Текст книги "Ночь над водой"

Через несколько минут объявили посадку.

Они вышли из главного подъезда «Дома Империи» прямо на набережную. Там раскачивался «Клипер», мягко вздымаясь и опускаясь, и солнечные лучи играли на его серебристых боках.

Он был огромен.

Маргарет никогда еще не видела самолета даже вдвое меньшего размера. Он оказался высотой с дом и длиной с теннисный корт. На его китообразном носу был нарисован американский флаг. Крылья расположены наверху, на уровне верха фюзеляжа. Четыре громадных двигателя вделаны в крылья, а размах пропеллеров составлял футов пятнадцать.

Как это чудовище может летать?

– Он такой легкий? – невольно произнесла она вслух.

– Сорок одна тонна, – тут же сказал Перси.

Все равно что поднять в воздух целый дом.

Они подошли к краю набережной. Трап вел на качающуюся палубу. Мать ступала очень осторожно, изо всех сил цепляясь за поручень, она нетвердо держалась на ногах, точно вмиг постарела лет на двадцать. Отец нес обе их сумки – мать никогда ничего не носила в руках, то была одна из ее причуд.

С плавучей палубы более короткий трап вел в нечто, выглядевшее как укороченное нижнее крыло, наполовину погруженное в воду.

– Гидростабилизатор, – со знанием дела пояснил Перси. – Известен также как «водное крыло». Предотвращает наклон самолета набок в воде.

Поверхность водного крыла была слегка наклонной, и Маргарет испугалась, что соскользнет, но ничего похожего не случилось. Теперь она оказалась в тени огромного крыла над головой. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до одной из громадных лопастей пропеллера, но, конечно, она не смогла бы до них дотянуться.

В фюзеляже была дверь точно под словом «АМЕРИКАН» длинной надписи «ПАН-АМЕРИКАН ЭЙРУЭЙЗ СИСТЕМ». Маргарет пригнула голову и вошла.

К полу самолета спускались три ступеньки.

Она оказалась в помещении площадью примерно двенадцать квадратных футов с роскошным ковром терракотового цвета на полу, бежевыми стенами и синими стульями с веселой обивкой со звездным рисунком. В потолке – конусообразные светильники, а по стенам – большие квадратные окна с венецианскими жалюзи. Стены и потолок совершенно прямые, а не изогнутые в соответствии с изгибами фюзеляжа. Создавалось впечатление, что пассажиры входят в дом, а не в самолет.

В этом помещении оказались две двери. Некоторых пассажиров направили в заднюю часть самолета. Посмотрев туда, Маргарет разглядела, что там несколько салонов, все в роскошных коврах, отделанные в мягких коричневых и зеленых тонах. Оксенфордов пригласили пройти вперед. Невысокий и довольно упитанный стюард в белом сюртуке представился как Никки и провел их в следующий отсек.

Он был меньше первого и отделан в другой цветовой гамме: бирюзовый ковер, светло-зеленые стены и бежевая обивка мебели. Справа от Маргарет стояли два трехместных дивана – один напротив другого, между ними под окном находился маленький столик. Слева, по другую сторону прохода, располагались еще два дивана чуть меньшего размера, двухместных.

Никки подвел их к более широким диванам справа. Отец и мать сели у окна, а Маргарет и Перси рядом с проходом, оставив между собой два пустых места и четыре пустых места по другую сторону прохода. Маргарет начала гадать, кто окажется рядом с ними. Интересно было бы сидеть рядом с красавицей в платье в горошек. Или с Лулу Белл, особенно если она настроена поговорить про бабушку Фишбейн! Но лучше всего, если бы рядом усадили Карла Хартманна.

Она чувствовала, что самолет тихонько покачивается на воде. Движение было едва уловимое, ровно такое, чтобы помнить, что вы находитесь на воде. Ну точно волшебный ковер-самолет, решила она. Трудно было представить, как моторы могут заставить его взлететь, гораздо легче поверить, что он поднимется в воздух силой древнего колдовства.

Перси встал.

– Я хочу осмотреться вокруг.

