Текст книги "Герцог с татуировкой дракона"

Глава седьмая

Как долго она об этом мечтала? Сколько раз воображала Эша галопом скачущего к ней на белом коне, готового вытащить ее из болот и вместе раствориться в тумане? В ее фантазиях они женились. Он целовал ее нежно, трепетно, с тем же благоговением, как и в тот день, когда они расстались.

В тот день, когда он исчез.

Откуда ей было знать, что его горячее давнее обещание вернуться за ней на самом деле обернется угрозой?

Когда пальцы Грача коснулись ее шеи под фатой, Лорелея вздрогнула. Но продолжала ровно и спокойно стоять, как швартовая тумба, пока он гладил ее нежную кожу. Его пальцы зарывались в ее волосы, путаясь в растрепанной прическе, пока он не обхватил ее затылок.

– Что вы делаете?

– Когда вы были молоды, вы всегда носили волосы распущенными.

Он одну за другой вынул шпильки.

– Я… я давно уже не молода, – проговорила она, запинаясь. – Условности диктуют собирать их в высокую прическу. – Боже милостивый, как она могла в такой момент обсуждать свои волосы? – Я просто не могу…

– Условностям здесь не место, – перебил он, распуская волосы по ее плечам. – Вы можете ходить так, если хотите.

– Тогда я хочу уйти. Хочу вернуться домой.

Из его груди вырвался резкий выдох. Не смешок, но нечто похожее.

– Позвольте мне перефразировать.

Он наклонялся к ней, пока его губы не коснулись ее обнаженного в широком вырезе платья плеча. Ее пронзила дрожь возбуждения, вырвавшись из какой-то потаенной и забытой глубины с такой силой, что скрутило живот, а по коже побежали мурашки.

– Вы можете поступать так, как хочу я.

Грач притянул ее ближе, а Лорелея настолько оцепенела, что никак не смогла противиться. Его пухлая нижняя губа увлажнилась, рот приоткрылся…

«Нет».

Лорелея была невыносима даже мысль, что этот пират осквернит то, что она считала самым прекрасным своим воспоминанием. Поцелуй он ее сейчас, это будет совсем не так, как когда-то ее целовал Эш.

А если это будет ужасно?

Или хуже, если ей это понравится? Если она его захочет? Что, если эта новая демоническая реинкарнация Эша разбудит в ней те же самые дремавшие эмоции, что она познала в его объятиях девушкой?

Ибо, помилуй ее Господи, Грач обладал мрачной привлекательностью, дотоле никогда ею невиданной, но уже трогавшей ее за живое.

Прижав подбородок к груди, она обратила свою тиару в оружие. Менее ловкий мужчина получил бы сапфиром Везерстоков прямо в глаз.

Прежде чем она успела понять, что происходит, он развернул ее лицом к кровати. Он очутился сзади, схватил ее одной рукой над грудью, а другой снял тиару и фату и бросил на пол, даже не посмотрев на сверкающие фамильные реликвии.

Лорелея почти ничего не почувствовала, погруженная в разглядывание убранства постели. Вызывающе роскошный просторный шелковый балдахин, яркостью смутивший бы Саломею. Покрывало было достойно султанского гарема – с чувственными вышитыми серебряной нитью по сочному разноцветью ткани узорами. Лучшего свадебного шатра для сегодняшней ночи ей невозможно было себе представить.

Они ненадолго остановились и просто стояли, а буря бушевала, бросая корабль во все стороны. Крепкие ноги пирата не давали им обоим упасть. В беспокойном танце на шатком полу его чресла прижались к ней пониже спины.

Возне с турнюром Лорелея предпочла рюши и оборки шлейфа, и пожалела об этом, поскольку преграда ткани мешала ощутить каждый выступ и сухожилие его отлично вылепленного тела.

Короткие, но тяжелые вдохи, прижимавшие его грудь к ее спине, опровергали его невозмутимость.

– Куда ты нас тащишь? – осмелилась спросить она, лихорадочно пытаясь увести их обоих от грозно маячившей прямо перед ними кровати.

– Куда хочу.

