Текст книги "Опасное увлечение"

Холоден, бесчувствен и надломлен. Дориан сделал паузу, размышляя о том, что у Арджента ни капли гуманности и он готов без колебаний совершить любую жестокость. Мертвые, пустые глаза, взгляд которых всегда был направлен куда-то в переносицу собеседника.

Выжидающе. Готовый ударить наотмашь и сразить наповал. Ждущий только зацепки. Малейшего повода для возмездия. Убийства.

Дориан беспощадно культивировал, выстраивал ледяную стену, за которой все-таки скрывалось сердце. Делал, что вынужден. Манипулировал, запугивал, калечил и убивал людей, только когда подобной жестокости требовала ситуация. Устраняя всех, кто осмеливался ему противостоять, пока не получал контроль над тем, что ему нужно, а объедки кидал подонкам. Всю жизнь у него была миссия, мотив, месть и поиск спасения, и все закончилось лучше, чем он когда-либо мог себе представить.

Другое дело Арджент. Дориан до сих пор не знал, что им двигало. С виду он напоминал викинга и, похоже, побуждения у него были схожие. Мало кому понятные.

Когда за Морли закрылась дверь, Дориан, сузив глаза, задал вопрос, преследующий его уже несколько месяцев.

– Это ты? – спросил он. – Ты убийца, которого ищет Морли?

Взгляд бледно-голубых глаз Арджента метнулся со стоящего на столе латунного пресс-папье в форме глобуса на кочергу и зацепился за очень дорогую кованую стойку для подобных предметов у камина.

Несомненно, он искал в комнате что-то пригодное в качестве оружия. Насильственная смерть была в Ньюгейте обычной, а поиск средств самозащиты привычкой отнюдь не только убийц.

– Я не убиваю детей, – заявил Арджент. – И тебе об этом известно.

– Я так думал… но люди меняются.

Одному богу известно, насколько изменился сам Дориан с тех пор, как женился.

– Неужели?

Вопрос застал Дориана врасплох. Прежде чем Арджент отвернулся к окну, Дориан подумал, что заметил на его лице нечто прежде никогда невиданное.

Эмоции. А именно уязвимость.

«Что за дьявол?»

Если Дориан что-нибудь знал о слабости, то, заметив ее, не мог не воспользоваться. Только так можно выведать то, что он хотел.

– Как бы мне ни неприятно признавать, Морли прав. Подобного рода жестокости в отношении женщин и детей не было со времен…

– Доршоу, – произнес Арджент.

– Точно. Подобное безудержное насилие рождает на улицах хаос и страх, что вредит делу.

Дориан изучал широкую спину своего собеседника. Того, кого он мог бы назвать другом, если бы у таких людей были друзья. Что они не сделали… Он знал о шрамах под одеждой Арджента, и у Дориана, – у которого своих хватало, у которого остался только один здоровый глаз, потому что другой перестал видеть в девятнадцать лет после ранения ножом, – раны Арджента все еще вызывали содрогание. Для человека выдержать то, что выдержал этот убийца, было немыслимо, и Дориан часто раздумывал, не обратится ли однажды этот холодный, бесчувственный мужчина, бывший его самым грозным союзником, в его самую большую обузу.

– Если этот серийный убийца ты…

– Я тебе сказал, что нет.

– Ты единственный, с кем я не могу отличить правду от лжи.

Арджент молчал. Как прозрачный пруд в безветренный день.

Дориан пытался возмутить его глубины, но безуспешно. Однако что-то подсказало ему, что удастся. Что пруд не так безмятежен, как обычно.

– Арджент, если я узнаю, что это не так, мне придется тебя убить… как собаку, бросившуюся на хозяина.

Рыжие волосы блеснули в лучах заката, Арджент обернулся, но не поглядел на Дориана.

– Попробуй, Блэквелл, – с вызовом произнес он.

Напряженный мрачный миг, преисполненный мужского соперничества. Всегдашний неразрешенный вопрос между ними. Периодически возникавший со времен их полового созревания. Кто из них переживет столкновение двух характеров? Во вспыхнувшем насилии верх возьмет огонь Блэквелла или лед Арджента?

Хотя вокруг были бархатные ковры и дорогая мебель, а на них – сшитые на заказ костюмы из самой дорогой шерсти, хлопка и шелка, оба они знали, что лежит под всем этим.

