Текст книги "Вечер и утро"

Тем не менее она поцеловала Уилфа.

Склонилась над его широкой грудью. Ухватилась за край одеяла обеими руками, удерживая одеяло на месте как дополнительную преграду между телами. Медленно опустила голову, и губы невесты и жениха встретились.

Уилф удовлетворенно рыкнул.

Она провела кончиком языка у него во рту, ощутила мягкие губы и щетину усов. Он потрепал Рагну своей огромной ручищей по волосам, снял шарф. Но когда его другая рука потянулась к ее груди, Рагна отстранилась.

– У меня есть подарок для тебя, – сказала она.

– И не один, – ответил он хрипло, изнемогая от желания.

– Я везла тебе из Руана пояс с красивой серебряной пряжкой, но его украли по пути.

– Где? – встрепенулся Уилф. – Где тебя ограбили?

Она знала, что ее жених несет ответственность за соблюдение закона и порядка, любая кража ложилась пятном на его честь.

– Между Мьюдфордом и Дренгс-Ферри. На воре был старый шлем.

– Железная Башка! – Уилвульф сердито махнул рукой. – Староста Мьюдфорда обыскал весь лес, но так и не нашел его убежища. Велю ему снова предпринять поиски.

Рагна пришла вовсе не жаловаться и огорчилась из-за того, что жених рассердился. Следовало поспешить, чтобы задуманное все-таки осуществилось.

– Но я нашла кое-что другое, получше. – Она встала с кровати, огляделась и рассмотрела в сумраке белую восковую свечу. Зажгла фитиль, поставила свечу на скамью в изголовье кровати и достала браслет, купленный у Катберта.

– Что это? – спросил Уилвульф.

Рагна поднесла свечу ближе, чтобы он мог рассмотреть браслет. Уилвульф провел пальцем по затейливой резьбе узора на серебре, оценил качество чернения.

– Отменная работа, – сказал он, – и смотрится достойно и мужественно. – Он надел браслет на левую руку, поднял выше локтя. Украшение плотно облегало его мышцы. – У тебя прекрасный вкус!

Рагна лучилась от восторга:

– Выглядит великолепно!

– Я стану предметом зависти для всей Англии.

Это было не совсем то, что Рагне хотелось услышать. С тем же успехом она могла подарить жениху иные знаки величия – белого коня или дорогой меч.

Уилф тут же исправился:

– Я хочу провести весь день, целуя тебя. – Вот это было куда лучше, и она снова наклонилась к нему. Теперь он действовал более напористо, снова взялся за грудь, и она попыталась вырваться, но он не отпускал и притянул к себе. Рагна слегка встревожилась. Когда он лежал в постели, у нее вроде бы имелось небольшое преимущество, но, завяжись борьба по-настоящему, она, конечно, не в силах будет ему противостоять.

К счастью, им помешали, как Рагна и рассчитывала. Пес зарычал, дверь скрипнула, и голос Гиты произнес:

– Доброе утро, сын.

Рагна не спешила вырываться, она хотела, чтобы Гита увидела, как сильно Уилфа тянет к невесте.

– О, Рагна! Я и не знала, что ты тоже здесь.

«Лживая старуха», – подумала Рагна. Служанка побежала в дом Гиты, когда Рагна вошла к Уилфу, и мачеха поспешила выяснить, что происходит у пасынка.

Рагна медленно обернулась. Она имела право целовать своего жениха, а потому не притворялась виноватой.

– Доброе утро, свекровь, – сказала она вежливо, однако в ее голосе прозвучала нотка раздражения. Гита была незваной гостьей, заявившейся туда, где ей возбранялось находиться.

– Привести цирюльника, чтобы он побрил тебе подбородок, Уилф? – спросила Гита.

– Не сегодня, – отозвался элдормен с легким нетерпением. – Я побреюсь утром в день свадьбы.

Очевидно, обо всем уже договорились заранее, и Гита задавала свой вопрос только потому, что ей требовался предлог задержаться.

Рагна поправила повязку на голове, преднамеренно долго возилась, давая тем самым понять, что появление Гиты нарушило близость между мужчиной и женщиной. Наконец опустила руки и попросила:

– Покажи Гите свой подарок, Уилф.

Элдормен выставил руку. Браслет сверкнул в свете свечи.

