Текст книги "Локомотив «Бесконечный». Последний костыль"

Кеннет Оппель
Локомотив «Бесконечный»
Последний костыль

Посвящается Джулии, Натаниэлю и Софии

Глава 1
Последний костыль

За три часа до схода лавины Уильям Эверетт сидел на перевернутом ящике и ждал своего отца.

У этого городка еще даже не было названия. На столбе, криво вкопанном в землю рядом со шпалами, красовалась от руки написанная табличка: «Миля 2553». Краска небрежно засохла, стекая вниз с каждой цифры и буквы. Вчера, когда Уилл с мамой сошли с поезда, кондуктор крикнул: «Конец пути! Станция Прощальная!» Но Уилл не понял, было ли «Прощальная» названием поселения или так кондуктор поспешил заявить, что наконец отделался от них.

Станция представляла собой сбитую из досок платформу без навеса. Рядом стояли водонапорная башня и сарай с углем для поездов. Провод с телеграфного столба тянулся в хижину, где начальник станции дремал, сидя на табуретке и закрыв покосившуюся дверь для защиты от ноябрьского холода.

Городок выглядел так, как будто он был только что вырезан из дерева. Позади Уилла виднелись деревянные дома, словно отступившие от покрытой грязным снегом улицы. Среди них были магазин, торговавший всем подряд, церковь и большая гостиница, где Уилла ждала мама. За те пять дней, пока они добирались сюда из Виннипега, она совсем вымоталась. Уилл тоже устал, но ему надоело все время сидеть в четырех стенах с чужими людьми и захотелось наконец-то побыть одному и подышать свежим воздухом.

Он чувствовал себя грязным. Голову давно нужно было помыть: вполне возможно, у него опять завелись вши – за ушами чесалось. Накануне Уилл так и не смог попасть в единственную ванную в гостинице – слишком много народу выстроилось в очередь.

На деревянных досках под ботинками Уилла кто-то нацарапал инициалы двух влюбленных внутри коряво нарисованного сердца. Раздумывая о том, напишет ли он когда-нибудь свои инициалы внутри сердца, юноша поднял воротник пальто, чтобы не мерзла шея. Холод проникал и через выношенную ткань у правой подмышки. Мама считала, что он слишком худ, но в тот момент его тело не хотело меняться.

Хорошо, что хотя бы ноги не мерзли. Ботинки, пожалуй, были самой новой из его вещей. Шнурки, правда, все время распускались, даже если он завязывал их двойным узлом.

Железнодорожные пути поблескивали, как будто их только что проложили. Уилл представил себе, как его отец помогал укладывать эти длинные полосы стали. Юноша смотрел, как пути уходили на запад, в густой заснеженный лес. Дальше глаза его упирались в высокие горы, возвышающиеся над равниной так, словно мир выставил свои угловатые кулаки, чтобы не пустить сюда человека. Как только и удалось проложить дорогу в таких диких местах? Облака задевали за обледенелые вершины и отбрасывали тени на морщинистые уступы гор.

С этой стороны не сегодня завтра должен был появиться отец, и Уилл хотел встретить его здесь. Пока же он достал из кармана альбом и карандаш. Альбом он сам сделал из упаковочной бумаги, которую мама приносила с текстильной фабрики. Уилл научился сворачивать ее специальным образом и разрезать листы по кромкам, чтобы получался буклет из шестнадцати страниц, а затем несколькими стежками сшивал их вместе. Он снял потертую перчатку, чтобы она не мешала держать карандаш.

На свободном кусочке земли по другую сторону путей расположились две большие палатки и несколько маленьких. Между палатками стояли телеги, на них – багаж и ящики. Лошади обнюхивали тощую землю. На самом большом шатре большими буквами было выведено: ЦИРК БРАТЬЕВ КЛАК. Несколько плохо одетых мужчин устанавливали балаганы, и звук их топоров эхом возвращался с одиноких холмов.

– Что ты рисуешь?

Уилл поднял голову и увидел девочку, примерно его ровесницу, стоявшую прямо перед ним. Как это он не заметил ее приближения? На ней было коричневое платье из плотной материи, а ее светлые прямые волосы были разделены пробором и заплетены в две косы.

– Ничего такого. – Он поспешно закрыл альбом.