– Оставайся на месте, – сказал отец. – Будешь путаться у всех под ногами, если начнешь бегать по самолету.

Перси не стал спорить. Авторитет отца еще пока действовал.

Мать пудрила нос. Она перестала плакать. Ей явно стало легче, решила Маргарет.

Она услышала голос, прозвучавший с чисто американским акцентом:

– Я бы предпочел сидеть лицом вперед.

Маргарет подняла глаза. Стюард Никки показывал мужчине его место в другой части салона. Маргарет не могла увидеть лицо этого человека – он стоял к ней спиной. Блондин в синем костюме.

– Отлично, мистер Ванденпост, – сказал стюард. – Если хотите, садитесь напротив.

Человек повернулся. Маргарет посмотрела на него с любопытством. Их глаза встретились.

Она его сразу узнала и обомлела.

Это был не американец, и звали его вовсе не Ванденпост.

Его голубые глаза предупреждающе сверкнули, но слишком поздно.

– Боже ты мой! – вскрикнула Маргарет. – Это же Гарри Маркс!

Глава седьмая

В такие моменты Гарри Маркс умел проявить себя во всем блеске.

Сбежать, освободившись под залог, путешествовать по фальшивому паспорту, взяв чужое имя, притвориться американцем и столкнуться нос к носу с девушкой, знавшей, что он вор, мастерски меняющий акцент, и обратившейся к нему, назвав его подлинное имя.

Но на мгновение и его охватила слепая паника.

Ужасное видение всего того, от чего он бежал, промелькнуло перед его глазами: суд, тюрьма, жалкая участь рядового английской армии.

Но тут Гарри вспомнил, что он везунчик, и улыбнулся.

Девушка пребывала в изумлении. А он ждал, когда ее имя всплывет в его памяти.

Маргарет. Леди Маргарет Оксенфорд.

Она смотрела на него удивленно, не зная, что сказать, а он теперь ждал, когда на него снизойдет вдохновение.

– Меня зовут Гарри Ванденпост, – объявил он. – Но у меня память получше вашей, могу поручиться. Вы – Маргарет Оксенфорд, не так ли? Как поживаете?

– Прекрасно, – как в тумане произнесла она. Маргарет была смущена сильнее своего невольного собеседника.

Он протянул руку словно для рукопожатия, она сделала то же самое, и в этот момент долгожданное вдохновение пришло к Гарри. Вместо того чтобы пожать протянутую руку, он в последнее мгновение склонился в старомодном поклоне и, когда его голова оказалась рядом с ее лицом, еле слышно прошептал:

– Сделайте вид, что никогда не видели меня в полицейском участке, и я отплачу вам сторицей.

Он выпрямился и посмотрел ей в глаза. Заметил, что они с необыкновенным темно-зеленым отливом, удивительно красивые.

Какое-то время она оставалась в недоумении. Потом ее лицо прояснилось, и она широко улыбнулась. Маргарет тут же включилась в игру, заинтригованная маленьким заговором, принять участие в котором он ей предложил.

– Ну разумеется, я вспомнила вас, Гарри Ванденпост.

Гарри благодарно и облегченно вздохнул. «Ну и счастливчик же я», – подумал он.

Слегка нахмурившись, Маргарет добавила:

– Кстати, никак не припомню, где мы встречались?

Гарри легко это парировал:

– Уж не на балу ли у Пиппы Матчингхэм?

– Нет, меня там не было.

Гарри осознал, что он очень мало знает Маргарет. Жила ли она в Лондоне в светский сезон или пряталась в сельской глуши? Ходит ли она на охоту, стреляет, участвует в благотворительности, борется ли за права женщин, пишет акварелью или увлекается аграрными опытами на отцовской ферме? Он решил назвать одно из главнейших событий сезона:

– Тогда я уверен, что мы встречались на бегах в Эскоте.

– Ну конечно! – подтвердила она.

На лице Гарри мелькнула довольная улыбка. Ему удалось сделать ее соучастницей заговора.

