Текст книги "История Османской империи. Видение Османа"

Взятие в 1585 году бывшей столицы Сафавидов Тебриза открыло новую фазу в войне с Ираном. Уверенность турок в своих силах была настолько велика, что османские политики в течение некоторого времени всерьез рассматривали предложение хана узбеков, владения которого, Трансоксиана, лежали к северо-востоку от Ирана, за рекой Оке. Он предлагал двинуть свои армии на север и отвоевать у Московии Астрахань. Еще один фронт против Ирана открылся на юге, когда в наступление перешел новый губернатор Багдада Сигалазаде Синан-паша (потомок генуэзского семейства Сикала, еще ребенком взятый в плен на море и обращенный в ислам). Он захватил часть юго-западного Ирана и создал там две новые провинции.

После кончины шаха Тахмаспа, в Иране начались беспорядки, которые были пресечены в 1587 году благодаря решительным действиям его внука, в том же году вступившего на престол. На протяжении всего своего долгого царствования, шах Аббас пытался создать себе репутацию правителя, олицетворяющего блеск и величие династии Сафавидов, но в 1588 и 1589 годах он оказался в тяжелом положении. Форсировав Оке, узбеки напали на Иран и захватили Герат, Мешхед и Нишапур. Шах Аббас попытался заключить с турками мир, условия которого заставили его признать статус-кво. Этот мир обошелся Сафавидам слишком дорого, поскольку теперь турки владели значительной частью Кавказа и Курдистана, хотя и им это досталось весьма недешево. Для турок это был самый большой успех, которого они добились в борьбе с Сафавидами со времени правления Селима I, когда в 1514 году они одержали победу при Чалдыране. Согласно условиям мирного договора, граница передвинулась дальше на восток и на север, чем это было раньше, и казалось, что вековое соперничество между Османской империей и державой Сафавидов подошло к концу.

Между тем Московия, которая однажды уже имела свой опорный пункт на Кавказе, стремительно продолжала свою экспансию: это как никогда прежде самонадеянное государство приступило к колонизации региона, настаивая на том, чтобы местные вожди, будь то христиане, как в случае с грузинами, или мусульмане, приносили клятву верности царю. Тем, кто отказывался, угрожали вводом войск. О крайней напряженности ситуации свидетельствует полное драматизма послание султану, отправленное правителем Дагестана в 1589 году:

…города, которые вы отобрали у Персии… не смогут сами себя защитить; а русские объединятся с персидским шахом и грузинским царем, а потом они пойдут отсюда на Стамбул, а французский и испанский короли [пойдут] с другой стороны, и сами вы не переживете этого в Стамбуле, а будете захвачены в плен, и мусульмане станут христианами, а наша вера на этом закончится, если вы не вступитесь.

Похоже, что эта мольба так и осталась не услышанной, но угроза вторжения на Кавказ Московии, которой правил Иван IV, означала, что турки не могут относиться к этому региону с пренебрежением: как это было в самом начале века с юго-восточной Малой Азией, Кавказ оказался в сфере стратегических интересов трех граничивших с ним держав.

В условиях эйфории, вызванной успехами на восточной границе, лишь немногие в Османской империи были против возобновления конфликта с Габсбургами на сухопутных рубежах в Европе. Хотя формально, был в силе мирный договор, заключенный еще в 1568 году (и продленный в 1574 и 1583 годах), на отдельных участках протяженной хорватско-боснийской границы по-прежнему имели место ограниченные военные действия и стычки. Австрийские власти неоднократно выражали протесты по поводу набегов, которые совершали размещенные в этом регионе османские войска, и реорганизовали оборону границы, чтобы защитить своих подданных, но, будучи заинтересованными в сохранении мира, каждый год аккуратно платили дань или преподносили дары (в зависимости от того, как на это посмотреть), что было условием договора 1568 года. Это делалось для того, чтобы не дать туркам законного повода начать войну. За годы, прошедшие с момента их последнего столкновения, и австрийцы и турки пришли к пониманию того, что нет никакой надежды на то, что можно одержать решающую победу.