Девочка сделала еще шаг к нему, и Уилл подозрительно взглянул на нее. Он не очень-то умел разговаривать с людьми, особенно с незнакомцами. И особенно с девочками.

Ее серо-голубые глаза под густыми бровями смотрели на него с интересом. Когда она улыбалась, обнажалась небольшая щель между ее передними зубами. Она была не так хороша, как Тереза О’Малли, но было в ней что-то такое притягательное, что глаз от нее отводить не хотелось. Может, он бы понял, в чем ее прелесть, если бы нарисовал ее, но портреты ему не удавались.

– Можно взглянуть?

Уилл не любил показывать свои рисунки. Обычно он прятал их, особенно от других мальчишек, ведь те считали, что рисование – занятие для девчонок. Но эта девочка просто стояла и терпеливо ждала, смотря на него своим ясным взглядом.

И он решился показать ей набросок. Глаза девочки округлились от удивления.

– Ого! Вот бы мне так рисовать! Кто тебя научил?

– Никто, это я сам, наверное.

Пару лет назад он заболел и несколько недель был прикован к постели. Чтобы хоть чем-то занять себя, он придумал игру: что бы он ни рисовал – рубашку ли, висевшую на крючке или ботинок, – он притворялся, что его глаза были на кончике карандаша, скользившего по бумаге. Медленно, забывая о том, что глаза начинало жечь, а руки немели от напряжения, он обводил контуры предметов. Время останавливалось, и его самого удивляло, какими точными получались наброски, которые он делал вслепую, – гораздо лучше, чем когда он рисовал, глядя на бумагу. Выздоровев, Уилл продолжил рисовать и теперь всюду носил с собой самодельный альбом.

Даже не спросив у него разрешения, девочка взяла альбом из его рук и стала листать страницы.

– Эй, – попытался было протестовать Уилл.

– И остальные хороши! Где это? – она показала на картинку, изображавшую строящийся над глубокой расщелиной мост на высоких опорах.

– Скалистые горы.

Девочка держалась так дружелюбно и проявляла такой искренний интерес, что Уилл не мог на нее сердиться.

– Ты работаешь на железной дороге? – спросила она.

Ее вопрос рассмешил его, хотя ему и было приятно, что она посчитала его достаточно взрослым и сильным, чтобы работать.

– Мой отец работает. Он строит Канадскую тихоокеанскую железную дорогу. – Произнеся эти слова, Уилл почувствовал гордость. – Я рисую то, что он описывает в своих письмах.

– Твои рисунки так хороши, словно ты сам везде побывал.

– Нет, я вообще-то еще нигде не был.

Он решил не говорить ей, что этот альбом – подарок отцу. Уилл надеялся, что отцу захочется сохранить его на память о своих приключениях на железной дороге.

Девочка перевернула еще одну страницу.

– Это сасквоч, снежный человек? Уилл кивнул.

– Твой папа видел и его?

– Смотри, – Уилл достал из кармана свое самое большое сокровище: желтый искривленный зуб с острым концом. – Это зуб большого самца, которого им пришлось застрелить.

Девочка внимательно рассмотрела диковину.

– Многие считают, что их не существует. Может, это медвежий зуб.

– И ничего он не медвежий! – возмутился Уилл. – Они существуют. От них в горах столько проблем!

– Давно уехал твой папа?

– Три года назад, но теперь работа окончена. Мы сюда приехали, чтобы встретиться с ним, мы переезжаем на запад.

Девочка посмотрела в горы, туда же, куда смотрел Уилл, и ненадолго притихла.

– Ты здесь живешь? – спросил он.

– Нет, я тут проездом.

– Тоже ждешь кого-то? – От хозяйки гостиницы он слышал, что городок вот-вот должен был наводниться мужчинами, возвращающимися из рабочих лагерей.

Девочка с таинственным видом покачала головой, повернулась и сошла с платформы. Рабочие оставили длинную планку на грубо сколоченных шатающихся козлах для распилки бревен. Девочка прыгнула прямо на нее. Широко расставив руки в разные стороны, она пошла по планке, аккуратно ставя одну ногу перед другой и высоко держа голову, и на полпути сделала стойку на руках.

