Текст книги "Разбивая волны"

Глава 10

Понедельник.

Ранний вечер.

Я стояла в прихожей бабушкиного дома и прислушивалась к приглушенным рыданиям Кэсси, которые доносились из ее комнаты наверху. Какое-то время спустя я шагнула к лестнице и взялась за перила, поставив ногу на нижнюю ступеньку. Я знала, что должна попросить у Кэсси прощения, но сначала ей нужно было как следует выплакаться.

И, развернувшись, я направилась в кухню, где бабушка Мэри готовила травяной чай. Она резала и растирала листья, потом отмеряла нужную порцию и высыпала ее в кастрюлю с кипящей водой. Услышав, что я вошла в кухню, бабушка бросила на меня беглый взгляд и снова повернулась к плите, но я успела заметить, что щеки ее блестят. Бабушка плакала.

– Ты очень ее обидела.

Это была скорее констатация факта, а не обвинение, но я все равно ощетинилась:

– Я сделала это не нарочно!

Бабушка снова посмотрела на меня. Ее взгляд скользнул по моим мокрым и грязным джинсам. Испачканные в песке туфли я оставила на крыльце, но мои носки тоже промокли, и я постоянно переступала с ноги на ногу, стараясь согреться. Бабушка заметила, что меня знобит, и покачала головой. Отложив в сторону кухонное полотенце, она посмотрела на меня, и я заметила в ее глазах такую же боль и обиду, какую несколько минут назад видела на лице Кэсси.

Бабушка была эмпатом, поэтому она на самом деле ощущала обиду и боль Кэсси, как свои. Все, что сейчас чувствовала моя дочь, чей приглушенный плач доносился даже сюда, я видела на бабушкином лице и ощущала себя предательницей вдвойне.

Поскорее отвернувшись, я подошла к очагу. Перед ним свернулся на коврике Фрэнки. Приподняв голову, он посмотрел на меня одним глазом, потом потянулся и перекатился на спину, подставляя светлое брюшко теплу огня. Я тоже протянула ладони к камину. Его живое тепло согрело меня очень быстро – во всяком случае, дрожать я перестала.

– Кэсси очень боится за тебя, – сказала бабушка за моей спиной.

– Я тоже, – отозвалась я, потирая плечи. Стекла в окнах вздрогнули под порывом ветра, пламя в очаге запрыгало и потянулось в трубу, и я шагнула вперед, вслед за отступающим теплом.

– Кэсси рассказала тебе о своей подруге Грейс?

– Да, она упоминала, что ее предсказание сбылось. Она очень за нее переживает.

Позади меня скрипнуло кресло. Бабушка села с тяжелым вздохом, потом подобрала с пола корзинку с вязанием. В ее руках ритмично защелкали стальные спицы, и я подумала, что этот звук фоном прошел через все мое детство. Сейчас, наверное, уже невозможно сказать, сколько вечеров мы провели вот так: бабушка вязала для больницы очередное покрывало, а я читала книгу или просто смотрела в огонь и мечтала.

– Час назад мне звонила Джейн Харрисон, это директор школы, в которой учится Кэсс. Она сказала, что Грейс пострадала не так сильно, как предсказывала Кэсси. Она сказала, что моя дочь спасла свою подругу.

Щелк-щелк-щелк. Бабушка за моей спиной продолжала невозмутимо орудовать спицами.

– Я уверена, что Кэсси хочет спасти и меня… – Я сложила руки на груди.

– И что тебе не нравится? По-моему, это вполне естественно.

– Мне не нравится, что она сама может при этом пострадать. Я, конечно, буду предельно осторожна, но если я, как сегодня, все-таки попаду в воду… – Я виноватым движением показала на свои мокрые джинсы. – …И если Кэсси это увидит, она может броситься ко мне на помощь. Тогда она тоже может утонуть.

А именно этого я боялась куда больше, чем собственной предполагаемой смерти.

Бабушка что-то проворчала в ответ, но я так и не поняла, согласилась ли она с моими доводами или нет.

