Текст книги "Желанная недотрога"

Глава 2

Из роскошных апартаментов Миа смотрела в окно на затянутое серой пеленой облаков вечернее небо. Вдалеке показалась точка – приближался вертолет. Она знала, что это Данте. Ей не хотелось смотреть на озеро – сегодня утром, катаясь на своем жеребце Массимо, наткнулась на свежевыкопанную могилу, которая напугала ее так сильно, что она повернула лошадь и галопом поскакала к дому.

Резиденция Романо располагалась в долине на окраине провинции Луктано, среди плодородных холмов Тосканы, словно кружевом увитых виноградными лозами. Все это теперь принадлежало компании, и завтра после похорон будет объявлено, кто станет новым хозяином. Одно ясно: это точно не будет она. Они с Рафаэлем давно решили, что она не станет предъявлять свои права на землю и резиденцию. Но, несмотря на это решение, Миа знала, что будет скучать по лошадям и верховым поездкам, по взглядам из окна на собак, что отправляются за трюфелями, по спокойному времяпрепровождению у широкого озера, по прогулкам вокруг него, что так всегда помогают привести мысли в порядок. И конечно, ей будет не хватать уединения этих комнат, ставших для нее убежищем и местом восстановления сил.

Апартаменты, где она находилась, назывались лимонными комнатами – из-за шелковых светло-желтых панелей на стенах. Мебель здесь поражала своим великолепием, гостиная была уютной и элегантной, и Миа просто обожала читать у камина зимними холодными вечерами. Спальня, где стояла широкая кровать с пологом, была красивой, женственной и успокаивающей душу. В последние два года она жила здесь, и ее душевные раны понемногу затянулись. Так готова ли она уехать отсюда навсегда? Как бы то ни было, выбора у нее нет – и виной тому даже не последняя воля Рафаэля Романо. Его похоронят на этой земле уже завтра, и завтра же она отсюда уедет.

Несмотря на то что ожидаемое прибытие семьи Романо вызывало у Миа ужас и тревогу, она была рада увидеть приближающийся вертолет Данте – низко висящие тучи, дождь и ветер были не лучшими условиями для полета. При одной мысли о том, какая сложная предстоит посадка, внутри у нее все сжалось. Затаив дыхание, она смотрела, как вертолет слегка накренился в сторону, потом выровнялся и, наконец, коснулся земли. Еще Миа заметила свет фар автомобилей, что ехали по извивающейся меж холмов дороге к резиденции. Она знала, что ее ожидает накануне похорон, Рафаэль объяснил это ей уже давно. Несмотря на то что она не общалась с его семьей, сегодня надлежало соблюсти некоторые формальности. Родные Рафаэля Романо должны приехать сегодня на ужин. Миа на него не планировала оставаться – несмотря на то, что и она теперь носила фамилию Романо, семьей она себя не считала. Но дети, брат и жена – а также некоторые двоюродные братья и племянники – должны почтить память Рафаэля перед тем, как он отправится в последний путь.

Из окна она наблюдала за тем, как Романо выходят из вертолета. Первой показалась роскошная Ариана – высокая, длинноногая брюнетка. Отчего-то становилось понятно, что она любимица отца и матери, избалованная младшая дочь. За ней показался Стефано со своей красавицей-невестой Элоа. Он тоже был красив и держался с достоинством. Все Романо умели держать марку – но превосходил их всех старший брат Данте. Глядя, как он выходит из вертолета, Миа отчего-то подумала о том, что интересно было бы посмотреть на его теперешнюю пассию, – и тут же одернула себя. Последней вышла Анджела Романо, с ног до головы одетая в черное и опирающаяся на руку сына. Значит, вот так распределились роли, подумала Миа, – Анджела решила показать всем, как подобает держаться истинно скорбящей вдове. О, знали бы они!..

