Текст книги "Трон падших"

Когда он остановился у колена, у Камиллы перехватило дыхание. Мощные руки легли на бедра, ладони на мгновение сжались, нежно поглаживая. Успокаивающе, но соблазнительно.

Камилла заерзала, желая посмотреть на него.

Затем его руки двинулись дальше. Он медленно раздвинул ее бедра, обнажив ее страждущую плоть. Камилла замерла, совсем забыв, что успела снять нижнее, чтобы во время сна ее тела касалось лишь нежное кружево.

Синтон выругался, но она не совсем поняла, что он имел в виду. Грубость только разожгла ее желание.

Он подождал, словно проверяя, не передумает ли она. Женщин ее положения учили отказывать, отрицать свои страсти, чувствовать стыд там, где он был совсем ни к чему.

Повязка на глазах придала Камилле смелости.

Она медленно раздвинула ноги. Прохладный воздух коснулся самого чувствительного места. Сердце заколотилось в ожидании того, что Синтон сделает дальше.

Он застонал, словно больше не мог сдержаться. Это был мучительный рык чистого влечения. Синтон принялся за нее. Первое движение языка было деликатным, почти целомудренным. Второе – яростным. Прикосновения стали более чувственными и настойчивыми. Ленивые движения превратились в бесповоротно распутные.

Камилла выгнулась на кровати и застонала. Его язык раздвинул складки, вращаясь и погружаясь все глубже.

– Черт, – сказал он, остановившись на мгновение, чтобы поцеловать внутреннюю часть ее бедра. – У тебя невероятный вкус.

И снова принялся ее ласкать, задевая зубами самые чувствительные точки.

Легкое прикосновение, судорога, пробежавшая по ее телу, – и он утолил ее желание. Камилле никогда еще не было так хорошо, как от этого наслаждения с оттенком боли. Все тело пульсировало, когда Синтон сосал ее плоть, еще шире раздвинув ноги. Он пировал как король, он дразнил ее, целуя внутреннюю часть бедер, ласкал ее между ног. От ее возбуждения его дыхание стало еще горячее.

Ему определенно нравилось растягивать каждое действие, отчего Камилле хотелось выругаться.

Он дунул на ее клитор и тут же целомудренно его поцеловал, чтобы поддразнить, свести с ума… Ее плоть стала гладкой и набухшей до боли.

– Пожалуйста…

Она скомкала простыни в кулак, силясь вспомнить, почему стонать было нельзя.

– Как корректно и вежливо, – промурлыкал он, слегка коснувшись ее языком.

Камилла дернулась, когда он снова прикоснулся к ней губами, а его язык оказался внутри нее.

Похоже, он не разделял ее беспокойства по поводу шума. При прикосновении стон был скорее животным, чем человеческим.

Затем он снова поцеловал ее, скользнув языком по той самой чувствительной точке, которую она нащупывала, когда ласкала себя сама. Камилла снова выгнулась на кровати, тяжело дыша.

Он не оставлял своего дивно развратного занятия, но ее тело требовало большего.

Она хотела, чтобы он оказался еще глубже. Внутри нее. Двигался в такт растущему, пульсирующему, ноющему ощущению…

– О мой…

Синтон проник языком глубоко внутрь, и она подавилась криком удовольствия. Его язык был великолепен, он пронзал и поглаживал. Жар пробежал по спине.

Лорд Син занимался с ней любовью своим порочным ртом.

Ноги Камиллы раздвинулись шире, требуя, чтобы он прижался плотнее, пламя охватило все ее тело. Он овладел ею этим греховным поцелуем.

– О Боже!

Очередной рык.

– Уверяю, бог не имеет к этому никакого отношения.

Руки Синтона крепче сжали ее бедра, удерживая так, будто она собиралась уйти. Да она оставалась бы распростертой перед ним целую вечность, пока его прекрасный нечестивый рот вытворял бы с ней все это.

