Текст книги "Место под названием «Свобода»"

Часть II. Лондон

Глава тринадцатая

На Шейлоке[3]3
  Шейлок – один из главных персонажей пьесы У. Шекспира «Венецианский купец», еврей-ростовщик.


[Закрыть] были широкие брюки, длинный черный балахон и красная шляпа-треуголка. Актер выглядел ужасающе уродливым с огромным носом, наплывом двойного подбородка и искривленным ртом, застывшим в гнусной гримасе. Он вышел на сцену нарочито медленной походкой – само воплощение зла. С неистовым рыком в голосе сказал:

– Три тысячи дукатов.

Трепет испуга пробежал среди зрителей.

Мак смотрел на него совершенно завороженным взглядом. Даже в партере[4]4
  В английском театре XVIII века места в партере были самыми дешевыми, стоячими и считались неудобными.


[Закрыть], где он стоял рядом с Дермотом Райли, толпа замерла в молчании. Шейлок продолжал выговаривать каждое слово хрипло и грубо, издавая нечто среднее между хрюканьем и собачьим лаем. Его глаза ярко сверкали из-под кустистых бровей.

– Три тысячи дукатов на три месяца, и Антонио у меня в руках…

Дермот прошептал Маку на ухо:

– На самом деле это Чарльз Маклин – ирландец. Он убил человека, предстал перед судом, но сумел доказать, что был спровоцирован, и его признали невиновным.

Мак едва слышал его. Он, разумеется, знал и раньше о существовании театров, пьес, спектаклей, но представить себе не мог, как это выглядит в действительности: жара в зрительном зале, копоть от масляных ламп, фантастические костюмы, загримированные лица, а главное, все эти эмоции. Гнев, страстная любовь, зависть и ненависть изображались актерами так натурально, что сердце Мака билось учащенно, словно действие происходило в реальной жизни.

Когда Шейлок узнал, что его дочь сбежала от него, он выскочил на сцену уже без шляпы с развевавшимися длинными волосами, заламывая руки в превосходной имитации горестного жеста, и выкрикнул с интонацией человека, переживавшего адские муки:

– Вы знали обо всем!

Потом он метнулся к рампе с возгласом:

– Если вы считаете меня псом, так берегитесь моих клыков!

И заставил всю аудиторию невольно отшатнуться от сцены.

Уже на выходе из театра Мак спросил у Дермота:

– Значит, вот они какие, эти евреи?

Он ни разу в жизни не встречал еще еврея, хотя все библейские персонажи имели еврейское происхождение, и в Священном Писании их изображали совершенно иначе.

– Я знаком с евреями, но среди них мне не попадались люди, похожие на Шейлока, слава богу, – ответил Дермот. – Хотя ростовщиков все и вправду ненавидят. С ними хорошо иметь дело, когда тебе требуется одолжить денег, а вот при выплате ссуды начинают возникать проблемы.

В Лондоне насчитывалось не так уж много евреев, но в нем обитало множество других иноземцев. Часто встречались темнокожие азиатские моряки, которых, не разбирая национальностей, называли индусами, гугеноты из Франции, тысячи совсем черных африканцев с густыми курчавыми волосами, а уж ирландцев, соотечественников Дермота, просто было несметное количество. Для Мака в этом состояла часть притягательности огромного города. В Шотландии все походили друг на друга.

Он полюбил Лондон. Просыпаясь по утрам, каждый раз испытывал радостное чувство, вспоминая, где находится. Столица полнилась для него необычными видами и занимательными сюрпризами. Здесь он сталкивался с самыми странными людьми, приобретал новый опыт, приобщался к неизведанному. Ему нравился манящий запах кофе, исходивший из многочисленных кофеен, хотя он не мог себе позволить выпить в одной из них даже чашку ароматного напитка. Он с удовольствием разглядывал роскошную палитру цветов в одежде мужчин и женщин – ярко-желтых, пурпурных, изумрудно-зеленых, алых, небесно-голубых. Он слышал мычание перепуганных стад коров, которых гнали по узким улочкам на скотобойни. Ему приходилось постоянно уклоняться от стаек полуголых детей, промышлявших попрошайничеством и воровством. Он видел то проституток, то епископов, посещал бои быков и аукционы. Впервые отведал бананов, имбиря и красного вина. Все это было восхитительно. Но самое лучшее для него заключалось в свободе ходить куда угодно и делать то, что заблагорассудится.