– Ты помнишь самый первый день, когда ты приехала сюда со своими родителями? – спросила она после довольно продолжительного молчания. – Ты была очень робкой и всего боялась…

Еще бы я не боялась. Папа мог запугать кого угодно.

– Я не видела тебя несколько лет, – добавила бабушка. – Наверное, с тех самых пор, когда ты была младенцем и когда твои родители еще любили друг друга.

В ответ я только пожала плечами. Я почти не помнила того времени, когда папа и мама любили друг друга, а в нашей семье царили спокойствие и мир. Правда, они очень хорошо скрывали свои проблемы от окружающих, но бабушка, обладавшая сверхчувственным восприятием, наверняка почувствовала бы неладное. Видимо, именно по этой причине мама пригласила ее в гости только однажды – почти сразу после того, как я появилась на свет. Больше бабушка ни разу к нам в Миннесоту не приезжала, так что первые восемь лет своей жизни я ее совершенно не знала. Да и мама, сколько мне помнится, летала в Калифорнию только накануне дедушкиной смерти, когда бабушка вызвала ее в Пасифик-Гроув, чтобы она попрощалась с отцом.

– Когда вы приехали, твоя мать выглядела болезненной и хрупкой, – продолжала бабушка. – Что касается Брэда… – Она замолчала и некоторое время внимательно смотрела на лежавшее у нее на коленях незаконченное покрывало, словно отсчитывая петли. Наконец спицы в ее руках снова пришли в движение, а взгляд, как и прежде, устремился на пылающий в камине огонь.

– Брэд очень изменился…

– Каждый, кто злоупотребляет спиртным, в конце концов меняется. – Я наконец нашла в себе силы оторваться от живительного тепла и опустилась в свободное кресло рядом с бабушкой. Я тут же протянула к огню ноги в промокших носках. Оконное стекло за моей спиной снова задрожало, словно кто-то плеснул на него водой из ведра.

– Но ты… – Бабушка показала на меня спицей. – Ты была особенной. Я почувствовала это, как только ты переступила порог моего дома. В руках ты держала старого и довольно грязного игрушечного медведя, глаза у тебя были зеленые, как море, и казались большими-пребольшими, а волосы были даже светлее, чем сейчас у Кэсси. Ты была очень похожа на свою мать, Молли. Ты и сейчас на нее похожа, – закончила она грустно.

Я кивнула. Глаза у мамы были ярко-голубыми, как у Кэсси, и я подумала, что благодаря дочери я могу снова видеть ее живой. Для меня это значило очень много, ведь я до сих пор сильно тосковала по матери.

– Пока твои родители устраивались и распаковывали вещи, – добавила бабушка, – мы с тобой сидели вот в этой самой кухне и пили горячий шоколад. У тебя были почти безупречные манеры, но я заметила, что ты все время теребишь ворот своей блузки. Ты, наверное, ее не помнишь, а вот я помню очень хорошо. Ее воротник и рукава были отделаны очень красивыми белыми кружевами, а сама она была розовато-желтого оттенка, какой бывает у персиков, когда они только начинают созревать. Тогда ты сказала, что это твой любимый цвет, а я объяснила тебе почему. Ты помнишь – почему?..

Я покачала головой и села поглубже в кресло, подтянув ноги под себя.

Бабушкины губы изогнулись в легкой улыбке.

– Этот цвет в точности соответствовал цвету твоей ауры. Я так тебе и сказала… – Она закончила ряд и тут же начала новый. – От удивления ты даже рот разинула – примерно вот так… – Бабушка широко открыла рот и высоко подняла брови. – А глаза у тебя стали большими, как чайные блюдца. Или даже как мельничные жернова, – добавила она с усмешкой, вспомнив одну из моих самых любимых сказок. – Потом я спросила, видишь ли ты цвет моей ауры… – Бабушка прогудела себе под нос что-то неодобрительное и снова покачала головой. – Видела бы ты, как в одно мгновение переменилось твое лицо!..

