Текст книги "Корона когтей"

– И что? Тебе понравилось?

Он фыркает от смеха.

– Конечно, мне понравилось. Это было… – у него перехватывает дыхание. – Это было как я себе и представлял, – он трет глаза большим и указательным пальцами. – Я скажу Валентину, чтобы он отправился с братом, если тот покинет Соланум.

– Но почему? Может быть, у него нет ничего, к чему было бы возвращаться.

– В Солануме ему нечего делать, – Арон гасит перед собой пламя, – у меня есть жена и королевство, о котором я должен заботиться. Я обещал тебе, что не забуду клятв, которые мы дали. И Валентин переживет.

Я вспоминаю молодого селонийца, плачущего под дождем, и удивляюсь тому, что Арон так уверен в этом.

– Переживет?

– Конечно. В конце концов я оправился после Люсьена. И после леди Трессы Скоплинг тоже, – наверное, он заметил, как я приподняла брови, потому что добавил: – Я потерял руку и право на наследство, а она вдруг потеряла интерес к моему обществу. Чуть позже она вышла замуж за младшего брата лорда Ардена и теперь живет в очень уютном поместье в Дакии.

– Отвратительная женщина. Если она когда-нибудь вернется ко двору, возможно, мы сумеем найти предлог, чтобы снова прогнать ее.

– Я ценю твое желание отомстить за мою оскорбленную честь. Но я хочу сказать, что Валентин оправится. Может быть, он найдет счастье со своей невестой, если она еще жива. И со временем я тоже оправлюсь.

Так он говорит. Но все эти рассуждения не могут скрыть боли в его глазах.

Сидя там, в тусклом свете свечей, я почти решаюсь рассказать Арону о Люсьене. Предложить нам найти способ быть счастливыми. Спросить, наступит ли конец света, если станет известно, что король и королева любили друг друга как кузены, как милые друзья, а не как муж и жена. Но Арон встает и звонит в колокольчик, чтобы слуги убрали со стола, и момент проходит. Он пожелал мне спокойной ночи и оставил думать о Люсьене и обещаниях, которые я дала им обоим.

Я засыпаю, думая о том, как мне сохранить верность обоим этим мужчинам, которых я люблю так по-разному.

В течение следующих двух дней я становлюсь не лучшей собеседницей. Ко всему придираюсь, теряю самообладание и на всех огрызаюсь. Даже на Летию. Я знаю, почему это делаю; ночью в одиночку, лежа в постели, я думаю о Валентине и о плане Арона отослать его, и сравниваю это с моим собственным планом тайно проводить как можно больше времени в объятиях Люсьена. Сравнение съедает мой покой, как червяк съедает яблоко.

И все же я не думаю, что смогу отказаться от него.

А потом Арон делает мне подарок. Он ждет меня в гостиной, когда я возвращаюсь с обеда: это мамин телескоп. Тот, который Патрус сломал в прошлом году, когда напал на меня в моих покоях. Арон его починил. Лучше, чем починил; записка, сопровождающая подарок, говорит, что я должна была получить его в солнцестояние, но Арон отправил телескоп в Риску, где изготавливают лучшие телескопы, чтобы установить более сильные, современные линзы, и работа заняла больше времени, чем ожидалось. К нему прилагается сделанная на заказ латунная подставка и зеленый кожаный футляр. Сгорая от нетерпения испытать его, я выношу телескоп на посадочную платформу и направляю на Луну.

Это все, о чем я мечтала. Детали, которые я вижу через новые линзы – долины и равнины, – заставляют меня отыскать альбом для рисования и попытаться запечатлеть все, что я вижу.

Только через час, когда я иду убрать на место письмо Арона, я понимаю, что не заметила второй страницы.

«Я думал о нашем разговоре и о нашем будущем. Браки по договоренности не редкость. Как и браки между кузенами. Возможно, когда непосредственная угроза нашему трону будет устранена, нам следует подумать о том, может ли наш собственный брак со временем стать чем-то большим, чем он есть сейчас. Ради нас самих, а также ради блага королевства. Хотя иногда ты можешь сомневаться в этом, но я хочу, чтобы ты была счастлива. Твой любящий муж, Арон».