Разумеется, ему приходилось зарабатывать себе на жизнь. А это оказалось нелегко. Лондон переполняли целые семьи голодающих, сбежавших сюда из отдаленных уголков страны, где с пропитанием стало совсем плохо после двух подряд неурожайных лет. В городе, кроме того, скопились тысячи бывших ткачей, выделывавших шелк вручную, но оставленных не у дел после открытия современных текстильных фабрик на севере, как объяснил ему Дермот. На каждое рабочее место приходилось не менее пяти человек, отчаянно желавших занять его. Тем, кому не везло, приходилось просить милостыню, красть, заниматься проституцией или умирать с голода.

Дермот и сам был прежде кустарным ткачом. С женой и пятью детьми он занимал две комнаты в районе Спайталфилдс. Чтобы свести концы с концами, семье пришлось сдать внаем бывшее помещение мастерской Дермота, и теперь Мак спал в ней на полу рядом с огромной, но навсегда замершей громадой ткацкого станка, ставшей монументом превратностям жизни в большом городе.

Мак и Дермот искали работу вместе. Им иногда удавалось наняться официантами в одну из кофеен, но продержаться там они могли не более нескольких дней: Мак был слишком крупным и неуклюжим, чтобы носить подносы и аккуратно разливать напитки по маленьким чашечкам, а Дермота губила гордыня и чрезмерная обидчивость, а потому он рано или поздно ввязывался в ссору с кем-нибудь из клиентов. Однажды Мака взяли лакеем в один из больших домов Клеркнвелла, но уж на следующее утро он уволился после того, как хозяин и хозяйка попытались приказать ему лечь вместе с ними в одну постель. Сегодня им досталась временная работа грузчиков и пришлось таскать огромные корзины с рыбой на прибрежном речном рынке в Биллингсгейте. Под конец дня Маку очень не хотелось впустую растрачивать деньги на билеты в театр, но Дермот уговорил его, поклявшись, что приятель не пожалеет о таком расходе. И Дермот оказался прав. Стоило заплатить вдвое дороже, чтобы насладиться таким чудом. Хотя Мак не мог не тревожиться, постоянно высчитывая, долго ли придется копить деньги на проезд для Эстер.

Направившись к востоку от театра и двигаясь в сторону Спайталфилдса, они миновали Ковент-Гарден, где почти из каждой двери их заманивали к себе шлюхи. Мак уже провел в Лондоне почти месяц и начал привыкать к тому, что ему предлагали платный секс буквально на каждом углу. Женщины попадались на любой вкус. Молодые и пожилые, уродливые и красивые, некоторые одевались как леди, другие ходили в обносках. Ни одной из них не удалось соблазнить Мака, хотя он часто по ночам с тоской вспоминал свою любвеобильную кузину Энни.

На Стрэнде располагался «Медведь» – дешевая таверна с покрытыми известкой стенами, где имелась кофейная комната, и несколько стоек баров окружали внутренний двор. Духота театра возбудила в них жажду, и они заглянули в заведение, чтобы промочить горло. Здесь тоже было жарковато и слишком накурено. Они заказали себе по кварте эля.

– Давай взглянем, что происходит на заднем дворе, – предложил Дермот.

В «Медведе» происходили состязания, которые с некоторой натяжкой можно было назвать спортивными. Мак уже бывал здесь прежде и знал, что за обычными помещениями таверны устраивались собачьи бои, травля медведей, сражения на мечах между женщинами, изображавшими гладиаторов, и прочие грубые развлечения. Когда же организованных мероприятий не намечалось, хозяин швырял в небольшой пруд кошку и спускал на нее четырех псов, что вызывало у полупьяной публики взрывы смеха.