Маргарет продолжала игру:

– Но мне кажется, что вы не знакомы с моими родителями. Мама, позволь представить тебе мистера Ванденпоста из…

– Пенсильвании, – торопливо вставил Гарри. И тут же об этом пожалел. Где находится эта чертова Пенсильвания? Он не имел ни малейшего представления.

– Моя мать – леди Оксенфорд, отец – маркиз. А это мой брат – лорд Ислей.

Конечно, Гарри о них слышал, это была знаменитая семья. Он пожал всем руки в открытой, дружеской манере, которую Оксенфорды должны счесть чисто американской.

Лорд Оксенфорд выглядел, как ему положено: старый надутый перекормленный фашист. На нем были коричневый шерстяной костюм и жилетка с готовыми лопнуть пуговицами, мягкую фетровую шляпу он и не подумал снять.

Гарри обратился к леди Оксенфорд:

– Я так взволнован встречей с вами, мэм. Меня очень интересуют старинные ювелирные изделия, и я наслышан, что у вас одна из лучших в мире коллекций.

– Что вы говорите! Я действительно этим очень увлекаюсь, – сказала мать.

Он был потрясен, услышав ее американский акцент. Гарри знал о ней только по отделам светской хроники в газетах, которые прочитывал с особой тщательностью. Он был уверен, что эта леди – англичанка. Но теперь смутно припомнил какие-то сплетни об Оксенфордах. Маркиз, подобно многим аристократам с имениями в сельской местности, почти разорился после войны в результате падения цен на сельскохозяйственную продукцию. Некоторые продавали свои имения, селились в Ницце или Флоренции, где был менее высокий уровень жизни. Но Олджернон Оксенфорд женился на наследнице американского банкира, и именно ее деньги дали ему возможность жить в стиле своих предков.

Все это означало одно – Гарри предстояло одурачить настоящую американку. Так что играть следовало безукоризненно на протяжении ближайших тридцати часов.

Он решил ее очаровать. Он был уверен, что она падка на комплименты, особенно если их говорит красивый молодой человек. Он внимательно рассмотрел брошь, приколотую к лацкану ее темно-оранжевого дорожного костюма. Она состояла из сапфиров, изумрудов, рубинов и бриллиантов и имела форму бабочки, севшей на ветку дикой розы. Он решил, что это французская вещь примерно 1880 года, и попробовал угадать мастера.

– Это брошь работы Оскара Массена?

– Вы совершенно правы.

– Удивительно красиво.

– Спасибо.

Эта леди была красивой женщиной. Он мог понять, почему Оксенфорд на ней женился, труднее разобраться, почему она вышла за него замуж. Наверное, лет двадцать назад он был привлекательнее.

– Мне кажется, что я знаю Ванденпостов из Филадельфии, – вдруг сказала она.

«Чтоб мне на месте провалиться, – подумал Гарри, – надеюсь, она ошибается». К счастью, леди Оксенфорд не стала уточнять свою мысль.

– Я из семьи Гленкарри из Стамфорда, штат Коннектикут, – добавила она.

– Что вы говорите! – Гарри сделал вид, что это произвело на него сильное впечатление. Он все еще думал о Филадельфии. Как он представился? Из Филадельфии или из Пенсильвании? Он забыл. Может быть, это одно и то же? Почему-то эти названия всегда идут вместе. Филадельфия – Пенсильвания, Стамфорд – Коннектикут. Он вспомнил, что когда у американцев спрашивают, откуда они родом, те всегда дают двойной ответ: Хьюстон – Техас, Сан-Франциско – Калифорния.

– Меня зовут Перси, – протянул ему руку молодой парнишка.

– Гарри, – представился Маркс, радуясь возвращению на безопасную почву. Титул мальчика – лорд Ислей. Это почетный титул наследника вплоть до смерти отца, после чего он станет маркизом Оксенфордом. Большинство этих молодых людей тщеславно гордятся своими глупыми титулами. Гарри однажды представили курносому трехлетнему карапузу, назвав его бароном Портрейлом. Но Перси, кажется, нормальный парень. Он вежливо дал Гарри понять, что не ждет от него формально-официального обращения.