В 1591 году губернатор Боснии Хасан-паша взял несколько фортов на западном (хорватском) участке границы (эта, на первый взгляд, независимая акция, вероятно, была предпринята при поддержке Стамбула), а на реке Кульпа, возле Петриньи был построен новый турецкий форт. Габсбурги, которые прекрасно знали о запущенном состоянии обороны своих границ, сочли это враждебным актом, но попытались с помощью дипломатии избежать дальнейшего обострения ситуации. В 1593 году Хасан-паша, форсировав реку Кульпа, взял в осаду форт Сисак. Тот, кто владел Сисаком, держал под контролем проходившие по берегам Савы дороги, которые вели к Загребу и далее, в Австрию. Спешно собранные для оказания поддержки гарнизону форта, австрийские силы наголову разгромили нарушителей границы, многие из которых были убиты, в том числе и сам Хасан-паша.

Это было тем поводом начать полномасштабную военную кампанию, который уже давно пытался найти снова ставший великим визирем Коджа Синан-паша. В июле 1593 года он во главе армии выступил в поход на запад. Стремительность, с которой турки сумели отреагировать на неудачную осаду Сисака, свидетельствует о том, что военная машина Османской империи без промедления перестроилась после недавних войн с Ираном, подобно тому, как это было с османским флотом, быстро восполнившим потери, понесенные при Лепанто. Предстоящее масштабное наступление в Центральной Европе заставило отложить решение всех остальных проблем, включая военно-морскую кампанию против Испании, которую призывали начать протестантские державы и подготовка к которой в 1590–1591 годах уже велась. По всей вероятности, османское правительство без особых сожалений отказалось от этой, морской кампании, поскольку стратегические цели в западном Средиземноморье уже были достигнуты и уход империи из этого региона, символом которого стало заключенное в 1580 году перемирие с Испанией, впоследствии возобновился. Во всяком случае, и венецианскому послу и самому Коджа Синану было понятно, что по причине имевшего место в последние годы пренебрежительного отношения к флоту он не будет готов к очередной серии морских столкновений в удаленных от Османской империи районах Средиземного моря. Коджа Синан-паша считал, что, в отличие от военных действий на море, войну на суше можно начать гораздо быстрее: «Кампанию на суше можно начать, просто отдав команду: все садятся на лошадей и выступают в поход. Военно-морская экспедиция это совсем другое… какими бы ни были материальные вложения и усилия людей, ее можно начать только через семь или восемь месяцев». Таким образом, война в Центральной Европе, начатая в 1593 году со столь легкомысленной поспешностью, продолжалась вплоть до 1606 года. Ни одна из воюющих сторон не добилась сколько-нибудь заметного выигрыша, тогда как издержки обеих, как в финансовом исчислении, так и в смысле ущерба, нанесенного структуре государства, были огромными.

В конце XVI столетия методы ведения военных действий менялись, причем как на Востоке, так и на Западе. В прежние времена, и особенно в Иране, способность противника уклоняться от генерального сражения, рассредоточившись в сельской местности, часто не позволяла османским войскам добиться решающей победы, но теперь кампании на этом фронте свидетельствовали о том, что нормой стал более статический стиль ведения боевых действий, включавший в себя длительные осады крепостей, которые нужно было взять, если надлежало захватить какую-либо территорию. После перемирия 1568 года на австрийско-османской границе сами австрийцы и их сторонники укрывались за линией опорных пунктов, предназначенных для защиты внутренних районов от вторжений противника. Такие же опорные пункты имелись и у их оппонентов на османской стороне границы. На центральном участке фронта с австрийской стороны стояли крепости Надьканижа, Дьер (Рааб), Комаром, Нове Замки (Нойхаузель) и Эгер. С османской стороны напротив них стояли Сигетвар, Секешфехервар (Штулвайсенберг), Буда и Эстергом, а вторая линия крепостей протянулась дугой от Белграда до Тимишоары.

