Текст книги "Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны"

Так что, несмотря на поздний час, американский посол в Воронцовском дворце застал Черчилля вполне себе бодрствующим. В лондонские годы Гарриман частенько засиживался на Даунинг-стрит до поздней ночи за картёжными играми и обсуждением судеб мира. Черчилль лично объяснил Гарриману, что ему, как премьер-министру, не подобает садиться за карточный стол с членами своего кабинета и вообще с британскими подданными, а вот с Гарриманом, посланником Рузвельта по особым поручениям, они могут составить партию. Впрочем, Гарриман считал, что Черчилль лукавит, и его общество ценит по другой причине: «…я прям и откровенен по любому предмету, – и даже если он [со мною] не согласен, ему нравится муссировать различные идеи»{163}163
  Из письма У. Аверелла Гарримана Мари Гарриман от 3.03.41, LOC AHP B 03 F01.


[Закрыть]. Увы, как успел понять Гарриман за время службы послом в Москве, того же самого никак нельзя было сказать о Рузвельте.

Описываемым же вечером Гарриман застал премьер-министра за тайным совещанием с Сарой, Энтони Иденом и лордом Мораном. Недавнее нервное раздражение у Черчилля уступило теперь место куда более мрачному чувству. Британцы, наконец, получили исчерпывающий доклад, что именно приключилось с их транспортным самолётом на Средиземном море{164}164
  Дневник Алана Фрэнсиса Брука, 1-го виконта Аланбрука, 02.02.45, Liddell Hart Military Archives, King’s College London, ALANBROOKE 5/2/26; документы полного расследования крушения, включая показания выжившего пилота в архиве TNA AIR 8/841.


[Закрыть]. Из-за непогоды штурман допустил навигационную ошибку, а радист потерял связь с Мальтой. Затем погода ещё ухудшилась, и экипаж окончательно заблудился. Прокружив несколько часов в поисках острова, они почти полностью выжгли горючее. Наконец, увидев вдали внизу заветную полоску суши, они решили, что это Мальта, попытались связаться с аэродромом, но в эфире слышался лишь треск статических разрядов. Эта полоска суши, как позже выяснилось, оказалась не Мальтой, а Лампедузой, скалистым итальянским островом за сто с лишним миль от Мальты. Пилот высмотрел спокойную бухточку и предпринял отчаянную попытку посадки на воду. И что примечательно, приводнение прошло бы успешно, но в темноте не было никакой возможности разглядеть на мелководье остов затонувшего корабля, прямо под поверхностью моря. В результате, едва приводнившись и заскользив по воде, самолёт врезался в массивную гору затонувшей стали и распорол об неё брюхо фюзеляжа. Салон был затоплен водой почти мгновенно, и все пассажиры и члены экипажа, кроме четверых, не выплыли. В числе канувших на дно морское оказались и все три эксперта министерства иностранных дел, а только они знали все детали секретных материалов, подготовленных к конференции{165}165
  Из письма Сары Черчилль Клементине Спенсер-Черчилль от 04.02.45, CAC SCHL 1/1/8. Данные о погибших см: https://www.chch.ox.ac.uk/fallen-alumni/captain-albany-kennett-charlesworth.


[Закрыть].

Скорбь по погибшим у Черчилля быстро сменилась давно копившимся и теперь вдруг нахлынувшим на него отчаянием из-за совершенно бездарно и бессмысленно проведенного дня на Мальте. Теперь он был абсолютно убежден, что босс Гарримана жестоко недооценивает как степень сложности стоящих на кону вопросов, так и затраты времени на то, чтобы хоть о чем-то договориться с Советами по этим вопросам. Сама идея за пять-шесть дней уладить такие дела, как раздел Германии, суммы и порядок выплаты репараций, структура задуманной Рузвельтом международной организации по поддержанию мира, советское подключение к военным действиям на Тихом океане и гарантии проведения свободных выборов в странах Восточной Европы выглядела верхом благоглупости. Но из всех проблем, выносимых на обсуждение, ничто не расстраивало Черчилля сильнее благодушного безразличия американцев к будущему Польши и тому, какого рода независимость будет предоставлена польскому народу. «Мы не можем согласиться, чтобы Польша стала всего лишь государством-марионеткой при России, где несогласных со Сталиным попросту истребляют, – кипятился он. – Американцам же польский вопрос глубоко безразличен. На Мальте, стоило мне лишь упомянуть в разговоре с ними о независимости Польши, как они меня тут же отшили: “Да понятно же, что это на кону не стоит”»{166}166
  Moran, Churchill at War, 268.


[Закрыть]. Если это и правда, то лишь потому, что время уже упущено. И как Черчиллю по возвращении в Лондон смотреть в глаза польским лидерам в изгнании, если западные союзники не сумеют обеспечить Польше гарантий независимости? Как им объяснять, что нет и не будет больше у них суверенного государства? Но самое худшее, и Черчилль прекрасно это сознавал, заключается в утере Британией сильных позиций на мировой арене. Именно потому он теперь не способен принудить Советы вести себя правильно без полной поддержки со стороны Рузвельта{167}167
  Кэтлин Гарриман – Памеле Черчилль, 04.02.45, LOC PHP B I-21.


