Текст книги "Галки"

Глава пятнадцатая

Мадемуазель Лема испытывала страшные мучения. Она неподвижно сидела за маленьким столом на стуле с прямой спинкой, лицо превратилось в маску, олицетворяющую предельную степень самообладания. Она не смела шевельнуться. На ней по-прежнему была надета шляпа-колокол, руки вцепились в лежавшую на коленях темно-коричневую кожаную сумочку. Маленькие полные руки ритмично сжимали ее ручку. На пальцах не было колец, собственно, она носила только одно ювелирное изделие – небольшой серебряный крестик на цепочке.

Вокруг нее задержавшиеся на работе клерки и секретари в хорошо отутюженной форме продолжали печатать и подшивать документы. Следуя инструкциям Дитера, они вежливо улыбались, встречаясь с ней глазами, время от времени одна из девушек предлагала ей воду или кофе.

Дитер сидел, наблюдая, с лейтенантом Гессе с одной стороны и Стефанией с другой. Ганс Гессе, представлявший собой лучший образец выносливого и хладнокровного немецкого рабочего, смотрел на все стоически – он уже повидал немало пыток. Стефанию было легче разволновать, но она себя сдерживала. Вид у нее был несчастный, но она молчала – ведь целью всей ее жизни было доставлять Дитеру удовольствие.

Дитер знал, что страдания мадемуазель Лема были не только физическими. Хуже лопнувшего мочевого пузыря было опасение обделаться в комнате, полной вежливых, хорошо одетых людей, занимающихся своими обычными делами. Для респектабельной пожилой дамы это был худший из кошмаров. Восхищаясь ее стойкостью, Дитер гадал, сломается ли она, выдав ему все, или сумеет удержаться.

– Простите, господин майор, – щелкнув каблуками перед Дитером, сказал молодой унтер-офицер, – меня послали пригласить вас в кабинет майора Вебера.

Дитер хотел было сказать в ответ что-то вроде «Если он хочет со мной поговорить, то пусть придет сюда», но решил, что нет смысла вступать в конфронтацию, если в этом нет абсолютной необходимости. Если позволить ему набрать несколько очков, Вебер может стать более сговорчивым.

– Отлично, – сказал он и повернулся к Гессе. – Ганс, ты знаешь, о чем спросить ее, если она сломается.

– Да, господин майор.

– А если нет… Стефания, сходи, пожалуйста, в «Кафе де спорт» и принеси мне оттуда бокал и бутылку пива.

– Хорошо. – Кажется, она была рада, что у нее появился предлог выйти из этой комнаты.

Вслед за унтер-офицером Дитер прошел в кабинет Вилли Вебера. Это была большая комната в передней части шато, с выходящими на площадь тремя большими окнами. Город освещало заходящее солнце, его угасающие лучи выхватывали изогнутые арки и контрфорсы средневековой церкви. За окном Дитер увидел переходящую площадь Стефанию, даже на высоких каблуках она своей походкой напоминала скаковую лошадь, одновременно мощную и грациозную.

На площади работали солдаты, устанавливая в ряд три прочных деревянных столба. Дитер нахмурился.

– Расстрельная команда?

– Для трех террористов, выживших в воскресной перестрелке, – ответил Вебер. – Как я понимаю, ты уже закончил их допрашивать.

Дитер кивнул:

– Они рассказали мне все, что знали.

– Они будут публично расстреляны как предупреждение тем, кто задумает примкнуть к Сопротивлению.

– Хорошая идея, – сказал Дитер. – Тем не менее, хотя Гастон для этого сгодится, Бертран и Женевьева серьезно ранены, и я удивлюсь, если они смогут идти.

– Тогда их принесут к месту казни. Но я пригласил тебя не для того, чтобы это обсуждать. Мои начальники в Париже желают знать, чего еще удалось достичь.

– И что же ты им сказал, Вилли?

