Текст книги "Магазин чудес «Намия»"

4

Здание общественного центра выглядело как одноэтажный жилой дом, разве что чуть побольше. Везде с озабоченным видом суетились люди в траурных одеждах.

У входа он увидел мать, Канако. Она беседовала о чем-то с худым мужчиной. Кацуро медленно подошел.

Канако, заметив его, ахнула. Он собрался было сказать: «А вот и я», но, увидев лицо стоявшего рядом с ней человека, потерял дар речи.

Это был его отец, Такэо. Он так похудел, что Кацуро не узнал его.

Такэо некоторое время разглядывал сына, а затем разомкнул сжатые в линию губы.

– Приехал все-таки? Кто тебе сообщил? – грубо спросил он.

– Эмико.

– Ясно. – Такэо посмотрел на дочь, потом снова перевел взгляд на сына. – Нашел, значит, время?

Кацуро почувствовал, что отец не стал договаривать: мол, ты же не собирался приезжать, пока не достигнешь желаемого.

– Если хочешь, чтобы я уехал, могу и уехать.

– Кацуро! – в голосе Канако звучал упрек.

Такэо устало махнул рукой.

– Этого я не говорил. Я занят, так что не болтай ерунды.

С этими словами он быстро отошел.

Глядя мужу в спину, Канако сказала:

– Спасибо, что приехал. Мы уже думали, что не увидим тебя.

Судя по всему, это мать велела Эмико позвонить брату.

– Эмико настаивала. Ты лучше скажи, как отец, – он так похудел. Сестра сказала, что ему опять было плохо…

Канако как-то обмякла.

– Он, конечно, делает вид, что все в порядке, но я вижу, как он ослаб. Ему ведь уже за шестьдесят.

– Разве?

Насколько он знал, Такэо женился на Канако, когда ему уже исполнилось тридцать шесть. В детстве Кацуро часто слышал рассказы о том, что отец был занят восстановлением «Уомацу» и искать невесту у него не было времени.

Незадолго до начала бдения, около шести вечера, стали собираться родственники. У Такэо было много братьев и сестер, так что только с его стороны пришло около двадцати человек. Кацуро в последний раз видел их больше десяти лет назад.

К нему подошел поздороваться дядя, который был младше отца на три года. Он радостно протянул ладонь для рукопожатия.

– Ого, Кацуро! Хорошо выглядишь. Я слышал, ты все еще в Токио. Чем занимаешься?

– Да так, всяким разным, – увиливая от ответа, он сам себе был противен.

– Что значит – всяким разным? Ты что, взял академический отпуск и развлекаешься?

Он вздрогнул. Видимо, мать с отцом не сказали родным, что он бросил университет. Канако стояла поблизости и не могла не слышать их разговор, но отвернулась, не сказав ни слова.

Это было унизительно. Значит, Такэо и Канако не считают возможным рассказывать родным, что их сын хочет заниматься музыкой.

Но ведь и он сам не мог этого сказать. Это-то и было плохо.

Он облизал губы и посмотрел дядюшке прямо в лицо.

– Я бросил.

Дядя удивился:

– Что?!

– Бросил университет. Не закончил.

Уловив краем глаза, как напряглась Канако, он продолжал:

– Хочу заниматься музыкой.

– Му-у-узыкой?!

Дядя сделал такое лицо, будто в жизни не слышал этого слова.

Началось бдение, так что разговор прервался. Дядя обратился к кому-то из родственников, с недоумевающим видом обсуждал с ним что-то – наверное, выяснял, правда ли то, что сказал Кацуро.

Читали сутры, все шло по накатанной. Кацуро тоже зажег благовония. Бабушка ласково улыбалась с фотографии. Он помнил, как она баловала его в детстве. Была бы жива, наверняка поддержала бы его сейчас.

Когда бдение закончилось, все перешли в другое помещение. Там уже приготовили суши, пиво и другой алкоголь. Кацуро огляделся – остались только члены семьи. Поскольку бабушке было уже почти девяносто, печаль на лицах была не так уж глубока. Скорее царила атмосфера тихой радости, ведь встретились давно не видевшиеся родственники.