Он держал ее в плену, прижимая к неколебимой глыбе своего тела, а ищущими пальцами свободной руки продолжал гладить ее волосы. Он что-то нашептывал ей, прижимаясь к ее шее, но сердце у Лорелеи колотилось так громко, что она не могла расслышать. Жаркие губы скользили по ее коже. У нее замирало сердце, когда он, словно пытаясь впитать ее в себя, останавливался, чтобы вдохнуть поглубже.

– После всего… – хрипло выдохнул он. – После двадцати лет. Вы моя.

Его замечание заставило Лорелею замереть на месте. Не от страха, но чего-то похожего. В его голосе впервые послышалось нечто человеческое, однако это был и ужасный сплав холодной ярости и благоговейного трепета предвкушения. Казалось, он удивлялся, как она сюда попала.

Рой гневных вопросов жалил губы, но Лорелея слишком сильно трусила и молчала. Эш терпеливо ответил бы на каждый. А Грач?

Кто знал, на какую он способен низость?

Она хрипло вскрикнула от страха, когда он, сжав ее бедрами, грубо повалил на кровать, и резкими рывками принялся расшнуровывать корсет платья.

В конце концов именно твердость упирающегося в зад Лорелеи мужского естества заставила ее перейти от паники к действиям. Она поползла от него по покрывалу, отбрыкиваясь искалеченной ногой. Это было позорное бегство, все же, нельзя не признать, возымевшее эффект.

Лорелея билась и сражалась со своими громоздкими юбками, тем не менее, в конце концов, неуклюжим перекатом поднялась на ноги. Теперь она противостояла ужасу открытого моря, а между ними была только кровать. Моргнув, она увидела, что он уставился на нее с яростью собственника, менее всего ожидаемой от того, кто прежде старательно разыгрывал равнодушие.

И все-таки он даже не двинулся за ней.

– Я не ваша, – довольно, как ей казалось, смело заявила Лорелея. Ей хотелось сказать больше, вразумить этого варвара, но стеснение в груди не давало ни дышать, ни говорить. Перед глазами все расплылось, его свирепый облик затуманился, а в тусклом серебряном свете шторма и пары мерцающих фонарей засверкали пылинки.

Настоящего страха Лорелея никогда прежде не знала. Всю жизнь она боялась жестокого и несдержанного хулигана. Но постоянный трепет перед Мортимером плохо подготовил ее к этому чистому смертельному ужасу.

Она думала, что знала, что такое беспомощность. Но она ошибалась.

Часть ее этому удивлялась. В нем. Этот мужчина выковал смертоносную силу и абсолютную первобытную свирепость. Когда-то давно она держала его, а он дрожал от боли и страха, как мальчик. Отводила его чернильные волосы с суровых глаз и выманивала невольную улыбку на его жестких губах.

Сейчас никто не поверил бы, что такое возможно. Были ли ее воспоминания ложью? Неужели он никогда не прикасался к ней с нежным почтением? Всегда ли он был таким грубым, жестоким животным?

«Где ты, Эш?»

Здесь его не было. Не в этой комнате рядом с ней. Не в грозном злодее, орудующем мышцами и сухожилиями с потрясающим разрушительным действием.

Грудь Лорелеи горела, сердце бешено колотилось. Наконец ее телу удалось вытолкнуть воздух, пойманный даже неосознанно для нее в ловушку легких.

В этот момент его взгляд упал на ее грудь.

Опустив глаза, Лорелея увидела, что ослабленный лиф платья сполз к талии. Корсаж держал грудь достаточно высоко, и хитрое приспособление венчали стыдные розовые полумесяцы сосков. Щедрая плоть колыхалась в унисон с дрожью в теле. Груди не торчали бы, надень она свою хлопчатобумажную исподнюю рубаху. Но французская газовая сорочка Вероники была настолько эфемерна, что едва заслужила свое название, мерцая, будто легкие крылья колибри, и больше показывая, чем скрывая.

Непристойно взвизгнув, Лорелея рванула лиф вверх, втискивая в него декольте.

Вспышка молнии обратила глаза Грача в серебряные уголья, горящие жестко и жарко, как закаленная сталь.

– Подойдите сюда, Лорелея, – приказал он.

Его голос не так тверд, как раньше? Или ей показалось?

– Я не ваша жена, – прошипела она. – Вы не можете мне просто приказать, как вашему экипажу. То, что я против своей воли оказалась здесь, не значит, что я вам принадлежу.