Уилл покраснел, увидев ее панталоны. Он знал, что ему следовало бы отвернуться, но так был поражен тем, что она вытворяла, что не мог отвести взгляд. Оставшееся расстояние она прошла на руках, затем быстро встала на ноги и сделала реверанс.

– Ты из цирка! – воскликнул он. – Ты акробатка?

– Нет, я хожу по проволоке. – Девочка спрыгнула с планки и вернулась на платформу.

– Ты имеешь в виду по канату?

Уилл был в цирке только один раз, на свой день рождения, и канатоходцы поразили его.

– Меня называют «Маленькое чудо». – Девочка наморщила нос. – Мне дали это дурацкое прозвище, потому что я начала выступать, когда мне было шесть лет. Однажды я пройду над Ниагарским водопадом. А это тысяча сто футов![1]1
  Фут – британская мера длины, примерно равная 30 сантиметрам. – Здесь и далее прим. ред.


[Закрыть] Но вообще-то я хочу стать великим иллюзионистом-эскапистом. Меня не смогут удержать никакие замки и цепи.

Уилл не знал, что и сказать.

– Попробуй удержать меня. Я могу ускользнуть из любого захвата.

– Я верю тебе, – застенчиво проговорил он.

– Схвати меня за руку. Обеими руками! – Она взяла Уилла за руки и положила их на свое предплечье, тот неловко сжал их. – Крепче!

Уилл послушался. Девочка сделала какое-то очень простое движение и, прежде чем он понял, что произошло, освободилась из его хватки.

– Ничего себе, – сказал он и кивнул в сторону шатров, раскинутых по ту сторону железнодорожных путей. – Кто эти братья Клак?

– Урия и Кроуфорд. Кроуфорд умер. Он-то как раз и был предприимчивым. Теперь это захудалое представление, но все же какая-никакая работа.

Уилл вдруг почувствовал себя ребенком. Все его приключения, в отличие от отцовских, происходили в его воображении или были зарисованы в альбоме. Эта девочка, казалось, жила в другом мире. Смотреть на нее было подобно тому, как смотреть на дорогу, уходящую за горизонт: стоило только бросить взгляд, как сразу хотелось увидеть, что ждет дальше.

– Ты мог бы стать художником, – сказала она, показав на его альбом. – Ты об этом мечтаешь?

– Я не знаю, – опять смутился Уилл и пожалел, что не обдумал свои планы и стремления раньше. – Просто рисую.

– Глупо не использовать свой талант.

– У меня не так уж хорошо получается.

– А я думаю, очень хорошо.

Щеки Уилла вспыхнули. Проклятье, и почему только он так быстро краснеет?

– Ты, наверное, все фокусы знаешь? – спросил он, чтобы переменить тему.

– Какие, например?

– Ты умеешь исчезать?

– Конечно, – ответила она, немного подумав.

– Покажи!

– Но я пока не хочу исчезать.

– Значит, не можешь, – улыбнулся Уилл и прищурил один глаз.

Ее брови надменно поднялись.

– Невежливо обвинять человека во лжи.

– Я и не обвинял тебя… – начал он, но тут в отдалении раздался гудок локомотива, и Уилл вскочил на ноги. Он увидел поезд, но приближался он не с той стороны.

– Это не твой папа? Уилл покачал головой.

– Приходи сегодня вечером в цирк, – пригласила девочка.

– Сколько это стоит? – Он знал, что его мама переживала из-за денег. Она всю жизнь переживала из-за них.

– Для тебя – бесплатно. И родителей приводи. Только скажи мужчине на входе в шатер: «Jeg inviterte».

– Это что, какой-то секретный цирковой код? – взволнованно спросил Уилл.

– Нет, это просто означает «Я приглашен» по-норвежски.

– Ты норвежка?

– Наполовину норвежка, наполовину француженка, – пожав плечами, ответила она.

Для Уилла все это было невероятной экзотикой.

– Я с радостью приду, – сказал он.

Поезд медленно подъехал к платформе, издав еще один гудок. Начальник станции сполз со своей табуретки и вышел из хижины.

– А ты покажешь, как можешь исчезать? – спросил Уилл девочку.

Она широко улыбнулась.

– Обещаешь, что придешь?

– Обещаю.

Он перевел взгляд на поезд и заметил, что тот не был товарным. Локомотив тащил всего два вагона, и выглядели они нарядно.

