Текст книги "Исчезновение"

1918

Вин Хьюз не ведала страха – Френсис поняла это еще в самом начале их дружбы. Она была такой смелой, такой дерзкой, что Френсис порой оказывалась в непростых ситуациях, как и в тот раз, когда Вин украла две груши у зеленщика в Олдфилд-парке и затем удрала. А Френсис стояла как вкопанная, и продавец чуть не схватил ее, прежде чем она смогла сдвинуться с места. Вин тогда пообещала, что больше так делать не будет. Она сдержала свое слово, но все равно раз за разом Френсис попадала из-за нее в неприятные истории. Однако сказать Вин «нет» она просто не могла.

– Конечно, Вин бесстрашная, – заключила тетя Пэм после очередного рассказа Френсис. – Учитывая обстановку, в которой она растет, у нее и выбора другого нет.

Френсис подумала и решила, что Пэм права. В конце концов, она сама очень боялась семьи Вин, особенно ее сердитого отца и старшей сестры Кэрис. Но уж если Вин все это семейство не пугало, тогда и все другие опасности были ей нипочем.

Восемнадцатилетняя Кэрис с удовольствием лупила свою младшую сестру, застукав ее за каким-нибудь проступком, но Вин, по-видимому, это не волновало. Иногда даже казалось, что Вин намеренно подначивает старшую сестру. Одним из ее любимых развлечений было пробраться в комнату Кэрис и заняться примеркой ее вещей. Кэрис приходила в ярость, когда заставала ее за этим занятием. Но Вин словно специально делала это в тот час, когда сестра должна была вернуться домой с работы. Френсис терпеть не могла ходить туда с Вин, ей очень не нравилось хозяйничать в комнате Кэрис. Она понимала, что вторгается на чужую территорию, и боялась разоблачения. В большинстве случаев им сходило это с рук, но не всегда.

Дом тети Айви, у которой жила Кэрис, был таким же, что и тот, где обитала Вин, – словно его зеркальное отражение – та же жалкая обстановка, то же ощущение сырости и запустения. Из маленькой комнаты, которую Кэрис делила со своей кузиной Клэр, открывался вид на задний двор, крыши домов и железную дорогу. Френсис любила наблюдать за проходящими поездами, неохотно дожидаясь, пока Вин закончит доставать одежду из комода. Клэр было двадцать два года, и дома она редко появлялась. Она работала в «Байер и К^о», на корсетной фабрике, и порой приносила домой вещи, бракованные или испачканные машинным маслом, для себя и для Кэрис – замысловатые наряды, которым Вин очень завидовала. Вин любила наряжаться, пудриться и краситься. Ей нравилось представлять себя восемнадцатилетней и помолвленной, как Кэрис. В тот день Вин надела лучшую блузку своей сестры, прозрачную и с оборками; та нелепо повисла на ее худых плечах, в то время как Вин, прильнув к зеркалу над камином, нарумянивала щеки и подкрашивала губы. Несмотря на все старания, получалось это у нее неважно, так что она стала похожа на клоуна. Но Вин это не смущало. Она кокетливо поморщилась, послала себе воздушный поцелуй, потом повернулась к Френсис и рассмеялась.

– Не хочешь что-нибудь примерить? – спросила она, но Френсис покачала головой. – Я думаю, ты была бы очень красивой, – дернула плечиком Вин.

Покончив с макияжем, она вернулась к комоду, стянула блузку и достала один из корсетов Кэрис.

– Помоги мне, Френсис, – попросила Вин.

Френсис затянула шнурки так туго, как только могла, поверх острых лопаток Вин и выступающих позвонков. Корсет был слишком большой, и ткань выцвела от частой стирки, но по верхнему краю были нашиты кружева, и чашки гордо сидели на тощей груди Вин, и было в этом что-то дразнящее. Что-то такое, что говорило о тайнах взросления. Вин положила руку на талию, приподняла подбородок и слегка согнула одну ногу в колене, как модель на выкройке платья.

– Когда я буду выходить замуж, то выглядеть буду гораздо лучше, чем Кэрис, – сказала она. – Ты согласна? Папа говорит, что из меня получится настоящая красавица, просто светская дама. А вот о Кэрис он так не говорит.

