Текст книги "Небесные всадники"

Часть вторая. Когда гремит оружие

 
От нас не осталось ни лиц, ни имен,
И краски сотрутся с гербов и знамен.
И сами мы будто тени,
И нас поглощает мгла.
Пусть раньше огни горели,
Теперь вокруг нас зола.
И тот, кто уйдет – не вернётся. Мы знаем,
И память исчезнет, и память растает.
И скроется прошлое тьмой.
Что станется с душами нашими,
С тобою, мой друг, и со мной?
Вино черпай полными чашами,
Пей, друг мой, а после – пой.
 

Гелиатская поминальная песнь. Автор неизвестен.

Глава VII

Время пребывания в Багре подошло к концу. Благодаря чуть не разразившемуся международному скандалу, Константин с братьями успел застать царскую свадьбу – роскошное, растянувшееся почти на семь дней празднество. Собственно обряд венчания был как раз в самый последний день. Вина самых дорогих сортов по эту сторону от рассветного хребта текли рекой, не смолкала музыка, не гасли огни…

Уезжать на следующее же утро было некрасиво, однако гелиатская делегация и так задержалась, ибо покинуть двор во время празднеств было бы еще более вопиющим нарушением любых норм этикета. Царь, вставший спозаранку ради того, чтобы проводить высоких гостей, оставил свою юную супругу в спальне и поднялся на причальную башню вместе с гелиатскими принцами.

Он за прошедшие годы почти не изменился, разве что вырос – лицо его, серьёзное и спокойное, было таким и тогда, когда Константин его впервые увидел. Константину исполнилось семь, Исари двенадцать, и он казался гелиатскому принцу страшно взрослым и занудным. А ещё осторожным, даже трусоватым, но ровно до одного события, перевернувшего всё с ног на голову. Император Александр подарил Исари, своему двоюродному племяннику, на тринадцатилетие великолепного пегаса по кличке Вираж, красивого коня – просто глаз не отвести.

Исари честно перенимал у конюхов знания по уходу за этой деликатной химероидной породой, много разговаривал с Виражом, расчёсывал его серебрянную гриву и ни разу, ни разу не поднялся в воздух! Даже тайком!

Для Константина это было чем-то невероятным, такая выдержка казалась ему чем-то сродни душевной болезни. В ту пору Константин только-только почуял в себе магию, и огонь жёг его пальцы день и ночь. Она ещё не проявлялась, но, как у всех огненных магов, нрав у него был похож на пламя – непоседливый, резкий. Не проходило и недели, чтобы Константин чего-нибудь не натворил.

Отец Константина часто говорил: «Наказывая ребенка, спасаешь его душу. И свою отводишь немного». Он, конечно же, шутил, но в этой шутке была своя правда. Тогда только страх перед новым наказанием мог отвлечь маленького мага от рвущейся, неподконтрольной ему магии.

Чудесного Виража Константин очень любил, он тоже мечтал о пегасе, но ему подарили обычную лошадь, даже не химеру. Верховой ездой он занимался вместе с багрийским цесаревичем и с завистью смотрел, как пенятся белые пегасовы крылья у сапог очень посредственного наездника, которого от падения спасало только то, что магоконструированный конь чутко прислушивается к желаниям хозяина.

Вечером Константин приходил кормить Виража сухарями и яблоками. Ему он уделял больше внимания, чем своей смирной кобылке Незабудке. И однажды подслушал, как Исари, чистя скребком Виража, жалуется ему на жизнь.

– Подарить великолепного пегаса и обязать меня к прогулкам исключительно шагом. Можно подумать, надо мной и так мало потешаются, особенно Икар! Даже малыш Константин, и тот уже сидит в седле лучше меня.

Исари от души пнул стоящее рядом ведро и присел на низкую скамейку.

– Подарю тебя кому-нибудь. Все равно нам с тобой никакого толку друг от друга, Вираж.

«Мне подари!» – хотел сказать Константин.

Магия, как всегда реагирующая на эмоции, тут же выскользнула из кончиков пальцев. И запылала раскиданная по полу солома…

Багрийский цесаревич обернулся, посмотрел на замершего было Константина.