И вдруг прозвучал чей-то громкий голос:

– Хватит! Не лезь в чужой дом!

Кацуро не нужно было оглядываться, чтобы понять, что это отец.

– Что значит – чужой?! До переезда на нынешнее место это был дом покойного отца. Я, между прочим, тоже там жил.

Отцу возражал дядя, с которым Кацуро говорил до того. У обоих лица красные – видимо, от выпитого.

– Дом, который построил отец, сгорел в войну. Нынешний построил я. У тебя нет на него никакого права.

– Что ты такое говоришь? Ты смог начать дело на новом месте, потому что у тебя была вывеска, было имя: «Уомацу». А его ты получил от отца. Как можно закрыть лавку, ничего никому не сказав?!

– Кто сказал – закрыть? Я пока еще собираюсь продолжать бизнес.

– И как долго ты сможешь его продолжать с твоим здоровьем? Да ты даже ящики с товаром уже не можешь носить! Отпускать единственного сына учиться в Токио само по себе было глупостью! Для продажи рыбы наука не нужна!

– Ты что, продавцов рыбы дураками считаешь?! – Такэо встал.

Вот-вот могла начаться драка, но окружающие поспешно встряли и удержали спорщиков. Тогда Такэо опять сел.

– Надо же! О чем ты только думал? – Дядя сбавил тон, но продолжал бубнить, поднося ко рту чашечку саке. – Ишь – бросил университет, хочет заниматься музыкой. Как ты это позволил?!

– Заткнись. Тебя не спросил, – отвечал Такэо.

Снова грозила разгореться ссора, и тетки увели дядю подальше от отца.

Спор утих, но настроение у всех уже было подавленное. Вот уже кто-то поднялся с места: «Пожалуй, пойдем потихоньку», а за ним потянулись и другие гости.

– Вы тоже можете идти, – сказал Такэо жене и сыну. – За благовониями я присмотрю.

– Точно? Не устанешь? – заволновалась Канако, но Такэо недовольно буркнул:

– Что ты со мной как с больным?

Кацуро вместе с сестрой и матерью вышел из общественного центра. Но, пройдя немного, остановился и сказал:

– Извините, идите домой одни.

– Что случилось? Забыл что-то? – забеспокоилась Канако.

– Да нет… – промямлил он.

– Хочешь с отцом поговорить? – спросила Эмико.

Кацуро кивнул:

– Да, подумал, что стоит пообщаться.

– Ладно. Тогда пойдем, мама.

Но Канако не двигалась с места. Она некоторое время смотрела в землю, будто о чем-то задумавшись, а потом подняла глаза на Кацуро.

– Отец на тебя не сердится. Он считает, что ты можешь поступать как хочешь.

– Думаешь?

– Он поэтому и поругался с дядей.

– Угу. – Кацуро тоже так показалось.

«Заткнись, тебя не спросил» – эти слова, обращенные к дяде, звучали так, будто семья в целом приняла своеволие единственного сына. Но так ли это на самом деле?

– Отец ведь тоже хочет, чтобы твоя мечта сбылась, – сказала Канако. – И боится этому помешать. Ему тяжело от мысли, что ты откажешься от своей мечты из-за его болезни. Поговори с отцом, но не забывай об этом.

– Хорошо, я понял.

Он посмотрел вслед матери с сестрой и отправился обратно, в сторону центра.

Дела принимали такой оборот, которого он совсем не ожидал, садясь в поезд на Токийском вокзале. Он думал, что родители начнут его упрекать, а родственники – обвинять. Но отец с матерью защищали его. Он вспомнил, как три года назад они уходили из его квартиры. Как же им удалось изменить свое отношение после того, как они потерпели неудачу, пытаясь переубедить сына?

Здание почти целиком погрузилось в темноту, лишь в дальнем окне был виден свет.

Кацуро не стал заходить, а подошел к этому окошку, ступая осторожно и как можно тише. Изнутри стеклянные окна закрывались сёдзи, но сейчас те были чуть раздвинуты, и можно было заглянуть внутрь.

