Текст книги "Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум"

Многим животным только через научение удается узнать о таких важных локациях, как выгодные места для кормежки, участки, где можно не опасаться хищников, места для отдыха, подходящие территории для поиска брачных партнеров и размножения, а также о безопасных переходах между этими точками. Лучшие примеры данной формы социального научения мы находим у рыб. Так, рыбы многих видов демонстрируют приобретенные путем научения традиции неоднократного использования локаций – мест для спаривания, сбора в косяки, отдыха, кормежки, а также маршрутов перемещения по естественной среде своего обитания, – раз за разом (каждый день, каждый сезон или каждый год) возвращаясь на одни и те же выбранные для той или иной деятельности участки{216}216
  Brown and Laland 2003, 2006.


[Закрыть]. Усваиваемые через социальное научение традиции, касающиеся мест для спаривания, отмечены, например, у синеголовой талассомы{217}217
  Thalassoma bifasciatum.


[Закрыть]; рыбы этого вида поколение за поколением приплывают на одни и те же участки для спаривания в коралловых рифах Карибского бассейна. Теоретически такие традиции необязательно указывают на социальное научение: любые поведенческие различия между популяциями могут быть обусловлены генетической разницей или вариациями местных экологических факторов. Чтобы отследить роль, которую играет научение, специалист по эволюционной экологии Роберт Уорнер из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре изымал целые популяции талассомы из среды и помещал на их место другие популяции того же вида. Если выбор мест для спаривания определяется средовыми или экологическими факторами, рассуждал Уорнер, то новая популяция выберет для этой цели ту же площадку, что и прежняя. И наоборот, если предпочтение обусловлено приобретенной традицией, то совпадения выбора у старой и новой популяций ждать бессмысленно.

В эксперименте Уорнера талассомы выбирали совершенно новые места для спаривания, которые затем оставались неизменными на протяжении всего 12-летнего периода изучения{218}218
  Warner 1988.


[Закрыть]. Однако в более позднем исследовании, когда Уорнер быстро, всего через месяц, заменял обосновавшиеся на новом месте популяции, новички использовали для спаривания те же площадки, что и их непосредственные предшественники{219}219
  Warner 1990.


[Закрыть]. Судя по всему, изначально рыбы выбирали места для спаривания и пути передвижения исходя из собственной оценки оптимального использования ресурсов окружающей среды, и затем эти поведенческие модели закреплялись как приобретенная традиция. В дальнейшем, даже после изменения каких-то параметров среды, традиция сохранялась, и поведение рыб расходилось с тем, которое диктовали бы сугубо экологические факторы. Это явление известно как «культурная инерция»{220}220
  Boyd and Richerson 1985.


[Закрыть] – изначально термин применялся к таким историческим событиям, как освоение Гренландии викингами, провалившееся из-за того, что колонисты не сумели приспособить свою культуру к непривычным условиям среды{221}221
  Diamond 2006.


[Закрыть]. Судя по высокому уровню смешения популяций, наблюдаемому у талассом на раннем этапе жизни, сколько-нибудь заметная генетическая дифференциация у рифовых популяций отсутствует. Принимая во внимание этот фактор, можно с уверенностью утверждать, что отмеченный в ходе исследования традиционализм указывает на культурную вариативность.

Полевые исследования приобретенных миграционных традиций, у рыб например, вдохновили меня и моих студентов на ряд лабораторных экспериментов. Мы хотели проверить, действительно ли рыбы способны приобретать знания о местонахождении важных ресурсов, просто следуя за сведущими товарищами. Студентка Кембриджского университета Керри Уильямс провела небольшое исследование миграции рыб с целью выявить механизмы, лежащие в ее основе{222}222
  Laland and Williams 1997, 1998.