Она все еще не видела его, но представляла, как Синтон стоит на коленях у нее между ног. Руки зарылись в кружевную ночную рубашку, а голова склонилась к ней так, словно он был служителем ее тела.

Бедра Камиллы подались вверх, требуя большего.

Синтон взялся за нее с новой силой. Теплый язык скользил внутри и снаружи нее так виртуозно, что Камилле было совершенно все равно, замешан ли в этом Всевышний или сам дьявол. Этот мужчина мог бы затащить ее в ад, и она была бы рада гореть там вечно.

Она хотела, чтобы он вошел глубже и не останавливался.

Теперь место языка заняли пальцы. Они проскользнули между ее складок, делая ей настолько приятно, что Камилла закусила губу, чтобы не закричать. Она металась, пока восхитительное ощущение продолжало перерастать в волну удовольствия, и сжимала простыни так крепко, что боялась порвать.

Синтон осторожно закинул ее ноги себе на плечи, прижав одной рукой к кровати, пока сам он пировал.

– Сделай это, Камилла.

Это был приказ.

– Кончай мне на язык. Давай!

И ей это нравилось.

С каждым великолепным толчком наслаждение становилось все напряженнее, жарче, сильнее. Внутри все сжалось, пламя вот-вот должно было растечься по ее венам, как только Камилла достигнет пика наслаждения.

Она подалась бедрами вперед, зарылась пальцами в его волосы и притянула к себе лицо Синтона, заслужив утробное одобрительное рычание. Она перевалилась через край кровати, и ее тело воспарило ввысь. Удовольствие накатывало горячими волнами, одна за другой. Она уже испытывала оргазм, но сейчас с ней происходило нечто умопомрачительное. То, ради чего ей хотелось остаться в этой спальне навсегда.

Он ее не отпускал, его пальцы и язык продолжали вести ее сквозь это ощущение, пока оргазм не настал вновь. Камилла вскрикнула. Она словно покинула собственное тело и уплыла куда-то далеко-далеко.

Синтон замедлился до томных поглаживаний, но не останавливался до тех пор, пока не схлынула последняя волна наслаждения. Камилла почувствовала себя беспомощной и опустошенной, а затем рухнула на спину, тяжело дыша.

– Это…

Это был сакральный опыт. Если бы он был Повелителем Порока, она с радостью стала бы самой злостной грешницей на свете.

На прощание он поцеловал внутреннюю часть ее бедра, а затем аккуратно опустил на пол ее дрожащие ноги.

Она почувствовала, как его жар отдалился. Зашуршал жакет, в воздухе угадывалось движение. Затем все стихло.

Он же не мог…

Камилла села, сорвала повязку с глаз и заморгала. Комната опустела. Она огляделась вокруг. Все ее чувства метались от одной крайности к другой.

Он же не мог сделать это и уйти. Не сказав ни слова.

– Синтон, – прошипела она в ярости.

Но он не вернулся.

Этот невыносимый чурбан довел ее до оргазма, и какого! А затем сбежал.

Тело содрогалось от угасающих толчков. Камилла уставилась на дверь, гадая, как Синтон так быстро переменился от жгучей страсти к ледяному безразличию.

Если он собирается играть с ней, он об этом пожалеет.

Камилла тут же решила, что ничем не выдаст своей ярости, а начнет свою собственную игру. Она наденет его маску безразличия. Пускай тоже почувствует себя униженным.

Она бросилась обратно на кровать. Глядя в потолок, она перебирала все по порядку. Чтобы взять раздражение под контроль, потребовалось гораздо больше времени, чем она признавалась сама себе. Но как только ей это удалось, странности его поведения сложились в более четкую картину.

Повязка на глазах.

Упоминание только о сегодняшнем вечере.

Внезапный побег.

В некотором смысле, как она поняла, Синтон открылся ей гораздо больше, чем она ему.

