Текст книги "Я, ты и все, что между нами"

Глава 20

Выйдя с лесной тропы, я направилась прямиком к парадным дверям шато, затененным от солнца. Когда я не смогла найти Адама ни в одном из вероятных мест, я заметила на ресепшене Бена.

– Он говорил, что возьмет выходной, Джесс, и отправится в долину Везера3636
  Река на юге-востоке Франции, известная своими пещерами.


[Закрыть].

Я расслабила плечи:

– Значит, он действительно едет. Уильям решил, что его должны забрать сорок пять минут назад, а я все не могу связаться с Адамом.

– А в коттедже искала?

Адам жил в пяти минутах от шато, – вдали от гостевых домов, – в небольшом коттедже на краю участка. Пару дней назад он попытался показать мне его, но я заглянула лишь мельком из вежливости: мне вовсе не хотелось быть до такой степени посвященной в его нынешнюю жизнь.

Его коттедж был грубее, чем любой из гостевых домиков, со своей каменной крышей, голубой дверью с осыпающейся краской и выветрившимися стенами, окруженный шелестящей травой и дикими орхидеями. Судя по тому, что я видела, внутри он выглядел не менее обжитым: битком набитые книжные полки, груды писем, полный винный шкаф и старые фотографии, борющиеся за место на старинного вида каминной полке.

К тому времени, как я оказалась у входа, мой пульс непропорционально зашкаливал по сравнению с уровнем напряжения. Я замешкалась, прежде чем коротко постучать, и лишь когда дверь подалась, поняла, что она не была заперта.

– Адам? Это я, – толкнув дверь, я вошла.

А потом я вскрикнула. А может, взвизгнула. В любом случае вышло громче, чем я ожидала. Впрочем, если вы застали врасплох женщину с полностью расстегнутой блузкой, демонстрирующую кружевной, едва заметный бюстгальтер, сложно сказать, какая реакция была бы подходящей.

Адам отскочил от Симоны, и она отвернулась, чтобы застегнуться. Затем он стал сотрясать воздух и пыхтеть, требуя от меня объяснений, почему я вошла без стука.

– Я стучала! – запротестовала я, к щекам прилила кровь. – Ты оставил дверь открытой!

Я прикрыла рукой глаза – рефлекторный жест, безнадежно бесполезный после того, как я уже увидела то, что не нужно было видеть.

– Наверное, я не закрыла, прошу прощения. – Симона расправила юбку и пригладила волосы, приобретая вид такой ангельской невинности, что можно было подумать, будто, зайдя, я застала ее за чтением Библии.

– Слушайте… все в порядке, – произнесла я, отступая к двери и не в силах взглянуть кому-то из них в глаза. – Слава богу, что я не отправила Уильяма. Я только пришла узнать, во сколько будет сплав по реке. Бедный ребенок считает, что ты должен был приехать около часа назад.

– Я не могу взять его сегодня на сплав, – ответил Адам. – У меня выходной с Симоной.

Симона сложила руки с удовлетворенной улыбкой, и я почувствовала, как моя грудь напряглась.

– Но мы же вчера обсуждали с тобой этот поход, Адам. Нельзя обещать такое десятилетнему ребенку, а потом передумать.

– Когда-нибудь я возьму его на сплав, но не сегодня, – как ни в чем не бывало продолжал он. – Сегодня я не могу.

– Но ты же сказал, что сможешь! – возразила я.

– Нет, – отрицательно покачал головой он, и я почувствовала, как от гнева у меня сжалось горло.

– Адам, ты обещал.

Но он не стал продолжать спор, несмотря на пылающий злобой взгляд Симоны.

– Джесс, ты все неправильно поняла. Уильям подошел и спросил о походе как раз тогда, когда я чинил протекающую трубу в одной из спален. Еще немного – и ковер, за который я недавно заплатил бешеные деньги, был бы испорчен. Я был невнимателен.

Единственное, о чем я могла в этот момент думать, – это Уильям, сидящий, сжимая в руках рюкзак, на ступеньке у нашего коттеджа, уставший, но оживленно гудящий после сна, рассеянный от возбуждения. И каким образом мне ему преподнести такие новости?

– Так ты утверждаешь, что не обещал взять его сегодня с собой?

– Нет, не обещал, – язвительно вмешалась Симона.