Снаружи продолжал бушевать и неистовствовать ветер, по оконным стеклам сбегали настоящие водопады воды, но бабушка продолжала невозмутимо нанизывать на спицы петлю за петлей, и мне казалось – из ее старых морщинистых рук выходит не вязаное покрывало, а пестрая история моей жизни.

– Именно тогда я поняла, почему я чувствую исходящий от тебя страх. Тебя пугали мои вопросы. Тебя пугали твои способности. Помню, я тогда подумала – как жаль, что Шейла не научила тебя ими управлять.

– Папа ей не разрешал.

Бабушка Мэри поджала губы и тряхнула головой с таким видом, словно никак не могла смириться с прошлым, хотя его все равно нельзя было изменить.

– Да, ты призналась, что он не любит, когда вы обсуждаете, у кого какой цвет…

Я задумалась. То, о чем рассказывала бабушка, произошло так давно, что я уже почти ничего не помнила. Единственное, что отчетливо всплывало в памяти, – это вкус бабушкиного горячего шоколада. Ничего лучше я в жизни не пробовала. И еще – суфле из алтея непривычной прямоугольной формы, которое было очень большим и пышным. Оно тоже показалось мне куда вкуснее, чем магазинное. Много позже я узнала – это потому, что бабушка готовила его только из натуральных компонентов. Я тогда запускала кусочки суфле в кружку с шоколадом и смотрела, как оно то погружается на дно, то снова всплывает на поверхность, и никто меня не ругал за то, что я «порчу продукты».

Именно тогда бабушка снова поразила меня. Наклонившись ко мне, она вдруг шепнула мне на ухо: «В моем доме ты можешь сколько угодно говорить о том, у кого какой цвет. – Потом она приложила палец к губам и добавила: – Только твоему папе совершенно незачем об этом знать. Пусть это будет наш с тобой маленький секрет».

– О'кей, – согласилась я. Бабушка с самого начала сумела завоевать мое доверие. Болтая ногами и потягивая шоколад, я сказала: – У тебя тоже очень красивый цвет. Он желтый, как яичный желток.

– Верно! – обрадовалась бабушка и даже похлопала меня по руке. – Молодчина! Твоя мама говорила мне, что ты – особенная. – Она выделила голосом последнее слово.

Но меня снова одолели сомнения, и я не ответила – только смотрела в кружку, где таял очередной кусочек суфле.

«Я тоже особенная».

Я ткнула суфле ложкой, заставив его нырнуть в шоколад.

– Я не только вижу цвета, но и умею делиться воспоминаниями, – добавила бабушка шепотом. – Хочешь, я кое-что тебе покажу?

Я нерешительно кивнула.

– Дай мне руку. – Бабушка взяла меня за запястье – и в следующее мгновение она уже была у меня в голове. Сначала мне показалось, будто кто-то осторожно поскреб меня ногтем по лбу, потом перед моим мысленным взором, словно видеофильм, замелькали, сменяя друг друга, разные картины. Я увидела маму с младенцем на руках, почувствовала ее любовь к этому младенцу.

Я невольно ахнула и уставилась на бабушку.

– Это я?

– Да, это ты. Такой я видела тебя в последний раз. С тех пор прошло почти восемь лет, ты выросла и приехала ко мне жить, и я этому очень рада. – Она несильно сжала мои пальцы. – А теперь ты покажи мне, что ты умеешь.

Я поспешно выдернула руку из ее теплой ладони.

– То, что я умею, – не такое хорошее, как у тебя!

Бабушка Мэри нахмурилась.

– Это тебе папа сказал?

Прежде чем ответить, я украдкой обернулась посмотреть, нет ли кого в коридоре. О своих способностях я говорить не любила. Я знала: если папа услышит, он рассердится и накажет меня. И маму тоже.

– Не бойся, я никому не скажу.

Я решила быть храброй – такое доверие вызывала у меня бабушка, хотя я видела ее фактически впервые в жизни.

– Я умею заставлять людей делать… всякие вещи.