[Закрыть].

Вернувшись в Ливадийский дворец после отрезвляющего визита к премьер-министру, явно утратившему привычную бодрость духа, Гарриман призадумался. Нужно было бы ему в такой ситуации подыскать себе конфидента более в себе уверенного, но при этом надежного и понимающего проблемы, вызывающие у Гарримана глубочайшую озабоченность.

В дни Варшавского восстания Аверелл ежевечерне приглашал Кэти сразиться с ним в безик. Разговоры с дочерью по душам под бездумное перекидывание картами тогда помогали ему вернуть душевное равновесие. Но сейчас нельзя было снова сесть за карты, – да и вряд ли даже безик помог бы в нынешней ситуации. В первом же разговоре с Кэти после Мальты Гарриман попытался передать ей свое беспокойство. Рузвельт, сказал он ей, «всецело настроен на самое лучшее» и предвкушает, что эта конференция пройдет в духе триумфальной встречи победителей-единомышленников. Черчилль же, напротив, «всецело настроен на самое худшее»{168}168
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри, 04–10.02.45, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. Судьба Польши лежит у него на душе тяжелым грузом, как и у самого Аверелла; а тут ещё и гибель в авиакатастрофе блестящих молодых людей из МИДа… Потеря для британской делегации, между прочим, тяжелейшая и невосполнимая. Премьер-министр и его спутники лишились не только ценных сотрудников, но ещё и близких друзей. В числе жертв были сержант Г. Дж. Бэттли, любимый телохранитель Энтони Идена, Патриция Салливан, секретарь замминистра иностранных дел сэра Александра Кадогана, дипломат Питер Локсли, у которого супруга накануне родила мёртвого ребенка, адъютант Алана Брука полковник Барни Чарлсворт. Барни Чарлсворту сэр Брук сказал перед вылетом с британской авиабазы в Нортхолте «Увидимся на Мальте», – и теперь всё не мог успокоиться: как сглазил{169}169
  Alex Danchev and Daniel Todman, eds., War Diaries, 1939–1945: Field Marshal Lord Alanbrooke (London: Weidenfeld and Nicolson, 2001), 661.


[Закрыть]. Зловещим выдалось начало ялтинской недели.

Невеселые мысли одолевали Аверелла на исходе того нескончаемого дня длиною в тридцать шесть часов, прежде чем ему всё-таки удалось забыться тяжелым сном.

Для Аверелла тем человеком, которому можно излить душу, была его дочь, но и Кэти, в свою очередь, также нуждалась в ком-то, кому можно исповедаться. У Кэти это была Памела Черчилль, «одна из мудрейших девушек, каких только доводилось встречать»{170}170
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 30.05.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. В воюющем Лондоне они на пару совершали отважные вылазки в поисках музыки и танцев. Обе за обеденным столом у премьер-министра присутствовали при обсуждении переломных моментов войны. Обе успели завести и потерять множество друзей, особенно из числа лётчиков, базировавшихся на аэродромах под Лондоном, для которых каждый боевой вылет мог стать последним{171}171
  Об их дружбе с лётчиками-истребителями, базирующимися по соседству с загородным коттеджем, в который они с Памелой выбираются на выходные, Кэти рассказывала в письмах сестре неоднократно. А в одном из писем поделилась ощущением от совместных с ними посиделок в местном пабе перед тем, как лётчикам предстояло вернуться в часть из увольнительной: «Смотреть, как они уходят, и гадать, всем ли суждено вернуться, – странное какое-то ощущение» (из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 07.07.41, архив Кэтлин Мортимер).


[Закрыть]. В последнее время Кэти в своих письмах делилась с Пэм как занимательными сплетнями и остроумными наблюдениями о российском житье-бытье, так и трудностями, с которыми им с Авереллом довелось столкнуться в Советском Союзе после прощания с Лондоном. Всякий раз по возвращении Аверелла с конференций союзников или после ночных перепалок с Молотовым в Кремле Кэти описывала Памеле всё, что её встревожило в рассказах отца. Если кто и был способен её понять, так это Пэм, знавшая о тревогах подобного рода не понаслышке, а от собственного свёкра и его приближённых. Хотя письмо Кэти из Ялты, начатое пятью днями ранее, и было остро приправлено шутками по поводу далёких от идеала бытовых условий в Ливадийском дворце (там даже канализации не было), за этой стилистической легкостью скрывалось понимание истинных масштабов трагедии и военной разрухи, захлестнувших Россию: «Пока что все тут только скрещивают пальцы в надежде на лучшее»{172}172
  Кэтлин Гарриман – Памеле Черчилль, 04.02.45, LOC PHP B I-21.


[Закрыть].

