Текст книги "Медный ангел"

Через довольно продолжительный промежуток времени она услышала шаги. Появился Виллеру.

– А, вы здесь! – сказал Теодор довольно тускло. Так и есть: зол. Осмотрелся, как будто ничего интересного не увидел, и развернулся к двери.

– Притормозите, шевалье, – вполголоса сказала Камилла. – Сядьте. От меня вам не убежать, а от себя тем более.

Он медленно повернулся к ней, глаза его казались злыми и темными в полутьме. Черт бы их побрал, этих героев, мысленно выругалась Камилла. Она так устала от отказов, когда предлагала помощь, что научилась предоставлять ее насильно. Пока никто не жаловался, но вдруг ей стало все равно.

– Ладно, идите, – устало сказала она, – идите, если хотите.

Потянулась за бокалом, допила остатки вина, проглотила горький осадок. Виллеру не уходил. Он постоял, потом сел в ближайшее кресло.

– Я очень сердит на вас, сударыня, – сказал он минуту спустя. – Почему вы молчали?

Камилла хмыкнула.

– Если было бы чем говорить…

– Сударыня, – мягко прервал ее Виллеру, – я не осуждаю вас за то, что вы радеете за господина де Вильморена. Он ваш друг, и на правах друга… Впрочем, это не мое дело. Но почему вам-то не пришла в голову мысль, что я тоже имею право на некоторую откровенность? Неужели вы полагаете, что я могу быть настолько неделикатен, что каким-то образом причиню вред вам или аббату? Я здесь, чтобы служить вам. Чем я дал понять, что мне нельзя довериться?

Камилла редко слышала от Виллеру столь длинные речи, но Теодор уязвлен, и у него есть на то полное право, отрицать бессмысленно. Камилла вздохнула:

– Вы правы, шевалье, это было ужасно некрасиво. Я снова прошу у вас прощения.

– Постарайтесь впредь не лгать мне, – проворчал он. Складка меж его бровей исчезла, и ручку кресла он стискивать перестал.

– Выпейте вина со мной, – предложила Камилла. Будто камень с души упал: она и не подозревала, что сокрытие от Теодора правды дастся ей так нелегко, но теперь между ними не осталось невыясненного, кроме ее собственных чувств – и маленького нюанса, ее истинных отношений с Анри. – Я покаюсь, и вы меня простите окончательно, хорошо?

Он кивнул. Камилла подумала, что знает гораздо более действенное средство для расслабления нервов, чем вино с пряностями, и на миг страшно пожалела, что не имеет возможности применить его сейчас.

– Кажется, лучше пояснить прямо. Мы с Анри – давние друзья, но не любовники. Мы всегда поддерживали друг друга, но у меня был Франсуа, а после – память о нем. Анри же… Он очень влюбчив, но я – не его тип. Он называет меня сестренкой. Вот и все.

– Вы не обязаны рассказывать мне это… Камилла.

Ее словно теплой волной окатило, когда Теодор назвал ее по имени.

– Но я вам доверяю. Вы мой ангел-хранитель, и я расскажу вам все, что захочу.

– Недоразумение устранено, – Виллеру улыбнулся. – И вам давно пора спать.

– Да, но до спальни идти так далеко… Лучше тут. – Камилла предприняла попытку свернуться калачиком.

– Ну уж нет, – заявил Теодор, – я вам этого не позволю, здесь гуляют сквозняки. – И прежде, чем она сообразила, что он собирается делать, Виллеру подхватил Камиллу на руки и понес прочь из гостиной.

– Но… ваша рука, – только и сумела сказать Камилла. В его объятиях было так тепло, уютно и надежно…

– Это неважно. – Виллеру, и правда, держал ее без видимых усилий, даже дыхание не сбилось, когда он поднимался по лестнице.

– Очень рыцарственно. – Камилла вдруг почувствовала себя маленькой и глупой.

– Возможно. – И остаток пути до ее комнат Теодор молчал.

Если он внесет меня в спальню, до утра он оттуда не выйдет.

Однако шевалье опустил Камиллу у дверей ее покоев, где сидел, пригорюнившись, Жюре. Она еле нашла в себе силы опустить руки и не цепляться совершенно неприлично за Виллеру. Этот же мерзавец, слегка улыбнувшись, отвесил ей поклон.

– Спокойной ночи, сударыня.