Сжав губы, Миа наблюдала, как Анджелу посадили в серебристую машину, что должна привезти ее в резиденцию. Ариана, Стефано и Элоа проводили автомобиль взглядом – они сядут в другую. Данте, однако, в машину не сел, предпочтя прогулку. На миг он поднял глаза на окна, и Миа быстро отступила назад, хотя и знала, что с такого расстояния ее не заметят. Из всей семьи Романо именно Данте заставлял ее нервничать больше всех – столь очевидным было его презрение к ней. Он неизменно настаивал, чтобы в присутствии ее все окружающие говорили по-английски, и Миа знала, что это отнюдь не из уважения к ней, а для того, чтобы намекнуть, что ее итальянский оставляет желать лучшего – ну, и для того, чтобы она понимала каждое бранное слово, что говорили тихо за ее спиной. Она с ужасом ожидала каждой встречи с Данте – всякий раз его темные глаза, казалось, прожигали ее насквозь, и в них читался намек на то, что он знает: она не любила его отца, а вышла за него из-за денег, а брак был полным фарсом. Что ж, он был прав: просто Данте не знал всего, да и никогда этого не узнает. Ей хорошо заплатили за молчание. Помимо этого, была еще одна причина, по которой ей было некомфортно в обществе Данте: он пробуждал в ней чувства, доселе неизвестные и заставляющие стыдиться самой себя.

Однако, подумала Миа, деваться некуда: через пару мгновений ей придется встретиться с ним. Раздался стук в дверь – горничная Сильвия пришла, чтобы объявить о прибытии гостей.

– Дети уже идут к дому, – произнесла она, и Миа вдруг поняла, что вымученно улыбается. – И машины с остальными гостями въезжают на территорию.

– Спасибо, – ответила она. – Как вы, Сильвия?

– В порядке. – Горничная пожала плечами. – Очень грустно.

– Знаю.

– А еще я обеспокоена, – продолжала Сильвия. – Мой муж и я… – Голос ее оборвался на полуслове, но Миа догадалась о том, что осталось недосказанным: муж Сильвии и она сама проработали здесь много лет и обеспокоены тем, что их ждет. – Нам будет не хватать Рафаэля, – закончила она и, глядя на чемоданы, что Миа уже упаковала для отъезда, добавила: – И вас тоже.

– Спасибо, – ответила Миа и неожиданно для себя шагнула вперед и обняла Сильвию. Такое проявление чувств было ей несвойственно, но она обожала горничную. – Спущусь-ка я вниз, – сказала она, шагнув назад. – Нужно поприветствовать гостей и предложить им выпить, а потом приду поужинать к себе.

– Конечно, – согласилась Сильвия – как хорошая горничная, она знала ситуацию лучше, чем кто-либо другой.

Оставшись одна, Миа внимательно оглядела себя в огромном антикварном зеркале на стене: на ней было простое черное платье, чулки и туфли на невысоком каблуке, светлые волосы уложены в низкий узел. Взяв нитку жемчуга, некогда принадлежавшего матери, Миа приложила ее к наряду, но задумалась, не слишком ли вызывающе будет выглядеть украшение в этой ситуации. Она была в полной растерянности, не зная, как себя вести, – да и неудивительно, ведь с собственными чувствами она тоже не разобралась, ощущая себя словно какой-то онемевшей, застывшей от шока. Несмотря на то что их брак был браком по расчету, Рафаэль стал для нее настоящим другом, и его Миа будет очень не хватать. Она решила, что подумает о собственных чувствах потом, когда уедет подальше от семьи Романо.

Спустившись по огромной лестнице на первый этаж, Миа прошла в гостиную, где должны были накрыть стол с закусками и напитками. Здесь она встретит своих гостей, прежде чем они сядут за обеденный стол. Стоя у камина, она обхватила себя руками, стараясь дышать ровно и спокойно. В этот момент парадная дверь отворилась – значит, Романо прибыли. Как себя вести, лихорадочно думала Миа, ведь все они ее презирают и думают, что именно она разрушила брак Анджелы и Рафаэля. Так захотят ли они приветствовать ее? За последние годы, когда кто-то из них появлялся, Рафаэль был неизменно рядом, а теперь его нет. Холл наполнялся гулом голосов, и было слышно, как Сильвия приглашает гостей пройти к столу в гостиной, однако ни один не выказал желания принять приглашение.