Приобретения и потери Османской империи, империи Габсбургов, а также венгров за тринадцать лет этой войны ясно свидетельствуют о том, что она была изнурительной и безрезультатной. Первые два года закончились ничем. В самом начале 1595 года умер султан Мурад III и на трон без каких-либо помех взошел его двадцатидевятилетний сын. Мехмед III унаследовал государство, находившееся в полном расстройстве. Стало очевидно, что возникла крайняя необходимость в принятии новой стратегии, с помощью которой можно было бы поднять престиж и султана и империи. На совещании, проведенном великим визирем Коджа Синан-пашой, было решено, что новый, еще неопытный султан, должен встать во главе своей армии, что совершенно не соответствовало практике, принятой его недавними предшественниками на троне, поскольку с 1566 года, когда Сулейман возглавил свою армию в походе, который стал для него последним, ни один султан ничего подобного не делал. Коджа Синан умер в апреле 1596 года. В июне армия Османской империи выступила в поход, чтобы соединиться с войсками, которые удерживали линию пограничных крепостей. Целью был захват крепости Эгер, находившейся между Австрией и Трансильванией, которая вместе с Молдавией и Валахией пыталась найти защиту у Габсбургов. 25 октября, после того, как Эгер пал, усиленная татарскими подкреплениями османская армия столкнулась возле равнины Мезе-Керестеш с трансильванцами и основными соединениями австрийской армии. Последовало сражение, в ходе которого единственный раз за всю войну имело место тесное боевое соприкосновение сторон. Из этого сражения турки вышли победителями. Сначала казалось, что они его проиграли, и только яростная атака на австрийские войска, уже занимавшиеся разграблением турецкого лагеря, спасла положение. Султан, которого не слишком привлекала роль главнокомандующего, предложил своему великому визирю Дамаду Ибрагим-паше занять этот пост, объяснив это тем, что ему самому надо возвращаться в Стамбул, причем великого визиря пришлось подгонять, чтобы он побыстрее занял пост главнокомандующего. Английский посол при османском дворе, сэр Эдвард Бартон, был взят Мехмедом в этот поход, чтобы сопровождать австрийского посла и обеспечить безопасную доставку самого посла и его свиты на австрийскую территорию. Вот как секретарь Бартона, Томас Гловер, описывал атмосферу, царившую после стычки, которая для османских войск закончилась весьма плачевно:

На этот раз я возвращаюсь в свет с мыслями о том, в каком страхе пребывал Великий Властелин, видя, как бежит вся его армия; хотя его и ободряли некоторые из его высших офицеров, добившихся того, что имперская армия двинулась на христиан; некоторые говорят, что он сам выпустил из своего лука три стрелы и сразил трех христиан.

В последующие годы обсуждалась возможность ведения мирных переговоров, но пограничные крепости продолжали переходить из рук в руки. Валахия вновь предпочла быть вассалом Османской империи. В 1600 году турки прорвали оборонительную линию Габсбургов на ее южном участке и захватили стратегически важную крепость Надьканижа. Над Веной вновь нависла угроза осады, и уже в следующем году Габсбурги попытались вернуть Надьканижу, но не смогли этого сделать. Пешт был взят турками, но потом, в лихолетье завершающего этапа войны, снова отошел к австрийцам, а Трансильвания вновь перешла на сторону Османской империи. В 1605 году, который стал последним годом той войны, Эстергом (взятый австрийцами в 1595 году) снова заняли османские войска. К этому времени все основные участники этой войны уже истощили свои ресурсы и страстно желали мира. В следующем году он был заключен, но на этот раз не в Стамбуле, а в пограничной деревне Зитваторок, что само по себе являлось уступкой султана, предшественники которого привыкли диктовать условия мира своим побежденным врагам. Помимо множества других положений договор закреплял за каждой из сторон те территории, которые она в тот момент удерживала, что давало Османской империи весьма скудный выигрыш в виде всего двух новых крепостей, Эгера и Надька-нижи. Что касается императора Рудольфа, то он получал более долгосрочную выгоду, которая заключалась в том, что впредь с ним и с его преемниками султан должен был обращаться как с равными. «Дань», которую император платил султану, отменялась после выплаты разовой суммы в 200 000 флоринов.