Оба они животные. Хищники. Способные вцепиться в плоть и разорвать горло с непревзойденной точностью, порожденной опытом и отсутствием совести, которые необходимы для выживания в дикой природе. Благодаря этому они стояли на вершине пищевой цепочки. Сами не становились добычей. Но ополчись они друг на друга и вцепись в глотки, ущерб будет астрономический. А результат – неопределенный. Поскольку перевес сил ничтожен.

Момент, вечно висевший в воздухе между ними, создавая вибрацию. Дориан вновь почувствовал в Ардженте эту слабость, неготовность вступить в битву. Раздумье, рассеивавшее внимание. Если он когда и был уязвим для нападения, то именно сейчас.

Оставался вопрос, оправдано ли это? Или Арджент говорил правду?

– Дориан, любовь моя, – нарушил напряженное молчание мягкий голос Фары, раздавшийся из-за двери кабинета. – Я пойду прогуляться с Фэй в парке. Возможно, встречусь там с леди Харрингтон. Ты хочешь пойти с нами?

Именно этого и хотел Дориан. Видеть, как лучи закатного солнца, садящегося за причудливый горизонт Лондона, освещают прекрасные светлые волосы жены. Бросив на Арджента возмущенный взгляд, он крикнул через дверь.

– У меня тут дело, и я пока вынужден остаться здесь. Дорогая, пожалуйста, возьми с собой Мердока, и я присоединюсь к вам, как только смогу.

Честно говоря, Дориан не слишком хотел, чтобы жена знала, что здесь Арджент, пока он не разберется с целью этого странного визита.

Она сделала паузу.

– Очень хорошо. Хочешь, я прикажу Джемме подать чай?

– Не утруждай себя, дорогая. Я задержусь ненадолго.

– Но, Дориан, ты не предложил чай гостю? – спросила ласково Фара, и в ее голосе послышалась улыбка. – Если я правильно помню, мистер Арджент любит улунг.

Дориан хмыкнул и потер лоб. Иногда чертовски трудно любить умную, наблюдательную женщину.

Арджент покачал головой.

– Нет, спасибо. Чая не нужно. Наслаждайтесь прогулкой! – Дориан отвернулся от двери, затем остановился и крикнул. – И оденьтесь потеплее. Я скоро подойду.

– Добрый вечер, мистер Арджент, – проговорила Фара, и было слышно, как ее шаги отдалялись по коридору, поскольку она знала, что ответа ей не дождаться.

Дориан подошел к стоявшему у окна Ардженту, и они оба смотрели на улицу, на которой жил Блэквелл. Ряды белых роскошных домов Мейфэра выстроились вдоль чистой мостовой. Домов знати, столпов общества. Из окна кабинета Блэквелла через Парк-Лейн открывался вид на прекрасно ухоженный Гайд-парк.

Сегодня все больше и больше торговцев и нуворишей, таких как Блэквелл, приобрели собственность в лондонском Вест-Энде. Хотя титул, несомненно, помогал давним обитателям района чувствовать себя комфортнее.

Мужчины довольно долго молча наблюдали за Фарой и ее среднего возраста спутником Мердоком, еще одним бывшим гостем ее величества в Ньюгейте, которые прогуливались по окрестностям среди хорошо одетых людей в мехах и пелеринах. Дориан особенно гордился тем, что его жена была не только самой красивой, но и одевалась элегантнее всех. Их крошечная дочь была закутана в самые мягкие меха, в пандан экстравагантной золотой ротонде матери. Он почувствовал странное беспокойство. Вся его жизнь заключалась в этом прекрасном вечере, и он хотел быть с ними. Прямо сейчас.

– Что ты здесь делаешь, Арджент? – коротко спросил он, незаметно скосившись на отражение Арджента в стекле. – Дело в задержке в выполнении твоего контракта?

Дориан слышал о дорогом заказе на жизнь довольно известной актрисы. Слышал и то, что Арджент уже много дней не мог его исполнить. Задержка в работе Арджента была не просто необычной, но и неслыханной.

– Сегодня я убил человека, – пробормотал Арджент.

– Всего одного? Что, застой в делах? – ухмыльнулься Дориан и увидел, как отражение Арджента нахмурилось, и тот расстегнул верхнюю пуговицу пальто. Затем потянулся к следующей.