Он по-змеиному дернул головой.

– Тут вы, Лорелея, ошибаетесь, – проговорил он сквозь зубы, потянувшись к столбу кровати и осторожно его обходя.

– Мне… мне это не понравится, – пригрозила она, делая маленький шажок назад.

Он не заставлял ее врать?

Грач подошел к изножью кровати, и всего один угол отделял ее от судьбы. Он вновь стоял перед ней, темная башня с грацией сатира. Мужчина, двигавшийся настолько ловко, что она не замечала его шагов. Казалось, его тень подкралась к ней прежде него, и теперь он стоял так близко, что их дыхания сливались.

– Обещаю, вы закричите не от боли, а от удовольствия.

Лорелея снова не могла пошевелиться, потому что его слова вызвали дрожь где-то внизу живота. В его темных глазах ее гипнотизировало что-то чужое и знакомое. Он не моргал. Никогда не отводил взгляда, как требовали и человеческие, и звериные законы.

– В вас совсем не осталось доброты? – вырвалось у нее сдавленное рыдание, и слезы потекли по щекам. – Я для вас ничего не значу?

– Ничего? – загадочное выражение исчезло так же быстро, как появилось, сменившись его несносным равнодушием. – Я выжил… – Он замолчал. Моргнул. Потом, казалось, передумал. – Ради вас, Лорелея, я пересекал горизонт.

Он потянулся, погладить ее щеки, скулы, дрожащие губы. Остановившись у реки влаги, он смахнул слезу, растирая ее между большим и указательным пальцами и рассматривая, словно чужеродное вещество.

– Знаете, я следил за вами несколько месяцев.

– Несколько… месяцев? – ахнула она, в ее мозгу закружились мысли, которые она не могла примирить.

– Я пришел за вами, когда вернулся в Англию.

Вернулся в Англию? Куда он уезжал? Где пробыл двадцать лет? Почему он не пришел за ней сразу после того, как ступил на британскую землю?

– Я видел вас в устье, – продолжал он. – Обучающей чертову осиротевшую выдру плавать. И я решил избавить вас от своего присутствия, насколько смогу. Боюсь, это единственная любезность, которую я могу себе позволить. Сколько мог, я вам не навязывался. – Пальцы, которые он тер друг о друга, сжались в кулак. – Но я не мог видеть вас женой другого. И потому… я здесь. И ничего не поделаешь.

– Вы говорите так, будто это не в вашей власти, – удивилась она.

– Точно. И так было всегда. – Это могло прозвучать как извинение, что было и ужасно и смешно. – Я родился и сразу услышал ваш голос, приказывающий мне жить. И с тех пор вы были моей. Вы правы, Лорелея, ничего не поделаешь.

– В таком случае мне, возможно, следовало оставить вас гнить под этим ясенем.

Лорелея хотела на него накинуться. Обидеть его. Как-нибудь прогнать его, пока ей не удастся овладеть этой стремительно выходящей из-под контроля ситуацией.

– Возможно, так было бы лучше для нас обоих.

Он играл с ненавистным тонким локоном у виска, одним из немногих, что никогда не росли и не приглаживались, а вечно лезли в лицо.

Затем его ладони спустились к ее шее и плечам. Они оказались даже грубее, чем ей помнилось, мозоли царапали ее нежную кожу как наждачная бумага. Кошачьим жестом он прижался щекой к ее щеке, щетина ее щекотала, а он, словно упиваясь дорогим вином, вдыхал ее аромат.

Его темная голова опустилась ниже, к ключице, припав к ней губами. Его теплое дыхание расчистило путь его языку, и что-то влажное и предательское прихлынуло у Лорелеи между ног.

Загорелось желание, и тотчас вспыхнула паника. Она не могла позволить себя подчинить. Не ему. Не так. Не раньше, чем ей удастся обнаружить Эша за ничего не выражающим взглядом хищника.

Колено Лорелеи уперлось в твердую плоть еще до того, как она приняла сознательное решение сражаться. Она метнулась к нему, когда у него из горла вырвался задыхающийся стон, сопровождаемый страшными хриплыми проклятьями.