Политика Габсбургов, направленная на борьбу с Реформацией, лишила их военной поддержки протестантских государств, которые были их протенциальными союзниками. Что касается Османской империи, то ей с 1603 года пришлось воевать на двух фронтах, поскольку шах Ирана Аббас пытался вернуть себе территории, потерянные по договору 1590 года. Кроме того, разнообразные внутренние проблемы, которые накапливались начиная с 80-х годов, теперь достигли критической точки. В 1599 году была предпринята первая из целой серии военных кампаний, направленных на подавление весьма опасных беспорядков в Малой Азии. Впрочем, и во многих других районах империи было неспокойно. В 1603 году умер султан Мехмед III, преемником которого стал его тринадцатилетний сын Ахмед. Казалось, что вступление на престол нового султана мало что изменит.

Последняя четверть XVI века оказалась трудным временем как для европейских государств, так и для Османской империи. Военные действия, в которых все они часто принимали участие, ложились тяжелым бременем на бюджет, и каждое государство искало свой способ облегчить чрезмерную финансовую нагрузку. Экономики Испании, Франции, Англии и Австрии подверглись перенапряжению и были серьезно подорваны. Ежегодные расходы превышали доходы, и чтобы справиться с кризисом, надо было найти новые способы пополнения ресурсов, что не могло не привести к росту общественной и политической напряженности. Османская империя не могла надеяться на то, что ей удастся этого избежать, но в ней события развивались по своему, отличному от других стран сценарию.

До сих пор малопонятны конкретные причины, которые в конце XVI века вызвали крах экономики Османской империи, и еще не выявлена точная последовательность причин и следствий. До XVI века экономику империи и рост ее населения поддерживали доходы, поступавшие из недавно завоеванных провинций, но когда темпы завоеваний замедлились, стало меньше наличных денег, необходимых для того, чтобы смазать колеса этой крайне зависимой от денежной массы экономики. Зимой 1585/86 года, во время Иранской войны, османское правительство в попытке изыскать большее количество наличных денег обесценило серебряный аспер, почти наполовину уменьшив в нем содержание серебра. Когда достоинство монеты определяется количеством серебра (или золота), смешанного со сплавом, подобные меры приводят к крайней финансовой нестабильности.

Экономика Османской империи всегда была открыта для влияний извне. Уже в начале XVI века звонкие монеты, отчеканенные из добытого на американских рудниках золота и серебра, попадали на Восток в ходе коммерческих операций и вытесняли из обращения местные монеты с низким содержанием серебра. В результате обесценивания 1585–1586 годов серьезно пострадали те, кому платили фиксированную зарплату в асперах (например, служащие бюрократического аппарата и военные), поскольку теперь на свои деньги они могли купить только половину тех товаров, которые они покупали прежде. Столь резкое вздутие цен довело недовольство общества до такой степени, что власти уже не могли заставить людей получать жалованье в обесцененных монетах. Поскольку налоги оплачивали главным образом в асперах, доходы казны в реальном исчислении также сократились наполовину. Правительство попыталось сократить разрыв между государственными доходами и государственными расходами с помощью взимания новых налогов с крестьянского населения и расширения системы откупа налогов, при которой отдельное лицо или группа лиц заранее выплачивала государству сумму, эквивалентную сумме доходов от данного налогового участка, а потом сами собирали налоги (с небольшой надбавкой, которая служила им прибылью). Помимо этого, казна произвела заимствования у состоятельных представителей правящего класса. Эти внутренние заимствования представляли собой совершенно отличный от европейской практики подход к проблемам управления финансами. Вплоть до XIX столетия Османская империя не прибегала к иностранным займам[26]26
  Несмотря на то что ислам запрещал ростовщичество, османские кредиторы (по крайней мере на Балканах и в Анатолии) брали проценты будущего султана Мехмеда III закончились кровопролитным столкновением этих двух групп, в результате которого несколько человек погибло, а потом они еще долго не выпускали принца Мехмеда с Ипподрома.


