Текст книги "17"

IV
Любовь давно умерла

Будильник подал свой отвратительный голос в пять утра. Я едва разлепил тяжёлые веки и мешком ввалился в коридор, с силой распахнув дверь комнаты. Мама в панике проверяла вещи перед отъездом. Папа пил кофе с толстой французской булкой и смотрел телевизор на кухне.

Спустя час мы укладывали сумки в наш кредитный Ford и никак не могли их пересчитать. С десятой попытки, которая, кстати, оказалась удачной, папа понял, что оставил дома свой портфель с документами.

– Как там Аня? Лечится? – спросила мама.

– Ей очень плохо.

– Скажи, почему ты за неё переживаешь? Я вижу, что в последние дни тебе самому плохо. Ты должен проводить больше времени с нами. Мы уже забыли, как ты выглядишь, потому что ты или запираешься в комнате, или вообще не появляешься дома.

– Просто вы поздно возвращаетесь с работы.

Я безуспешно скрывал раздражение в голосе.

– Нет. Ты не отходишь от Ани целыми сутками. Я не против твоей дружбы с ней, но я не хочу повторения прошлого года.

Мама опять вспомнила случившийся осенью нервный срыв. Внутривенный укол успокоительного тогда произвёл на неё впечатление.

– Со мной всё нормально.

– Я волнуюсь за тебя. Главное, что мы едем на дачу. Ты отдохнёшь и хотя бы на время забудешь об этом городе. Тебя же здесь ничего не держит?

– Нет, мама.

– Интересно, как там моя альпийская горка?..

Мама мечтательно посмотрела в окно.

В дачном посёлке с самого утра стеной лил холодный дождь. Молнии били в поле в нескольких метрах от нашего дома. Высокий железный забор дребезжал при каждом раскате грома. Повсюду горели мутные фонари.

Мама долго возилась с ключами и успела промокнуть, пока открывала калитку. Мы с папой перенесли вещи на крыльцо.

Опрятный домик с белыми стенами и черепичной крышей совсем не изменился с осени (тогда мы в последний раз были на даче).

На участке цвел посаженный много лет назад европейский газон, а яблони и вишни рассыпали розовые цветы.

Дома пахло сыростью. Папа развёл огонь в камине, и мы сели пить чай.

Тоска в городе сменялась скукой на даче.

Когда родители начали говорить о соседях, я незаметно вышел с кухни и поднялся на чердак.

В воздух взлетели искры давно не вытираемой пыли.

Я включил свет, достал одну из лежащих в дальнем углу коробок и опустил её себе на колени.

Мои первые стихи.

Строки без размера и рифмы.

Бред о неземной любви, сочинённый семилетним мальчиком.

Сейчас я разучился говорить о чувствах: слишком неискренними и вычурными выходят слова. А может быть, в замкнутом семнадцатилетнем подростке, который за всю свою жизнь ни разу не согласился погулять с друзьями, боясь, что они нарушат его личное пространство, всё умерло?

Всё, кроме маниакальной одержимости учебой и стремления сделать блестящую карьеру.

Я никогда не признавался в любви, даже если кого-то любил, никогда не показывал настоящих эмоций, считая это слабостью характера…

Я сознательно убивал всё, что должен испытывать и переживать человек в моём возрасте.

Сейчас я пишу стихи о Припяти…

Любовь давно умерла.

Но почему, читая свои первые строки, я вспоминаю о ней? О смертельно больной девушке с невыносимым характером и удивительными серыми глазами. Неужели я влюбился?

Странно звучит.

– Саша, где ты? – раздался мамин голос.

– На чердаке.

– Спускайся скорее. Мы собираемся в магазин.

Часы на кухне показывали десять утра. Дождь кончился, а далеко за облаками разгоралось июньское солнце.

Я решил, что больше не вернусь к пыльным воспоминаниям.

V
Взрослым всегда легче общаться со взрослыми

Девятого июня я отправил Ане СМС с поздравлением, но так и не получил ответа.