– Константин, не…

Испуганные конюхи принялись бегать, тушить пожар, но пламя не потухало. Исари попятился, заслонил рукавом лицо. Испуганно заржал, вставая на дыбы, Вираж. Вид лошадиных копыт, мелькающих перед лицом, напугал Константина, вывел его из равновесия окончательно.

Пламя взметнулось ещё выше.

– Да налейте же ему воды на голову, – закричал багриец, пытаясь успокоить взбеленившегося Виража. У пегаса загорелись перья после того, как он попытался раскрыть крылья в тесном и уже объятом пламенем деннике.

Цесаревича в общем гуле и шуме не услышали, а самому ему не хватило бы сил поднять ведро. Он поднырнул под крыло пегаса, встряхнул Константина за плечи, крикнул:

– Смотри мне в глаза!

И отпрыгнул вбок, заслоняя собой Константина. Мимо них промчался к выходу пегас.

За его спиной затрещала потолочная балка, упала на то место, где только что стоял Вираж. Цесаревич обернулся, вскрикнул и потащил Константина из конюшни. Там он хорошенько макнул гелиатского принца в бадью с водой, и огонь, наконец, стих. Юноши долго сидели на мокрой от вечерней росы траве, переводя дух.

– Спасибо, – прохрипел Константин.

Цесаревич Исари, только что лежавший ничком, вдруг выгнулся дугой, захрипел. Испуганный Константин подскочил, помчался за помощью. Когда лекари подоспели, приступ удушья уже прошел. Так принц, собственно, и узнал, что трусоватый, долговязый и неуклюжий цесаревич смел и находчив. И великодушен: он все же подарил Виража Константину, узнав о причине всплеска его магии. Но дружбы у них всё равно не вышло. Сказывалась разница в возрасте, да и Константина тут же принялись нагружать занятиями по контролю над магией. Дар у него был сильный.

И всё же какие-то тёплые чувства они по отношению друг к другу сохранили, хотя с тех пор и много воды утекло. Ведь такие передряги, что ни говори, сближают. И три недели общения, пусть нечастого и недолгого, обоим были обоим приятны. Но пришло время прощаться.

Они ещё раз обменялись рукопожатием, и багрийский царь пожелал гелиатским принцам счастливого пути и легкой дороги.

Едва войдя в салон, Константин скинул мягкие кожаные туфли без задника и водрузил ноги на низкий столик. Пол заметно вибрировал, стены богато обставленной каюты тоже подрагивали – дирижабль летел, и казалось, что он дышит, шевеля боками, как гигантская рыба. Воздухоплавающая.

К вечеру принцы пересекли границу между Гелиатом и Багрой. Ещё трое суток – и дирижабль пришвартуется в воздушной гавани столицы Гелиата, Искандере.

– Убери свои волосатые лодыжки со стола, смотреть противно, – недовольно произнёс Валериан, падая в глубокое кресло и расстёгивая верхние крючки камзола, под которым виднелся кожаный, усиленный магией доспех. Несмотря на репутацию повесы, средний из гелиатских принцев был не менее своих братьев помешан на безопасности.

Константин сделал вид, что ничего не слышал. Получив от брата тычок в бок, недовольно фыркнул, но ног со стола не убрал, а наоборот, принялся шевелить пальцами.

Валериан поднял глаза к потолку и тяжело вздохнул.

Раздвижная дверь, инкрустированная янтарём, открылась, и вошёл Максимилиан, нёсший кожаную папку на вытянутых руках, будто ядовитую змею. Он посмотрел на братьев, слегка прищурив глаза – фамильная близорукость давала о себе знать на пороге пятого десятка, и сказал:

– Константин, на чьей ты стороне?

– В смысле? – спросил Константин, задумчиво наблюдающий, как по щелчку зажигаются огоньки на кончиках пальцев.

Валериан, сидевший рядом, тут же дал ему подзатыльник.

– Идиот! Мы на дирижабле, оболочка которого наполнена гидрогениумом. Напомнить тебе, что этот газ расчудесно горит?