Это оказалась не та комната, где проводили бдение, а зал для поминок, где стоял гроб. На алтаре, установленном перед гробом, курились благовония. Рядами выстроились складные стулья, и в первом ряду сидел Такэо.

Не успел Кацуро задуматься о том, что делает отец, тот встал и вынул что-то из сумки, стоявшей рядом с ним. Предмет был завернут в белую ткань.

Такэо подошел к гробу и не спеша развернул ткань. Там что-то блеснуло, и Кацуро тут же понял, что это.

Нож. Старый кухонный нож. Кацуро слышал про него столько рассказов, что в зубах навязло.

Этот нож принадлежал деду и был неизменной принадлежностью «Уомацу». Когда было решено, что дело унаследует Такэо, нож передали ему. Кажется, отец пользовался им во время обучения.

Такэо расстелил ткань на крышке гроба и положил нож на нее. Затем, подняв глаза на портрет усопшей, сложил руки и начал молиться.

У Кацуро заныло в груди. Ему казалось, что он знает, с какими словами отец обращается к бабушке.

Наверное, извиняется за то, что семейную лавку придется закрыть в его поколении. За то, что не сумел передать единственному сыну унаследованный нож.

Кацуро отступил от окна. Так и не зайдя внутрь, он ушел.

5

Ему стало стыдно перед отцом. Он впервые всем сердцем ощутил свою вину. Нужно благодарить отца за то, что тот позволил сыну высказывать свои пожелания и идти своим путем.

Но можно ли оставить все как есть?

Как и сказал дядя, здоровье Такэо явно оставляло желать лучшего. А значит, неизвестно, как долго он еще сможет продолжать работать в лавке. Ясно, что в начале хозяйничать там будет Канако, но ведь ей еще придется ухаживать за мужем. Вполне возможно, что придется срочно закрывать магазин.

И что тогда?

Следующей весной начнет работать и Эмико. Поскольку ее берут в местный банк, наверное, она сможет ездить на работу из дома. Но она будет не в состоянии на свою зарплату содержать родителей.

Так что же делать? Бросить музыку и заняться «Уомацу»?

Это, конечно, самый реалистичный вариант. Но что станется с его давней целью? Мать вон тоже говорит, что отец не хочет заставлять сына расстаться с мечтой из-за него.

Глубоко вздохнув, Кацуро оглянулся и остановился.

Место совершенно незнакомое. Вокруг выросло множество новых домов, и он, похоже, сбился с дороги.

Он рысью забегал по району и наконец вышел на знакомую улочку. Где-то здесь находился пустырь, где они в детстве часто играли.

Улочка полого поднималась в гору. Кацуро не спеша зашагал по ней. А вот, кажется, и лавка, которую он знал с детства: часто покупал там канцелярские товары. Не ошибся. На закопченной вывеске буквы: «Тысяча мелочей Намия».

Об этом магазинчике у него сохранились и другие воспоминания, кроме покупок. Пожилой владелец лавки давал советы по поводу разных проблем. Конечно, сейчас Кацуро понимал, что проблемы эти были пустяковыми: «Подскажите, как занять первое место в школьных соревнованиях по бегу», «Как получить больше денег в подарок на Новый год» и тому подобное. Но дедушка всегда отвечал серьезно. Кажется, по поводу подарка он сказал: «Нужно издать закон, чтобы деньги дарили в прозрачных конвертах». Мол, тогда тщеславным взрослым будет сложно класть в конверт маленькую сумму.

Интересно, жив ли еще тот дед? Кацуро с ностальгией разглядывал магазинчик. Ржавые рольставни закрыты, в окнах на втором этаже, где находятся жилые комнаты, не видно света.

Он прошел мимо стоявшего рядом сарая. Дети часто рисовали на его стене. Но дедушка не сердился. Только сказал как-то: все равно же будете рисовать, так хоть делайте это красиво.

К сожалению, рисунков он не нашел. Конечно, ведь прошло уже больше десяти лет. Все стерлось и исчезло.