[Закрыть]. Путем многократных повторов Керри приучила гуппи-демонстраторов выбирать в лабораторных аквариумах один из двух альтернативных путей к источнику пищи. Затем она подсадила в демонстрационные популяции неприученных рыб, и те, плавая вместе с демонстраторами, осваивали их путь к пище. Спустя пять дней, испытывая новичков отдельно от демонстраторов, Керри выявила у подопытной группы заметную склонность к предпочтению того же пути, что выбирала демонстрационная, несмотря на наличие альтернативного маршрута равной протяженности и сложности. Эксперимент показал, что для освоения пути к пище рыбе достаточно просто плавать в одном косяке со знающими маршрут особями. И чем выше число демонстраторов, делающих определенный выбор, тем эффективнее учится подопытная группа. В массе демонстраторы подкрепляют поведение друг друга, повышая тем самым свою надежность как примера для подражания и давая сильное и четкое указание на путь, который следует предпочесть{223}223
  Как показывают Couzin et al. (2005), с увеличением количества информированных особей в группе животных (косяке рыб и др.) возрастает способность «знатоков» привести ее к желаемой локации, например к источнику пищи. Тем не менее, как установили эти авторы, даже когда доля сведущих особей крайне мала, они все равно способны эффективно вести группу. Минимальная доля сведущих может составлять меньше 5 % от общего числа особей, но, если они применят несложные правила, чтобы побудить остальных сбиться в стаю и двигаться всем вместе, группа благополучно достигнет места назначения. Эти выводы подтверждаются результатами недавних аналитических исследований павианов: в случае конфликтов по поводу того, куда направляться, передвижение представителей группы в большей степени определяется незначительной долей особей, двигающихся вместе, чем решениями, которые пытаются навязать остальным «высокостатусные» особи (Strandberg-Peshkin et al. 2015).


[Закрыть].

Дальнейшие эксперименты мы проводили по модели «цепь передачи», приучая небольшой косяк рыб к одному из двух маршрутов, а затем постепенно заменяя в этом косяке приученных «основоположников традиции» неискушенными новичками и наблюдая, сохранятся ли предпочтения маршрутов, несмотря на постепенную смену состава косяка{224}224
  Laland & Williams 1997, 1998.


[Закрыть]. Как и следовало ожидать, спустя несколько дней после удаления «основоположников» остальные по-прежнему предпочитали те же маршруты. И хотя один из путей был существенно более длинным и энергозатратным по сравнению с альтернативным, им все так же охотно пользовались особи, которых навели на него приученные к этому маршруту «основоположники».

Позднее в Сент-Эндрюсском университете мы показали, что в качестве традиций в лабораторных популяциях могут поддерживаться не только маршруты, но и приемы добычи пищи{225}225
  Stanley et al. 2008.


[Закрыть]. Мы приучали рыб-демонстраторов кормиться в закрытых сверху узких вертикальных трубках, тем самым вынуждая подопытных перемещаться в воде так, как они в обычных условиях не делают. Хотя ничего сложного здесь, казалось бы, не было, освоить этот прием добычи корма самостоятельно, без приучения, рыбы не могли. И если обученные особи устойчиво кормились в таких трубках, то ни один из неофитов, которым предлагали такой способ кормежки, не сумел научиться ему сам. Однако при подсадке в группу, состоящую из опытных демонстраторов, необученные особи осваивали вертикальные трубки мгновенно, и в результате закладывались традиции, поддерживающие новый способ добычи корма за счет социального научения.

Хотя лабораторные традиции, создающиеся в ходе таких экспериментов, исчисляются днями или неделями, а не годами, они все же позволяют сделать выводы о вероятных механизмах существования более устойчивых традиций, наблюдаемых в природных популяциях{226}226
  Warner 1988, 1990; Helfman and Schultz 1984.


[Закрыть]. В результате экспериментов мы установили, что рыбы предпочитают вливаться в более крупные косяки{227}227
  Lachlan et al. 1998, Laland and Williams 1998.


[Закрыть] и склонны перенимать поведение большинства{228}228
  Lachlan et al. 1998, Day et al. 2001, Pike and Laland 2010.


[Закрыть]. В совокупности такие простые процессы, как объединение в косяк, копирование чужого поведения в случае неуверенности и чрезмерная оглядка на поведение группы, порождают традиции, которые могут оказаться чрезвычайно устойчивыми, оборачиваясь поддержанием поведения, уже ничем не обоснованного и даже дезадаптивного{229}229
  Laland and Williams 1998.


[Закрыть]. Именно эти простые механизмы и порождают культурную инерцию, которую мы наблюдаем в диких популяциях. Обычно эволюционным биологам представляется, что поведение животных должно быть оптимально приспособлено к условиям среды, и зачастую именно так дело и обстоит. Однако полевые эксперименты, такие как проведенное Робертом Уорнером исследование поведения талассомы, показывают, что выбор мест для спаривания и образования косяков в природных популяциях не всегда можно спрогнозировать исходя из условий среды, и лабораторные эксперименты помогают нам выяснить причины этого{230}230
  Warner 1988.