– Нет, – ответила Френсис, одним глазом поглядывая на дверь и прислушиваясь к звуку шагов.

– Что «нет»? – спросила Вин.

На самом деле многие восхищались Кэрис, ее фигурой и темными блестящими волосами. Однажды они подслушали, как угольщик сказал, глядя на Кэрис: все при ней и там, где надо. Но вот чему действительно завидовала Вин, так это свободе своей сестры. Та уже вышла из-под опеки отца, закончила школу, и у нее была работа, которая приносила какие-никакие деньги. И Кэрис могла позволить себе многое, например пойти субботним вечером с подругами в кино. Да, Вин была симпатичной и, кроме того, единственной блондинкой в семье брюнетов, а также любимицей главы семейства, но Кэрис стояла на пороге уже совершенно другой жизни, особенно теперь, когда у нее появился Клайв. Ее жених присвистывал от восторга, когда она входила в комнату, – если поблизости не было мистера Хьюза. Кэрис принадлежала себе целиком и полностью, о чем Вин приходилось только мечтать.

Обычно их незаконные вылазки во владения Кэрис давали о себе знать лишь тем, что Вин убирала вещи обратно не слишком аккуратно, как будто хотела, чтобы ее сестра догадалась, что Вин там была. Но в тот день, когда Вин все еще позировала в корсете, а Френсис ерзала от беспокойства в своих потертых ботинках и темно-синем переднике, Кэрис с грохотом поднялась по лестнице и ворвалась в комнату. Она работала официанткой в кафе неподалеку от станции «Грин-Парк» и была в униформе – длинной черной юбке и блузке с высоким воротником.

– Ах ты, мелкая засранка! Я же просила тебя не рыться в моих вещах! Не тратить впустую мои румяна. Говорила? – Она попыталась схватить Вин, но та с визгом увернулась, перепрыгнула через кровать и встала позади Френсис.

– Какого черта ты приходишь сюда! Господи, я специально переехала от родителей, подальше от тебя, но ты продолжаешь изводить меня… Иди сюда! Снимай корсет!

Она оттолкнула Френсис и дернула сестру за руку. Френсис молча пробралась к двери. Она понимала, что не уйдет без Вин, но ей хотелось быть наготове. Она очень жалела, что у нее не хватает смелости сказать: «Мы ничего не испортили» – или что-то в этом роде.

Вин протестовала с яростным вызовом:

– Отвали, Кэрис! Мне больно!

– Я сломаю твою поганую руку!

– Вот бы Клайв услышал, он бы сразу понял, какая ты стерва!

– Заткнись!

Какое-то время они боролись, и вдруг Кэрис хлестко ударила Вин по лицу, оставив ярко-розовый отпечаток на щеке. На мгновение все замерли в изумленном молчании, затем Вин резко повернулась и убежала.

– Подожди меня! – бросилась вдогонку Френсис.

– Ну конечно! Беги рассказывай всем сказки! – кричала им вслед Кэрис.

Именно это Вин и сделала. Вскоре Нора Хьюз вышла из дома номер тридцать четыре, оставив малышку Энни кричать в одиночестве, и направилась к соседней двери, чтобы переговорить со своей старшей дочерью. Разъяренная и нелепая Вин в корсете следовала за ней по пятам. Френсис колебалась, не зная, улизнуть ли ей домой, спасаясь от всего этого ужаса и бросив подругу, или же проявить верность и подождать, хотя ни там ни тут она была не нужна. В конце концов она встала у стены под окнами; из дома раздавались сердитые голоса.

– Она же еще ребенок, Кэрис! Не смей поднимать на нее руку!

– Зараза она, а не ребенок! И делает все это нарочно! Смотри, она вымазала в румянах мою лучшую блузку!

– Вин, сними этот корсет! Доченька, ради бога!

В душе Френсис не винила Кэрис за ее слова, но задавалась вопросом, продолжит ли Вин так же упорно провоцировать ее, если та перестанет так бурно реагировать на это. Ведь в прошлом году Кэрис действительно сломала Вин руку. Конечно, она горько сожалела об этом, когда Вин, бледная и дрожащая, нетвердой походкой пошла прочь, держа руку перед собой, как будто эта рука принадлежала кому-то другому. Медсестра, которая была другом семьи, наложила на руку гипс. Она пыталась шутить по поводу худобы Вин, но в глазах у нее стояла настоящая тревога. Не имело значения, сколько бутербродов и бисквитов тайком приносила Френсис или сколько карманных денег она сберегала, чтобы купить чипсы, львиная доля которых доставалась подруге. Вин никогда и ничем не могла насытиться. Она всегда ощущала голод, который невозможно было утолить никакими лакомствами.

Пока продолжался скандал, Френсис смотрела, как белая с прожилками бабочка безустанно перемещается от одного цветка одуванчика к другому вдоль сточной канавы. Над Бичен-Клифф кружили чайки; муравей исследовал каблук ее сапога. В животе заурчало, и Френсис озадачилась, что же будет сегодня на ужин. Она услышала, как церковные колокола прозвонили четыре часа, и решила пойти домой. Тем временем по дорожке неторопливо шел Клайв Бойл. Он работал каменщиком и не участвовал в войне, потому что у него была слишком слабая грудь, о чем Френсис просили не распространяться, так как считалось, что неспособность сражаться за свою страну была для мужчины тяжелым бременем. Однако Клайв всегда выглядел вполне жизнерадостным, и Френсис решила, что он просто хорошо притворяется.

Он был довольно высоким и худощавым, а его теплые карие глаза мягко блестели. Прямые и густые каштановые волосы переливались на солнце. С губ не сходила улыбка. Он был так красив, что Френсис чувствовала себя неловко в его присутствии и терялась от волнения. Она уловила резкий запах масла «Босисто», который всегда исходил от Клайва. Масло помогало ему дышать – он капал его на носовой платок и вдыхал.

– Привет, Френсис, – поздоровался Клайв.

Прищурившись, он смотрел на нее сверху вниз, держа одну руку в кармане брюк. Ворот рубашки был расстегнут.

– Ты что, охраняешь ворота?

– У них там ссора, – ответила Френсис, внезапно покраснев до ушей.

– Женщины? – спросил он и вздохнул, когда она кивнула.

Поправив брюки на коленях, он присел рядом с ней и закурил сигарету.

– Держу пари, что юная Вин опять крутилась в комнате Кэрис, так? Не понимаю, почему вы, девчонки, так торопитесь повзрослеть, – сказал он, выпуская в послеполуденное небо струйку дыма. – Я про вас с Бронвин.

– Вин не хотела ее сердить, – неуверенно произнесла Френсис.

– Ты так считаешь? Послушай, у Кэрис очень мало собственных вещей. Тебе бы понравилось, если бы она приходила и играла с твоими игрушками, не спрашивая разрешения, а?

Френсис пожала плечами, не решаясь сказать, что она уже слишком взрослая для игрушек и гораздо больше интересуется книгами и головоломками. Клайву было двадцать шесть лет, слишком взрослый, чтобы разбираться в таких тонкостях.

– Быть ребенком – это самое лучшее, что есть на свете. Знаю, пока ты этого не понимаешь, но поверь мне, так оно и есть. Когда ты становишься взрослым, все сводится к работе, работе и снова работе. Главное – заработать достаточно денег, чтобы прокормиться. Играй в свои игры, Френсис, пока есть возможность. Передай это от меня и Вин. Не нужно заглядывать все время вперед, прибавляя себе лет, которые от вас никуда не уйдут.

Клайв снова запустил руку в карман и достал серебряную монету. Он всегда носил ее с собой; ему нравилось подбрасывать ее высоко в воздух и вертеть между пальцами.

– Видишь это? – спросил он, протягивая монету Френсис. – Возьми, посмотри внимательно.

Френсис взяла, повертела, отметив, как нагрелась монетка у него в кармане.

– Посмотри на дату, – сказал Клайв.

– Здесь написано: тысяча восемьсот девяносто второй год, – сказала Френсис.

– Это год моего рождения. Американский доллар, чистое серебро. Мой дядя прислал его из-за океана на мой десятый день рождения. Он сказал, что это будет первый доллар из многих тысяч, которые я заработаю. Я думал тогда, что уже взрослый, и взял его в школу, чтобы показать своим приятелям. Хвастался, что поеду в Америку, буду работать у дяди и стану миллионером. Это все, о чем я тогда мечтал.