Адам резко скосил глаза в ее сторону:

– Вообще-то тебя там не было, Симона.

Она открыла рот, чтобы что-то ответить, но решила промолчать.

– Послушай, Джесс, я не помню точно, что я говорил, – продолжил он. – Я действительно согласился на сплав по реке, – и мы можем это сделать, – но я не мог сказать ему, что это произойдет сегодня, потому что я занят. На тот момент мне просто нужно было избавиться от него.

Моя недоверчивость стала перерастать во что-то гораздо более серьезное.

– Что?

– Я не это имел в виду.

– Что бы он там ни сказал, факт остается фактом – он не может поехать, Джесс, – заверещала Симона.

– Но, Симона, Адам же пообещал, – спокойно произнесла я, пытаясь вразумить хотя бы одного из них.

– Ну, придется ему как-то это пережить, правда? – злобно выпалила она. – К тому же никакое это былоне обещание.

– Если говоришь десятилетнему ребенку, что чем-то с ним займешься, – это всегда обещание, – парировала я.

Изо рта Симоны вырвалось что-то вроде «пстхвхвхв», как будто ее прокололи насквозь.

Адам переводил взгляд с Симоны на меня и обратно, пока наконец не остановился на мне.

– Джесс, мы занимались каньонингом только два дня назад. У меня была мысль, может, как-то на следующей неделе взять его с собой.

Я вспомнила Уильяма в его идиотских плавках прошлой ночью и ощутила прилив ярости.

– Значит, мы проделали весь этот путь, чтобы он как следует проводил с тобой время раз в неделю?

– Так быстро там даже забронировать нельзя, – продолжал Адам, не слушая меня. – Я не понял, что он говорил о сегодняшнем дне. Это он предложил время – «8:30», – и я подумал, что он говорит… в общем. Сейчас это кажется глупым, но, как я уже сказал, я был рассеян. Извини, мы с ним поедем, – он скосил глаза на Симону и добавил: – Но не сегодня.

Я решила сделать еще одну попытку убедить его.

– Адам, – начала я дрожащим голосом, – это совсем не обязательно должен быть сплав по реке. Пусть будет что угодно. Он просто хочет провести время с папой. Которого он любит. Поэтому мы и здесь.

Адам заколебался. В какой-то момент у меня даже появилась уверенность, что он сейчас сделает все правильно.

– Чтобы ты понимала, Джесс, мы забронировали номер в отеле «Мистер и миссис Смит», – объявила Симона. – Получить там номер стоило целое состояние и уйму времени. Поэтому и речи быть не может о том, чтобы мы туда не поехали.

Я стояла там, впившись ногтями себе в ладони и осознавая услышанное – то, что Адам скорее проведет день в постели со своей двадцатидвухлетней девушкой, чем с Уильямом. Внезапно я поняла, что больше не могу оставаться с ними в одной комнате.

Развернувшись, я зашагала прочь. Адам пошел за мной до двери и прокричал мне вслед:

– Я что-нибудь придумаю насчет того, как провести время с Уильямом, как только вернусь. Обещаю.

Я остановилась на краю тропинки и обернулась. От возмущения у меня закипела в жилах кровь. И, боюсь, с этим я уже ничего не могла поделать.

– Как я узнала только что из первых рук, Адам, твои обещания ничего не стоят.

Глава 21

Я не могла делать вид, что у меня самой был идеальный отец. Впрочем, он был бы таковым, если бы не одна-единственная, хотя и довольно серьезная проблема. К тому времени, как я стала подростком, я больше не могла притворяться, будто не замечаю папиного поведения, когда он был выпивши. Между периодами, когда он вел себя замечательно, бывали и другие, когда он был просто ходячей катастрофой. И это всегда было связано с алкоголем.

Однажды он врезался на машине в фасадную стену нашего дома, решив, что находится в нормальном состоянии, чтобы доехать до винно-водочного магазина. В другой раз ночью мы обнаружили его лежащим на крыльце: он не смог попасть ключом в замочную скважину.

Подобные случаи не были постоянным явлением: между его срывами проходили месяцы, не дни. Но я считала необходимым напоминать себе о них – когда Адам выкидывал одну из своих штучек и меня охватывал гнев за сына. Хотя между ними существовало существенное различие. У папы были проблемы, но он как-то боролся с ними. И делал это ради мамы и меня.

