Текст книги "Император-гоблин"

«Лучше строить новые мосты, – сказал он себе, – чем оплакивать то, что унесло потоком». Он обмакнул перо в чернильницу и тщательно вывел внизу страницы: «Эдрехасивар VII Драджар». Император Эдрехасивар VI жил примерно пятьсот лет назад, и во время его долгого правления в стране царили мир и процветание.

«Пусть это будет добрым предзнаменованием», – подумал Майя, произнес короткую молитву звездной богине Кстейо, покровительнице магов, сложил и запечатал письмо. Его не покидало тоскливое чувство, что в ближайшем будущем ему не обойтись без добрых предзнаменований.

Мальчик нервно переминался с ноги на ногу на лестничной площадке.

– Вот, – сказал Майя. – Отнесите это джасанай и передайте наши наилучшие пожелания.

Глаза мальчика сделались круглыми, и он неуверенно взял письмо. Слуга уловил намек: Майя назвал императрицу «джасанай», а не «джасан». Он не сомневался в том, что ей все передадут. Она могла сколько угодно воображать себя царствующей императрицей, но уже не являлась ею. Она была «джасанай», вдовой императора, и ей следовало понять и принять, что ее судьба теперь зависит от незнакомого пасынка.

– Ваша светлость, – пробормотал мальчик, поклонился и поспешно ушел.

«Итак, я успел превратиться в тирана», – подумал Майя, вернулся в Черепаховую Комнату и принялся ждать Сетериса и его жену.

Однако он дождался лишь Аттереджа, который явился с охапкой черных и темно-фиолетовых штанов, рубашек и камзолов, украшенных белой вышивкой. Такая одежда была недопустима во время траура по императору, однако ее можно было надеть на похороны слуг. Аттередж сказал, что заупокойная служба по членам экипажа «Мудрости Чохаро» состоится в три часа. Похороны по обычаю полагалось проводить на закате. Вечерние обряды являлись самыми дорогими, и семьям погибших пришлось спешно собирать деньги, чтобы провести церемонию во второй половине дня. Хранитель гардероба также добавил, что он известил Эсаран о намерениях императора, и экономка пообещала приготовить карету к половине третьего. Майя готов был разрыдаться от благодарности, слушая единственного обитателя дворца, который не проявлял враждебности и не пытался навязать ему свою волю. Но он знал, что императору не пристало демонстрировать свои чувства, и что подобная вспышка озадачит и до смерти перепугает Аттереджа.

Поэтому Майя стоял неподвижно, с каменным лицом, пока Аттередж, бормоча себе под нос непонятные слова, снимал мерки и возился со складками и пуговицами. В разгар примерки дверь распахнулась, и раздался возмущенный возглас Сетериса:

– Что, Улерис до сих пор не прислал охрану?

– Нет, – ответил Майя.

– А это еще кто?

– Наш хранитель гардероба.

– Значит, он и мазу не прислал.

– Нет. Кузен, что?..

– Мы с этим разберемся, – отрезал Сетерис. – И еще советуем вам как можно быстрее найти замену нынешнему лорд-канцлеру. Похоже, у Улериса на старости лет стало плохо с памятью.

Поскольку сам Сетерис был ненамного моложе Чавара, Майя решил, что для оскорбления имеются веские причины.

– Объясните, кузен.

– Ваша светлость. – Сетерис, наконец, вспомнил о том, как следует обращаться к императору. – Правитель Эльфийских Земель имеет право, более того, обязан круглые сутки находиться под охраной двоих ноэчарей: телохранителя, отвечающего за безопасность, и мага, оберегающего дух. Особенно сейчас… если вы не откажетесь от этой безумной идеи…

Он кивнул на ворох черной ткани.

– Нет, не откажемся, – заявил Майя. – Мы уверены, у лорд-канцлера множество важных дел. Если вы решите этот вопрос, мы будем вам очень благодарны, и когда вы вернетесь, с удовольствием примем вашу супругу.

– Будет исполнено, ваша светлость.