[Закрыть]. Что касается Габсбургов, то здесь все было совсем иначе: быть может, война 1593–1606 годов закончилась бы по-другому, если бы не финансовая поддержка их католических союзников. В 1594 году входившие в состав Священной Римской империи германские княжества пожертвовали на войну с Османской империей больше, чем на все антитурецкие кампании Карла V вместе взятые.

К 1589 году неблагоприятные последствия обесценивания аспера привели к мятежу янычар, похожему на тот, который разразился в 40-е годы пятнадцатого столетия, во время первого царствования Мехмеда II, который тогда пытался манипулировать денежной массой. Янычары, которые заручились поддержкой шейхульислама, обвинили губернатора Румелии и директора казначейства в том, что они выплачивали им жалованье обесцененными монетами. Султан Мурад III пожертвовал этими чиновниками, отдав их мятежникам. Это был первый из множества эпизодов, когда напуганный султан оказался во власти соперничавших группировок, которые его окружали. Судя по всему, ни Селим II, ни Мурад III не разделяли зловещих предчувствий Сулеймана, связанных с приближением исламского тысячелетия. С другой стороны, интеллектуалы того времени рассматривали этот связанный с насилием эпизод как символ крушения сложившейся к тому времени системы власти. Дворцовая кавалерия возложила вину за продолжавшуюся в последние годы столетия финансовую нестабильность на фрейлину матери султана Мехмеда, Эсперанцу Молши, женщину, которая поддерживала связь валиде-султан с внешним миром. В 1600 году она была убита одним из дворцовых кавалеристов. Многие ведущие политики XVII столетия стали козлами отпущения, на которых свалили вину за продолжавшийся в самом сердце государства кризис, и ни один султан не мог позволить себе поссориться с военными. Еще более затрудняло положение дел то, что два главных элитных подразделения султана, янычарская пехота и дворцовая кавалерия, чаще всего оказывали поддержку соперничавшим друг с другом группировкам. В 1582 году расточительные празднования в честь обрезания с займов. Чтобы скрыть это, они использовали различные ухищрения. В конце девятнадцатого столетия, когда империя сильно задолжала европейским державам, она обратилась к правителям этих держав с просьбой о кредитах, и в силу сложившихся обстоятельств османское правительство отказалось от всех претензий на соблюдение этого канонического запрета.

Финансовые затруднения и социальная напряженность, которые были вызваны обесцениванием денег, по времени совпали с тем моментом, когда затраты на войну достигли беспрецедентного уровня, так как методы ведения боевых действий изменились. В эпоху, когда военные действия преимущественно носили оборонительный характер, а основным методом ведения войн стала осада, малоэффективными оказались сформированные в провинциях кавалерийские части, которые финансировались за счет налогов, выплачиваемых производителями сельскохозяйственной продукции взамен обязательства принимать участие в боевых действиях. По мере того как империя расширяла свои границы, кавалеристы из провинций все больше теряли свой боевой дух: не успели они восстановить свои силы после изнурительной войны с Ираном 1578–1590 годов, как их снова задействовали, сначала для участия в боевых действиях на границе с Австрией, а потом снова на иранском фронте. В 1597 году Мустафа-эфенди из Солоник писал, что они уже двадцать лет не видели мирной жизни. В новых условиях ведения войны пехота (которая в османской армии преимущественно состояла из вооруженных мушкетами янычар) оказалась более полезной, чем кавалерия, и поэтому ее численность увеличивалась. Если в 1527 году она насчитывала почти 8000 человек, то к 1574 году (когда умер султан Селим II) ее численность возросла до 13 500 человек, а к 1609 году составляла почти 40 000. Как и другим государственным служащим, получавшим твердые оклады (численность которых также неуклонно возрастала), им приходилось платить наличными и, чтобы не доводить дело до беды, платить надо было своевременно.