Во всем этом скрывалось то, чего он отчаянно не хотел ей показывать. Но это лишь разожгло ее любопытство относительно тайн из его прошлого. Ее всегда притягивали запреты.

И притяжение лорда Синтона с его переменчивым настроением, грубостью и тому подобным было очень сильно.

Двадцать три

– Краски, кисти и холст – все здесь, в студии, – отчеканил Зависть вместо приветствия, нарочно повернувшись к художнице спиной. Он вызвал ее с первыми лучами солнца.

Зависть покинул дом Эдвардсов ранним утром, оставив им послание с извинениями за то, что пропустит праздничный завтрак по случаю помолвки.

– Надеюсь, вы будете работать быстро, мисс Антониус.

Удивленный тем, что Камилла не проявила никаких эмоций, когда вошла в студию, он обернулся. На нее это было не похоже. Она казалась такой… тихой.

Зависть был уверен: она пришла в ярость от того, что он покинул ее, не попрощавшись. Или, что вполне предсказуемо, влюбилась в него. Но сейчас он не почувствовал в ней ни того, ни другого.

Она просто оглядела комнату, а мимо него прошествовала с таким видом, будто он – одно из полотен для каталога. Она никак не демонстрировала, что несколько часов назад Зависть стоял на коленях между ее ног.

Он ощетинился.

– Если вам понадобится что-нибудь еще, Алексей позаботится об этом.

– Спасибо, лорд Синтон, – наконец заговорила она. – Пусть принесет мне чашку чая.

Зависть вскинул брови. Теперь она считает его прислугой?

– Как насчет булочек и взбитых сливок? Может, вам и их подать?

– В этом нет необходимости, но спасибо за заботу.

Камилла проигнорировала явный сарказм в его тоне и подошла к деревянной табуретке у мольберта. Она с любовью провела рукой по его отполированной поверхности, а затем установила выбранный ею холст.

Сегодня она была в темно-сером платье глубокого, насыщенного оттенка. Две нитки жемчуга поднимались по рукавам от запястий до предплечий, еще одна проходила по передней части лифа от шеи до пупка.

Зависти хотелось стиснуть ее руки и сорвать эти прекрасные жемчужины зубами.

– Можете идти, – бросила Камилла через плечо.

Прозвучало это так, словно она уже забыла, что он находится рядом.

– Мне лучше работается в одиночестве.

Зависть уставился на нее.

Камилла не пила на вчерашней вечеринке, так что похмельем страдать не могла. Он был уверен, что она помнит, как его язык скользил по ней, сладкой и теплой, как мед. Неужели она нарочно делает вид, что ничего не было?

Вчерашний вечер, безусловно, преподнес Камилле ужасный сюрприз. Но она пережила инцидент с лордом Гэрри и забыла о нем. Она решила, что хочет жить дальше и радоваться жизни.

Это показалось Зависти весьма привлекательным.

Он напрягся, вспомнив ее тихие стоны, незамутненный и свободный восторг. Она полностью отдалась удовольствию, которое он ей доставил.

Она закусила губу, чтобы никто ее не услышал, и отвела душу. Простыни обвили ее ноги так, как он хотел бы переплестись с ней своими ногами, забравшись на нее сверху.

Когда она начала двигать бедрами, чтобы направить его туда куда ей хотелось, ему потребовались неимоверные усилия, чтобы не всунуть член в ее влажное тепло. Они оба жаждали этого. Камилла оказалась на удивление энергичной любовницей, а он успел снять одну-единственную пробу.

Ключевое слово – одну.

Правило переспать с кем-либо только один раз значило одну ночь страсти.

Обычно в нее входили всевозможные позы и любые виды удовольствия. Если уж этот раз должен был стать единственным, нужно было использовать его по полной.

Но вчера вечером с Камиллой он вел себя совсем по-другому.

Зависть ушел прежде, чем дошел до точки, после которой не смог бы от нее оторваться.