– Интересно, кто приехал? – произнес Уилл и повернулся к девочке, но ее уже не было. Он посмотрел вокруг – ни следа. Локомотив медленно ехал вдоль платформы. Не могла же она проскользнуть перед поездом? Может, она и правда умела исчезать? Уилл вспомнил, что даже не спросил, как ее зовут… И у нее остался его зуб сасквоча! Он в ужасе ощупал свой карман. Пусто. В этот момент поезд остановился. Машинист и кочегар соскочили с локомотива и крикнули рабочим:

– Ребят, напоите и накормите паровоз!

Уилл побежал вдоль состава, чтобы обогнуть его, надеясь догнать девочку, но случайно налетел на выходившего из пассажирского вагона мужчину и растянулся на земле. Поднимаясь, он успел заметить его начищенные до блеска ботинки, твердо стоявшие на платформе.

– Прошу прощения, сэр, – произнес он, задыхаясь.

Мужчина был коренастый – неудивительно, что смог удержаться на ногах. У него были ухоженные усы и бородка, квадратная голова и очень высокий лоб. Дорогие жилетка и пальто обрисовывали солидное брюшко. С удивлением Уилл заметил в его глазах любопытство, а не гнев.

– Вы так спешите, молодой человек…

– Простите меня, но там девочка… Она взяла кое-что…

– А, она украла твое сердце, верно? Уилл вспыхнул.

– Нет, – пробормотал он подавленно, – зуб снежного человека.

– Вот это да! – произнес джентльмен с видимым интересом. Он наклонился, поднял раскрытый альбом Уильяма, и брови его взлетели на лоб, как только он увидел наброски.

Уилл в этот момент хотел лишь одного – исчезнуть, спрятаться, раствориться в воздухе, но уйти без своего альбома он не мог, а просить вернуть его было неудобно.

– Хорошие рисунки, – сказал джентльмен. – Я полагаю, кто-то в твоей семье работает на железной дороге?

Уилл заставил себя посмотреть в глаза приезжему.

– Мой отец, сэр. Я как раз его жду.

Ему стало казаться, что он уже встречал этого человека, но он не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах.

– Он работает в горах, да? Как его зовут?

– Джеймс Эверетт.

– Очень хороший человек! – кивнул джентльмен. Уилл подумал, что тот над ним смеется.

– Вы его знаете?

– Конечно, я стараюсь знать всех своих лучших работников. Я управляющий Канадской тихоокеанской железной дороги. Меня зовут Корнелиус Ван Хорн.

Ван Хорн протянул Уиллу свою руку. В первый момент мальчик не мог пошевелиться. Неудивительно, что лицо этого человека было ему знакомо: Уилл видел его портрет в газетах, да и отец часто упоминал о нем в письмах. В течение последних пяти лет Ван Хорн контролировал каждый шаг строительства дороги. Он был руководителем проекта, инженером, мечтателем – а также жестоким эксплуататором, как, по словам отца, некоторые называли его. Но также отец Уилла рассказывал о том, как Ван Хорн с сорокафунтовым[2]2
  Фунт – британская мера веса, примерно равная 450 граммам.


[Закрыть] рюкзаком на спине прошел через девственный лес и вброд перешел бушующую реку. Уилл ответил на энергичное и крепкое рукопожатие железнодорожного магната.

– Как тебя зовут? – спросил Ван Хорн.

– Уильям Эверетт, сэр.

– Ты, должно быть, давно не видел своего отца?

– Давно…

– Знаешь что, Уильям Эверетт, почему бы тебе не поехать с нами? Мы направляемся в горы. – Его брови поднялись, он наморщил лоб, и лицо его приняло хитрое выражение. – Ты сможешь удивить своего отца и вернуться с ним сюда еще до темноты. А может, тебе удастся раздобыть еще один зуб снежного человека.

Уилл почувствовал, как в его груди что-то сдвинулось, как будто распахнулась дверца. Может быть, причиной тому встреча с девочкой из цирка, а может, это вид гор напоминал ворота в новый и опасный мир, но он чувствовал, словно жизнь вот-вот готова была раскрыться перед ним по-новому. У отца было столько приключений – скорее всего, ему понравится, если и Уилл сделает что-нибудь рискованное. К тому же они так давно не виделись – разве можно было пропустить шанс приблизить их встречу?