Бабушка смотрела на меня, в ее глазах зажглись любопытные огоньки, и я поскорее опустила голову, сделав вид, будто страшно заинтересовалась ниткой, которая вылезла из подшитого нижнего края блузки. Я даже попыталась ее оторвать, но едва не поранилась.

– Покажи мне.

Я подняла голову и посмотрела на бабушку.

– Я ничего не скажу твоему папе, обещаю. Мне просто интересно. Покажи мне, что ты умеешь.

Я прикусила губу, и бабушка ласково потрепала меня по руке.

– Я никому не скажу. Это будет еще один наш секрет, – повторила она.

– Честное слово?

Бабушка кивнула, и я слегка выпрямилась. Вдоль моей спины пробежала горячая волна, а нёбо закололи бесчисленные иголочки.

«ВЫЛЕЙ СВОЙ ШОКОЛАД!!!»

Бабушка негромко ахнула и уставилась на свою руку, которая вдруг вцепилась в кружку с остатками шоколада и перевернула ее вверх дном. Горячая жидкость потекла по столу и закапала на пол.

– Ах, нет! – Всплеснув руками, я прижала их к пылающим щекам и вскочила. Я забыла приказать бабушке вылить шоколад в раковину. – Прости меня, пожалуйста! Я сейчас все уберу!

Слезы хлынули из моих глаз. Схватив посудное полотенце, я рухнула на колени и принялась вытирать лужицу на полу.

Бабушка не шевелилась, и я, на мгновение прервав уборку, подняла голову, чтобы взглянуть на нее. Я боялась, что она так и застыла с перевернутой чашкой в руке, но ошиблась. Бабушка… смеялась.

– Ну и ну! – воскликнула она, качая головой. – У тебя просто… просто невероятные способности! Скажи, ты никогда не пробовала их на своем отце?

Я смущенно кивнула.

– Что же ты заставила его делать?

Отвернувшись, я машинально принялась скручивать посудное полотенце жгутом, отчего весь шоколад снова оказался на полу.

Бабушка положила руку мне на плечо.

– Мне ты можешь рассказать. Я же обещала, что это будет наш с тобой секрет! – Коснувшись моего подбородка, она заставила меня повернуться к ней. – Ну что ты заставила его делать?

Я по-прежнему не решалась взглянуть бабушке в глаза.

– Я заставляю его выбрасывать пиво, но… Я делаю это, только когда очень на него сержусь.

Бабушка со свистом втянула воздух.

– А он?..

Я пошевелилась, принимая более удобное положение.

– А он на меня сердится, потому что знает – это я его заставила. Он не хочет выливать пиво в туалет, но все равно выливает – и ругает меня на чем свет стоит… И еще он говорит, что я обхожусь ему слишком дорого.

Я думала – бабушка снова рассмеется, но она неожиданно нахмурилась.

– А что бывает, когда твой отец… когда он напивается пьяным?

Я снова опустила голову и принялась вертеть в руках изгвазданное полотенце.

– Тогда он кричит на маму и… и иногда даже бьет. От этого мама бывает грустная.

Еще один удар ветра, от которого зазвенели стекла, заставил меня вернуться в настоящее. Оглянувшись на бабушку, я увидела, что она перестала вязать и смотрит в окно, за которым не было видно даже сада на заднем дворе – ничего, кроме серой пелены дождя.

– Зачем мы вообще об этом говорим? – сердито спросила я. Бабушкины вопросы разбудили воспоминания, которые поднялись во мне, словно муть со дна колодца.

Бабушка Мэри остро взглянула на меня.

– Вы с Кэсси очень похожи. С того самого момента, когда ты впервые перешагнула порог этого дома, и вплоть до того дня, когда ты потеряла родителей, ты больше всего на свете хотела спасти свою маму от отца. Тебя ничто не могло остановить. Неужели ты думаешь, что твоя дочь будет вести себя иначе?