– Что спустя сорок восемь часов после начала расследования ты арестовал одну старую женщину, которая могла прятать у себя в доме агентов союзников и до сих пор не сказала нам ничего.

– А что бы ты хотел им сказать?

Вебер театрально стукнул кулаком по столу.

– Что мы сломали хребет французскому Сопротивлению!

– Это может занять больше сорока восьми часов.

– Почему ты не пытаешь эту старую корову?

– Я ее пытаю.

– Не давая ей сходить в туалет! Какая же это пытка?!

– Я уверен, что в данном случае она самая эффективная.

– Ты считаешь, что все знаешь лучше. Ты всегда был самонадеян. Но теперь Германия стала другой, майор. Твое мнение теперь не имеет больше веса только потому, что ты профессорский сынок.

– Не будь смешным.

– Ты действительно думаешь, что стал бы самым молодым начальником кельнского отдела уголовной полиции, если бы твой отец не был важным лицом в университете?

– Мне пришлось сдавать те же экзамены, что и всем.

– Как странно, что другие люди, такие же способные, как и ты, так и не достигли подобных успехов.

Что за фантазии он себе рассказывает?

– Ради Бога, Вилли, неужели ты и вправду веришь, что вся кельнская полиция устроила заговор, чтобы я получил более высокие оценки, чем ты, из-за того, что мой отец был профессором музыки? Это же чепуха!

– Раньше такое случалось сплошь и рядом.

Дитер вздохнул. Вебер отчасти был прав. Протекция и непотизм раньше действительно существовали в Германии. Но Вилли не получил повышение не из-за этого. Правда заключалась в том, что он был просто глуп. Он мог чего-то добиться лишь в организации, где фанатизм важнее способностей.

Этот нелепый разговор уже надоел Дитеру.

– Не беспокойся насчет мадемуазель Лема, – сказал он. – Она скоро заговорит. – И он направился к двери. – А французскому Сопротивлению мы хребет еще сломаем. Только немного подожди.

Он вернулся в главный кабинет. Мадемуазель Лема уже издавала слабые стонущие звуки. Из-за Вебера Дитер все же отчасти потерял терпение, и теперь он решил ускорить процесс. Когда Стефания вернулась, он поставил на стол бокал, открыл бутылку и медленно налил из нее пива прямо перед лицом пленницы. Слезы боли выкатились из ее глаз и полились по полным щекам. Сделав большой глоток, Дитер поставил бокал на стол.

– Ваши мучения почти закончились, мадемуазель, – сказал он. – Избавление уже совсем близко. Через несколько мгновений вы ответите на мои вопросы, а потом найдете облегчение.

Она закрыла глаза.

– Где вы встречаетесь с британскими агентами? – Он сделал паузу. – Как вы узнаете друг друга? – Она ничего не сказала. – Каков пароль? Держите ответы наготове, – немного подождав, сказал он, – и четко их сформулируйте, чтобы, когда настанет время, вы могли быстро их назвать, без промедления и без объяснений. После этого вы получите быстрое избавление от мучений.

Он вынул из кармана ключи от наручников.

– Ганс, держи ее крепко за руку. – Нагнувшись, Дитер разомкнул наручники, которыми нога женщины была прикована к ножке стула. После этого он взял ее за руку. – Пойдем с нами, Стефания, – сказал он. – Мы направляемся в женский туалет.

Они вышли из комнаты. Стефания шла впереди, Дитер и Ганс держали заключенную, которая ковыляла с трудом, согнувшись в талии и закусив губу. Пройдя в конец коридора, они остановились перед дверью с надписью «Дамен». Увидев ее, мадемуазель Лема громко застонала.

– Открой дверь, – сказал Дитер Стефании.

Она сделала то, что он велел. Это было чистое, выложенное белой плиткой помещение, с умывальником, висящим на вешалке полотенцем и рядом кабинок.