[Закрыть].

Аналогичные процессы могут обусловливать и особенности ежегодной миграции птиц на дальние расстояния. Эколог Томас Мюллер из Мэрилендского университета получил в результате недавнего исследования перелетных американских журавлей убедительные свидетельства, что менее опытные птицы этого вида получают знания о маршруте от более опытных{231}231
  Mueller et al. 2013.


[Закрыть]. Мюллер и его коллеги разработали для реинтродуцируемой популяции перелетного американского журавля инновационный режим обучения с использованием сверхлегкой авиации. Выращенных в неволе птиц приучали в первом перелете следовать за летательным аппаратом. В последующих перелетах, в которые птицы отправлялись поодиночке или группами, исследователи отмечали преобладающее влияние на ход миграции социального научения. Полученные данные позволяют утверждать, что молодые птицы, как правило, изучают особенности маршрута в процессе перелета с более опытными. Та же модель наблюдается даже у насекомых. Так, начинающие пчелы-фуражиры с большей вероятностью будут следовать инструкциям по поиску кормовых участков, зашифрованным в пчелином танце, чем искать их самостоятельно, тогда как опытные фуражиры обычно руководствуются танцами только в том случае, если предшествующий вылет прошел впустую{232}232
  Biesmeijer and Seeley 2005.


[Закрыть].

Этот краткий обзор свидетельств распространенности социального научения в природе будет неполным без упоминания последней области, в которой оно играет принципиальную роль, – распознавание и избегание хищников. Не быть съеденным, само собой разумеется, одна из главных задач любого животного, однако обзавестись точными знаниями о хищниках не так легко. Многие виды обладают сформировавшимися в ходе эволюции механизмами защиты, но полагаться исключительно на «предустановленные» стратегии спасения от хищников было бы опрометчиво, поскольку на сцене всегда может появиться новый враг с неизвестной тактикой. В изменчивом мире от животного требуется умение постоянно модифицировать свое оборонительное поведение за счет обучения. Однако в этой области учиться путем проб и ошибок крайне затруднительно, поскольку первая же оплошность грозит стать последней и пробовать будут уже ошибившегося – на зуб. Поэтому вполне объяснимо, что социальная передача страхов и оборонительного поведения оказывается одной из преобладающих форм подражания в природе.

На макак-резусов{233}233
  Macaca mulatta.


[Закрыть], обитающих в азиатских лесах и лугах, охотится немало хищников, включая больших кошек, псовых, хищных птиц и, главное, змей. Однако выращенные в неволе резусы не выказывают страха перед змеями, а это значит, что оборонительное поведение, наблюдаемое в природных популяциях, – приобретенное. Собственно, молодняк узнает, что змеи представляют угрозу, только из реакции более опытных сородичей – по воплям, мимическому выражению ужаса и отчаянным попыткам спастись бегством. В ходе тщательно продуманных экспериментов было установлено, что именно за счет этого наблюдательного опыта юные макаки учатся распознавать врагов-хищников, устанавливая связь между стимулом – змеей – и реакцией – испугом других обезьян, которая вызывает эмоциональный отклик у наблюдающего{234}234
  Mineka and Cook 1988, Mineka et al. 1984.


[Закрыть]. Экспериментаторы демонстрировали обезьянам живые сцены или видеокадры, в которых другие обезьяны пугаются либо змей, либо показавшихся (благодаря ловким манипуляциям исследователей) страшными объектов, которые обычно страха не вызывают, например цветов, а затем тестировали реакцию подопытных на те же стимулы{235}235
  Mineka and Cook 1988.


[Закрыть]. При предъявлении экологически релевантных объектов, таких как змеи, оказывалось, что страх перед ними у наблюдавших вырабатывается быстро и закрепляется прочно{236}236
  Там же. Mineka et al. 1984.


[Закрыть]. Одно-единственное социальное столкновение с обезьяной, пугающейся змеи, вызывало у наблюдающего мощную реакцию страха, которая сохранялась и спустя несколько месяцев{237}237
  Mineka and Cook 1988.


[Закрыть]. При предъявлении нерелевантных стимулов такого обусловливания не возникало. Все эти данные означают, что механизм выработки страха путем наблюдения был отрегулирован естественным отбором так, чтобы распознавать подлинные угрозы. Преимущество такого способа усвоения знаний о хищниках заключается в том, что он позволяет выработать у обезьян потенциальный страх перед любыми видами змей, независимо от размеров и окраски, причем очень быстро, но не зародить суеверного страха перед безопасными объектами, такими как цветы.

