Текст книги "Император-гоблин"

– Ваша светлость, – поклонился Келехар и отошел.

Несмотря на ровный тон, Майе показалось, что бывший священник осуждает его за что-то. Он был на несколько дюймов ниже Майи, но его, видимо, нисколько не смущала необходимость запрокидывать голову, чтобы взглянуть в лицо императору.

– Не благодарите нас, ведь вы не знаете, что мы найдем.

– Не имеет значения, что вы найдете. Мы благодарим вас за то, что вы ищете истину, и за то, что делаете это вопреки своему желанию.

– Нам случалось прежде находить истину, ваша светлость, и это не принесло нам ничего хорошего. Мы бы многое отдали за то, чтобы иные тайны были навеки погребены вместе с мертвыми, и мы не думаем, что на сей раз будет иначе.

– Это не имеет значения, – повторил Майя. – Мы просим найти ответы не ради нас самих. Вы должны найти их ради…

Он смолк, не зная, как лучше выразиться. Он хотел найти правду о крушении не потому, что на борту «Мудрости Чохаро» погибли его отец и сводные братья. Наконец, он тихо сказал:

– Мы просим вас найти правду ради тех, кто лишился жизни потому, что был рядом с нашим отцом. Ради тех, кто сейчас скорбит потому, что их император упал с неба и умер на земле среди горящих обломков. Ради тех, кто не хотел, чтобы убили их императора. Если ответы не будут найдены, как они могут быть уверены в том, что их императора не убьют снова?

Выражение лица Келехара осталось непроницаемым. Свидетель Мертвых поклонился, пробормотал «ваша светлость», обошел Майю и направился к выходу.

Майя стоял, пристально глядя на гробы, на колонны и саркофаги, потом взглянул на круглое окно в центре купола. Его переполняли эмоции, которые он затруднился бы описать, в горле застряли слова, которые он не мог сказать вслух. Он стоял так, пока ноэчарей не подошли и не напомнили о том, что до заката и до начала церемонии погребения осталось совсем немного.

Глава 11
Похороны и поминки

Когда солнце опустилось за алеющий горизонт, он невольно подумал, что в первый и последний раз видел отца на похоронах матери. И вспомнил, как мало уважения император проявил к скончавшейся четвертой супруге, вспомнил одинокую черную ленту на белых императорских одеждах.

Если бы теперь сам он решил пренебречь трауром, как в свое время пренебрег его отец, это было бы только справедливо. Майя некоторое время обдумывал эту мысль, потом со вздохом признался себе, что у него не хватит духу воплотить мстительную фантазию в жизнь. Он представил себе обиду, которую причинит придворным и слугам, родственникам отца, его окружению. Он слишком хорошо помнил, как горько ему было видеть белый костюм отца, помнил, что страдания его стали еще сильнее – если это было вообще возможно.

Поэтому Майя терпеливо стоял в гардеробной, пока личные слуги надевали на него тяжелые предметы одежды и регалии, составлявшие полный императорский траур. Плотная стеганая куртка из черной парчи, богато расшитая жемчугом, серебряные кольца со странными темными дымчатыми камнями. На него надели жемчужные серьги, жемчужное ожерелье, в волосы вплели жемчужные нити. Потом на него надели массивную корону, и поверх всего этого накинули несколько ярдов черной вуали. Вуаль придавала опалам короны Этувераджид Мура зловещий вид – словно луна темной ночью просвечивала сквозь облака. Майя взглянул на себя в зеркало и содрогнулся.

В какой-то момент, в разгар приготовлений, ноэчарей сменились, и когда Майя отвернулся от зеркала, его ждал Бешелар. Воин склонил голову, как будто не хотел встречаться взглядом с императором, и пророкотал:

– Ваша светлость.

– Лейтенант, – приветствовал его Майя, которого позабавила неожиданная перемена в манерах Бешелара и возвращение прежних формальностей. Телохранитель молча открыл дверь и отступил в сторону.