– Ну вот, – сказал Дитер. – Страдания сейчас прекратятся.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Пустите меня.

– Где вы встречаетесь с британскими агентами?

Мадемуазель Лема заплакала.

– Где вы встречаетесь с этими людьми? – мягко сказал Дитер.

– В кафедральном соборе, – прорыдала она. – В крипте. Пожалуйста, пустите меня!

Дитер издал долгий вздох удовлетворения. Она сломалась.

– Когда вы с ними встречаетесь?

– В три часа пополудни. Я хожу туда каждый день.

– А как вы узнаете друг друга?

– Я надеваю разные туфли, черную и коричневую, а теперь пустите!

– Еще один вопрос. Каков пароль?

– Помолитесь за меня.

Она попыталась рвануться вперед, но Дитер, как и Ганс, держал ее крепко.

– Помолитесь за меня, – повторил Дитер. – Это вы говорите или агент?

– Агент… о, я вас умоляю!

– А ваш ответ?

– «Я молюсь за мир» – вот мой ответ.

– Спасибо, – сказал Дитер и отпустил ее.

Женщина рванулась внутрь.

Дитер кивнул Стефании, которая последовала за ней и закрыла дверь.

Дитер не скрывал своего удовлетворения.

– Ну вот, Ганс, мы все-таки кое-чего добились.

Ганс тоже был доволен.

– В крипте кафедрального собора, каждый день в три часа пополудни, черные и коричневые туфли, «Помолитесь за меня» и отзыв «Я молюсь за мир». Прекрасно!

– Когда они выйдут, отправь заключенную в камеру и передай гестапо. Они сделают так, чтобы она затерялась где-нибудь в лагере.

Ганс кивнул.

– Мне кажется, это чересчур сурово, господин майор. Я имею в виду, что она ведь пожилая дама.

– Это так – но вспомни о немецких солдатах и французских гражданских лицах, убитых террористами, которых она укрывала. Тогда такое наказание покажется недостаточно суровым.

– Да, тогда это выглядит по-другому.

– Видишь, как одна зацепка ведет нас к другой, – задумчиво сказал Дитер. – Гастон дал нам этот дом, дом вывел на мадемуазель Лема, она вывела нас на крипту, а крипта… кто знает, куда она нас выведет? – Он принялся размышлять о том, как наилучшим образом использовать полученную информацию.

Можно было захватывать агентов, причем Лондон об этом ничего не будет знать. Если все сделать правильно, союзники будут посылать людей по этому маршруту, затрачивая массу ресурсов. Так уже делали в Голландии – более пятидесяти хорошо обученных диверсантов спустились на парашютах прямо в руки немцев.

В идеале следующий агент, которого пошлет Лондон, отправится в крипту кафедрального собора и встретит там мадемуазель Лема. Она отведет агента домой, и тот отправит в Лондон радиограмму, сообщив, что все в порядке. Потом, когда он уйдет из дома, Дитер сможет завладеть его шифроблокнотом. После этого Дитер сможет арестовать агента, но от его имени и дальше посылать в Лондон радиограммы – и читать ответы. Фактически он будет руководить абсолютно фиктивной ячейкой Сопротивления. Это захватывающая перспектива.

– Ну что, майор, заключенная заговорила? – спросил проходивший мимо Вилли Вебер.

– Заговорила.

– Не слишком скоро. Она сказала что-нибудь полезное?

– Можешь сказать своим начальникам, что она сообщила место встреч и используемый пароль. Мы сможем подбирать всех агентов по мере их прибытия.

Несмотря на всю свою враждебность, Вебер явно заинтересовался.

– И где это место?

Дитер заколебался. Он бы предпочел ничего не сообщать Веберу. Но ничего не сказать ему значило оскорбить, а он нуждался в помощи этого человека. Придется сообщить.

– Крипта кафедрального собора, в три часа дня.

– Я проинформирую Париж. – И Вебер пошел дальше.