– Маги, – пробормотал Максимилиан, садясь в низкое, обитое кожей кресло, – как дети малые. Первые сто лет.

Он неодобрительно посмотрел на ноги Константина и пощекотал его левую пятку пером. Младший принц какое-то время пытался терпеть эту пытку с каменным лицом, но вскоре, не вынеся, всё же убрал ноги на пол.

– Так-то лучше, – одобрительно кивнул наследник гелиатского престола. И повторил вопрос: – На чьей ты стороне, Кон? Нет, не так: кто ты? Маг, почти бессмертный, почти всемогущий, которому нет дела до людей, или ещё человек?

Константин смотрел на старшего брата удивленно и непонимающе:

– Не знаю, брат. О чём ты?

– Если ты маг, то предпочтёшь убить меня, а эти документы уничтожить, лишь бы они не стали достоянием общественности, – Максимилиан указал на папку, которую держал в руках. – Если человек… если ты человек, то с магами, теперешними магами, – прогнившими, играющими чужими судьбами, – тебе не по пути.

Константин взъерошил волосы.

– Ты же знаешь: нам, студентам, ничего особенного не говорят. Все тайны откроются только после отречения от своей человеческой жизни. Сейчас я человек, а через две недели… не знаю.

Все трое напряжённо молчали. Тишину нарушил Валериан.

– Тебе было семь лет, когда открылся твой дар, помнишь, Кон?

– Конечно, помню. Я сжег письменный стол и шторы.

– Отец тогда сказал: «Родился новый маг. Но не умер ли мой сын?»

– В его власти было наложить запрет на моё обучение. Или позволить обучить основам, а после запечатать.

– Чтобы ты умер от перекрученных, неправильно развитых магических волокон в теле? Говорят, это мучительная и долгая смерть. Магов нельзя не обучать.

Константин кивнул. В кунсткамере при Академии он видел тело такого человека, жителя далёкого горного селения. Его не смогли вовремя найти и отправить на обучение. В десятилетнем возрасте, когда магические волокна, пронизывающие его тело, окончательно сформировались, спонтанные выбросы магической энергии стали невозможны. Магия в нем искала выход и не находила, билась, как перепуганный зверёк в клетке, и разрушала своего носителя изнутри. Ему было двадцать, когда он умер. Худое, уродливое, сгорбленное существо. Полжизни бедняга перемещался на четвереньках: слишком хрупкий позвоночник не позволял ходить прямо. Причудливые позвонки странной формы, кривые, деформированные, напоминающие спинные гребни древних ящеров, еще при жизни чуть не вспороли тонкую и сухую, как пергамент, кожу.

Взрослого мага можно запечатать, оставив ему крошки силы, запечатать ребенка или подростка – всё равно, что отправить его на верную смерть.

Константин тряхнул головой, отгоняя не нужные сейчас мысли.

– Что там, Макс? Что там написано? Что гадкие маги тайно правят миром? Не то чтобы это было великой тайной, – как можно более небрежно сказал он. – И кто предоставил эти сведения? Запечатанный маг Иветре? Изгой, предатель, ренегат?

– Ты знал, что у ректора Академии был младший брат?

– А у кого их нет? – фыркнул Константин.

– В три тысячи шестьдесят восьмом году твой ректор был серьёзно, если не смертельно, ранен. А через неделю уже снова оказался на передовой.

– Его участие в сражении при Золотом озере почти принесло Гелиату победу! – вспыхнул Константин. Не объявись через несколько лет этот князёк с Небесной Всадницей на поводке, Гелиат имел бы совсем другие очертания. И большой вопрос: был бы на карте вообще виден Камайн!

– С каких это пор ты такой рьяный Камайноненавистник, братец? – улыбаясь, спросил его Валериан.

– При чём здесь ненависть? Я – гелиатец, как-никак, и прекрасно понимаю, что Гелиату необходимо расти. Любая империя захиреет, если не будет воевать и захватывать новые земли. А куда нам расти? С одной стороны Гелиата – труднопроходимые горы, с другой – Великий океан, который еще никому не удалось переплыть или перелететь. Да и есть ли там вообще хоть что-то? С третьей – Дарнийские княжества, обиталище жестоких дикарей.