Правительство оказалось в затруднительном положении. Стремительный рост численности получавших жалованье войск не мог продолжаться до бесконечности, и правительство стало искать другие источники живой силы. Решением, которое оказалось привлекательным по причине своей дешевизны, стал призыв в армию крестьян (главными требованиями к призывникам были: мусульманское вероисповедание и умение обращаться с мушкетом), продолжительность службы которых зависела от продолжительности войны, после окончания которой их должны были демобилизовать. Это нововведение публично опровергло домыслы, согласно которым крестьяне лишены права служить в боевых частях армии и что они используются только для решения различных вспомогательных задач в районах расположения элитных боевых частей султана и провинциальной кавалерии. Однако вскоре стало ясно, что даже если до призыва эти крестьяне и не были смутьянами, то уже были недовольны чрезмерными налогами и своей неспособностью сводить концы с концами, а после демобилизации они становились главными подрывными элементами. Они сохраняли свое оружие и не возвращались к прежнему роду занятий. Преданность этих людей мог купить любой, кто мог им за нее заплатить, будь то главарь бандитской шайки или честолюбивый государственный чиновник. В эпоху, когда средства коммуникаций находились в зачаточном состоянии, местные связи, как правило, оказывались более прочными, чем преданность центральному правительству и его чиновникам в далеком Стамбуле, а те тяготы, которые испытывали местные жители, удовлетворяя требования центрального правительства по уплате налогов и призыву в армию, едва ли вызывали у них бо́льшую радость, чем затруднения, связанные с так называемыми бунтовщиками, бок о бок с которыми они жили. Призыв в армию крестьян главным образом производился в Малой Азии, и именно Анатолия испытала на себе самые ужасные последствия этого призыва, которыми стали бандитизм и открытый бунт. Обнаружив, что провинциальная кавалерия не соответствует новым методам ведения войны, и, как всегда, пытаясь изыскать недостающие денежные средства, правительство приказало многим кавалерийским подразделениям вместо участия в боевых действиях платить налог. Это стало причиной того, что и они приняли участие в беспорядках.

На протяжении первых столетий своего существования Османское государство множество раз могло лишиться своей власти, угрозу которой представляли и сопротивление малоазиатских княжеств территориальному контролю империи, и борьба османских принцев за престолонаследие, и мятежи сторонников секты кызылбашей, направленные против официально принятого ортодоксального суннизма, и слишком откровенные оценки священнослужителей и проповедников, и мятежи расквартированных в Стамбуле элитных воинских частей, добивавшихся смены монарха. Первые годы второго тысячелетия по исламскому календарю были отмечены глубоким кризисом, поскольку недовольство османской властью наблюдалось во всех уголках империи.

В то самое время, когда османская армия сражалась и на востоке и на западе, члены курдского рода Канбулад, являвшиеся потомственными правителями северной Сирии, воспользовались случаем заявить о своей независимости. Чтобы объявить о своем суверенитете, Канбуладоглы Али-паша, который в 1606 году был назначен османским губернатором Алеппо, добился того, что на пятничной молитве стали упоминать его имя. Помимо этого, он, вероятно, стал чеканить и собственную монету. Канбуладоглы Али пользовался поддержкой антиправительственных мятежников в Малой Азии и, кроме того, ему оказывал содействие герцог Тосканский, Фердинанд I, оценивший коммерческое значение Алеппо как перевалочного пункта для иранского шелка и других товаров, которые пользовались спросом на европейских рынках, и надеявшийся вместе с Канбуладоглы Али извлечь пользу из удачно сложившихся обстоятельств. В 1607 году против Канбуладоглы Али была направлена большая армия во главе с великим визирем Куйюку («Копатель колодцев») Мурад-пашой. Пренебрегая протестами Канбуладоглы Али, заявлявшего о том, что он является верным слугой султана, Куйюку Мурад продолжал двигаться на юг, чтобы встретиться с мятежным губернатором в решающей битве. Канбуладоглы Али сумел спасти себе жизнь и впоследствии получил помилование и был назначен губернатором отдаленной венгерской провинции Темешвар. И все-таки Куйюку Мурад-паша сумел совершить свою месть. В 1610 году он казнил Канбуладоглы Али в Белграде.