– Очень красиво, – ровным голосом сказал Гита. – Серебро всегда в цене. – Похоже, она намекала, что серебро дешевле золота.

Рагна сделала вид, что не поняла намека.

– А теперь, Уилф, я должна тебя кое о чем попросить.

– Что угодно, любимая.

– Ты поселил меня в убогом домишке.

Он даже вздрогнул.

– Да что ты?

Его удивление подтвердило подозрения Рагны: он в самом деле возложил обустройство дома на Гиту.

– Там нет окон, а стены пропускают по ночам холодный воздух.

Уилф посмотрел на Гиту:

– Это правда?

– Ну, все не так уж плохо.

Этот ответ рассердил Уилфа.

– Моя невеста заслуживает самого лучшего!

– Других доступных домов у нас нет, – возразила Гита.

– Неужели? – Рагна хмыкнула.

– Другие есть, но они не пустуют, – настаивала Гита.

– Вообще-то Уигельму на самом деле не нужен дом для себя и своих воинов, – мягко произнесла Рагна, будто делая внушение. – Его жена там не живет, у них дом в Куме.

– Уигельм – брат элдормена! – прошипела Гита.

– А я – невеста элдормена! – Рагна изо всех сил старалась подавить гнев. – Вдобавок Уигельм мужчина, у него простые мужские потребности, а я невеста и готовлюсь к свадьбе. – Она перевела взгляд на Уилфа: – Кому из нас ты отдашь предпочтение?

Подразумевался всего один ответ, и жених не сплоховал:

– Тебе, конечно.

– А после свадьбы, – продолжала Рагна, не сводя взгляда с Уилфа, – я буду ближе к тебе ночью, потому что дом Уигельма стоит по соседству.

Он усмехнулся:

– Верно подмечено.

Уилф принял решение, и Гита сдалась. Она была слишком умна для того, чтобы спорить дальше.

– Хорошо, я все устрою, переселю Рагну. – Она не удержалась и добавила: –Уигельму это не понравится.

Уилф тряхнул головой:

– Если начнет ныть, просто напомни ему, кто из братьев у нас элдормен.

Гита согласно кивнула.

Что ж, Рагна победила, Уилф недоволен Гитой, так почему бы не попытать удачу снова?

– Прости, Уилф, но мне нужны оба дома.

– Зачем это? – удивилась Гита. – Ни у кого в округе нет двух домов.

– Я хочу, чтобы мои люди были поблизости. А их поселили в городе.

– Зачем тебе воины? – проворчала Гита.

Рагна надменно посмотрела на нее:

– Я так привыкла. И я выхожу замуж за элдормена. – Она повернулась к Уилфу, и тот досадливо бросил:

– Гита, устрой все так, как хочет Рагна. Никаких больше споров!

– Хорошо, – ответила Гита.

– Спасибо, любовь моя! – воскликнула Рагна и снова поцеловала Уилфа.

12

Середина октября 997 г.

В день заседания сотенного суда[28]28
  В англосаксонской Англии округа (ширы, будущие графства) делились на «сотни»; согласно одной из версий, под «сотней» подразумевалось, что эта территория должна при необходимости представить сотню мужчин с вооружением в ополчение.


[Закрыть] Эдгар изнывал от беспокойства, однако твердо был намерен добиться своего.

Сотня Дренгс-Ферри объединяла пять малых поселений, разбросанных по округе. Самой крупной деревней считался Батфорд, но суды проводились в Дренгс-Ферри, и настоятель местного монастыря традиционно выступал главным судьей.

Вообще суд отправляли раз в каждые четыре недели. Все собирались на открытом воздухе, какая бы ни была погода; к счастью, сегодня денек выдался ясный, пусть и холодный. У западной стены церкви поставили большое деревянное кресло, рядом стоял низенький столик. Отец Деорвин, старейший священнослужитель, достал из-под алтаря дарохранительницу – круглую серебряную шкатулку с откидной крышкой: изготовил ее, разумеется, Катберт, а резьба на стенках изображала сцену Распятия. В дарохранительнице держали освященную облатку[29]29
  То есть гостию – хлебец из пресного теста, должным образом освященный и ставший тем самым частью Святых Даров.


[Закрыть], на которой предстояло сегодня клясться всем участникам суда.