Сетерис отвесил поклон и ушел.

Майя, как и все жители Эльфийских Земель, знал, кто такие императорские ноэчарей – телохранители, давшие клятву умереть, но не допустить, чтобы кто-нибудь причинил вред их повелителю. Один, воин, охранял императора при помощи физической силы и оружия; второй – маза – при помощи силы духа и магии. Время от времени Майе удавалось уговорить кухарку Эдономи рассказать ему что-нибудь интересное. Из этих рассказов он узнал о Ханевисе Атмазе, ноэчарисе императора Белтантиара III, который вступил в магический поединок с Орейвой Узурпатором. Орейва был единственным магом за всю историю страны эльфов, попытавшимся захватить престол. Ханевис Атмаза знал, что Орейва его убьет, но отвлекал узурпатора до прибытия Адремазы, главы мазэй Эльфийских Земель. В конце концов, Орейва был обезврежен, но смертельно раненный Ханевис Атмаза скончался на руках у императора. Подростком Майя мечтал стать мазой. Порой ему даже хотелось сделаться личным телохранителем императора, завоевать его любовь. Увы, оказалось, что у него нет способностей к магии (Сетерис сказал, что в этом нет ничего удивительного), и эта мечта тоже умерла.

Но он никогда не мечтал стать императором.

Аттередж продолжал работу, и единственным признаком того, что он слышал разговор Майи и Сетериса, было его молчание. Он перестал бормотать и, видимо, обдумывал ситуацию про себя. Майе оставалось лишь надеяться на то, что отец выбирал в личные слуги мужчин и женщин, умеющих держать язык за зубами. Ему вовсе не хотелось, чтобы содержание этого разговора обсуждал весь дворец. Но попросить Аттереджа никому ничего не рассказывать означало обидеть его и разрушить хрупкое доверие, существовавшее между прислугой и аристократами.

– Ваша светлость, – заговорил Аттередж, распрямившись. – Все будет готово к двум часам. Если это угодно вашей светлости.

– Да. Благодарим вас, Аттередж.

Хранитель гардероба поклонился, забрал одежду и вышел. Майя мрачно подумал, что, судя по событиям сегодняшнего дня, жизнь императора состоит главным образом из сидения в тесной комнате и наблюдения за тем, как слуги и придворные снуют по дворцу.

– Но это все равно интереснее той жизни, которую ты вел в Эдономи, ведь там никто даже не сновал, – напомнил он себе и улыбнулся. Жалеть себя было глупо.

Он устало опустился в кресло и подумал, что неплохо было бы подремать перед тем, как настанет время одеваться для похорон. На часах было без четверти десять, но он не мог сказать, рано это или поздно для дневного отдыха. Однако он догадывался, что экономка Эсаран не проникнется к нему любовью, если он потребует приготовить постель в десять утра.

Он потер слипающиеся глаза, а в комнату ворвался полный энергии Сетерис. С сердитым, как обычно, лицом.

– Ваша светлость, мы переговорили с начальником Унтэйлейанской Гвардии и с Адремазой. Они найдут вам телохранителей. Они велели передать вам свои извинения. Они уверяют, что искренне раскаиваются, что никоим образом не желали вас оскорбить. Они ожидали, что лорд-канцлер сообщит им о вашем прибытии.

– И вы им верите?

– Ваша светлость…

Сетерис кивнул – очевидно, он считал, что Майя задал вполне естественный вопрос. Он склонил голову набок, подумал немного, и в его глазах появился хищный блеск.

– Мы склонны верить начальнику охраны и главному магу. У них тоже имеются многочисленные обязанности, и мы надеялись, что Чавар проинформирует их.

– Мы вам очень благодарны за все, кузен, – ответил Майя. Вспомнив ненавистные годы, проведенные в убогом поместье, он подумал, что в этих словах заключена мрачная ирония, но постарался скрыть свои чувства. – Где же ваша супруга?

– Здесь, ваша светлость, – поклонился Сетерис.