Старшие братья переглянулись. Валериан иронично поднял брови.

– Впрочем, неважно, дорогой брат. Вернемся к нашему ректору, – продолжил Максимилиан. – Итак, он выжил после смертельного ранения и, более того, очень быстро восстановился.

– На что ты намекаешь, Макс? – спросил Константин, откидываясь на спинку дивана.

– Здесь, – Максимилиан постучал по папке пальцем, – находятся неопровержимые доказательства того, что он занял тело своего младшего брата. И с тех пор проделывал этот трюк дважды.

– И откуда сведения? От Иветре? Он наврет с большим удовольствием, лишь бы устроить смуту. И ваш друг Исари ему в этом помощник: на этом отрезке пути их цели совпадают. В перспективе, конечно, нет: Исари хочет покоя своей стране, а Иветре – власти… Общение с Небесной Всадницей, прикосновение к такой невероятной силе вскружило ему голову и лишило мозгов. Он очень властолюбив.

– А кто из нас не властолюбив?

– В чем еще обвините магов?

– Ты знал, что над людьми продолжают проводить опыты? То, что удалось казгийским ведьмам, – дело случая, простая удача. Академия же пытается повторить этот случайный эксперимент в промышленных масштабах.

– Если бы это было возможно, – со смешком ответил Константин, – маги уже завоевали бы мир, и никакие международные договоренности не стали бы им помехой.

– До меня доходили этой зимой прелюбопытнейшие новости из Эуропы – в частности, из Астурии…

– Астурия – осколок великой империи, – перебил его Константин. – Чем всё закончилось? Астурийцам не с кем было воевать, они расслабились и… проели свою империю.

Валериан погладил его по голове.

– Молодец, молодец, хорошо знаешь историю. Однако у Макса есть новости чуть посвежее. Продолжай, Макс.

– В Астурии гражданская война, развязанная Братствами магов, продолжалась больше двадцати лет. Знаешь, кто её остановил? Юноша-маг, которого насильно сделали симбионтом одного из сильнейших артефактов… Он, кажется, покончил с собой, не вынеся тяжести свалившейся на него силы. Не та ли это медаль, об одной из сторон которой я тебе толкую? Война нужна не Гелиату, братец. Война нужна магам!

Константин растрепал волосы, сказал грустно:

– Да всё я понимаю. И про войну, и про то, что маги управляют миром из тени. Небо!.. Как я могу отказаться от магии? Это все равно, что отрубить себе руку, – он усмехнулся и добавил – Мне не доверяют ни по одну сторону баррикад, вот что печально. Знаешь, что самое отвратительное во всех этих политических играх? Все лгут друг другу в глаза и прекрасно знают об этой лжи.

Максимилиан хотел что-то сказать, но тут стены дирижабля заскрипели. Пол накренился, и все три принца бросились к окну. Дирижабль летел боком вниз, навстречу ленивой равнинной реке, чьи низкие берега с каждой секундой становились все ближе. Константину казалось, будто он может рассмотреть каждую травинку, каждый листик клевера. Ни одного четырехлистного. А было бы в самый раз.

В личную кают-компанию принцев вбежал помощник капитана.

– Ваши Высочества, господа!.. – хрипло и невнятно крикнул он. – Наш дирижабль вот-вот упадет…

– А мы и не поняли, – иронично заметил Валериан и, покачнувшись, уцепился за узкий подоконник.

Максимилиан положил ладонь на рукоять короткого широкого меча, с которым почти не расставался.

– Документы, – сказал он, обращаясь к помощнику капитана, – срочно собрать все документы в переносной несгораемый сейф. Без них я эвакуироваться не буду.

Константин снова взглянул в окно. Над рекой плыл туман – это из резервуаров выпускали гидрогениум.

Их прервал резкий, металлический треск – не выдержала и переломилась одна из продольных ферм. У огромной воздухоплавающей рыбы был сломан хребет. Обшивка разошлась, смялась, как гармошка, открывая вид на баллоны с оксигениумом. Ничто не могло помочь. Ни укрепленные магией материалы, ни инженерный гений.