Была и ещё одна причина, по которой Кэти писала Памеле: с приближением ялтинских переговоров всё явственнее становилось понимание: все силы там будут брошены на решение вопросов послевоенного мироустройства. В то же время Кэти знала, что воссоединение её отца с Черчиллями в Ялте принудило его к переосмыслению будущего, особенно в личном плане. Если победа союзников при Эль-Аламейне[14]14
  Имеется в виду Вторая битва при Эль-Аламейне в октябре – ноябре 1942 г., победа в которой позволила британским войскам под командованием генерала Бернарда Монтгомери развернуть контрнаступление на позиции итало-немецкой группировки фельдмаршала Эрвина Роммеля по всей линии фронта к западу от Александрии. – Прим. пер.


[Закрыть] в Египте в 1942 году ознаменовала, по выражению Черчилля, «конец начала»{173}173
  Из тоста Черчилля на обеде у лорд-мэра Лондона, Мэншн-Хауз, 10.11.42.


[Закрыть] войны, то зима 1945 года была началом конца нацистского режима и войны, как таковой. Приближалась долгожданная развязка, и Авереллу по окончании войны предстоял трудный выбор, который повлияет не только на него самого и на Кэти, но и на Памелу тоже.

В 1941 году очень соблазнительно было очертя голову нырять в пучину ночного Лондона. При свете дня все эти мешки с песком, руины и форменный камуфляж навевали тоску, зато по ночам Лондон манил потусторонним светом неземного романтического волшебства. Зачарованная Кэтлин чувствовала себя там героиней «Фантазии» Уолта Диснея, перенесённой в реалии военного времени. Голые белые стены тускло отсвечивали в ближнем свете фар едва различимых в ночи чёрных такси, которые так и продолжали сновать по городу назло немцам, развозя безрассудную молодежь по подпольным клубам и роскошным отелям, таким как «Дорчестер», «Ритц» и «Савой», где каждую ночь играли величайшие джазовые оркестры той эпохи{174}174
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 17.05.41, архив Кэтлин Мортимер; позже Кэтлин воспроизвела этот ряд образов и наблюдений в своей газетной колонке “War has brought many changes to London night life,” INS Fast Mail Service, August 6, 1941 (собрание публикаций К. Гарриман, архив Кэтлин Мортимер).


[Закрыть]. Именно в «Дорчестере», предположительно самом безопасном лондонском здании, как раз и обосновались по-королевски богатые американские гости, такие, как Аверелл Гарриман. Кого-кого, а уж их нормированное потребление не касалось. При этом американцы пользовались бешеной популярностью. Как-то раз Кэти мимоходом познакомилась на Флит-стрит с молодым солдатиком. «Подождите минутку, я слетаю к своим, скажу только, что встретился с настоящей американкой», – сказал он ей{175}175
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 17.05.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. Как писал Аверелл своей жене Мари: «Если бы не её спартанское воспитание (хотя это и не моя заслуга), она бы выросла избалованной до невыносимости»{176}176
  Из письма У. Аверелл Гарримана супруге Мари от 20.05.41, LOC AHP B 03 F 01.


[Закрыть]. Британцы испытывали просто-таки безмерную благодарность к американцам, прибывшим постоять за них, в то время как США официально сохраняли нейтралитет, – а в особенности к таким американцам, которые, подобно Кэти, приехали в Британию сугубо добровольно и от чистого сердца. Рузвельт тогда, кстати, сообщил Авереллу, что Кэти – одна из всего лишь двух американок, которым ему пришлось той весной выписывать особое разрешение на жительство в Великобритании. Второй была жена посла Уайнанта, но она, в отличие от Кэти, надолго в Лондоне не задержалась{177}177
  Из писем У. Аверелл Гарримана дочери Кэтлин и Памеле Черчилль в августе 1941 г., архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть].

Джазовые оркестры, богатые отели, восторженный приём и щекочущее нервы ощущение опасности придавали жизни остроту. Но для Гарриманов важнее всего в Лондоне была дружба с семьёй Черчиллей. Уинстон сразу же по их прибытии ввёл Аверелла в свой ближний круг и стал неизменно приглашать на заседания своего Военного кабинета – беспрецедентный для иностранца уровень доступа, – а по выходным – в гости в свою загородную резиденцию Чекерс, где собирались его вернейшие сподвижники. И Кэти, оказавшись в Лондоне в мае 1941 года, сразу получила приглашение в Чекерс на ближайший уикенд. «Это шок – лично встретиться с кем-то, кого привыкла видеть на множестве карикатур», – писала она Мэри после знакомства с премьер-министром. Он оказался «далеко не столь жирным», зато куда более впечатляющим: «Я ожидала [встретить] могучего и весьма грозного мужа, – а он, скорее, напротив – очень даже изящен – с чудесной улыбкой, да и беседовать с ним легко»{178}178
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 02.06.41 либо 03.06.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. Кэти быстро уловила, что Черчилль относится к каждому из своих сограждан как к личности. Как-то раз Кэти познакомилась с израненным лётчиком-истребителем, прослужившим в ВВС двадцать месяцев. На его боевом счету было одиннадцать сбитых вражеских самолётов, а самого его сбивали четырежды. Он был одним из двух последних пилотов, оставшихся в строю из первоначального состава своей эскадрильи. В свои всего-то двадцать восемь лет он был абсолютно уверен в том, что дни его сочтены, но при этом относился к скорой и неизбежной смерти с поразительным смирением. «Он мне показал одну вещь, которую всегда имеет при себе, чтобы было чем приободриться, когда ему становится совсем нестерпимо, – поведала Кэти сестре. – Это слова Черчилля касательно британских военных лётчиков: “Никогда ещё за всю мировую историю не бывало подобного, чтобы столь многие были столь многим обязаны столь немногим”»{179}179
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 07.07.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть].