Развернулся и удалился – спина прямая, и не оглянулся ни разу. Камилла только зубами скрипнула. Месть за неудавшийся вечер, не иначе. Все, теперь точно не заснуть. Повернувшись и проигнорировав жалобный взгляд Армана, она вошла к себе и, обессиленная, упала на кровать.

Глава 14

Виллеру снилось, что он стоит в большом зале, у стены, и не может пошевелиться. Зал почти пуст, только у окна напротив стоит женщина. Она раздвинула портьеры, вцепилась в них и смотрит за окно, откуда льется белый, белый день. Теодор видит ее прямую спину, складки коричневого платья и узел волос на затылке. Женщина говорит, непрерывно и устало.

– Снег все идет, снег, снег, а ты не приходишь. Я так долго жду тебя, ангел мой. Посмотри, снег идет, вокруг так пусто и холодно, мои глаза замерзли, и я плачу льдинками. У меня все щеки исцарапаны. Раньше ты целовал меня, и боль уходила, а теперь она скапливается во мне, ее некуда вылить. Когда ты придешь? Ты говорил, весной. Но я жду, а весны все нет. Мне кажется, она никогда не наступит. Я даже не помню, как она выглядит. Что такое весна? Я забыла, как бывает, когда нет снега. Снег все идет, снег, снег, снег…

Женщина поворачивается, и Теодор видит лицо Камиллы. Она отпускает портьеры и идет к нему, ее губы почти не шевелятся.

– Мне кажется, я умерла в тишине. Тут всегда так тихо, и я слушаю, вдруг услышу твои шаги, но ты не идешь.

Брови и волосы у нее в инее. Камилла останавливается, он видит ее исцарапанные щеки, складки у губ, морщины на лбу. Он знает, что ей очень холодно, но пошевелиться по-прежнему не может…

– Я всегда верила в Бога и его ангелов. Зачем вы заперли меня здесь? Зачем? – Она тянет руку и касается замерших пальцев Виллеру.

И Теодор понимает, что он – это вовсе не он, а статуя ангела с мраморным мечом у груди.

– Ну, тш-ш-ш. Вам плохой сон приснился. Да еще заснули на кушетке в гостиной. Может, переберетесь к себе?

Он открыл глаза – малая гостиная в замке Жируар, в камине едва теплится огонь, на полу валяется книга… Теодор вспомнил: он читал, потом, видимо, уснул. Наверное, уже очень поздно. Над ним склонилась Камилла, в руке у нее горела толстая свеча, расплавленный воск стекал на тонкие пальцы госпожи де Ларди, но она того, казалось, не замечала.

– Вы так любите засыпать в самых неожиданных местах! Привычка солдата, —Камилла тепло улыбнулась.

– Вы ходите по моим снам аки посуху, – сонно пробормотал Теодор. Хозяйка замка вскинула бровь.

– Даже так?.. Ну, спите, спите. Я посижу здесь, меня Морфей облагодетельствовать не спешит… – Его словно накрыла теплая волна – это Камилла укутала его в плед.

Он заснул под ее успокаивающее бормотание, и, на сей раз, сон был полон красок.

Снег растаял.

Весна вела наступление по всему фронту, и зима отступала. Оглушительно орали грачи, жируарские кошки, одурев от света и мартовского ветра, устраивали концерты под окнами знатных особ, не заботясь об их покое. Скоро по замку будет прыгать неимоверное количество разноцветных котят, вдумчиво сообщила за завтраком Камилла.

Завтрак Виллеру делил с госпожой де Ларди, и только с нею: Анри он не видал с позавчерашнего вечера, расплескавшего иллюзии по полу коридора. Камилла, как обычно, ехидничала, но в глазах ее поселилась нежность. В общем, все были счастливы, даже кошки.

– А куда вы деваете котят? – осведомился Теодор, с аппетитом поглощая рыбу. – Топите? Раздаете? – он с сомнением посмотрел на горячие пирожки. – Или…

– Вы боитесь достать кошачий хвост из пирога? – развеселилась Камилла. – Бог мой, Теодор, у меня не так плохо идут дела! Я знаю, что в лихих кварталах Парижа можно купить пирожки с тем мясом, которое удалось поймать, но, надеюсь, вы не обвиняете меня в подобном!

– Но вы же рачительная хозяйка! – поддразнил ее Виллеру. – У вас ничего не должно пропасть, даже котята! – он взял пирожок и с аппетитом надкусил.

– И вы поверите, что он с котенком? – иронично поинтересовалась Камилла.

