Текст книги "Магазин чудес «Намия»"

4

Здание общественного центра выглядело как одноэтажный жилой дом, разве что чуть побольше. Везде с озабоченным видом суетились люди в траурных одеждах.

У входа он увидел мать, Канако. Она беседовала о чем-то с худым мужчиной. Кацуро медленно подошел.

Канако, заметив его, ахнула. Он собрался было сказать: «А вот и я», но, увидев лицо стоявшего рядом с ней человека, потерял дар речи.

Это был его отец, Такэо. Он так похудел, что Кацуро не узнал его.

Такэо некоторое время разглядывал сына, а затем разомкнул сжатые в линию губы.

– Приехал все-таки? Кто тебе сообщил? – грубо спросил он.

– Эмико.

– Ясно. – Такэо посмотрел на дочь, потом снова перевел взгляд на сына. – Нашел, значит, время?

Кацуро почувствовал, что отец не стал договаривать: мол, ты же не собирался приезжать, пока не достигнешь желаемого.

– Если хочешь, чтобы я уехал, могу и уехать.

– Кацуро! – в голосе Канако звучал упрек.

Такэо устало махнул рукой.

– Этого я не говорил. Я занят, так что не болтай ерунды.

С этими словами он быстро отошел.

Глядя мужу в спину, Канако сказала:

– Спасибо, что приехал. Мы уже думали, что не увидим тебя.

Судя по всему, это мать велела Эмико позвонить брату.

– Эмико настаивала. Ты лучше скажи, как отец, – он так похудел. Сестра сказала, что ему опять было плохо…

Канако как-то обмякла.

– Он, конечно, делает вид, что все в порядке, но я вижу, как он ослаб. Ему ведь уже за шестьдесят.

– Разве?

Насколько он знал, Такэо женился на Канако, когда ему уже исполнилось тридцать шесть. В детстве Кацуро часто слышал рассказы о том, что отец был занят восстановлением «Уомацу» и искать невесту у него не было времени.

Незадолго до начала бдения, около шести вечера, стали собираться родственники. У Такэо было много братьев и сестер, так что только с его стороны пришло около двадцати человек. Кацуро в последний раз видел их больше десяти лет назад.

К нему подошел поздороваться дядя, который был младше отца на три года. Он радостно протянул ладонь для рукопожатия.

– Ого, Кацуро! Хорошо выглядишь. Я слышал, ты все еще в Токио. Чем занимаешься?

– Да так, всяким разным, – увиливая от ответа, он сам себе был противен.

– Что значит – всяким разным? Ты что, взял академический отпуск и развлекаешься?

Он вздрогнул. Видимо, мать с отцом не сказали родным, что он бросил университет. Канако стояла поблизости и не могла не слышать их разговор, но отвернулась, не сказав ни слова.

Это было унизительно. Значит, Такэо и Канако не считают возможным рассказывать родным, что их сын хочет заниматься музыкой.

Но ведь и он сам не мог этого сказать. Это-то и было плохо.

Он облизал губы и посмотрел дядюшке прямо в лицо.

– Я бросил.

Дядя удивился:

– Что?!

– Бросил университет. Не закончил.

Уловив краем глаза, как напряглась Канако, он продолжал:

– Хочу заниматься музыкой.

– Му-у-узыкой?!

Дядя сделал такое лицо, будто в жизни не слышал этого слова.

Началось бдение, так что разговор прервался. Дядя обратился к кому-то из родственников, с недоумевающим видом обсуждал с ним что-то – наверное, выяснял, правда ли то, что сказал Кацуро.

Читали сутры, все шло по накатанной. Кацуро тоже зажег благовония. Бабушка ласково улыбалась с фотографии. Он помнил, как она баловала его в детстве. Была бы жива, наверняка поддержала бы его сейчас.

Когда бдение закончилось, все перешли в другое помещение. Там уже приготовили суши, пиво и другой алкоголь. Кацуро огляделся – остались только члены семьи. Поскольку бабушке было уже почти девяносто, печаль на лицах была не так уж глубока. Скорее царила атмосфера тихой радости, ведь встретились давно не видевшиеся родственники.