Он обернулся к двери и сделал знак рукой. Майя услышал стук каблуков и поднялся с кресла. Переступив порог, Хесеро Неларан присела в глубоком изящном реверансе. Майя увидел реверанс впервые, потому что при императрице Ксору этот старинный знак уважения вышел из моды.

– Ваша светлость, – заговорила она. У нее был негромкий, спокойный голос, совсем не такой, как у вечно недовольного Сетериса.

Хесеро была всего на пару лет моложе мужа, и никакие женские ухищрения не могли скрыть морщинок в уголках ее глаз. Она была в траурных одеждах, принятых при дворе. Поверх длинного черного платья со шлейфом, похожим на змеиный хвост, был надет богато вышитый жакет – черный с фиолетовыми вставками. Гранаты на застежках поблескивали, как капли крови. Прическу поддерживали черные лакированные гребни, шпильки ташин и нитки граненых бусин из оникса. Ее лицо и фигуру нельзя было назвать идеальными, но благодаря элегантному наряду, тщательно подобранным украшениям и изящной манере держаться она казалась привлекательнее молодых красавиц.

После смерти матери и переезда в Эдономи Майя общался исключительно с мужчинами, если не считать толстой кухарки и двух ее костлявых дочек, выполнявших работу по дому. Читая газеты, он внимательно разглядывал картинки в разделе мод, но они не подготовили его к встрече с Хесеро Неларан. Самообладание внезапно покинуло его, он почувствовал себя юным и беспомощным.

– Осмеррем Неларан, – наконец, пробормотал Майя, запинаясь, как простой деревенский парень. – Очень приятно познакомиться с вами.

– Мы рады, наконец, встретиться с вами, ваша светлость. Мы не можем выразить словами свою благодарность за то, что вы позволили нашему супругу вернуться к Унтэйлейанскому Двору. – Она снова склонила голову и вдруг распростерлась перед Майей на полу. Ее движения были полны какой-то особенной грации. – Ваша светлость, мы всецело преданы вам, наша честь и жизнь принадлежат вам.

Она поднялась на ноги, и Майя попытался придумать подобающий случаю ответ, но не сумел и просто сказал:

– Мы благодарим вас, осмеррем Неларан.

– Нам не позволено считать себя вашей кузиной, ваша светлость?

– Кузина Хесеро, – поправился он.

Она тепло улыбнулась ему, и он растаял. Он смотрел на нее, пытаясь сосредоточиться, едва понимая, о чем она говорит. Она спрашивала о дате коронации.

– Полночь двадцать четвертого, – ответил он. Хесеро серьезно кивнула, словно одобряла его решение и тревожилась, что он выберет какой-то другой, неподходящий день.

– Ваша светлость, – вмешался Сетерис, – мы не смеем больше навязывать вам свое общество.

– У нас действительно много дел, – обратился Майя к кузине. Возможно, сыграла свою роль привычка подчиняться приказам Сетериса, скрытым за намеками и двусмысленными фразами. Но прежде всего Майя боялся, что не сможет долго поддерживать разговор с дамой, не выставив себя на посмешище. – Однако мы надеемся, что вскоре нам представится возможность побеседовать с вами снова.

– Ваша светлость, – хором откланялись супруги.

Хесеро снова присела в реверансе, а Сетерис коротко неловко поклонился, как заводная игрушка. Дама удалилась так же грациозно, как и вошла. Майя увидел тонкую молочно-белую косу, которая струилась по спине ниже талии. Сетерис поспешил за женой, и Майя откинулся на спинку кресла, тяжело переводя дыхание и чувствуя себя совершенно обессиленным.

– У тебя нет возможности флиртовать с дамами, – сказал он себе и рассмеялся. Он хотел остановиться, но это было выше его сил. Его трясло от смеха, словно безумца. Тем не менее, он ухитрился вытерпеть несколько минут, не издавая подозрительных звуков, лишь время от времени хватая ртом воздух. Это было болезненно, как приступ удушья или жестокого кашля, и когда Майя, наконец, перестал смеяться, он понял, что по лицу текут слезы.