Раздался голос Данте – обычно глубокий и громогласный, сейчас он был язвительным:

– Так где наша мачеха?

Миа вздрогнула, услышав это слово, и неприятные мурашки поползли по коже – не в первый раз ей доводилось слышать его, но отчего-то именно сегодня это ее разозлило. Она услышала его шаги, приближающиеся к гостиной.

– Ах вот вы где, – произнес он с порога, и в голосе его не прозвучало даже намека на вежливость.

Они не пожали друг другу руки, не обменялись приличествующим случаю поцелуем – Миа казалось, что она ощущает физически исходящее от Данте презрение. Отношения их всегда были непростыми, но в последние несколько недель все стало еще хуже. Всякий раз, когда он приходил в больницу навестить отца, Миа поспешно вставала и выходила из комнаты – Данте же демонстративно отступал от двери, точно не мог вынести даже малейшего прикосновения. С того момента, как Рафаэль рассказал сыну, кем ему приходится Миа, между ней и Данте словно выросла стена с железной дверью – и дверь эта была намертво закрыта. Они разговаривали только в моменты крайней необходимости и по максимуму соблюдая границы, но Миа была даже рада этому. В лучшие периоды Данте и то казался ей недоступным и пугающим, в худшие же он и вовсе был дьяволом во плоти.

Сегодня на нем был черный костюм и белая рубашка, чуть мятая, что было совсем на него не похоже. Безупречная стрижка, но чуть тронутые тенью щетины скулы, красные глаза – лишь некоторые мелочи выдавали, что он горюет. Однако даже сейчас он оставался чертовски красивым, хотя Миа ни за что не призналась бы в этом даже самой себе.

– Соболезную вашей утрате, – произнесла она, подивившись тому, каким неестественным и деревянным казался ее голос.

– Но втайне радуетесь удачному приобретению, – парировал Данте.

Миа не поддалась на провокацию, решив оставаться неизменно вежливой.

– Ваши комнаты ожидают вас.

– В этом нет необходимости. Мои брат и сестра остановятся у дяди, а я – в отеле.

– Что ж, если кто-то передумает…

– Очень в этом сомневаюсь.

С этими словами Данте покинул ее и направился к огромному шкафу – в центре комнаты стояли напитки, однако он, проигнорировав накрытый стол, вытащил хрустальный графин и налил себе бокал янтарной жидкости. Миа так и продолжала стоять, обхватив себя руками.

– Почему они не проходят к столу? – спросила она.

– Вы и впрямь думали, что мы будем общаться и непринужденно закусывать? – Данте зло усмехнулся. – Напрасно. Я отправил всех прямиком в столовую. Мы все хотим, чтобы этот ужин побыстрее закончился, Миа. Давайте с этим покончим и расстанемся.

– Хорошо, – согласилась она, направляясь к двери. – Тогда я вас покидаю.

– Нет, нет, – произнес Данте ей вслед. Миа застыла. – Вы к нам присоединитесь.

– Это семейный ужин, – отметила Миа, поворачиваясь к нему и чувствуя, как розовеют ее щеки. – Вы сами дали мне понять весьма недвусмысленно, что я не вписываюсь.

– Последнее желание моего отца заключалось в том, чтобы мы поужинали вместе, – и потом, сегодня единственный шанс обсудить завтрашние приготовления, поскольку мне предстоит ночное дежурство. Некогда объяснять дважды.

– А что нужно объяснять? Все уже приготовлено.

– Машины, рассадку гостей, надгробную речь, поминки, чтение завещания, – перечислил Данте, загибая пальцы. – Или вы собираетесь завтра слоняться из угла в угол, проливая крокодиловы слезы и не приложив ни малейших усилий к организации похорон собственного мужа?

Миа все бы отдала, чтобы не присутствовать на ужине, но, по-видимому, выбора у нее не было. Не ожидая ее ответа, Данте устремился в столовую.

– Так она присоединится? – поинтересовалась у него Ариана – несмотря на последнюю волю Рафаэля, никто по-прежнему не верил, что у Миа хватит смелости явиться на ужин.

– Я полагаю, да, – ответил Данте.