И тут с улицы послышался скрип велосипедных шин. Кацуро выглянул из-за сарая и увидел девушку, которая слезала с велосипеда.

Поставив свой транспорт, она что-то вытащила из сумки, надетой через голову. И сунула в маленькое окошко в рольставнях магазина. Глядя на это, Кацуро издал приглушенный удивленный возглас.

В тишине его голос прозвучал довольно отчетливо. Девушка вздрогнула и посмотрела на Кацуро как на придурка. Она тут же поспешила снова сесть на велосипед.

– Подождите, пожалуйста. Вы не так поняли. Я не какой-то подозрительный тип. – Он замахал рукой и выскочил на улочку. – Я не прятался, я просто рассматривал здание – давно тут не был.

Девушка уже сидела в седле и явно была готова нажать на педали. Она настороженно посмотрела на Кацуро. Длинные волосы собраны в хвост, косметики немного, черты лица правильные. Примерно одного возраста с Кацуро или чуть младше. Наверное, занимается спортом: руки, не скрытые рукавами футболки, мускулистые.

– Вы видели, да? – спросила девушка хрипловатым голосом.

Кацуро не понял, о чем речь, поэтому промолчал.

– Вы видели, что я делала? – еще раз спросила она.

Она как будто обвиняла его.

– Мне показалось, что вы бросили конверт… – сказал Кацуро.

Девушка нахмурилась и, прикусив губу, отвернулась. Затем снова посмотрела на него.

– У меня к вам просьба. Забудьте, что вы видели. И про меня забудьте.

– Что?

– Пока. – Она нажала на педали.

– Подождите! Скажите только одно, – подскочил к ней Кацуро и встал перед велосипедом. – В конверте – просьба о совете?

Девушка вздернула подбородок и презрительно глянула на него.

– А вы кто?

– Я отлично знаю эту лавку. В детстве мы часто просили у дедушки совета.

– Как вас зовут?

Кацуро нахмурился.

– Перед тем как спрашивать имя, положено представляться самому, разве не так?

Девушка, не слезая с велосипеда, вздохнула.

– Имя не скажу. И письмо это – не просьба дать совет. Это благодарность.

– Благодарность?

– Больше полугода назад я попросила о помощи и получила ценный совет. Теперь благодарю за то, что с его помощью моя проблема разрешилась.

– То есть вы просили о совете? Обращались сюда, в лавку Намия? Так дедушка все еще живет здесь? – спросил Кацуро, глядя попеременно то на девушку, то на магазинчик.

Она покачала головой:

– Не знаю, живет или нет. Но когда я в прошлом году бросила туда письмо с просьбой о совете, на следующий день в ящике у черного хода был ответ…

Точно, так и было. Если вечером бросить в щель в рольставнях письмо с вопросом о своих проблемах, утром следующего дня в ящике для молока находился ответ.

– Интересно, а сейчас можно попросить совета?

– Вот уж не скажу. Я ведь довольно долго не приезжала после того, как получила помощь. Так что даже не уверена, что кто-нибудь прочитает мое благодарственное письмо. Но это не важно, я все равно его написала.

Похоже, девушка получила очень серьезный совет.

– Простите, – сказала она. – У вас все? Если я задержусь, дома будут волноваться.

– Да, прошу вас.

Кацуро отошел в сторону. Она с силой нажала на педали. Велосипед тронулся, быстро набрал скорость и скрылся из вида меньше чем за десять секунд.

Он снова посмотрел на «Тысячу мелочей Намия». Было совершенно непохоже, что внутри кто-то есть. Если из этого здания приходят ответы на сложные вопросы, остается только предположить, что там живут привидения.

Кацуро выдохнул через нос. Фу, глупости какие. Такого быть не может. Он потряс головой и ушел.

Когда он вернулся домой, в гостиной сидела одна Эмико. Сказала, что не может заснуть, поэтому решила выпить перед сном. На столике стояли бутылка виски и стакан. И когда она успела стать взрослой? Мать, по ее словам, легла раньше.

– Ты поговорил с отцом? – спросила Эмико.

– Нет, так и не пошел туда. Просто гулял.