– Если бы пирог мяукнул, у меня не осталось бы сомнений. Пока, так и быть, поверю вам.

Хозяйка замка бросила в него виноградиной; Теодор поймал ее на лету.

– Вы бываете поистине несносны, и именно поэтому с вами так приятно беседовать.

– Вам в Жируаре не хватает именно несносности? Никто уже не смеет вам перечить?

– Именно так, – вздохнула Камилла. – И тут появляетесь вы, невероятно отвратительный, и я просто счастлива. – Она состроила смешную рожицу. – Ладно, давайте заканчивать завтрак, и вы обещали допустить меня посмотреть на вашу тренировку. Я надеюсь, что не буду смущать ваших бравых ребят своим присутствием?

– Пускай привыкают, их не всегда будут окружать деревья и кусты.

– Мы с вами напоминаем двух старых заговорщиков. Ну-ну, не дергайтесь так, я знаю, вы не любите политику. А политику любви?.. Молчите? Ладно, идем, покажите мне, как ваши молодчики крошат в капусту воображаемых врагов.

Госпожа де Ларди взяла с полки неоконченное вышивание и углубилась в чрезвычайно ответственное занятие – подбор ниток. Послеобеденное время просто создано для того, чтобы украсить его парой часов вышивания. Теодор, отыскав в библиотеке интересную книгу, вернулся и уселся у камина. То, что этот волк теперь свободно себя чувствует на ее каминном коврике, Камилле льстило; она украдкой поглядывала на Виллеру: читает, сосредоточенно хмурясь, волосы сегодня не подвязаны и тяжелыми светлыми прядями падают на плечи. Рубашка белоснежная, камзол черен как ночь, а ногу опять вытянул – значит, болит… Черт подери! Камилла чувствовала себя законной супругой, не меньше. Совершенно безосновательно. С головой творится что-то странное.

Чтобы развеять неуместную иллюзию, она дождалась, пока Теодор перевернет страницу, и окликнула его:

– Шевалье!

– Да? – Он поднял глаза и ехидно улыбнулся. – Когда вы вот так меня зовете, вы от меня чего-то хотите. Я прав?

Он тоже коллекционирует ее интонации? Как волнующе.

– Вы правы, у меня просьба. Не могли бы вы сегодня ночью отпустить Жюре? Он не осмелился просить вас напрямую и пришел ко мне. Его неземная любовь зазвала его на свидание, а вы ему выходного не даете.

– Что? – Теодор, кажется, опешил от подобной прямолинейности. – Вам ведомы правила приличия, сударыня?

– Да! – вызывающе улыбнулась Камилла. – Я уже, кажется, достаточно вам рассказала о своих взглядах на подобные вещи. Почему вы удивляетесь?

– Сам не знаю, – Виллеру покачал головой. – Но каждый раз вы умудряетесь меня удивить.

– Приятно или нет?

– Это становится ясно немного позднее, – хмыкнул Виллеру. – Но, приятно или не очень, это в любом случае полезно. Знаете, сударыня, у меня ощущение, что я за время войны разучился строить отношения – и что-либо в них понимать. Спасибо за то, что учите меня заново.

– Пожалуйста. – Камилла чуть иголку не проглотила. Он имеет в виду Жюре и его пассию, или себя самого? – Так вы поможете или нет? Иначе я сама его провожу, а вы изведетесь от беспокойства.

– Это шантаж! – возмутился Теодор.

– Именно он, – подтвердила Камилла. – Вы же помните, в любви и на войне…

– Но зачем сразу же выставлять против меня тяжелую артиллерию? – язвительно осведомился Теодор. – Вашей просьбы вполне достаточно.

– Достаточно?

– Да. – Вот теперь его глаза были абсолютно серьезными. – Вам стоит просто попросить, сударыня, и я сделаю.

Это означало, что он ей снова доверяет. Камилла проглотила комок в горле и поспешно взялась за вышивание, она взрослая женщина и не умеет плакать от счастья. И не станет.

Ненавижу мужчин.

Камилла заставила себя отойти от окна – все равно ничего не видно, ночь давно, – уселась в кресло, зябко закуталась в плед. Сон сбежал.

Ненавижу мужчин так, что жить без них не могу.

Не хочется даже думать о несносном Анри, который сегодня прислал записку – никуда не уехал, собирается в Париж, кажется, снова влюбился… а, к черту их всех! И аббата, и Виллеру туда же, за компанию!