– В смелости ей не откажешь…

– Прекрати, Ариана, – оборвал ее брат.

Ему не нравился коллективный настрой семьи на атаку – ему довелось испытать это на себе и в работе, и дома. Данте не боялся встречи с глазу на глаз ни с кем, как и не стеснялся высказывать свое мнение, но не собирался позволять родным объединяться против мачехи – как бы ее ни ненавидел.

Еще он знал, что переборщил там, в гостиной, общаясь с ней, – но эмоции били через край. Дом казался пустым без отца – и слишком тихим. В настоящем итальянском доме было бы шумно, раздавался бы плач и крики, а Миа держалась с таким достоинством, что казалось, ей абсолютно все равно.

Вот она вошла в столовую – по-прежнему прямая и молчаливая. И очень желанная.

Глава 3

Место во главе стола пустовало – его намеренно никто не занял из уважения к усопшему. Когда Миа села на противоположном конце стола, на нее обратилось множество косых взглядов – но она, в конце концов, была хозяйкой дома, как бы ее за это ни презирали.

Подали вино, сделанное из винограда на плантации Романо, и зазвучали речи. Первым вступил Данте:

– Dei morti parla bene.

Миа знала, что это означает: «О мертвых – или хорошо, или ничего». Она заставила себя сделать глоток вина – для нее его вкус напоминал лекарство. Следующим речь произнес Стефано, и, хотя Миа не поняла его сути, она вежливо подняла бокал. За ним настала очередь Луиджи – и он, произнося свои слова, в упор посмотрел на нее.

– Dove c'è' un testamento, c'è' un parente.

Это означало: «При чтении завещания непременно объявятся родственники». Часто эти слова сопровождали чью-то смерть, но прямой намек на то, что Миа имеет какие-то корыстные побуждения, был слишком очевиден. Данте бросил взгляд на молодую вдову – но она даже не подала виду, что оскорблена резкими словами, хотя бокал не подняла. Невольно он почувствовал уважение к ее самообладанию и внезапно ощутил потребность защитить ее.

– Это верно, Луиджи. Не сомневаюсь, что завтра ты будешь присутствовать на чтении завещания. – Он обвел взглядом присутствующих. – Как и все вы.

Миа, не ожидая поддержки от Данте, ощутила благодарность к нему – но не осмелилась показать это. Странно было находиться в одной с ним комнате и разделять трапезу – вообще, в его присутствии она чувствовала себя странно.

Как только подали первое блюдо, Данте приступил к делу.

– Отец изъявил желание перед смертью вернуться домой. Катафалк прибудет в одиннадцать, и похоронная процессия отъедет некоторое время спустя. – Он бросил взгляд на Миа, и она нервно сглотнула. – Разумеется, вы последуете за катафалком на машине.

– С кем? – спросила она, с ужасом думая о том, что ей предстоит ехать одной.

– Это на ваше усмотрение – кого бы вы ни пригласили разделить с вами горе потери мужа. – Не дожидаясь ее ответа, Данте продолжил: – Я буду в машине со Стефано, Элоа и Арианой. Луиджи, – он повернулся к дяде, – ваша семья последует за нами.

– Конечно, мама тоже должна быть в похоронной процессии, – заметила Ариана.

– Ариана, – слегка нетерпеливо прервал ее Данте, – она так нервничает, что ей это будет не по силам. Когда процессия прибудет в церковь, она встретит нас там.

– Но это несправедливо, ведь она была его…

– Довольно! – резко произнес Данте.

Ариана не выдержала – и, бросив вилку, выбежала из-за стола, а потом вызвала машину, чтобы уехать к матери. После ее бегства за столом воцарилось молчание.

Данте отодвинул блюдо с пастой и отказался от предложенного вина, потребовав взамен бренди.

– Процессия медленно проедет по территории поместья, – пояснил он. – Сначала к конюшням, а потом по частным виноградникам и владениям, наконец, сделает круг по маковым полям. Это будет сделано для того, чтобы прислуга могла отдать дань уважения усопшему, прежде чем они отправятся в церковь.