– А успею я сказать маме? – спросил Уилл.

Словно ему в ответ одетый в форменную одежду кондуктор спустился на подножку вагона и скомандовал:

– Все по местам, сэр!

– Ну как, Уильям Эверетт, ты с нами? – спросил Ван Хорн. – Из этого выйдет интересная история, а хорошая история еще никому не повредила.

Железнодорожный магнат повернулся и направился в свой вагон. Уилл посмотрел в сторону гостиницы, где ждала его мать, потом опять в горы. Прозвучал свисток. Уилл сжал зубы, резко вдохнул воздух и заметил, что начальник станции с любопытством наблюдает за ним.

– Вы не могли бы передать Люси Эверетт, что я уехал в лагерь встретиться с отцом? Она остановилась в гостинице миссис Честер.

Дело было сделано. Он направился к поезду и поднялся по ступенькам в вагон, но, оказавшись внутри, вдруг остановился, почувствовав себя не в своей тарелке. Он ни разу в жизни не был ни в таком красивом помещении, ни среди так хорошо одетых людей. Все они были в жилетах, в цилиндрах и с густыми бакенбардами. В вагоне стоял особый запах сигарного дыма и бренди. И все эти люди смотрели на него.

– Я вижу, вы привели с собой ежа, Ван Хорн, – произнес один из них.

– Прикусите язык, Беддоуз, – резко ответил Ван Хорн. – Это Уильям Эверетт, сын прокладчика. Он едет встретиться со своим отцом.

Уилл заметил, что один из джентльменов открыл окно. Он не мог и представить, что принес с собой запах менее приятный, чем запах сигарного дыма, который стоял в воздухе, и желал лишь одного – слиться с бархатными обоями. Ван Хорн положил свою большую ладонь ему на плечо.

– Уильям, этот бородатый господин – мистер Дональд Смит, президент Канадской тихоокеанской железной дороги. А вон тот бородатый господин – Уолтер Визерс, а тот чрезмерно бородатый господин – Сэндфорд Флеминг, еще один наш инженер…

Он продолжал в том же духе, но Уилл не запоминал имен и только кивал головой, стараясь не отводить взгляда, пока его представляли этим знаменитым и богатым джентльменам, и внутри у него при этом все трепетало.

– А вот господин без бороды – это мистер Дориан, – закончил Ван Хорн, указав на мужчину с вьющимися волосами.

– Как поживаешь, Уилл? – Он единственный подошел к мальчику и пожал ему руку. У него были очень высокие скулы, кожа теплого оттенка и темные внимательные глаза.

– Спасибо, все хорошо, – пробормотал Уилл.

– Мистеру Дориану очень нравится моя картина, – произнес железнодорожный магнат, подойдя к стене, на которой висела написанная масляными красками картина, и улыбнувшись Уиллу. – Я видел твои рисунки… Что скажешь об этой? Хороша?

Уилл стал внимательно ее разглядывать: на ней был изображен зимний пейзаж с домиком, рядом стояло несколько саней. Кузнец подковывал лошадь.

– Мне нравится, – сказал он. Мистер Дориан кивнул:

– Я предлагаю хорошую цену.

– Цена не имеет значения, – усмехнувшись, сказал Ван Хорн. – Я не собираюсь с ней расставаться. Она – моя радость и гордость. Разве у вас недостаточно безделушек в этом вашем цирке?

– Некоторые безделушки красивее других, – сказал мистер Дориан. У него был низкий голос, в котором слышался легкий акцент. Уилл предположил, что он может быть французским.

– Вы работаете в цирке рядом со станцией? – спросил Уилл, поддавшись искушению. Вдруг он знал девочку и смог бы сказать, как ее зовут?

– Увы нет.

– Я слышал, там хороший канатоходец. – Уилл хотел произвести впечатление знающего человека.

– Неужели? Я всегда ищу новые таланты.

К облегчению Уилла, мужчины вернулись к прежнему разговору. Он отошел в дальнюю часть вагона и сел там, слушая и наблюдая. Он даже не стал доставать свой альбом, боясь показаться невежливым.