Она надеялась поставить между ними стол, хотя бы для того, чтобы выиграть время.

Она ведь не думала об этом? Куда отправиться на незнакомом корабле? Что ждет ее по ту сторону двери?

Корабль резко качнуло, левая нога у нее подкосилась. Слабая лодыжка не выдержала, она вскрикнула от боли и растянулась, так сильно прикусив губу, что при ударе о пол брызнула кровь.

Слезы текли не от страха или боли, а из-за бессильной досады. Растянувшаяся на полу, она выглядела как дура. Несмотря на растущую антипатию к Грачу, ей не хотелось, чтобы Эш – если хоть что-то от него еще осталось – видел ее унижение.

Возможно, он настолько разозлится, что убьет ее, прежде чем она успеет поднять голову. Тогда ей не придется краснеть.

Он сразу подскочил к ней, перевернул, поднял, прижал к груди. Очень похоже на то, как много лет назад. Слезы у Лорелеи хлынули бурным потоком. Она изо всех сил старалась не вспоминать последний раз, когда при нем плакала. Последний раз, когда выставила себя перед ним дурой. Из-за ворона.

Грача.

Пират молча повел ее, немного прихрамывавшую, обратно к кровати. Усадил на смятое ее сопротивлением стеганое покрывало. На этот раз она с ним не боролась, даже когда он полез в карман брюк.

– Покончим с этим, – всхлипнула она, скрестив руки на корсете в слабой попытке прикрыть наготу. – Я лучше умру, чем буду вашей женой.

Его рука застыла в кармане.

– Вы думаете, что я собираюсь… убить вас?

– А что мне думать? Вы убили Мортимера, – без всякого выражения произнесла она. – В церковном дворе, ни больше ни меньше. Посреди бела дня перед Богом и людьми. И даже… не усомнились или…

– Исходя из моего опыта, сомнение – причина смерти номер один.

Он резко расправил носовой платок и подал ей, словно доказательство своей точки зрения.

Сказать, что она была удивлена, было мало. Она только что ударила коленом его… мужественность. Разве он не был в ярости? Почему он не наказал ее как подлый пират?

– Почему вы плачете из-за него? – спросил Грач не сердито, а всего лишь смущенно, однако Лорелея обратила внимание, что он не произнес имени Мортимера. – Он сломал вашу чертову ногу. Он съедал ваших питомцев. Последние двадцать лет жизнь с ним едва ли можно назвать сносной.

Он не знал и половины.

– Скажите мне, что вы не настолько раскисли, чтобы оплакивать его потерю.

Отвращение в голосе пирата вызвало уже, казалось, позабытое раздражение.

– Я оплакиваю потерю Эша, – деликатно вытирая нос, выпалила Лорелея. – Потому что он ушел, а вместо него появился незнакомец. Эш никогда не сделал ничего бы настолько ужасного. Даже Мортимеру.

– В этом вы одновременно правы и неправы, – ответил он с кривой усмешкой. Казалось, он хотел что-то сказать, но передумал. Глядя на нее скорее с любопытством, чем с сожалением. – Однажды вы сказали, что, чтобы стать чудовищем, сначала надо совершить нечто чудовищное. И в Саутборне молодой Эш думал, что в детстве мог совершать чудовищные поступки, которые не помнил. Однако в тот день, когда мы расстались, я уверен, что у Эша до этого на руках была только грязь.

Лорелею озадачило, что Грач сказал об Эше в третьем лице, протягивая ей свои большие мозолистые руки, словно показывая грязь.

– А теперь кровь. Столько крови, что хватит обагрить это море не хуже библейского. Но не потому так легко было убить вашего брата. – Его руки сжались в кулаки. – Заметьте, Лорелея, если бы не ваше присутствие, я не был бы настолько добр, чтобы даровать ему такую безболезненную смерть.

Она закрыла глаза, вспомнив лезвие, пронзающее голову Мортимера. Его смерть не казалась безболезненной.

Грач схватил ее за подбородок, чтобы она посмотрела на его дикарские черты. Другая ладонь легла на ее волосы с обескураживающей галантностью.

– Это потому, что вы недостаточно знаете о боли.