Этим вечером оборудовали подобие боксерского ринга, подсвеченного несколькими масляными лампами. Карлик в шелковом костюме и пряжками на ботинках подначивал собравшихся поглазеть клиентов:

– Целый фунт достанется любому, кто сможет сбить с ног Громилу Бермондси! Давайте же, друзья мои! Неужели среди вас не найдется ни одного смельчака?

И он три раза кувыркнулся через голову.

– Как мне кажется, ты вполне сможешь завалить его, – обратился Дермот к Маку.

Громила Бермондси был покрытым шрамами мужчиной, одетым только в бриджи, но с тяжелыми башмаками на ногах. Он был побрит налысо. На лице и на голове виднелись отметины, оставшиеся от многих предыдущих схваток. Обладая высоким ростом и мощным телосложением, он производил впечатление человека туповатого и медлительного.

– Наверное, действительно смогу, – отозвался Мак.

Дермотом овладел нешуточный энтузиазм. Он ухватил карлика за руку и сказал:

– Эй, коротышка, я нашел для тебя бойца.

– У нас появился желающий принять участие в состязании! – заорал карлик, на что толпа ответила пьяными криками и хлопками в ладоши.

Фунт был большими деньгами. Многим приходилось вкалывать целую неделю, чтобы заработать столько. И Мак не совладал с соблазном.

– Хорошо, я буду драться, – сказал он.

Толпа снова восторженно взревела.

– Не спускай глаз с его башмаков, – предупредил Дермот. – Он наверняка подложил в подошвы железные пластины.

Мак кивнул и скинул пальто.

Дермот продолжал:

– Будь готов к тому, что он кинется на тебя, как только ты ступишь на ринг. Никакого сигнала к началу боя здесь подавать не принято, имей в виду.

Это был знакомый трюк, применявшийся в поединках между горняками в шахте. Самый простой способ одержать победу состоял в том, чтобы начать, пока оппонент еще не до конца готов. Один из противников предлагал: «Пойдем биться в туннеле. Там больше места», и наносил первый удар в спину, когда его соперник только еще делал шаг через сточную канаву.

Ринг представлял собой круг, окруженный веревкой, натянутой примерно на высоте пояса между вбитыми в земляной пол колышками. Мак приблизился к нему, ни на секунду не забывая о предостережении Дермота. Стоило ему поднять ногу, чтобы переступить через веревку, как Громила Бермондси ринулся на него.

Мак оказался готов к подлому приему и чуть подался назад, получив лишь скользящий удар по лицу огромным кулаком Громилы. Зрители охнули.

Мак взялся за дело, не раздумывая, как живая машина. Он быстро вышел на ринг и мимоходом ударил Громилу в лодыжку под веревкой, заставив его споткнуться. Из толпы донеслись одобрительные возгласы, а Мак услышал крик Дермота:

– Убей его, дружище!

Прежде чем противник успел вернуть себе равновесие, Мак нанес ему два удара по каждому из висков, а затем еще один апперкот в челюсть, вложив в него всю мощь своих мускулистых плеч. Ноги Громилы подогнулись, он закатил глаза, попятился и всей своей тяжестью рухнул на спину.

Зрители просто зашлись от восторга.

Поединок завершился.

Мак смотрел на распростертого человека, но видел перед собой всего лишь тушу, неподвижную и больше ни на что не годную. Ему даже стало немного жаль его. Не стоило связываться. Чувствуя себя не самым лучшим образом, он отвернулся от побежденного Громилы.

Между тем Дермот держал карлика, обхватив обеими руками.

– Эта мелкая сволочь пыталась сбежать, – объяснил он. – Хотел оставить тебя без призовых денег. Гони деньги, длинноногий! С тебя причитается ровно фунт стерлингов.

Свободной рукой зазывала достал из кармана рубашки золотой соверен. Скривившись, передал монету Маку.

Мак взял ее с ощущением, что обокрал кого-то.

Дермот отпустил гнома.

Рядом с Маком возникла фигура мужчины с грубоватым лицом, но одетого в очень дорогой костюм.

– Отлично сработано, – сказал он. – Вам часто доводилось драться на ринге прежде?

– Не на ринге. Но порой случалось с кем-нибудь сойтись один на один в шахте.