Господин Визерс, судя по всему, был фотографом. Вместе с ассистентом он всю дорогу проверял что-то в больших ящиках, где лежал фотоаппарат и другое оборудование.

Поезд вздрогнул и начал подниматься в гору. Уилл не заметил никаких признаков человеческого жилья, с тех пор как они отъехали от станции Прощальная. В основном он видел лишь исполинские сосны, растущие вдоль пути, но иногда они редели и открывали взору освещенные солнцем уступы скал или темные водопады, срывающиеся с утесов. Когда поезд проходил по деревянным мосткам, Уилл вздрагивал, видя в сотнях футов ниже пенящийся поток, бурливший в скалистом ущелье с отвесными стенами.

Проводник подал ланч: холодные куриные отбивные, приготовленные на пару овощи и отварной молодой картофель. Взяв свою порцию, Ван Хорн показал проводнику на сидевшего в отдалении Уилла, и тот с неохотой протянул ему тарелку и салфетку. Уилл какое-то время озадаченно глядел на еду, пытаясь понять, как ему есть, прежде чем понял, что приборы завернуты в толстую салфетку.

Уилл старался есть аккуратно, глядя на то, как пользуются приборами другие. Все было очень вкусно и не шло ни в какое сравнение с тем, что прошлым вечером подавала миссис Честер. Несколько капель соуса попали ему на жилетку, и, пытаясь снять их салфеткой, он только еще больше размазал пятно, поэтому стал тереть изо всех сил, пока оно не исчезло.

– У меня тоже есть альбом для набросков, – сказал Ван Хорн, присаживаясь с ним рядом. – Что скажешь?

В его руках была в книга в красивом переплете с кремовыми страницами из плотной бумаги. Уилл не смог удержаться и потрогал ее. На развороте были чертежи такой необычной машины, что Уиллу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, на что он смотрит.

– Это локомотив?

– Так и есть.

– Разве он может быть таким большим?

– Запомни мои слова: когда его соорудят, он будет ездить по этим путям. Может, и ты на нем прокатишься.

– Ван Хорн, – сказал Сэндфорд Флеминг, – вы совершенно не умеете хранить секреты.

– Этот секрет хранить не нужно, – ответил он, подмигнув Уиллу. – Только я могу создать этот поезд – и сделаю это. И кто знает, может, в один прекрасный день кто-то вроде Уильяма будет управлять им.

– Как вы его назовете, сэр?

– «Бесконечный».

Владелец окладистой белой бороды громко рассмеялся.

– Строительство этой железной дороги раз десять чуть не довело нас до банкротства – и всю нацию вместе с нами. Меня удивляет ваш аппетит к рискованным предприятиям.

– Мой аппетит огромен, Смит, – ответил Ван Хорн, – и без него мы бы не закончили строительство железной дороги.

– Не говоря уже о слепом везении, – добавил Смит. – Что ж, кто готов сыграть в покер?

В вагоне вдруг стало темно, и Уилл решил, что они въехали в тоннель, но, посмотрев в окно, увидел по обе стороны густые деревья, стоявшие так близко, что их ветви царапали и били по окнам вагона.

– Почему эти чертовы деревья до сих пор не срубили? – сердито спросил Ван Хорн. – Я же говорил об этом, когда был здесь в прошлый раз. Это не…

Раздался громкий удар, и Уилл вовремя повернулся, чтобы увидеть темную фигуру, быстро карабкавшуюся по окну на крышу. Над головой послышались тяжелые шаги.

– Господа, у нас незваный гость, – сказал Ван Хорн, доставая пистолет из кармана.

– Что это? – сдавленным голосом спросил Уилл. – Неужели…

– Да. Пригнись и отойди от окна, – сказал ему Ван Хорн.

Уилл мог только с ужасом смотреть, как другие мужчины разбирали ружья. Сэндфорд Флеминг схватил винтовку с полки на стене и зарядил ее. Железнодорожники уверенно подошли к окнам и опустили стекла. Они до предела высунулись наружу, прицелились и начали стрелять. Несмотря на оглушительные выстрелы, Уилл услышал бешеный топот над головой. Крыша вагона содрогнулась под массой гостя. Фотограф Визерс скорчился на полу, глазами следя за стреляющими, его ассистент тихо всхлипывал. Мистер Дориан единственный из мужчин остался не вооружен и спокойно стоял в центре вагона, чему-то улыбаясь.