Когда Камилла кончила, он представил, как насаживает ее на себя, вверх и вниз по всей своей твердой длине, пока они оба не доходят до исступления.

Зависть хотел заняться с ней любовью как следует.

Если бы у него была только одна ночь, он не стал бы тратить ее впустую. К тому же он обещал не губить ее репутацию, а если бы вчера он поддался искушению, лорд и леди Эдвардс точно услышали бы стоны Камиллы.

Его снова поимели правила приличия. Зависть был ходячим разочарованным клубком гребаных добродетелей. Даже после того как он сам себя удовлетворил, вспоминая ее вкус, и кончил с демоническим ревом. Несколько раз, не приносящих разрядки, и с каждым из них удовольствия становилось все меньше. Он хотел Камиллу, и это не шло ни в какое сравнение с рукой.

Ее сегодняшнее безразличие сводило Зависть с ума. Если бы они с ней играли, ему пришлось бы признать, что в настоящее время она одерживала верх. Все его бывшие любовницы зверели от ревности после того, как он изливался благодатью на их простыни, и умоляли его продолжать. И это его вполне устраивало.

– Что-то еще, милорд?

Зависть снова переключился на Камиллу. Она наблюдала за ним, и по рассеянности он только теперь это заметил.

Он никогда не бывал рассеянным.

Это противоречило его натуре. Зависть всегда планировал, во всем проявлял дотошность, не упускал ни одной детали. Для него все на свете было головоломкой, которую нужно решить. Если Камилла собиралась превзойти его в игре соблазнов, она понятия не имела, кто ее соперник. Если ей вздумалось казаться равнодушной, он будет равнодушен вдвойне. Использует ее прием против нее самой.

Зависть холодно посмотрел на нее.

– Не стоит отмахиваться от меня в моем собственном доме, мисс Антониус. Если это повторится, мне придется напомнить вам, кто и кому здесь служит.

На лице Камиллы отразилось веселье.

У Зависти сложилось отчетливое впечатление, что она знала наверняка, кто кому служил прошлой ночью. Черт бы побрал это все! Ни один из его выстрелов не попал в цель.

– Полагаю, это будет для вас очень непросто, милорд.

Камилла медленно опустила взгляд на его брюки, а затем подняла обратно наверх. Серебряные глаза озорно блестели. Его член дернулся в ответ, привлекая ее внимание.

– По всей видимости, ваши руки будут заняты размышлениями, так что мне действительно пора приступать к работе.

Да чтоб его! После того, как она снова дала ему понять, что он ей докучает, у Зависти опять встал.

В любое другое время, в других обстоятельствах он взял бы Камиллу прямо на этих красках. Отпечатки ее идеальной маленькой попки и отпечатки его ладоней запечатлели бы на холсте каждое их движение.

А потом он повесил бы эту чертову картину у себя в прихожей.

Пусть тогда попробует выставить его из комнаты.

Окаменевший и разочарованный, Зависть оставил Камиллу наедине с живописью.

В коридоре его проклятый брат непринужденно подпирал стену. Он отрезал от груши тонкие полоски и отправлял их в рот. На этот раз выражение его лица было непривычно задумчивым.

– Что? – прорычал Зависть.

– У тебя проблемы, – Похоть указал на очевидное. – От тебя исходит такой жар, что покраснел бы весь мой двор. А ты не думал, что Камиллу могли вписать в сюжет, чтобы тебя отвлечь?

Еще как думал.

Это означало, что мастер игры тщательно ее выбирал. И это выводило Зависть из себя.

Камилла заслуживала большего, чем быть пешкой, предназначенной привести его к поражению.

– Через несколько часов проблема исчезнет сама собой. Я добуду и Проклятый трон, и следующую подсказку.

А мисс Камилла Антониус получит в награду без вести пропавшего и, возможно, погибшего жениха, который оставит все свое состояние будущей жене.