– Я почему-то так и решил, что вы из шахтеров будете. А теперь послушайте. В эту субботу я устраиваю призовые бои в «Пеликане». Это район Шедвелла. Если хотите получить возможность заработать двадцать фунтов за несколько минут, я поставлю вас в пару к Ресу Прису по прозвищу Валлийская Гора.

– Целых двадцать фунтов! – воскликнул Дермот.

– Вам, конечно, не удастся вырубить его так же быстро, как вы справились с этим деревянным чурбаном, но у вас хорошие шансы одержать победу.

Мак снова взглянул на Громилу, валявшегося жалкой грудой плоти и еще не пришедшего до конца в сознание.

– Нет, – ответил он.

– Какого дьявола ты отказываешься от такого выгодного предложения? – изумленно спросил Дермот.

Организатор боев пожал плечами.

– Что ж, если вы не нуждаетесь в деньгах…

А Мак вовремя вспомнил о своей сестре Эстер, все еще носившей тяжеленные корзины с углем по лестнице в Хьюке пятнадцать часов в день, тщетно дожидаясь письма, которое освободит ее от пожизненного рабства. Двадцати фунтов будет достаточно, чтобы оплатить ей проезд до Лондона, и он мог получить нужную сумму уже в субботу вечером.

– Хотя, если подумать, то почему бы и не согласиться, – изменил он первоначальное импульсивное решение.

Дермот похлопал его по спине.

– Вот теперь я вижу перед собой настоящего героя, – сказал он.

Глава четырнадцатая

Лиззи Хэллим и ее мать катили по Лондону на север в наемном экипаже. Лиззи сияла от волнения и радости. Им предстояло встретиться с Джеем и вместе осмотреть дом.

– Сэр Джордж, несомненно, изменил свое отношение к нам в лучшую сторону, – вещала леди Хэллим. – Привез нас в Лондон, планирует устроить пышную свадьбу, а теперь даже готов оплатить аренду дома в столице, где ты поселишься с мужем.

– Думаю, это леди Джеймиссон уговорила его сменить гнев на милость, – вставила реплику Лиззи. – Но пока только в мелочах. Он по-прежнему не желает отдавать Джею в собственность сахарную плантацию на Барбадосе.

– И все-таки Алисия очень умная женщина, – сказала леди Хэллим. – Согласись, удивительно, как она сумела умиротворить его даже после той совершенно ужасной ссоры в день рождения Джея.

– Возможно, сэр Джордж принадлежит к тому типу людей, кто быстро забывают о ссорах.

– Прежде за ним такой черты характера не замечалось, если только ему это не было выгодно. Остается только догадываться о его мотивах на сей раз. Ему ничего от тебя не требуется, как считаешь? – Лиззи рассмеялась.

– А что я могу ему дать? Вероятно, он просто хочет, чтобы его сын был счастлив.

– Уверена, ты так или иначе будешь с ним счастлива. Кстати, вот мы и приехали.

Экипаж остановился на Чепел-стрит – тихой улице с двумя рядами элегантных домов в Холборне, – не столь фешенебельном районе, как Мэйфер или Вестминстер, но и менее дорогом. Лиззи вышла из кареты и посмотрела на дом номер двенадцать. Он сразу пришелся ей по душе. Четыре этажа плюс подвал. Окна высокие и изящные. Однако в двух окнах оказались выбиты стекла, и цифра 45 была неряшливо выведена на покрытой черной глянцевой краской входной двери. Лиззи не успела отпустить своего комментария по этому поводу, как подъехал другой экипаж и из него проворно выпрыгнул Джей.

Он надел ярко-синий костюм с позолоченными пуговицами и синий галстук, очень подходивший к его светлой шевелюре. Джей поцеловал Лиззи в губы. Поцелуй вышел сдержанным, поскольку они находились в общественном месте, но ей он понравился, позволяя позже рассчитывать на большее. Джей помог своей матери спуститься по ступенькам кареты, а потом постучал в дверь дома.

– Владелец – коммерсант, занимающийся импортом бренди и на целый год уехавший во Францию, – пояснил он, пока они ждали.

Пожилой смотритель дома открыл им дверь.

– Кто выбил стекла? – сразу же потребовал ответа Джей.