Процессия будет долгой, подумала Миа, даже несмотря на то, что большая часть земли, что их окружала, принадлежала компании, частные владения Рафаэля включали дома прислуги, озеро и маковые поля. Она внутренне содрогнулась при мысли о том, что придется ехать одной за катафалком, – и всеми силами постаралась отогнать воспоминания о похоронах родителей.

На время за столом воцарилось молчание – для Миа это было настоящей пыткой. В какой-то момент она ощутила руку Сильвии на своем плече и, подняв глаза, благодарно улыбнулась ей. Данте не преминул это отметить – он вообще замечал не раз, что прислуга боготворит Миа, и это было для него загадкой. Разумеется, это не показывалось в открытую, но подобные маленькие жесты свидетельствовали о глубоком уважении и даже любви. Бросив взгляд на Миа, Данте подумал, что она вовсе не выглядит заплаканной – лишь губы немного припухли. Интересно, она пролила хоть одну слезинку?

Словно почувствовав что-то, Миа подняла глаза – и Данте понял, что не может не смотреть на нее и что в его взгляде вовсе не читается неодобрение – скорее наоборот… Миа смотрела на него словно завороженная, плохо понимая, что происходит вокруг. Кажется, кто-то вновь наполнил ее бокал, что-то говорила Элоа, но ей казалось, что они с Данте одни за столом. И это после двух лет попыток игнорировать его и держаться холодно-отстраненно, не замечать то странное чувство, что неизменно пробуждало его присутствие – покалывающее возбуждение, до этого ей незнакомое. Вот и сейчас волна тепла распространилась с щек к шее и ниже, к груди… ей не сиделось на месте, хотелось поднести руку к губам, что, казалось, горели и выдавали ее с головой. Желая, чтобы Данте отвернулся, Миа не могла оторвать от него глаз – впервые с момента их встречи отвечая на его взгляд. Первым опомнился он – и, отводя глаза, подумал: «Ах, Миа, ты вовсе не такая чопорная, какой желаешь казаться».

Подали второе – молочного поросенка – и к этому моменту атмосфера за столом накалилась невероятно. Миа испытывала непреодолимое желание последовать за Арианой и спасаться бегством, но ограничилась тем, что попросила себе положить ей меньше, чем остальным.

– Где будет сидеть в церкви Анджела? – спросила жена Луиджи.

– Где захочет.

– На какой скамье? – настойчиво уточнил Луиджи. – Конечно же, дети усопшего должны сидеть впереди вместе с матерью.

– Впереди будет сидеть Миа, – сказал Данте. – По правилам этикета бывшая жена должна держаться в стороне. – Про себя он подумал, что мать, конечно, не из тех, кто будет неукоснительно соблюдать это правило. Она будет восседать за спиной Миа, всем своим видом показывая, как ее оскорбили, – и на миг в нем зародилось сочувствие к молодой вдове. Пришлось приложить усилие, чтобы отодвинуть подобные мысли вглубь сознания и перейти к обсуждению завтрашней церемонии. – Отца похоронят здесь у озера, церемония будет очень недолгой, и на ней будут присутствовать дети и… – Данте нервно запнулся, – его вдова. Потом все вернутся сюда, где будут поданы напитки и закуски… Затем прочитают его завещание. – Он сделал глоток бренди, и Миа, не в силах есть, отложила вилку, в молчании уставившись в тарелку. – Забыл сказать, – продолжал Данте спокойно. – Я прочитаю надгробную речь. Миа, – внезапно обратился он к девушке, и она вздрогнула от неожиданности. – Я спрашивал всю семью о том, что они хотят туда включить, а теперь спрашиваю вас: вы хотите, чтобы я что-то добавил?

Миа не ожидала того, что ей предложат внести какую-то лепту в последнее слово, что будет сказано над умершим, и не знала, как ответить так, чтобы не оскорбить чувства тех, кто любил Рафаэля по-настоящему, – в конце концов, она понимала, что их брак был лишь фикцией.

– Миа? – повторил Данте более настойчиво.

Не осмеливаясь поднять на него глаза, Миа ответила:

– Я уже сказала все, что хотела, вашему отцу. Уверена, написанная вами речь идеальна.