– Нет, я так не думаю, но…

Новый шквал был таким сильным, что дом как будто вздохнул. По коридору пронесся сквозняк, пламя в камине взметнулось, а ветви деревьев загремели по жестяным сливам. Фрэнки, напуганный шумом, вскочил и, прижав уши, вздыбил шерсть и зашипел.

Бабушка бросила на окно еще один взгляд, словно сомневаясь в его прочности.

– Этот шторм не последний, – сказала она. – Будут еще грозы.

Я вздрогнула – не столько от прикосновения к телу влажной одежды, сколько от воспоминаний, разбуженных бабушкиным рассказом.

– Знаешь, что я думаю, Молли? – спросила она, возвращаясь к вязанию. – Я думаю, как раз сейчас Кэсси очень нужна ее мама.

– Сейчас поднимусь. Я просто хотела дать ей время успокоиться.

– Я не это имею в виду. Покажи Кэсси, что ты умеешь. Поговори с ней без слов – тогда она не будет чувствовать себя так одиноко.

Пока бабушка говорила, легкий холодок, который я ощутила несколько секунд назад, превратился в лютый мороз, в одно мгновение превративший меня в ледяную статую. Из последних сил я вцепилась в подлокотники кресла, впившись ногтями в мягкую обивку. До этого момента я удерживала свои способности надежно запертыми в дальних уголках мозга. Именно это я имела в виду, когда хотела, чтобы бабушка научила Кэсси контролировать свои таланты. Не управлять ими, а именно сдерживать, скрывать, не давать им вырываться наружу. Я сама пыталась этого добиться, но, по-видимому, моих сил оказалось недостаточно, а может, приемы, которые я сама для себя изобрела, для Кэсси просто не годились. Вместе с тем я отчетливо понимала: если сейчас я открою свой разум и продемонстрирую дочери свои способности, пусть и несколько заржавевшие от долгого неупотребления, результаты могут быть катастрофическими. Нет, я не должна так рисковать!

– Кэсси нужна не я. Моя мама смогла бы, а я… В конце концов, Кэсси больше похожа на нее.

Бабушкин взгляд метнулся куда-то в сторону, потом снова опустился. Отложив вязание, она выпрямилась, словно чего-то ждала.

Наверху ударила дверь. И еще раз. И еще. Мы с бабушкой как по команде подняли головы и уставились в потолок. Бум! Бум! Бам! Трах!!!

Я поморщилась.

– Это Кэсси, – сказала я. – Когда она злится, то начинает хлопать дверьми. – Я встала и посмотрела на свои грязные джинсы. – Пойду загляну к ней и заодно переоденусь.

Бабушка не ответила. Она снова смотрела на огонь, и ее взгляд был невероятно далеким, погруженным в себя. Рыжий Фрэнки метнулся под бабушкино кресло и притаился там.

* * *

После ужина я помогла бабушке убрать со стола, а Кэсси поднялась наверх, чтобы приготовиться ко сну. В конце концов она успокоилась, но прежде мне пришлось не меньше миллиона раз пообещать ей, что, пока мы остаемся в Пасифик-Гроув, я и близко не подойду к побережью.

Сегодняшняя ночь была очень важна для меня. Я рассчитывала, что, если все пойдет как раньше и провидческий кошмар Кэсси повторится, мне удастся выяснить новые подробности того, где и как я могу утонуть. Если я буду знать эти детали, то сумею впредь избегать опасных ситуаций. К сожалению, я не имела никакого представления о том, как долго продлится это впредь. Теряет ли предсказание Кэсси силу, если оно не сбудется на пятый день? Не исключено, что мне до конца жизни придется держаться как можно дальше от озер, морей и рек, а мыться только под душем. Я, однако, надеялась, что если по прошествии пятидневного цикла со мной ничего не случится, можно будет считать, что я легко отделалась.

Пока я размышляла, кто-то постучал в парадную дверь, и бабушка слегка оттолкнула меня от раковины, где мы мыли посуду.

– Иди открой. Это Оуэн.

Я удивленно подняла бровь.

– И часто он заходит к тебе в такую поздноту?