Письмо выпадает из моих рук на пол, увлекая с собой мое сердце. Арон думает обо мне и королевстве, а я думаю только о Люсьене…

Вина перестала шептать. Она ревет у меня в ушах, как море в середине зимы.

Летия приходит помочь мне раздеться, но я ее прогоняю. Я распахиваю смежные двери своих комнат и, пока луна поднимается все выше, я прохаживаюсь по ним снова и снова в надежде, что если буду думать достаточно долго, то найду другое решение, отличное от того, которое мне предлагает моя совесть.

И, конечно же, не нахожу.

Арон достаточно страдал последние годы. Даже если его рассуждения неверны, даже если он слишком заботится о том, что может подумать наше дворянство, в конце концов я признаю правду. Я не могу быть той, кто заставит его еще больше страдать.

Я жду, пока в Цитадели воцарится тишина, прежде чем покинуть королевские покои, отпуская стражников, которые должны были сопровождать меня. В последний раз я заходила в комнату Люсьена, когда мне пришлось сказать ему, что мы с Ароном женаты и не можем быть вместе. Я с трудом могу поверить, что иду туда сегодня вечером, чтобы сказать ему то же самое снова.

Когда я тихонько стучу, я почти надеюсь, что он уже спит. Но дверь открывается, и появляется Люсьен. Его темные волосы растрепаны, на нем только брюки – ни рубашки, ни ботинок, глаза широко раскрыты от удивления. Он хватает меня за руку и втягивает внутрь.

– Адерин, – он улыбается мне. – Что вы здесь делаете? Не то чтобы я не рад видеть вас, миледи, – он целует мою ладонь и внутреннюю сторону запястья, и мой желудок переворачивается, – но я думал, что мы попытаемся сохранить это в секрете. Я как раз собирался ехать в наш домик…

Это объясняет его лаконичность в одежде. Наверное, он собирался выпрыгнуть из окна своей комнаты и преобразиться при падении; я уже видела, как он это делал, и не сомневаюсь в его мастерстве.

Он протягивает мне письмо.

– Я собирался попросить Синсела доставить это вам утром.

Я быстро просматриваю содержимое – в записке говорится, что он уехал и предлагает встретиться с ним в домике через два дня – в День красных огоньков – и провести день вместе. Мое сердце бешено колотится, когда меня обдает жаром. Я так сильно хочу сказать «да».

Люсьен ходит по своей комнате, роется в грудах книг и одежды – он определенно самый неопрятный человек, которого я знаю, – собирая кожаную сумку.

– Я уже пару раз был в домике и взял кое-какие припасы. Пытался сделать его комфортнее, – он смотрит на меня, и я удивляюсь слабому румянцу, который расцвел на его щеках. – Там, конечно, есть колодец, очаг и кровать, но больше ничего. Надеюсь, вы не будете разочарованы.

Я сминаю его записку в кулаке. Я должна сказать ему. И это должно произойти сейчас.

– Люсьен… – я с трудом выговариваю это слово – я почти шепчу. Но кое-что в моем тоне, полагаю, говорит достаточно. Люсьен останавливается и смотрит на меня, краска отливает от его лица. Долгое мгновение мы молчим.

– Но вы сказали… вы сказали, что мы найдем способ. Вы согласились с тем, что мы можем быть вместе. Что мы должны быть вместе.

– Я знаю, – я хочу обнять его, поцелуями прогнать боль из его глаз. Но я не могу пошевелиться. – Я знаю, что сказала. И я не шутила. Но теперь дело дошло до этого… Я… Я не могу так обидеть Арона. Я не могу быть по-настоящему счастлива с вами, если это заставит его страдать. Мне очень жаль.

При упоминании имени Арона Люсьен рычит и сметает с кровати кожаную сумку и ее содержимое.

– Будь проклят Арон. Он сделал это с нами. Ему нет дела до боли, которую он причинил. И все же вы говорите, что не хотите причинить ему боль? – он отрицательно качает головой. – Подумайте, Адерин, мы заслуживаем счастья. А Арон даже не узнает…

– Но я буду знать. Даже если он никогда не узнает, как я могу смотреть ему в глаза? Как я могу знать, что он лишает себя счастья из-за клятв, которые мы дали, а я за его спиной высмеиваю те же самые клятвы? – я смахиваю слезу, которая ползет по моей щеке. – Это неправильно, Люсьен. Я люблю вас. Я всегда буду любить вас. Но я не могу жить во лжи. Неужели вы не понимаете? В конце концов это уничтожит нас.