На суд явились мужчины и женщины из всех пяти поселений, а также дети и рабы; некоторые прибыли верхом, но большинство добиралось пешком. Обыкновенно люди старались не пропускать эти заседания, ведь судебные решения определяли их повседневную жизнь. Пришла даже настоятельница Агата – впрочем, других монахинь не было. Женщинам, как правило, слова старались не давать, но сильные личности – к их числу, безусловно, принадлежала матушка Эдгара – нередко настаивали на своем праве высказаться прилюдно.

В Куме Эдгар посещал сотенный суд неоднократно. Его отцу несколько раз приходилось призывать к ответу людей, не спешивших оплачивать готовые заказы. Брата Эдгара, Эдбальда, в пору чрезмерной юношеской озлобленности дважды судили по обвинению в уличных драках. Так что Эдгар поневоле познакомился и с законом, и с судопроизводством.

Сегодня толпа шумела больше обычного, поскольку на суде должно было прозвучать обвинение в убийстве.

Братья Эдгара пытались отговорить юношу от предъявления обвинения. Они не хотели неприятностей.

– Дренг – наш тесть, – напомнил Эдбальд, наблюдая, как Эдгар с помощью своего нового молотка и долота придает куску камня строгие продолговатые очертания.

Эдгар бил с остервенением, вкладывая в удары снедавший его гнев.

– Раз тесть, значит, ему все дозволено?

– Нет, это означает, что мой брат не может выдвигать обвинение. – Из двух старших братьев Эдгара Эдбальд был поумнее и порой приводил в спорах вполне убедительные и обоснованные доводы.

Эдгар отложил в сторонку инструменты и уставился в глаза Эдбальду:

– Хочешь, чтобы я промолчал? В нашей деревне произошло убийство. Мы не можем притворяться, будто этого никогда не было.

– Честно сказать, я бы притворился, – возразил Эдбальд. – Мы ведь живем здесь недавно, верно? Люди нас приняли. Зачем нарываться на неприятности?

– Убивать грешно! – заявил Эдгар. – Никакой иной причины мне не требуется!

Эдбальд разочарованно фыркнул и ушел.

Другой брат, Эрман, отловил Эдгара вечером накануне суда возле таверны.

– Дегберт Лысый провел уже десятки заседаний, – сказал он наставительно. – Наверняка он позаботится о том, чтобы обелить своего брата. Никто не признает Дренга виновным.

– Поглядим. А вдруг у него ничего не выйдет? – упорствовал Эдгар. – Закон есть закон.

– А Дегберт – настоятель и наш землевладелец.

Эдгар знал, что Эрман прав, но это не имело значения.

– Пусть Дегберт творит все, что захочет, за свои выкрутасы он ответит на Страшном суде. А я не намерен мириться с убийством младенца.

– Тебе не боязно? С Дегбертом спорить не принято.

– Боязно, конечно, – признался Эдгар, – но я не отступлюсь.

Катберт тоже пытался отговорить юношу. Эдгар пришел в его мастерскую изготовить себе новые инструменты, других кузниц в Дренгс-Ферри не имелось. Вообще люди в деревне частенько обменивались друг с другом вещами или услугами – гораздо чаще, чем в Куме: в малом поселении всего было в обрез, поэтому жители неизбежно обращались один к другому за помощью. Когда Эдгар принялся стучать молотом по наковальне, Катберт вдруг сказал:

– Дегберт на тебя злится.

Эдгар догадывался, что Катберту велели научить «дерзкого щенка» уму-разуму. Сам мастер был слишком робок по характеру для того, чтобы завести такой разговор по собственной воле.

– Пускай злится, я перед ним унижаться не собираюсь.

– С таким человеком лучше не враждовать. – В голосе Катберта прозвучал неподдельный страх: мастер явно боялся настоятеля.

– Нисколько не сомневаюсь.

– Вдобавок он из влиятельной семьи, элдормен Уилвульф – его двоюродный брат.

Эдгар все это знал.

– Ты же служишь Господу, Катберт! – раздосадованно воскликнул юноша. – Неужели ты сам бы промолчал, выпади тебе стать очевидцем убийства?

Наверняка Катберт промолчал бы, поддавшись слабости, но говорить о подобном вслух было дурным тоном, так что вопрос Эдгара обидел мастера.

– В жизни никаких убийств не видел, – проворчал он и ушел.