Дитер снова стал продумывать свой следующий шаг.

Дом на рю дю Буа – это пункт связи. Никто из ячейки

«Белянже» не встречался с мадемуазель Лема. Прибывающие из Лондона агенты не знают, как она выглядит, – вот зачем нужны опознавательные знаки и пароли. Если кто-то сможет сыграть ее роль… но кто?

В этот момент из женского туалета вместе с мадемуазель Лема вышла Стефания.

Она сможет это сделать.

Конечно, она гораздо моложе мадемуазель Лема и выглядит совсем иначе, но агенты не могут этого знать. Она однозначно француженка. Все, что ей нужно сделать, – это позаботиться об агенте где-то в течение одного дня.

Он взял Стефанию за руку.

– Теперь заключенной займется Ганс. Пойдем, я угощу тебя бокалом шампанского.

Он вывел ее из шато. На площади солдаты продолжали свою работу, в лучах вечернего солнца три столба отбрасывали на землю длинные тени. Возле дверей церкви стояла группа местных жителей, молча наблюдая за происходящим.

Дитер и Стефания зашли в кафе. Дитер заказал бутылку шампанского.

– Спасибо за помощь, – сказал он. – Я это ценю.

– Я тебя люблю, – сказала она. – И ты меня любишь, я знаю, хотя никогда об этом не говоришь.

– Но как ты относишься к тому, что мы сегодня сделали? Ты француженка, твоя бабушка относится к расе, о которой мы не должны говорить, к тому же, насколько я знаю, ты не фашистка.

Стефания энергично замотала головой.

– Я больше не верю в национальность, расу или политику! – страстно заявила она. – Когда меня арестовало гестапо, никто из французов мне не помог. Никто из евреев мне не помог. Никто из социалистов, либералов или коммунистов не помог. А в тюрьме мне было так холодно! – Ее лицо изменилось. С губ исчезла та сексуальная полуулыбка, которая играла на них почти все время, глаза утратили оттенок дразнящего приглашения. Сейчас она видела другую сцену из другого времени. Сложив руки на груди, Стефания вздрогнула, хотя был теплый летний вечер. – Холодно было не только снаружи. Я ощущала его не только кожей, холод пронизывал мне сердце, внутренности и сосуды. Мне казалось, что я больше никогда не согреюсь, что я так холодной и сойду в могилу. – Она надолго замолчала, лицо ее вытянулось и побледнело, и Дитер на мгновение почувствовал, что война – это все же ужасная вещь. – Я никогда не забуду тот камин в твоей квартире, – вновь заговорила она. – Угольный камин. К тому времени я уже забыла, что бывает такое обжигающее тепло. Оно снова сделало меня человеком. – Она вышла из транса. – Ты меня спас. Ты дал мне пищу и вино. Ты купил мне одежду. – Она улыбнулась своей прежней улыбкой, говорившей «Ты сможешь, если посмеешь». – И ты любил меня перед этим угольным камином.

Он взял ее за руку.

– Это было нетрудно.

– Ты бережешь меня в мире, где почти никто не чувствует себя в безопасности. Поэтому я верю только в тебя.

– Если ты говоришь серьезно…

– Разумеется.

– Тогда ты можешь кое-что еще для меня сделать.

– Что угодно.

– Я хочу, чтобы ты сыграла роль мадемуазель Лема.

Она приподняла тщательно выщипанную бровь.

– Выдай себя за нее. Каждый день к трем часам приходи в крипту кафедрального собора в одном черном ботинке и одном коричневом. Когда кто-то подойдет к тебе и скажет «Помолитесь за меня», отвечай «Я молюсь за мир». Отведи этого человека на рю дю Буа. А потом вызови меня.

– На первый взгляд это несложно.

Принесли шампанское, и Дитер наполнил два бокала.