Потом взорвался вырвавшийся из баллонов гидрогениум. Пламя взметнулось к небесам. Константин пытался оградить от огня хотя бы братьев, но сил не хватало. Он видел, как Валериан вспыхнул, словно факел. Максимилиан, стоявший к нему чуть ближе, ещё был жив, обгорели только волосы.

Сознание Константина будто разделилось: один Константин бегал по пылающей каюте, что-то жалобно скулил, а другой – продолжал стоять, прижимая к себе брата, уже потерявшего сознание. И накладывал, накладывал, накладывал противопожарные щиты. Его силы едва хватало на двоих.

Щиты были похожи на переливающиеся мыльные пузыри, если смотреть краем глаза. И так же быстро лопались.

Максимилиан пришёл в себя, дернулся:

– Отпусти… отпусти… не трать силы, там папка на столе. Папка на столе…

Константину показалось, что окружавшее его густое чёрное облако заползает в рот, нос, уши. Нечем было дышать, сознание мутилось. Где-то в глубине его разума плакал от отчаяния и ожидания скорой смерти трус-Константин. Сильный Константин продолжал накладывать противопожарные щиты на себя и брата.

Потом он почувствовал, как истерзанные останки дирижабля наконец столкнулись с землёй. Принц упал, придавив собой Максимилиана, тот слабо дернулся. Константин схватил его за шкирку, потащил к ближайшей дыре в обшивке. Трус-Константин продолжал скулить. У хладнокровного Константина не было времени на такие глупости.

Тёплая по летнему времени речная вода показалась ему холодной, как лед. Он выплыл на берег, бережно придерживая брата и, лишь немного отдышавшись, понял, что всё это время тащил за собой мертвеца. Должно быть, Максимилиан наткнулся глазом на какой-то железный штырь еще там, в кают-компании. Константин упал на тело брата, не удержавшись на ногах.

Константина трясло. Он плакал и смеялся одновременно, не имея сил остановиться. Плакал и смеялся, пока не потерял сознание.

* * *

Очнулся Константин оттого, что его накрыла тень от дирижабля. Он сел рывком и, задрав голову, какое-то время тупо и бессмысленно смотрел на проплывающее над ним полосатое брюхо. Потом вскочил, замахал руками, закричал, бросился вслед за дирижаблем и бежал, пока не подвернул ногу и не упал. Долго лежал, прижимаясь щекой к тёплой земле, слушая чьи-то тихие подвывания. Наконец, нашёл в себе силы привстать, чтобы оглянуться в поисках источника звука, и вдруг понял, что это скулит он сам.

Принц вернулся назад, к останкам дирижабля, упавшим на мелководье. Пахло раскалённым металлом и палёным мясом. Кровь была повсюду, хрипло каркали начавшие слетаться вороны. Константин шёл, оскальзываясь на перепачканных кровью кусках металлических рёбер погибшей воздухоплавающей рыбы, спотыкаясь о куски тел. Рядом с телом помощника капитана упал на колени. У мужчины не было правой руки, правая сторона лица превратилась в кровавое месиво, но он всё ещё был жив и едва слышно хрипел. Константин положил его изуродованную голову себе на колени, провел ладонью над лицом и понял, что сил на колдовство у него не осталось. Помощник капитана что-то прохрипел, царапая землю единственной рукой, и умер. Константин заплакал. Тихо, безнадёжно, сквозь стиснутые зубы. А потом встал и пошёл дальше. Его шатало.

От папки, о которой так пёкся Максимилиан, осталось лишь обугленное пятно в форме квадрата на чудом уцелевшем столе. Константин побрёл дальше, в сторону камбуза. В раскуроченном холодильном шкафу нашел замороженные фрукты, мясо, какой-то салат. Всё было покрыто слоем сажи. Он закинул в рот несколько кубиков льда и потащил найденные продукты к реке, чтобы в теплой проточной воде отмыть их от гари и, как ему казалось, запаха горелой плоти, пропитавшего все вокруг.