На лбу Люсьена пульсирует вена. Сквозь стиснутые зубы он шипит на меня:

– Вы не можете жить во лжи? И все же вы можете лгать мне снова и снова? – в несколько шагов он сокращает расстояние между нами и хватает меня за плечи, тряся. – Это действительно из-за Арона? Или правда в том, что вам нравится мучить меня, Адерин? Нравится видеть, как я всецело покоряюсь вашей воле, как часто вы можете передумывать, прежде чем я сломаюсь?

– Это неправда! Вы же знаете, что это не так, – я прижимаю руки к его груди, пытаясь оттолкнуть его, но его хватка слишком крепка. – Люсьен, вы делаете мне больно…

– Не больше, чем вы делаете больно мне, – он притягивает меня ближе, его полные слез глаза изучают мое лицо. – Вы любите меня, Адерин, я знаю, что любите, – его голос срывается. – Вы любите меня…

Он прижимается губами к моим губам, яростно целуя меня, одной рукой держит меня за затылок, другой прижимает меня к своей груди.

И я замираю. Разрываюсь между желанием – потому что я люблю его, буду любить, что бы он ни говорил и ни делал, – и отвращением к этому неожиданному насилию.

Люсьен начинает целовать мою шею, и я задыхаюсь.

– Пожалуйста, перестаньте…

Он замирает – смотрит на меня полными ужаса глазами – выпускает меня…

– Отпусти ее, – Арон стоит в дальнем конце комнаты, его меч обнажен и направлен на Люсьена. – Я сейчас снесу тебе голову с плеч и не хочу, чтобы моя жена видела это.

Люсьен отступает от меня, тяжело дыша. Он дрожит и смотрит на меня, а не на Арона.

– Мне очень жаль. Я не знаю, что со мной… Я не хотел… – застонав, он падает на колени. – Пожалуйста, Адерин… Пожалуйста, простите меня, – он продолжает стоять на коленях, как будто ждет, когда Арон выполнит свою угрозу.

– Ну что? – Арон поворачивается ко мне, приподняв одну бровь. Голос у него жесткий и холодный. – Мне убить его?

– Конечно, нет.

Он усмехается.

– Как вам будет угодно, миледи. Вставай, Руквуд. – Люсьен повинуется, проводя дрожащей рукой по волосам. – Возможно, ты удивишься, узнав, что я пришел сюда не для того, чтобы прервать… – Арон переводит острие меча с Люсьена на меня и обратно, – что бы тут вы ни начинали. Вместо этого, как человек, который привык считать тебя своим другом, и явно ошибочно считавший, что обязан тебе чем-то, я пришел спросить тебя об этом, – он убирает меч в ножны, достает из-за пазухи пачку бумаг и бросает ее на кровать.

Люсьен смотрит на сверток, но не делает ни малейшего движения, чтобы поднять его.

– Давай, – подталкивает его Арон. – Открывай Люсьен тянется за бумагами и снимает обертку. Сначала медленно, но потом с чем-то, похожим на отчаяние, он просматривает лист за листом.

– Клянусь Творцом… Где вы их достали?

Арон садится за стол Люсьена и скрещивает ноги.

– Вряд ли это имеет значение. Важен не источник, а содержание этих писем. Проклятье, не правда ли? – он смотрит на меня. – Ты помнишь тот бескрылый заговор, который раскрыл Пианет? Тот самый, который по ошибке заставил его обвинить Летию? Оказывается, дело касалось не только бескрылых.

Я хватаюсь за спинку стула, стоящего рядом со мной, и опираюсь на нее. Что там говорил Пианет? Что в заговоре замешан кто-то близкий мне, кто-то, кого никогда не заподозрят, кто может нанести удар, когда меньше всего этого ожидают…

Арон барабанит пальцами по столу, наблюдая за Люсьеном.