– Давай открывай. Невежливо заставлять человека ждать.

Я хмыкнула, вытерла руки полотенцем и вышла из кухни в коридор. Это действительно был Оуэн. Когда я открыла, он стоял на плохо освещенном крыльце, а за его спиной продолжали низвергаться на землю потоки дождя.

Распахнув мокрый плащ, Оуэн протянул мне игрушечного кролика Кэсси.

– Мисс Банни скучает по своей хозяйке.

Я вдруг осознала, что от одного звука его голоса мой пульс участился, а под ложечкой засосало, словно в предвкушении какого-то волнующего события.

– Спасибо. – Я протянула руку и взяла Банни.

Я думала, что он уйдет, но Оуэн шагнул вперед и остановился, опираясь плечом о дверной косяк. Его лицо оказалось в нескольких дюймах от моего, и я почувствовала, как от его дыхания, которое вырывалось изо рта Оуэна легким парко́м, приятно пахнет мятной жевательной резинкой. Позволения войти он не спросил, но я чувствовала, что и уходить Оуэн не торопится. Это показалось мне странным – особенно если учесть некоторую напряженность, возникшую между нами днем.

– Как она? – спросил Оуэн совсем тихо. Он явно старался, чтобы его услышала только я.

– Все еще злится. Я велела ей ложиться спать. – Я строго посмотрела на игрушку. – Ты вернулась домой как раз вовремя! – сказала я Банни. Должно быть, я слишком нервничала, поскольку в моем голосе неожиданно прозвучали визгливые нотки, словно я была истеричной мамашей-наседкой из комедийного телесериала. Смутившись, я слегка откашлялась, однако Оуэна было не так-то легко провести. Чуть заметно улыбнувшись краешком губ, он зацепился большим пальцем за боковой карман джинсов.

– Я пытался уговорить ее вернуться домой пораньше, – сказал он, движением подбородка указывая на плюшевого кролика, – но ей слишком нравилось сидеть на полке над камином и дразнить Нулю и Пача, которым очень хотелось попробовать ее на зуб. Впрочем, она сразу передумала, когда Пач едва до нее не допрыгнул.

– Гхм-м… Это действительно могло плохо кончиться. – И для Банни, и для Кэсси, добавила я мысленно. Потеря любимой игрушки могла нанести моей дочери серьезную психологическую травму.

За моей спиной раздались шаркающие шаги, и я обернулась. Бабушка вышла в коридор и стояла там, держа в руке низкий широкий бокал, в котором плескалась жидкость янтарного цвета.

– Что с тобой, Молли?! – воскликнула она. – Почему ты держишь гостя на пороге? На улице дождь, холодно. Пригласи человека в дом!

Словно в подтверждение ее слов резкий порыв ветра швырнул мне в лицо пригоршню холодных дождевых капель, и я поморщилась. Никакого желания общаться с Оуэном я не испытывала, но бабушка была права: правила приличия требовали, чтобы я пригласила его в дом.

– Хочешь выпить?

Его рот снова дрогнул в улыбке. Несмотря на холод, взгляд его был теплым, как летняя ночь.

– Я бы не отказался, но… – Он выпрямился. – Наверное, будет лучше, если я зайду в другой раз. Ты нужна своей дочери, к тому же тебе, наверное, хочется поговорить с тетей Мэри. Она давно тебя ждала. А я могу и потерпеть. – Он оттолкнулся от косяка и сделал шаг назад. – Спокойной ночи, Карамелька.

Ослепительно улыбнувшись, Оуэн плотнее закутался в плащ и, развернувшись на каблуках, быстро спустился с крыльца.

«Черт бы тебя побрал, Оуэн! Неужели обязательно быть таким деликатным?»

Да, он словно нарочно вел себя так, чтобы я ни при каких обстоятельствах не смогла забыть или игнорировать то, что когда-то между нами было. Наш общий незримый багаж словно ждал, пока его распакуют и разберут.

Черт!

Я захлопнула дверь гораздо резче, чем собиралась. В окнах задребезжали стекла.