Это не входило в первоначальную сделку. Но поскольку Зависть не планировал оставаться в Уэйверли-Грин после того, как получит свое, имело смысл передать его богатства Камилле. Он полагал, что ее финансы пошли на спад после смерти отца, а иначе зачем ей малевать подделки? Это было меньшее из того, что он мог сделать, чтобы отплатить ей за помощь его двору.

Зависть также позаботится о том, чтобы Вексли, как и любой другой игрок, никогда больше не создавал Камилле неприятностей. Под руководством Алексея его шпионы выслеживали в Уэйверли-Грин всех, кто вызывал хоть какие-нибудь подозрения.

Зависть готов был уничтожить все королевство, лишь бы никто больше не причинил Камилле вреда.

Похоть посмотрел на него с сомнением.

– Когда вы приедете, сначала приведи ее в Дом Похоти. Если она начнет с Дома Гнева, она подумает, что мы кучка кровожадных дикарей, которые не умеют развлекаться.

Зависть закатил глаза. Судя по доносам его шпионов, Гнев и его супруга развлекались на славу. На самом деле поползли слухи, что Гнев почти не виделся со своим двором после коронации жены. Они были слишком заняты играми с цепями и ножами и разжигали друг в друге ярость, как извращенцы.

Если они продолжат в том же духе, скоро у Зависти с Похотью появится целый чертов выводок племянников и племянниц.

– Сперва Камилла отправится в Дом Зависти, – ответил он не раздумывая, но тут же об этом пожалел. Похоть сверкнул победной улыбкой.

– Почему ты все еще здесь? – спросил Зависть с раздражением.

Похоть пожал плечами.

– Неужели мне нельзя волноваться за любимого брата? Я знаю: что-то не так. Мы все знаем.

Зависть уставился на него. Это была не совсем ложь, но он чувствовал, что Похоть закинул удочку и попал слишком близко к истине.

– Вы с Чревоугодием заключили пари?

– Есть и такое дело.

– Убирайся!

Зависть развернулся и пошел на кухню. Судя по всему, ему придется велеть принести мисс Антониус чашку чая. А потом надолго лечь в ледяную ванну. Одному.

– Она не поддается моему влиянию. По крайней мере, не сильно.

Похоть так резко сменил тему, что застал брата врасплох.

– Ты пытался применить к ней свою силу? – продолжил он.

– Правила игры не позволяют мне использовать магию, – признался Зависть.

Оправдание было слабым, но брат не потрудился на это указать.

– Подожди, пока она нарисует трон, – посоветовал Похоть и на мгновение замолчал. – И тогда попробуешь.

Похоть не сказал этого вслух, но Зависть знал, о чем он думал. Камилла могла сильно отличаться от бывшей смертной возлюбленной Зависти.

Похоть, несмотря на беспрестанные прыжки из одной постели в другую, в душе был романтиком.

Но Зависть уже знал, чем закончится эта история.

В его мире долго и счастливо стоило жить только ради своего двора.

Двадцать четыре

Камилла вытащила изумрудную кисть, спрятанную в корсете. Девушке не терпелось ее опробовать, хоть она и не была в восторге от того, чтобы писать Проклятый Трон.

По спине пробежала дрожь. Волоски на руках встали дыбом.

Камилла уже чувствовала, что вот-вот совершит что-то неправильное. Первые порывы черной магии разнеслись по комнате, словно пролитые чернила, которые растекаются по чистой странице. Если верить рассказам отца, Проклятый Трон, где бы он ни пребывал, открывал древнее око.

А когда оно пробудится, каким будет его взгляд: любопытным или разъяренным?

Вскоре Камилла узнает ответ. После заключения сделки с дьяволом-Синтоном обратного пути уже не было.

Возможно, она была слишком высокого мнения о своем таланте. Может, у нее выйдет обычная картина.

А Синтон – всего лишь коллекционер произведений искусства без каких-либо сомнительных намерений.