Мои родители познакомились вскоре после того, как отец выучился на бухгалтера и получил работу в Манчестере в «Артур Митчелл», где мама работала секретарем с тех пор, как окончила школу в шестнадцать лет.

В свободное время мама всегда занималась выпечкой, поэтому каждую пятницу она приносила на работу лучшее из испеченного за неделю: липкие шоколадные эклеры, куски кофейных и ореховых пирогов, бисквитные пирожные с острым лимонным вкусом и хрустящими сахарными корочками.

– После торта «Баттенберг»3737
  Бисквитный торт с марципановой глазурью.


[Закрыть] я наконец пригласил ее на свидание, – любил шутить папа.

На первое свидание они отправились в кино на «Зловещих мертвецов», что явно было маминой идеей, и обручились четыре месяца спустя.

Дочери не пристало оценивать родительский брак, но я без тени сомнения считала его счастливым, пока росла. Иногда, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, как я пришла к такому выводу. Ведь бывали случаи, когда объективный наблюдатель счел бы его каким угодно, только не счастливым.

Когда мне было шестнадцать, я выиграла роль в школьном спектакле – многообещающей постановке «Отверженных». Это была крошечная роль служанки в таверне всего с одной репликой, но я относилась к ней очень серьезно. В вечер премьеры я томилась за кулисами в нервном ожидании своего театрального дебюта, как вдруг услышала смех со стороны группы шестиклассников.

– Кто-то облевал весь мужской туалет. Мистер Джонс там поскользнулся, чуть вверх тормашками не полетел. Дегси утверждает, что это чей-то папочка – бухой в говно.

Холодом просочилось в меня осознание происходящего. Я догадалась, о ком они говорили: когда мама привезла меня на спектакль за полтора часа до начала, папа уже успел приложиться к бутылке.

Я шагнула на сцену, изнутри меня разъедал страх. Я окинула взглядом забитый актовый зал в поисках лиц родителей.

Я должна была произнести одну-единственную реплику, но при виде отца у меня пересохло во рту.

Папа сидел, обмякнув в кресле в третьем ряду, и спал. Мама скованно сидела рядом с ним с угрюмым выражением лица, ее глаза сверкали в свете прожекторов. Я наконец выдавила из себя свою реплику, но к тому моменту, как спектакль закончился, мне казалось, что о случившемся уже знает вся школа.

На тех выходных мы практически не говорили друг с другом. Я даже не могла заставить себя взглянуть на него, просто лежала в своей комнате, слушая, как барабанит в окна дождь, все еще кипя от злости. Мама пыталась убедить меня, что никто не знал, чей это был отец, но в понедельник, когда эта тема стала предметом обсуждения в школьной столовой, выяснилось, что она была не права.

Когда я вышла из своей комнаты к ужину тем вечером, папа нервно взглянул на меня.

– Послушай, извини меня, ладно? – начал он, поставив на стол солонку и перечницу. Мама в это время поднесла к столу домашнюю лазанью, только что вынув ее из духовки. – Но… я не думаю, что то, что я сделал, настолько плохо.

Мама застыла, не веря собственным ушам.

Я затаила дыхание, предчувствуя, что она сейчас скажет. Какое-то время она просто молчала, но было видно, как в ней поднимается ярость и ищет выход наружу.

– АХ ТЫ ЧЕРТОВ ИДИОТ! – заорала она.

С этими словами она подняла форму для запекания с еще булькающим блюдом и запустила ее через всю кухню. Я услышала, как папа охнул, и осознала, что у меня самой челюсть отвисла при виде разлетевшихся стеклянных осколков и стекающего по стене горячего и густого томатного соуса.

Какое-то мгновение мама просто стояла, ничего не говоря, уставившись на эту картину и прижав дрожащую руку ко рту, как будто не веря, что она только что сделала. Затем она вылетела из комнаты.

Я взглянула на папу, находясь в том состоянии небольшого шока, когда мозг работает на автопилоте. Я молча встала, чтобы взять пару резиновых перчаток. А он наклонился с газетой в руках и принялся собирать в нее осколки.

И вот тогда я поняла, что он плачет.

– Прости меня, Джесс, – прошептал он, не в силах поднять на меня глаза. – Мне очень жаль.