Гарри сел лицом к носовой части, и Маргарет оказалась напротив него через узкий проход, так что с ней можно будет говорить, не боясь быть услышанными. В самолете царила тишина, как в церкви. Все были слегка ошеломлены.

Он попробовал расслабиться. Путешествие будет непростым. Маргарет знала его подноготную, а это чревато всевозможными неожиданностями. Хотя она приняла его игру, у нее может измениться настроение или же она случайно проговорится. Гарри не мог себе позволить дать повод для сомнений. Он легко пройдет через американский иммиграционный контроль, если его сотрудники не будут задавать чересчур назойливых вопросов. Но если, не дай Бог, что-нибудь вызовет у них подозрение и они решат подвергнуть его проверке, то быстро выяснится, что он едет по подложному, краденому паспорту, и тогда всему конец.

Еще один пассажир устроился напротив Гарри. Это был довольно высокий человек в котелке и темно-сером костюме, некогда превосходном, но ныне уже далеко не новом. Что-то в его внешности поразило Гарри, он смотрел, как мужчина снимал пальто и усаживался в свое кресло. На нем были крепкие, хотя и поношенные ботинки, толстые шерстяные носки и вишневая жилетка под двубортным пиджаком. Его темно-синий галстук выглядел так, будто узел на нем завязывали на одном и том же месте лет десять подряд.

«Если бы я не знал, сколько стоит билет на этот летающий дворец, то был бы готов биться об заклад, что это полицейский!» – мелькнула в голове Гарри неприятная мысль.

Еще не поздно встать, выйти и остаться в Англии.

Его бы никто не остановил. Он мог просто выйти и исчезнуть.

Но ведь он заплатил девяносто фунтов!

К тому же, чтобы достать билет на трансатлантическое пассажирское судно, по нынешним временам может потребоваться несколько недель, и за это время его вполне могут снова посадить за решетку.

Он вновь подумал о том, чтобы сбежать и затеряться в Англии, и вновь отверг эту мысль. В военное время это очень трудно сделать, поскольку все вокруг ищут иностранных шпионов, но главное даже в другом – такая жизнь невыносима: ночевки в дешевых ночлежках, вечные попытки избежать встречи с полицией.

Человек напротив, если это и полицейский, конечно, охотится не за ним, иначе он не устраивался бы поудобнее перед полетом. Гарри не мог взять в толк, в чем его задача, и попытался выкинуть его из головы и сосредоточиться на своих проблемах. Опасность представляет Маргарет. Что можно сделать, дабы подстраховаться?

Она включилась в его игру явно забавы ради. Навсегда рассчитывать на это нельзя. Но можно улучшить ситуацию, расположив ее к себе. Если он этого добьется, если вызовет в ней сочувствие, она отнесется к его обману более серьезно, будет стараться не выдать Гарри как-нибудь случайно.

Познакомиться с Маргарет Оксенфорд поближе – занятие не лишенное приятности. Он изучал ее уголком глаза. У нее тот же бледновато-осенний цвет лица, как и у матери, а также рыжие волосы, кремовая, слегка веснушчатая кожа и эти восхитительные темно-зеленые глаза. Какая у нее фигура, пока не видно, но у девушки узкие лодыжки и маленькая ножка. На ней довольно простое легкое верблюжьего цвета пальто поверх красно-коричневого платья. Хотя ее одежда весьма дорогая, у Маргарет нет чувства стиля, как у матери, но это приходит с годами и опытом. Интересных ювелирных изделий на девушке не имелось, лишь простая нитка жемчуга вокруг шеи. У Маргарет правильные черты лица, решительный подбородок. Это не его тип, у него всегда были девушки слабохарактерные, крутить с ними романы куда легче. Маргарет слишком хороша для мимолетной интрижки. Но он ей, похоже, нравится, а это уже немало. Гарри решил завоевать сердце Маргарет.

В салон зашел стюард Никки. Это был невысокий, полноватый, слегка женоподобный мужчина лет двадцати пяти, и Гарри подумал, что он скорее всего гомик. Гарри давно заметил, что таких много среди официантов. Никки раздавал отпечатанные на машинке списки пассажиров и членов команды.

