.

Дейзи отец никогда этого не рассказывал. Ольга, похоже, была также удивлена.

Теперь маленькая группа за столом сидела очень тихо.

– Нас заставили смотреть на казнь моего отца, – сказал Лев. – И вы знаете, какая странность… – он повернулся к Би. – Там еще была сестра нашего помещика… – Он сунул сигару в рот, намочил кончик и вынул.

Дейзи заметила, что Би побледнела. Неужели это о ней?

– Сестре было девятнадцать лет, она была княжной, – сказал Лев, рассматривая свою сигару. Дейзи услышала, как Би тихонько ахнула, и поняла, что это действительно о ней. – Она стояла и наблюдала за казнью, холодна как лед, – сказал Лев. Потом он посмотрел в упор на Би. – Вот это действительно были грубые, черствые, жестокие люди, – сказал он.

Наступило долгое молчание.

Лев снова сунул в рот сигару.

– Дайте кто-нибудь огоньку! – сказал он.

VI

Ллойд Уильямс сидел за кухонным столом в родительском доме в Олдгейте и взволнованно изучал карту.

Было четвертое октября 1936 года, и сегодня должен был произойти бунт.

Древний римский город Лондон, построенный на холме возле реки Темзы, был теперь финансовым центром и назывался Сити. На запад от этого холма располагались дворцы богачей, а также построенные для них театры, магазины и церкви. Дом, в котором сейчас был Ллойд, находился восточнее холма, в районе портовых доков и трущоб. Здесь веками оседали волны эмигрантов, готовых работать до седьмого пота, чтобы их внуки смогли когда-нибудь переселиться из Ист-Энда в Вест-Энд.

Карта, которую так внимательно рассматривал Ллойд, была в специальном издании «Дэйли уоркер», газеты коммунистической партии, и там был обозначен маршрут сегодняшнего шествия Британского союза фашистов. Они планировали встретиться возле лондонского Тауэра, на границе Сити с Ист-Эндом, и потом пойти на восток…

Прямиком в район Степни, где жили в основном евреи.

Если их не остановят Ллойд и другие, разделяющие его убеждения.