Ненавижу, когда он так на меня смотрит.

Как это – так – Камилла объяснить не могла. Был у Теодора некий взгляд, предназначавшийся, видимо, только ей одной, но может, именно так он смотрит на людей, которые ему по-настоящему надоели… Он словно открытая тетрадь, в которой все строки написаны черными чернилами, и прочитать ее легче легкого, но Камилла знала, что кто-то исписал тетрадь молоком между чернильных строк, всю, от начала до конца, и можно прочесть, можно, только вот где найти свечу? Где найти свечу?

Боже, я почти сплю…

Надо что-то делать со всем этим. С Анри, с Виллеру, и со своей собственной жизнью в первую очередь. Выгнать их всех. Или срочно возлюбить. Или сделать то и другое, выборочно. Только нужно тщательно спланировать кампанию, а для начала поспать. Камилла зевнула и закрыла глаза.

Глава 15

Теодор весьма и весьма удивился, когда из аббатства Во-ле-Серне доставили записку – и предназначалась она не Камилле, а ему, шевалье де Виллеру.

«Шевалье! – писал Анри де Вильморен изящным мелким почерком. – Мне хочется еще раз извиниться перед вами за тот вечер. И мне кажется, нам с вами есть о чем поговорить. Не примете ли вы мое предложение вечером навестить один кабачок в ближайшем городке?»

Предложение оказалось заманчивым. Теодор подозревал, что Анри носа не кажет в Жируар по меньшей мере наполовину из-за той ночной стычки. После того, как Камилла объяснила ему суть отношений с аббатом, Виллеру совершенно успокоился на его счет. Держать зла он не умел – так почему бы и не выпить вина с человеком, которому госпожа де Ларди настолько расположена, расположена в том смысле, что… ему, Виллеру, приятен. Теодор отослал в аббатство записку с положительным ответом.

К вечеру похолодало. Черти бы побрали эту весеннюю погоду: меняется по десять раз на дню, как настроение хорошенькой женщины! Впрочем, тяжелый плащ надежно защищал Виллеру от холода, а Фернан относился к переменам погоды с философским спокойствием. Под копытами коня хрустели льдинки, когда Теодор ехал на встречу с аббатом де Вильмореном.

Анри поджидал его в условленном месте. На священнике снова было светское платье, и он ничем не напоминал служителя Господа – скорее, трактирного забияку. Теодор понадеялся, что сегодня обойдется без кровопролития, хотя Анри, кажется, обладает врожденным даром попадать в неприятности…

– Рад видеть вас, шевалье! – приветствовал его аббат.

Теодор кивнул.

Мирно беседуя, мужчины направились в сторону городка. Уже почти стемнело, когда они проехали городские ворота. Теодор пропустил Анри вперед: аббат уверял, что знает превосходный кабачок, где можно получить отличное вино и место для спокойных разговоров. После долгого пребывания в деревне город, даже такой небольшой, неприятно поразил Теодора. К счастью, ехать оказалось недалеко: четверть часа спустя Анри остановил коня на какой-то улице, названия которой Теодор не знал.

Над входом кабачка висела покосившаяся вывеска с еле различимыми буквами: «Золотой олень». Судя по виду вывески, дела у кабатчика шли из рук вон плохо. Виллеру ошибся: внутри оказалось вполне уютно и малолюдно, и им отвели отдельную комнату, а за заказом подошла крепко сбитая румяная девушка. Теодор даже едва не утонул в ее больших, с поволокой глазах, но служанка не обратила на него никакого внимания, беззастенчиво улыбаясь Вильморену, как давнему знакомому.

– Принеси нам анжуйского, Мари, – любезно попросил Анри, подтверждая подозрения Виллеру относительно знакомства с девушкой. Когда та ушла, аббат сбросил плащ, шляпу и улыбнулся. – Как давно я не уезжал вот так, не думая ни о чем, просто чтобы провести спокойный вечер!

Теодор пожал плечами. Он тоже не помнил, когда в последний раз отправлялся гулять по кабакам. Еще в армии, но вот когда? Отвратительная память, но может, он просто был тогда слишком пьян…

– С аббатом в кабаке я точно никогда не пил, – улыбнулся Виллеру.

– Все когда-то бывает впервые! – лукаво подмигнул Анри. Пышногрудая Мари принесла анжуйское, а к нему – полный поднос еды. Видимо, вкусы де Вильморена хорошо в этом заведении известны.