Тёплые чувства, испытываемые Кэти к премьер-министру, быстро распространились и на всю его семью. Кэти восхищалась и тихой, грациозной Клементиной, описывая сестре супругу премьера в следующих выражениях: «…милейшая леди – всю жизнь отдала своему мужу – и заднее сиденье занимает с великим изяществом. Каждый в семье, кроме неё, взирает на Черчилля как на Бога, и, когда хоть кто-то обращает на неё толику внимания, для неё это неимоверная радость. <…> Только не подумай, что она мышка наподобие миссис Уайнант, – делилась Кэти дальнейшими наблюдениями. – Отнюдь. Она себе на уме»{180}180
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 02.06.41 либо 03.06.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. Кэти подружилась со всеми тремя дочерьми Черчилля, но особенно с Сарой и Мэри, они были близки по возрасту. Кэти считала Сару «ужасно милой девушкой», а вот о её муже Вике была невысокого мнения. Обнаружив, что Сара на удивление хорошая актриса, Кэти поведала своей сестре, что Сара, по её мнению, несчастлива в браке, и «выходы на сцену [для Сары] – единственный способ не сойти с ума»{181}181
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 07.07.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. В письмах же Муш, своей старой подруге и бывшей гувернантке, Кэти теперь заказывала одежду, косметику и прочие мелочи, так необходимые каждой женщине, не для себя одной, а просила вложить в посылку лишние флакончики лака для ногтей, чулки, крем и аксессуары для дочерей Черчилля. Мачеха Мари также как-то раз выслала Кэти с её новыми подругами «целый чемодан всякой всячины»{182}182
  Из письма Кэтлин Гарриман мачехе Мари от 07.12.42, LOC AHP B 06 F 10. В частности, Мари должна была выслать несколько дамских шляп «специально для Сары».


[Закрыть]. Но всё-таки лучшей из всех Черчиллей подругой Кэти была Памела, жизнерадостная невестка Уинстона и Клементины, жена Рэндольфа.

Она была на пару лет моложе, но Гарриман сразу же представил ей Кэти, справедливо полагая, что две остроумные молодые дамы непременно подружатся. И действительно, в скором времени в письмах Кэти сестре появились щедрые похвалы Памеле, новая подруга была «милейшая умница из умниц»{183}183
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 17.05.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. Памела, похоже, водила знакомство со всеми мало-мальски важными лицами. Но Кэти испытывала к ней, помимо восхищения, какую-то щемящую жалость: за игривой беззаботностью Памелы крылись серьёзные личные проблемы. Ни для кого не было секретом, что Рэндольф ей изменяет, что у него громадные карточные долги. Сам он теперь служил в армии, а изыскивать средства на расплату с кредиторами приходилось Пэм. А ведь она недавно родила сына, Уинстона-младшего, и новорождённый требовал ухода и заботы…

Чем дольше Гарриманы жили в Лондоне, тем сильнее ощущали себя дрейфующими между двух берегов Атлантики, причём американский берег всё более от них отдалялся. В августе 1941 года Кэти получила письмо от Мэри. Сестра писала, что их нью-йоркские друзья полагают, что Соединённые Штаты вступят в войну только ради спасения британцев. «Вероятно, ты уже наслышана о мнении Аверелла на этот счёт, – это же один из его любимых коньков, – ответила Кэти. – Когда же они, наконец, поймут, что речь идёт об их собственных шкурах – а вовсе не о шкурах британцев, – что им себя, а не англичан нужно спасать?!»{184}184
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 08.08.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть] То есть «они» и «им» у неё к этому времени относилось к американцам, – а себя и отца Кэти к тому времени, судя по всему, к таковым уже не причисляла.

Дружба между Гарриманами и Черчиллями за лето и осень 1941 года углубилась до такой степени, что свой двадцать четвертый день рождения Кэти праздновала в Чекерсе. Правда, Клементина, перепутав дату, официально созвала гостей в Чекерс на 6 декабря, накануне дня рождения Кэти, но именинница с Авереллом задержались там и на воскресенье 7 декабря, и отметили её фактически наступивший день рождения по-семейному, в обществе Черчиллей и посла Уайнанта, также приглашённого на уикенд. И тут грянуло известие о нападении японцев на Перл-Харбор. На глазах у именинницы премьер-министр в халате с принтом-драконом «пустился танцевать джигу», а её отец стоял у камина с выражением смешанного чувства скорби и облегчения на лице. Британия же не могла противостоять нацистам в одиночку до скончания века, а Красная армия на том этапе была на грани поражения под Москвой. Аверелл давно считал вступление Америки в войну неизбежным. Хотя ближайшая перспектива была довольно мрачной, зато это давало надежду на поражение стран Оси – Германии, Италии и Японии – в конечном итоге{185}185
  Harriman and Abel, Special Envoy, 112. Гарриман был решительно против изоляционизма и недооценки американцами нацистской угрозы, причём настолько, что всего через два дня после Перл-Харбора (9 декабря) за ужином с участием Кэтлин, Памелы и британского парламентария от Консервативной партии Генри Чаннона (американца по рождению), заявил, по свидетельству последнего, что «надежда лишь на то, что начнут бомбить американские города и тем выведут народ из спячки». Цит. по: James, ed., Chips: The Diaries of Sir Henry Channon (London: Weidenfeld and Nicolson, 1967), 314.