В соседнем помещении ждал Кала. Он церемонно поклонился и сказал:

– Ваша светлость, нам кажется, что стоит отправиться в храм немедленно. Архиепископ предупредил, что похороны задерживаются, и будет нехорошо, если вы появитесь одновременно с остальными. Лучше прийти пораньше, чтобы помолиться за… то есть, чтобы помолиться.

Кала тоже показался Майе необычайно взволнованным, но он решил, что сейчас не время для расспросов. Поэтому просто кивнул:

– Хорошо.

И вернулся с телохранителями в Унтэйленейзе’мейре, но на этот раз не через двери – они поднялись по узкой лестнице на императорский балкон, который ютился между пилястрами, подобно яйцу паука, висящему на паутинке.

Когда он взглянул на гробы, у него на миг закружилась голова, и он вспомнил, как ребенком смотрел оттуда, снизу, на далекую белую фигуру императора.

– Ваша светлость? – тревожно шепнул Кала, но Майя отмахнулся от него.

Он вцепился в балюстраду и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Он начал читать про себя молитву сострадания мертвым, которую слышал от мера Келехара несколько часов назад. Он старался проговаривать ее так же искренне и терпеливо, как бывший прелат. Сострадание – единственный дар богов, на который он мог надеяться. Он не мог молиться о любви или прощении; и то, и другое было ему недоступно. Он не мог простить отца и не мог полюбить братьев, с которыми не был знаком. Но он мог сочувствовать им, как это было с другими погибшими, и к этому он стремился сильнее всего – забыть обиды и унижения, искренне оплакать смерть родных.

Внизу, в храме, начали собираться придворные. Майя перехватил несколько устремленных на него взглядов и отвернулся, а потом подумал, что совсем скоро ему придется возобновить не только работу правительства, но и дворцовую жизнь. На него внезапно навалилась смертельная усталость. Придется у кого-то узнать – скорее всего, у Ксевета, – какие мероприятия и приемы проводятся обычно при дворе, и что следует делать императору, когда он посещает их. И нужно ли ему отдавать приказания о проведении этих приемов, или они каким-то образом происходят сами собой, без его вмешательства?

«Я не создан для всего этого», – подумал Майя и почувствовал, как напряглись мышцы шеи и спины от усилий держаться прямо и величественно. И снова услышал негромкий голос ученого: «Ваша светлость, причиной катастрофы “Мудрости Чохаро” явилась диверсия».

Вскоре явился архиепископ, и церемония началась. Вспомнив, что похороны задержались из-за него, Майя почувствовал укол вины. Не было ничего дурного или неблагоприятного в том, чтобы похороны начинались после заката, если еще не взошла луна. Однако Майя был уверен, что при дворе найдется немало зануд, которые сочтут это опоздание проявлением небрежности и неуважения к усопшим. Без сомнения, каноник Орсева не преминет дать любопытствующим понять, кто именно виноват в промедлении.

Он заставил себя прислушаться к мелодичному голосу архиепископа и возблагодарил небеса за то, что с такого расстояния никто из придворных не мог разглядеть его лица, скрытого под черной вуалью. Он нашел в толпе своих сестер, Немри’ан и Вэдеро, отыскал Арбелан Драджаран и вдовствующую императрицу, которые постарались расположиться как можно дальше друг от друга. Невеста Кириса, Стэно Баджевин, стояла отдельно от членов императорской семьи, и он подумал, что она, наверное, испытывает неловкость и чувствует себя здесь чужой. Он видел принцессу Унтэйлейанского Двора и ее детей. Когда он потерял мать, ему было примерно столько же лет, сколько этим девочкам. Он озабоченно всмотрелся в их лица, но ничего не разглядел за вуалями, кроме огромных глаз и заученного серьезного выражения. Он подумал: интересно, каким отцом был его брат Немолис, был ли он добр к своим детям, любили они его или нет? Идра стоял за спиной матери. Он держался прямо и с достоинством – ведь теперь он был наследным принцем, и Майе показалось, что мальчик тоже остро чувствует внезапно свалившееся на него бремя ответственности.