– Я убил человека, потому что хотел. Потому что он этого заслужил. Потому что… он разозлил меня.

Видимо, передумав, он оставил вторую пуговицу в покое.

Дориан с растущим чувством тревоги наблюдал, как Арджент замер.

– Если у тебя внезапно проснулась совесть и ты решил исповедаться, то обратился не по адресу.

Арджент рассерженно фыркнул, и у Дориана глаза полезли на лоб, когда убийца отошел от окна. Подойдя к буфету, он налил в стакан лучшего виски Рейвенкрофта и залпом выпил.

– Я знаю, кто убивает этих матерей.

Дориан моргнул, ошеломленный резкой сменой темы.

– А кто?

– Лорд Терстон. По крайней мере, именно он раздает людям вроде меня контракты на жизни этих женщин. Ты его знаешь?

Дориан искал образ в своей безупречной памяти, просеивая информацию, как клерк в картотеке.

– Лорд Терстон, да. Лично я с ним не знаком, что, как полагаю, говорит в его пользу. Помнится, он женился на Сент-Винсент. У семьи Сент-Винсент несколько древних титулов, в том числе графский, но живет она за счет арендаторов своих разбросанных по семейным владениям земель и не слишком щепетильных людей навроде меня. – Дориан отодвинул от стола кресло и сел. – Но зачем лорду Терстону, респектабельному и богатому пэру королевства, заказывать убийства женщин, а может, и детей, от Вест-Энда до Чипсайда?

– Не знаю. – Арджент налил и опрокинул еще стакан шотландского виски и дисциплинированно отошел прочь. – Его адвоката я убил прежде, чем мне удалось узнать у него эту информацию.

– О?

Совсем не похоже на этого смертельно опасного человека. Говоря по правде, подобная несдержанность поведения для Арджента вовсе нехарактерна. Арджент убивал, однако при этом, как ни парадоксально, оставался невозмутимым и хладнокровным. Никогда не наносил удар просто так. Только за деньги.

– Он нанял меня, чтобы избавиться от Миллисент Ли Кер.

– Да, актриса, я слышал. – У Дориана возникло скверное предчувствие. Оттого, как Арджент произнес ее имя…

– Я разорвал контракт, убил адвоката и… – Арджент медленно опустился на кресло против стола Блэквелла, его огромная фигура полностью закрыла собой кожаное чудовище. Он, казалось, хотел что-то сказать, но слова застревали на жестко сомкнутых губах.

– И? – настойчиво произнес Дориан. Если занервничал тот, кто известен своим бесстрашием, Дориан начал беспокоиться о том, что на горизонте замаячил инцидент международного масштаба.

– Я заявил на эту женщину свои права.

– … ты …что? – не поверил своим ушам Дориан. Он не мог вспомнить, когда еще за последние двадцать лет он был так ошарашен. И он вспомнил все.

– Думаю, что хочу, чтобы она была моей… я беру ее.

Выражение мрачной правдивости на лице Арджента заставило Дориана подумать, не снится ли это ему.

– Но… ты ведь дал ей право выбора?

– А ты дал Фаре право выбора?

– В конечном счете, безусловно, в своем роде. Кроме того, здесь мы обсуждаем не меня с Фарой, там ситуация была совершенно иной. Она моя. Она всегда была моей. А ты… ну…

– Я убиваю людей, чтобы заработать на жизнь. – Арджент пристально, немигающим взглядом посмотрел на стоявший на столе глобус.

– И это лишь первая причина, по которой это скверная идея для вас обоих.

– Я хочу ее, – продолжил Арджент, его голос окрасила даже не страсть, а то, что можно нарисовать той же кистью, что и желание или похоть.

– Ты… любишь ее?

Ледяной взгляд Арджента скользнул по стене, где сидел Дориан, будто ища ответ в дорогих томах, стоявших на полках.

– Я не могу убить ее.

Дориан невесело усмехнулся.

– Полагаю, больше и не скажешь.

– Я пробовал, Блэквелл. – Арджент посмотрел в пространство между ними. – Мои руки сомкнулись на ее шее, а затем… я поцеловал ее.

Блэквелл уставился на него в изумлении, утратив дар речи.