Камилла чуть не закатила глаза от своей наивности. Самообман еще никому не пошел на пользу. Проклята она или нет, но именно этот путь она выбрала, и ей пора было браться за работу.

Но тут ее отвлек тихий стук за окном.

Она подошла и взглянула на ухоженную территорию поместья, но там никого не оказалось. Мороз пробежал по коже от смутного предчувствия. Должно быть, какая-нибудь своенравная ветка. Хотя после встречи с лордом Гэрри в зеленом лабиринте верилось в это с трудом.

Это мог оказаться кто угодно.

Камилла взглянула на безоблачное небо, залитое безупречной свежестью осенней синевы: ни ветерка, ни единого намека на надвигающуюся бурю. Она стряхнула с себя странное ощущение и окинула быстрым взглядом художественные принадлежности: масло, акварель, карандаши, уголь, пастель…

Тук-тук-тук.

Она снова посмотрела на окно. Что это промелькнуло за ним, тень? Камиллу пробрал озноб. Наверняка это просто птица пролетела слишком близко.

Глупости! Разум сыграл с ней злую шутку, вот и все. И неудивительно, после того, как вчера ее попытались убить.

Тук-тук-тук.

На этот раз звук стал громче: в окно явно стучали. Камилла посмотрела туда, и у нее перехватило дыхание. Неужели лорд Гэрри?

Ее охватил страх. Это был не он.

За стеклом возник силуэт в плаще. Лицо было скрыто в складках одежды. Крик застрял у Камиллы в горле: она узнала, кто притаился тогда возле ее галереи. Человек постучал костяшками пальцев по стеклу и мотнул головой в сторону защелки.

– Синтон! – крикнула Камилла, пятясь назад.

Это почему-то позабавило незнакомца за окном. Он не делал ничего, чтобы попытаться остановить ее или попасть внутрь. И все-таки она отступила к двери, не спуская с него глаз. Человек поднял руку, вероятно, чтобы разбить стекло, – и остатки ее спокойствия испарились.

– Синтон! – закричала она. – Скорее сюда!

Незнакомец запрокинул голову, но Камилла разглядела лишь бледно-желтый волчий глаз. Ей показалось, что он подмигнул, а затем резко развернулся и бросился прочь.

Секунду спустя вбежал Синтон.

– В чем дело?

Камилла смотрела в окно. Ей кое-что вспомнилось, и она начала понимать. Этот глаз… Нет, не может быть. Должно быть, она ошиблась. Она повернулась к лорду, пытаясь найти разумное объяснение своему поведению. Она не могла сказать ему правду. Только не сейчас.

– Извините, милорд. Так мне принесут чай?

Он в изумлении посмотрел на нее.

Камилла смущенно откашлялась.

– Когда я начну рисовать, мне нужно будет, чтобы меня никто не беспокоил.

Синтон нахмурился, а затем с явным подозрением обвел взглядом комнату. Но некоторые тайны Камилла ему раскрыть не могла, особенно после стольких лет упорного труда. Мужчина за окном, как бы он сюда ни попал, был одной из них.

Спустя затянувшееся мгновение Синтон все-таки ушел, до сих пор хмурясь, но через пару минут вернулся с подносом. На нем стояли серебряный чайный сервиз и вазочки с печеньем и кусочками сахара.

– Это все, мисс Антониус?

В его тоне сквозила насмешливость, но Камилла не стала обращать на это внимания.

– Пока все. Благодарю.

Как только он ушел, Камилла налила себе чашку чая, чтобы успокоить нервы. Ей не хотелось думать о том, почему охотник выследил ее именно сейчас. Пускай он и обещал вернуться, но в момент, когда она собиралась нарисовать заколдованный трон, ничего хорошего это не сулило. И вообще, как он узнал, что она у Синтона?