Мясо он есть не мог: тошнило от одного взгляда на нежный антрекот, на бараньи котлеты и даже на рыбный салат. Он собрал овощи в прихваченный на камбузе котелок, попытался разжечь огонь и понял, что не может. При мысли об огне начинали дрожать руки, перед глазами темнело, не хватало воздуха.

Теперь он боялся огня.

Пришлось ужинать сырой морковью и картофелем. Спать не получалось, несмотря на усталость, давившую на затылок каменной плитой. Думать было бесконечно тяжело. И ближе к полуночи Константин сдался: поднялся из высокой прибрежной травы, в которой лежал, и снова побрёл к останкам дирижабля. Приближаться к нему было всё равно, что проворачивать нож в ране, но и не возвратиться было невозможно.

Переносной несгораемый сейф оказался и вправду несгораемым. Он нашёлся в отсеке, который Максимилиан использовал как кабинет. Слава Небу, ящик был приоткрыт. Магия Константина ещё не восстановилась, он почти не чувствовал пресловутую третью руку – она словно онемела. А ключа или чего-то похожего поблизости не было.

Здесь же принц обнаружил тела секретарей Максимилиана. У одного из них была проломлена грудная клетка, и рёбра торчали, проткнув остатки рубашки. Константина снова стошнило.

Бумаги в сейфе всё же оказались обугленными, но уцелела шкатулка с набором кристаллов для просмотра изображений. Константин забрал её с собой на берег. Устроившись на прежнем месте, открыл шкатулку, выбрал наугад кристалл, вставил в специальное углубление на дне. Шкатулка тихо зажужжала, считывая информацию…

Картинка была нечёткой, двухмерной, черно-белой. Старые кристаллы. Настоящий раритет, сейчас таких уже не делают. В современных изображение чётче и зачастую трёхмерное, к тому же цветное… Но содержимое было гораздо важнее качества кристаллов.

Некоторые данные не стали для Константина откровением: он все же не ребёнок, а маги – не невинные и святые Небесные Всадники. Но на кристалле также была информация, которую раньше принц считал не более чем страшилками для простого люда, слухами, не имеющими подтверждения. Здесь подтверждение было.

Константин не хотел об этом знать. Не хотел, но и остановиться не мог – просматривал кристалл за кристаллом. На некоторых, кроме изображения, был ещё и звук, и приходилось прикручивать громкость с помощью ручки на боку шкатулки, иначе крики людей стояли в ушах.

Может быть, это подделка? Не может же всё это действительно быть правдой? Это глупость! Теории заговора – утеха сытых горожан после рабочего дня. Зачем магам всё это?

Константин вскочил на ноги, прошёлся туда-сюда, взъерошил волосы.

Хорошо. Хорошо. Опыты над людьми. В соавторстве с казгийскими ведьмами и эуропейскими братствами. Переливание магии, переселение сознания из тела в тело… Периодически пропадают молодые безродные маги, за которых некому заступиться. Попытки прорыва на тонкие планы бытия… Зачем? Чуть ли не на вводной лекции юных магов предупреждают о недопустимости некоторых вещей. О запретах, возникших далеко не на пустом месте. О том, почему в Гелиатской Академии Магии не преподаются некромантия и некроморфизм. О наказаниях за попытки увеличить личную магию через жертвоприношения и за привязку к себе артефактов с помощью магии крови. Да и магия крови под контролем – ради блага самих магов. Впрочем, тем закон не писан, как часто бывает с людьми, сверх меры одарёнными от природы. Взять того же Исари. К тому же, проблема редких практик в том, что зачастую невозможно найти учителя… А бывают и такие, где учиться бесполезно. Человек либо получает новые знания, удачно ткнув палкой в окружающую тьму, либо погибает, попав не туда.

Впрочем, это всё пустое. Особенно на фоне той бездны политической мерзости, что открылась Константину и грозила поглотить его. Он всегда ненавидел политику, был счастлив, что смог от неё сбежать, что не был рождён для престола. Был так рад, что ему выпала возможность быть просто шестерёнкой в огромном механизме… Но, Небо, если маги на такое способны… Если эти опыты, эти заговоры против любых попыток восстановить мир между Камайном и Гелиатом действительно правда, то как он, принц, теперь сможет смотреть в глаза братьям-магам и не видеть в каждом… в каждом из них – предателя?