– Это и должно быть несложно, – сказал он, решив, что нужно быть с ней откровенным. – Но небольшой риск все-таки есть. Если агент раньше встречался с мадемуазель Лема, он поймет, что ты его обманываешь. Тогда тебе будет грозить опасность. Ты готова на это пойти?

– Для тебя это важно?

– Это важно для исхода войны.

– Исход войны меня не беспокоит.

– Это важно и для меня тоже.

– Тогда я это сделаю.

Дитер поднял бокал.

– Спасибо, – сказал он.

Они чокнулись и выпили.

Снаружи, на площади, раздался ружейный залп. Дитер выглянул в окно. Он увидел обмякшие после смерти три тела, привязанные к деревянным столбам, строй солдат, опускающих ружья, и толпу горожан, молчаливую и неподвижную.

Глава шестнадцатая

Экономия военного времени мало отразилась на Сохо – квартале красных фонарей, расположенном в самом сердце лондонского Уэст-Энда. По улицам, потягивая пиво, шатались те же самые группы молодых людей – правда, большинство из них были в военной форме. Все те же крашеные девицы в обтягивающих платьях прогуливались по тротуарам, выискивая взглядом потенциальных клиентов. Из-за затемнения светящиеся вывески на клубах и барах были выключены, но все заведения были открыты.

Марк и Флик прибыли в клуб «Крест-накрест» в десять часов вечера. Управляющий, молодой человек в смокинге с красным галстуком-бабочкой, встретил Марка как старого друга. Настроение у Флик было приподнятым. Марк знает женщину – телефонного мастера, и Флик сейчас с ней встретится, так что она испытывала прилив оптимизма. Марк сказал о ней немного, только то, что ее зовут Грета – как кинозвезду. Когда Флик попыталась его расспросить, он только сказал: «Ты сама должна ее увидеть».

После того как Марк уплатил входную плату и обменялся любезностями с управляющим, Флик заметила, что он изменился. Он стал более раскованным, жесты – театральными, а голос зазвучал мелодичнее. Похоже, у брата есть вторая личина, которую он надевает на себя после заката, подумала Флик.

По лестнице они спустились в подвал, тускло освещенный и прокуренный. Можно было разглядеть низкую эстраду с оркестром из пяти человек, небольшой танцпол, разбросанные по залу столики и кабинки по темному периметру помещения. Флик думала, что это чисто мужской клуб, место, которое посещают ребята вроде Марка, «не из тех, кто женится». Тем не менее, хотя посетителями были в основном мужчины, их общество разбавляло немалое количество девушек, в том числе весьма шикарно одетых.

– Привет, Марки! – сказал официант и положил руку на плечо Марка, одарив Флик враждебным взглядом.

– Робби, познакомься с моей сестрой, – сказал Марк. – Ее зовут Фелисити, но мы всегда звали ее Флик.

Отношение официанта сразу изменилось, он дружески улыбнулся Флик.

– Очень рад с вами познакомиться, – сказал он и указал на свободный столик.

Как догадалась Флик, Робби заподозрил, что она подружка Марка, и возмущался тем, что она, так сказать, заставила его перейти в другой лагерь. А узнав, что она сестра Марка, сразу помягчел.

– Как там Кит? – улыбнувшись Робби, спросил Марк.

– О, я полагаю, с ним все в порядке, – с некоторым раздражением ответил Робби.

– Вы что, поссорились?

Марк был очарователен, он почти флиртовал. Эту сторону его характера Флик никогда еще не наблюдала. Собственно, думала она, возможно, это и есть настоящий Марк, а его скромное дневное «я» может быть всего лишь притворством.

– А когда мы не ссорились?

– Он тебя не ценит, – с преувеличенной меланхолией сказал Марк, дотронувшись до его руки.

– Ты прав, благослови тебя Бог! Что будете пить?

Флик заказала скотч, а Марк – мартини.

Флик почти ничего не знала о подобных людях. Она была представлена другу Марка, Стиву, и посетила квартиру, где они жили, но никогда не встречала его друзей. Хотя их мир ее сильно интересовал, казалось неприличным задавать какие-либо вопросы.

Она даже не знала, как они себя называют. Все те слова, которые она знала, были не слишком приятными – голубые, гомосексуалисты, педерасты и так далее.

– Марк! – сказала она. – Как вы называете мужчин, которые, ну, предпочитают мужчин?

Он усмехнулся.

– Музыкальными, дорогая, – сказал он, женственно махнув рукой.

«Нужно это запомнить, – подумала Флик. – Теперь я могу спросить Марка: “Он музыкальный?”». Она узнала первое слово из их секретного кода.

Под бурю аплодисментов на эстраду выскочила высокая блондинка в красном платье для коктейлей.

– Это Грета, – сказал Марк. – Днем она телефонный мастер.

– Никто не хочет тебя знать, когда тебе плохо, – запела Грета. У нее был сильный блюзовый голос, но Флик сразу заметила, что в нем звучит немецкий акцент. Перекрывая грохот оркестра, она прокричала на ухо Марку:

– Мне показалось, ты сказал, что она француженка.

– Она говорит по-французски, – поправил он. – Но она немка.

Флик была горько разочарована. Это нехорошо. Когда она заговорит по-французски, немецкий акцент тоже будет заметен.

Аудитория, которой явно любила Грету, встречала каждый номер бурными аплодисментами, кричала и свистела, когда та сопровождала музыку эротическим танцем. Однако Флик никак не могла успокоиться и просто смотреть представление. На душе у нее было слишком неспокойно. У нее до сих пор нет телефонного мастера, а на сумасбродную затею она потратила половину вечера.

Но что же ей теперь делать? Она попыталась представить, сколько времени займет изучение основ телефонии. С техникой у нее не было проблем – во время обучения в школе она даже собрала радиоприемник. Собственно, ей всего лишь нужно узнать, как эффективно вывести из строя оборудование. Может, ей пройти двухдневный курс, скажем, на Главном почтамте?

Проблема заключалась в том, что никто не мог с уверенностью представить, какое именно оборудование диверсанты обнаружат в шато. Оно могло быть французским или немецким, могло быть смесью того и другого, могло даже включать в себя импортное американское оборудование – в области телефонии США далеко опережали Францию. Существовало много разновидностей оборудования, а шато выполняло несколько различных функций. Здесь находились ручной коммутатор, автоматический коммутатор, узловая телефонная станция для связи между другими коммутаторами и усилительная станция для чрезвычайно важной новой магистральной линии в Германию. И лишь опытный телефонный мастер мог с уверенностью сказать, что перед ним находится.

Конечно, во Франции были телефонные мастера, и Флик могла бы найти среди них женщину – если бы она располагала временем. Идея была не слишком перспективная, но Флик стала ее обдумывать. УСО может направить сообщение во все ячейки Сопротивления. Если найдется женщина, которая соответствует этой заявке, за день или два ее можно доставить в Реймс, и тогда все в порядке. Но этот план страдал серьезной неопределенностью. Есть ли во французском Сопротивлении женщина – телефонный мастер? Если нет, то Флик потратила два дня на то, чтобы убедиться, что операция обречена на провал.

Нет, ей нужно нечто более определенное. Она снова подумала о Грете. За француженку она явно не сойдет. Гестаповцы могут не заметить ее акцент, потому что они сами говорят точно так же, а вот французская полиция может. Но нужно ли ей выдавать себя за француженку? Во Франции сейчас много немок – жены офицеров, молодые женщины, находящиеся на военной службе: водители, машинистки и радистки. Флик снова почувствовала волнение. Почему бы и нет? Грету можно выдать за секретаршу. Нет, это может создать проблемы – какой-нибудь офицер вдруг станет отдавать ей распоряжение. Будет безопаснее выдать ее за гражданскую. Она может быть молодой женой офицера, которая живет со своим мужем в Париже – нет, в Виши, это гораздо дальше. Нужно будет объяснить, почему она перемещается с группой француженок. Возможно, кого-то из членов команды можно будет представить как ее служанку.