Члены семьи Драджада не поднимали на Майю глаз – за исключением одного-единственного раза. Когда архиепископ начал читать молитву над гробом Немолиса, его вдова Шеве’ан повернула голову. Даже сквозь вуаль он различил ее ненавидящий взгляд и едва не отшатнулся. Потом она пренебрежительно отвернулась, и Майя, стиснув перила балкона, принялся размышлять над тем, что же с ней произошло. Когда родственники приносили ему клятвы верности, он понял, что не нравится ей, но ему не показалось, что она его ненавидит.

Сострадание, напомнил он себе, заставил себя смотреть только на архиепископа, и, слушая слова молитвы, забыл о своих тревогах.

Поминки, которые Майя в качестве императора должен был открывать и завершать, проводились в Унтэйлейане. В свое время ему не позволили присутствовать на поминках матери, и он не знал, чего следует ожидать. Поэтому его привел в полное замешательство вид парадного зала: столы, уставленные блюдами и напитками, тянулись вдоль стен, а центральное пространство было освобождено для танцев.

– И что мне делать? – прошептал он, покосившись на Калу. – Я не умею танцевать!

– Это не обязательно, ваша светлость, – ответил телохранитель. – Вы должны попросить придворных станцевать, чтобы почтить память умерших. А сами вы можете сидеть, или стоять, или танцевать, как вам будет угодно.

– Благодарим вас, – сказал Майя, хотя ответ мага не успокоил его.

Прежде чем подняться на возвышение, к трону, он опустил вуаль, желая избежать взглядов придворных, но даже после этого не почувствовал себя в безопасности. Он чувствовал себя слепым. Он произнес слова, подсказанные ему Калой, но речь вышла нескладной и неуверенной. Он не знал, как его голос звучит со стороны: искренне, раздраженно или скучающе. Эльфы наблюдали за ним своими блестящими хищными глазами, но когда он сделал знак музыкантам, придворные покорно разбились на пары и принялись выполнять сложные фигуры танца, за которыми Майя при всем желании не мог уследить. От мелькания юбок и блеска драгоценностей у него рябило в глазах.

«Ты должен научиться танцевать», – сказал он себе и устало откинулся на спинку трона. Трон был неудобным, но ему хотя бы не пришлось стоять. Справа и слева от него застыли Бешелар и Кала. Он поднял голову и обратился к магу:

– Вы не могли бы сесть?

Бешелар издал странный сдавленный хрип. Кала ответил:

– Благодарим вас, ваша светлость, но мы можем постоять.

– А если вы захотите танцевать?

– Ваша светлость, пожалуйста, – прошептал Бешелар.

– Строго говоря, мы не являемся придворным вашей светлости, – объяснил Кала. – Если бы мы не служили вашим ноэчарей, нас бы сюда вообще не пустили. Поэтому с нашей стороны было бы возмутительным нарушением этикета танцевать сейчас. Даже если какая-нибудь дама согласилась бы на роль нашей партнерши.

– О, – выдохнул Майя, чувствуя себя бестолковым невежественным мальчишкой.

Бешелар с облегчением в голосе доложил:

– Ваша светлость, к вам идет лорд-канцлер.

Подняв голову, Майя увидел приближавшегося лорд-канцлера. Как всегда, Чавар двигался стремительно, едва ли не вприпрыжку. Его сопровождал юноша, тоже невысокий и коренастый, но, насколько мог судить Майя, одетый чрезвычайно элегантно, по последней моде. Кроме того, в его взгляде угадывались ум и проницательность, которых недоставало отцу.

Они остановились у нижней ступени возвышения. Майя жестом позволил им подняться к трону, несмотря на то, что ему смертельно хотелось приказать Чавару остаться внизу.

– Ваша светлость, – заговорил Чавар, преклонив колени, – мы просим позволения представить вам нашего сына Нуревиса.