– Господа, скорее! – воскликнул Ван Хорн. – Если он доберется до локомотива, то убьет машиниста.

Они перезарядили ружья и удвоили усилия. Уилл почувствовал, как ружейный дым разъедает ему глаза. По крыше по-прежнему стучали шаги – потом затихли.

– Его нигде не видно! – воскликнул один из мужчин. Мистер Дориан взял оставшееся ружье и прошел по вагону вперед, лишь вспыхнувший румянец выдавал его волнение. Он остановился и прислушался, а затем выстрелил в потолок. Послышался мощный удар по крыше, потом скрежет. Уилл повернулся и увидел массивное тело, покрытое коричневой шерстью, лежащее у железнодорожных путей. Его бросило в жар, сердце застучало, он опустился в кресло.

– Успокаивает нервы, – с этими словами Ван Хорн предложил Уиллу стаканчик бренди.

Уилл взял его дрожащей рукой и выпил залпом.

– Почти приехали, – сказал Ван Хорн, положив руку ему на плечо, а затем перевел взгляд на Дориана. – Чистая работа, сэр. Вы очень полезный человек.

Окна закрыли, а ружья убрали, после чего джентльмены вновь зажгли сигары и разлили бренди. Поезд карабкался все выше, и ход его становился резче; на неровных отрезках пути он скрежетал на каждом повороте. Несмотря на две жаркие печки, в вагоне становилось прохладно. Глядя на покрытые лесом гранитные глыбы за окном поезда, Уилл думал, что, возможно, поступил опрометчиво, не оставшись на станции Прощальная.

Прошло еще с полчаса, затем паровоз издал оглушительный свист и поезд начал замедлять ход.

– Ну что, господа, готовы ли вы войти в историю?

Уилл надеялся, что Ван Хорн скажет ему, где найти отца, но потом решил, что магнат, скорее всего, уже забыл о его существовании. Когда поезд остановился, он пропустил всех вперед и остался в вагоне один.

– Пора выходить, – сказал проводник, окинув его недобрым взглядом.

Уилл спустился на гравий – платформы не было. Хотя солнце светило вовсю, было очень холодно и по обе стороны от насыпи лежал глубокий снег. В воздухе стоял запах хвои. Уилл глубоко вздохнул и пошел вслед за остальными. Слева от путей узкая полоска земли, поросшей редкими деревцами, оканчивалась обрывом. Из пропасти доносился шум полноводной реки. Впереди, справа от путей, виднелась расчищенная площадка, на которой находился лагерь рабочих. Из труб на крышах времянок поднимался дым. Мужчины бродили снаружи. Уилл понял, что стоило, наверное, пойти и спросить кого-нибудь, но постеснялся. Представители компании направились вдоль путей к собравшимся в толпу людям. Фотограф Визерс замыкал шествие, вместе с ассистентом таща тяжелое оборудование.

– Уильям?

По направлению к Уиллу шел человек – не один из тех, кто был в поезде, а рабочий в кепке. Его лицо загорело и обветрилось, а сам он похудел и уже не был в точности таким же, каким Уилл запомнил его три долгих года назад, но стоило ему лишь улыбнуться своей кривоватой улыбкой, сын сразу узнал отца.

– Уилл! – воскликнул тот. – Мистер Ван Хорн сказал, что ты приехал в вагоне компании!

– Он пригласил меня!

Джеймс Эверетт покачал головой.

– Вот это да!

– На крышу прыгнул снежный человек!

– Ничего удивительного! Где мама?

– Ждет на Прощальной.

– Но она знает, что ты поехал?

– Я попросил ей передать.

Отец выпустил его из объятий и внимательно взглянул на сына.

– Ты так вырос, скоро меня перерастешь. Совсем взрослый!

Уилл улыбнулся, подумав о том, как он стал похож на отца – и сложением, хоть он пока и был гораздо тоньше, и немного кривоватой улыбкой. Рыжие волосы пошли в маму, а большие руки оставались еще одной папиной чертой в сыне. Отцовский облик напоминал ему деревья, которые он видел из окна поезда по пути из Виннипега, выросшие в плохих условиях и ставшие сильными и выносливыми.