– Так вы не хотели бы ничего добавить? – уточнил Данте.

Миа замешкалась, и на какое-то время за столом воцарилось молчание, что было нарушено скрипом отодвигаемого стула. Луиджи, поднявшись, окинул ее взглядом, в котором читалось столько презрения, что казалось, он вот-вот выплеснет вино из своего бокала ей в лицо, а затем сказал:

– Я пойду в церковь, там должно быть теплее, чем здесь, несмотря на открытые двери.

– Мы тоже пойдем, – произнес Стефано, вставая и жестом приглашая Элоа присоединиться к нему. Быстро взглянув на Миа, он посмотрел на брата: – Ты идешь, Данте?

– Мне еще нужно кое с чем разобраться, – ответил Данте.

– Тогда я приду позже, чтобы забрать тебя на ночную службу.

Оставшиеся члены семьи решили, что не будут ждать подачи десерта, и начали вставать из-за стола. Миа услышала, как кто-то вполголоса сказал нечто нелицеприятное в ее адрес, – были и комментарии на итальянском относительно того, что молодая вдова не очень-то горюет и не пролила ни одной слезинки, а также не нашла добрых слов для ушедшего в лучший из миров мужа. Сидеть остался лишь Данте.

– Что ж, все прошло хорошо, – сказала Миа, и голос ее был неестественно пронзительным, а вымученный смешок – полным отчаяния.

– Это ни при каких условиях не могло пройти хорошо, – возразил Данте, подняв на нее свои темные глаза. – Понятия не имею, о чем думал отец, пожелав, чтобы мы ужинали все вместе.

– Я тоже, – призналась Миа, все еще не осмеливаясь взглянуть на него и нервно крутя в руках салфетку. – Данте, я не имею ничего против того, что ваша семья будет сидеть впереди – со мной или нет, я могу отсесть дальше…

– Нет, – прервал ее Данте, – не отсядете. Я поговорю с матерью. Но, Миа, сейчас я откровенен как никогда, обычно выступления с речью даются мне легко, но сейчас я понятия не имею, что говорить. Сказать, что вы были счастливы эти последние годы? Или что отец наконец встретил любовь всей своей жизни? – Он в отчаянии вскинул руки. – Неужели вам и впрямь нечего сказать?

Миа помолчала. Все, что Данте только что сказал, прозвучало бы как жестокая насмешка над его семьей. Поэтому, ненавидя себя, она произнесла:

– Я же говорила, все, что хотела, я уже сказала вашему отцу.

Ответом ей был его взгляд, в котором читалось такое презрение, что, казалось, оно было осязаемо. Внезапно она поняла, что ни о каком десерте не может быть и речи.

– Прошу меня извинить, – произнесла Миа, кладя салфетку.

– Разве вам требуется мое разрешение, чтобы выйти из-за стола, Миа? – ответил Данте. – Прошу вас, уйдите.

Она устремилась вверх по лестнице к себе в комнату – и очень пожалела о том, что не отдала заранее распоряжение принести ужин туда. Она вообще привыкла проводить вечера в одиночестве в своей лимонной комнате. И сейчас, приняв душ и надев ночную сорочку, Миа легла в постель, с ужасом думая о предстоящих завтра похоронах. В памяти всплыли картины с похорон родителей – и, как бы она ни старалась задвинуть эти воспоминания подальше вглубь сознания, при мысли о том, что она поедет одна за похоронным катафалком, начинала кружиться голова. Неплохо бы было выпить горячего чаю, но, пока Данте не ушел, о том, чтобы спуститься, не может быть и речи. А как бы ей ни хотелось, чтобы он ушел, она боялась оставаться ночью одна – с того самого момента, как Рафаэль покинул ее. Она, чопорная леди Миа, боялась привидений. Конечно, Сильвия с мужем жили в коттедже неподалеку, и им можно было позвонить, но Миа никогда не побеспокоила бы их по столь глупой причине. Однако решила, что сегодня ее последняя ночь в этом поместье – она просто не сможет здесь жить, зная, что Рафаэль похоронен на этой земле. Чемоданы ее были упакованы, и завтра после прочтения завещания Миа собиралась уехать навсегда. К тому же семья Романо так хочет этого.