– Ваша светлость, – произнес молодой эльф, изящно опускаясь на одно колено. Он вообще двигался грациозно, в отличие от отца.

– Мы рады знакомству, – ответил Майя. Эта фраза не несла никакого смысла, но, казалось, удовлетворила и Чавара, и его сына.

Они поднялись с колен, и Чавар сказал:

– Мы понимаем, ваша светлость, что вам сейчас нелегко. Вы оказались при дворе совершенно неожиданно, рядом с вами нет ровесников.

Нуревис, стоявший позади отца, поднял глаза к потолку и подмигнул императору. У Майи вдруг стало легче на душе, и настроение улучшилось. Вслух он сухо ответил:

– Мы ценим ваше внимание и заботу, лорд-канцлер.

Но он не стал добавлять, что еще выше оценил бы внимание и заботу Чавара, если бы лорд-канцлер, проявляя их, не стремился при этом исключительно к собственной выгоде.

Чавар ослепительно улыбнулся. Майе эта улыбка показалась весьма неприятной. Лорд-канцлер, кланяясь, попятился, а Нуревис шагнул к трону и вполголоса сказал:

– Ваша светлость, мы искренне просим у вас прощения. Из собственного опыта нам известно, что с отцом бесполезно спорить, когда ему приходит в голову некая, по его мнению, гениальная идея.

– Нет нужды извиняться, – возразил Майя. – Наоборот, мы ему благодарны. Мы до сих пор не… то есть, у нас до сих пор не было возможности познакомиться с устройством нашего двора и нашими придворными.

– Все произошло так быстро, верно? Что ж, вряд ли будет уместно ходить по дворцу, представляя императора всем нашим друзьям, но, если вашей светлости угодно… – Нуревис замолчал и с заговорщическим видом приподнял бровь.

– Да?

– Мы с радостью укажем вам придворных и назовем имена. Мы знаем почти всех присутствующих в этом зале.

– Да, пожалуйста, – ответил Майя. – Вы очень добры.

Нуревис стоял рядом с троном еще четверть часа, перечисляя имена и пересказывая кое-какие сплетни. Майя слушал, смотрел и пытался хоть что-то запомнить, хотя его память на имена и лица оказалась не столь хорошей, как ему хотелось бы. Потом Нуревис улыбнулся, извинился и сказал, что императору едва ли пристало выбирать себе фаворитов, пока он не знаком со всеми представителями эльфийской знати. И с беззаботным видом отправился на поиски партнерши для следующего танца.

Майе стало еще более тоскливо и одиноко на троне из слоновой кости. После разговора с аристократом он чувствовал, что не может просто повернуться и заговорить со своими ноэчарей. Замечание Нуревиса насчет фаворитов задело его, и он забеспокоился о том, какое мнение составят о нем окружающие. Ведь со дня смерти Варенечибеля он общался только со своими слугами и ближайшими помощниками.

Еще одна причина устроить какой-нибудь торжественный прием, подумал Майя. А также научиться танцевать. Он краснел под своей вуалью, чувствуя на себе мимолетные взгляды молодых красавиц, которые проносились мимо трона в объятиях кавалеров, и невольно представлял себе, каково это, танцевать с одной из этих женщин, прикасаться к ее руке.

«Ты просто обязан научиться танцевать», – с иронией заметил он про себя.

Он почти обрадовался, когда к трону приблизился какой-то паж, но не сразу понял, что на мальчике ливрея дома Тетимада. Паж преклонил колени у подножия и вытянул руку с запечатанным конвертом.

Бешелар спросил:

– Нам следует взять это, ваша светлость?

– Да, пожалуйста, – ответил Майя, и Бешелар спустился за конвертом.

Майя был приятно удивлен. По сравнению с предыдущим письмом дач’осмера Тетимара новое послание оказалось коротким и ясным.

В нем говорилось:

Ваша светлость, мы опасаемся, что каким-то образом оскорбили Вас. Просим позволения приблизиться к Вам и принести свои извинения.