– Я тебе что-то привез, – осторожно сказал Уилл. Он опасался, что отцу может не понравиться его подарок. Вдруг тот решит, что это ребячество? Он полез в карман, но в этот момент раздался звон колокола.

– Покажешь после церемонии? – спросил Джеймс. – Начнется через минуту. Тебе будет интересно – они хотят забить последний костыль.

«Последний костыль». Эту фразу Уилл множество раз видел в газетах и в отцовских письмах – она звучала властно и висела в воздухе, как эхо после раскатов грома.

Уилл оставил альбом с набросками в кармане, и отец повел его к тому месту, где уже собирался народ. Уиллу было приятно чувствовать вес папиной руки на своем плече. Поодаль от первого лагеря находился второй. В нем не было деревянных домиков, только палатки и навесы, под которыми китайцы пили чай и паковали свои вещмешки.

– Разве они не идут на церемонию? – спросил Уилл.

– Нет, – ответил отец спокойно. – Они не питают никаких чувств к железной дороге, и я их за это не осуждаю. Их бросали на самые опасные работы, и многие их соотечественники погибли.

Вдруг Уилл увидел нечто, заставившее его замереть на месте. На высоком колу была голова. Ее облепили мухи, и на какой-то миг Уилл подумал, что это голова человека, пока не увидел облезлые, выгоревшие на солнце куски меха.

– Сасквоч?

Джеймс Эверетт кивнул.

– Этот пришел ночью, убил одного из китайских подрывников и попытался утащить его.

– Зачем тут повесили его голову?

– Некоторые считают, что это их отпугивает, но это не так. С тех пор мы стали их истреблять.

Уилл так много раз перечитывал письма отца, что знал их почти наизусть. В прошлом году, когда первые бригады пришли в горы, местные жители предупредили их о сасквочах, «людях-палках». Многие рабочие думали, что это лишь суеверия, но все оказалось реальностью. Сначала приходили только их дети, которые таскали еду из столовых палаток или играли с инструментами рабочих, как забавные обезьянки, но потом появились взрослые и стало не до смеха.

– Пошли, – сказал отец.

Они приблизились к толпе. Папа подтолкнул Уилла вперед, поближе к месту действия. Никто не возражал: казалось, Джеймс Эверетт со всеми держался дружелюбно, для всех находил хорошие слова. Со всех сторон раздавалось:

«Это ваш парнишка?», «Как похож!», «Пусть встанет ближе, чтобы лучше видеть». Очень скоро Уилл оказался позади официальных лиц, с которыми приехал. Самым высоким был мистер Смит в своем цилиндре. Уилл разглядел и Ван Хорна, который беседовал с человеком с окладистой бородой. Все они были в шерстяных пальто, плотно обтягивавших их солидные животы.

По обе стороны путей стояли рабочие в таких же спецовках, как отец Уилла, кто-то курил. Все выглядели так, словно им бы не помешала горячая ванна и хорошая еда.

– Господа, мы готовы? – спросил Визерс, склонившись над камерой.

Уилл увидел, как Ван Хорн выступил вперед.

– Эта великая дорога, – громогласно начал магнат, – свяжет наш новый доминион от моря до моря. Вы все много трудились, приближая этот момент, и у вас есть все основания гордиться, ведь ни у кого в жизни не будет другой такой работы, как эта, и вы навсегда войдете в историю!

Уилл радовался вместе со всеми.

– И наконец, чтобы завершить это великое дело, президент Канадской тихоокеанской железной дороги мистер Дональд Смит забьет последний костыль!

Под еще один одобрительный возглас толпы мистер Смит вышел вперед, держа в руках серебряную кувалду. К нему подошел служащий железной дороги с обитым бархатом изящным прямоугольным ящичком.

Уиллу показалось, что каждый стоящий в этой толпе приблизился еще на шаг и над толпой, как ветер с гор, пронеслось довольное гудение. Уилл встал на цыпочки и увидел, как Смит достал из ящичка пятнадцатисантиметровый костыль, блеснувший золотом. По одной его стороне были пущены бриллианты, складывавшиеся в название, разглядеть которое никак не получалось.

– Я слышал, этот костыль обошелся более чем в двести тысяч долларов, – прошептал кто-то позади Уилла. – Работай я хоть десять жизней, не накопил бы и половины.