Но я не была готова так просто спустить ему это с рук.

– Конечно, тебе жаль, папа. Как и всегда. Но все так и будет продолжаться, разве нет? Ты будешь и дальше ненавидеть себя за это, но так и не меняешься. Ты просто каждый раз напиваешься вдрызг и позволяешь этому все испортить.

Он открыл рот, его лицо было мокрым от слез. Он казался уничтоженным моими словами, но я не собиралась отступать.

– Иногда, папа, ты меня просто изводишь. Мне стыдно, что ты можешь себя так вести. И все из-за какой-то вонючей выпивки. Ты что, не понимаешь, что делаешь со мной и мамой?

Через три дня он пошел на первое собрание общества анонимных алкоголиков.

Превращение отца из дисфункционального в выздоравливающего алкоголика было нелегким, но вряд ли это вообще бывает легко. Он регулярно посещал собрания, но не думайте, что он просто-напросто записался, сел в круг и тут же увидел свет в конце туннеля. С этим обществом у него были довольно сложные отношения. Он особо не сдружился ни с кем из остальных участников, но упорно продолжал делать свое дело, потому что нутром чувствовал: без них ему не справиться.

В первый год бывали случаи, когда он заметно балансировал на грани срыва. На общественных мероприятиях мы с мамой наблюдали, затаив дыхание, как какой-нибудь знакомый предлагает ему выпить, недоумевая, почему на вечеринке кто-то пьет только лимонад. Тогда, казалось, даже от запаха алкоголя у него менялся взгляд, как будто от страха перед ним.

Иногда было сложно понять, как его поддержать. Мы не хотели мелькать у него перед глазами, постоянно спрашивая, все ли с ним в порядке. Но были времена, когда мне хотелось сказать, как я горжусь им. Так, шаг за шагом, в конечном итоге получилось то, что раньше казалось невозможным.

Однажды летним вечером мы играли в теннис. Прошло уже более полутора лет с тех пор, как он последний раз употреблял спиртное. Помню, как он ударил по мячу и тот пролетел мимо меня. Проигрыш меня не огорчил: я была счастлива оттого, что к папе вернулись жизненные силы.

– Кто бы мог подумать пару лет назад, что ты будешь таким здоровяком, – сказала я. – Ты просто молодец.

– Джесс, прекрати. Я мужчина средних лет с таким слоем жира на животе, который никакому теннису не под силу убрать.

– Ты знаешь, о чем я.

Должно быть, я выглядела слегка приунывшей, потому что он произнес, чуть понизив голос:

– Конечно, знаю. Но «молодец» – это не про меня. Я просто… нацелен на то, чтобы не вернуться к тому, что было раньше. Так что, обещаю, тебе больше никогда не придется об этом волноваться.

И мне действительно не пришлось. Потому что каждый день в течение семнадцати лет он был рядом с нами. Поддерживая нас. Окружив нас любовью. И пребывая при этом абсолютно трезвым.

Глава 22

Я боялась сообщить Уильяму о том, что сегодняшний сплав по реке с его отцом отменяется. Но он не устроил грандиозный скандал, не жаловался, не кричал – не делал ничего из того, на что имел полное право. Он просто молча слушал, как я сочиняю басни в оправдание Адама.

– В конце концов ему пришлось вмешаться и помочь семье, которая потеряла паспорта, – сказала я. – Иначе им не удалось бы добраться домой. Ну ничего, скоро он однозначно что-то для вас придумает.

Он поджал нижнюю губу, опустил голову и, как только я закончила, вскочил и бросился в свою комнату, закрыв за собой дверь. Я позволила ему побыть наедине с самим собой минут десять, перед тем как приняла решительные меры по организации альтернативного выходного с ним и Наташей.

Мы поехали на озеро Кос, что возле Брива, в часе езды от шато. Там был песчаный пляж и чистая вода, подходящая для плавания и катания на водных велосипедах.

– Хочешь поехать? Это то, что предлагала бабушка, – живо обратилась к нему я.

– М-м-м… ладно, – пожал он плечами, но лишь потому, что на айпаде села батарейка.

Как только мы оказались на воде, он оживился. В основном потому, что, очевидно, есть что-то смешное в том, как выглядит взрослая женщина, начинающая изо всех сил крутить педали всякий раз, когда оказывается в шести метрах от виндсерфера. К тому времени, как мы переплыли озеро, у меня горели колени, и я с невероятным облегчением – уж не знаю, можно ли назвать это ностальгией, – снова ступила на сушу.