– Гулял? В такое время? И куда ходил?

– Туда-сюда. Лучше скажи, ты помнишь «Тысячу мелочей Намия»?

– «Намия»? Конечно. Она еще в таком странном месте стояла.

– Там еще кто-то живет?

– Чего? – Эмико удивилась. – По-моему, нет. Не так давно магазин закрыли, и теперь там, по-моему, пусто.

– Ясно. Я так и думал.

– А что? Почему ты вспомнил?

– Да так.

Эмико с подозрением поджала губы.

– Решил, что будешь делать? Бросишь «Уомацу»?

– Не говори так.

– Но я говорю как есть. Если ты не унаследуешь дело, придется закрыть лавку. Мне-то все равно, а папа с мамой? Ты же не собираешься и их бросить?

– Отстань. Я думаю.

– И что ты думаешь? Расскажи.

– Сказал же – отстань.

Он взлетел вверх по лестнице и бросился на кровать, не снимая костюма. В голове бродили разные мысли, но ничего толкового из них не складывалось – возможно, под влиянием алкоголя.

Наконец Кацуро медленно поднялся. Он сел за письменный стол и открыл ящик. Нашел тетрадку. В ящике была и ручка.

Раскрыв тетрадку, он начал писать: «Прошу прощения, что перехожу прямо к делу. Обращаюсь к хозяину лавки Намия».

Похороны на следующий день прошли спокойно. В процессии шли почти те же люди, что участвовали в бдении. Первыми собрались родные, но, видимо, из-за вчерашнего, Кацуро они сторонились. Дядя тоже не подошел.

Кроме родственников пришли владельцы магазинов и члены городского собрания. Всех их Кацуро знал с детства.

Увидел он и бывшего одноклассника. Тот был в костюме, и Кацуро не сразу узнал его, но потом понял, что учился с парнем вместе в средней школе. Их семья держала магазин на той же улице, что и «Уомацу», они вырезали печати.

Он вспомнил, что кто-то рассказывал ему про этого одноклассника: тот потерял отца еще в детстве, выучился у деда искусству резьбы и, окончив школу, стал помогать в лавке. То есть сегодня он пришел как представитель бизнеса.

Воскурив благовония, парень прошел перед семьей и вежливо поклонился. Выглядел он на несколько лет старше Кацуро.

Когда церемония завершилась, гроб вынесли и провели кремацию. Затем в зал собраний вернулись только семья и родные, монах прочитал молитвы, после этого Такэо поблагодарил собравшихся, и все закончилось.

6

Проводив родных, Кацуро с родителями и сестрой тоже собрались уходить. Вещей было много. Открыв заднюю дверь фургона, они погрузили туда алтарь и сопутствующую утварь, а также цветы. Места, чтобы сидеть, почти не осталось. За руль сел Такэо.

– Кацуро, садись вперед, – сказала Канако.

Он покачал головой:

– Нет, мам, ты садись. А я пешком пройдусь.

Канако сделала недовольное лицо – наверное, подумала, что он не хочет сидеть рядом с отцом.

– Мне просто нужно кое-куда зайти. Я быстро.

Мать недовольно хмыкнула, но он повернулся к ней спиной и быстро зашагал вперед. Не хотел, чтобы спрашивали, куда он отправился.

На ходу он посмотрел на часы. Было почти шесть вечера.

Вчера поздно ночью он тихонько выбрался из дома, чтобы сходить к «Тысяче мелочей». В кармане джинсов лежал коричневый конверт. На листах из тетрадки были изложены проблемы Кацуро – разумеется, его собственной рукой.

Имя свое он не указал, но всю ситуацию описал, ничего не скрывая. Он просил совета, как поступить. Коротко говоря, хотел узнать, то ли ему следовать за мечтой, то ли отказаться от нее и наследовать семейный бизнес.

Но сегодня утром, проснувшись, он пожалел о сделанном. Надо же было так сглупить! Там даже никто не живет. А у вчерашней девушки просто поехала крыша. Страшно представить, что кто-нибудь прочитает его письмо.