– Шляпники, вот кто, – ответил мужчина, когда они входили внутрь.

Лиззи читала в газетах, что изготовители шляп устроили забастовку совместно с портными и точильщиками.

– Не представляю, каким надо быть отъявленным идиотом, чтобы думать, будто можно чего-то добиться, круша стекла в окнах домов респектабельных людей, – заметил Джей.

– Почему они бастуют? – спросила Лиззи.

Ответил смотритель:

– Добиваются повышения жалованья, мисс, и их трудно винить за это, если четырехпенсовая буханка хлеба стоит нынче восемь пенсов и фартинг. Как иначе им прокормить свои семьи?

– Малевать цифру 45 на каждой двери в Лондоне – не способ улучшить свою жизнь, – резко возразил Джей. – Будьте любезны, покажите нам дом.

Лиззи заинтересовало значение именно этой цифры, но в данный момент ее внимание было сосредоточено на доме. Она в легком возбуждении прошлась по комнатам, отдергивая портьеры и открывая окна. Меблировка была новой и дорогой. Гостиная представляла собой обширное светлое помещение с тремя большими окнами с каждой стороны. В воздухе витал чуть заметный запах плесени, свойственный необитаемым домам, но требовалась лишь тщательная уборка, немного краски и запас постельного белья, чтобы сделать свою жизнь здесь вполне комфортабельной.

Лиззи и Джей далеко опередили своих матерей и старого управляющего. Добравшись до верхнего этажа, они оказались наедине друг с другом. Вошли в одну из нескольких крохотных спален, предназначавшихся для прислуги. Лиззи тут же обвила шею Джея и поспешила поцеловать его. В их распоряжении было чуть больше минуты. Она взяла его за руки и приложила ладони к своей груди. Он принялся нежно поглаживать ее.

– Ласкай меня грубее, – прошептала она в паузе между поцелуями.

Ей хотелось продолжать ощущать на себе его прикосновения, когда они разомкнут объятия. Соски набрякли, и он мог нащупать их кончиками пальцев даже сквозь плотную ткань платья.

– Ущипни их, – попросила она, и когда он это сделал, она испытала одновременно и боль и наслаждение, тихо охнув.

На лестнице раздались приближавшиеся шаги, и они отстранились друг от друга, тяжело дыша.

Лиззи повернулась и выглянула в маленькое окошко мансарды, восстанавливая дыхание. Внизу располагался удлиненной формы сад позади дома. Смотритель показывал двум мамашам все четыре небольших спальни.

– В чем значение числа 45? – спросила она.

– Все пошло от этого изменника Джона Уилкса, – ответил Джей. – Он прежде издавал в Лондоне журнал под названием «Северный британец», и правительство обвинило его в злостной клевете в сорок пятом номере издания, где он дошел до того, что почти прямо назвал короля лжецом. Ему тогда пришлось бежать в Париж, но теперь он вернулся, чтобы сеять новую смуту среди невежественного простонародья.

– Правда ли, что хлеб стал слишком дорог для людей?

– Нехватка зерна ощущается по всей Европе, вот почему хлеб неизбежно подорожал. А рост безработицы вызван бойкотом, наложенным американцами на товары из Британии.

Она повернулась к Джею лицом.

– Мне кажется, подобные объяснения могут служить очень слабым утешением для шляпников и портных.

Он нахмурился. Ему, по всей видимости, не нравились ее симпатии к недовольным бунтовщикам.

– Не уверен, что ты в полной мере осознаешь всю опасность своих рассуждений о гражданских свободах, – сказал он.

– Я же, напротив, вполне уверена в правильности своей точки зрения.

– К примеру, производители рома в Бостоне настаивают на своей свободе покупать нужную им сахарную патоку там, где им удобно. Но закон четко обязывает их приобретать ее только на британских плантациях. Как раз на таких, как наша, между прочим. Дай им свободу, и они станут приобретать патоку дешевле. У тех же французов. И тогда мы не сможем себе позволить жить в таком доме.

– Понятно.

Это нисколько не оправдывает создавшегося положения, подумала Лиззи, но решила не высказывать своей мысли вслух.