Пока Уильям возился, собирая палочки на берегу у воды, я растянулась на пляжном полотенце рядом с Наташей. Она тем временем погрузилась в тот глубокий сон, который бежал от меня в последнее время. Вот так мы и нежились добрую пару часов, перед тем как вернуться в Шато-де-Руссиньоль.

Когда мы уже заходили в коттедж, Наташа толкнула меня локтем:

– Там кто-то тебе машет.

– Джесс, привет! – В дверях своего дома на другой стороне двора стоял Чарли.

– О, привет! – поздоровалась я, ища ключ.

– Он запал на тебя, – прошептала Наташа, и я тут же вскинула голову, чтобы убедиться, что Уильям этого не слышит.

– Не глупи, – прошипела я в ответ. – С чего ты взяла?

– Ну, для начала – он идет сюда.

Я открыла дверь, приглашая внутрь Уильяма и Наташу. Он тут же забежал в дом, но она решила остаться на месте.

– Как дела? – спросила я у подошедшего Чарли.

– Радостно, что после вчерашнего дня снова выглянуло солнце.

– Ха! Да, надеюсь, это был единичный случай. Это Наташа, она только приехала.

– Рада знакомству, – произнесла Наташа, оглядывая его с ног до головы, как будто оценивая покрытие краской на новом автомобиле в салоне.

– Взаимно, – улыбнулся он, после чего снова повернулся ко мне. – Вы ходили вчера вечером на семейное барбекю? Мы забыли о нем и пошли ужинать в кафе.

– Было неплохо, – ответила я. – Не уверена, что Хлое бы понравилось, но Уильям был доволен.

Его зеленые в крапинку глаза остановились на моем лице.

– Жаль, что я забыл, иначе мы бы к вам присоединились.

Я с недовольством заметила ожидаемую ухмылку на лице Наташи.

– ПАПА!

Чарли повернулся и посмотрел в сторону дочери.

– Ах, простите, меня кличет дочь-подросток. И горе тому, кто в ту же секунду не вскочил с места. Надеюсь, скоро увидимся.

С этими словами он пошел навстречу Хлое, оставив меня размышлять над тем, права ли Наташа насчет его симпатии ко мне.

– Он от тебя глаз не отводил, – заявила она, когда мы зашли внутрь.

– Ой, помолчи.

– Это правда. Хорошо, что он не видел тебя вчера в тех белых шортах. Не знал бы, что с собой делать.

Дома мы обнаружили Уильяма, лежащего на диване уже с айпадом в руках.

– Понравилось тебе сегодня, дорогой?

– Было здорово, – ответил он.

– Слушай… мне правда жаль, что папа сегодня тебя подвел.

Он вскинул голову:

– Ничего он не подвел. Он начальник, так что, когда ему нужно работать, он не может отлынивать.

Я подавила в себе волну раздражения. Хотя я сама сказала Уильяму, что Адам занят работой, слышать, как он бросается на защиту отца, – тут потребовалось самообладание, о существовании которого я и не подозревала. И все же я решила, что лучше уж так, чем если бы он знал, что его папочка снова взялся за старое.

Глава 23

Аромат, которым был наполнен воздух, менялся каждый день после обеда. Это происходило, когда солнце было в зените и каждый цветок, каждое растение были напоены его всепроникающим теплом – и ветерок разносил сладкий травяной аромат лета.

На следующий день после прогулки к озеру мы с Уильямом и Наташей отправились в шато выпить чего-то прохладительного. На футбольном поле собирались дети, один из них подбежал к нам. Парой дней раньше он плавал в бассейне вместе с Уильямом, хотя выглядел года на два младше моего сына. У него были морковного цвета волосы и большая щель между передними зубами.

– Через пять минут начнется большая игра, а нам нужен еще один игрок. Пойдешь с нами?

– Ну не знаю, – ответил Уильям.

– Ох, давай, Уильям, попробуй!

На секунду он призадумался и наконец согласно кивнул, слегка побледнев. Он побежал на поле, а я увидела Бена за уборкой стульев у бассейна. Я помахала ему рукой, и он сделал то же в ответ до того, как взяться за очередной стул. Затем, замешкавшись, он поставил его на место и направился в мою сторону.