– А ты разве не собираешься туда поехать?

– Ну, – Клайв пожал плечами и глубоко затянулся сигаретой, – мой дядя умер через год после этого, не оставив после себя ни пенни, так что, возможно, это мой единственный доллар. Вот так. Не все получается, как мы хотим. – Он забрал монету у Френсис. – Вот почему я не возражаю, когда Оуэн говорит, что хочет стать футболистом, когда вырастет. Пусть у него будут свои мечты и забавы, говорю я всем, кто пытается его отговаривать. Скоро он сам все поймет. Оставайся ребенком как можно дольше, Френсис. – А вот и мы, – сказал он, услышав, как позади них открылась дверь.

Они встали. Клайв подбросил доллар в воздух и поймал его, прихлопнув ладонью одной руки на тыльной стороне другой.

– Орел – она оторвет мне башку, решка – вспомнит, что любит меня! – усмехнулся он.

Френсис внимательно посмотрела на монету, когда он убрал руку.

– Решка! – сказала она.

– К счастью для меня, да?

Когда Хьюзы вышли из дома, миссис Хьюз выглядела уставшей, Вин едва ли не торжествовала, несмотря на отпечаток ладони на ее щеке, а Кэрис остановилась в дверях позади них, скрестив руки на груди и с лицом, подобным грозовой туче. Клайв неторопливо подошел к ней, на прощание подмигнув Френсис и бросив ей фартинг. И хотя Кэрис сказала: «Нет, Клайв, не сейчас…» – он приблизился, обхватил ее за бедра и приподнял, кружа и громко целуя, пока она не рассмеялась и не прекратила вырываться.

То ли из-за того, что Кэрис так быстро забыла свой гнев, то ли из-за отпечатка на щеке, но Вин оставалась угрюмой весь остаток дня. Она отвергла все предложения Френсис и ничего не предложила сама, пока наконец не согласилась пойти поискать тритонов в прачечной за домом. Там находился большой каменный желоб, куда из многочисленных ручьев с холма стекала вода. Мощеный пол был скользким и неровным от сырости. Воду из желоба можно было использовать для приготовления пищи или стирки, но не для питья – питьевую нужно было выкачивать насосом на другом конце двора. Еще в прачечной был большой котел с горелкой под ним, ручной отжимочный вал, огромная деревянная стиральная доска, щетки, корзины с прищепками для белья и одинокий потерянный носок. Прачечная стояла на общем дворе, и каждый знал, что и кому принадлежит. Дверь из деревянных досок настолько прогнила внизу, что там образовалась большая неровная щель, через которую могла проникнуть всякая живность, предпочитающая влажные места.

Френсис больше всего любила тритонов. Ей нравились их маленькие рты и слегка извиняющееся выражение мордочки, а также то, как они расставляли пальцы лапок для равновесия, когда их поднимали, и как пищали – звук был похож на скрип кожаных ботинок. Вин все это особенно не трогало; она не любила прикасаться к тритонам, но с интересом наблюдала, как Френсис вытаскивает их из воды или из-под шатких булыжников.

– Посмотри на этого! Я думаю, это тот же самый, что мы видели раньше, с желтым пятном на брюшке, – сказала Френсис, поднимая своего последнего пленника.

– Может, и так, – без интереса ответила Вин.

Игра не задавалась, и Френсис вздохнула с облегчением, когда в дверях появилась голова Оуэна с его вечно растрепанными волосами и длинным носом.

– Привет, мелюзга. Что делаете?

– Тритонов ловим, – сказала Френсис, показывая ему того, что был с желтым брюшком.

Она никогда не стеснялась Оуэна.

– А! Ну только не ешьте слишком много перед ужином, ладно?

– Не говори глупостей, Оуэн, – буркнула Вин.

– Что с тобой, живот болит? – спросил Оуэн, закатывая глаза.

Вин никак не отреагировала, так что Френсис рискнула ответить за нее:

– Мы были в комнате Кэрис, и Кэрис дала Вин пощечину.