Анжуйское было опробовано и одобрено.

– Я… чувствую некоторую вину перед вами, – сознался Вильморен, помолчав и глядя в кружку. – Мне все еще немного совестно за нашу встречу в коридоре…

– Предлагаю об этом забыть раз и навсегда, – прервал его Виллеру. – Между нами все ясно.

Но Анри по-прежнему смотрел в кружку. Потом вскинул голову.

– Мне совестно, что я едва не перешел вам дорогу, Теодор.

– Вот и не стоит совеститься. Едва не считается.

– Я хотел бы знать… Как вы относитесь к Камилле? Простите мне этот вопрос, но я хотел бы, чтобы между нами все стало абсолютно ясно.

– Я… неравнодушен к ней, пожалуй. – Теодор глотнул анжуйского и прислушался к себе. – Госпожа де Ларди спокойна, чего еще мне желать?..

– Чтобы она была в безопасности, – совершенно серьезным тоном сказал Вильморен. – Камилла, если захочет, может дать массу поводов для сплетен. Ей этого хватило еще давным-давно.

Виллеру кивнул в знак согласия.

– Но в свете всегда о ком-то сплетничают, насколько я понимаю.

– Всегда… – Анри усмехнулся. – Что им еще делать? Только собирать сплетни и плести интриги.

– А вы, святой отец, – разве вы не были светским человеком и разве вы не плели интриги?

Вильморен рассмеялся.

– Вы правы, Теодор. Я был как все они, ничуть не лучше. Разве что больше слушал, о чем и о ком сплетничают, чем сам распускал язык.

– За что и поплатились?

– Да, именно за это. Придворные сплетники подчас говорят вещи, о которых стоило бы помолчать. Особенно придворные сплетницы: женщины в этом отношении куда более грешны, чем мы.

Виллеру поморщился – словно вино горчило.

– Мне это странно слышать.

– Потому, что вы – человек военный и честный притом. При дворе – крайне редкое и крайне опасное сочетание двух свойств.

– Почему? – удивился Теодор. Пожалуй, вино оказалось слишком крепким для начала пирушки, оно ударило в голову и развязало язык.

– Военные люди не ищут обходных путей. Честные люди презирают ложь и лицемерие, на них не надавишь, не соберешь компрометирующих сведений. Они как линия на ладони – слегка изгибается, но всегда идет в одном направлении.

Виллеру не удержался от одобрительной улыбки.

– Вы ведь тоже военный, святой отец?

– Я? – Анри встал, чтобы помешать дрова в камине. – Уже нет. Я – священник. Стало быть, немного дипломат. Дипломатия и война издревле враждовали. Одна исключает другую…

– Или служит поводом к ней?

Вязанка хвороста полетела в огонь, который моментально вспыхнул ярким светом.

– Да… или служит поводом к ней. Я не знаю сейчас во Франции человека, который бы способствовал примирению Франции и Испании. Раньше это был Ришелье, ныне… может быть, Мазарини, но у него нет почти никаких прав. А вы что думаете по этому поводу, Теодор?

Виллеру помолчал. Он не любил политических разговоров, и вдвойне не любил вести их в общественных местах. Но отказывать Вильморену в ответе как-то неловко.

– Я не силен в политике, Анри, – сказал он.

– Я думаю, вам придется научиться! – улыбнулся аббат.

– Возможно, вы правы, – кивнул Теодор. – Ну что ж… Я не считаю итальянца совсем безнадежным. Если он способен выехать на поле между двумя готовыми к столкновению армиями, возможно, он способен и прекратить войну? – После паузы Виллеру добавил: – Впрочем, я слышал о нем столько неприятных слов, что сомневаюсь, перевесит ли его политическое обаяние французское нежелание видеть его у власти.

– Вы предполагаете, что может начаться смута?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Виллеру. – Французский народ горяч. Нужна только искра, и пожар будет бушевать.

– Его величество, говорят, совсем плох… – пробормотал Анри.

– Боже, храни короля! – Виллеру размашисто перекрестился. – Дофин совсем юн, страну ждут смутные времена. Французы привыкли к тому, что ими управляет крепкая рука, что случится сейчас, когда неминуемо власть должна перейти к регентскому совету…

– Или к талантливому человеку. Талантливые люди находятся во все времена.

– Вроде герцога Энгиенского. – Черт, зря он это сказал. И вообще зря он разговорился о политике, зарекался ведь. Это все вино.