– Вы собираетесь меня учить? – Лорелея думала, что говорит с вызовом, но получился шепот. – Что это? Это так называемая брачная ночь? Я должна страдать за грехи Мортимера? Хотите за один день обагрить себя кровью двух невинных людей?

– Кровь… невинных?..

Он выпустил ее, брови нахмурились, как будто ее слова его смутили.

Она смерила его выразительным взглядом.

– Невинные обычно кровоточат?

Он опустил глаза на ее лоно, затем глухо выдохнул.

– Вы все еще… невинны? – Он произнес это слово почти шепотом. – После стольких лет?

Грач сжал кулаки так, что ногти врезались в ладонь.

Он был уже у двери, прежде чем Лорелея успела ответить.

Прижав ладонь к двери, он цеплялся за ручку, будто его могли в любой момент оттащить. Странные темные очертания татуировок на плече вздувались и опадали под тонкой белой рубашкой. Возможно, перья? Он повернул защелку. Замер.

– Вы же не настолько слепы, чтобы думать, что Мортимер был невинен.

Лорелея дрожащими руками вытерла слезы.

– Несмотря на все злодеяния, он не был убийцей. Никто не заслуживает такой смерти.

– Он был убийцей. – Грач не смотрел на нее, но костяшки его кулаков побелели. – И он заслуживает семи тысяч смертей.

Ошеломленная, Лорелея чуть не выпустила лиф. Семь тысяч было очень точным числом.

– Что вы сказали? Почему семь тысяч?

– Неважно. – Она вздрогнула, когда он открыл дверь. – Ваше ловкое колено спасло вас от брачной ночи.

Грач все еще не смотрел на нее, и по какой-то неясной причине Лорелея была этому рада.

– Лорелея, немного поспите, но не тешьте себя иллюзиями. Мне не отказывают. Я возьму вас.

– Никогда, – поклялась она, когда он закрыл за собой дверь.

В момент небывалой слабости Грач прижал лоб к разделявшему их барьеру из древесины и стали. На резком выдохе он повторил слово, которое он шептал в конце каждого адского дня на протяжении долгих двадцати лет:

– Непременно.

Глава восьмая

– Проклятый ад, – упершись ногами в форштевень и разорвав рубашку, пробормотал Грач, давая злобным когтям дождя вонзиться в его покрасневшую, горящую жаром кожу.

Больно.

Боль причиняло все. Ледяная вода на его плоти. Мышцы в геркулесовом сокращении напряглись до предела. Схлопотавший удар ловким коленом Лорелеи член. Отвыкшая мышца диким зверем бьющаяся о ребра, в надежде расколоть запершую ее железную тьму.

Не велика беда. Боли он рад. Боль была самой близкой подругой.

Черт. У него было много времени, чтобы обдумать встречу. Место. Истоки. Значение. Фактически, у него было двадцать лет.

Его ад разверзся, когда он в гостинице в Хейбридже пропустил по маленькой с Мортимером Везерстоком, а двенадцать часов спустя продрал глаза на торговом судне в нескольких лье от единственного дорогого ему человека. Ад многолетней работы на такой же палубе, в такой же шторм, когда морская вода жгла открытые раны на спине. Он часто спал в цепях, в трюмах, смердя грязью и отчаянием, голодая, замерзая и мечтая о бесценных месяцах в раю.

О Лорелее. О своем потерянном рае.

Ад был огромным, беспощадным, распростершимся между ними океаном. Долгие годы его проклятием был седой горизонт, пока однажды ночью ему не надоело. Как сказал Милтон в «Потерянном рае»? «Лучше царствовать в аду, чем прислуживать в раю».

Но чтобы царствовать в аду, надо стать самим дьяволом. И он стал. Потому считал, что изучил каждый уголок ада, мнил себя ведающим все его мучения.

Боже, какой он был дурак!

Ибо сегодня вечером он открыл в бездне новую глубину.

Ад. Истинный ад… стоять у двери в свою каюту с ладонями, явственно помнящими тепло ее тела. Ее запахом, засевшим в ноздрях. Стоять и знать, что ее пышное мягкое тело за дверью и его можно взять…

И проходить мимо.

Адом было смотреть на ее любимое, лишь похорошевшее со временем лицо и находить запечатленные на нем скупые тени страданий. Адом был отказ на ее губах. Отказ в ее глазах.