Константин долго сидел, бездумно запуская кристаллы по кругу. Запечатлённые на них кадры, казалось, давно отпечатались на сетчатке его глаз. Усталость всё же победила, и он уснул…

А проснулся в маленькой белой палате типового гелиатского городского госпиталя. На соломенном тюфяке, на подушке, пахнущей лавандой. Перед глазами всё плыло, он попытался приподняться и понял, что привязан к кровати крепкими ремешками.

– Шкатулка, где шкатулка? – прохрипел он с трудом.

– Какая шкатулка? – спросила нависшая над ним тень. – Когда мы вас нашли, при вас ничего не было, кроме недогрызенной моркови.

Пришлось сморгнуть несколько раз, прежде чем перед глазами прояснилось. Над Константином навис обладатель совершенно лысой головы и сурово сдвинутых бровей, судя по форменной алой мантии, – маг-целитель высшей категории.

– Вы помните, кто вы и откуда?

«Шкатулка пропала, – мелькнула в голове мысль. – Они не знают, кто я, – можно соврать. Затаиться».

А вслух, разумеется, уже говорил номер и название дирижабля, на котором совершал путешествие, и перечислял свои многочисленные титулы. А в конце спросил:

– Где я, и есть ли возможность связаться со столицей?

Название городка, в котором он находился, ничего ему не сказало. Ему объяснили, что это на самой границе с Багрой. Константин удивился. Это сколько же он шёл в обратном направлении и зачем? Поговорить с Исари?

Примерно через час на встречу с принцем прибыл эпарх города. Упавший дирижабль принялись искать ещё вчера, когда экипаж не вышел на связь в условленное время. Константин, как мог, описал место крушения, попросил повнимательнее поискать резную шкатулку с набором кристаллов. Предупредил, что на кристаллах – засекреченная информация государственной важности.

Потом Константину принесли поесть, и он словно вернулся на пылающий дирижабль. Каша и теплое молоко были приготовлены и подогреты на огне. Одна мысль о пламени вновь погрузила его в чёрное облако страха, сквозь который он слышал крики умирающих и треск обшивки. И запах, запах палёных волос, горелого мяса и раскалённого металла. Трусливый паникёр, сидевший где-то в глубине его сознания, снова заскулил.

– Я не могу это есть, – прохрипел он, борясь с тошнотой и чувствуя, как колотится сердце и немеет тело. – Мне кажется, я сейчас умру.

Целитель в красной мантии, не оставлявший принца ни на минуту, педантично посчитал пульс, прищурился, считывая информацию о здоровье с тонкого тела, и заметил:

– Не умрёте. Вы совершено здоровы.

– Но я задыхаюсь!

– Вам кажется. Вы совершенно здоровы, но ваши магические волокна словно взбесились. Вы маг огня, ваше высочество?

– Да.

– Плохо. Очень плохо. Такой сильной пирофобии я ещё не видел.

– Мои братья умерли в огне! На моих глазах. Какой ещё реакции вы от меня ждёте? Радости?

– Ваша реакция совершенно понятна. Однако в вашем случае это губительно. Ненавидя огонь, вы ненавидите себя.

– А если я откажусь от магии огня? – стиснув зубы, спросил Константин.

– Я правильно понимаю, ваше высочество?

– А что мне остаётся? Я теперь наследник престола. С этим ничего не поделаешь. Я вынужден буду запечатать магию.

– Вы не надеетесь на то, что вам позволят стать исключением?

– Я не желаю быть исключением! – слишком резко ответил Константин. – Маг на троне Гелиата? Это даже не смешно.

Лысый целитель понимающе улыбнулся.

– Что ж. Не могу с вами не согласиться. Однако это не моё дело.

– Вот именно, – огрызнулся Константин. – Вот именно.

– Поговорим лучше о том, как вам справляться со своей пирофобией. Вы пробовали колдовать?

– Пробовал.

– И что?