[Закрыть]. Понятно, что нападение на Гавайи само по себе чудовищно, но Гарриманы отдавали себе отчёт: не случись его, Соединённые Штаты не вступили бы в войну, а без вооружённого вмешательства Штатов смерть и разрушения в мировых масштабах оказались бы ещё чудовищнее. «Я вот всё думаю, – поделилась Кэти с Муш своим пониманием тяжести ситуации, – было ли в моей жизни другое событие, сделавшее меня счастливее?»{186}186
  Из письма Кэтлин Гарриман Элси Маршалл от 05.01.42, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]

Можно заключить, что крепкой дружбой Черчиллей и Гарриманов как раз и сковали подобные экстраординарные совместные переживания. Однако эта дружба существенно осложняла исполнение Авереллом роли посредника между Даунинг-стрит и Белым домом. Хотя официально он и представлял в Лондоне американские интересы, порою Авереллу тяжко было руководствоваться профессиональными приоритетами. Например, летом 1941 года Черчилль попросил Гарримана в качестве его личного представителя съездить на Ближний Восток и оценить потребности в поставках. Кэти не помнит, чтобы её отец когда-либо был «в большем восторге от чего бы то ни было»{187}187
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 02.06.41 либо 03.06.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. Формально оценка потребностей в поставках и так входила в круг обязанностей Гарримана как спецпредставителя по ленд-лизу, но в той поездке ему предстояло представлять интересы Черчилля, а не Рузвельта. Сопровождать Гарримана было поручено Рэндольфу Черчиллю, служившему в штабе Британской армии в Каире. «На меня Гарриман произвёл колоссальное впечатление, и я теперь понимаю, откуда у тебя к нему такое уважение, – писал потом Рэндольф отцу. – Он определённо стал моим любимым американцем». В том же письме Рэндольф высказал довольно дерзкое наблюдение: «Он явно считает, что состоит на службе скорее у тебя, нежели у Р. Надеюсь, ты и дальше будешь удерживать его на своей стороне, поскольку он, по-моему, самый объективный и искушённый из всех, кто тебя окружает»{188}188
  Из письма Рэндольфа Черчилля отцу от 05.07.41, CAC CHAR 20/33/37-44.


[Закрыть]. И хотя сам Гарриман никогда открыто на верность Черчиллю в ущерб Рузвельту не присягал, судьбы их семей отныне были теснейшим образом переплетены и связаны всяческого рода узами – профессиональными, социальными и даже романтическими.

Вскоре по прибытии Кэтлин в Лондон Авереллу потребовалось уехать из столицы по делам. В отличие от лондонцев, Кэти к ночным бомбежкам привыкнуть не успела, и Авереллу было боязно оставлять дочь одну. А поскольку отлучался он из города частенько, то подумал, не лучше ли Кэти, если, конечно, она сама захочет, пригласить к ним в апартаменты подругу. Памела жила на самом верхнем этаже отеля «Дорчестер», самом дешёвом ввиду опасности – но только там она могла позволить себе снять номер{189}189
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри, перепечатка без даты, 1941, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. Если же Памела переедет в люкс Гарриманов, она тем самым и себя избавит от лишнего риска, и за Кэти присмотрит во время налётов. Аверелл также предложил снять загородный дом в Суррее, куда подруги могли бы выбираться на уикенды. Памела к тому же могла там оставлять на всю неделю с няней грудного сына Уинстона – и ради его безопасности, и ради собственного спокойствия. Кэти сочла отцовский жест весьма милым. Под присмотром таких людей, как Памела, она чувствовала себя «чем-то вроде коровы элитной породы»{190}190
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри, перепечатка без даты, 1941, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть].

Но очень скоро до Кэти дошло, что она несколько заблуждалась как насчёт отца с его кажущимся бескорыстием, так и насчёт личных качеств своей лучшей лондонской подруги. Аверелл познакомился с Памелой на обеде в Чекерсе через две недели после прибытия в Англию{191}191
  В официальной биографии Памелы, написанной Кристофером Огденом, её знакомство с Гарриманом отнесено на 19 марта и состоялось, якобы, на званом ужине, данном в отеле «Дорчестер» леди Кунард по прозвищу «Изумруд», см.: Christopher Ogden, Life of the Party: The Biography of Pamela Digby Churchill Hayward Harriman (Boston: Little, Brown and Company, 1994), 112. Однако Сэлли Беделл Смит вскоре продемонстрировала несостоятельность этой версии, поскольку леди Кунард в ту пору была в отъезде в США и устраивать приемов в Лондоне не могла, см.: Sally Bedell Smith, Reflected Glory: The Life of Pamela Churchill Harriman (New York: Simon & Schuster, 1996), 84, Таким образом, наиболее вероятной датой и местом их первого знакомства следует считать 29 марта на обеде в Чекерсе, тем более, что та их встреча подтверждена доподлинно.