Специфичность вырабатывания страха у обезьян контрастирует с результатами сходного исследования, касающегося обучения распознаванию хищников у европейских черных дроздов{238}238
  Turdus merula.


[Закрыть]. Эти птицы часто сбиваются в большие стаи, чтобы сообща давать отпор противнику, и совместными усилиями прогоняют сов, ястребов и других хищников. Молодняк учится распознавать опасность, кроме прочего, посредством наблюдения за этим коллективным преследованием. Эрнсту Курио с коллегами из Рурского университета в Бохуме удалось создать для молодых дроздов видимость, будто взрослые дрозды ополчаются на чучело совы, на безобидную птичку филемона и даже на пластиковую бутылку. Впоследствии подопытные точно так же набрасывались на все эти стимулы, явно зачислив их в категорию опасных{239}239
  Curio 1988.


[Закрыть]. Судя по всему, у этих птиц в отличие от обезьян естественный отбор еще не до конца отрегулировал избирательность вырабатывания страха.

Учитывая несомненную адаптивную ценность вырабатывания страха относительно безопасным путем – наблюдения за другими, вполне закономерно, что этот механизм существует у многих животных, включая насекомых, рыб, птиц, мышей, кошек, коров и приматов{240}240
  Hoppitt and Laland 2013, Olsson and Phelps 2007, Leadbeater and Chittka 2007.


[Закрыть]. Современные исследователи пользуются этой способностью животных учиться посредством наблюдения, чтобы повысить эффективность программ сохранения и восстановления видов{241}241
  Brown and Laland 2001, Hirvonen et al. 2003, Brown and Day 2002.


[Закрыть]. Австралийский биолог Калум Браун, проходивший стажировку в моей кембриджской лаборатории, обнаружил, что достаточно показать молодому лососю ужастик, в котором другого лосося съедает щука, чтобы выработать у первого жизненно важное для него стремление держаться подальше от крупных хищников. Кроме того, Калум сумел тем же методом – наблюдением за опытными особями – «обучить» молодь лосося употреблять в пищу незнакомые (но подходящие) им продукты{242}242
  Brown, Markula, et al. 2003; Brown, Davidson, et al. 2003; Brown and Laland 2002.


[Закрыть]. Впоследствии нашими протоколами социального научения воспользовались некоторые нерестовые хозяйства Квинсленда в рамках программы восстановления природных популяций лосося и других рыб. В нерестовых хозяйствах молодь выращивается в огромных резервуарах с неестественно высокой плотностью популяции и питается гранулированным кормом, а после выпуска в естественную среду миллионными косяками должна либо в два счета научиться распознаванию пищи и врагов, либо погибнуть. До сих пор уровень выживаемости был крайне низким – всего несколько процентов, поэтому даже небольшое обучение молоди перед выпуском в естественную среду может значительно улучшить и этот параметр, и промысловый возврат.

Этот краткий обзор примеров подражания в природе не более чем пробежка по верхам и лишь намек на бесчисленное множество разных способов использования животными информации, предоставляемой другими. В научных материалах, касающихся поведения животных, хватает и описаний экспериментов по социальному обучению, и докладов о распространении нового поведения в популяциях, и перечисления тысяч межпопуляционных различий в традициях. Я в своем обзоре ограничился случаями из ряда лучше всего изученных функциональных областей в наиболее интенсивно исследуемых системах животного мира. Однако польза социального научения так велика, что оно обнаруживается и в гораздо менее предсказуемых контекстах, включая обстоятельства, в которых науке еще только предстоит прояснить функции передаваемого поведения. Подражание присуще далеко не одним лишь умным, обладающим крупным мозгом и высокоорганизованным животным, а также нашим близким родственникам – оно присутствует в природе повсюду, по крайней мере среди тех ее представителей, чья сложность допускает ассоциативное научение. Животные регулярно изобретают новые способы решения встающих перед ними задач, и новшество нередко подхватывает вся популяция, иногда порождая поведенческие различия, схожие с «культурами». Дарвин был прав, полагая, что поведение животных управляется не только «инстинктами» и «врожденными наклонностями»{243}243
  Термины «инстинкт» и «врожденный» я заключаю в кавычки, поскольку употреблять их приходится с оговорками. Кроме того, что они неоднозначны и обоим приписывается ряд дополнительных смыслов («не являющийся результатом научения», «видоспецифичный», «развивающийся эволюционным путем», «неизменный» и т. п.), этот подразумеваемый ряд не всегда представлен в полном составе. Подробнее об этой проблеме см.: Bateson and Martin 2000.