Гарри принялся внимательно изучать список. Он слышал о бароне Габоне, богатом сионисте. Следующее имя, профессора Карла Хартманна, тоже показалось ему смутно знакомым. Он ничего не знал о княгине Лавинии Базаровой, но ее имя говорило о том, что она русская, бежавшая от коммунистов, а ее присутствие на борту престижного самолета свидетельствовало о том, что по крайней мере часть своего богатства ей удалось вывезти из России. И он, конечно, слышал про Лулу Белл, кинозвезду. Всего неделю назад Гарри видел ее в фильме «Шпион в Париже» в кинотеатре «Гомон» на Шафтсберри-стрит, куда он водил Ребекку Моэм-Флинт. Белл, как всегда, исполняла роль отважной девушки. Любопытно будет с ней познакомиться.

Перси, сидевший лицом к хвосту самолета и потому видевший, что происходит в соседнем салоне, сказал:

– Дверь закрыли.

Гарри снова занервничал.

Он только сейчас заметил, что самолет легонько раскачивается на воде.

Раздался грохот, похожий на далекий артиллерийский огонь. Гарри беспокойно взглянул в окно. Пока он туда смотрел, шум становился все сильнее, – начал вращаться один из пропеллеров. Следом подали голоса второй, третий и четвертый двигатели. Хотя шум заглушала мощная звукоизоляция, вибрация была ощутима, и волнение Гарри нарастало.

На плавучей палубе моряки поднимали якоря. Когда канаты, связывающие самолет с землей, небрежно бросили в воду, Гарри охватило невольное ощущение безнадежности.

Ему было неловко выдать окружающим свои чувства, показать, что трусит, поэтому он взял в руки газету, раскрыл ее и откинулся на спинку дивана, закинув ногу на ногу.

Маргарет дотронулась до его колена. Ей не пришлось даже повышать голос, настолько мощной была звукоизоляция.

– Я тоже боюсь, – сказала она.

Гарри остолбенел. Он-то думал, что выглядит спокойным и невозмутимым.

Самолет пришел в движение. Гарри что было силы вцепился в подлокотник, но тут же заставил себя разжать пальцы. Понятно, почему девушка заметила, что он боится: наверное, Гарри побелел, как газета, которую держал в руках и делал вид, что читает.

Маргарет сидела, плотно сдвинув колени и сжав их руками. Она была испугана и возбуждена в одно и то же время – это вам не прогулка вдоль берега на катере! С раскрасневшимися щеками, широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом она выглядела очень сексуально. Гарри снова попытался представить, какая фигурка прячется под ее пальто.

Он посмотрел на других пассажиров. Мужчина напротив спокойно пристегивался ремнем безопасности. Родители Маргарет смотрели в окно. Леди Оксенфорд казалась невозмутимой, а лорд шумно откашливался, что определенно говорило о том, что он волнуется. Юный Перси был чересчур возбужден и просто не мог усидеть на месте, но выглядел так, будто совсем не напуган.

Гарри уткнулся в газету, но не мог прочитать ни единого слова. Он опустил ее на колени и посмотрел в окно. «Клипер» величественно двигался в Саутхемптонский залив. Вдоль причалов стояли океанские лайнеры. Они были уже довольно далеко. Между самолетом и землей виднелись и более мелкие суда. «Клипер» никак не может взлететь, мелькнула мысль.

Когда самолет выплыл на середину морского рукава, стало ощущаться волнение моря. Гарри не страдал морской болезнью, но когда самолет начал раскачиваться на волнах, ему стало не по себе. Салон самолета ничем не отличался от обычной комнаты в доме, но качка напоминала, что они плывут в хрупком сооружении из тонкого алюминия.

«Клипер» достиг середины протока и замедлил ход, качка стала еще более ощутимой. Качка от ветра, догадался Гарри, самолет для взлета поворачивается по ветру. Наконец «Клипер» остановился, словно в нерешительности, покачиваясь на волнах, похожий на страшного зверя, принюхивающегося к ветру своим громадным носом. Пауза становилась непереносимой, от Гарри потребовалась вся сила духа, чтобы не вскочить с места и не завопить, требуя выпустить его на волю.

Внезапно начался оглушительный шум, как будто поднялся ужасающий шторм. Это все четыре двигателя набрали полную мощность. Гарри даже вскрикнул, но изданный им звук никто не мог услышать. Самолет вроде бы на мгновение погрузился чуть глубже, как бы не в силах унять ни с чем не сравнимое напряжение, но тут же рванулся вперед.

Он стремительно набирал скорость, подобно катеру, но только с той разницей, что никакой катер такого размера не обладал столь мощным ускорением. Белая пена за окнами стремительно убегала назад. «Клипер» все еще был чуточку наклонен носом вниз и раскачивался на волнах. Гарри хотелось закрыть глаза, но ничего не видеть казалось еще страшнее. Его охватила паника. «Сейчас я погибну», – в отчаянии подумал он.

«Клипер» двигался все быстрее и быстрее. Гарри никогда еще не передвигался по воде с такой скоростью. Ни один быстроходный катер не был на это способен. Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят миль в час. За окнами мелькали брызги, застилая всякий вид. «Сейчас мы пойдем ко дну, взорвемся или куда-нибудь врежемся», – терзала неотвязная мысль.

Началась вибрация, какой не было прежде, такая бывает, когда под колеса машины попадают какие-то предметы. Что это? Гарри был уверен: происходит что-то не то и самолет прямо сейчас развалится на части. Ему показалось, что «Клипер» приподнимается, и вибрация вызвана ударами корпуса о волны. Такое бывает с катерами. Нормально ли это?

Внезапно вода стала все меньше сдерживать движение самолета. Вглядываясь сквозь пелену брызг, Гарри увидел, что водная поверхность наклонилась – наверное, потому, что самолет задрал нос, хотя это и не было заметно. Гарри пришел в ужас, ему захотелось куда-нибудь исчезнуть. Он проглотил слюну.

Вибрация изменилась. Вместо скачков на препятствиях они теперь как бы подпрыгивали на волнах, как камень, брошенный по водной поверхности. Двигатели ревели, пропеллеры рассекали воздух. Наверное, это невозможно, подумал Гарри, немыслимо, чтобы такая громадная машина поднялась в воздух, может быть, она способна лишь скакать на волнах, подобно дельфину, но дельфину ужасно тяжелому. Однако внезапно Гарри ощутил, что самолет высвободился из пут. Он несся вперед и вверх, а цепляющая его вода оказалась под ним. Вид из окна прояснился, потому что не стало брызг, а водная поверхность отдалялась все дальше.

«Боже правый, мы летим, – подумал Гарри. – Этот громадный дворец с крыльями, черт возьми, на самом деле умеет летать!»

Теперь, когда самолет поднялся в воздух, страхи куда-то отлетели и сменились непередаваемым чувством личного торжества. Как если бы он сам был ответствен за то, что самолет взлетел. Ему хотелось радостно кричать. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что у всех на лицах улыбки, говорившие о чувстве облегчения. Поняв наконец, что вокруг него вполне обычные люди, он осознал, что успел взмокнуть от пота. Гарри достал белый носовой платок, незаметно вытер лицо и быстро засунул влажный кусок материи в карман.

Самолет продолжал набирать высоту. Гарри смотрел, как внизу, под обрубками нижних крыльев, исчезает южный берег Англии, затем заметил впереди остров Уайт. Вскоре самолет вышел на расчетную высоту, а рев двигателей сменился ровным приглушенным гулом.

Снова появился стюард Никки в белом пиджаке с черным галстуком. Теперь ему не нужно было повышать голос.

– Не желаете ли коктейль, мистер Ванденпост? – спросил он.

«Именно это мне сейчас больше всего нужно», – подумал Гарри.

– Двойной виски, – быстро сказал Маркс. Затем вспомнил, что он все-таки «американец», и добавил с надлежащим акцентом: – И побольше льда.

Никки принял заказы у Оксенфордов и скрылся за передней дверью.

Гарри нетерпеливо постукивал пальцами по ручке кресла. Ковер, звукоизоляция, мягкие кресла, умиротворяющие цвета обшивки создавали ощущение комфортабельного подвала, западни. Он расстегнул ремень безопасности и встал.

Прошел вперед, туда, где скрылся стюард. Слева оказалась крохотная кухня, сверкающая нержавеющей сталью. Стюард смешивал коктейли. Справа была дверь с надписью «Мужской туалет». «Надо помнить, что мне следует говорить “нужник”», – подумал он. Рядом с туалетом оказалась лестница, спиралью поднимающаяся вверх, скорее всего в кабину пилотов. Дальше располагался следующий пассажирский салон, отделанный несколько по-другому, там сидела команда, вся в летной униформе. Подумалось: что это они здесь делают? Но тут же Гарри понял, что в полете, длящемся почти тридцать часов, команда должна посменно отдыхать.

Он двинулся назад, прошел мимо туалета, миновал свой салон и более просторный отсек, через который входил в самолет. За ним располагались еще три пассажирских салона, каждый из них отделан в определенной цветовой гамме – бирюзовый ковер с зелеными стенами или красновато-коричневый ковер с бежевыми стенами. Салоны разделялись ступеньками, потому что фюзеляж не был прямым и пол постепенно поднимался к задней части. Проходя, он приветливо, но безлично кивал пассажирам, как это сделал бы богатый и очень уверенный в себе молодой американец.

В четвертом салоне с одной стороны стояли два маленьких дивана, с другой оказалась дамская туалетная комната. Рядом с этой дверью вверх по стене взбегала крутая лестница – к люку в потолке. Проход, по которому он шел вдоль самолета, упирался в еще одну дверь. Там, должно быть, знаменитый салон для молодоженов, о котором столько писалось в газетах. Гарри попробовал открыть дверь, она была заперта.

Идя в обратном направлении, он снова принялся разглядывать пассажиров.

Он предположил, что мужчина в отличном французском костюме – это барон Габон. Рядом с ним сидел человек крайне нервный с виду и почему-то без носков. Очень странно. Вероятно, это профессор Хартманн. Костюм на нем висел мешком, создавалось впечатление, что человек изможден голодом.

Гарри узнал Лулу Белл и был поражен, поняв, что ей около сорока: он считал, что ей столько лет, на сколько она выглядит на экране, то есть лет девятнадцать. На актрисе оказалась масса современных драгоценностей хорошего качества – прямоугольные серьги, крупные браслеты и хрустальная брошь, скорее всего работы Бушерона.

Он снова обратил внимание на прекрасную блондинку, которую видел в кофейном баре гостиницы «Саут-вестерн». Она сняла соломенную шляпку. У нее были голубые глаза и гладкая кожа. Женщина смеялась над чем-то сказанным ее спутником. Очевидно, она в него влюблена, хотя не такой уж он и красавец. Но женщины любят мужчин, умеющих их рассмешить, уж Гарри-то это знает.

Старая гусыня с подвеской от Фаберже в розовых бриллиантах – наверное, княгиня Лавиния. На ее лице застыла гримаса отвращения, как у графини, случайно очутившейся в свинарнике.

Во время взлета помещение, через которое пассажиры входили в самолет, было пустым, но теперь, заметил Гарри, оно использовалось как общая гостиная. Туда пришли четыре или пять человек, в том числе высокий мужчина, сидевший напротив Гарри. Мужчины сели играть в карты, и в голове Гарри мелькнула мысль, что профессиональный игрок может в таком полете заработать кучу денег.

Он вернулся на свое место, и стюард тотчас подал ему виски.

– Самолет, похоже, полупустой, – сказал Гарри.

– У нас полный комплект, – покачал головой Никки.

Гарри огляделся.

– Но в этом салоне четыре свободных кресла, и такая же картина в других.

– Верно, в дневном полете в этом салоне помещаются десять человек. Но спальных мест только шесть. Сами увидите, когда мы после обеда устроим постели. А пока радуйтесь свободному пространству.

Гарри потягивал виски. Стюард отменно вежлив и расторопен, но вовсе не раболепен, как, к примеру, лондонские официанты. Он подумал, что, может быть, американские официанты совершенно другие – как этот стюард. Дай-то Бог. Во время набегов в странный мир лондонского высшего света его всегда коробили поклоны и расшаркивания и обращения «сэр?» всякий раз, стоило ему только повернуть голову.

Пора закрепить дружеские отношения с Маргарет Оксенфорд, которая потягивала шампанское и листала какой-то журнал. Гарри ухаживал за десятками девушек ее возраста и социального положения и автоматически приступил к делу:

– Вы живете в Лондоне?

– У нас есть дом на Итон-сквер, но большую часть времени мы проводим в сельском доме, мы живем в Беркшире. У отца есть еще и охотничье угодье в Шотландии. – Девушка отвечала довольно безучастно, словно находила вопросы неуместными и хотела покончить с ними как можно скорее.

– Вы сами охотитесь? – Это был стандартный разговорный прием: большинство богачей увлекаются охотой и любят об этом говорить.

– Редко. Но стрелять умею.

– Вы стреляете? – удивился он. С его точки зрения, это не женское дело.

– Когда мне позволяют.

– Наверное, у вас масса поклонников?

Она повернулась к нему и понизила голос:

– Зачем вы задаете мне все эти глупые вопросы?

Гарри смутился. Он не знал, что ответить. Десяткам девушек он задавал именно эти вопросы, и они реагировали на них вполне нормально.

– Почему же они глупые?

– Вам же все равно, где я живу и увлекаюсь ли охотой.

– Но об этом принято говорить в высшем обществе.

– Но вы не в высшем обществе! – отрезала она.

– Разрази меня Бог! – воскликнул Гарри с родным английским акцентом. – Вы за словом в карман не лезете.

Она засмеялась:

– Так-то оно лучше.

– Я не могу все время менять акцент. Легко запутаться.

– Ладно. Готова примириться с вашим американским акцентом, если вы не будете меня донимать идиотскими разговорами.

– И на том спасибо, – сказал он, перевоплощаясь в Гарри Ванденпоста. Она вовсе не легкомысленная идиотка, подумал он. Девушка хорошо отдает себе отчет в происходящем. Но это делает ее еще более интересной.

– Вообще вам ваша роль хорошо удается. Никогда бы не догадалась, что вы что-то изображаете. Наверное, это ваш modus operandi[3]3
  Способ действия (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть].

Он всегда становился в тупик, когда кто-то говорил по-латыни.

– Может быть, – сказал Гарри, не имея ни малейшего представления о том, что она имеет в виду. Надо переменить тему. Как же подобраться к ее сердцу? Ясно, что с ней не пофлиртуешь, как с другими. А может, она принадлежит к особому психическому типу и увлекается спиритическими сеансами или даже некроманией. – Вы верите в привидения? – спросил он.

На это последовал новый резкий ответ:

– За кого вы меня принимаете? И зачем вы решили сменить тему?

С другой девушкой он бы отшутился, но не с Маргарет.

– Потому что не говорю по-латыни, – буркнул он.

– При чем тут латынь?

– Я не знаю, что значит modus andi.

Она озадаченно и даже раздраженно посмотрела на него, затем ее лицо прояснилось:

– Надо говорить operandi, а не andi.

– В школе я задержался совсем ненадолго. До латыни не добрался.

Эти слова произвели неожиданный эффект. Она пристыженно покраснела:

– Ради Бога, извините меня. С моей стороны это было бестактно.

Он изумился такому повороту. Большинство таких девушек считали своим долгом кичиться образованностью. Хорошо, что у нее другие манеры. Он улыбнулся:

– Все забыто.

Но она снова его удивила:

– Я знаю латынь, хотя никакого образования не получила.

– С вашими-то деньгами? – Он не мог в это поверить.

– Мы с сестрой не учились в школе.

Гарри не верил своим ушам. В среде лондонских рабочих считалось позорным не посылать детей в школу, как и попадать в полицию. Большинство детей время от времени пропускали занятия, например когда их обувь отдавалась в починку, потому что другой пары не было, и матери сильно по такому поводу переживали.

– Но дети должны учиться, ведь это закон!