Бывший союзник Канбуладоглы Али, вождь друзов Факр аль-Дин Маан контролировал большую часть района, включавшего в себя территории современного Ливана и северного Израиля, и был столь же честолюбив. В 1608 году Факр аль-Дин заключил договор с герцогом Тосканским, а в 1611 году преемник Куйюку Мурада на посту великого визиря, Насух-паша, собрал армию, чтобы сдержать его растущую мощь. В 1613 году Факр аль-Дин бежал в Тоскану, но через пять лет вернулся. К этому времени его брат Юунус уже достиг договоренности со своими османскими хозяевами. Вплоть до своей казни в 1635 году Факр аль-Дин с пренебрежением относился к центральному правительству в Стамбуле и расширял подконтрольные ему территории.

Центральному правительству Османской империи пришлось иметь дело и со многими менее крупными мятежами, направленными на подрыв его власти. Часто местом волнений становился Египет: после того, как 1589 году вспыхнул бунт недовольных губернатором Кара Ювейс-пашой, в 1598 году было совершено нападение на тогдашнего губернатора Египта, Шерифа Мехмед-пашу; в 1601 году войска ворвались в зал заседаний губернаторского совета и убили нескольких чиновников. В 1604 году был убит Хаки Ибрагим-паша, ставший первым губернатором Египта, закончившим свои дни таким образом. Стамбулу пришлось направить в провинцию третьего визиря, Хадима («Евнуха») Мехмед-пашу, который и положил конец имевшим место в те годы волнениям военных. За это он получил прозвище «Молот, сокрушивший войска». В европейских провинциях голод стал поводом для убийства губернатора Вуды, совершенного в 1590 году, а в Северной Африке мятежами были охвачены Триполи и Тунис: если бы в 1592 году египетские войска не были направлены в Триполи, чтобы восстановить там порядок, Османская империя лишилась бы этой провинции, а губернатор Туниса был убит толпой, собравшейся вокруг человека, объявившего себя Махди.

Но все эти события, хотя и вызывали тревогу у центральной власти в момент, когда финансовые и людские ресурсы оказались до предела распылены, не шли ни в какое сравнение с теми мятежами, которые в те годы сотрясали Малую Азию. Известные как мятежи джелали, они были так названы по имени шейха Джелаля, который, как мы уже видели, в начале XVI века возглавил один мятеж. В официальных документах есть яркие описания одного из набегов мятежников джелали:

…несколько сотен всадников и мушкетеров в том числе [перечислены двадцать четыре имени] как бандиты вторглись в провинцию, отняли добро у бедняков, сожгли их дома, убили более 200 мужчин, увезли с собой мальчиков и девушек-девственниц, украли более 50 000 овец, коз, лошадей и здоровых верблюдов и забрали запасы ячменя, пшеницы, масла, меда и других ценных продуктов: тогда они захватили более 300 мужчин и пытали их днем и ночью.