Он вытер их и, подняв голову, неожиданно для себя встретился взглядом с суровым молодым мужчиной в одежде воина. Его волосы были собраны в пучок на макушке, портупею украшал герб рода Драджан.

Неизвестный преклонил колени и произнес положенное «ваша светлость», даже не пытаясь скрыть неодобрения.

Майя с ужасом подумал о том, что возможно все это время воин стоял на пороге и ждал, пока император придет в себя и соизволит его принять.

– Пожалуйста, встаньте. Вы – один из наших ноэчарей?

– Да, ваша светлость, – ответил воин, поднимаясь на ноги. – Дерет Бешелар, лейтенант Унтэйлейанской Гвардии. Капитан приказал нам служить вам в качестве ноэчариса – если, конечно, это угодно вашей светлости.

Майе очень хотелось ответить: «Нет, нам не угодно» и немедленно избавиться от враждебно настроенного солдата с каменным лицом. Но он знал, что не стоит вступать в конфликт с капитаном Унтэйлейанской Гвардии, а какие основания для отказа он мог привести? «Он застал меня корчившимся от хохота на следующий день после трагической гибели отца». Нет, Майя не мог сказать ничего подобного. Кроме того, несмотря на крайнее неодобрение, написанное на лице лейтенанта Бешелара, Майя понял, что тот будет преданно служить ему. Преданность телохранителя была ему сейчас нужнее, чем дружба.

– Мы не видим никаких причин для недовольства выбором капитана, – сказал он. Солдат произнес обязательное «ваша светлость» не слишком почтительным тоном, и Майя понял, что он расценил эти слова как попытку подольститься.

Он не успел решить, как вести себя дальше – стоило ли перевести разговор на другую тему, или придумать еще какие-нибудь любезные слова, как в комнате раздался незнакомый голос:

– Вот проклятье. Мы так надеялись попасть сюда первыми. Ваша светлость!

Майя, недоуменно моргая, уставился на юношу, стоявшего на коленях у порога. Он тоже носил перевязь с гербом клана Драджада, хотя она выглядела неуместно на потрепанной синей мантии. Когда маг поднялся, Майя заметил, что он еще выше Бешелара. Он был костлявым и нескладным, как новорожденный жеребенок. Единственной привлекательной чертой можно было назвать добрые голубые близорукие глаза. Его лицо уродовали очки с толстыми линзами и длинный крючковатый нос. Волосы были небрежно заплетены в косу, отнюдь не украшавшую мазу, но Майе показалось, что молодого мага все это совершенно не волновало.

Новый телохранитель представился:

– Наше имя Кала Атмаза. Нас послал Адремаза.

Бешелар издал негромкий звук, выражавший раздражение – нечто среднее между вздохом и фырканьем. Но маза, казалось, не считал, что должен давать еще какие-то объяснения, а Майя, со своей стороны, счел эту информацию исчерпывающей.

– Мы рады, – ответил он, и, покосившись на воина, объявил:

– После коронации двадцать четвертого числа мы примем имя Эдрехасивар и станем седьмым императором, носящим это имя.

– Ваша светлость, – хором ответили телохранители и одновременно поклонились.

Кала сказал:

– Ваша светлость, на лестничной площадке стоит молодой придворный, который, судя по выражению его лица, не знает, следует ли ему уйти или остаться.

– Впустите его, – приказал Майя, и телохранители расступились. В дверях появился Ксевет.

– Мы просим прощения у вашей светлости. Мы хотели осведомиться, будут ли у вашей светлости еще какие-нибудь приказания.

Майя поморщился, но тут же вернул лицу бесстрастное выражение. Он совершенно забыл о Ксевете, что было проявлением бесчувствия и неблагодарности с его стороны.

– У вас есть какие-то обязанности?

– Ваша светлость, – с поклоном ответил Ксевет, – лорд-канцлер любезно предоставил нас в ваше полное распоряжение. Разумеется, если это не противоречит воле вашей светлости.