– Когда Адерин сказала тебе, что она станет королевой, тебе не пришло в голову сказать ей, что ты планируешь революцию?

– Но я не был… Я желал реформ, а не кровопролития, – Люсьен прикусывает губу, снова просматривая письма. – Я ушел, когда понял, что они задумали. Я написал им, сказал, что больше не хочу иметь к этому никакого отношения… – но каких бы доказательств он ни искал, их там нет. Рассыпавшиеся листы бумаги падают на пол. – Вы должны мне поверить. Адерин, я бы никогда не причинил вам боли, – он закрывает глаза и хмурится, словно от муки. – Я имею в виду…

Я помню его слова, сказанные мне, когда мы впервые отправились в Серебряную Цитадель много месяцев назад. Он настаивал на том, чтобы я никому не доверяла, в том числе и ему. И я помню, как он надиктовывал письмо в саду посреди ночи. Сомнение заставляет меня молчать.

Арон откашливается.

– Рискну констатировать очевидное, Руквуд: когда я вошел, ты причинял ей боль.

Люсьен отшатывается и, раскачиваясь, идет к столику, на котором стоят графин и бокалы. Он наливает себе бокал вина, проливая половину. Осушает его за один раз.

– И что теперь?

– Я не причиню тебе вреда. И не буду публично разоблачать тебя. Но я собираюсь изгнать тебя.

– Со двора? – спрашивает Люсьен. Он облокотился на стол, склонив голову.

– Нет, из Соланума. Навсегда.

– Что? – ужас развязывает мне язык. – Нет, Арон. Пожалуйста…

Арон поворачивается ко мне, смотрит с жалостью и презрением.

– Моя королева, все факты говорят о том, что лорд Руквуд был замешан в измене. Если я отнесу эти письма Собранию, ты знаешь, каков будет результат.

Казнь. Изгнание семьи Люсьена. Я закрываю лицо руками, пытаясь думать. Такой удар убьет лорда Ланселина.

– Даже ты, Адерин, должна согласиться с тем, что я милосерден.

Люсьен делает шаг в нашу сторону.

– Если мне суждено быть изгнанным, так тому и быть. Но освободите Адерин от ее клятв. Позвольте ей уйти со мной.

– Отпустить ее? – Арон встает. – Монархи Соланума женятся на всю жизнь, Люсьен, ты же знаешь. Только смерть может отменить наши обеты. А что касается того, чтобы она ушла с тобой, поклявшись мне, то об этом не может быть и речи…

Когда Люсьен и Арон начинают спорить, я сосредотачиваюсь на стене между окнами: новый королевский герб дома Сигнус Атратис – моего дома – блестит серебряной нитью на фоне темно-синей шерсти. На левой руке у меня кольца – коронационное кольцо, кольцо Атратиса и обручальное кольцо – тяжело давят на пальцы.

Я не могу отказаться от будущего, за которое боролась. Даже ради Люсьена. Ради человека, которого я не уверена, что знаю.

– Достаточно, – мой голос заставляет обоих мужчин замолчать. Я выпрямляюсь, ослабляя хватку на спинке стула. – Я ваша королева. Я не собственность, за которую можно бороться. И мне не нужно разрешение ни от кого, даже от моего мужа, чтобы прийти или уйти.

Арон поворачивается на каблуках и подходит к окну. Но я вижу его лицо, его страдание, отражающееся в стекле.

– Конечно, вам стоит поступать так, как хочется.

Люсьен с улыбкой направляется ко мне.

– Нет, Люсьен.

– Но… – Он замолкает, хмурится. Его рука опускается. – Значит, для вас это так много значит? Быть королевой.

– Если бы был другой способ, я бы им воспользовалась. Но вы прекрасно знаете, что Собрание не позволит Арону править без меня.

– Собрание позволит Арону жениться на другой и править вместе с ней. Они не настолько слепы, чтобы рисковать тем, что трон опустеет…

– Вы слепы, Люсьен, – я сжимаю кулаки, когда разочарование сковывает мой позвоночник. – Сознательно слепы. Собрание когда-нибудь отступало от законов? – он не отвечает.

– Нет. Скайн окажется втянут в борьбу за мое место, и либо Таллис, либо Эорман нападут. Зигфрид, скорее всего, уже здесь. Если я уйду, королевство падет. Вопрос только в том, когда.