В XVI веке государство Сафавидов утратило тот древний воинственный пыл, которым оно отличалось в годы правления шаха Исмаила. При шахе Аббасе с Османской империей было достигнуто временное соглашение. Когда религиозное соперничество с Сафавидами пошло на убыль, те, кто был недоволен жизнью в охваченном кризисом Османском государстве, стали бунтовать против властей, выдвигая совсем иные требования и не обременяя себя религиозной риторикой. Хотя термин джелали первоначально употреблялся применительно к движению протеста, инспирированному религиозными взглядами, в XVI веке османские чиновники стали применять его для обозначения самого широкого круга бунтовщиков, называя так даже тех недовольных, у кого не было никакой религиозной мотивации. По мнению одного современного историка, «похоже, что характерной особенностью высказываний смутьянов как до, так и во время мятежей джелали был не призыв к высшим ценностям общества, а скорее дерзкое и циничное презрение к ним», а сегодня ученые пытаются рассматривать мятежи джелали, имевшие место на рубеже XVI–XVII столетий, как нерелигиозные восстания недовольных, принадлежавших ко многим слоям населения: бандитов, учащихся духовных училищ, губернаторов провинций, демобилизованных солдат, дезертиров, безземельных крестьян. Но если это так, то в отличие от многих более ранних оппозиционных движений Малой Азии целью мятежей джелали не были изменения в сфере религии. Но тот факт, что в балканских провинциях империи не было подобных восстаний, свидетельствует по меньшей мере о том, что мятежи джелали представляли собой нечто большее, чем просто вооруженные восстания, никак не связанные с историей более ранней религиозной и политической оппозиции в Малой Азии.

Проблемы, связанные с религией, разумеется, никуда не исчезли: отдельных людей по-прежнему обвиняли в ереси, а сочувствие к секте кызылбашей предполагало, что обвиняемый является шиитом и обязан хранить верность шаху, а не султану. В 1578 году, перед тем как разразилась война с Ираном, губернатор провинции Багдад (где было много сочувствующих Сафавидам) сообщил о том, что в провинции «не счесть еретиков и язычников», что вызвало волну преследований членов секты кызылбашей. Правительство опасалось активности «пятой колонны» в регионе с преимущественно шиитским населением. В том же 1578 году имело место единственное во второй половине XVI века серьезное восстание кызылбашей, когда среди туркменов юго-восточной Малой Азии появился человек, объявивший себя шахом Исмаилом.

Среди первых мятежников «новой волны», привлекших внимание османских властей, был некий Кара-Языджи («Черный писец») Абдулхалим, который попеременно использовался и в государственных силовых структурах, и в свите помощника губернатора одной из провинций. Лишившись работы, когда его хозяина сместили с должности, он вступил в шайку бывших ополченцев и вскоре стал их главарем, а его имя упоминалось в связи с целой серией опасных беспорядков, которые имели место в различных частях Малой Азии как раз в тот момент, когда большинство военных находилось на войне в Венгрии. Эти беспорядки заставили многих людей (и христиан и мусульман) бежать в Стамбул. Кара-Языджи давал распоряжения и делал назначения так, словно он был султаном. Одного из своих сторонников он назначил своим великим визирем и так организовал свои вооруженные силы, словно они были войсками Османского государства. Как и другие вожаки, пытавшиеся улучшить свое положение в обществе, он объявил себя потомком шахов и утверждал, что пророк Мухаммед явился ему во сне и даровал ему право повелевать. Губернатор провинции Караман, которому в 1599 году было приказано подавить мятеж Кара-Языджи, вместо этого присоединился к мятежникам. После этого из Стамбула была направлена армия под командованием Синанпашазаде Мехмед-паши, который был сыном покойного великого визиря, грозного Коджи Синан-паши. Мятежники нашли прибежище в городе Урфа (Эдесса), на юго-востоке Малой Азии. После почти двухмесячной осады Урфы Синанпашазаде Мехмед ее снял, договорившись с Кара-Языджи о выдаче его неудачливого союзника, губернатора Карамана, который был доставлен в Стамбул, где его ожидал мучительный конец. Весной 1600 года Синанпашазаде Мехмед, преследуя Кара-Языджи по всей Малой Азии, подошел к городу Амасья. Похоже, от этого мятежника откупились, назначив его губернатором административного района, входившего в состав провинции, носившей имя этого города.