– Да, это действительно очень любезно со стороны лорд-канцлера, – заметил Майя, встретив взгляд Ксевета, и понял, что придворный разделяет его чувства – приятное удивление и некоторую тревогу. – В таком случае, мы будем вам очень благодарны, если вы… – Он взмахнул рукой, пытаясь найти ускользающее слово. – Если вы согласитесь организовать нашу жизнь во дворце.

Он нахмурился, услышав просительные нотки в собственном голосе, но Ксевет не обратил на это внимания.

– Как будет угодно вашей светлости, – ответил он, снова кланяясь. – Мы начнем с… – Он вынул из кармана часы. – С обеда.

Глава 4
Похороны в Улимейре

Храм Улимейре стоял на окраине Кето – города, окружавшего Унтэйлейанский Двор, подобно оправе, которая заключает в себе редкую жемчужину.

Выходя из неуместно огромной и роскошной императорской кареты вслед за лейтенантом Бешеларом и Калы Атмазы, Майя с грустью подумал, что попал в совершенно иной мир.

Храм и ограда кладбища были сложены из красного кирпича. Во многих местах кирпичи потрескались и раскрошились, колонны портика нуждались в побелке, на капителях вили гнезда птицы. Сорняки пробивались сквозь трещины в плитах, которыми была вымощена дорога к храму, а трава на кладбище была такой высокой, что почти скрывала могилы. Навершия памятников были похожи на крошечные островки среди бурного зеленого моря.

– Ваша светлость, – начал Бешелар, – вы уверены?..

– Да, – сказал Майя. – Их гибель – такая же трагедия, как смерть нашего отца.

Кала открыл ворота, и они увидели невысокого тучного прелата в черной рясе и видавшей виды лунной маске, такого же убогого и потрепанного, как его храм. Священник увидел Майю и его телохранителей, изумленно приоткрыл рот, и рухнул ничком на ступени. Из полутемного храма донеслось шуршание одежд – прихожане при виде императора преклоняли колени.

«Пора привыкать к знакам уважения, – сказал себе Майя, поднимаясь за Бешеларом и Калой по ступеням храма. – Помнишь, что сказал Сетерис? Теперь ты правитель Эльфийских Земель. Обстоятельства сложились так, что ты унаследовал императорский трон. Или ты предпочел бы погибнуть?»

– Его светлость император Эдрехасивар Седьмой, – провозгласил Бешелар. Майя пожалел о том, что не приказал ему промолчать.

– Пожалуйста, встаньте, – обратился Майя к прелату. – Мы просто желаем почтить память погибших.

Священник переминался с ноги на ногу на пороге, нервно вытирая ладони о рясу.

– Ваша светлость император, – пролепетал он, – мы понятия не имели… то есть, нам никто не сообщил…

«А ведь лорд-канцлер должен был известить их», – устало сказал себе Майя. Он почему-то думал, что ему удастся проскользнуть в храм незамеченным и просто поприсутствовать на службе. Детские мечты, ничего более.

Вслух он сказал:

– Нам жаль, поверьте, очень жаль.

– Ваша светлость! – сквозь зубы прошипел Бешелар.

– Нам хотелось бы выразить соболезнования родственникам и друзьям погибших, – продолжал Майя, повысив голос, чтобы все присутствующие расслышали его слова. – Это большая потеря для всех вас. Мы не хотим, чтобы о них забыли. Мы желаем, чтобы вы поняли: нам не все равно.

– Благодарю вас, ваша светлость, – после паузы ответил прелат. – Мы… видите ли, это очень маленький храм, вовсе не такой, к каким вы привыкли. Но если вы… с этими господами… желаете присутствовать на службе, мы… – Видимо, он имел в виду не только себя, но и прихожан, – мы будем… – Он растерянно смолк. – Это большая честь для нас.

Майя улыбнулся священнику.

– Мы вам очень благодарны. Мы почтем за честь присоединиться к вам.