Арджент отнюдь не славился любовными похождениями. На самом деле из вполне достоверного источника Дориан знал, что пристрастия Арджента были примитивны. По словам шлюх мадам Регины, убийца требовал, чтобы они молчали, никогда не целовал их, не ласкал и даже не смотрели им в глаза. Никогда не изливался в них, быстро расплачивался, не произнеся ни слова.

Дориан знал тайны и пристрастия многих сильных мира сего, знатных и опасных людей, после выпивки и полового акта они выбалтывали свои секреты. Но Арджент никогда не ничего не говорил, хотя у него было что рассказать. Никогда не пользовался услугами одной и той же проститутки дважды. У него не было ни одной женщины, за которой бы он ухаживал или к которой был привязан. Странный человек, и одна из его многочисленных странностей заключалась в том, что он говорил правду там, где другим не позволяла гордость.

– Бедная женщина, у нее, видимо, страшная травма. – Дориану пришлось приложить немалые усилия, чтобы не выдать тревогу за понравившуюся убийце женщину.

– Она поцеловала меня.

– Ты уверен?

– Уверен. Как минимум… один раз. – Арджент задумался. – Боже, она согласилась на мои условия.

– Какие? – Дориан почувствовал, что спросил лишнее.

– Чтобы я ее поимел. Боже, – прошептал он, поднося руку ко лбу. – Только один раз.

– Ты, видимо, шутишь.

– У нее есть сын.

– Я не хочу больше слушать! – поднял руку Дориан. – Арджент, я ценю твою информацию о лорде Терстоне и, разумеется, займусь этим. Ты знаешь, что заказ на мисс Ли Кер выдан снова?

Ноздри Арджента затрепетали, в глазах сверкнуло голубое пламя, и он вскочил из-за стола.

– Хочу, чтобы ты знал, что этот заказ не возьмет никто.

Дориан тоже встал, положив кулаки на стол. Впервые их взгляды встретились.

– Думаешь, что можешь приказывать мне?

– Только если хочешь, чтобы твои люди сохранили голову на плечах.

– Поосторожнее, Арджент, ты играешь с огнем. Это опасно для дела, не только твоего, но и моего.

Из горла Арджента вырвался гортанный звук, он взял со стола и поднял над головой бронзовый глобус. С размаху бросив его на гладкую поверхность, он расколол столешницу пополам.

Это было просто физически невозможно.

Дориан нащупал длинный нож за полой пиджака.

– Может, ты и король преступного мира, Блэквелл, но ты никогда не был моим королем, – проговорил Арджент. Краска поползла из-под его белого воротничка и залила лицо, по которому пронеслась буря сменяющих друг друга эмоций.

Дориан наблюдал за ним в изумлении. И с пониманием.

– Я много лет работал, страдал, сражался и убивал для тебя, – пробормотал Арджент. – Я хранил твои секреты и перешел на твою сторону, когда ты меня позвал. Но ты никогда мной не владел. – Он стукнул по стулу большим кулаком, как бы подчеркивая высказанную мысль. – Поэтому, когда я говорю изъять этот гребаный заказ, ты так сделаешь, потому что Милли Ли Кер – моя. Она находится под моей защитой, и да помилует бог того, кто встанет у меня на пути, потому что мне смысл этого слова неведом. Помоги мне, или я заживо его освежую, прежде чем…

– Знаю, Кристофер, – прервал его тираду Дориан, и разъяренный Арджент остановился, услышав, как его назвали по имени. – Знаю, – повторил Дориан уже тише. Он точно узнал, что терзало Арджента: первобытная страшная боль. Горячее, страстное желание. – Я отменю заказ. Никто ничего не сделает, не ответив перед одним из нас. А Терстон…

– Терстон тоже мой, я сам им займусь, – прошипел сквозь стиснутые зубы Арджент.

Дориан кивнул.

– Справедливо.

Арджент взглянул на разбитый стол, опрокинутое кресло и валяющийся в стороне земной шар, и опустил плечи.

– Это не… я обычно не…

Дориан отмахнулся от него, его губы тронула понимающая улыбка.

– Это то, что женщина привносит в жизнь таких людей, как мы.

– Я заплачу за все, что сломал, – пробормотал он.

– Не беспокойся, – обозрел разгром Дориан. – Я знаю, что я должен тебе за одно мертвое тело.