– Любой сброд может пожелать свободы. От шахтеров в Шотландии до негров на Барбадосе. Но только богу было угодно предоставить людям, подобным мне, власть над толпой рядовых обывателей.

И в его утверждении заключалась значительная доля истины.

– Но неужели ты никогда не задумывался о причинах? – спросила она.

– Какие причины ты имеешь в виду?

– Почему бог дал именно тебе власть над шахтерами и неграми на плантации?

Он раздраженно помотал головой, и она поняла, что снова переступила границу дозволенного.

– Не думаю, что женщины способны разбираться в такого рода вопросах, – заявил он. Она взяла его за руку.

– Я влюбилась в этот дом, Джей, – призналась она в попытке успокоить его. Она действительно продолжала ощущать легкую боль в сосках, оставленную его пальцами. Ей пришлось понизить голос почти до шепота: – Мне не терпится скорее переехать сюда с тобой, чтобы каждую ночь спать вместе.

– Я тоже, – отозвался он с улыбкой.

В комнату к ним вошли леди Хэллим и леди Джеймиссон. Взгляд матери Лиззи сразу же уперся в грудь дочери, и она поняла, что соски ее грудей слишком откровенно натянули ткань платья. Мама, разумеется, догадалась о происходящем здесь минуту назад. Она неодобрительно насупилась. Для Лиззи это не имело никакого значения. Она скоро станет замужней женщиной.

– Что скажешь, Лиззи? Тебе нравится дом? – поинтересовалась Алисия.

– Я его просто обожаю.

– Тогда он окажется в твоем распоряжении.

Лиззи просияла, а Джей незаметно пожал ее руку.

Мать Лиззи сказала:

– Сэр Джордж настолько добр, что я даже не знаю, как выразить ему нашу благодарность.

– Благодарите мою маму, – усмехнулся Джей. – Только она в состоянии заставить отца вести себя столь достойно.

Алисия бросила на него взгляд, в котором сквозил упрек, но Лиззи заметила, что на самом деле слова сына не вызывали у нее сколько-нибудь искренних возражений. Они с Джеем были крепко привязаны друг к другу – в этом не приходилось сомневаться. Почувствовав укол ревности, Лиззи пришлось мысленно назвать себя дурочкой. Разве мог Джей не вызывать в ком-то симпатий?

Они покинули комнату. Смотритель дожидался в коридоре. Джей обратился к нему:

– Я встречусь с поверенным в делах владельца дома уже завтра, и мы составим текст договора аренды.

– Очень хорошо, сэр.

Когда они спускались по лестнице, Лиззи кое о чем внезапно вспомнила.

– О, я просто должна показать тебе это! – сказала она Джею.

Рекламную листовку она подобрала на улице и специально сохранила для него, а сейчас достала из кармана и дала прочитать. Текст гласил:

«Под вывеской “Пеликана”

близ Шадвелла!

Вниманию джентльменов и любителей состязаний

Большой спортивный день!

Бешеный бык будет пущен по кругу посреди фейерверка, преследуемый собаками

Сражение между двумя бойцовыми петухами из Вестминстера и такой же парой из Ист-Чипа.

Приз – пять фунтов.

Традиционная схватка на дубинках между семью женщинами

И

Впервые состоится поединок за двадцать фунтов призовых!

Рес Прис, Валлийская Гора

Против

Мака Макэша, Шахтера-Убийцы

В ближайшую субботу. Начало ровно в три часа пополудни».

– Как думаешь? – нетерпеливо спросила Лиззи. – Это ведь непременно должен быть Малакай Макэш из Хьюка, верно?

– Стало быть, вот в кого он превратился, – хмыкнул Джей. – Дерется на публике за деньги. По-моему, ему гораздо лучше было трудиться на шахте моего отца.

– А я никогда еще не бывала на призовых поединках, – сказала Лиззи с огорчением.

Джей рассмеялся.

– С какой стати тебе на них бывать? Там вовсе не место для леди.

– Как и в угольной шахте, но ты все же позволил мне спуститься в нее.

– Да уж, позволил. И ты чуть не погибла при взрыве газа.

– А я-то надеялась, ты воспользуешься шансом устроить для меня новое увлекательное приключение!