И он поднялся по ступеням, не обращая внимания на потрясенное лицо Бешелара.

Он хотел было сказать прелату, что храм Улимейре нравится ему, Майе, больше сырого и грязного Отасмейре в Эдономи. Но отказался от этой мысли. Разумнее было говорить как можно меньше, а кроме того, он боялся, что прелат сочтет его слова издевательством. Но он действительно так считал. Да, здание Улимейре было старым и нуждалось в ремонте, колонны давно не красили, однако внутри было чисто и светло. Наверное, служители решили использовать краску для того, чтобы обновить стены. Эльфы и гоблины расступились, не смея поднять глаз. Они были одеты в поношенные черные костюмы, некоторые явно с чужого плеча. Почти так же выглядел и сам Майя еще утром, когда покидал Эдономи. Казалось, это было много лет назад. В храме собрались родственники и друзья членов экипажа «Мудрости Чохаро» – те, кто их любил; а также родные и близкие слуг, которые погибли вместе с семьей императора. Многие были одеты в ливреи. Майе показалось, что он видел некоторых из них сегодня утром в Алкетмерете. На их лицах были написаны горе и боль, и ему стало грустно, что сам он ничего не почувствовал, узнав о смерти императора. Ему хотелось бы, чтобы отец был достоин его слез.

Прелату не сразу удалось найти в Улимейре место для императора и его ноэчарей и устроить их так, чтобы никого не стеснять и не смущать. Но благодаря терпению и доброй воле прихожан, прелата, императора и его мазы – а также необыкновенному терпению и подчеркнутой вежливости второго телохранителя – вопрос был скоро улажен. Прелат занял место перед алтарем Улиса, таким же ветхим, но чистым, как и остальная обстановка храма, и прощание с погибшими началось.

Прелат произносил положенные слова просто и искренне, в отличие от жеманной и излишне драматичной манеры архиепископа Кето, проводившего заупокойную службу по императрице Ченело. Майю огорчило, что его воспоминания о похоронах матери ничуть не потускнели со временем и остались такими же болезненными. Прошло десять лет, а ему казалось, что матушка умерла совсем недавно.

Императрица Ченело Драджаран скончалась весной того года, когда ее сыну должно было исполниться девять. Его любимая матушка была больна все время, что он ее помнил. Даже ему, малышу, в ту зиму стало ясно, что его поседевшая, исхудавшая до последнего предела мама – умирает. На ее изможденном лице жили лишь ставшие еще больше глаза, а от самого нежного прикосновения на истончившейся коже оставались синяки. Всю зиму и первый месяц весны она безутешно плакала, потому что не хотела умирать, тосковала по родине и отчаянно боялась за сына.

Она вышла замуж совсем юной – едва ей исполнилось шестнадцать – подчиняясь воле отца. Великий Авар Бариджана желал видеть свою дочь императрицей. Несмотря на то что эльфы враждебно относились ко всем чужестранцам без исключения, им было необходимо наладить добрые отношения с Бариджаном, чтобы получить выход к Чадеванскому морю – важному торговому пути. Поэтому советник по иностранным делам убедил Варенечибеля согласиться на этот брак.

Незадолго до смерти Ченело сказала Майе, что это было неверное решение, как со стороны ее отца, так и со стороны императора Варенечибеля. Правителю государства гоблинов были нужны сыновья, но жена родила ему двух дочерей, одна из которых была полубезумной. Отец не любил Ченело, однако его привлекла идея обезопасить северную границу с могущественным государством, намного превосходившим по площади Бариджан. Свидетель, ведавший иностранными делами, был амбициозным и жадным. Когда Майе было два года, его осудили за взятки, которые он брал у купцов из Пенчарна. Варенечибель послал Ченело гравюру с детальным изображением казни.