День длился бесконечно долго.

Мама возилась с кустами сирени: срезала длинные ветки, опрыскивала листья, переносила гофрированный садовый шланг от одного растения к другому, опуская его в выкопанные для полива ямки.

Папа искал в гараже инструменты. Он горел желанием починить свёрнутый вчера кран, что, на мой взгляд, было практически невозможно.

Я ушёл в «город» (так дачники называли часть посёлка, занятую старыми пятиэтажными домами, которые уже давно пора было снести). Неподалёку от них вытягивался в ряд десяток низеньких магазинов.

Конфеты, бетон, гвозди и хлеб лежали на одном прилавке небольшого ларька; в супермаркете едва ли не все полки были заставлены овощами; а в палатке с молоком, около холодильника, примостился цветастый набор для детского творчества.

«Всё смешалось в доме Облонских»…

Невольно вспомнились строки из «Анны Карениной».

Когда я разглядывал витрины в магазине с солнечными очками, цветами и подарками, зазвонил телефон, заставивший вздрогнуть двух стоящих у кассы бабушек. На экране зажёгся незнакомый городской номер.

– Саша, это ты? – шёпотом спросил женский голос.

– Я. А кто это?

– Это Ольга, мама Ани. Я звоню из больницы. На моём мобильном закончились деньги. Даже смешно. Со мной такое впервые.

– Аня в порядке?

– Вчера вечером мы вызывали «скорую». Голова болела так, что Аня искусала обе руки. Вся подушка была залита кровью. Она кричала… Если бы ты знал, как это… страшно… Прости, мне тяжело говорить. Приехал доктор. Аня успокоилась и заснула. А утром я хотела её разбудить и поняла, что она не дышит. Аню спасли. Сказали, что отравилась обезболивающим. Дома я обнаружила под кроватью пустую упаковку таблеток.

Ольга Игоревна не удержалась и тихо заплакала.

В моём горле невольно сжался комок.

– А сейчас? – спросил я после долгого молчания.

– Сейчас… Она в палате. Ты – единственный, кого она хочет видеть. Аня и меня прогоняет. Врач сказала, что ты стал её психологической собственностью…

– Не совсем понимаю…

– Ну как тебе объяснить… Словно игрушка для пятилетнего ребёнка… Её мозг отказывается работать… Она воспринимает мир по-своему. Пожалуйста, позвони ей. Только вечером. Вы поговорите, и Ане будет лучше, – Ольга Игоревна всхлипнула и опять перешла на шёпот, – мне пора.

Телефон хорошо ловил сигнал, и я попробовал выйти в Интернет. Меня ждали два сообщения.

От Ани.

«День первый.

Со мной случился приступ. Мама не спала всю ночь. Сначала «скорая» приехала в десять вечера. Мне сделали укол, и я немного отдохнула. А часа в три я думала, что умираю. После второго укола я проспала до утра. И вот сейчас сижу на кухне и пью крепкий горячий кофе.

Мама впала в депрессию. Она молчит и запирается у себя. Хотя это должна делать я. Меня же скоро зароют на кладбище…

Я скучаю. Мне не с кем поговорить.

Буду читать книгу.

Звонила Настя – моя двоюродная сестра. Она выходит замуж через две недели. Мама сказала ей о том, что я заболела, и Настя решила отменить свадьбу, но я попросила не делать этого.

Всё. Я допила кофе. Пойду на улицу. Очень хочется немного подышать дымом.

Пока».

«День второй.

Я посмотрела фильм «Хорошие дети не плачут». Очень больно терять самого близкого человека… Прошу тебя, никогда не влюбляйся в девушку, больную раком.

Мама выбралась из комнаты. Сегодня она ездила на работу и попала в аварию. Бампер пришлось заменить. Вернулась домой с исцарапанным лбом: стукнулась об руль. Я сделала ей компресс.