Устремившись к двери кабинета, он открыл ее и подождал, когда Арджент переступит порог, а затем последовал за убийцей, и они вышли в холодный вечер. Он с нетерпением ждал встречи с Фарой. Он любил смотреть, как холод румянит ее щеки, покрытые веснушками, которых, как она утверждала, у нее больше нет. Он хотел обсудить этот занимательнейший поворот событий.

Их дыхание взбивало воздух, все напряжение рассеивалось подобно затяжкам их выдохов. И они снова стали союзниками.

– На что это похоже, Блэквелл? – Арджент прищурился и посмотрел на отдаленный и почти пустой Гайд-парк, где в быстро угасающем солнечном свете, словно серебряная фея, виднелась Фара.

Дориан смотрел туда же. Хотя Фара была слишком далеко, чтобы различить ее ангельские черты лица, он мог сказать, что она улыбалась. Он, как всегда, попытался объяснить. Вопрос Арджента его озадачил. Прошло много лет, и он прочитал много книг, и все же слов, способных описать его чувства к жене, похоже, просто не было.

– Сначала это безумие, или, может быть, всегда. Это… обладание и страх, страсть и радость. Это неописуемо сладко и ужасно. Полагаю, у всех это по-разному.

Арджент мрачно засопел, то ли в знак согласия, то ли приуныв, Дориан не понял.

– Будь осторожен, Арджент, – посоветовал Блэквелл. – Это путь, по которому ты, возможно, не готов идти.

– Вообще, – тихо буркнул он себе под нос.

Небо обливало булыжники мостовой медью, когда Арджент повернулся, чтобы снова исчезнуть в тени. Он что-то пробормотал, но его слова унес прочь вечерний ветерок. Дориану показалось, что это было нечто вроде «Только на одну ночь», но он не был в этом уверен.

Может, Арджент и не лгал другим, щадя их чувства, но если он считал, что у него с актрисой все ограничится одной ночью, Дориан всерьез сомневался, не обманывал ли он сам себя.

«В любом случае, – подумал он, спеша навстречу жене, – Миллисент Ли Кер знает, с чем связалась, и хватит ли у нее сил, чтобы совладать с таким мужчиной, как Кристофер Арджент?»

Если нет, то да поможет ей бог, потому еще никому из тех, кто с ним связался, этого не удавалось никогда.

Глава десятая

Попроси Милли назвать самые сюрреалистические моменты в жизни, этот наверняка оказался бы вверху списка. Ей потребовалось время и чуть больше пары слов, чтобы очаровать непоколебимого Хасана. Но когда, хвала Юпитеру, ей это удалось, араб по ее велению умело подрисовывал ей сурьмой глаза. Милли уже давно сама умела наносить сценический грим, однако точность, с которой Хасан подчеркивал ее шоколадные глаза, вызывала у нее белую зависть.

Благо еще у нее была своя гримерка, поскольку за кулисами Ковент-Гарден Хасан вызвал такой ажиотаж, что ей оставалось лишь удивляться, как занавес вообще подняли.

Хотя черты его лица были остры, хоть стекло режь, широко раскрытые нежные глаза напомнили ей добродушных упряжных лошадей Вест-Энда. Когда он наклонился к ней, она вдохнула запахи песка, мускуса и специй, вызывавшие в ее памяти белые палатки бедуинов, женщин в чадрах и сильных смуглых кочевников.

Она нашла его привлекательным и сразу решила, что они должны подружиться.

При каждом касании кисти, которым он накладывал сурьму, легонько прижимая ее веко к глазу, его иссиня-черная голова с множеством навернутых платков чуть-чуть размывалась.

Другое лицо с огромными, головокружительно голубыми глазами и волосами цвета темного песка склонилось ей на колено и с восхищением наблюдало за процессом. Якоб, ее сын. Ее маленький, любимый, красивый мальчик. Мальчик, за которого она отдала бы жизнь, потому что он придавал этой жизни смысл. Мальчик, из-за которого она заключила сделку с самим дьяволом.

Теперь она не могла об этом думать. О нем. Кристофере Ардженте. Наемнике, убийце, а в ближайшем будущем – ее любовнике. Он за ней вернется. И скоро она будет в его постели.

Или там, где он решит ее взять.