Чем больше она пыталась сохранить свой мир в целости после смерти отца, тем больше опасностей ей угрожало. Камилла сделала выбор много лет назад. На этом все должно было закончиться. Но в глубине души она всегда переживала, что ей предоставили лишь небольшую отсрочку от неизбежного. Прошлое кружило над ней, как стервятник, выжидая возможность ринуться вниз и заклевать ее насмерть. Охотник ушел, решила она, и он пока не опасен. Пока он снова не попытается с ней поговорить, Камилла может приступить к выполнению своей задачи.

Она потягивала чай, приятный купаж Уэйверли-Грин, и осматривала пространство вокруг себя. Наконец-то она оказалась одна и смогла отдать должное деталям интерьера.

Комната представляла собой студию, полную смелых впечатляющих контрастов. С одной стороны стена с окнами от пола до потолка пропускала яркий солнечный свет. Темные панели на противоположной стороне комнаты отбрасывали почти черные тени.

На длинном деревянном столе лежали стопки альбомов для рисования в потертых кожаных переплетах. Кроме них здесь были куски угля, несколько скомканных листов бумаги и хрустальный графин, наполовину наполненный жидкостью темно-янтарного цвета, с двумя одинаковыми хрустальными бокалами.

В большом камине из известняка горело ровное пламя, от которого исходило теплое уютное сияние. Перед ним расположились кожаный диван и ковер ручной работы. В этом уединенном уголке художник мог полежать и помечтать. Вдоль последней стены Камиллу ждали несколько мольбертов с натянутыми холстами.

Все было идеально, именно так, как она обустроила бы студию сама для себя. Синтон действительно ничего не упустил.

Теперь рядом с ним ей стоило быть особенно осторожной. Чем быстрее она завершит картину, тем быстрее освободится от их договоренности.

Камилла сняла с ближайшего стула фартук и повязала его на талии.

Затем вернулась к мольберту, установленному возле окон, и села. Теперь все ее внимание сосредоточилось исключительно на работе.

Твердыми руками она расстегнула медальон и сунула его в карман, вшитый в платье. Смехотворно огромное кольцо с изумрудами и бриллиантами Камилла снимать не стала. Затем она наклонила голову и закрыла глаза, вспоминая образ из рассказов отца.

По всем свидетельствам, Проклятый Трон горел только с одной стороны – другая оставалась нетронутой. Очередной резкий контраст, и в то же время проявление равновесия.

Камилла вспоминала голос отца, который рассказывал ей о Проклятом Троне. Легенды гласили, что его создала Первая Ведьма – сверхъестественное существо, ведущее свой род от самой богини Солнца.

Ее дочь влюбилась в принца-демона – одного из их смертельных врагов. Первая Ведьма так разъярилась, что прокляла несколько предметов в надежде уничтожить демонов. В этой истории говорилось, что Проклятый Трон должен был соблазнить принца, а затем погубить его.

Камилла обратилась к воспоминаниям. Она избавилась от границ и вышла за пределы эмоций, пробудив свой дар. Он ожил и побежал по венам, устремился к кисти у нее в руке, чтобы излиться через нее.

Из глубин воображения трон подсказывал Камилле, какого он цвета и формы и каким образом ей передать это на холсте.

Камилла дождалась, пока у нее перед глазами не возникнет весь образ, а затем открыла их.

Теперь при взгляде на холст она видела всю композицию целиком, словно все детали уже заняли свои места. Она понимала, что у других это происходит совсем иначе, но с ней почему-то всегда срабатывало именно так.

И она приступила. Для начала нужно было создать сплошной черный фон, словно трон возник из бездны и стал искрой жизни там, где ничто не выживало.

Возможно, отчасти он был насмешкой над Создателем.

Теперь трон обладал собственной властью, был сам себе божеством. Ведьма, которая его заколдовала и дала ему силу и жизнь, не шла ни в какое срвнение с его нынешним величием.