– Мне на это наплевать! – отмахнулась Вин, но прозвучало это неубедительно.

– Она дала тебе пощечину? – Оуэн, кажется, на какое-то время задумался.

Он вошел в прачечную и сел на край желоба.

– А ты, Френсис? Тебе она тоже дала пощечину?

– Конечно нет.

– Нет?.. Может, она тебя укусила? Пнула? Угрожала, что изрежет тебя на куски и сварит?

– Нет, – рассмеялась Френсис.

– Похоже, ты легко отделалась.

– Свинья она, эта Кэрис, – пробормотала Вин.

– Правильно. Ну так не ходи к ней в комнату, – сказал Оуэн, пожимая плечами. – А ты не хочешь узнать, где я был после школы?

– И где же? – невольно спросила Вин.

– Я был в одном из самых древних обиталищ призраков во всем Бате, а может быть, и во всей Англии. – Он сделал эффектную паузу.

Вин подняла голову, ее щека все еще пылала, а глаза сверкали. Тритон извивался в пальцах Френсис, и она плюхнула его обратно в воду.

– А где это, Оуэн? – спросила Френсис.

И Оуэн рассказал им о лепрозории – старой больнице для прокаженных на Холлоуэй – и о том, что Холлоуэй когда-то был Фосс-Уэй – римской дорогой, очень древней, и о том, что в Средние века жители Бата не хотели, чтобы прокаженные жили где-нибудь поблизости; поэтому они построили больницу за городскими стенами, рядом с часовней Магдалины, чтобы, когда больные умрут, викарий мог помолиться за них, а потом похоронить в яме. На протяжении долгих лет многие мужчины и женщины приходили в больницу умирать, и она всегда была переполнена, а потом они возвращались после смерти как призраки, чтобы явить свою скорбь этому миру.

– Мистер Джексон говорит, что мы должны знать историю места, в котором живем. Он сказал, что это одно из самых старых зданий в Бате. И это совсем близко, в двух шагах от нашего дома.

– А выглядит оно как обычный коттедж, – скептически заметила Вин.

– Может, и так. Но там никто никогда не жил, верно? А вам не казалось порой, что, когда вы проходите мимо, через маленькие окошки кто-то наблюдает за вами?

Девочки завороженно слушали.

– Вы знаете, что такое проказа? От нее нет никакого лекарства, и ваша кожа, и вся ваша плоть просто гниют и отваливаются от костей, как свечной воск, – и с этим ничего не поделаешь. А когда проказы не стало, там стали держать сумасшедших, потому что никто не хотел там жить. Безумцы, и убийцы, и… – На этом Оуэн иссяк.

Наверное, он больше не в силах был думать об убийцах и людях с жидкой плотью. Френсис поморщилась и судорожно сглотнула, чувствуя тошноту при одной мысли о прокаженных. Но на лице Вин отразился алчный интерес. Она никогда не страдала от брезгливости. Да, она выглядела хрупкой и мечтала о свадебных платьях, но внутри у нее был стальной стержень.

– Так что вспомни об этом, когда будешь проходить мимо в следующий раз. И никогда, слышишь, никогда не ходи туда ночью. Или… – Оуэн вдруг замер, а затем с воплем, изображая призрака, бросился к Френсис, схватил ее за руки и сжал.

Френсис отпрянула назад так резко, что споткнулась о булыжник и упала на спину, и Вин, хохоча, бросилась ей помогать.

На следующий день девочки отправились посидеть на сырой траве в садах Магдалины и поглазеть на больницу для прокаженных. Начиналось лето, и раскидистое Иудино дерево во дворе часовни Магдалины роняло на землю последние розовые цветы. Френсис принесла Вин бутерброды с пастой «Боврил». Вин их не очень жаловала, но все равно никогда не отказывалась. Старый лепрозорий действительно выглядел иначе, чем все остальные дома. Слишком мал для отдельно стоящего здания, слишком приземист, при этом с узкими окнами, заостренными кверху. Оуэн был прав: здесь действительно никто не жил уже много лет. Днем и ночью эти готические окна оставались совершенно пустыми – ни движения за ними, ни света, ни занавесок. Вин все смотрела и смотрела на них, словно пытаясь уловить там какое-то шевеление. Френсис стало не по себе.