[Закрыть], на него влияют помимо прочего приобретенные и передаваемые социальным путем знания и опыт. О пользе подражания говорит его распространенность и успех, который оно обеспечивает таким непохожим животным, как пчелы, крысы и орангутаны.

Широко распространено социальное научение и у нас, людей. Дети, как и обезьяны, тоже способны выработать сильную и устойчивую реакцию отторжения на пугающий объект, в том числе и на игрушечную змею, если этот объект объединится в их восприятии с выражением испуга у матери{244}244
  Gerull and Rapee 2002.


[Закрыть]. Очень часто оказывается, что дети, испытывающие неконтролируемый страх при виде тех или иных животных либо страдающие острой боязнью определенных обстоятельств, например темноты, когда-то видели испуг своих родителей в такой же или схожей ситуации{245}245
  Bandura and Menlove 1968, Mineka and Zinbarg 2006, Olsson and Phelps 2007.


[Закрыть]. И хотя подобные фобии довольно сильно отравляют нам жизнь, они порождены высокоадаптивными процессами. В общестратегическом смысле вполне разумно опасаться того, что вызывает страх у других людей. Подражание – высокоадаптивная стратегия, в которой, как подтвердят дальнейшие главы, человек особенно поднаторел.

Описанные в этой главе исследования ставят довольно закономерный, но от того не менее интригующий вопрос: что такого хорошего в подражании, раз оно настолько широко распространено в природе? Этот невинный, казалось бы, интерес таит в себе массу сложностей. На первый взгляд, ответ очевиден: подражание позволяет животному быстро обзаводиться ценными знаниями и навыками. Однако эволюционным биологам такое объяснение не дает покоя уже не первое десятилетие, поскольку, как показывают математические модели, эта интуитивная догадка не совсем верна. Теоретически подражание может способствовать передаче не только ценных идей, но и неподходящих или устаревших, а значит, никакого успеха не гарантировать. То есть отслеживать изменения в окружающей среде позволяет и несоциальное обучение. Вопрос, почему же все-таки подражание другим себя оправдывает, вырос в крупную научную проблему, известную как парадокс Роджерса – в честь первым привлекшего к ней внимание антрополога Алана Роджерса из Университета Юты{246}246
  Rogers 1988.


[Закрыть]. И только в последние несколько лет у нас наконец появилось четкое объяснение. Разрешить загадку помогло международное состязание – о нем, а также о принесенных им открытиях мы поговорим в следующей главе.

Глава 3
Зачем подражать?

Момент, которым я больше всего горжусь в своей научной карьере, – появление фотографии моего трехлетнего сына на страницах журнала Science. Снимок, на котором я стригу газон, а за мной по пятам идет малыш, радостно толкающий игрушечную косилку, был опубликован в комментариях к моей статье, появившейся в том же номере (илл. 2){247}247
  Pennisi 2010 (the commentary), p. 167; Rendell et al. 2010.


[Закрыть]. Статья была посвящена подражанию – в ней я рассказывал о результатах исследований, объясняющих, почему оно так широко распространено в природе и почему мы, люди, так в нем преуспели, – поэтому фотография пришлась как нельзя кстати. Нечасто выпадает случай одновременно потешить родительскую гордость и внести вклад в науку.

Прощаю вас, если вы подумали, что фото было постановочным и я сделал его специально для статьи, однако в действительности оно сделано на много лет раньше, в саду нашего прежнего дома, где эта игрушечная газонокосилка не единожды изъездила двор вдоль и поперек. Каждый раз, видя, что я иду косить, сын выскакивал следом и пристраивался за мной со своей косилочкой. Он делал это из года в год и только лет в десять перестал. С рациональной точки зрения непонятно, чем радует ребенка такое подражание отцу, однако удовольствие его очевидно.