Встречая тех, кто прибывал на суд, отец Деорвин беседовал с наиболее достойными из них, прежде всего со старейшинами и старостами каждой деревни. По предыдущим судам Эдгар знал, что Деорвин выясняет, нет ли неотложных дел, каковые желательно заслушать на суде, и составляет мысленно порядок заседания для Дегберта.

Наконец и сам Дегберт вышел из дома священников и уселся в кресло.

Считалось, конечно, что на сотенном суде люди ближайших окрестностей принимают совместные решения. На самом же деле нередко судом верховодил знатный богач или старший священнослужитель, который направлял судопроизводство по своему усмотрению. Впрочем, общее согласие все равно требовалось, ибо принудить всех подчиняться было не так-то просто. Знатный человек мог затруднить жизнь крестьянам дюжиной разных способов, но крестьяне в ответ могли попросту отказаться его слушать. Лишь общее согласие побуждало исполнять судебные решения, поэтому на заседаниях частенько разгоралась схватка между двумя более или менее равными силами – прямо как в море, когда выяснялось, что ветер гонит лодку в одну сторону, а прилив – совсем в другую.

Дегберт объявил, что первым будет обсуждаться общее пользование упряжкой волов.

Правила, гласящего, что именно настоятель должен определять порядок вопросов, не существовало. В других судах за этим следил староста крупнейшей из местных деревень. Однако в Дренгс-Ферри всем ведал именно Дегберт.

Общее пользование волами давно служило предметом споров. В самом Дренгс-Ферри тяжелый плуг никому не требовался, зато в остальных четырех поселениях, стоявших на глинистой почве, жители сообща пользовались упряжкой из восьми волов, которых приходилось перегонять с места на место в зимнюю пахоту. Для вспашки лучше всего подходила пора, когда становилось достаточно холодно, сорняки прекращали расти, а обильные дожди размягчали почву после летней засухи. Все, разумеется, настаивали на том, что их деревня должна пахать первой – ведь тем, кто станет возделывать свои поля позже, придется, не исключено, возиться во влажной и склизкой земле.

На сей раз староста Батфорда, мудрый седобородый старец по имени Нотхельм, нашел разумное решение, и Дегберт, которого пахота ничуть не интересовала, возражать не стал.

Далее он вызвал Оффу, старосту Мьюдфорда. Элдормен Уилвульф поручил Оффе возобновить поиски лесного убежища Железной Башки – разбойника, которому хватило дерзости ограбить невесту элдормена. Оффа, верзила лет тридцати с искривленным носом, должно быть, сломанным в какой-то битве, угрюмо произнес:

– Мы обыскали весь южный берег отсюда до Мьюдфорда и расспросили всех, кто нам попадался, даже вонючего пастуха Саэмара. – В толпе послышались смешки, все деревенские знали Сэма. – Думаю, Железная Башка должен скрываться на южном берегу, грабит он только там, но я все равно велел и северный берег проверить. Мы ничего не нашли, он как сгинул.

Никто не удивился услышанному. Железная Башка благополучно ускользал от правосудия на протяжении многих лет.

Но вот настал черед Эдгара. Для начала Дегберт обязал юношу принести клятву. Эдгар положил руку на серебряную дарохранительницу и сказал:

– Клянусь Всевышним, я видел своими глазами, как перевозчик Дренг убил безымянного младенца, рожденного рабыней Блод, утопив этого младенца в реке ровно двенадцать дней назад. Я видел это собственными глазами и слышал своими ушами. Аминь.

Толпа негромко зароптала. Конечно, люди знали заранее, каким будет обвинение, но кто-то, наверное, не был осведомлен о подробностях, а другие, не исключено, испытали отвращение к содеянному Дренгом, услышав слова, произнесенные Эдгаром прилюдно. Так или иначе, Эдгар был рад тому, что люди ужаснулись. Так и должно быть. Глядишь, их негодование заставит Дегберта судить по справедливости – хоть в какой-то мере.

Между тем Эдгар счел нужным добавить:

– Настоятель Дегберт, ты не можешь вершить этот суд. Обвиняемый – твой брат.

Дегберт сделал вид, будто оскорбился:

– По-твоему, я не могу судить беспристрастно? Ты заслуживаешь наказания за неуважение к суду.

Эдгар ожидал, что настоятель поведет себя именно так, и приготовил ответ:

– Нет, настоятель, но нельзя просить человека осуждать своего брата.