Конечно, они всегда знали об этом месте, но оно не привлекало их внимания, пока Оуэн не рассказал его историю. Они подмечали, что мальчишки время от времени забираются сюда с церковного двора. Те устроили себе шалаш в маленьком дворике на западной стороне больницы и, спрятавшись от посторонних глаз за высокой каменной стеной, курили и обменивались открытками с фривольными изображениями, пока смотритель часовни не поймал их и не выгнал вон. Но само здание было заперто, и, насколько всем было известно, в нем уже много лет никто не бывал.

– Ну, если подумать, то как оно может быть без привидений? – заговорила Вин, когда бутерброды были съедены. – Ведь столько людей страдало и умирало там, взаперти?

Солнце вышло из-за облака и осветило белокурые волосы Вин. Их недавно вымыли, и Вин оставила их распущенными – длинные тонкие пряди падали на спину, почти касаясь пояса юбки. Френсис любовалась волосами Вин, ее лицом и тем, как изящно она двигалась. Один вид залитой солнцем шевелюры Вин помог Френсис прогнать навеянные рассказом Оуэна мрачные образы. Вин почесала сыпь, которая иногда появлялась у нее на сгибе локтей. Было ветрено, и в шелесте деревьев Френсис почудились тихие голоса.

– Как ты думаешь, как они выглядят? Призраки? – спросила она.

Вин пожала плечами.

– Подлые мертвые твари, которые хотят украсть твое тело, чтобы в нем поселиться. – Вин немного подумала. – Тетя Айви говорит, что мертвые завидуют живым, так что, может быть, так оно и есть. Они ненавидят нас. Им нужно то, что у нас еще есть.

– Но это же несправедливо! Мы же не виноваты!

– Не имеет значения. Вот такие они, эти призраки, Френсис. – Вин авторитетно развела руками.

После недолгого молчания она повернулась и, прищурившись, посмотрела на Френсис:

– Давай зайдем.

Френсис в ужасе уставилась на нее и покачала головой:

– Нет. Я не хочу.

– Да ладно тебе, Френсис! Все знают, что призраки на самом деле не могут причинить никому вреда, они только хотят этого, – возразила Вин.

Но Френсис снова покачала головой и обхватила руками колени, словно ища защиты. От одной мысли о том, чтобы пойти в лепрозорий, у нее перехватило дыхание.

– Ну же, Френсис, не будь трусишкой! А то получишь белое перо! Пожалуйста! Френсис, ну пожалуйста! – умоляла Вин, но Френсис оставалась непреклонной.

Даже то, что они могут наткнуться на шайку мальчишек или их поймает церковный староста, приводило Френсис в ужас, не говоря уже о встрече с прокаженными или призраками. И меньше всего ее пугало прослыть трусишкой и получить белое перо.

В прошлом году две девушки преподнесли по белому перу Клайву. Он ехал в трамвае по Саутгейт-стрит, они подошли, и каждая вручила ему по перышку прямо на глазах у всех. Никого не интересовало, что у него были серьезные проблемы с легкими и поэтому его признали негодным к военной службе. Френсис однажды подслушала, как отец рассказывал матери об этих перьях таким тихим голосом, что сразу стало понятно, насколько это ужасно. И это действительно было так, потому что Клайв после этого случая уехал куда-то на несколько недель, а Кэрис выплакала все глаза. Отвратительно, когда тебя называют трусом, но сейчас все было по-другому, и Френсис стояла на своем.

– Можешь идти и без меня, – сказала она.

Вин сложила руки на груди, как полководец, и молча уставилась на лепрозорий. У Френсис все сжалось внутри. Она чувствовала, что Вин начнет упрашивать ее снова, и понимала, что сдастся. Она уже начала сердиться на Вин, потому что та была уверена, что победит. Молчание длилось. Френсис казалось, что на нее навалилась какая-то тяжесть. Она едва могла это терпеть. Ветер продолжал что-то нашептывать. По Холлоуэй цокала подковами ломовая лошадь, позади нее повизгивала рессорами телега.

Вин вздохнула:

– Ну пожалуйста, Френсис!