Читатели, у которых есть дети, наверняка припомнят схожие примеры подражания у собственных отпрысков. У многих маленьких детей наступает такой период, когда им необходимо копировать человека, с которым они себя идентифицируют или к которому эмоционально привязаны. В возрасте от двух до четырех лет мой сын повторял за мной едва ли не всё. Помню игрушечный набор для бритья, с пластиковой бритвой и тюбиком «пены», который ребенок радостно тащил в ванную, когда я брился. Когда у сына появилась младшая сестра, подражатель сам стал примером для подражания. Дочь ходила за старшим братом хвостом и повторяла все его слова и действия. Как-то сын попробовал выключить свет, с размаха ударив рукой по выключателю, и сильно ушибся – дочка тут же проделала то же самое, хотя видела, что брат вскрикнул от боли и разревелся.

Илл. 2. «Совсем как папа!». Поведение автора – стрижка газона – с энтузиазмом копировалось в течение многих лет. Склонность к подражанию у маленьких детей не только принципиально важна в развитии ребенка, но и, возможно, сыграла ключевую роль в эволюции человеческого разума. Фотография публикуется с разрешения Джиллиан Браун (Gillian Brown)

Феномен такого выраженного пристрастия к подражанию у детей уже не первое десятилетие интенсивно изучают специалисты в области психологии развития{248}248
  Hoppitt and Laland 2013.


[Закрыть]. Как показали результаты классических экспериментов стэнфордского психолога Альберта Бандуры в 1960-х гг., маленькие дети способны перенять жестокое поведение, понаблюдав за агрессией взрослых по отношению к надувной кукле Бобо{249}249
  Bandura et al. 1961.


[Закрыть]. Исследования Бандуры стали широко известны как изменившие облик современной психологии; они продемонстрировали, что человек часто учится посредством наблюдения, а не под воздействием прямого вознаграждения или наказания. Конечно, социальное научение прививает не одни только агрессивные замашки, дети усваивают за счет него также полезные знания и навыки. Поскольку повторение за другими в раннем возрасте усиливается, достигая пика примерно в четыре года, а затем ослабевает, но так и не пропадает полностью, можно предположить, что подражание у детей выполняет, кроме прочего, социальную функцию – скрепляет взаимоотношения{250}250
  Carpenter 2006.


[Закрыть].

Подражание – далеко не единственная форма социального научения, практикуемая человеком. Немало информации мы получаем из прямых указаний или, напротив, из более тонких процессов, мотивирующих либо связанных с вниманием, однако подражание, безусловно, важная для нас практика адаптации. Даже там, где, как в вышеприведенных примерах, социальное научение выглядит иррациональным и слепым, подражание все-таки избирательно. Дети не копируют подряд все, что видят и слышат, они повторяют за другими, следуя некой стратегии, набору правил. Эти правила могут показаться странными и даже нелепыми, но исследователи социального научения сумели в них разобраться, опираясь на принципы эволюционной теории.

Большинство людей, даже не выказывающие особой тяги к образованию, все же демонстрируют неутолимую жажду знаний. За всю свою жизнь, с первого вздоха до последнего, мы поглощаем целый океан культурной информации. Мы приобретаем от окружающих столько знаний, что немудрено забыть, насколько вообще-то мы придирчивы к тому, как и что именно перенимаем. Даже если вынести за скобки формальное образование, наше взросление и личностное становление предполагают постоянное усвоение знаний и навыков по мере того, как мы учимся у родителей и других значимых для нас людей ходить, говорить, играть, отличать плохие поступки от хороших, бросать мяч, готовить, убирать, водить машину, ходить за покупками, молиться; узнаём, как относиться к деньгам, религии, политике, наркотикам и множеству других вещей и вопросов. И тем не менее, даже если дитя человеческое в силу нашего эволюционного прошлого чрезвычайно расположено впитывать то, что ему говорят другие, и даже если мы гораздо больше, чем любой другой из обитающих на Земле видов, зависим от культуры{251}251
  Boyd and Richerson 1985, Tomasello 1999.


[Закрыть], мы по-прежнему крайне разборчивы в том, чему подражаем.

Будь социальное научение действительно бездумным, мы устраивали бы сольный концерт на всю округу после каждого похода на мюзикл. Если бы мы копировали подряд и без разбора все, что видим, то превращались бы в кровожадных злодеев после каждого просмотра триллера или боевика. Конечно, вероятная способность насилия на телеэкранах, в кино и компьютерных играх провоцировать агрессию – проблема серьезная и ненадуманная. Между жестокими видеоиграми и агрессивным поведением корреляция и вправду существует, она подтверждена немалым количеством исследований{252}252
  Anderson and Bushman 2001.