– Наслаждаешься отдыхом? – спросил он. На его широких загорелых запястьях была целая куча кожаных браслетов, а сам он был одет в винтажную футболку с вырезом под горло и выгоревшим слоганом на груди. Кожа у него на лбу была отполирована до цвета меда, отчего его карие глаза отдавали теплотой.

– Да, все замечательно, спасибо, Бен. Жаль, что в такую шикарную погоду тебе приходится работать, – ответила я.

– Есть работы и похуже. Сегодня я хотя бы не убираю туалеты.

Я поняла, что никого не представила.

– Это моя подруга Наташа.

– Рада встрече, – ее глаза взметнулись на него. – Похоже на кардиффский акцент.

Он расплылся в улыбке:

– Точно подмечено.

– Моя бабушка была оттуда, так что у меня отточен слух.

На поле играло семеро детей из разных стран, но общались они в основном на универсальном языке футбола. К сожалению, в знании этого языка Уильям не был силен. Другие дети носились по полю, а мой сын, казалось, просто… зависал. Вообще-то, можно было подумать, что ему сказали, будто главной целью игры в футбол было избегать мяча. Время от времени он делал попытки завладеть мячом, но, если кто-то придумывал новое правило, подразумевающее решение кроссворда, – они оказывались безнадежны. Каждый раз, когда он пропускал мяч, проклиная свою неумелость, на его лице появлялось выражение разочарования. От всего этого у меня сжималось сердце.

Я продолжала наблюдать за игрой, отвлекаясь, только когда Бен с Наташей начинали смеяться, и он при этом, насколько я видела, выглядел чрезвычайно восторженным. Наконец она удалилась, сообщив, что ей нужно подготовиться к ужину, а он снова занялся уборкой стульев, едва заметно подпрыгивая при ходьбе.

– Привет, – рядом появился Адам.

Я повернула голову и увидела его в профиль. Спустя годы он стал просто невыносимо красивым. Словно все то, что когда-то меня очаровало: запах его кожи, озера глаз, – теперь существовало лишь для того, чтобы искушать меня.

– Здравствуй, – холодно ответила я.

Мы молча стояли рядом, глядя, как наш сын забивается в угол настолько далеко, насколько это возможно. Мы были единственными зрителями происходящего.

– Он уже забил? – спросил Адам.

– Нет… еще.

– УИЛЬЯМ, ДАВАЙ! – заорал он.

Сын поднял глаза, увидел отца и обеспокоенно наморщил лоб. Но его решимости оказалось недостаточно: он порхал по полю на цыпочках, словно фея по камушкам, и выглядел совершенно неспособным подобраться к мячу.

У Адама появилось странное выражение в глазах, как будто ему только что открылось ужаснейшее из откровений: его сын просто отстойно играл в футбол.

– Он…

– Не говори ни слова.

Он повернулся и посмотрел на меня:

– Но он…

– Да, Адам, я знаю. Он бездарь. Ему никогда не забить мяч. Он…

– Я только хотел сказать, что у него шнурок развязался.

Я вздернула голову:

– Ох уж… Уильям!

Я принялась махать ему рукой, но он отмахнулся от меня, как будто хотел избавиться от шелудивого кота.

– ШНУРОК!

Он резко остановился и, нахмурившись, посмотрел на меня. В этот момент его ударила одна из датских девчонок, – разумеется, совершенно случайно, – и, пролетев через поле, он приземлился на щеку и в довершение всего наглотался пыли. Адам подбежал к нему.

– Папа, я в порядке, – запинаясь, пробормотал он, пока Адам поднимал его.

– Точно? Может, пойдешь сядешь?

Но он героически вернулся в игру. И, что было еще более героически, дети из его команды захотели этого. Мы с Адамом сели на краю поля.

– Я думала, ты собирался пожаловаться на то, что он никуда не годится, – призналась я.

– Ничего такого я не собирался говорить.

– Прости.

Повисла неловкая пауза.

– Хотя… он поразительно никудышный.

Я искоса взглянула на него и издала резкий смешок.

– Да ради Бога. Хорошо, что я люблю его.

Адам снова посмотрел на поле.

– Мы любим его, – поправил он меня.