– И ничего! – не выдержав, закричал Константин. – Я чувствую его. Чувствую внутри огонь. Но не хочу. Не хочу его выпускать!

– Закройте глаза, – посоветовал целитель. – Закройте глаза и доверьтесь своему телу.

Константин хотел было огрызнуться, но подчинился командным ноткам в голосе целителя. Он довольно долго просидел с закрытыми глазами, а затем почувствовал, как от руки идёт тепло. Открыл глаза, бросил взгляд на правую руку и замер, глядя на огонёк, который вызвал почти инстинктивно. Паника ударила его изнутри, захлестнула горячей волной, сшибла с ног, подхватила и унесла на глубину. В глубину, в бездну, где мечутся охваченные огнём люди.

– Закройте глаза! – закричал целитель. И добавил тише.: – Закройте глаза.

– И что? – спросил Константин, сглатывая комок. – Мне так и колдовать теперь с закрытыми глазами? Всю жизнь?

– Я скорблю вместе с вами, ваше высочество. Мне действительно жаль ваших братьев, хоть я и не имел чести их знать… и всех других погибших. Но это не вы их убили. Не ваш огонь их сжёг. И вам отныне придётся жить дальше. Не только за себя – за всех них.

В этом году Искандера, величавая столица Гелиата, отмечала юбилей – две тысячи пятьсот лет со дня первого упоминания в хрониках. Безымянная рыбацкая деревушка, из которой и выросла Искандера, могла бесследно исчезнуть во тьме веков, если бы не гелиатцы, облюбовавшие живописное побережье Великого океана под сердце своей тогда ещё совсем юной империи.

Архитектура всех древних городов удивительно схожа: загадочна и извилиста, как лабиринт. Дома громоздятся как попало, один на другом, улицы резко обрываются или извиваются как змеи. Везде, кроме Искандеры, где правят бал прямые линии, не менее прямые углы, а также простые геометрические фигуры: квадрат и треугольник. Молодой, агрессивный Гелиат со рвением насаждал благость и цивилизацию в своем понимании. Искандера была бы скучна, как казарма, если бы не изящество отделки. Если бы не колонны в виде прекрасных танцовщиц, поддерживающих резные балконы, если бы не прелестные мозаики на стенах… Если бы не Тайный город, спрятанный под мостовой.

Изначально для Искандеры выбрали не очень удачное место. Деревушка, вокруг которой она строилась, располагалась на небольшой возвышенности. Растущий устрашающими темпами город очень скоро спустился в низину, и перед инженерами и магами встала непростая задача – борьба с ежегодным паводком. В конце концов, было решено поднять город на два этажа вверх. Мостовая находилась теперь на уровне бывшего третьего этажа, а два первых ушли вниз. Теперь по ним шли весенние паводки, не мешавшие движению в городе. А ещё вниз ушли контрабандисты, воры, убийцы, работницы весёлых домов, мошенники; маги, практикующие запретную в Гелиате магию; травники, готовящие сборы, которые лишают разума и памяти, а иногда и жизни, или способные вытравить плод. Здесь ночевали и прятались от облав беспризорные дети, попрошайки и поддельные калеки.

Господам, живущим сверху, сюда не было хода, разве что на две или три улицы в центре города, представлявшие собой аккуратный и неопасный срез преступного сообщества, открытый специально для скучающей публики. Местные жители там скорее исполняли роль преступников, чем были таковыми. По меньшей мере, половина из них сотрудничала с городской стражей. Немало преступлений – нелепых, неловко спланированных дилетантами из Верхнего города – было предотвращено благодаря этим осведомителям.

Константин смотрел на город из окна комнаты, примыкавшей к спальне его отца. Он любил Искандеру, любил её прямые, освещённые гроздьями световых шаров улицы, по которым что днём, что ночью сновали люди и экипажи, и звенел на перекрёстках маленький, сердитый паровоз, двигавшийся по рельсам. Любил шумный порт, несдержанных на язык моряков, любил крестьян, торговавших шерстью, и яйцами и свежими яблоками на большом рынке. Любил Гелиат – весь, без остатка, со всеми его достоинствами и недостатками.