Впрочем, теплилась у него и надежда – а вдруг, как вчерашняя девушка, он тоже получит верный совет.

Так, колеблясь, Кацуро поднимался по холму. Наконец показалось обветшалое здание «Тысячи мелочей». Вчера вечером было слишком темно, и он не заметил, что когда-то кремовые стены выцвели и почернели.

Между лавкой и сараем тянулось узкое пространство – кажется, на задний двор можно было пробраться только через него. Он пошел вперед, стараясь не задеть стену, чтобы не испачкаться.

С обратной стороны здания находился черный ход, а рядом с ним действительно был деревянный ящик для молока. Кацуро сглотнул слюну и потянул за крышку. С трудом, но ему удалось ее открыть.

Внутри лежало письмо. Кацуро протянул руку и достал его. Похоже, его сунули в тот же самый коричневый конверт. На нем было черной шариковой ручкой написано: «Артисту из рыбной лавки».

Он искренне удивился. Неужели здесь действительно кто-то живет? Он постоял перед дверью, напрягая слух. Однако изнутри не доносилось ни звука.

А может быть, тот, кто написал ответ, живет в другом месте, а по ночам проверяет, не пришло ли письмо с просьбой о помощи? Тогда все сходится. Но зачем кому-то так поступать?

Недоуменно качая головой, Кацуро пошел прочь. Сейчас это все не важно. Наверняка у хозяина лавки есть свои причины. Главное – ответ на вопрос.

С конвертом в руке Кацуро бродил по окрестностям – хотел прочитать письмо в каком-нибудь тихом месте.

Наконец он нашел маленькую детскую площадку. На ней были только качели, горка и песочница. И ни души. Кацуро сел на скамейку, стоявшую в углу площадки, несколько раз глубоко вздохнул и открыл конверт. Оттуда выпал листок. С сильно бьющимся сердцем он начал читать.

«Господину артисту из рыбной лавки.

Я получил ваше письмо.

Спасибо, что рассказали о своей проблеме, но не слишком ли большие у вас запросы?

Здорово ведь! Вы – единственный сын владельца рыбной лавки, которая досталась вам от предков. То есть, ничего не делая, вы можете ее унаследовать. Наверняка у магазина есть давние клиенты, и искать покупателей вам не придется.

Позвольте спросить, а нет ли вокруг людей, которые мучаются оттого, что не могут найти работу? Если нет, вы там хорошо устроились.

Увидите, что будет через тридцать лет. Никто не сможет бросаться такими возможностями. Многие будут рады хоть какой-то работе. Придет время, когда никто не будет уверен в завтрашнем дне, даже отучившись в университете. Точно придет. Можете заключить пари.

А вы ушли из университета, да? Не доучились, значит. Бросили вуз, в который вас отправили родители, заплатив деньги. Ишь ты!

Музыка, значит? Артистом хотите стать? Собираетесь биться за свое будущее с одной гитарой, даже если придется бросить семейный бизнес? Ну-ну.

Знаете, неохота вам никакие советы давать. Лучше скажу: поступай, как хочешь. Человек, который так легко смотрит на жизнь, обязательно где-нибудь да получит свое. Но поскольку по некоторым причинам я взял на себя обязанность представлять лавку Намия, все-таки отвечу.

Плохого не посоветую. Оставьте свою гитару и займитесь лавкой. Ваш отец ведь болеет? Значит, прохлаждаться некогда. Как вам прокормиться музыкой? Это под силу лишь выдающимся талантам. А вам – нет. Забудьте дурацкие мечты и взгляните в лицо реальности.

Лавка Намия».

Рука, державшая письмо, задрожала. Разумеется, от злости.

«Да что же это? – подумал он. – Почему я должен сносить все эти упреки?»

«Брось музыку и займись семейным бизнесом». Он предполагал, что получит такой ответ. Это самый реалистичный и несложный путь. Но кто же так пишет?! Должен ведь быть предел хамству!

Не надо было ни с кем советоваться. Кацуро скомкал листок и конверт, сунул в карман и встал. Подумал, что выбросит в первую же урну.