Анри улыбнулся.

– Ведь герцог молод?

– Вы ему польстили. Если честно, то герцог – мальчишка, живой и горячий. – Было немного тяжело говорить о герцоге, однако это тоже было – наболевшее. – Просто котелок с кипящей смолой, которая брызжет во все стороны, но он талантлив. Армия ему верит: и солдаты, и офицеры. Солдаты его боготворят, потому что герцог сам ведет войска в бой, и его командование приносит удачу. Когда от полководца пули испанцев отлетают, как заговоренные, – это расценивается как перст Божий.

– В свете его тоже любят, – кивнул Анри. – Юный полководец, надежда нации… Говорят, он способен составить серьезную конкуренцию де Тюренну.

– Тюренн, несомненно, талантливейший полководец, – сказал Теодор, – но ему не хватает молодого задора, а у герцога Энгиенского этого задора временами слишком много. Офицеры шутили, что если бы вылепить из них с Тюренном одно целое, то мы получили бы лучшего полководца всех времен и народов, и Франция не знала бы поражений в войнах.

– Вы служили у Тюренна тоже?

– Да. Однако считаю службу у герцога Энгиенского более почетной.

– Ну что ж, вашему суждению я верю…

– Жаль, что только вы.

Черт, вино слишком крепкое! Он вовсе не собирался это говорить, но Вильморен ему очень симпатичен, а у Теодора давно была потребность выговориться. Ему очень не хватало друзей…

– Вы можете быть со мной откровенны, – Анри будто прочитал его мысли.

– Словно на исповеди, а? – усмехнулся Виллеру.

– Нет, – поморщился Анри, – исповедь – это другое. Почему бы вам не быть со мной откровенным, как с другом?

Теодор посмотрел де Вильморену в глаза: нет, Анри не притворяется, он действительно имеет в виду то, что сказал.

– Меня предупреждали, что в Париже и его окрестностях опасно иметь друзей.

– К черту Париж, шевалье. Мы же можем быть друзьями, вне зависимости от того, какие стены нас окружают? – Кажется, вино подействовало и на аббата; он заговорил громче и горячей.

– Вне всякого сомнения.

– Тогда вот вам моя рука! – Анри протянул ему ладонь. – Я не притворяюсь. Я каждый день молюсь за Камиллу, а с недавних пор начал молиться и за вас. Лучшего защитника для моей названной сестры я не мог бы найти! И друга – тоже.

Теодор с удовольствием пожал протянутую руку.

– Ну что ж, Анри, теперь ваша очередь мне что-нибудь рассказать.

– Я не знаю, что бы вам такое поведать. – Анри тихо рассмеялся. – В обществе людей благородных принято расплачиваться той же монетой, но я могу разве что заверить вас, что не являюсь испанским шпионом. И папским тоже.

– Меня это радует! – довольно серьезным тоном ответил Виллеру.

– Выпьем! И к чертям все тайны. Сегодня мы отдыхаем. Так что не надо о политике – я в ней мало что смыслю, и о смысле жизни – я принужден думать о нем, пока на мне священническое одеяние.

– Действительно. Оставим политику, от разговоров о ней аппетит портится. Расскажите о том, как вы стали священником, Анри.

– Дурацкая тема! Я лучше расскажу о том, как я не принял сан и стал гвардейцем его величества… Ага! По реакции вижу, что меня уже выдали. Камилла, конечно же?

– Камилла, – не стал отпираться Виллеру. Ее имя вдруг отозвалось в нем пасхальным колоколом. Камилла…

– О! – глаза Анри заблестели. – Моя названная сестрица в своем репертуаре. Это ее излюбленная история. Уверен, она рассказала вам всю нашу жизнь, начиная с детства… Ну, не с детства, так с отроческих лет. В этом она похожа на остальных женщин. А в остальном – нет, ничуть. Она – сильная. И самая мудрая из всех, кого я знал и знаю. Может быть такой, какой захочет. Вы не видели, как она танцует. Да она же грациозней всех этих светских красоток, вместе взятых! Фехтует не хуже многих мужчин, стреляет так, что тот же преподобный де Вернёй в шутку говорит, что здесь дело не обошлось без вмешательства потусторонних сил…

– Она рассказала, что у нее погиб жених… и что вы его защищали. Рассказала о нем и о Мари де Шеврез.

Анри вздрогнул. Помолчал, залпом выпил вино, налил себе еще.