Когда возник вопрос о свадьбе, Варенечибель все еще носил траур по третьей жене, императрице Паджиро, которая скончалась пять лет назад. И ему не следовало бы задумываться о новом браке, тем более с девочкой из страны варваров-гоблинов, годившейся ему в дочери. Еще до бракосочетания придворные придумали чужеземной принцессе жестокую кличку – Пугало. Варенечибель считал ее никчемной, некрасивой и скучной, но отсутствие интереса не переросло бы в ненависть, если бы не брачная ночь. Варенечибелю пришлось выполнить супружеские обязанности, и, хотя это случилось всего один раз, императрица забеременела. Наутро после свадьбы двор получил неопровержимое доказательство того, что Ченело вышла замуж девственницей, поэтому император даже не мог объявить, что ребенок не от него.

Императрица Паджиро умерла в родах, и, возможно, если бы с Ченело произошло то же самое, император простил бы ее. Но она выжила и родила здорового сына, такого же смуглого и уродливого, как она сама. Варенечибель немилосердно заявил, что если она надеялась заменить Паджиро и ее последнего умершего ребенка, она жестоко ошиблась. Как только Ченело оправилась после родов, он сослал ее вместе с новорожденным в поместье Исваро’э, где она провела последние восемь лет жизни.

Ченело умерла в серый ветреный день в середине весны. Мертвая императрица устраивала Варенечибеля больше, чем живая, и он немедленно приказал начать подготовку к пышным государственным похоронам. Великий Авар Бариджана, видимо, разделял его чувства. Все эти годы он не возражал против отвратительного обращения со своей дочерью и не видел ничего странного в том, что муж лег в постель с женой только для того, чтобы зачать сына. Однако Авар был бы смертельно оскорблен, если бы ее телу не воздали подобающих почестей. Затерянный в глуши особняк наводнили секретари, чиновники, священники. Натыкаясь на Майю, они лишь вздыхали и качали головами. Почти все это время он прятался в спальне матери.

Если бы он мог просто лечь и умереть от горя, он бы так и сделал. Матушка была для него всем, и хотя она постаралась подготовить его к своему уходу, он был еще слишком мал и не понимал, что такое смерть. Не понимал до того момента, когда ее не стало; и тогда на сердце у него появилась незаживающая рана, в его душе образовалась пустота, которую ничто не могло заполнить. Он везде искал ее, даже после того, как ему показали тело. Искал и искал целыми днями, но не мог найти.

Он плакал, только когда оставался один, потому что не доверял незнакомым взрослым, которые суетились, нарушали мир и тишину, царившие в Исваро’э, своими громкими голосами, топотом и беспрестанным шумом, сборами и перестановками. А потом настал день, когда они сказали Майе, что ему придется покинуть Исваро’э, посадили на воздушный корабль и привезли к Унтэйлейанскому Двору. Он никогда до конца не верил в существование Двора и считал его выдумкой – местом из легенд, которые рассказывала мать.

А теперь он сидел здесь, в этом маленьком, но опрятном храме лунного бога, который был также богом снов, смерти и возрождения, и вспоминал холодный гигантский зал Отасмейре в императорском дворце, его мраморные стены, среди которых гуляло эхо. В Отасмейре имелись отдельные часовни, посвященные каждому из богов. Но в святилище Улиса не было места для проведения государственных похорон, поэтому гроб Ченело поставили под круглым окном в вершине купола, как когда-то – гробы императрицы Паджиро и императрицы Лешан. Вместо единственного священника в черной рясе там была целая толпа прелатов и каноников во главе с архиепископом в алых одеждах, облака благовоний и множество эльфов с белой кожей и белоснежными волосами в вычурных траурных одеждах. Они стояли молча, с равнодушными лицами. Здесь тоже было тихо. Но не совсем. Майя слышал сдавленные всхлипы, слышал, как шелестели одежды, когда кто-нибудь обнимал плачущего родственника. В какой-то момент, осознав потерю, громко зарыдала девочка, и остальные молча расступились, чтобы отец вывел ее на улицу. Майя подумал, что десять лет назад никто не сделал бы ничего подобного ради него.