Он поднял взгляд от письма и сразу заметил Эшевиса Тетимара – высокого, широкоплечего мужчину в полном придворном трауре – вплоть до длинных серег из оникса. Тетимар знал, где именно следует остановиться, чтобы взгляд императора упал на него. Он был очень привлекателен и отлично знал об этом. Майя мрачно подумал, что этот отпрыск герцога вовсе не похож на ничтожного провинциального помещика, который боится, что обидел императора.

Майя прекрасно понимал, что Тетимар поймал его – так садовник Хару в Эдономи ловил болотных гадюк, прижимая их к земле палкой с рогаткой на конце. Если сейчас император откажется выполнить вполне разумную просьбу, он сам выступит в роли обидчика, и рано или поздно Тетимар и другие лорды с востока припомнят ему этот проступок. С другой стороны, согласившись на аудиенцию, он даст Тетимару преимущество – он станет вторым аристократом, с которым император вел личную беседу во время поминок. Даже неопытный Майя понял, что если бы Тетимар действительно волновался насчет якобы нанесенной обиды, он не попросил бы о беседе в день прощания с умершими. И тем более не приблизился бы к императору во время поминок по его отцу.

«Ты мне не нравишься, Эшевис Тетимар», – подумал Майя.

Как же ему хотелось, чтобы Ксевет был рядом и дал какой-нибудь совет! Поразмыслив, он решил, что меньшим из двух зол явится согласие на беседу, и, сунув записку в карман, обратился к пажу:

– Передайте вашему господину, что он может подойти к нам.

Общение через пажа считалось более церемонным и занимало больше времени, чем простой жест, приглашающий Тетимара приблизиться, но Майя надеялся, что это поможет избежать ненужной фамильярности.

Он вспомнил болота, окружавшие Эдономи: у них не было названия на картах империи, но местные называли их «Эдонара». Гадюки, трясины и вечный туман. Он вспомнил, что сказал ему Хару однажды – это был один из немногих эпизодов, когда Хару обратился непосредственно к нему:

– Надеюсь, господин, вам никогда не доведется очутиться на болотах, но если это случится, вы должны каждый раз прощупывать почву перед тем, как сделать шаг. Будьте осторожны и не доверяйте тому, что видите, даже если перед вами зеленая трава, даже если земля была твердой, когда вы ступали на нее в прошлый раз. Потому что все постоянно меняется. И потому, что Эдонара не требует жертвоприношений – болото само забирает свои жертвы.

Потом Хару замолчал, опустил голову, проворчал нечто вроде извинений и неуклюже затопал прочь. А Майя не знал, что ответить, и как попросить его не уходить.

Унтэйлейанский Двор, несмотря на свою красоту и блеск, был точно таким же предательским болотом. «Вы должны каждый раз прощупывать почву перед тем, как сделать шаг. Будьте осторожны и не доверяйте тому, что видите». Он подумал о юных императорах, покоившихся под глыбами мрамора в Унтэйленейзе’мейре, подумал о женах отца. Унтэйлейанский Двор тоже забирал свои жертвы.

Тем временем дач’осмер Тетимар поднимался по ступеням к трону. Он остановился точно в положенном месте, опустился на колени и мелодичным баритоном с тщательно выверенной интонацией произнес:

– Ваша светлость.

– Поднимитесь, пожалуйста, дач’осмер Тетимар, – пробормотал Майя, чувствуя себя тряпичной куклой, одетой в императорские одежды. Он слышал себя со стороны, слышал свой тонкий, юношеский, неуверенный голос. Полная противоположность Тетимару.

Глаза лорда, темно-синие, почти черные, составляли резкий контраст с белой кожей. Очевидно, он знал о производимом эффекте: выпрямившись во весь рост, он взглянул на Майю в упор.

– Мы очень благодарны вам, ваша светлость, за то, что вы снизошли до нас и удовлетворили нашу просьбу.