Мама пьёт слишком много вина… Мне грустно видеть, как пустеет её бар… Но это не самое страшное…

Звонила моя бабушка. Не помню, рассказывала ли я тебе о ней. Она живет в четырёхстах километрах от нас. Одна в большом доме. Ей 84 года. И она умирает.

Бабушка просит, чтобы мы с мамой приехали к ней.

Бедная мама! Она не выдержит этого…

Пожалуйста, поедем со мной. Там хорошо. Это лучшее место в мире… Мы погуляем по полю… Там чудесно…

Моя голова разболелась снова. Приму снотворное и усну до самого вечера. Мы едем к бабушке послезавтра. Скажи родителям, что едешь с нами.

Мама против, и бабушка не будет очень рада, но сделай это ради меня.

Прости за ошибки. Мне некогда перечитывать то, что я написала.

Пока».

Слов «день третий» я не увидел. Аня не успела ничего написать.

Не смогла.

Я набрал номер Ольги Игоревны. Мне не терпелось узнать, куда и для чего меня хотят везти как «психологическую собственность».

Из сообщения Ани я понял, что в затерянный уголок России. Смотреть на умирающую бабушку.

В трубке прозвучало пять длинных гудков, после чего я услышал стук захлопнувшейся двери и голос Аниной мамы.

– Саша?

– Аня пишет, что мне нужно поехать с вами в деревню. С её бабушкой что-то случилось. Вы не сказали мне, когда звонили.

– Извини, я забыла. С каждым днём ей становится хуже. И Аня медленно гаснет… Врачи отпустят её, если я подпишу согласие. Мы должны поехать… Завтра. Ане нельзя отказывать. Любое волнение может спровоцировать приступ.

– Мне обязательно ехать с вами? Родители могут меня не отпустить, – сказал я, надеясь, что мне удастся отделаться от поездки.

– Пожалуйста, пойми. Я повторяю, что ей нельзя отказывать. Я сделаю всё ради своей дочери и хочу только одного… Пусть она спокойно проживёт эти… недели, – голос Ольги Игоревны задрожал. – Я позвоню твоим родителям. Мы заберём тебя в восемь утра. Продиктуй адрес. А лучше вышли его в СМС вместе с телефоном мамы или папы.

– Но… если я правда не хочу ехать?

– Моя дочь хочет. Тебе придётся с этим смириться, – сухо ответила Ольга Игоревна. – Я обещаю, что всё будет хорошо. Вы немного развеетесь, я посижу с мамой. Я прошу тебя…

– Ладно. Высылаю адрес и телефон.

– Жду. Лучше ничего не говори родителям. Я сама их предупрежу: взрослым всегда легче общаться со взрослыми.

Я убрал телефон в карман, встал с лавочки и, повесив на плечо сумку, направился в сторону парка.

Я не сразу заметил, что небо над дачным посёлком не застилает грязная пелена дыма.

Непередаваемым наслаждением было вдыхать прозрачный деревенский воздух.

У самого входа в парк стояло здание с облетевшими побеленными стенами и накренившейся крышей. Раньше оно служило приютом для сотен брошенных детей, привезённых сюда со всей области. Теперь здесь размещался небольшой полицейский участок.

Поблизости возвышался мемориал, выкрашенный белой краской. К 70-летию Победы возле него зажгли вечный огонь, погасший ещё в 2005 году. Тогда металлическую звезду просто засыпали землёй. Сейчас она показывала солнцу свои позолоченные лучи.

Неподалёку от памятника тонко звенели голоса. Я оглянулся и увидел новую детскую площадку. Две девочки, смеясь, катились с горки.

Я опустился на скамейку.

Звонок Ольги Игоревны произвёл на меня неприятное впечатление.

«Психологическая собственность».

Этого я меньше всего ожидал от смертельно больной Ани. Надеюсь, она позаботится о том, чтобы взять с собой ошейник и переноску.

Гуляя с ней, я не думал, что смогу так привязать к себе человека.

Да и к чему было привязываться? Мой отвратительный характер отравлял людям жизнь в радиусе десяти километров. Из всей школы уравновешенным меня считали только учителя, с которыми я общался очень вежливо.