Мать услышала последнюю фразу и встрепенулась.

– О чем это вы? Какое еще приключение?

– Я хочу, чтобы Джей взял меня с собой посмотреть призовой бой, – ответила Лиззи.

– Не смеши меня, – презрительно отмахнулась леди Хэллим.

Лиззи пережила глубокое разочарование. Отвага и дерзость Джея теперь куда-то улетучились. Но она не позволит этому нарушить свои планы. Если он не возьмет ее с собой, она отправится туда одна.

* * *

Лиззи поправила под шляпой парик и посмотрела в зеркало. На нее смотрел молодой человек. Ее обычный секрет заключался в применении тонкого слоя сажи, наложенного на щеки и меняющего оттенок кожи. То же самое она проделала на подбородке и чуть ниже, на верхней губе, придав себе вид юноши, но уже начавшего бриться.

С телом обстояло намного проще. Тяжелый и плотный жилет совершенно сглаживал ее груди, а полы пальто скрывали округлые женские формы сзади. Высокие сапоги для верховой езды заканчивались выше колен и делали ее лодыжки неотличимыми от мужских. Парик и чисто мужская треуголка довершали иллюзорный образ.

Она открыла дверь своей спальни. Вместе с матерью они нашли временное пристанище в небольшом флигеле на территории, окружавшей особняк сэра Джорджа на Гровнор-сквер. Мама как раз улеглась вздремнуть после обеда. Лиззи прислушалась, не раздадутся ли поблизости шаги кого-то из многочисленной прислуги сэра Джорджа, но в домике стояла полная тишина. Она легкой поступью сбежала вниз по лестнице и выскользнула через калитку в переулок, протянувшийся вдоль задней стены особняка.

Стоял холодный, но солнечный день, предвещавший скорый конец зимы. Выйдя на улицу, она напомнила себе, что должна имитировать походку мужчины, удлинив шаг, размахивая руками и добавив немного развязной непринужденности, словно весь тротуар принадлежал ей одной, и никому не было дозволено вставать у нее на пути.

Конечно же, она не смогла бы выдержать такую походку до самого Шадвелла, находившегося в противоположном, восточном конце города. И подала знак носильщикам паланкина, не забыв поднять руку резким командным жестом, а не махать просительно ладонью, как поступали в таких случаях дамы. Когда носильщики остановились и опустили паланкин на мостовую, она прочистила горло и смачно сплюнула в сточную канаву, произнеся по возможности басовитее:

– Доставьте меня срочно в таверну «Пеликан». И поосторожнее на перекрестках.

Ее отнесли в самую отдаленную восточную часть Лондона, где ей когда-либо приходилось бывать прежде. Улицы постепенно становились у́же, дома меньше и грязнее. Вскоре она оказалась в прибрежной полосе среди отсыревших навеки трущоб, замусоренных берегов реки, покосившихся верфей, небрежно сколоченных сараев для лодок, хранилищ древесины за высокими заборами и странного вида других складских помещений с цепями вместо замков на дверях. Высадили ее перед большой, располагавшейся на берегу таверной с грубо выполненным изображением пеликана на деревянной вывеске. Двор перед ней заполняла густая и шумная толпа возбужденных людей. Она различала работяг в тяжелых башмаках и с шарфами, обмотанными вокруг горла, своего рода джентльменов в непременных жилетах, женщин из низов общества, носивших шали и сабо. Несколько представительниц прекрасного пола щедро размалевали лица пудрой и помадой, выставив бюсты в глубоких вырезах платьев. Лиззи поняла, что это обычные проститутки. Женщин, кого ее мама смогла бы отнести к классу «достойных», не попадалось вообще.