Ах да! Слухи о том, что трон обладал разумом, оказались правдой. И не просто обладал – он осознавал абсолютно все. Мыслей и чувств у него было не меньше, чем у любого другого живого существа. Проклятый Трон знал, что такое игры, и обожал их. По правде говоря, он считал себя в них настоящим мастером.

Камилла не давала никаких оценок и не испытывала никаких эмоций. Она была настроена представить этот образ таким, каким он сам хотел воплотиться. Художница стала сосудом, в котором видения оживали по собственному усмотрению.

Когда Камилла применяла свой талант и погружалась в этот колодец, она теряла всякое чувство времени. Она не знала, секунды проходили вокруг нее или месяцы, чувствуя только кисть у себя в руке.

Ее отец говорил, что ее талант был давним подарком их роду от одного могущественного фейри. Когда Камилла углублялась в эту силу, она переносилась во времена фейри или в темные королевства.

Пьер напоминал ей, как опасно вмешиваться в дела непредсказуемого волшебства и бродить между мирами.

Мысль о том, что она не сможет контролировать свой дар, раздражала Камиллу, даже когда об этом говорил отец, который любил ее и о ней тревожился. Глубины ее таланта, может, и были даны ей извне, но она много работала, оттачивая мастерство ради того, чтобы не просто слышать зов, но понять, как дать ему жизнь, как сделать его своим.

Когда-то это знал и сам Пьер Антониус. Пока, в конце концов, не был разрушен.

Камилла отложила кисть и потерла образовавшийся в груди комок. Сердце сжималось, когда она думала об отце. Время бесценно, человек ты или фейри. Она отдала бы все, чтобы еще хоть немного побыть с папой.

От оставленного холста исходили легкие вспышки, совсем как сердцебиение. Трон не хотел, чтобы Камилла отвлекалась. Он выражал недовольство.

Теперь он был хозяином ее вселенной. И ей следовало подчиняться.

Почти в трансе Камилла взяла кисть, обмакнула ее в краску и продолжила. Из тьмы возник трон, но теперь из него рвалось пламя, горящее ярко, смело, настойчиво…

Миг спустя ее грубо сбили с ног. Одна рука крепко держала ее за ноги, а другая придерживала спину. Кровь болезненно прилила к голове.

Камилла была всецело под чарами трона. Ей понадобилось немало времени, чтобы осознать: ее бесцеремонно перекинули через плечо, как мешок с картошкой.

Ее грубо поставили на пол, так же резко, как и подняли. Хлопок двери наконец привел ее в чувство, и она тут же ударилась спиной о стену. Было не то чтобы больно, зато она пришла в себя.

Камилла моргала, пока ее зрение не прояснилось, и перед глазами не возникло разъяренное лицо ее похитителя.

– Какого черта вы делали, мисс Антониус?

Всегда сдержанный голос Синтона превратился в рык. Он смотрел на Камиллу с диким выражением лица.

Холодный воздух ласкал ее покрасневшие щеки. Температура внезапно упала, будто в особняке погасли сразу все камины. Если бы Синтон не стоял так близко, она потерла бы руки, чтобы согреться.

– Рисовала, – пробормотала Камилла. – Или за последний час вы успели забыть о нашей сделке, милорд?

Он странно посмотрел на нее, слегка сузив глаза. Взгляд его был невыносимо долгим, а выражение лица оставалось таким же безжалостным и жестким, как всегда. Наконец он принял расслабленную позу и отошел от Камиллы.

Но ненамного.

К коже Камиллы вновь прилило тепло.

– Отныне вы будете работать над Проклятым Троном только в моем присутствии.

– Почему? – спросила она.

– Потому что я защищаю свои инвестиции.

– Это не…

– Обсуждается, – прервал он, сверкнув мрачной ухмылкой.

Камилла нахмурилась.

– Или вы будете по доброй воле рисовать со мной в одной комнате, или я прикую вас к себе наручниками, пока картина не будет завершена, мисс Антониус. А значит, мы будем неразлучны все это время. Выбор за тобой, зверушка.