[Закрыть]. Тем не менее эту корреляцию нельзя трактовать однозначно, поскольку если у заядлых игроков в Grand Theft Auto[6]6
  В переводе на русский «Большая автомобильная кража» или «Большой угон», и это далеко не все предлагаемые геймерами варианты, среди которых есть, например, «Великий автоугонщик» и др. Один из сверхпопулярных проектов в индустрии компьютерных игр. В мире обозначается обычно как GTA. Первая GTA была разработана и выпущена еще как видеоигра в 1997 г. британскими компаниями Rockstar North и Rockstar Games. К 2022 г. серия насчитывала 11 игр на различных платформах. Действие GTA происходит преимущественно в вымышленных городах на территории США.


[Закрыть] и обнаруживается повышенная склонность к насилию, то нельзя исключить вероятность, что такие игры просто привлекают тех, у кого уже была соответствующая предрасположенность, а не превращают тихонь в агрессоров. Зато эти исследования ясно показывают: если воздействие медиапродукции на агрессию и существует, то едва уловимое. Настораживающему влиянию экранного насилия подвергается, судя по всему, малая доля особо впечатлительных зрителей; не исключено также, что это насилие оказывает слабое и недолгое воздействие на более широкий круг потребителей, однако большинство людей явно не стремятся с кем-нибудь расправиться, посмотрев «Рэмбо» или «Прирожденные убийцы». Да, так называемые подражающие преступления совершаются, но у многих из тех, кто копирует нашумевшие случаи, увиденные в СМИ, и без того есть психические проблемы или криминальный опыт.

Совершаются даже самоубийства в подражание кому-либо – и эта проблема тоже настолько серьезна, что во многих странах у полиции и средств массовой информации принято в сообщениях о подобных происшествиях скрывать подробности. Бывали случаи, когда волна такого рода самоубийств прокатывалась по школе или определенной местности либо – когда счеты с жизнью сводил кто-нибудь из знаменитостей – вызывала всплеск в статистике смертности на уровне всей страны. Так, например, в августе 1962 г. после смерти Мэрилин Монро, вызванной передозировкой барбитуратов, было совершено на 200 самоубийств больше по сравнению со среднестатистическим уровнем{253}253
  Halgin and Whitbourne 2006.


[Закрыть]. Но какой бы трагедией ни были все эти случаи для каждой отдельной семьи, они все же исключительны – у сотен миллионов людей известие о гибели Мэрилин Монро не пробудило никакого желания последовать ее примеру.

Нельзя не вспомнить и об экспериментальных исследованиях социального научения у детей – их результаты говорят о склонности представителей нашего вида к так называемому чрезмерному подражанию, в силу чего человеческие дети, в отличие от шимпанзе, обучаясь какому-то делу, будут копировать и «нерелевантные» действия, выполняемые демонстратором{254}254
  Horner and Whiten 2005.


[Закрыть]. От этого открытия даже отпочковалась небольшая отрасль исследований. Однако характеризовать такое подражание как «неизбирательное»{255}255
  Whiten et al. 2009.


[Закрыть] или «неэффективное»{256}256
  Lyons et al. 2007.


[Закрыть] крайне некорректно, поскольку у этой склонности почти наверняка есть своя социальная функция{257}257
  Over and Carpenter 2012.


[Закрыть], при этом некоторые примеры безоглядного полного подражания вполне могут объясняться недостаточно продуманной методикой эксперимента. Как было установлено в ходе более поздних экспериментальных исследований, дети, наблюдая многократные демонстрации в исполнении одних и тех же лиц, которые совершают пресловутые нерелевантные действия, быстро догадываются, что эти маневры излишние, и уровень чрезмерного подражания резко падает{258}258
  Evans 2016.


[Закрыть]. Точно так же, когда дети принимают участие в исследованиях цепочек передачи, в которых выполнение задания с ящиком-головоломкой передается от одного участника к другому, все нерелевантные действия, изначально введенные демонстратором, быстро отсекаются, и далее транслируются только нужные{259}259
  Flynn 2008.


[Закрыть]. Человек подражает, и подражает вовсю. Но отнюдь не слепо. Слепое подражание не было бы адаптивным.