Внезапно по ее коже пробежал озноб, такой сильный, что ей стало не по себе, и из ее горла вырвался мучительный вздох.

– Не двигайтесь, – мягко произнес Хасан.

– Мистер Хасан, почему вы насурьмили глаза? – спросил Якоб, глядя сквозь очки в проволочной оправе, делавшие его глаза из распахнуто-невинных совиными.

– Потому, рассам валад, что на моей родине солнце столь жарко и безжалостно, что сурьма защищает глаза от его огня и позволяет видеть далеко в пустыне.

Якоб кивнул, трогая воротник своей накрахмаленной до хруста рубашки.

– Господин Хасан, почему вы зовете меня «рассам валад»?

Рука араба ни разу не дрогнула, когда он маленькой тряпочкой умело растушевал линию по ее веку и продлил ее, подчеркивая миндалевидную форму глаз Милли.

– На моем языке это означает «маленький художник».

И Хасан бородатым подбородком указал на рисовальные принадлежности Якоба, в идеальном порядке разложенные в уголке.

– На моей родине живопись – священное занятие, дар, ниспосланный Аллахом.

– О. – На щеках мальчика появились ямочки, он порозовел от смущения и робкого удовольствия. Затем его брови поползли вверх, когда ему в голову внезапно пришла мысль: – Но, господин Хасан, солнце в Лондоне совсем нежаркое. Оно почти не появляется.

– Это так, рассам валад, но когда ты далеко от дома, это помогает сохранить традиции твоего народа, чтобы сердце оставалось рядом с теми, кого ты любишь, но кто вынужден жить без тебя.

В глуби темных, с поволокой глаз араба мелькнула грусть, когда с ностальгической привязанностью взглянул на Якоба. Милли с удивлением поняла, что и у Хасана был маленький рассам валад. Не в первый раз она задавала себе вопрос, что делал араб так далеко от своей любимой родины и почему вынужден был ее покинуть. Беженец ли он? Преступник? Убийца, как Арджент? Это не казалось невероятным, когда она заметила блеск рукояти длинного драгоценного кинжала, скрытого в его многослойных одеждах.

– Мистер Хасан, вы…

– Якоб, коханый, – Милли ласково взяла в ладонь маленький подбородок, – почему бы тебе не дать бедному мистеру Хасану отдохнуть, а самому поставить мольберт?

Сын сморщил ротик и скосил глаза вниз.

– Да, мама, – пробормотал он.

Якоб забрался в свой импровизированный художественный уголок и раскрыл коробку с красками, внимательно выбрав несколько оттенков умбры, золота, сепии и лазури. Затем с точностью алхимика и сосредоточенностью ученого начал их смешивать, и для него исчез весь мир, пока ему не удастся получить идеальный цвет.

Милли хотела подарить своему временному опекуну поощрительную улыбку, но по выражению его лица поняла, что это не обязательно. Якоб действительно был исключительно умным и очень любознательным, однако крайняя застенчивость, как правило, не позволяла ему обмениваться с незнакомцами более чем парой слов. Ей подумалось, что в случае с производящим сильное впечатление арабом робость помог преодолеть интерес мальчика ко всему странному и новому.

На самом деле и Милли едва сдерживалась, чтобы не задать Хасану вопросы. Как иностранец познакомился с Кристофером Арджентом? Что он знает о его предпочтениях, сексуальных и прочих? И что ему известно о том, кто за ней охотился и почему?

– Я закончил, мадам. – Хасан отступил назад и, прищурившись, оглядел дело своих рук, прежде чем с довольным видом поклониться.

Милли повернулась к зеркалу и задохнулась от восторга. Он сделал все великолепно. Еще никогда она не чувствовала себя настолько Дездемоной. Невинной и добродетельной женщиной, оклеветанной злодеем и убитой за грех, которого не совершала.

Господи, о ком это, как не о ней!

– Благодарю вас, Хасан, вы совершили чудо.

Он поклонился еще раз.

– И я уверен, что сегодня вечером мадам сотворит чудо на сцене, зная, что я не пощажу жизни ради безопасности ее сына.

Милли подавила желание броситься на шею этому покровительственному мужчине с нежными глазами и кинжалом под одеждой. Ей показалось, что такая фамильярность оскорбит его, поэтому она, подражая его же жестам, поклонилась ему.