Но урна не попадалась, и он так и пришел домой с письмом в кармане. Родители и Эмико расставляли утварь перед алтарем, как положено.

– Ты где был? Что так поздно? – спросила сестра.

– Да так, – ответил он и пошел вверх по лестнице.

Поднявшись в комнату и переодевшись, он бросил скомканное письмо в мусорное ведро. Но тут же передумал, вынул, расправил измятый листок и перечитал. Впрочем, сколько ни читай, менее противно не становилось.

Он решил не обращать внимания на этот совет, но понял, что не может оставить его без ответа. Этот человек сильно ошибается. Взять хотя бы его слова «рыбная лавка, доставшаяся от предков» – видимо, он представляет себе роскошный магазин. И, наверное, решил, что обратившийся за советом – никчемный сынок богатых родителей.

Или вот еще фраза: «Взгляните в лицо реальности», – но Кацуро никогда от реальности и не отворачивался. Поэтому и мучается, а тот, кто написал ответ, похоже, этого не понял.

Кацуро сел за стол, выдвинул ящик, достал бумагу и ручку. Через некоторое время у него получилось такой текст:

«В лавку Намия.

Спасибо за ответ. Я и не думал, что получу письмо, поэтому очень удивился.

Но, прочитав его, я расстроился.

Честно говоря, вы совершенно не поняли мою проблему. Я ведь и сам вижу, что надежнее всего будет унаследовать лавку. Мне для этого не нужно ваше мнение.

Однако то, что реалистично и надежно, не обязательно гарантирует спокойствие и безопасность.

Кажется, вы не так меня поняли: наша лавка – маленький магазинчик со входом шириной примерно два кэн. Не могу сказать, что мы процветаем, еле-еле хватает на жизнь. Даже унаследовав эту лавку, я не смогу сказать, что мое будущее гарантировано. А раз так, разве не логично попробовать поискать другой путь? Как я сказал в прошлом письме, сейчас меня поддерживают отец и мать. Если я откажусь от своей мечты, я их разочарую.

Вы еще кое в чем ошибаетесь. Я рассматриваю музыку как полноценную работу. Я буду петь, играть, сочинять композиции и зарабатывать этим на жизнь. Однако вы, как мне кажется, считаете, что я собираюсь заниматься искусством просто ради удовольствия. Наверное, поэтому вы использовали выражения вроде «хочешь стать артистом». Позвольте с вами не согласиться. Я собираюсь стать не деятелем искусства, который понятия не имеет о реальном мире, а профессиональным музыкантом. Исполнителем.

Конечно, я знаю, что успеха добиваются только особенно талантливые люди. Но почему вы решили, что у меня нет такого таланта? Разве вы слышали мои песни? Не надо навешивать ярлыки, основываясь только на своих догадках. Ведь в любом деле надо сначала попробовать, верно?

Жду вашего ответа.

Музыкант из рыбной лавки».

– Ты когда собираешься обратно в Токио? – спросил Такэо на следующий день после похорон, вернувшись из лавки. Кацуро как раз обедал.

Голова отца была завязана полотенцем – «Уомацу» с сегодняшнего дня открылась. Рано утром Кацуро из окна комнаты видел, как Такэо уехал за покупками на мини-фургоне.

– Еще не решил, – отрывисто ответил он.

– А ничего, что ты бездельничаешь? Или твой путь к музыке такой легкий?

– Вовсе я не бездельничаю, я думаю.

– И о чем же?

– Какая тебе разница?

– А три года назад ты с таким жаром выступал! Возьми себя в руки и действуй, делай все, что сможешь!

– Отстань! Сам знаю! – Кацуро положил палочки и встал.

Из кухни с обеспокоенным видом выглядывала Канако.

Вечером Кацуро вышел из дома. Разумеется, направился к «Тысяче мелочей». Вчера ночью он бросил в щель на рольставнях второе письмо.

Открыв ящик для молока, он, как и вчера, снова увидел свой конверт. Видимо, советчик действительно каждый день проверяет, не пришло ли новое письмо.

Как и вчера, он прочитал ответ на детской площадке. Ответ гласил: