Текст книги "Галки"

– О, думаю, что знаете! – сказал Дитер. – Вам шестьдесят с лишним, и, вероятно, вы всю жизнь прожили в Реймсе или его окрестностях. – Гастон этого не отрицал. – Я понимаю, – продолжал Дитер, – что в качестве меры предосторожности члены ячейки Сопротивления используют кодовые имена и сообщают друг другу минимум личной информации. – Гастон невольно кивнул в знак согласия. – Но вы же знаете большинство этих людей не один десяток лет. На встрече участников Сопротивления человек может называть себя Слоном, Священником или Баклажаном, но вы знаете его в лицо, и вы узнаете в нем почтальона Жан-Пьера, который живет на рю де Парк и тайно посещает по вторникам вдову Мартинё, когда его жена считает, что он играет в шары.

Гастон отвернулся, чтобы не смотреть Дитеру в глаза, и тем самым подтвердил его правоту.

– Я хочу, – продолжал Дитер, – чтобы вы поняли, что вы сами решаете, что здесь должно произойти. Боль или избавление от боли; смертный приговор или отсрочка – все зависит от вашего выбора. – Он с удовлетворением заметил, что Гастон как будто ужаснулся еще больше. – Вы ответите на мои вопросы, – продолжал он. – В конечном счете отвечают все. Нельзя только сказать – когда.

В этот момент человек может сломаться, но с Гастоном этого не произошло.

– Я не могу ничего вам сказать, – тихо, почти шепотом произнес он. Он был испуган, но у него еще оставалось немного мужества, и он не собирался сдаваться без боя.

Дитер пожал плечами. Тогда придется идти сложным путем.

– Возвращайтесь в камеру, – по-немецки сказал он Беккеру. – Разденьте мальчишку догола. Приведите его сюда и привяжите к столбу в соседней комнате.

– Есть! – с готовностью ответил Беккер.

Дитер снова повернулся к Гастону.

– Вы скажете мне имена и клички всех мужчин и женщин, которые были с вами вчера, и всех остальных, которые входят в ячейку Сопротивления. – Гастон покачал головой, но Дитер это проигнорировал. – Я хочу знать адреса всех членов ячейки и всех домов, которые они используют.

Гастон сжал в руке сигарету, молча глядя на ее дымящийся конец.

На самом деле это были не самые важные вопросы. Главной целью Дитера было получить информацию, которая могла привести его к другим ячейкам Сопротивления. Но он не хотел, чтобы Гастон это знал.

Мгновение спустя вернулся Беккер с Бертраном. Раскрыв рот, Гастон смотрел, как голого мальчика через комнату для допросов ведут в камеру пыток.

Дитер встал.

– Присмотри за стариком, – сказал он Гессе и вслед за Беккером прошел в камеру.

Он специально оставил дверь чуть-чуть приоткрытой, чтобы Гастон мог все слышать.

Беккер привязал Бертрана к колонне и, прежде чем Дитер успел вмешаться, ударил его в живот. Это был мощный удар сильного мужчины, издавший чмокающий звук. Молодой человек застонал и начал корчиться в муках.

– Нет, нет, нет! – сказал Дитер. Как он и ожидал, методы Беккера были совершенно ненаучными. Сильный молодой мужчина выдержит избиение неопределенно долгое время. – Сначала нужно сделать так, чтобы он ничего не видел. – Достав из кармана большой хлопчатобумажный платок, он завязал им глаза Бертрану. – Вот так. Теперь каждый удар вызовет ужасный шок, а каждый момент между ударами он будет мучиться в ожидании.

Беккер взял свою деревянную дубинку. Дитер кивнул, и Беккер, взмахнув дубинкой, ударил ею по голове жертвы; ломая кости и кожу, твердое дерево издало звучный треск. Бертран вскрикнул от боли и страха.

– Нет, нет, – снова сказал Дитер. – Никогда не бейте объект по голове. Вы можете выбить челюсть, и он не сможет говорить. Еще хуже, если вы повредите мозг, и тогда все, что он скажет, не будет иметь никакой ценности. – Забрав у Беккера деревянную дубинку, он поставил ее в стойку для зонтиков. Из имевшихся там орудий он выбрал стальной ломик и подал его Беккеру. – Теперь помните, что необходимо причинить объекту нестерпимую боль, не подвергая опасности его жизнь или его способность сказать нам то, что нам нужно знать. Не трогайте жизненно важные органы. Сосредоточьтесь на костных тканях – лодыжках, голенях, коленях, пальцах, локтях, плечах, ребрах.

На лице Беккера появилось озабоченное выражение. Обойдя вокруг колонны, он тщательно прицелился и сильно ударил стальным прутом по локтю Бертрана. Мальчик сильно закричал, и Дитер по его крику понял, что это нестерпимая боль.

Беккер, кажется, был очень доволен. «Да простит мне Бог, – подумал Дитер, – что я научил эту тварь эффективнее пытать людей».

Выполняя приказы Дитера, Беккер нанес удары по худым плечам Бертрана, затем по его руке и лодыжке. Между ударами Дитер заставлял Беккера делать паузы, давая время для того, чтобы боль немного уменьшилась, и объект начинал страшиться следующего удара.

Бертран принялся молить о пощаде.

– Пожалуйста, больше не надо! – упрашивал он, охваченный истерикой от боли и страха. Беккер поднял было ломик, но Дитер его остановил. Он хотел, чтобы мольбы продолжались. – Пожалуйста, больше не бейте меня! – плакал Бертран. – Пожалуйста, пожалуйста!

– Часто бывает полезно сломать ногу в начале допроса, – сказал Дитер Беккеру. – Боль достаточно сильная, особенно если сломанную кость еще раз сломать. – Он вытащил кувалду из стойки для зонтиков. – Чуть пониже колена, – сказал он, подавая ее Беккеру. – Как можно сильнее.

Беккер аккуратно прицелился и с силой размахнулся. Лодыжка с треском сломалась. Бертран страшно закричал и потерял сознание. Подняв стоявшее в углу ведро с водой, Беккер плеснул ее Бертрану в лицо. Юноша пришел в себя и снова закричал.

Наконец крики перешли в душераздирающие стоны.

– Что вы хотите? – молил Бертран. – Пожалуйста, скажите, что вам нужно!

Дитер не задавал ему никаких вопросов. Вместо этого он подал Беккеру стальной ломик и указал на сломанную ногу в том месте, где сквозь мышцы выступал неровный белый край кости. Беккер ударил в это место, Бертран закричал и снова потерял сознание.

Дитер решил, что, возможно, этого будет достаточно.

Он вышел в соседнюю комнату. Гастон сидел там, где Дитер его оставил, но теперь это был уже совсем другой человек. Он сидел согнувшись, закрыв лицо руками, и, рыдая, молился Богу. Опустившись перед ним на колени, Дитер отвел руки Гастона от его мокрого лица. Гастон взглянул на него сквозь слезы.

– Только вы можете это остановить, – мягко сказал Дитер.

– Пожалуйста, остановите это, пожалуйста! – прорыдал Гастон.

– Вы будете отвечать на мои вопросы?

Наступила пауза. Бертран снова закричал.

– Да! – выкрикнул Гастон. – Да, да, я скажу вам все, только прекратите!

Дитер громко позвал:

– Сержант Беккер!

– Да, господин майор.

– Пока достаточно.

– Да, господин майор. – В голосе Беккера слышалось разочарование.

Дитер перешел на французский:

– А теперь, Гастон, давайте начнем с руководителя ячейки. Имя и прозвище. Кто он?

Гастон заколебался. Дитер красноречиво посмотрел на открытую дверь в камеру пыток.

– Мишель Клэре, – поспешно сказал Гастон. – Кличка Моне.

Это был прорыв. Самое трудное – это получить первое имя, на остальное не потребуется усилий. Скрывая удовлетворение, Дитер угостил Гастона сигаретой и поднес спичку.

– Где он живет?

– В Реймсе. – Гастон выдохнул дым, теперь он уже дрожал не так сильно. Он назвал адрес возле кафедрального собора.

Дитер кивнул лейтенанту Гессе, который достал блокнот и начал записывать ответы Гастона. Дитер терпеливо расспросил Гастона обо всех участниках штурмовой группы. В некоторых случаях Гастон знал только клички, а двоих мужчин, по его словам, до этого воскресенья он никогда не видел. Дитер ему верил. Неподалеку ожидали двое водителей, которые должны были обеспечить отступление, – молодая женщина по имени Жильберта и мужчина по кличке Маршал. В состав группы, которая называлась ячейкой «Белянже», входили и другие люди.

Дитер спросил об отношениях между членами Сопротивления. Были ли у них любовные связи, в том числе гомосексуальные? Спал ли кто-нибудь из них с чужой женой?

Хотя пытка прекратилась, Бертран продолжал стонать и иногда кричал от боли.

– О нем кто-нибудь позаботится? – вдруг спросил Гастон.

Дитер пожал плечами.

– Пожалуйста, приведите ему врача.

– Хорошо – когда мы закончим нашу беседу.

Гастон рассказал Дитеру, что Мишель и Жильберта были любовниками, несмотря на то что Мишель был женат на Флик, светловолосой девушке с площади.

До сих пор Гастон рассказывал о ячейке, которая была почти уничтожена, так что его рассказ в основном представлял академический интерес. Теперь Дитер перешел к более важным вопросам:

– Когда агенты союзников прибывают в этот район, как они устанавливают контакт?

Об этом никто не должен знать, сказал Гастон. Там был какой-то связник-посредник. Тем не менее кое-что ему известно. Агентов встречала женщина по кличке Буржуазия. Гастон не знал, где она их встречала, но она приводила их к себе домой, а потом отправляла к Мишелю.

С Буржуазией никто не встречался – даже Мишель.

Дитер был расстроен тем, что Гастон так мало знает об этой женщине. Но во всяком случае, теперь он знает о связнике.

– Вы знаете, где она живет?

Гастон кивнул:

– Один из агентов проговорился. У нее дом на рю дю Буа[16]16
  Лесная улица (фр.).


[Закрыть]. Номер одиннадцать.

Дитер постарался скрыть свое ликование. Это была чрезвычайно важная информация. Противник, возможно, отправит новых агентов, пытаясь восстановить ячейку «Белянже». Дитер сможет перехватить их на явочной квартире.

– А когда им нужно уходить?

Их забирает самолет на поле под кодовым наименованием Шан-де-Пьер. На самом деле это пастбище возле деревни Шатель, сообщил Гастон. Есть еще одна посадочная площадка под кодовым наименованием Шан-д’Ор[17]17
  Золотое поле (фр.).


[Закрыть], но он не знает, где она находится.

Дитер спросил Гастона о связи с Лондоном. Кто отдал приказ об атаке на телефонную станцию? Гастон пояснил, что ячейкой командовала Флик – майор Клэре, которая получала приказы из Лондона. Дитер был заинтригован. Женщина-командир? Впрочем, он видел ее под огнем. Она должна быть хорошим руководителем.

В соседней комнате Бертран начал вслух молиться о смерти.

– Прошу вас, – сказал Гастон. – Приведите доктора.

– Только расскажите мне о майоре Клэре, – сказал Дитер. – После этого кто-нибудь сделает Бертрану инъекцию.

– Она очень важная персона, – сказал Гастон, желая предоставить Дитеру информацию, которая его удовлетворит. – Говорят, она дольше всех проработала в подполье. Она объездила всю Северную Францию.

Дитер был ошеломлен.

– Она имеет контакты с различными ячейками?

– Думаю, что да.

Это было необычно – и это означало, что она может стать ценнейшим источником информации о французском Сопротивлении.

– Вчера она скрылась после боя. Как вы думаете, куда она направилась?

– Уверен, что в Лондон, – сказал Гастон. – Чтобы доложить о рейде.

Дитер про себя выругался. Она нужна ему во Франции, где он мог бы схватить ее и допросить. Если он ее поймает, то сможет уничтожить половину французского Сопротивления – как он и обещал Роммелю. Но она была вне его досягаемости.

Он встал.

– Пока что это все, – сказал он. – Ганс, приведи врача к заключенным. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из них сегодня умер – возможно, они еще что-нибудь нам сообщат. После этого отпечатай свои заметки и утром принеси их мне.

– Так точно, господин майор.

– И сделай экземпляр для майора Вебера – но не отдавай, пока я не скажу.

– Понятно.

– Я сам доеду до гостиницы. – И Дитер вышел из помещения.

Головная боль началась, как только он оказался на свежем воздухе. Потирая лоб рукой, он добрался до машины и выехал из деревни, направляясь в Реймс. Отражаясь от дорожного полотна, послеполуденное солнце било ему прямо в глаза. Мигрень часто настигала его после допросов – через час он станет слепым и беспомощным. Нужно добраться до гостиницы, прежде чем приступ достигнет своего пика. Не желая тормозить, он постоянно подавал звуковой сигнал. Рабочие, не спеша возвращавшиеся домой с виноградников, разбегались в разные стороны. Лошади пятились, какая-то телега свалилась в придорожную канаву. Глаза Дитера слезились от боли, к горлу подступала тошнота.

Он сумел доехать до городка, не разбив машину. Сумел добраться до центра. Возле гостиницы «Франкфурт» он не столько припарковал, сколько бросил машину и, с трудом сохраняя твердую походку, поднялся в номер.

Стефания сразу поняла, что произошло. Пока он снимал форменный китель и рубашку, она достала из чемодана полевой медицинский комплект и наполнила шприц смесью морфина. Дитер упал на кровать, и она погрузила иглу в его руку. Боль почти сразу утихла. Стефания легла рядом, поглаживая лицо Дитера кончиками пальцев.

Через несколько мгновений он потерял сознание.

Глава десятая

Флик жила в однокомнатной квартире, находящейся в большом старом доме на Бесуотер. Квартира располагалась на чердаке – при бомбежке, пройдя через крышу, бомба попадет прямо на ее постель. Флик проводила там мало времени, но не из страха перед бомбами, а потому, что ее реальная жизнь проходила в других местах – во Франции, в штаб-квартире УСО или в одном из разбросанных по всей стране учебных центров. В комнате было немного вещей: фотоснимок играющего на гитаре Мишеля, полка с сочинениями Флобера и Мольера на французском языке, акварель с изображением Ниццы, которую она нарисовала в пятнадцатилетнем возрасте. В небольшом шкафу три ящика занимала одежда, один – оружие и боеприпасы.

Чувствуя себя усталой и опустошенной, Флик разделась, легла в постель и принялась листать журнал «Пэрейд». В прошлую среду в бомбардировках Берлина участвовало 1500 самолетов, прочитала она. Это было трудно себе представить. Она попыталась вообразить, на что это должно быть похоже для живущих там рядовых немцев, но все ее фантазии не простирались дальше средневековых картин с изображением ада, где голые люди сгорают заживо в языках пламени. Перевернув страницу, она прочитала глупую историю о второсортных «В-сигаретах», которые выдавали за «Вудбайнз»[18]18
  Другой сорт дешевых сигарет.


[Закрыть].

Мысленно она все время возвращалась ко вчерашнему провалу. Заново проигрывая бой в своем воображении, она десятки раз представляла себе, как принимает другие решения, вместо поражения ведущие к победе. Но Флик боялась не только поражения, она также страшилась потерять мужа и гадала, нет ли здесь какой-то связи. Плохая жена, плохой руководитель – может, в ее характере есть какой-то серьезный недостаток?

Теперь, когда выдвинутый ею альтернативный план был отвергнут, у нее не было никакой возможности себя реабилитировать. Все эти храбрые люди умерли ни за что.

В конце концов она погрузилась в тяжелый сон. Проснулась она от того, что кто-то колотит в дверь и зовет: «Флик, к телефону!» Это был голос одной из девушек, живших в квартире этажом ниже.

Часы на книжной полке показывали шесть часов.

– А кто спрашивает? – крикнула Флик.

– Он просто сказал, что звонит с работы.

– Иду! – Она накинула халат. Не зная, сколько сейчас времени – шесть утра или шесть вечера, она выглянула на улицу из своего маленького окна. Предзакатное солнце виднелось над элегантными домами Лэндброк-гроув. Флик сбежала по лестнице к телефону, стоявшему в холле.

– Извините, что разбудил, – сказал голос Перси Твейта.

– Ничего страшного. – Она всегда была рада слышать в трубке голос Перси. Она очень тепло к нему относилась, хотя он посылал ее навстречу опасности. Руководить разведчиками – работа нервная, и некоторые старшие офицеры старались подавить эмоции, бездушно относясь к гибели или захвату своих людей, но Перси никогда этого не делал. Каждую потерю он воспринимал как личную утрату. Именно из-за этого Флик знала, что он никогда не подвергнет ее ненужному риску. Она ему доверяла.

– Вы можете сейчас приехать на Орчард-корт?

Флик предположила, что командование пересмотрело свое отношение к ее плану захвата телефонной станции, и ее сердце наполнилось надеждой.

– Монти передумал?

– Боюсь, что нет. Но я хочу, чтобы вы кое с кем побеседовали.

Она закусила губу, подавляя свое разочарование.

– Я буду через несколько минут.

Она быстро оделась и на метро добралась до Бейкер-стрит. Перси ждал ее в квартире на Портман-сквер.

– Я нашел радиста. Опыта у него нет, но он прошел подготовку. Завтра я отправляю его в Реймс.

Флик задумчиво посмотрела в окно, чтобы оценить погоду, как всегда делала, когда намечался полет. В целях безопасности шторы у Перси были задернуты, но Флик все равно знала, что погода прекрасная.

– В Реймс? Зачем?

– Сегодня мы ничего не получили от Мишеля. Мне нужно знать, что осталось от ячейки «Белянже».

Флик кивнула. Радист Пьер был членом штурмовой группы. Предположительно он схвачен или убит. Возможно, Мишелю удалось обнаружить передатчик Пьера, но он не умел с ним обращаться и уж точно не знал кодов.

– И в чем тут смысл?

– В последние несколько месяцев мы направили им тонны взрывчатки и боеприпасов. Я хочу, чтобы они пустили их в ход. Телефонная станция – самый важный объект, но не единственный. Даже если никого не осталось, кроме Мишеля и еще двух человек, они все равно смогут взрывать железнодорожные пути, перерезать телефонные провода, снимать часовых – все это небесполезно. Но я не могу ими руководить, если нет связи.

Флик пожала плечами. С ее точки зрения, шато было единственно достойным объектом, все остальное казалось ей мелочью. Впрочем, какая разница?

– Конечно, я его проинструктирую.

Перси внимательно посмотрел на нее и, помедлив, спросил:

– Как там Мишель – не считая ранения?

– Прекрасно. – Флик немного помолчала. Перси пристально смотрел на нее. Она не смогла бы его обмануть, он слишком хорошо ее знал. – Дело в одной девушке, – вздохнув, наконец сказала она.

– Я этого боялся.

– Не знаю, что еще осталось от моего брака, – горько сказала Флик.

– Мне очень жаль.

– Мне бы здорово помогло, если бы я могла сказать себе, что не зря принесла жертву, нанесла мощный удар и облегчила вторжение.

– За последние два года вы сделали гораздо больше других.

– На войне не бывает серебряных медалей.

– Вы правы.

Флик встала. Она была благодарна Перси за проявленное сочувствие, но из-за этого ей сейчас хотелось плакать. – Пожалуй, надо проинструктировать нового радиста.

– Его кличка Вертолет. Он ожидает в кабинете. Боюсь, что умом он не блещет, но парень смелый.

Флик это показалось странным.

– Если он не слишком умный, зачем его посылать? Он может поставить под угрозу остальных.

– Как вы уже говорили – для нас это очень важно. Если вторжение провалится, мы потеряем Европу. Мы должны бросить на врага все, что у нас есть, так как другого шанса у нас не будет.

Флик мрачно кивнула – он противопоставил ей ее собственный довод. Тем не менее он был прав. Разница заключалась лишь в том, что под угрозой могут оказаться жизни людей, включая жизнь Мишеля.

– Хорошо, – сказала она. – Пожалуй, пора этим заняться.

– Он горит желанием вас увидеть.

Флик нахмурилась.

– Горит желанием? Почему?

Перси сухо улыбнулся.

– Идите – сами все увидите.

Из гостиной, где стоял письменный стол Перси, Флик вышла в коридор, и его секретарша, печатавшая что-то на пишущей машинке, направила ее в другую комнату.

У двери Флик немного задержалась. Вот так, сказала она себе: соберись и работай, в надежде, что со временем все забудешь.

Она вошла в кабинет – небольшую комнату с квадратным столом и несколькими разнокалиберными стульями. Вертолет оказался светлокожим парнем лет двадцати двух в твидовом костюме в светло-коричневую, оранжевую и зеленую клетку. За версту было видно, что он англичанин. К счастью, перед тем как он сядет в самолет, его должны переодеть во что-то такое, что не вызовет подозрений в маленьком французском городке. На службе у УСО были французские портные, которые шили для оперативников одежду, которую носят на континенте (потом этой одежде часами придавали убогий и поношенный вид, чтобы она не бросалась в глаза своей новизной). Тем не менее с розовыми щеками и светло-рыжими волосами Вертолета они ничего сделать не могли. Оставалось только надеяться, что гестапо подумает, будто в нем есть капля германской крови.

Когда Флик представилась, он сказал:

– Собственно, мы уже встречались.

– Извините, не помню.

– Вы учились в Оксфорде с моим братом Чарльзом.

– Чарли Стэндиш – ну конечно! – Флик вспомнила еще одного юношу в твиде. Тот был выше и стройнее, чем Вертолет, но, вероятно, не умнее – он так и не получил диплом. Насколько она помнила, Чарли бегло говорил по-французски – у них было кое-что общее.

– Собственно, вы один раз были у нас дома в Глостершире.

Флик вспомнила выходные, проведенные в тридцатые годы в одном деревенском доме, и проживавшую там семью – приятного отца-англичанина и шикарную мать-француженку. У Чарли был младший брат, Брайан, неуклюжий подросток в шортах, страшно гордившийся своим новым фотоаппаратом. Она с ним немного поговорила, и он в нее влюбился.

– Как там Чарли? После окончания университета я его не видела.

– Собственно, он умер. – Брайана внезапно охватила скорбь. – В сорок первом. Собственно, он погиб в этой п-проклятой пустыне.

Флик боялась, что он заплачет. Взяв его руку в свои, она сказала:

– Брайан, мне очень-очень жаль.

– Это очень мило с вашей стороны. – Он тяжело сглотнул и с видимым усилием взял себя в руки. – Я видел вас и после этого – один раз. Вы читали лекцию для нашей учебной группы в УСО. Мне не представилась возможность поговорить с вами после нее.

– Надеюсь, мое выступление было полезным.

– Вы говорили о предателях в движении Сопротивления и о том, что с ними делать. «Это очень просто, – сказали вы. – Нужно приставить ствол пистолета к затылку мерзавца и два раза нажать на спусковой крючок». Собственно, вы нас до смерти напугали.

Он смотрел на нее с обожанием, и Флик начала понимать, на что намекал Перси. Кажется, Брайан до сих пор был к ней неравнодушен. Отойдя от него, она села по другую сторону стола и сказала:

– Ну, давайте начнем. Как вы знаете, вам предстоит установить контакт с ячейкой Сопротивления, которая почти уничтожена.

– Да, я должен выяснить, что от нее осталось и что она может делать – если вообще может.

– Скорее всего некоторые ее члены были схвачены во время вчерашнего боя и прямо сейчас их допрашивают в гестапо. Поэтому вам нужно быть особенно осторожным. В Реймсе вы свяжетесь с женщиной по кличке Буржуазия. Каждый день в три часа она приходит на молитву в крипту кафедрального собора. Обычно она там одна, но на тот случай, если там появится кто-то еще, на ней будут разные туфли – одна черная, другая коричневая.

– Это довольно легко запомнить.

– Вы скажете ей: «Помолитесь за меня». Она ответит: «Я молюсь за мир». Это пароль.

Он повторил эти слова.

– Она отведет вас к себе домой и свяжет с руководителем ячейки «Белянже» – его кодовое имя Моне. – Она говорила о своем муже, но Брайану незачем было об этом знать. – Пожалуйста, не сообщайте адрес или настоящее имя Буржуазии другим членам ячейки, когда с ними встретитесь… из соображений безопасности лучше, чтобы они этого не знали. – Флик лично привлекла Буржуазию к работе и сделала связником. Даже Мишель с ней не встречался.

– Понятно.

– У вас есть ко мне вопросы?

– Уверен, что мне нужно спросить у вас сотню вещей, но ничего в голову не приходит.

Она встала и обошла вокруг стола, чтобы пожать ему руку.

– Ну что ж, удачи.

Он задержал ее руку.

– Я не забыл те выходные, когда вы приезжали к нам домой, – сказал он. – Я думал, что вы ужасная зануда, но вы были ко мне очень добры.

– Вы были милым ребенком, – улыбнувшись, небрежно сказала она.

– Собственно, я тогда в вас влюбился.

Ей хотелось отдернуть руку и уйти, но завтра он может умереть, и она не могла позволить себе такую жестокость.

– Я польщена, – ответила она, стараясь выдержать шутливо-дружеский тон.

Это ничего не дало – он был по-прежнему серьезен.

– Я подумал… может, вы… просто на счастье – меня поцелуете?

Она заколебалась. Ну и ладно, решила она и, встав на цыпочки, легонько поцеловала его в губы. Поцелуй длился всего секунду. От удовольствия мальчишка застыл на месте. Флик слегка потрепала его по щеке.

– Возвращайся живым, Брайан, – сказала она. И вышла.

Когда она вернулась в комнату, где сидел Перси, на столе лежала стопка книг и какие-то фотографии.

– Все в порядке? – спросил он.

Она кивнула.

– Он не очень годится для нелегальной работы, Перси.

Перси пожал плечами.

– Он смел, говорит по-французски как парижанин и может метко стрелять.

– Два года назад вы бы направили его в армию.

– Это точно. А теперь я собираюсь направить его в Сэнди. – В находящейся недалеко от аэродрома Темпсфорд деревне Сэнди Брайана переоденут в ту одежду, которую носят французы, и выдадут фальшивые документы, которые ему понадобятся, чтобы проходить через гестаповские кордоны и покупать продукты. Перси встал и подошел к двери. – Пока я буду его провожать, может, посмотрите галерею негодяев? – Он указал на лежавшие на столе фотографии. – Это всё фотографии немецких офицеров, сделанные МИ-6. Если среди них окажется человек, которого вы видели на площади в Сан-Сесиль, мне было бы интересно узнать его имя. – И он вышел.

Флик взяла в руки одну из книг. Это был ежегодный альбом с фотографиями выпускников военной академии – двести маленьких, размером с почтовую марку, снимков цветущих молодых людей. Таких книг было с десяток или даже больше, рядом лежало несколько сотен фотографий.

Флик не хотелось провести всю ночь, глядя на фотопортреты, но, возможно, ей удастся сузить круг поисков. Человеку с площади на вид было около сорока. Он должен был закончить академию в возрасте что-то около двадцати двух лет, так что год выпуска должен быть примерно 1926-й. Все ежегодники были гораздо новее.

Она обратила свое внимание на рассыпанные по столу фотографии. Просматривая их, она постаралась вспомнить об этом человеке все, что можно. Он довольно высок и хорошо одет, но на снимке этого не увидишь. У него густые темные волосы, подумала она, и хотя он был гладко выбрит, все же казалось, что у него могла бы отрасти приличная борода. Она вспомнила темные глаза, четко очерченные брови, прямой нос, квадратный подбородок… в общем, он очень похож на киногероя.

Лежавшие на столе фотографии были сделаны при самых разных обстоятельствах. Некоторые снимки были взяты из газет и изображали офицеров, пожимающих руку Гитлеру, инспектирующих войска или глядящих на танки или самолеты. Некоторые, похоже, были сделаны разведчиками. Эти, самые реалистичные из всех фотографий, были сняты в толпе, из машины, через окно, и на них были изображены офицеры в магазине, с детьми, подзывающие такси или раскуривающие трубку.

Флик просматривала фотографии как можно быстрее, откладывая их в одну сторону. Каждого темноволосого мужчину она рассматривала чуть подробнее. Но никто из них не был так красив, как мужчина, которого она видела на площади. Она сначала пропустила снимок человека в полицейской форме, но затем снова к нему вернулась. Форма ввела ее в заблуждение, но после тщательного изучения Флик решила, что это именно он.

Она перевернула фотографию. На обороте ее был приклеен клочок бумаги с машинописным текстом. Там было напечатано следующее:

ФРАНК, Дитер Вольфганг, иногда «Франки»; родился в Кельне 3 июня 1904 г.; ок. Университет им. Гумбольдта в Берлине и полицейскую школу в Кельне; в 1930 г. жен. на Вальтрауд Лёве, 1 сын и 1 дочь; суперинтендант, отдел уголовного розыска полиции Кельна до 1940 г.; майор, управление разведки Африканского корпуса до…

Один из лучших офицеров в разведывательном аппарате Роммеля, считается крупным специалистом по ведению допросов и беспощадным садистом.

Флик содрогнулась при мысли о том, что оказалась так близко от столь страшного человека. Опытный полицейский детектив, предоставивший свои способности в распоряжение военной разведки, был чрезвычайно опасным врагом. А наличие семьи в Кельне, похоже, не мешало ему иметь любовницу во Франции.

Когда Перси вернулся, Флик подала ему фотографию.

– Это он.

– Дитер Франк! – сказал Перси. – Мы о нем знаем. Как интересно! Судя по тому, что вы услышали на площади, Роммель, кажется, поручил ему некую работу по противодействию движению Сопротивления. – Он сделал пометку в своем блокноте. – Надо известить МИ-6, ведь это они дали нам эти снимки.

В дверь постучали, и в комнату заглянула секретарша Перси.

– Тут вас желают видеть, полковник Твейт. – У девушки был кокетливый вид. Солидный Перси никогда не вызывал у секретарей подобной реакции, поэтому Флик предположила, что посетитель – интересный мужчина. – Американец, – добавила девушка. Это все объясняет, подумала Флик. Американцы – это само обаяние, по крайней мере для секретарей.

– А как он нас нашел? – спросил Перси. Адрес на Орчард-корт считался секретным.

– Он был на Бейкер-стрит, шестьдесят четыре, и они направили его сюда.

– Им не следовало этого делать. Видимо, он был очень настойчив. Как его зовут?

– Майор Чэнселлор.

Перси посмотрел на Флик. Она не знала никого по фамилии Чэнселлор. Затем она вспомнила нахального майора, который так грубо вел себя с ней в штаб-квартире Монти.

– Господи, это же он! – с отвращением сказала она. – Что ему нужно?

– Просите его, – сказал Перси.

Пол Чэнселлор вошел в комнату. Он хромал, чего Флик утром не заметила. Вероятно, с течением дня хромота усиливалась. У него было приятное лицо типичного американца, с большим носом и выступающим подбородком. Любые претензии на красоту портило левое ухо, вернее, то, что от него осталось, то есть фактически одна треть – в основном мочка. Флик решила, что он был ранен в бою.

– Добрый вечер, полковник, – отдав ему честь, сказал Чэнселлор. – Добрый вечер, майор.

– Мы здесь в УСО не придаем особого значения правилам отдания чести, Чэнселлор. Прошу садиться. Что привело вас сюда?

Усевшись, Чэнселлор снял форменный головной убор.

– Я рад, что застал вас обоих, – сказал он. – Большую часть дня я обдумывал тот утренний разговор. – Он самокритично усмехнулся. – Должен признаться, часть времени я потратил, сочиняя уничтожающие замечания, до которых вовремя не додумался.

Флик не удержалась от улыбки – она делала то же самое.

– Вы намекнули, полковник Твейт, что люди из МИ-6, возможно, не сказали всей правды насчет атаки на телефонную станцию, и это отложилось у меня в памяти. Тот факт, что майор Клэре вела себя со мной так грубо, не обязательно означает, что она искажала факты.

Флик уже была почти готова его простить, но тут она возмутилась.

– Я? Грубо?

– Замолчите, Флик, – сказал Перси.

Она закрыла рот.

– Поэтому я послал за вашим отчетом, полковник. Разумеется, запрос был сделан не от меня лично, а из аппарата Монти, так что его доставили с удвоенной скоростью нарочным мотоциклистом из КМСП.