Он помнил, как стоял, стиснув зубы, не моргая, рядом с придворной дамой, который поручили неблагодарное занятие присматривать за ним во время похорон. Ченело, рассказывая сыну о своем браке, старалась не осуждать императора и тщательно подбирала слова, понятные восьмилетнему ребенку. Но страстная любовь к матери открыла ему глаза на многое. Он понял, что в ее смерти виноват отец и все эти придворные, и подумал, что его слезы доставят им удовольствие. Поэтому в тот день он так и не заплакал, но потом целую неделю рыдал в холодной сырой спальне, отведенной ему в Эдономи. Он с горечью подумал, что, наверное, сильно напугал ту придворную даму, и сделал себе мысленную заметку попросить Ксевета найти ее, если это возможно.

Прелат Улимейре выбрал сокращенный вариант заупокойной службы, в отличие от бесконечной церемонии, которой удостоилась Ченело, и которая предстояла Варенечибелю и троим его сыновьям. Самой длинной частью было перечисление имен погибших и оставшихся в живых их родственников. Под конец священник робко взглянул на Майю и неуверенным голосом добавил:

– Император Варенечибель Четвертый, Немолис Драджар, Наджира Драджар, Кирис Драджар, и переживший их император Эдрехасивар Седьмой.

Майя сморгнул с ресниц непрошеные слезы, и, следуя примеру остальных, сложил на груди руки и поклонился прелату. Ему не было дела до мнения Бешелара, который с неодобрительным видом напряженно топтался рядом.

Когда служба закончилась, Майя понял, что прелат и прихожане испытают лишь смущение и стыд, видя, как их император пробирается через высокую траву к двенадцати свежим могилам. Избежать неловкой ситуации не составило труда: он предоставил Бешелару право распоряжаться, и тот с большой помпой организовал отъезд императора. Майя улыбнулся прелату, и прелат улыбнулся в ответ. Бешелар едва ли не силой отвел императора к карете, подтолкнул туда Калу и уселся сам. Кучер щелкнул кнутом, и карета, громыхая, отъехала от ворот храма.

Минут десять все молчали. У Бешелара было такое лицо, словно он перечислял про себя любимые эпитеты Сетериса – среди которых первое место занимало «безмозглое страшилище». Разумеется, воспитание не позволяло ему выражать свое мнение вслух. Кала с мечтательным видом смотрел в окно – точно так же, как и во время пути из дворца в Улимейре. А Майя, сложив руки на коленях, разглядывал темную кожу на ладонях и грубые узловатые пальцы.

Потом Кала обернулся и спросил:

– Ваша светлость, почему вы пожелали посетить заупокойную службу?

Майе показалось, что этот вопрос задан с искренним интересом, и он ответил:

– Не знаю.

Он знал, очень хорошо знал. Но не хотел говорить об отце ни со своими ноэчарей, ни с кем бы то ни было еще.

«Пусть правда будет похоронена вместе с ним, – подумал он. – Если Эдрехасивар Седьмой публично признается в своей ненависти к Варенечибелю Четвертому, лучше от этого никому не станет».

Но хуже всего было то, что он даже не испытывал ненависти к отцу. Он не мог ненавидеть того, о ком почти ничего не знал. При мысли о том, что Бешелар, услышав правду, будет шокирован его поведением, почувствует к нему отвращение, Майе стало тяжело, словно он был обречен всю оставшуюся жизнь носить на плечах огромный камень.

Внезапно он понял, что забыл о формальном «мы», и что Бешелар уже испытывает к нему отвращение. Чтобы не смотреть на воина, он взглянул на Калу и, к собственному изумлению, увидел в голубых глазах сочувствие.

– Ничто не может облегчить утрату, – сказал Кала, – но молчание может сделать ее тяжелее.

– Разговоры не помогают, – отрезал Майя.

Кала немного отстранился, словно кот, которого щелкнули по носу, и в карете снова воцарилось молчание. Кому-то оно могло показаться тяжелым, кому-то – нет, но никто не нарушал его до возвращения во дворец.