[Закрыть]. Не будучи красавицей в классическом понимании, круглолицая рыжеволосая Памела источала жизнерадостность и чувственность. Рэндольф Черчилль сделал ей предложение на первом же свидании, и через три недели, в октябре 1939 года, они сыграли свадьбу. Через год у них родился сын. Любая молодая британка, вероятно, с радостью бы отдала всё за то, чтобы оказаться на месте Памелы, но сама она мыслила шире и мечтала о бо́льшем, нежели участь всего лишь жены одного из Черчиллей и матери наследника династии. Подобно своей двоюродной прабабке Джейн Дигби, прославившейся небывалой по меркам викторианской эпохи вереницей мужей и любовников – от английских аристократов до короля Баварии и от греческой военной знати до сирийского шейха, – Памела видела себя неотразимой куртизанкой. У неё был потрясающий дар внушать каждому своему собеседнику (в особенности мужского пола) ощущение, что он – единственный, неповторимый и самый очаровательный человек среди присутствующих. И Аверелл Гарриман не стал исключением.

Хотя Авереллу было сорок девять лет, а Памеле всего двадцать один год, обоюдное влечение между ними возникло моментально. Лёгкий и подвижный атлетичный брюнет Аверелл был не просто мужчиной с потрясающей внешностью, но ещё и богатейшим американцем в Лондоне. Напоказ себя он не выставлял, в разговорах был сдержан и тактичен, но сама эта сдержанность делала его ещё более привлекательным. Настроен он при этом был на серьёзный лад и своей лучезарной улыбкой одаривал собеседников столь редко, что те, кто её удостоился, сразу поддавались его чарам и ощущали себя принятыми в круг избранных. Кроме того, ему неизъяснимым образом сопутствовал успех в любых начинаниях – от миллионных сделок до партий игры в крокет{192}192
  Гарриман, как утверждают, был излюбленным партнёром Клементины Черчилль по игре в крокет и чуть ли не единственным способным её время от времени дипломатично обыгрывать (Abramson, Spanning the Century, 299–300).


[Закрыть]. Проще говоря, «мужчины красивее» Памела в жизни не встречала{193}193
  Elisabeth Bumiller, “Pamela Harriman,” Washington Post, June 12, 1983.


[Закрыть].

Вскоре после знакомства Аверелл и Памела оказались вместе на ужине в «Дорчестере», где чествовали леди Кавендиш, она же Адель Астер, которую Кэти чуть позже оскорбит своим фельетоном в Newsweek. После роскошной трапезы настроение у гостей резко пошло на спад из-за разразившейся вдруг немецкой бомбардировки невиданной доселе мощи. Блиц-блиц-блиц – и весь Лондон объят пламенем. Началось светопреставление, нечто вроде адской версии нью-йоркской иллюминации, с маркиз театров на пересечении 42-й и Бродвея заливающей ночное небо всполохами такой яркости, что на улице при этом искусственном освещении можно хоть читать. С девяти часов вечера и до рассвета бомбы градом сыпались на центр Лондона – от собора Св. Павла до Вестминстерского дворца и Национальной галереи. На Оксфорд-стрит сгорел дотла шикарный ресторан Palm Court при универмаге Selfridges. Чтобы не подставляться прямо под бомбы у себя в номере на верхнем этаже отеля, Памела укрылась в люксе Гарримана, расположенном на третьем этаже. Подобно множеству пар, брошенных в объятия друг друга бешеной атмосферой массированной ночной бомбардировки, ту ночь они так и провели вместе. На следующий же день Аверелл отправил из Лондона в Нью-Йорк жене Мари письмо с обстоятельным описанием пережитого бомбового авиаудара по городу. «Само собой, – писал он там с напускным безразличием, – поспать удалось лишь урывками»{194}194
  Из письма У. Аверелла Гарримана Мари Гарриман от 17.04.41, LOC AHP B 03 F 01.


[Закрыть].

Ко времени прибытия в Лондон Кэти, то есть месяцем позже, роман между Авереллом и Памелой был уже состоявшимся фактом и ни для кого не секретом. Канадско-британский газетный магнат лорд Бивербрук, друг Черчилля и в ту пору министр снабжения в его кабинете, прознав об этом завоевании Памелы, решил использовать его в своих интересах, чтобы из столь ценного прямого источника уяснить отношение американского правительства к войне. Он погасил карточные долги Рэндольфа, а Памела в обмен на эту щедрую любезность обязалась передавать британскому министру содержание своих бесед с послом Гарриманом. Знали о связи между ними и Сара, и Диана Черчилль, и муж Дианы Дункан Сэндис[15]15
  Эдвин Дункан Сэндис (англ. Edwin Duncan Sandys, 1908–1987) – политик и дипломат, занимавший в годы войны после комиссования из зенитной артиллерии по ранению посты финансового секретаря военного министерства (1941–44) и министра общественных работ (1944–45), а затем – ключевые посты во всех кабинетах министров партии консерваторов, включая теневые, вплоть до 1964 года. – Прим. пер.