Его лицо застывает.

– Так вот оно что? Вот как все закончится? – Я киваю. – Может быть, это и к лучшему.

– Изгнан? Один?

Я беспомощно развожу руками.

– Закон – это закон, так говорят старейшины.

Он отрицательно качает головой.

– Никогда не думал, что услышу, как вы цитируете мне это изречение.

– А я никогда не думала, что вы замешаны в заговоре против короны. Против меня, Люсьен. Как вы могли? Как вы могли хранить такие секреты? – Люсьен открывает рот, как будто собирается сказать что-то еще. Но вместо этого он пятится, пока его ноги не упираются в край кровати, падает и роняет голову на руки.

Гнев, который поддерживал меня, растворяется в горе.

– Люсьен… – я протягиваю к нему руку. Но я ничего не могу сказать или сделать, чтобы помочь. Арон проходит мимо меня и открывает дверь.

– Мы должны оставить его в покое, Адерин. Руквуд, у тебя есть два дня, до рассвета солнца второго, чтобы привести дела в порядок. Приходи ко мне в седьмом часу, чтобы мы могли договориться о твоем содержании, – он замолкает, затем добавляет: – Что бы ты ни думал обо мне, Люсьен, я не хочу, чтобы ты голодал.

Арон берет меня за руку и выводит из комнаты. Ему приходится: я ослеплена слезами.

Я больше не вижу Люсьена. К вечеру следующего дня он исчезает.

Глава седьмая

Следующие несколько дней напоминают мне о прошлом годе, когда умер мой отец. В каком-то смысле они еще хуже. Как сказал мне Арон в первый день моего приезда, в Серебряной Цитадели нет секретов. Кажется, все при дворе знают, что Люсьена изгнали. Они не знают, почему, но пытаются угадать, надеясь на какой-нибудь скандал; они наблюдают за мной и ждут.

Поэтому я притворяюсь. Я делаю вид, что мне все равно. Я делаю вид, что все точно так же, как было. Если я говорю слишком громко, или слишком быстро, или выгляжу бледнее обычного, я надеюсь, что люди не заметят. Или что если они и заметят, то спишут на тот факт, что четыре защитника получили по письму от Таллис. В них им предлагались различные вознаграждения за то, что они бросят Арона и меня в темницу и публично объявят, что поддерживают ее. Конечно, все они клянутся, что по-прежнему верны нам, но настроение Арона становится еще мрачнее.

Я не сказала ему, зачем пришла в комнату Люсьена в тот вечер, а он и не спросил. Мы не разговариваем друг с другом без крайней необходимости. Одетта знает правду – я слишком люблю ее, чтобы она плохо думала обо мне, – но ее доброта и жалость раздражают меня. Кроме Летии, которая осуждает и Арона, и Люсьена, но понимает меня достаточно хорошо, чтобы знать, что после этого я не захочу говорить об этом, единственный человек, с которым я могу расслабиться, – это Верон. Он не знает Люсьена и, несмотря на мои прежние подозрения, похоже, ничего не знает о нашей истории. Когда он говорит, что у меня усталый вид, я отвечаю, что темные круги под глазами – следствие государственных дел, и он принимает мои слова за чистую монету. Кроме того, я ожидаю, что он скоро уедет. Лорд Пианет сообщил мне, что селонийцы наняли лодку, чтобы доставить припасы на один из островов у их побережья; они создают базу, с которой попытаются отвоевать свои земли. Тем временем прогулки или полеты с Вероном становятся приятным развлечением. Он слишком занят своими заботами, чтобы совать нос в мои.

Через две недели после отъезда Люсьена мне снова снится дурной сон: я нахожусь в Цитадели, но все двери заблокированы, а все обитатели, кроме меня, мертвы, – и это лишает меня сна до рассвета. Окна в моей комнате открыты, но, несмотря на ветер, колышущий занавески, в спальне кажется душно. Я встаю и набрасываю на плечи плащ.

Как обычно, у моих комнат дежурят два стражника. Я прошу одного из них сопровождать меня; вместе мы направляемся к двери, которая ведет к крепостным валам, массивным наружным стенам, защищающим комплекс Цитадели от гор позади.