Так она и лежала, тщетно стараясь читать, однако мысли улетали далеко от книги; наконец, услышав, как пришел Стефано, чтобы забрать Данте на ночную службу, отложила книгу. Вот закрылась парадная дверь, послышался звук колес, отъезжающих по гравию, и только тогда Миа надела пеньюар и вышла из комнаты и направилась вниз, включая свет повсюду на своем пути и шарахаясь от каждой тени. Открыв дверь кухни, она обнаружила Данте, сидящего в абсолютной тишине и держащего в руках бокал бренди.

– О! – воскликнула Миа, судорожно запахнув пеньюар. – Я думала, вы уехали.

– Нет, я решил не являться на службу, – ответил Данте, удивляясь тому, что пытается объясниться, – никогда и ни с кем он этого не делал. – Я только что сказал Стефано, что уже видел отца в день его смерти – не хочу повторять этот скорбный опыт.

Миа кивнула. Она вообще не могла понять, каково это – провести у открытого гроба всю ночь.

– Я хотела что-нибудь выпить. Вы хотите?

Данте покачал головой, но, вспомнив, что им предстоит провести завтра весь день в обществе друг друга, ответил более вежливо:

– Нет, спасибо. Я намеревался отправиться в отель. А кстати, завтра ожидается небольшая перемена в планах. Стефано настоял, что Элоа должна прийти на похороны.

– Разумеется, – отозвалась Миа, но осеклась, заметив явное неодобрение на лице Данте. – Что, вы ее недолюбливаете?

– Какое, к черту, это имеет значение?! Дело в том, что отец хотел бы видеть своих детей, а не всяких проходимцев.

– Вряд ли ее можно так назвать, – заметила Миа. – Они со Стефано помолвлены.

– Будем надеяться, что Роберто составит надежный брачный контракт.

– Вам не приходило в голову, что они любят друг друга?

– Если так, я им не завидую: любовь приносит одни лишь проблемы.

– Вы чересчур циничны.

– И это говорит молодая вдова накануне похорон мужа!

Миа хотелось бросить ему какое-нибудь ругательство, но она лишь отвернулась и промолчала. Данте, наблюдая, как она готовит чай, заметил, что руки ее дрожат, это его удивило. Впрочем, как и тот факт, что она не обращается за помощью к прислуге. Если он и представлял себе, как Миа пьет чай, то перед взором его вставала картина: вот она сидит в постели и звонит в колокольчик. Прежде чем его воображение развернуло перед ним малейшие детали, включая то, во что она одета, он одернул себя. Он не мог не обратить внимание на то, что Миа явилась на кухню в пеньюаре, под которым угадывались женственные очертания ее фигурки. Данте обнаружил, что ему труднее сдерживать подобные мысли – с момента смерти отца собственноручно наложенные правила начали давать сбой.

Данте бросил взгляд в окно – но такая темень стояла за ним, что стекло было словно зеркало, и в нем он внезапно поймал взгляд Миа.

– Данте, я не хочу ехать во главе процессии, – обратилась она к нему.

– Смелое заявление, – ответил он. – Вы его вдова!

– Но я не хочу ехать в одиночестве.

– Тогда где же ваши родные и друзья? – начал было Данте, но тут же остановился, вспомнив то немногое, что рассказывал ему отец: отец и мать Миа погибли. Не желая, однако, поддаваться чувству вины, он продолжал: – Вы же настаиваете на том, что ваш брак был настоящим, – почему же рядом нет никого, кто мог бы вас поддержать? Или, может, они устали от ваших игр? У вас есть брат, – заметил он, – но его не было на свадьбе, и его нет сейчас, а я помню, в прошлом году вы уезжали на его свадьбу. Может быть, вы переживаете о том, что, будь он здесь, ваша ложь будет раскрыта?

Миа промолчала. Данте встал, по-видимому собираясь уйти, но задержался.

– Это не наказание, это любезность, что семья Гамильтон будет ехать во главе процессии. Не моя вина, что с вами рядом никого не будет в такой момент.