[Закрыть] {195}195
  Smith, Reflected Glory, 91–92, 104–5.


[Закрыть]. Лишь их непутевый брат Рэндольф был явно не в курсе адюльтера. После возвращения в свою часть из командировки на Ближний Восток, куда он сопровождал Гарримана, он писал жене: «Нашел его абсолютно очаровательным. <…> О тебе он говорил исключительно в восторженных тонах, – и даже боюсь, не заполучил ли я в его лице серьёзного соперника!»{196}196
  Winston S. Churchill II, Memories and Adventures (New York: Weidenfeld and Nicholson, 1989), 20.


[Закрыть]

Неясно, впрочем, известно ли было Уинстону или Клементине о том, насколько далеко зашла дружба их снохи с Гарриманом. Лишь единожды премьер-министр обмолвился полунамеком о том, что имеются у него кое-какие подозрения на этот счёт.

– Знаешь ли, тут много всякого говорят об Аверелле относительно тебя, – сказал он Памеле.

– Так ведь большинству заняться больше нечем, кроме как сплетни распускать, – парировала она.

– Что верно, то верно, – согласился он и закрыл тему{197}197
  Lynne Olson, Citizens of London (New York: Random House Trade Paperbacks, 2010), 103–4.


[Закрыть].

При множестве перешёптываний о связи между Авереллом и Памелой, ясно было, что рано или поздно слухи об их романе дойдут и до Кэти. Сама она подруге так и не сказала, откуда прознала о её любовной связи с отцом, а просто однажды, оставшись с Памелой наедине, резко на подругу наехала, как теперь говорят: «Знаешь, – без обиняков заявила ей Кэти, – прекрати-ка держать меня за круглую дуру!» – Памела в ответ попыталась изобразить святую невинность и полное недоумение, но Кэти подобными хитростями было не провести{198}198
  Из интервью Кристофера Огдена с Памелой Черчилль, 1991, LOC PHP B I-304.


[Закрыть]. Впрочем, оценив ситуацию, она решила никому даже вида не подавать, а на происходящее взирать с прагматичной и расчётливой отрешенностью, – этому Кэти, бесспорно, научилась у отца. Итак, её отец изменяет жене, но ведь Мари для Кэти всего лишь мачеха, и отношения между ними пусть и дружеские, но не близкородственные. Да и у самой Мари, по слухам, были в жизни и другие мужчины – литературный агент Марк Ханна{199}199
  Smith, Reflected Glory, 89.


[Закрыть] и джазмен Эдди Дачин{200}200
  Из беседы автора с Дэвидом Мортимером, 05.12.18.


[Закрыть], как минимум. Если бы Кэти пошла на принцип и предала это дело огласке, она причинила бы ущерб отцовской репутации. Да и собственным интересам тоже, если уж на то пошло. Когда Кэти перебралась в Лондон, поначалу было не ясно, позволит ли американское правительство ей там остаться. Соединённые Штаты всё ещё сохраняли нейтралитет, и было бы разумно свести американское представительство в Лондоне к минимуму во избежание лишних жертв. Конечно, она имела статус военного корреспондента, но, если ситуация в Лондоне усугубится, её вполне могут отозвать на родину. Друзья Кэти между тем полагали, что она отправилась в Лондон «в поисках приключений», и ей там скоро наскучит{201}201
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 27.06.41, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. Но как сообщила Кэти в письме Муш, у неё не было «ни малейшего намерения» возвращаться{202}202
  Из письма Кэтлин Гарриман Элси Маршалл, весна 1942 г., архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. Кэти была преисполнена решимости оставаться в Лондоне при отце, пока Аверелл там работает. А чтобы её не спровадили обратно в Нью-Йорк или Сан-Валли, ей нужно было стать для отца незаменимой. Покрывать его роман – вполне годный способ этого достичь. Вот она и сказала Памеле: «Мне нужно было решить: либо я возвращаюсь домой, либо остаюсь здесь защищать отца, и я сочла, что важнее оставаться здесь для его защиты»{203}203
  Из интервью Кристофера Огдена с Памелой Черчилль, 1991, LOC PHP B I-304.


[Закрыть]. И Кэти приняла отношения своего отца с Памелой как данность, подавила всякий моральный дискомфорт и угрызения совести и двинулась дальше.

Весной 1942 года Гарриманы переехали из «Дорчестера» в квартиру по соседству с посольством на площади Гросвенор. Памела поселилась там с ними. Какое-то время всё всех устраивало в таком раскладе, пока летом в отпуск в Лондон не вернулся Рэндольф. Троица постаралась оперативно замести следы. Ради сохранения мира в семье на квартиру к Гарриманам временно перебралась Сара Черчилль, уступившая на время отпуска брата собственную лондонскую квартиру Рэндольфу с Памелой{204}204
  Из письма Кэтлин Гарриман сестре Мэри от 30.07.42, архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть].