Когда я поднялась наверх, Кэсси уже лежала в постели, укрывшись до подбородка одеялом. На тумбочке рядом неярко горел ночник. Его синеватый свет, проникавший сквозь матовый абажур, дрожал на стенах, выкрашенных под цвет морской травы, отчего комната напоминала огромный аквариум. Окна комнаты выходили на улицу, и на них висели легкие тюлевые занавески. Бабушка и Оуэн создали прекрасную обстановку для девочки, которая любила море почти так же сильно, как свою мать.

– Привет, Русалочка, – сказала я, опускаясь на край кровати и поднимая повыше плюшевого кролика. – Ты ничего не потеряла?

– Банни! – Кэсси схватила игрушку и крепко прижала к груди, а я взяла с тумбочки лежавшую там книгу.

– Ну что мы будем читать сегодня?

Кэсси выпростала руку из-под одеяла и, взяв у меня книгу, молча показала переплет.

– Гм-м… «Плюшевый кролик»? Мы не читали эту книгу уже… Сколько? Дня три?..

Кэсси хихикнула.

– Сегодня утром Банни сказала мне, что хочет послушать историю именно из этой книжки. – С этими словами она вернула мне книгу и посадила игрушку между нами – так, чтобы Банни тоже были видны страницы с рисунками.

В коридоре негромко скрипнули половицы, и я подняла взгляд. В комнату вошла бабушка, державшая в руках большую красивую чайную чашку. На ее боку была изображена радужная птичка колибри, зависшая над крупным, неестественно красным цветком. Над чашкой поднимался пар, и когда бабушка наклонилась, чтобы передать чашку Кэсси, я ощутила щекой его горячее, влажное прикосновение.

– Осторожнее, дорогая, – сказала бабушка, когда Кэсси сделала первый глоток. – Смотри не обожгись.

Кэсси состроила недовольную гримаску.

– Фу!

– Если выпьешь все до дна, то проспишь до утра и будешь видеть одни лишь радостные счастливые сны, которые снятся только принцессам, – с феями, волшебством и…

– И с кроликами?

Бабушка кивнула.

– Конечно, и с кроликами. Много, много кроликов на сочной траве…

Выходя из комнаты, бабушка ненадолго задержалась на пороге.

– Да, Молли, чуть не забыла. Я сегодня разговаривала с Офелией…

Я нахмурилась. Имя показалось мне смутно знакомым.

– Она – хозяйка магазина «Морская сказка» в Кармеле, который торгует всякими украшениями.

– Ах да!.. – Когда-то это был мамин любимый ювелирный магазин. – И что?..

– Я рассказала ей о вещах, которые ты делаешь, и она сказала, что не прочь на них взглянуть. Позвони ей. Офелия сказала, что будет свободна в среду.

– Хорошо, позвоню. – Я кивнула, хотя согласилась только потому, что хотела сделать бабушке приятное.

Послав Кэсси воздушный поцелуй, бабушка спустилась вниз, и я раскрыла книгу.

Пока я читала, дочь нехотя допила чай, поставила чашку на столик и поплотнее завернулась в одеяло, примостив голову на моей руке. Ее дыхание становилось все ровнее и равномернее, глаза закрывались сами собой, но она все еще боролась со сном. Кэсси не пошевелилась и ни о чем не спросила, пока я читала первый рассказ, который она слышала, наверное, не меньше десяти раз. Мне уже начало казаться, что Кэсси уснула, когда она вдруг открыла глаза и задала мне вопрос, которого не задавала еще никогда:

– Скажи, мамочка, я больная?

Нахмурившись, я посмотрела на ее макушку и на небрежный зигзагообразный пробор в светлых волосах. День выдался ветреный, он разметал, спутал ее шелковистые локоны, и Кэсси не сумела расчесать их перед сном как следует.

– Нет, милая, ты не больна.

– Некоторые девочки в школе говорят, что я сумасшедшая и что меня надо посадить в желтый домик.