Адом было обращение в дьявола единственно, дабы овладеть единственным своим ангелом.

Боже, какая ирония. Чистая чертова трагедия.

Ибо она оставалась ангелом, даже просто сохраняя чистоту невинности. Все это время.

Он совершил роковую ошибку. Ту, к которой был меньше всего готов. Ему казалось, что пытки, трагедии и охота за сокровищами выбили из него человеческое, и он сможет ею овладеть, оставаясь глухим к ее протестам.

Однако время сыграло с памятью странную и страшную шутку – он недооценил, что по прошествии всех этих лет с ним ее прикосновение. Забыл о власти над ним этой девушки. Девушки, чей голос мог воскрешать мертвых.

Грач приложил ладонь к татуировке на своем сердце, желая, чтобы то успокоилось, а кипящая внутри знакомая ненависть задушила все добрые чувства.

У него, черт возьми, был план. План, который он кропотливо разрабатывал после возвращения в Англию. И опять все испортил Мортимер чертов Везерсток. Заставив Лорелею вступить в брак, он также заставил Грача действовать немедленно.

Как он сказал, Лорелею он оставил в покое в Саутборн-Гроув, поскольку через подосланных шпионов узнал о женитьбе графа на Веронике и понял, что тот позабудет о существовании сестры.

Что и говорить, трагедия для графини Саутборн, но позволяющая ему выиграть время подготовить месть так, чтобы сочетать ее с воссоединением с Лорелеей.

Чтобы воссоединиться с Лорелеей, он хотел восстановить свою память. Свою личность.

За эти двадцать лет возвращения к ней он потерял себя. Снова. И на этот раз не только память, но и человечность. И немало получил. Не только невообразимое богатство и позор, но и бесчисленных врагов и команду мужчин, готовых, не исполни он перед ними свой долг, сделаться могущественными противниками.

Добивая метафору до конца, если он властелин Ада, они – его демоны. Демоны, неутолимо жаждущие крови, женщин и прежде всего… денег.

И он разработал план, удовлетворяющий все запросы.

Клад Клавдия.

Найди он легендарное сокровище, вместе с уходом на покой Грача и экипажа «Дьявольской Панихиды» можно было бы похоронить гигантский вопросительный знак в его прошлом. Не узнай он ничего о своем забытом детстве, он милостиво избавил бы Лорелею от себя.

Потому что дьявол в нем был темен и требователен. Эгоистичен. Похотлив. О, так похотлив. Он знал, едва он доберется до Лорелеи… он может потерять контроль. Он может взять, даже если она не предложит.

Сегодня вечером он подошел к этому настолько близко…

Прошло так много времени, что Грач даже потерял самообладание. Он знал, что самая эффективная ярость терпелива. И именно поэтому он не разорвал Мортимера Везерстока в тот момент, когда у него появилась благоприятная возможность.

Нет. У него был план. Способный удовлетворить чувство справедливости самого дьявола. Соответствующий совершенным Мортимером преступлениям.

Но до него дошло, что Лорелею проиграли в карты. Что Сильвестр Гуч ее поцеловал и собирался взять ее.

План изменился так же чертовски быстро, как океанские ветры. То есть за один день он повернул свой корабль вокруг острова, быстро справился с Гучем и Везерстоком и сделал единственное, что смог подумать, чтобы навсегда привязать к себе Лорелею, пока смерть не разлучит их.

Возможно… оглядываясь назад… он поспешил.

Но двадцать лет он был одержим. Одержим женщиной, от которой мог избавиться не раньше, чем отказаться от своих органов. Она была его частью. Возможно, единственной частью, которая многое значила.

И теперь она была его, к худу или добру.

Так почему же ему стало хуже, а не лучше?

Потому что, как он и предвидел, она не слишком хотела воссоединиться с дьяволом.

С Грачом.

Она хотела Эша.

«Жаль», – подумал он. Потому что, как и ее брат, ее любимый Эш был убит.

Больше, чем один раз.

И теперь раковину любившего ее мальчика заняла его черная душа. Тело мужчины, предъявлявшего на нее права. Он был дьяволом, вернувшимся исполнить обещание призрака.

Потому что солнце, несмотря ни на что, все еще заходит на западе.