– Спасибо, – тихо проговорила она, стараясь не выдать эмоций. – Как я тебе, коханый? – и она изобразила улыбку безмятежности, которой вовсе не испытывала.

– Мама, ты великолепна, – даже не взглянув на нее, похвалил, стоя на коленях, обложившись красками и изучая холст, Якоб.

Вздохнув, она покачала головой и встала, одернув шелковый халат, чтобы невольной нескромностью не смутить мусульманина. Ее костюм, бело-красное бархатное платье, расшитое по лифу искусственными жемчужинами и золотым позументом, висело на манекене перед ширмой.

– Простите, мне надо переодеться, – пробормотала она.

– Мадам. – Хасан смутился, его темные глаза уставились в пол. – Хочу сказать, не обижайтесь, но я уже совершил грех, оставшись почти наедине в комнате с незамужней женщиной. Только потому, что здесь ваш сын, я надеюсь, Аллах меня простит. Но если вам надо переодеться… Даже за ширмой… – Он вежливо замолчал, не решаясь вслух осудить свое поведение.

Смущенная его невинностью, Милли закусила губу.

– Хотите выйти за дверь? Когда закончу, я позову.

– Об этом не беспокойтесь, – прорезал комнату холодный, как внезапный порыв арктического ветра, голос.

Милли повернула голову к дверному проему, который целиком заполнил Кристофер Арджент. Облаченный в прекрасный серый костюм, он вновь напоминал старого знакомого Бентли Драмла. Очаровательного, располагающего и, как многие богатые лондонцы, томимого тоской.

Но ведь теперь она знала его лучше? Под его неестественным спокойствием и загадочностью скрывался некто куда более зловещий и в то же время интригующий.

– Можешь идти, Хасан. – Арджент вытащил из кармана костюма конверт и вручил грациозному арабу, что Милли сочла оплатой за услуги по ее охране.

Милли вовсе не интересовало, сколько стоит ее жизнь.

– Спасибо, Арджент, – уважительно поклонился Хасан и взял конверт. – Передайте мои наилучшие пожелания Блэквеллу.

Повернувшись к Милли, он поклонился ей.

– Для меня было большой честью познакомиться с вами и вашим сыном. Фи Амануллах! Храни вас Аллах!

– Прощайте, сэр! – склонилась перед ним в реверансе Милли, и тихо шурша синими одеждами, он скользнул мимо Арджента и вышел.

Милли осталась одна с убийцей.

Опять.

Они молча смотрели друг на друга, и только когда легкие Милли заныли, она поняла, что задержала дыхание.

Выдохнула со словами:

– Мистер Арджент, это мой сын, Якоб. Якоб, подойди и познакомься с мистером Кристофером Арджентом, нашим опекуном.

Еще в то утро, когда она наняла братьев Макгивни, Милли в общих чертах и со всей возможной осторожностью объяснила сыну необходимость временных телохранителей. И разозлилась, что сын не всегда чувствовал себя в безопасности. Боялся теней.

Даже стоя, Якобу пришлось задирать голову, чтобы посмотреть в лицо гигантскому мужчине. И хотя казалось, что очки увеличивали его глаза всегда, они еще больше расширились от удивления.

– Вы великан, мистер Арджент? – спросил он.

– Нет, – моргнул Арджент, не выказав обиды.

– Якоб, – строго выговорила ему Милли, обеспокоенная, что убивший стольких людей может не пощадить чувств маленького любознательного ребенка.

В ответ на порицание в голосе матери Якоб выпрямился и, вспомнив свои манеры, подошел к Ардженту.

– Я хотел сказать, приятно с вами познакомиться, – поправился он.

Походя в костюме джентльмена на варвара, убийца с преувеличенным вниманием посмотрел на протянутую вверх руку маленького мальчика, прежде чем подать два пальца.

– Взаимно, – пробормотал Арджент, позволив мальчику дважды встряхнуть руку, прежде чем вырвал пальцы.

– Ваш отец был викингом? – возобновил допрос Якоб.

– Не могу сказать, – тихо ответил убийца. – Отца я не знал.

При этих словах лицо мальчик просветлело.

– И я тоже.