А что если сейчас я упускаю свою первую настоящую и, возможно, единственную любовь?

О чём я? Я же не умею любить.

Но я поеду с Аней.

В моей голове раздался грустный голос: «Браво, ты совершил подвиг! Впервые за 17 лет ты хоть на что-то решился».

К вечеру я был дома. Родители ужинали на кухне. В камине весело потрескивали дрова. Папа что-то рассказывал маме. Она кивала головой, наматывая щедро заправленные тушёным мясом макароны на вилку.

– Где ты был? – спросила мама, когда я закрыл дверь на задвижку.

– В магазине.

– С девяти утра до шести вечера?

Мама вопросительно приподняла брови.

– Немного побродил в парке.

Я бросил на столик возле зеркала пакет с купленным в ларьке лимонным паем.

– Ты ничего не хочешь нам сказать? – спросил папа.

– Что-то случилось?

– Просто звонила мама этой… Забыла её имя…

– Ани?

– Да, Ани. Ольга Вильчинская. Я её как-то видела на собрании… Мне она не очень понравилась: слишком нервно себя вела… В общем, Ольга просила отпустить тебя с ними. Они с дочерью куда-то едут… Какая-то поездка. Я поранила руку секатором и, перебинтовывая её, не уловила смысл.

– К Аниной бабушке… Аня не может поехать одна.

– Ты вообще слышишь себя? Она едет не одна, а с матерью. Ты-то зачем им понадобился?

– Так я поеду?

– Я пробовала отказать Ольге, но у меня не получилось. Если бы не Аня, я бы тебя никуда не пустила. Ольга сказала, что там очень хорошо. Вы отдохнёте. И в доме целых три спальни… Вам будет удобно. Звони почаще, если получится.

– Ладно.

– Ужинай и иди собираться. Ольга приедет около восьми. Я тебя разбужу, – сказала мама.

Я разрезал пирог и положил кусочек себе на тарелку. Родители долили чаю и продолжили увлечённо говорить о продавщице семян, которая уже успела поссориться с мамой. Или с которой мама уже успела поссориться.

Через полчаса я укладывал вещи. Всё повторяется. Я снова стремился отвлечься от мыслей, наполняя огромный чемодан, в который два дня назад забросил едва ли не всё, что было у меня в комнате. Про утюг, кстати, тоже не забыл.

В шесть вечера пришло СМС от Ани: «Привет. Спасибо за поздравление. Я не ответила, потому что спала. Психологи весь день промывали мне мозги, и я поняла, что лучше медленно умирать, чем делать то, что я натворила ночью (уверена, что мама тебе всё рассказала). Ещё одной неудачной попытки я точно не вынесу. Это первый день рождения, который я встретила в больничной палате. Я знаю, что родители тебя отпустили, поэтому говорю „до завтра“. Надеюсь, у тебя получилось прочитать мои сообщения в сети и ты не будешь спрашивать, куда и зачем мы едем. Во всяком случае, мама тебе всё объяснила. Увидимся в восемь. Пока».

Я с ужасом понял, что так и не купил Ане подарок. Пришлось порыться в чемодане. Из груды тряпок выпала любимая книга – «Синие ночи» Джоан Дидион. Её тут же обхватили две атласные ленты.

VI
231 километр в час

Мама разбудила меня в шесть. Сонный, с взъерошенными волосами и красным лицом, я упал в горячую ванну. Через полчаса я садился завтракать, обмотав полотенце вокруг головы. Взгляд слегка прояснился, а мозг начал постепенно оживать.

Мне всегда было тяжело просыпаться.

Чашка крепкого кофе сделала своё дело. К половине восьмого я окончательно разлепил веки и, высушив волосы, полез в гардероб.

Родители всё утро о чём-то беседовали на кухне. Мама жарила оладьи к обеду.

Вскоре за забором раздался длинный гудок. Машина Ольги Игоревны остановилась около нашего дома.

Пора.

Я надел любимые летние тапки и вышел во двор. Мама открыла калитку, а папа принёс чемодан.

Он не помнит о том, что ему нельзя поднимать тяжёлое.

Угрожающие последствия инфаркта давно не кажутся ему угрожающими.

– Береги себя, – сказала мама и обняла меня.

– И постарайся не сидеть дома, – продолжил папа.

Ольга Игоревна выглянула из окна и поздоровалась с родителями. Она подозвала к себе маму.

– Не волнуйтесь, Маргарита Васильевна. Если что – можете звонить мне. Мой номер у вас есть.

– Да. Я поняла.

Я пристегнулся, и Ольга Игоревна включила задний ход.

Родители ещё долго махали рукой вслед набирающему скорость чёрному седану, по крыше которого медленно ползло нежное отражение неба.

– Аня спит, – сказала Ольга Игоревна, – она приняла снотворное. В машине её часто укачивает.

– Куда мы едем? – спросил я.

– В деревню. Я выросла там, но забыла, как она называется. Мне так стыдно… Даже по навигатору не смогла найти это место… Хорошо, что хоть дорогу знаю. Соседка сказала, что мама сломала шейку бедра. Она поскользнулась на мокрой траве у входа в магазин.

– Мне очень жаль.

– Бабушка всю жизнь занималась магией… Колдовством, если так можно сказать… Заговорами лечила, ворожила… Она ждала, что это случится. Слишком хорошо разгадала свою судьбу.

– За ней кто-то присматривает?

– Соседка. Купила памперсы, мази, таблетки… Не представляю, где она всё это достала. Там и аптеки—то никогда не было.

– А как её зовут?

– Соседку?

– Маму.

– Евгения Николаевна. Зови её бабушкой Женей. Она очень добрая женщина, но, как и все старики, со своими причудами.

Ольга Игоревна улыбнулась.

Улыбка воспоминаний.

Самое беспощадное из всего существующего на свете для тех, чья память не в силах отпустить прошлое.

– Аня ездит к ней?

– Очень редко. Когда Аня была маленькой, я отвозила её в деревню на всё лето. Я много работала, и ребёнку меня не хватало. Аня весь день сидела дома и ждала, пока я вернусь. А с бабушкой ей становилось веселее. Да и я знала, что Аню накормят, погулять отпустят и спать уложат… За последние годы мама сдала… Отправить к ней Аню было бы преступлением.

– У Ани есть ещё родные? – спросил я.

– Тётя Нина, моя сестра. Она живёт в Праге.

– А папа?

– Муж бросил меня очень давно. О нём мне напоминает только длинный шрам на спине…

– Долго ехать?

– Часа четыре. Включи массаж – он помогает расслабиться. Я купила эту машину из-за него. Пульт в бардачке. Нажми на кнопку с сиденьем и выбери режим.

– Мой папа всегда мечтал об этой машине… Но…

– Далеко не у всех есть деньги, – сказала Ольга Игоревна и осеклась. – А я с детства хотела получить то, чего нет у других людей. Вот и получила. Я об Ане.

– Разве совсем ничего нельзя сделать?

– Слишком поздно. Врачи предлагали оставить Аню в больнице, но она сказала, что поедет умирать домой…

– А за границей ей могут помочь?

– Узнавала. Мы упустили время… Ане, кстати, немного лучше после вчерашнего. Она начала со мной разговаривать и согласилась поужинать. Ты прости меня за седьмое июня, которое я хотела превратить в праздник. Я думала, что любые приятные события помогут Ане отвлечься… А получилось… совсем иначе.

Выезжая на трассу, мы едва не столкнулись с пытавшейся обогнать нас «Газелью». Из синей обшарпанной кабины высунулся водитель с чёрным от загара лицом и прокричал сквозь оглушительный шум мотора: «Как тебе права только выдали?!».

Ольга Игоревна лишь покачала головой.