Лиззи заплатила за вход и локтями проложила себе дорогу в самый центр суетливой и крикливой толпы. В нос шибанул мощный запах потных, давно немытых тел. Лиззи внезапно тоже ощутила себя возбужденной и даже порочной. В разгаре была схватка между женщинами, изображавшими гладиаторов. Три уже выбыли из битвы. Одна из них сидела на скамье, обхватив руками голову, другая пыталась остановить кровотечение из пораненной ноги, а третья вообще лежала недвижимо на спине, явно лишившись сознания и не приходя пока в себя, несмотря на старания подруг растолкать ее. Оставшиеся четыре «гладиатора» кружились в обнесенном веревкой ринге, нападая друг на друга и нанося удары деревянными дубинками длиной примерно в три фута. Все они были до пояса обнажены, босы, прикрываясь лишь сильно изорванными юбками. Их лица и тела покрывали неисчислимые свежие синяки и старые шрамы. Толпа зрителей насчитывала не менее ста человек. Они криками и возгласами подбадривали своих фавориток, а несколько мужчин еще продолжали делать ставки на исход сражения. Причем женщины размахивали дубинками изо всех сил, нанося по временам друг другу поистине сокрушительные удары. И каждый раз, когда одной из них удавалось изловчиться и точно попасть в намеченную цель, мужчины издавали одобрительный вой. Лиззи наблюдала за ними с каким-то извращенным увлечением. Вскоре еще одну женщину так огрели по голове, что она рухнула как подкошенная, тоже лишившись чувств. Вид ее полуобнаженного тела, валявшегося на грязной земле, вызвал у Лиззи приступ тошноты, и она отвела взгляд в сторону.

Она зашла внутрь таверны, постучала кулачком по стойке и обратилась к бармену:

– Плесни-ка мне пинту эля покрепче, приятель.

Как же восхитительна была для нее сама по себе возможность общаться с окружающими подобным наглым тоном! Сделай она это в женском платье, любой мужчина сурово отчитал бы ее – от бармена в таверне до носильщиков паланкина. Но всего лишь пара бриджей служила своеобразной лицензией на вызывающее поведение.

Бар насквозь провонял застоявшимся табачным дымом и разлитым по стойке пивом. Лиззи пристроилась в углу и потягивала эль, сама уже не понимая, зачем притащилась сюда. Здесь царили насилие и жестокость, а она затеяла совсем небезопасную игру. Как поступят с ней эти грубые и невежественные люди, если распознают в ней знатную леди, переодевшуюся мужчиной?

Потом осознала, что ее привело в столь злачное место ненасытное любопытство, граничившее со страстью. С самого детства она неудержимо тянулась ко всему запретному. «Там нельзя появляться настоящей леди». Подобная фраза действовала на нее как красная тряпка на быка. Она не могла побороть искушения обязательно заглянуть за дверь с табличкой «Вход строго запрещен». Любопытство было такой же частью ее натуры, как чувственная сексуальность, и подавить его оказывалось так же трудно, как удержаться от поцелуев с Джеем.

Но все же главной причиной стал Макэш. Он всегда интересовал Лиззи. Даже еще совсем маленьким мальчишкой он отличался от всех независимостью мышления, непослушанием, стремлением поставить под сомнение все, что ему рассказывали или внушали. По мере взросления эти черты характера в нем только развились, как теперь ясно виделось ей. Он бросил вызов самим Джеймиссонам, сумел сбежать из Шотландии – а это удавалось мало кому из шахтеров – и благополучно добрался до Лондона. Здесь он стал профессиональным призовым бойцом. Что же, интересно, будет с ним дальше?

Сэр Джордж поступил мудро, дав ему уйти, думала она. Как утверждал Джей, самим богом было предначертано, чтобы одни люди становились хозяевами других, но Макэш никогда с этим не согласился бы. Оставшись в шахтерской деревне, он годами причинял бы неприятности и сеял смуту. Был в Макэше некий магнетизм, заставлявший шахтеров признавать его лидером: гордая манера нести свое мощное тело, уверенный наклон головы, пристальный взгляд пронзительных зеленых глаз. Она испытала его привлекательность на себе. Потому и оказалась сейчас здесь.

Одна из размалеванных женщин села рядом с Лиззи и кокетливо улыбнулась. Вопреки всем стараниям наложить на себя густой слой косметики, выглядела она уже потрепанной, старой и усталой. Каким это станет комплиментом ее мастерству маскировки, подумала Лиззи, если даже шлюха предложит ей себя! Но прожженную проститутку ее уловки не ввели в заблуждение.