Но взгляд его темных глаз говорил: «Это было весьма благоразумно с вашей стороны».

Встреча с противником, пытавшимся подавить его волю, вернула Майе присутствие духа. Ситуация была вполне привычной, хотя Тетимар не обладал преимуществами, которыми в свое время пользовался Сетерис. Майя любезно улыбнулся и сказал:

– Мы должны признаться, дач’осмер Тетимар, что нас крайне озадачило ваше письмо.

Прежде чем лицо Тетимара приняло выражение вежливого удивления, Майя успел заметить, что аристократ захвачен врасплох. Он почувствовал, что одержал небольшую победу.

– Но, ваша светлость, – отвечал Тетимар, – вы, разумеется, знаете, что мы желали бы получить руку вашей сестры.

Майя научился изображать дурачка еще в детстве, наблюдая за тем, как прислуга в Эдономи реагировала на нападки Сетериса.

– Неужели? – довольно правдоподобно удивился он.

– Мы начали переговоры с покойным императором, вашим отцом, – объяснил Тетимар, слегка повысив голос.

– Вот как? Насколько нам известно, ни о какой помолвке объявлено не было.

Тетимар распахнул глаза. Если в начале разговора Майя озадачил «жениха», то теперь он был в ужасе.

– Но ваша светлость…

Майя прервал придворного, подняв руку.

– Мы не считаем, дач’осмер Тетимар, что поминки по нашему отцу являются подходящим временем для обсуждения этого или других важных вопросов. – Он смотрел Тетимару в глаза, зная, что его взгляд тоже приводит других в замешательство, и зная, что это всего лишь иллюзия.

Тетимар сдался первым.

– Разумеется, ваша светлость. Мы просим простить нас. Снова. – И он ухитрился изобразить горькую усмешку, которая почти заставила Майю изменить свое мнение о нем в лучшую сторону.

Тетимар удалился, и Майя собрался было вздохнуть свободно. Конечно же, про себя, поскольку император не мог демонстрировать облегчение при расставании с дач’осмером Тетимаром, точно так же, как не мог выказывать тревоги при его появлении. Но в этот момент он заметил две приближавшиеся темные фигуры, отличавшиеся от прочих, и понял, что это не просто придворные в трауре, а посол Горменед и его супруга.

Майе сильнее прежнего захотелось, чтобы Ксевет был здесь, у трона. Он не мог игнорировать посла Бариджана, не мог отказаться говорить с ним. И в то же время он очень хорошо представлял себе, что Сетерис и прочие будут болтать насчет императора-гоблина, занятого частной беседой с представителем Великого Авара во время поминок… Возможно, они еще не начали называть его так, но это было вопросом времени, думал Майя. Он лихорадочно соображал. Если он сейчас примет Горменеда, то беседа с дач’осмером Тетимаром перестанет казаться сыну герцога большой милостью. Если тот вообразил, что император проявил к нему особую благосклонность, аудиенция послу заставит его передумать. А еще Майя подумал о талисмане несечо, спрятанном во внутреннем кармане. Аврис достал для него тонкую золотую цепочку, чтобы талисман можно было незаметно прикрепить к петле для пуговицы или к поясу. Майя был настолько потрясен такой добротой и заботой, о которой ему и в голову не пришло бы попросить, что едва выдавил пару слов благодарности. И все же это был, прежде всего, подарок Горменеда.

Решительность и инициатива, говорил Ксевет. Когда Горменед остановился у подножия трона, Майя увидел, что посол еще молод. У него была приземистая фигура, широкие скулы, как у всех гоблинов; на щеке виднелся шрам, оставшийся после дуэли. Майя задумался, является ли пост посла в Этуверазе престижным назначением или ссылкой под благовидным предлогом?

Майя кивнул, давая послу разрешение приблизиться.

– Ваша светлость, – произнес посол, опустившись на колени.

Его жена сделала глубокий реверанс и оставалась в такой позе несколько секунд; Майя даже испугался, что она сейчас упадет, но, к его изумлению, этого не произошло.

– Наше имя Ворджис Горменед, посол Бариджана, а это наша супруга Надаро.

Он произнес женское имя с ударением на первый слог, как это было принято в языке гоблинов, и сердце Майи сжалось от тоски. Мать научила его произносить свое имя именно так – Чéнело, а не Ченéло, – чтобы хотя бы кто-то из ее окружения называл ее правильно.

– Поднимитесь, пожалуйста, – сказал он, глядя на Надаро, которая выпрямилась так же уверенно и грациозно, как присела.

Вдруг Майя понял, что ему представилась возможность уколоть посла, и у него не хватило сил воспротивиться искушению.

– Мы рады, наконец, познакомиться с родственником нашей матери. Вы хорошо ее знали?

Он немедленно пожалел о своих словах. Однако ему ответил не посол. Его супруга сказала:

– Ее матушка была нашей теткой, сестрой нашего отца. В юности нам позволяли время от времени видеться с Ченело, поскольку Великий Авар и наш отец были союзниками. Но это продолжалось недолго.

Майя лишь в общих чертах был знаком с внутренней политикой Бариджана, и в основном его знания были почерпнуты из дешевых романов в синих обложках, которые обожали Пелчара и Кево, слуги в Эдономи. Однако он знал, что Великий Авар мог считаться правителем страны только в том случае, если его поддерживали аварсин, множество мелких вождей – их было намного больше, чем князей и герцогов в Эльфийских Землях, но эти вожди обладали реальной властью. Фактически они представляли собой правительство Бариджана. Союз такого рода, о котором говорила осмеррем Горменед, был отнюдь не мелочью.

Надаро Горменед продолжала:

– Мы зажгли свечи богине, когда узнали о ее смерти. Это было все, что мы могли сделать.

В ее голосе он услышал упрек, адресованный мужу – как и любая эльфийская женщина, говоря «все, что мы могли сделать», она подразумевала «все, что нам позволили».

– Зажженные свечи много значили для нее, – ответил Майя. – Мы благодарны вам, осмеррем Горменед.

Она снова сделала реверанс, и посол, проявив неожиданный такт, сразу понял, что аудиенция окончена, поклонился и увел ее вниз, в зал.

Если бы Майя не заставил себя смотреть на посла, он бы даже не заметил их ухода. Он напрягал все силы в попытке побороть подступившие слезы. Ченело умерла десять лет назад, горевать и плакать о ней сейчас было бы по-детски глупо, нелепо. Он велел себе сделать каменное лицо, поднять уши, дышать ровно. Он не знал, сколько времени прошло, но в конце концов боль отступила, и он разжал судорожно стиснутые пальцы. Он снова мог дышать, снова мог смотреть в зал, мог отвлечься, глядя на мелькающие фигуры танцующих, на витражи, за которыми чернела непроглядная ночь.

А потом Кала прошептал:

– Ваша светлость, принцесса!

Повернув голову, Майя увидел вдову наследного принца Унтэйлейанского Двора. За ней спешила Стэно Баджевин. Вуаль Шеве’ан была опущена, но Майя понял, что женщина настроена воинственно. Придворные расступались перед ней; большинство отходило в сторону с непринужденным видом, так что со стороны это выглядело простой вежливостью, но несколько юных девушек едва ли не бегом бросились к стене зала. Задолго до того, как Майя увидел лицо принцессы Шеве’ан, он понял, что после похорон она ничуть не успокоилась.

Принцесса не остановилась у подножия трона, и ему показалось, что ее глаза могут прожечь вуаль, так ярко они сверкали. Майя поспешно взмахнул рукой, приглашая ее подойти, потому что знал: все присутствующие наблюдают за ними, тайком или открыто. Стэно Баджевин неуверенно топталась внизу, прижимая руки к груди и сцепив пальцы. Майе был знаком такой трюк, хотя Сетерис в конце концов отучил его от этой привычки. Стиснув руки, ты не имеешь возможности беспокойно перебирать пальцами. Осмин Баджевин была напугана, как и во время торжественной клятвы новому императору, но сегодня ему показалось, что она боится Шеве’ан. Или того, что она задумала.