– Всё. Надо смотреть на дорогу. Хватит уже бампер менять, – сказала она и положила правую руку, которая до этого отдыхала на подлокотнике, на руль.

Тонкий каблук туфель Ольги Игоревны в очередной раз расцарапал коврик. Педаль «газа» опустилась до пола. Проектор на лобовом стекле начал молниеносно перебирать цифры и остановился на 231 километре в час.

За окном мелькали длинные полосы разметки, отражавшие невыносимо-яркий солнечный свет.

Я зажмурился и опустил козырёк.

– У тебя есть с собой музыка? – спросила Анина мама.

– Только в телефоне.

– Подключи к магнитоле. Надоело грустить.

Я долго разбирался с запутанной стереосистемой. Наконец из динамиков зазвучал второй альбом Ланы Дель Рей.

 
But if you send for me you know I’ll come,
And if you call for me you know I’ll run…77
  Но если ты пошлешь за мной, знай, я приду. И если ты позвонишь мне, знай, я прибегу…
  Слова песни «Old Money» («Старые деньги») Ланы Дель Рей


[Закрыть]
 

Ольга Игоревна затормозила у лужайки, за которой начинался густой еловый лес.

– Сколько я спала? – спросила Аня, потирая глаза.

– Три с половиной часа, – ответила Ольга Игоревна, – выходи. Я больше не буду останавливаться. Мы скоро приедем.

– А где Саша?

– Я здесь. С днём рождения…

Я протянул Ане книгу.

– Спасибо, – грустно сказала она и положила подарок на сиденье, – я прочту. Мне никогда не дарили книги…

– Значит, я буду первым.

– О да. Давайте посмотрим лес? Мне кажется, он замечательный!..

– Родная моя, не сейчас. Вы сходите с Сашей в посадку, когда мы приедем.

– Она всегда запрещает мне делать то, что я хочу, – недовольно шепнула Аня и взглянула на потолок. – Вы со светом ехали? Выключи его. Ненавижу свет.

Машина тронулась спустя десять минут.

Ольга Игоревна стремилась сократить путь, и мы съехали на разбитую дорогу.

Нам попадались выжженные поля и одинокие домики с провалившимися крышами. О многих дачах напоминали лишь обугленные скелеты. Деревянные заборы лежали на земле.

Их сломали, когда тушили пожар.

На облезшей табличке нельзя было различить название деревни. Белые буквы выцвели; во многих местах с них слезла краска.

– Верхнее Болотово, – задумчиво произнесла Ольга Игоревна, взглянув на знак. – Я вспомнила, куда еду.

Мы миновали железнодорожный переезд и повернули налево. Возле дороги примостилось здание клуба.

– Здесь я встретила свою первую любовь, – с грустью произнесла Ольга Игоревна и почему-то покраснела.

Впереди, за низкими частными постройками, впивался в облака полосатый столб. За ним лежал ещё один переезд, запущенный настолько, что непомерно разросшиеся сорняки уже навсегда скрыли рельсы.

– Раньше здесь каждый день ходили поезда. Я смотрела на них из окна. Сердце щемит от тоски, когда вспоминаю детство… Сутками сидела дома за книгами и мечтала о том, как выучусь и уеду отсюда. Я была одиночкой, сторонилась своих одноклассниц и даже брезговала ими. Просто представь: я следила за собой, а они мыли голову пару раз в месяц. Тогда воду подвели далеко не ко всем домам. Я была одиночкой, и только сейчас понимаю, что потеряла лучшие годы своей жизни. Хорошо, что дочь не повторила мою судьбу…

Мы остановились возле высокого забора, покрашенного тёмно-бордовой краской.

– Приехали, – выдохнула Ольга Игоревна и заглушила двигатель. – Аня, проснись.

Ольга Игоревна подождала пару секунд и обратилась ко мне: «Саш, толкни её в бок».

– Не надо меня толкать. Я встаю.

Я вытащил чемодан из багажника. Анина мама достала несколько огромных сумок и пошатнулась под их тяжестью. Я помог ей донести вещи до калитки.