Но, как выяснилось, слухи об особых отношениях между Памелой и Авереллом к тому времени успели, наконец, доползти и до Северной Африки, и Рэндольф был очень зол и на супругу, и на Аверелла, которому доверился как другу{205}205
  Smith, Reflected Glory, 104.


[Закрыть]. На публике Рэндольф с Памелой, правда, ещё пытались некоторое время поддерживать видимость семейного счастья, дабы не позорить премьер-министра, но фактически их браку пришёл конец. Дотерпев до конца недолгого отпуска, Рэндольф вернулся на действительную службу, что позволило отложить вопрос о разводе на будущее. А ещё через несколько месяцев Аверелл был отозван в Вашингтон, где получил от Рузвельта новое назначение послом в Москву. Испытывая, как обычно, неловкость от столкновения противоречивых чувств, Аверелл отправил Кэти из Вашингтона письмо с просьбой поставить от его имени Памелу перед фактом прекращения их отношений. «Помоги Пэм оправиться, – бедное дитя, – писал он Кэти. – Она в трудном положении. Скажи ей, что я уверен, что ей лучше последовать за своими собственными инстинктами». Также он просил Кэти сжечь или спрятать подальше и под замо́к само это письмо{206}206
  У. Аверелл Гарриман – Кэтлин Гарриман, без даты, октябрь 1943 г., архив Кэтлин Мортимер.


[Закрыть]. В октябре 1943 года Гарриманы отправились в Москву, но прежде Аверелл отписал Памеле своё лондонское имущество – «Форд» и новую квартиру на площади Гросвенор{207}207
  Из уведомления за подписью Н.Т. Бартлетта на имя Памелы Черчилль от 09.08.43, LOC AHP B 04 F 07.


[Закрыть]. Он также благоразумно назначил ей щедрое бессрочное содержание в размере трёх тысяч фунтов стерлингов в год{208}208
  Smith, Reflected Glory, 108–9. Для справки: по покупательной способности £3000 в 1943 г. эквивалентны примерно £135 000 в 2020 г.


[Закрыть]. И Кэти была в курсе всего этого – если и не в деталях, то, как минимум, в общих чертах{209}209
  Из письма Кэтлин Памеле от 06.04.44 (LOC PHP B I-21) явствует, что у Памелы возникли проблемы с получением причитающихся ей выплат от Аверелла через Макса Бивербрука, как это было договорено. Кэти отвечала, что виноват в этом не её отец, а Бивербрук, и обещала всё уладить, выразив надежду, что Памела до того времени «как-нибудь протянет».


[Закрыть].

Тем временем Памела в своей, похоже, неутолимой жажде интимного внимания продолжила победное шествие по цепочке богатых и могущественных любовников, с некоторыми из них успела начать встречаться ещё даже до отъезда Аверелла. У неё был особый аппетит на американцев, которые теперь прибывали в Лондон толпами, хотя и британцами она, ради разнообразия и сбалансированности рациона, не гнушалась. В список её любовных побед вошли: Джок Уитни, муж бывшей жены Джеймса Рузвельта Бетси Кушинг и самый богатый американец в Лондоне после отъезда Аверелла; шурин Уитни и основатель CBS Билл Пейли; ведущий всё той же CBS Эдвард Р. Марроу; заместитель командующего ВВС США в Европе генерал-майор Фредерик Андерсон; а с британской стороны – сам начальник штаба Королевских ВВС маршал авиации сэр Чарльз «Питер» Портал, просто потерявший от неё голову.

Удивительно, но вопреки всему Памела и Кэти продолжали как ни в чем не бывало дружить и поддерживать регулярную переписку между Лондоном и Москвой; сохранились сотни страниц их корреспонденции. Иногда и Аверелл добавлял что-нибудь от себя в постскриптумах к письмам Кэти, хотя эпизодически Аверелл и Памела писали друг другу и напрямую.{210}210
  Переписка военных лет между Кэтлин и Памелой и часть переписки между Памелой и Авереллом хранятся в LOC PHP B I-21 и I-22, а остальная часть переписки Памелы с Авереллом – в LOC AHP B 04.


[Закрыть] Невзирая на тучу вившихся вокруг и на всё ради неё готовых любовников, какой-то частью души Памела оставалась преданной Авереллу. Да и стоически державшийся в Москве посол никак не мог её забыть.

Даже теперь, через без малого полтора года после расставания, воспоминания о Памеле не угасли, хотя Аверелл был очень угнетен тяжёлыми мыслями о намерениях Сталина в Восточной Европе и наивности Рузвельта в отношении советского диктатора. Однако новая встреча с Сарой и Уинстоном означала для Аверелла не только наплыв тёплых воспоминаний о Памеле, но и пребывание в обществе, как минимум, двух других её любовников, а именно – Фреда Андерсона и Питера Портала, отправленных в Ялту в числе представителей высшего военного командования.