Я только стиснула зубы и, отложив книгу, крепко прижала ее к себе. Проблемы, которые возникли у Кэсси в школе, были мне знакомы не понаслышке. Современные дети были так же злы и жестоки, как и пару десятков лет назад.

– Я знаю, что я не такая, как все, – проговорила Кэсси. – Но я просто не могу не видеть эти сны! Я очень, очень старалась, но они… они не исчезают! А если я пытаюсь предупредить людей об опасности, мне никто не верит. Когда же с этим человеком случается беда, я чувствую себя виноватой – почему я не смогла его спасти? Скажи, врачи в желтом доме не выбросят Банни?..

Этот вопрос возник у нее не на пустом месте. В истории, которую я только что ей прочитала, у заболевшего скарлатиной мальчика забрали его любимого плюшевого кролика и выбросили в мусорный контейнер.

Бедная моя Кэсси!!

– Нет, конечно, не выбросят. И в сумасшедший дом тебя никто не посадит. Все это глупости! – сердито сказала я.

Кэсси прерывисто вздохнула и зарылась лицом в вытершийся мех Банни.

– Я не хочу, чтобы ты умерла!..

– Я и не собираюсь умирать, Кэсси.

– Но я видела…

– Я что-нибудь придумаю. Обещаю.

Кэсси сдвинула брови, и на ее гладком лобике появилась озабоченная морщинка.

– Я могу позаботиться о Банни, но кто позаботится обо мне, если ты… если с тобой что-нибудь случится?

Комок размером с крупный орех подкатил к моему горлу, а сердце застучало так, словно я только что без отдыха взбежала на десятый этаж. «Я, я позабочусь!» – хотела сказать я, но не смогла издать ни звука. Я уже давала Кэсси слово не подходить к воде, но не прошло и нескольких часов, как я нарушила свое обещание. Что, если я снова ее обману? Что, если я не сумею найти выход?

Что, если я не сумею изменить свою судьбу?

«Нет уж, этого не будет! Я смогу! – яростно подумала я. – Обязательно смогу!»

– Знаешь, я сегодня разговаривала с миссис Харрисон, – сказала я вслух, крепче прижимая дочь к себе, и сразу почувствовала, как напряглось ее маленькое тельце.

– Она просила тебе передать, что Грейс в сознании и поправляется.

Вырвавшись из моих объятий, Кэсси резко села на кровати.

– Это правда, мама?! – удивленно воскликнула она. – Ты ничего не перепутала?

Я покачала головой.

– А знаешь, что еще сказала мне миссис Харрисон?

– Нет. Что?

– Она сказала, что это ты спасла Грейс.

Глаза Кэсси раскрылись еще шире.

– Я спасла?

– Конечно, ты. Благодаря тебе миссис Калинг купила Грейс новый велосипедный шлем, и, когда на нее налетел грузовик, этот шлем защитил ее голову от удара. – Взяв Кэсси за подбородок, я заставила ее приподнять голову. – Ты спасла свою лучшую подругу от смерти.

Рот Кэсси округлился маленькой буквой «о».

– Я… спасла… – благоговейно повторила она и снова юркнула под одеяло.

Я поцеловала ее в кончик носа и встала. Кэсси широко зевнула.

– Спокойной ночи, мамочка.

– Спокойной ночи. – Я убавила свет в ночнике и повернулась, чтобы уйти. Я была уже у двери, когда Кэсси снова меня окликнула:

– Ты не бойся, мама. Тебя я тоже спасу.

Я замерла, до боли в пальцах сжав дверную ручку. Перед моим мысленным взором проносились картины одна другой страшнее. Вот мы обе барахтаемся в бушующем море, вот Кэсси пытается вытащить меня, но ей не хватает сил, и мы обе идем ко дну… Едва ли не больше собственной смерти пугала меня прозвучавшая в голосе Кэсси решимость.

Впрочем, на этот раз мне удалось довольно быстро справиться с собственным страхом.

– Спи, Русалочка, – проговорила я. – Увидимся завтра.