Сердце Милли сжалось, однако она не сразу смогла понять почему. Потому ли, что ее сын рос без отца и теперь печально об этом заявлял? Или потому, что у него нашлось нечто общее с подобным злодеем? Или потому, что она еще никогда не видела мальчика таким оживленным с кем-то, кроме двух таинственных и опасных мужчин, которых ей пришлось допустить в его жизнь. А может, дело в том, что хладнокровный убийца так нежен с ее мальчиком?

Господи, лучше бы ей этого не замечать.

– Может быть, вы великан наполовину, – оценил Якоб. – Великаном мог быть ваш отец.

Арджент посмотрел на ребенка, словно изучая диковину.

– Я в этом очень сомневаюсь.

– Но вы ведь не знаете, каким он был, если вы его никогда не видели.

Убийца сделал паузу.

– Полагаю, в этом есть определенная логика.

– Только поэтому вы такой большой, – насколько мог, развел руки Якоб.

– Якоб, – Милли подтолкнула сына к его краскам, – ты невежлив.

– Прости, мама, – пробормотал, потупившись, Якоб. – Простите, мистер Арджент.

– Коханый, почему бы тебе, пока я переодеваюсь, не закончить портрет? – Милли поцеловала его и повернулась к Ардженту, не заметив, что подсознательно встала между сыном и мнимым великаном.

От внимания убийцы это тоже не укрылось, однако сказать, как он отреагировал, Милли не могла. Его лицо осталось холодным и ровным, как отутюженный атлас.

– Сэр, не могли бы вы… выйти, пока я переоденусь? – Она указала на дверь и на свой халат, под которым был только корсет и исподнее. Как актрисе за кулисами ей приходилось постоянно переодеваться, жертвуя правилами скромности. Но в жизни она была довольно застенчива.

– Нет. – Его взгляд посуровел, а лицо ожесточилось.

У Милли снова перехватило дыхание. Что-то подсказывало ей, что настаивать будет безумием, и ей, конечно, не хотелось устраивать сцену при сыне. Если этой ночью они и вправду станут любовниками, то почему она стесняется?

Потому, что он ее нервировал. Потому, что она была не готова к тому, чтобы он вторгался в ее пространство и предъявлял на нее права как на собственность. Возможно… потому, что всего за несколько проведенных порознь часов она забыла, насколько воистину требовательно пугающе и ужасающе его присутствие.

– Тогда, может, вы присядете, мистер Арджент? – Милли указала на шезлонг, одну из немногих свободных поверхностей среди беспорядка в гримерке.

Ей хотелось, чтобы он сел. Он был необычайно крупным мужчиной, и от него ее гримерка стала слишком тесной. Словно он востребовал весь воздух, все пространство, раздражая каждый мельчайший чувствительный нерв на ее теле. И хотя его глаза были арктически холодными, она ощущала его совершенно иначе.

Когда он был рядом, ее кожа расцветала от тепла, хотя порой его присутствие вызывало у нее озноб. Ей подумалось, что это весьма тревожный парадокс.

Он даже не пошевелился, чтобы присесть, просто молча смотрел на нее ярко-голубыми глазами, и на мгновение Милли подумала, что он ее не слышал.

– Пожалуйста, – попросила она. – Садитесь! В ногах правды нет.

Он кивнул, в свете лампы блеснули его рыжие волосы. Согнув длинные ноги, он присел, показавшись едва ли не смешным на таком изящном предмете мебели.

– Ну вот и хорошо.

Милли вспомнила о себе, сняла свой костюм с манекена и скрылась с ним за ширмой.

Кремового шелка ширма мало что по-настоящему скрывала, и одну из ламп Милли из-за нее вынесла, чтобы, пока она переодевалась, тень была не столь отчетлива. И не потому, что ей не слишком хотелось его соблазнять, а потому что его присутствие в ее гримерке отзывалось стремительно проносящимся по венам током тревожного волнения и возбуждения. Любое ее движение приобретало открыто эротический оттенок. Легкий шорох о ее кожу снимаемого шелкового халата. Тяжелое тепло бархатного платья. Надев и зашнуровав его, она ощутила появление ложбинки между грудями, четко осознала женственный изгиб талии под корсетом. Она подумала обо всех местах, которые ей вскоре предстоит перед ним обнажить. Всех местах, к которым он прикоснется руками. Или губами.