Принцесса почтительно склонилась перед троном. Майя не понял, что это было – коленопреклонение или всего лишь очень глубокий реверанс, и у него не было настроения выяснять.

– Ваша светлость, – произнесла она негромким, спокойным голосом, холодным, как зимний ветер.

– Принцесса, – ответил Майя. Он сидел прямо, сложив руки на коленях, подняв подбородок и уши, не демонстрируя никаких признаков страха.

Она выпрямилась и убрала с лица вуаль – только для того, чтобы окинуть Майю уничтожающим взглядом.

– До нас дошли некие шокирующие, скандальные слухи, и мы желали бы получить заверения в том, что нам сказали чудовищную ложь.

– Принцесса, мы не знаем, что вам…

– Нам сказали, – грозно перебила она, – что сегодня днем вы допустили – более того, поощряли! – надругательство над телом нашего супруга.

– Надругательство? – Майя был настолько потрясен, что не сразу смог подобрать слова. – Принцесса, уверяем вас, ничего подобного в нашем присутствии не происходило.

– Значит, гроб принца не открывали?

Он не позволил себе даже моргнуть.

– Принцесса, вам превратно представили происшедшее.

– Вы действительно открывали гроб! – ахнула она в изумлении и гневе. По мнению Майи, это было больше похоже на актерскую игру, чем на выражение искренних чувств.

– Принцесса, – сказал он твердо, не повышая голоса, – все четыре гроба были открыты в нашем присутствии каноником храма и Свидетелем Мертвых. Покойным было оказано подобающее уважение. Над ними читали молитвы. Не было никакого…

– Свидетель Мертвых? – воскликнула принцесса, и Майя окончательно уверился в том, что она разыгрывает сцену для придворных. Эльфы жадно слушали. – Зачем вам могло понадобиться это?

– Принцесса Шеве’ан, говорите тише.

– Мы не будем говорить тише! Мы требуем…

– Принцесса, – резким тоном перебил ее Майя. Он добился своей цели – принцесса смолкла. Он продолжал: – У нас имелись на это причины, но мы не намерены обсуждать их на поминках по нашему отцу. В ближайшее время мы дадим вам аудиенцию, и вы услышите всю правду.

– Ваша светлость слишком добры, – едко ответила она.

– Шеве’ан, мы с вами не враги. Мы уважаем ваше горе…

– Уважаете? Вы хоть одну слезу пролили? Вы скорбите по своей семье, Эдрехасивар, или вы для этого слишком заняты, торжествуете победу?

Майя смотрел на невестку, не зная, что сказать, не зная, как защититься, как переубедить ее. Он совсем забыл о своих ноэчарей и вздрогнул всем телом, услышав голос Бешелара:

– Принцесса, вы переутомлены, вам нехорошо. Разрешите позвать одну из ваших фрейлин?

Шеве’ан бросила на телохранителя злобный взгляд и присела в довольно небрежном реверансе.

– Ваша светлость, простите нас. Мы не в себе.

– Мы все понимаем, – сказал Майя, сам не зная, правда это или ложь. – Приходите к нам завтра, Шеве’ан, и мы поговорим.

– Ваша светлость, – попрощалась она прежним враждебным тоном и величественно удалилась, прихватив с собой осмин Баджевин.

Осмин Баджевин оглянулась и бросила на Майю извиняющийся взгляд. Майя отметил про себя, что принцесса Шеве’ан, увлекшись своим спектаклем, забыла упомянуть осмин Баджевин и ее тревоги по поводу тела жениха, реальные или воображаемые.

Майя вынужден был сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем сказать спокойным, ровным голосом:

– Благодарим вас, Бешелар.

– Ваша светлость, – хрипло ответил воин. – Это наша работа.