Тропинка, идущая по верху крепостного вала, уводит меня и мою стражу прочь от главной громады Цитадели. Здесь я могу дышать, но дует коварный ветер; он налетает сильнее, толкая меня, заставляя одной рукой вцепиться в плащ, а другой опереться о шершавый гранитный парапет справа. Парапет тянется над моей головой, его верхняя часть выступает, как гребень волны. Слева от меня низкий парапет, а за ним – отвесный спуск к арене, конюшням и турнирным полям.

Иногда каменный массив прерывается тем, что стражники называют глазка́ми: узкими горизонтальными щелями, расширяющимися к внутренней части стены. Когда стена поворачивает на юго-запад, между дворцом и нижними склонами гор, я останавливаюсь, чтобы заглянуть в ближайшее из этих отверстий. Горы постепенно превращаются из черных в серые, но я не вижу леса и скал, постепенно проявляющихся перед рассветом. Я мысленно представляю себе карту королевства. Летия, с ее даром собирать сплетни, вчера получила известие от слуги из Бритиса: Патрус приказал перенести все содержимое одного из своих домов – того, что стоит вдоль границы Бритиса и Атратиса, – в другое поместье, расположенное глубже в его доминионе. Я уверена, как никогда, что первая атака придется на Южный Атратис.

Я слышу крики гусей, перекликающихся друг с другом, когда они летят над полосами тумана, которые цепляются за горные вершины. Дворяне, как правило, общаются молча во время полета, переключаясь с мысли на мысль, так что это, вероятно, настоящие гуси. Возможно, но не точно. Я вглядываюсь в серые облака, вспоминая зелье Зигфрида и ужас насильственного превращения лорда Худа, и гадаю.

Порыв ветра сильнее всех прочих треплет мою одежду и грозит сбить с ног. Я жалею молодого стражника, дрожащего, несмотря на тяжелые доспехи, и возвращаюсь внутрь.

Но, кажется, нет никакого смысла возвращаться в постель. Вместо этого я пишу лорду Ланселину, передавая информацию Летии и прося его еще раз пересмотреть оборонительные сооружения вокруг нашего южного побережья, прошу ускорить укрепление портовых городов и сбор припасов и оружия. Я пишу записку лорду Пианету с просьбой допросить Патруса, а также пишу приказ командиру темной стражи, чтобы дома ближайших родственников Таллис были обысканы во второй раз.

Созыв конгрегаций продвигается так быстро, как только возможно, но ничего из того, что мы с Ароном делаем, не кажется достаточным. И все это время меня преследуют мысли о Люсьене.

Как только бьет второй час, я вызываю Фрис и посылаю одну из моих служанок за гостевым мастером. Он пожилой и медлительный; я уже одета и почти доела свой завтрак к тому времени, как он добрался до зала для аудиенций.

– Ваше Величество, – он низко кланяется. – Мое единственное желание – служить.

– Благодарю вас, гостевой мастер. Скажите, лорд Грейлинг Рен сейчас в Цитадели?

– Лорд Рен… – он сосредоточенно закрывает глаза. – Да, конечно, Ваше Величество. Его Светлость вернулся из Фениана три дня назад. Но защитник Фениана…

– Да, я знаю, что лорд Тэйн здесь, – властный отец вряд ли будет полезен, но бесхребетный сын, может. – Отправьте записку лорду Рену.

Гостевой мастер щелкает пальцами своему помощнику, у которого наготове карандаш и бумага.

– Ее Величество передает свое почтение и просит его присутствовать в зале для аудиенций… – я собираюсь добавить, как только это будет ему удобно или что-то в этом роде, но я бы предпочла, чтобы лорд Рен нервничал, а не чувствовал себя комфортно. – На этом все, – подчиненный спешит к моему столу и запечатывает записку; еще мгновение – и он выбегает из комнаты, чтобы доставить ее.

Моя формулировка производит желаемый эффект. Менее чем через полчаса лорда Рена, слегка запыхавшегося, вводят в зал для аудиенций.

– Ваше Величество, – он сглатывает и кланяется. – Вы посылали за мной.

– Да, посылала, – я отпускаю слуг. – Все. Теперь мы можем говорить свободно.

По моему приглашению он становится рядом со мной, и мы несколько минут молча ходим по комнате. Волосы Рена блестят от пота.

– Итак, милорд, – наконец начинаю я, – вы, я полагаю, хорошо знакомы с историями и фольклором Фениана?

Его глаза расширяются – он явно не ожидал такого вопроса, но он кивает.

– Что вы можете рассказать мне о Покаянных?

– Покаянных? – Рен бросает на меня быстрый взгляд; он подозревает, что я смеюсь над ним. – Это детская сказка, не более.

Я жду, надеясь, что он почувствует себя обязанным заполнить тишину.

И он чувствует.

– Это история, которую рассказывают бескрылые, – на ходу он сцепляет руки. – История о народе, скрывающемся на далеком севере, который почему-то не бескрылый и не знатен, а нечто среднее. Мерзость, – поспешно добавляет он, – если это правда.

– И?.. – подталкиваю я.

– И… бескрылые говорят об их обиталище, как о каком-то священном месте. Полном чудес и богатств. Хотя они не скажут, где он, даже если вы… – Рен делает жест, как будто что-то хватает. Или кто-то. Румянец заливает его желтоватые черты. – Я спрашивал об этом слугу, когда был ребенком. Но он ничего не мог мне сказать. Потому что это неправда, как очевидно.

Спрашивал? Я предполагаю, что Рен пытался вытянуть ответ из несчастного слуги, прикоснувшись к нему. Я сохраняю нейтральное выражение лица, скрывая отвращение.

– Интересные истории мы сами себе рассказываем.

Он кивает головой.

– Да, Ваше Величество.

– А теперь поправьте меня, если я ошибаюсь, – я морщу лоб, изображая человека, пытающегося вспомнить, – но разве ваш отец в какой-то момент… о, когда это было…

– Не мой отец… – Рен выплевывает слова, и краска исчезает с его лица так же быстро, как и появилась. – Моя бабушка, Грейла, организовала экспедицию. Просто чтобы продемонстрировать свою преданность короне. Она думала… Она думала, что эти Покаянные могут быть угрозой, если в этих историях есть хоть капля правды. Но она ничего не нашла. Никаких чудовищных тварей. Никаких следов жизни, – он делает паузу. – Как вы узнали, Ваше Величество? – румянец грозит снова появиться. – Я имею в виду…

Конечно, не знала. Самые могущественные семьи имеют обыкновение скрывать некоторые из своих деяний – что-нибудь особенно предательское или нелепое – от официальных хроник. Но дом Сигнус Фенис издавна имел репутацию вечно бедствующего. Я отчетливо помню фразу своего отца: «правители Фениана растрачивают свое богатство, как сильно разведенное вино». Нетрудно было представить себе, что один из защитников, отчаянно нуждаясь в деньгах, искал легендарную страну сокровищ, которая якобы находится в пределах их собственных владений.

Однако я не собираюсь говорить Грейлингу Рену, что это была просто счастливая догадка. Я останавливаюсь и смотрю ему в лицо.

– Напомните мне, милорд, как называется местность, которую искала ваша бабушка?

Он смотрит на меня, у него дергается веко. Без сомнения, он пытается понять, что именно я знаю, почему спрашиваю и что он должен мне сказать. Или о чем должен лгать.

Еще мгновение – и он вздыхает, опускает глаза и бормочет:

– Безгрошие острова, Ваше Величество. Все четыре.

– Благодарю вас, лорд Рен. На этом все.

Он кланяется и направляется к двери, ведущей обратно в приемную.

– Гм, Ваше Величество…

– Да?

– Мой отец… я бы предпочел, если бы… То есть, если бы вы были так добры…

Его лицо исказилось в агонии смущения и тревоги; я не могу не чувствовать жалости к нему.

– Мы мило поболтали, лорд Рен, вот и все. Но если ваш отец спросит, вы можете сказать ему, что я подумываю назначить помощника леди Финч, своего рода заместителя хранительницы Цитадели.

Я не сказала, что подумываю о его назначении. Но этого достаточно. Лорд Рен снова краснеет, произносит пару невнятных фраз благодарности и пятится прочь из комнаты.