Но как быть в тот момент, когда они будут входить в шато? Флик была совершенно уверена, что уборщиц-немок во Франции нет. Как избежать подозрений? Немцы опять-таки могут не заметить ее акцент, но французы обязательно заметят. Может ли она избежать любых разговоров с французами? Скажем, сделать вид, будто у нее ларингит?

Такой маневр даст ей несколько минут, подумала Флик.

Это хоть и не безупречное решение, но лучше любого другого.

Грета закончила выступление веселым блюзом под названием «Повар», полным двусмысленностей. Аудитории очень понравились строки «Когда я ем его пончики, то оставляю только дырки». Грета покинула сцену под бурные аплодисменты. Марк встал.

– Мы можем поговорить с ней в ее гримерке.

За дверью возле сцены находился вонючий бетонный коридор, пройдя по которому они попали в грязное помещение, заставленное картонными коробками с пивом и джином. Все это напоминало подвал в захудалом пабе.

Подойдя к двери, на которой была прибита кнопками вырезанная из бумаги розовая звезда, Марк постучал и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь.

В крошечной комнате находились туалетный столик, зеркало с яркими лампами по бокам, табуретка и киноафиша с Гретой Гарбо в фильме «Двуличная женщина». На подставке, сделанной в форме человеческой головы, размещался шикарный светлый парик. На вбитом в стену крючке висело красное платье, которое Грета надевала, выходя на сцену. К своему крайнему изумлению, Флик увидела, что на табуретке перед зеркалом сидел молодой человек с волосатой грудью.

Она ахнула.

Несомненно, это была Грета. Крупное лицо с яркой помадой и накладными ресницами, выщипанные брови и слой косметики, скрывающий тень от растущей бороды. Волосы были подстрижены очень коротко – несомненно, для того, чтобы удобнее надевать парик. Фальшивая грудь, вероятно, находилась внутри платья, тем не менее на Грете были надеты нижняя юбка, чулки и красные туфли на высоких каблуках.

Флик круто обернулась к Марку.

– Ты мне этого не говорил! – возмутилась она.

Он весело рассмеялся.

– Флик, познакомься с Герхардом, – сказал он. – Ему нравится, когда люди не понимают, кто он такой.

У Герхарда был довольный вид. Конечно, он должен быть счастлив от того, что его принимают за настоящую женщину – значит, такова сила его искусства. Не стоит беспокоиться о том, что она может его оскорбить.

Тем не менее он мужчина. А ей нужна женщина – телефонный мастер.

Флик была горько разочарована. Грета должна была стать последним кусочком головоломки, с ней группа была бы полностью укомплектована. А теперь успех операции снова находится под сомнением.

Она злилась на Марка.

– С твоей стороны это так некрасиво! – сказала она. – Я думала, что ты решил мою проблему, а ты просто пошутил.

– Это не шутка! – с возмущением сказал Марк. – Если тебе нужна женщина, возьми Грету.

– Не могу, – сказала Флик. Это нелепая идея.

А собственно, почему? Ее-то ведь Грета убедила – значит, сможет убедить и гестапо. Если ее арестуют и разденут, то, конечно, узнают правду, но если дело дойдет до этого, все так или иначе уже будет кончено.

Флик подумала о начальстве в УСО и Саймоне Фортескью из МИ-6.

– Начальство никогда на это не пойдет.

– А ты им не говори, – посоветовал Марк.

– Не говорить? – Флик сначала была шокирована, но потом эта мысль ее заинтриговала. Если Грета сможет одурачить гестапо, то сможет обмануть и любой чин в УСО.

– А почему бы и нет? – сказал Марк.

– Почему бы и нет? – повторила Флик.

– Марк, милый, о чем идет речь? – спросил Герхард. Его немецкий акцент сейчас ощущался сильнее, чем в песнях.

– Я точно не знаю, – ответил Марк. – Моя сестра занимается чем-то страшно секретным.

– Я объясню, – сказала Флик. – Но сначала расскажите о себе. Как вы попали в Лондон?

– Ну, душечка, с чего же начать? – Герхард закурил сигарету. – Я из Гамбурга. Двенадцать лет назад, когда я был шестнадцатилетним мальчиком и учеником телефонного мастера, это был чудесный город, бары и ночные клубы заполняли матросы, которые проводили там увольнение на берег. Я прекрасно проводил там время. А в восемнадцать лет я встретил любовь всей своей жизни. Его звали Манфред.

Из глаз Герхарда потекли слезы, и Марк взял его за руку.

Совершенно не по-женски фыркнув, Герхард продолжал свой рассказ:

– Я уже тогда обожал женскую одежду, кружевное нижнее белье и высокие каблуки, шляпы и сумочки. Мне нравилось, как шелестит юбка. Только тогда я все делал очень примитивно. Я даже толком не знал, как подводить глаза. Манфред всему меня научил. Знаете, он ведь сам не переодевался в женское платье. – На лице Герхарда появилась нежная улыбка. – Собственно, он был чрезвычайно мужественным. Он работал в доках, портовым грузчиком. Но он любил, когда я переодевался во все женское, и научил меня, как правильно это делать.

– Почему вы уехали?

– Они забрали Манфреда, душечка, эти противные гребаные нацисты. Мы пять лет провели вместе, но однажды ночью они пришли за ним, и я больше его не видел. Наверное, он умер, я думаю, тюрьма убила его, но я ничего не знаю точно. – Слезы растворили тушь и теперь черными струйками стекали по его напудренным щекам. – А знаете, может, он еще жив и находится в одном из их противных гребаных лагерей.

Его скорбь была заразительна, и Флик вдруг почувствовала, что и сама готова заплакать. Что заставляет людей преследовать друг друга? – спрашивала она себя. Что заставило нацистов мучить таких безобидных чудаков, как этот Герхард?

– И вот я приехал в Лондон, – сказал Герхард. – Мой отец англичанин, матрос из Ливерпуля. Как-то раз он сошел с корабля в Гамбурге, влюбился в хорошенькую немецкую девушку и женился на ней. Он умер, когда мне было два года, так что я его по-настоящему и не знал, но он дал мне свою фамилию, О’Рейли, и у меня всегда было двойное гражданство. Чтобы получить паспорт, мне в 1939 году пришлось потратить все свои сбережения, но, как оказалось, дело того стоило. К счастью, для телефонного мастера в любом городе всегда найдется работа. А здесь я местная достопримечательность, аномальная дива.

– Печальная история, – сказала Флик. – Я очень вам сочувствую.

– Спасибо, душечка. Но сейчас в мире полно печальных историй, почему же вас заинтересовала именно моя?

– Мне нужна женщина – телефонный мастер.

– Господи, да зачем?

– Я не могу многого вам рассказать, как сказал Марк, это страшная тайна. Одно могу сказать – эта работа очень опасна. Вас могут убить.

– Просто жуть! Но вы должны понять, что физическое насилие – это не для меня. Мне сказали, что я психологически непригоден для службы в армии, и они чертовски правы. Половина новобранцев захочет меня покалечить, а другая половина – затащить в постель.

– Крутых солдат у меня хватает. От вас мне нужна лишь ваша квалификация.

– Значит, у меня будет шанс навредить этим противным гребаным нацистам?

– Безусловно. Если мы добьемся успеха, это нанесет огромный ущерб гитлеровскому режиму.

– Тогда, милая, я – ваша девушка.

Флик улыбнулась. «Боже мой, – подумала она, – у меня получилось!»