Многие в толпе одобрительно закивали. Крестьяне ревниво блюли свои права и возмущались, когда знатные и священнослужители норовили установить главенство над местными судами.

– Я священник, настоятель монастыря и владелец этой деревни, – заявил Дегберт. – Я и впредь буду начальствовать на этом сотенном суде.

Эдгар стоял на своем. Он не надеялся взять верх в препирательстве, но рассчитывал, что затянувшийся спор лишний раз покажет людям предвзятость Дегберта.

– Сдается мне, что староста Батфорда Нотхельм вполне мог бы подменить тебя сегодня.

– В этом нет нужды.

Эдгар склонил голову, признавая поражение. Он своего добился, а дальше будь что будет.

– Желаешь ли ты призвать клятвопомощников? – спросил Дегберт.

Так называли людей, которые клялись, что кто-то другой говорит правду, что этот кто-то – честный человек. Вес клятвы был тем больше, чем более высокое положение занимал помощник.

– Я вызываю Блод, – сказал Эдгар.

– Рабыня не может давать показания, – возразил Дегберт.

В Куме Эдгару доводилось видеть, как рабы свидетельствуют на суде, поэтому он возмутился:

– Нет такого закона!

– Не тебе решать, каковы законы! – сурово осадил юношу Дегберт. – Читать сначала научись!

Настоятель был прав, и Эдгару пришлось уступить.

– В таком случае я вызываю Милдред, свою мать.

Милдред положила руку на дарохранительницу:

– Клянусь Господом, что клятва, данная Эдгаром, не содержит лжи.

– Еще помощники будут? – уточнил Дегберт.

Эдгар покачал головой. Он просил Эрмана и Эдбальда, но братья побоялись выступить против своего тестя. А просить Лив или Этель было и вовсе бессмысленно – женам запрещалось свидетельствовать против своих мужей.

– Что ответит Дренг на это обвинение? – справился Дегберт.

Дренг выступил вперед и положил руку на серебряную шкатулку с облаткой.

«Неужто он посмеет рискнуть собственной бессмертной душой?» – подивился Эдгар.

– Клянусь Господом, я не виновен как в деянии, так и в подстрекательстве к тому злодеянию, в котором меня обвиняет Эдгар.

Эдгар ахнул. Дренг нагло врал, положив руку на священную дарохранительницу. Похоже, его ничуть не заботило и не пугало вечное проклятие, на которое он обрекал свою душу.

– Ты призовешь клятвопомощников?

Дренг вызвал Лив, Этель, Квенбург, Эдит и всю монастырскую братию. Эти люди, в отличие от свидетелей Эдгара, занимали в деревне особое положение, хотя, конечно, все они так или иначе зависели либо от Дренга, либо от Дегберта. Как собрание воспримет их клятвы, оставалось лишь гадать.

– Кто-нибудь еще хочет сказать? – спросил Дегберт.

Эдгар не стал отмалчиваться:

– Три месяца назад викинги убили моего отца и девушку, которую я любил, – проговорил он. Такого поворота люди не ожидали, все притихли, внимая словам юноши. – Никто не требовал справедливого воздаяния, ведь викинги – дикари, это всем известно. Они поклоняются ложным богам, а их боги потешаются, глядя, как эти разбойники убивают мужчин, насилуют женщин и грабят честных людей.

Толпа согласно загудела. Многим деревенским приходилось сталкиваться с викингами непосредственно, а большинство остальных общалось с теми, кто пострадал от их набегов. Если коротко, викингов ненавидели почти все.

– Но мы ведь не такие, верно? – продолжал Эдгар. – Мы чтим истинного Бога и соблюдаем Его заповеди. Господь запрещает убивать. Потому я прошу суд покарать этого убийцу, как положено по закону Всевышнего, и тем доказать, что мы не дикари.

– Впервые восемнадцатилетний юнец наставляет меня в Божьей воле, – откликнулся Дегберт.

Это был умный ход с его стороны, однако вопрос рассматривался серьезный, и люди не спешили смеяться над остротой священнослужителя. Эдгару казалось, что он сумел заручиться их поддержкой. Многие смотрели на него с одобрением. Но вот осмелятся ли они бросить вызов Дегберту?

Настоятель дал слово Дренгу.

– Я ни в чем не виноват, – заявил тот. – Ребенок родился мертвым. Он был мертв, когда я взял его на руки. Вот почему я бросил его в реку.

Эдгара возмутила эта откровенная ложь:

– Ничего подобного!

– Он был мертв, парень. Я пытался вам растолковать еще тогда, но никто не хотел меня слушать. Лив вопила, а ты прыгнул в реку.

Уверенный тон Дренга еще больше разозлил Эдгара.

– Младенец кричал от боли, когда ты швырнул его в воду, я сам слышал! А потом плач стих, попробуй покричи голым в холодной воде!

Какая-то женщина в толпе пробормотала: «Ах, бедняжка!» Эдгар узнал Эббу, стиравшую для монастыря. Похоже, и те, кто зависел от Дегберта, пришли в ужас от злодеяний Дренга. Но окажется ли этого достаточно?

Дренг возразил все тем же насмешливым тоном:

– Как ты мог расслышать его плач за воплями Лив?

На мгновение Эдгар растерялся. И вправду, как он мог слышать? Затем на ум пришел подходящий ответ.

– Точно так же, как мы различаем двух людей – по голосам. Голоса-то у всех разные.

– Нет, паренек. – Дренг покачал головой. – Ты ошибся. Подумал, что видел убийство, но никакого убийства не было. Однако ты слишком гордый, чтобы признать свою неправоту.

Говорил Дренг язвительно, держался в целом надменно, зато история в его пересказе звучала до крайности правдоподобно, и Эдгар все больше опасался того, что люди могут ему поверить.

– Сестра Агата! – позвал Дегберт. – Когда ты нашла этого ребенка на берегу, он был жив или мертв?

– Он был при смерти, но оставался жив, – ответила монахиня.

Из толпы раздался голос, Эдгар узнал Теодберта Косолапого, овцевода, пастбища которого располагались в паре миль ниже по течению.

– Дренг касался тела? Уже потом, я имею в виду.

Юноша понимал суть этого вопроса. Люди верили, что тело жертвы, когда его касается убийца, начинает сочиться кровью. Правда это или нет, Эдгар не знал.

– Нет! – крикнула Блод. – Я прятала тело моего ребенка от этого чудовища!

– Что ты скажешь, Дренг? – спросил Дегберт.

– Что-то не припомню, делал я это или нет, – проворчал Дренг. – Наверное, я бы прикоснулся, будь у меня причина, но с какой стати мне было его трогать снова?

Прозвучало не слишком убедительно.

Дегберт обратился к Лив:

– Ты единственная была там вместе с Дренгом и его обвинителем, когда Дренг якобы кинул младенца в реку. – Ну да, Этель можно не считать, она лежала без чувств на полу таверны. – Ты кричала на Дренга, но теперь, когда было время подумать, можешь ли ты утверждать, что младенец был жив? Или он все-таки был мертв?

Эдгару отчаянно хотелось, чтобы Лив сказала правду. Но хватит ли ей смелости?

– Младенец родился живым, – твердо произнесла Лив.

– Но он умер до того, как Дренг бросил тело в реку, не так ли? – настаивал Дегберт. – Понятно, что ты продолжала считать его живым. Ты ведь ошибалась, верно?

На глазах у всех Дегберт принуждал Лив к нужному ответу, и никто не мог ему помешать.

Лив поглядела на Эдгара и Дренга, в ее взгляде читался страх. Потом опустила голову, долго молчала и заговорила почти шепотом:

– Думаю…

Гомон стих, все пытались разобрать ее слова.

– Думаю, я могла ошибиться…

Все было напрасно. Напуганная женщина дала ложные показания под давлением. Но она сказала именно то, что требовалось Дренгу.

Настоятель привстал в кресле:

– Доказательства выслушаны. Ребенок был мертв. Обвинение Эдгара не подтверждено.

Эдгар уставился на местных жителей. Те кривились и качали головами, но было очевидно – деревенские не отважатся выступить против двух самых могущественных людей в округе, для этого они недостаточно разозлились. Нахлынуло отвращение. Дренгу все сойдет с рук. В правосудии отказано.

Между тем Дегберт продолжал:

– Однако Дренг повинен в том, что не обеспечил надлежащего захоронения.

Умно, с горечью заметил Эдгар. Младенца похоронили на кладбище, но той ночью Дренг, как он сам признался, попросту избавился от тела. Что еще важнее, его накажут за мелкое преступление, а тем самым у местных сложится впечатление, что он все-таки понес заслуженную кару.

– Постановляю взыскать с Дренга шесть пенсов, – подытожил Дегберт.

Вира оказалась ничтожной, и деревенские зароптали, но их недовольство вряд ли могло перерасти в открытый бунт.

– Шесть пенсов?! – воскликнула Блод.

Люди умолкли, все повернулись к рабыне. По ее лицу текли слезы.

– Шесть пенсов за моего ребенка?

Блод повернулась спиной к Дегберту, как бы показывая свое отношение к настоятелю. Пошла было прочь, но через десяток шагов остановилась.

– Англы! – бросила она презрительно, ее голос дрожал от горя и гнева.

Она плюнула на землю.

И ушла.

* * *

Дренг победил, но в деревне что-то изменилось. Наверное, изменилось отношение к Дренгу, размышлял Эдгар, обедая в таверне. Люди вроде Эдит, жены Дегберта, или Беббе, поставлявшей в монастырь еду, раньше останавливались перекинуться с Дренгом словечком-другим, когда их пути пересекались, но теперь просто здоровались и спешили дальше. По вечерам таверна почти пустовала: иногда заглядывал Дегберт, падкий на крепкий эль Лив, но прочие обходили таверну стороной. Местные были вежливы с Дегбертом и Дренгом, кое-кто даже почтителен, однако былое душевное тепло исчезло. Как будто жители Дренгс-Ферри таким вот образом пытались загладить свою вину за то, что не смогли настоять на справедливости. По правде сказать, Эдгар не думал, что Господь сочтет это достаточным искуплением.

Когда те, кто свидетельствовал в пользу Дренга, проходили мимо Эдгара, трудившегося на строительстве новой пивоварни, они прятали глаза и вообще норовили свернуть в сторону. А на Острове прокаженных, куда он привез бочонок эля для монахинь, настоятельница Агата нарочно вышла к юноше и заверила, что он поступил правильно. «Всем воздастся по справедливости в следующей жизни», – сказала она. Эдгар поблагодарил ее за эти слова, но мысленно прибавил, что хотел бы добиться справедливости пораньше.

В таверне Дренг вел себя раздражительно, срывая скверное настроение на окружающих. Отвесил пощечину Лив, которая подала ему кружку эля с осадками на дне, ударил в живот Этель – дескать, каша холодная, – а Блод колотил до крови и бил по голове без всякой причины. Причем каждый раз действовал быстро, так что Эдгар попросту не успевал вмешаться; а потом, нанеся очередной удар, непременно с вызовом поглядывал на Эдгара, как бы предлагая тому помериться силами. Понимая, что уже сделанное невозможно предотвратить, Эдгар молча отворачивался.

Самого Эдгара Дренг не трогал, и юноша был этому рад. В нем уже скопилось столько ярости, что, начнись все-таки драка, он вряд ли остановится, пока не забьет Дренга насмерть. Казалось, что Дренг это чувствует, потому и сдерживается.

Блод, к слову, выказывала удивительное безразличие. Она без возражений выполняла свою работу и подчинялась распоряжениям, хотя Дренг продолжал всячески ее изводить и унижать. Однако, когда она смотрела на него, ее глаза загорались ненавистью, и со временем Эдгар сообразил, что Дренг боится рабыню. Возможно, он опасался, что однажды она его убьет. Что ж, не исключено, что так и будет.

Прерывая ужин, Бриндл предостерегающе гавкнул. Значит, к таверне подходит кто-то чужой. Наверное, хочет переправиться через реку. Эдгар встал из-за стола и вышел наружу. Он увидел двоих плохо одетых мужчин и вьючную лошадь, на спине которой громоздилась кипа дубленых шкур.

Эдгар поприветствовал мужчин и спросил:

– Вам на тот берег?

– Верно, – ответил старший из двоих. – Хотим продать наши шкуры норманнским купцам.

Эдгар кивнул. Англичане забивали немало коров, их шкуры часто продавали в Нормандию. Впрочем, облик этих мужчин заставил Эдгара задуматься по поводу того, приобрели ли они свои шкуры честным путем.

– Паром стоит по фартингу за человека и за животное. – Интересно, посильны ли для этих двоих такие траты?