Разумеется, человек обретает новые знания не только за счет подражания – социального научения; и мы, и другие животные учимся в том числе и на собственном опыте, путем проб и ошибок, в ходе так называемого несоциального научения. По итогам нескольких аналитических исследований с использованием эволюционных моделей был сделан вывод, что для успешного существования в нестабильной и меняющейся среде животным, как правило, требуется некое сочетание социального научения и несоциального{260}260
  Boyd and Richerson 1985, Rogers 1988, Feldman et al. 1996, Henrich and McElreath 2003, Enquist et al. 2007.


[Закрыть]. Интуитивно это можно представить в виде аналогии. Когда кому-то из животных удается отыскать или раздобыть пищу, рядом тут же оказываются другие животные и пытаются ее стянуть. По крайней мере, более крупным или доминирующим особям таскать пищу, добытую другими, проще, чем обеспечивать ее самим. В результате в группе животных, например в стае скворцов или вьюрков, кормящихся вместе, обычно устанавливается равновесие между добытчиками и нахлебниками{261}261
  Barnard and Sibly 1981, Giraldeau and Caraco 2000.


[Закрыть]. Всем в таких группах обычно достается примерно равное количество пищи{262}262
  По крайней мере так обычно считалось. Как показало исследование социального способа добычи пищи, проведенное моей студенткой Элис Кауи на примере волнистых попугайчиков, «добытчики» устойчиво собирали больше пищи, чем «нахлебники» (Cowie 2014). Возможно, здесь сказалась склонность волнистых попугайчиков довольствоваться малым, то есть ограничиваться скромной производительностью при добыче. Это может означать, что либо птицы не представляют, какой оказалась бы производительность при другой стратегии, либо у них есть какие-то ограничения (физическая возможность или индивидуальные различия), которые затрудняют смену стратегического поведения для отдельных особей.


[Закрыть]. И это не случайность. Животные переключаются с нахлебничества на добывание и наоборот в зависимости от того, какая стратегия оказывается более продуктивной. Если добытчиков много, то паразитировать легко и особых затрат не требуется, однако если добытчики настолько редки, что таскать у них пищу оказывается невыгодно, приходится охотиться за ней самим. Конечный результат – частотно-зависимое равновесие между добытчиками и нахлебниками.

Сказанное относится и к научению. Кто-то решает незнакомые задачи путем проб и ошибок, непосредственно взаимодействуя с окружающим миром, а не наблюдая за другими, и в процессе этого добывает знания о том, как справиться с конкретной проблемой. Таким добытчикам приходится, в частности, долго блуждать в поисках воды или укрытия; глотать незнакомую пищу, рискуя отравиться или заболеть; знакомиться с хищниками, чудом избегая гибели в их зубах и когтях. У таких особей, которых можно назвать несоциальными учениками, научение сопряжено с существенными затратами.

Однако при всей своей затратности несоциальное научение, в противоположность альтернативной стратегии научения социального, позволяет получить точную, надежную и актуальную информацию. Социальное же научение – это информационное нахлебничество. Путем наблюдения особи без усилий получают информацию от других, узнавая, например, где найти укрытие или как спасаться от хищников. При этом нахлебники рискуют обрести устаревшие сведения или информацию, пригодную для объекта подражания, но не очень подходящую подражателям, особенно в меняющейся или пространственно вариативной среде. Чтобы получить надежную информацию, особь должна копировать тех, кто добыл, взаимодействуя со средой как таковой, знания из первых рук, то есть подражать и несоциальным ученикам{263}263
  Kameda and Nakanishi 2002.


[Закрыть]. Поэтому, согласно прогнозам на основе теоретических исследований, в популяции должны сочетаться социальное научение и несоциальное. И точно так же как распределение пищи между добытчиками и нахлебниками достигает равновесия и совершается в одинаковых долях, отдача от стратегий несоциального и социального научения, согласно модельным прогнозам, будет примерно равной. Логика здесь такая же, как и с добычей пищи: особи переключаются на ту стратегию, которая оказывается более выгодной. Выражаясь языком эволюционной биологии, в состоянии равновесия стратегии социального и несоциального научения должны одинаково влиять на приспособленность, то есть шансы выживания и размножения у особей с той и с другой стратегией равны{264}264
  Из более поздних теоретических работ следует, что этот вывод подтверждается не всегда и существует ряд обстоятельств, при которых социальное научение и несоциальное в состоянии равновесия обеспечивают неодинаковую приспособленность (Boyd and Richerson 1985; van der Post and Hogeweg 2009; Rendell et al. 2010; Rendell, Boyd, et al. 2011).


[Закрыть].