– Теодор, она сказала вам куда больше, чем кому-либо, исключая разве что меня. Цените это. Ее доверие дорого стоит.

– Я не так давно с ней знаком, но уже успел увидеть, что она необычна, – кивнул Виллеру. – Именно Камилла помогла мне справиться с неприязнью к вам, Анри.

– А! Так неприязнь все-таки была.

– Теперь я могу сознаться. Да. – Теодор пожал плечами.

– Я надеюсь, я не испортил вам жизнь? – нахмурился Анри. Виллеру вскинул ладонь.

– Что вы! Никоим образом.

– А вы заметили, что Камилла к вам благоволит? – развил тему Анри.

– Мы с нею друзья, это верно.

– Мне показалось, тут есть нечто большее! – улыбнулся священник. Виллеру удивленно покачал головой.

– Вам только показалось. Я не замечал с ее стороны никаких особых чувств ко мне. Временами мы друг друга сильно раздражаем. Камилла – очень принципиальная женщина, а у меня тоже полно принципов…

Вильморен рассмеялся:

– Да, я заметил, вы либо шипите друг на друга, как две рассерженные кошки, либо плюетесь ядом, как аспиды. – Он перестал улыбаться. – Между нами, Теодор, – Камилла очень несчастная женщина.

– Вот как? Мне казалось, она счастлива тем, что у нее есть.

– Это видимость. Я знаю ее гораздо дольше вашего, и научился распознавать все ее маски. Она делает вид, что боготворит свое одиночество, и делает это так хорошо, что сама поверила, но на самом деле, Камилла – одна из тех, кому смертельно нужен близкий человек. Настолько близкий, чтобы дышать им, чтобы принадлежать только ему и никому больше. – Анри глубоко вздохнул. – Да, да, не смотрите на меня так, я понимаю ее так хорошо оттого, что сам точно таков же. И вы, мне кажется, из нашей породы. Вы никогда не думали о женитьбе, Теодор? – вдруг спросил Анри, задумчиво вертя в руках куриную косточку.

Шевалье пожал плечами.

– Думал, разумеется. И даже встречал подходящих женщин, да вот видите, не сложилось.

– Да. Жениться нужно на том, кто поддержит, а родственников держать про запас… Но если я чего-то добился в жизни, то за это стоит благодарить тех, кто мне не родня по крови.

– Камилла? – осторожно спросил Теодор.

– А? – Анри не без удивления посмотрел на свои руки и брезгливо откинул косточку в блюдо. – Да, она. И семья ее жениха, моего названного брата. Как бы он ни накуролесил, все равно он был моим братом… Я могу быть доволен, меня в Кур-Санлисе и в Жируаре считали родным, иногда даже куда более родным, чем собственных детей. Любили. Баловали. Я рос болезненным и потому – тихим и послушным. Во всяком случае, так считалось.

– А на самом деле?

– На самом деле моя названная сестричка Камилла не раз брала мои проказы на себя. Её-то никто ангелочком не считал. Дьяволенок в юбке. Она должна была родиться мальчишкой. Вообразила, что в ней ни капли женского, и сознательно эту женственность в себе вытравливала. Остальные охотно позволяли ей играть в эти игры, но я еще раз повторяю вам, Теодор, – все это ерунда. Как раз она – ангел. Милосердная, терпеливая, мудрая. Просто быть умной и сильной женщиной не так легко. И еще… ей не хватает любви. Не хватает именно того, для чего женщина и создана. Она мучается от своего одиночества… но к одиночеству привыкаешь. И вы привыкли, и я привык тоже…

Теодор со стуком поставил пустую кружку на стол.

– Да, пожалуй. Не пора ли нам отправляться спать?

– Действительно, пора, уже давно за полночь… – Священник встал, покачнулся, но на ногах устоял. – Хозяин приготовил нам две комнаты. Правда, на втором этаже. Придется преодолеть лестницу.

– После одного эльзасского болота мне ничего не страшно… – Буркнул Виллеру.

Действительно, лестницу оба покорили без особых происшествий. Распрощавшись в коридоре с аббатом, Теодор отправился в отведенную ему комнату. Там был растоплен камин, расстелена постель. Виллеру сбросил камзол и сапоги, упал на кровать, раскинув руки. Потолок медленно кружился, сквозь него проглядывали звезды. На душе так спокойно, и мыслей никаких нет, наконец-то можно на несколько минут ни о чем не думать, никуда не спешить…