– Годится, но сначала мы перекусим и выпьем эля, раз уж таверна рядышком.

– Хорошо.

Мужчины развьючили лошадь и пустили пастись, чтобы животное отдохнуло, а сами зашли внутрь. Эдгар вернулся к своей еде, Лив угостила путников элем, а Этель подала им похлебку из котла. Дренг спросил, что слышно вокруг.

– Невеста элдормена прибыла из Нормандии, – сказал старший мужчина.

– Это мы знаем, дама Рагна ночевала у нас по дороге в Ширинг. – Дренг гордо подбоченился.

– Когда свадьба состоится? – уточнил Эдгар.

– На День всех святых.

– Ого, так скоро!

– Уилвульфу не терпится.

Дренг хмыкнул:

– Еще бы, такую-то красотку поиметь.

– Это да, но ему нужно выступить против валлийцев, а он не может пойти, пока не женится.

– Еще бы, – повторил Дренг. – Стыдно погибнуть и оставить невесту девственницей.

– Валлийцы воспользовались его промедлением.

– Кто бы сомневался в этих скотах!

Эдгар чуть не рассмеялся вслух. Очень хотелось спросить, неужели валлийцы настолько жестоки, что убивают даже новорожденных младенцев, но юноша промолчал. Покосился на Блод, но та как будто не услышала оскорбления своих сородичей.

Старший путник кивнул и продолжил:

– Они проникли так далеко, как никогда раньше. Люди недовольны, ворчат по этому поводу. Дескать, лучше бы элдормен позаботился сначала о своих подданных, а уж потом бы женился.

– Все-то людишкам неймется! – Дренг фыркнул. Ему не нравилось, когда простолюдины осуждали знать. – Возомнили себя невесть кем!

– Нам говорили, что валлийцы дошли до Тренча.

Эдгар вздрогнул, да и Дренг явно изумился.

– Это же всего пара дней отсюда! – воскликнул он.

– Вот-вот. Хорошо, что нам в другую сторону, с нашим-то ценным грузом.

Эдгар закончил есть и вернулся к работе. Каменная пивоварня росла быстро, один ряд камней ложился поверх другого. Вскоре настанет пора класть стропила под крышу.

Дренгс-Ферри нечего противопоставить валлийцам, думал юноша; да и нападение викингов не отразить, если тем взбредет в голову подняться так высоко по реке. С другой стороны, разбойники вполне могут счесть, что в крохотной деревушке поживиться нечем – они ведь не знают о Катберте и его ювелирной мастерской. Вообще в Англии стало опасно жить: викинги на востоке, валлийцы на западе, а такие люди, как Дренг, – на самом острове.

Через час путники снова навьючили груз на лошадь, и Эдгар переправил их через реку.

Когда он вернулся, то наткнулся на Блод, которая пряталась в недостроенной пивоварне. Рабыня рыдала, а ее платье было в крови.

– Что стряслось? – спросил Эдгар.

– Эти двое мужчин заплатили за то, чтобы меня поиметь, – выговорила она сквозь слезы.

Эдгара передернуло.

– Прошло меньше двух недель, с тех пор как ты родила! – Он не знал в точности, как долго женщине после родов надо воздерживаться, но понимал, что нужен хотя бы месяц, а то и два, чтобы оправиться от последствий родовых мук.

– Потому-то и было так больно… Второй отказался платить целиком – мол, я испортила ему удовольствие своим плачем. Теперь Дренг хочет меня побить.

– Боже милосердный! – Эдгар вздохнул. – И что ты намерена делать?

– Я убью его до того, как он прикончит меня.

Эдгар не верил, что она в состоянии это сделать, но деловито уточнил:

– Как именно?

Блод, подобно всем местным старше пяти лет, носила нож, но ее нож был маленьким, детским, и ей не разрешалось точить лезвие как следует. Таким ножом никого не зарежешь.

– Встану среди ночи, возьму со стены твой топор и вспорю Дренгу брюхо.

– Тебя казнят.

– Зато я умру счастливой.

– Вот что, Блод, – задумчиво произнес Эдгар. – Почему бы тебе не сбежать? Улизнешь, когда все заснут, они же напиваются под вечер и не просыпаются до утра. Сейчас самое время, валлийские налетчики всего в двух днях пути отсюда. Днем будешь скрываться, а за две ночи доберешься до своих.