Тут Миа отвернулась от стекла, в которое до этого момента смотрела, и встретила взгляд Данте в упор.

– Вы надеетесь, что местные жители закидают меня тухлыми фруктами? – спросила она.

В ее глубоких синих глазах появились слезы – это было первой эмоцией, что Данте увидел за сегодня, даже скорее с момента их встречи, – и это его тронуло. Однако он не желал поддаваться жалости – тем более что все более выраженным становилось желание шагнуть ей навстречу и заключить в объятия. Чувствуя, что слабость нарастает, он бросил язвительно:

– На что вы надеялись, Миа, что мы войдем в церковь вместе, как одна семья? Не смешите меня. – Помолчав, он добавил: – Берите свой чай и уходите.

Однако тут же понял, что перегнул – в конце концов, он не мог распоряжаться ею.

– Прошу прощения, делайте что хотите, уйду я.

– Все хорошо, я сейчас поднимусь к себе, – произнесла Миа, забирая поднос с чаем.

– Мы выезжаем завтра в одиннадцать, – сказал Данте.

– Да.

Повернувшись, Миа натянуто улыбнулась, встретившись с ним глазами, – и на миг между ними вновь промелькнуло что-то, напоминающее тот взгляд за столом. Губы Данте, обычно пухлые и яркие – единственное пятно цвета в его лице, – побелели, а щека непроизвольно дернулась. Конечно, от презрения, подумала было Миа, но что-то подсказывало ей, что причина была в другом. Внезапно она вспомнила, что под платьем на ней нет ничего – грудь, казалось, вот-вот вырвется из декольте, и все тело буквально наливается желанием. Это было так необычно – словно двери тюрьмы, куда она однажды сама себя загнала, медленно открываются все шире.

– Доброй ночи, – выдавила она и побежала вверх по лестнице, едва не уронив поднос. Дыхание она перевела лишь у себя в комнате за закрытой дверью.

Позабыв про чай, Миа упала на кровать, все еще тяжело дыша. Подумать только, она, известная своей выдержкой, всегда холодная и чопорная – буквально сгорает от желания, неизведанного прежде, до встречи с Данте. Как долго она считала себя какой-то неправильной из-за отсутствия интереса к сексу. Даже будучи подростком, слушала разговоры своих одноклассниц, их сплетни про мальчишек и изумлялась. Неловкие попытки матери рассказать о некоторых фактах своей жизни вызывали у нее отвращение. Для себя она решила, что отношения и все, что с ними связано, – не для нее. Странным образом она не могла найти причины для подобных ощущений – казалось, она просто не способна влюбиться. Пытаясь разжечь в себе страстность, Миа сходила пару раз на свидания, но обнаружила, что не может вынести даже поцелуев – и помыслить не в силах ни о чем другом. Брак с Рафаэлем, с одной стороны, стал возможностью оправиться от семейной драмы, а с другой – подарил шанс временно позабыть о проблеме, которую в другом случае необходимо было бы решать. Ведь они с мужем договорились о том, что в их браке не будет интимных отношений.

Однако не успели они заключить брачный договор, как Миа обнаружила, что все же способна на сильные чувства – хоть огонек этот и тлел глубоко в ее душе. Прошло всего несколько дней с того момента, как она начала изображать секретаря Рафаэля – и тщательно сгенерированные ими же самими сплетни едва начали расходиться, как в офисе появился Данте Романо. Стоило Миа увидеть его всего лишь на миг – и она поняла, чего до сих пор избегала и не понимала. Его темные глаза гипнотизировали, а от низкого глуховатого голоса где-то внизу живота пробегали мурашки. Даже аромат его парфюма запомнился Миа, и теперь его она ассоциировала исключительно с Данте. Услышав тогда от него вопрос о том, кто она, Миа вздрогнула и застыла, чувствуя, как разгоряченное лицо ее заливает румянец. Тогда она впервые пожалела о том соглашении, что они заключили с Рафаэлем и на которое согласилась Анджела. Пожалела и даже подумала, не отказаться ли ей от замужества, но это было уже невозможно, ведь выплаченный аванс она успела потратить.