Оставшись одна, я снова принимаюсь расхаживать по помещению, стараясь подавить возбуждение, которое вспыхнуло у меня в животе. Да, информация Грейлинга Рена связана с историей, которой поделилась кузина Фрис. Но все равно это может быть пустышкой. Вероятнее всего, ничем особенным. Я слишком давно не проводила подобных исследований, чтобы пытаться вычислить вероятность существования скрытого убежища, занятого какими-то… измененными, улучшенными бескрылыми людьми. Но шансы не имеют значения. Только бескрылые ничего не выиграют, если Таллис и Зигфрид захватят трон. Если есть хоть малейшая возможность существования этих Покаянных, то именно среди них я должна искать союзников.

Кроме того, как я уже выяснила, истории иногда оказываются правдой.

Перед ужином я посвящаю Одетту в свои тайны. Она не смеется надо мной. Тем не менее очевидно, что она не придает большого значения моим доказательствам. Ведь они состоят из старой истории, свидетельских показаний бескрылой женщины из Фарна – подтвержденных только в общих чертах бескрылым мужчиной из Атратиса – и Грейлы с ее неудачной экспедицией. Она как можно мягче намекает, что Грейла наверняка нашла бы этих Покаянных, если бы они действительно существовали. Но когда я упоминаю о том, что Аккрис настаивала на том, что ее любовник был не с одного из четырех известных Безгроших островов, а с пятого, неоткрытого острова, Одетта замолкает, поджимая губы и теребя пальцем прядь светлых волос.

– По ту сторону пламени погребального костра?

– Вот об этом я и подумала.

– Это невозможно, – она отрицательно качает головой. – Ты там не была, Адерин. Я была. Пламя красивое, но и ужасное. Опасное. Если тебе нужны истории, построенные на силе пламени погребального костра, то их много.

Я наклоняюсь вперед в своем кресле.

– Мне нужно что-то сделать, Одетта. Я не могу просто сидеть здесь и ждать, пока начнется война или второй лорд Худ попытается убить меня, – образ Люсьена, выходящего из тени с ножом в руке, врывается в мой разум. Я отталкиваю его. – Кроме того, что, если Покаянные действительно существуют? Если бы я могла найти их, убедить присоединиться к нам… Ты уже летала на Фениан раньше. И твои навигационные навыки лучше моих. Лучше многих. Ты бы отправилась со мной?

Моя кузина колеблется.

– Ты беспокоишься за Арона, не так ли?

– Я не хочу оставлять его здесь одного, без нас обеих.

Я понимаю почему. До того, как Арон стал королем, он был принцем, который больше не мог летать и был лишен наследства, игнорируемый или открыто высмеиваемый многими дворянами, которыми он теперь управляет.

– Арон будет не совсем один. У него есть Эмет и другие друзья из темных стражников. И Валентин, конечно.

Легкий румянец окрашивает кожу Одетты.

– Я не была уверена, что ты… – она разглаживает юбки на коленях. – Арон сказал мне, что собирается уговорить Валентина уйти вместе с другими селонийцами.

– Я знаю. На данный момент я не в восторге от Арона, но я все же думаю, что Арон и Валентин должны наслаждаться обществом друг друга, пока могут. А если я приглашу Верона тоже полететь со мной на север…

Одетта улыбается.

– Ты хороший человек, Адерин.

Я пожимаю плечами.

– Ты отправишься с нами? Мы ненадолго улетим.

– Да. Я буду рада приключениям и смене обстановки, даже если мы ничего не найдем. Кроме меня и Верона, кого еще ты рассматриваешь?

– Ниссу Свифтинг. Ей нужно отвлечься. Один или два джентльмена лорда Пианета. И, возможно, если ты не возражаешь, лорд Блэкбилл, поскольку я думаю, что он попытается последовать за вами, приглашен он или нет. Я наблюдала за ним и поняла, что он смотрит на тебя точно так же, как Тэйн Фенианский смотрит на свой обед.

Одетта удивленно поднимает бровь.

– И как же это?

– Ну, кузина, словно он совершенно без ума от тебя.

Одетта смеется, и впервые с тех пор, как Люсьен ушел, я тоже.