И вдруг прозвучал чей-то громкий голос:

– Хватит! Не лезь в чужой дом!

Кацуро не нужно было оглядываться, чтобы понять, что это отец.

– Что значит – чужой?! До переезда на нынешнее место это был дом покойного отца. Я, между прочим, тоже там жил.

Отцу возражал дядя, с которым Кацуро говорил до того. У обоих лица красные – видимо, от выпитого.

– Дом, который построил отец, сгорел в войну. Нынешний построил я. У тебя нет на него никакого права.

– Что ты такое говоришь? Ты смог начать дело на новом месте, потому что у тебя была вывеска, было имя: «Уомацу». А его ты получил от отца. Как можно закрыть лавку, ничего никому не сказав?!

– Кто сказал – закрыть? Я пока еще собираюсь продолжать бизнес.

– И как долго ты сможешь его продолжать с твоим здоровьем? Да ты даже ящики с товаром уже не можешь носить! Отпускать единственного сына учиться в Токио само по себе было глупостью! Для продажи рыбы наука не нужна!

– Ты что, продавцов рыбы дураками считаешь?! – Такэо встал.

Вот-вот могла начаться драка, но окружающие поспешно встряли и удержали спорщиков. Тогда Такэо опять сел.

– Надо же! О чем ты только думал? – Дядя сбавил тон, но продолжал бубнить, поднося ко рту чашечку саке. – Ишь – бросил университет, хочет заниматься музыкой. Как ты это позволил?!

– Заткнись. Тебя не спросил, – отвечал Такэо.

Снова грозила разгореться ссора, и тетки увели дядю подальше от отца.

Спор утих, но настроение у всех уже было подавленное. Вот уже кто-то поднялся с места: «Пожалуй, пойдем потихоньку», а за ним потянулись и другие гости.

– Вы тоже можете идти, – сказал Такэо жене и сыну. – За благовониями я присмотрю.

– Точно? Не устанешь? – заволновалась Канако, но Такэо недовольно буркнул:

– Что ты со мной как с больным?

Кацуро вместе с сестрой и матерью вышел из общественного центра. Но, пройдя немного, остановился и сказал:

– Извините, идите домой одни.

– Что случилось? Забыл что-то? – забеспокоилась Канако.

– Да нет… – промямлил он.

– Хочешь с отцом поговорить? – спросила Эмико.

Кацуро кивнул:

– Да, подумал, что стоит пообщаться.

– Ладно. Тогда пойдем, мама.

Но Канако не двигалась с места. Она некоторое время смотрела в землю, будто о чем-то задумавшись, а потом подняла глаза на Кацуро.

– Отец на тебя не сердится. Он считает, что ты можешь поступать как хочешь.

– Думаешь?

– Он поэтому и поругался с дядей.

– Угу. – Кацуро тоже так показалось.

«Заткнись, тебя не спросил» – эти слова, обращенные к дяде, звучали так, будто семья в целом приняла своеволие единственного сына. Но так ли это на самом деле?

– Отец ведь тоже хочет, чтобы твоя мечта сбылась, – сказала Канако. – И боится этому помешать. Ему тяжело от мысли, что ты откажешься от своей мечты из-за его болезни. Поговори с отцом, но не забывай об этом.

– Хорошо, я понял.

Он посмотрел вслед матери с сестрой и отправился обратно, в сторону центра.

Дела принимали такой оборот, которого он совсем не ожидал, садясь в поезд на Токийском вокзале. Он думал, что родители начнут его упрекать, а родственники – обвинять. Но отец с матерью защищали его. Он вспомнил, как три года назад они уходили из его квартиры. Как же им удалось изменить свое отношение после того, как они потерпели неудачу, пытаясь переубедить сына?

Здание почти целиком погрузилось в темноту, лишь в дальнем окне был виден свет.

Кацуро не стал заходить, а подошел к этому окошку, ступая осторожно и как можно тише. Изнутри стеклянные окна закрывались сёдзи, но сейчас те были чуть раздвинуты, и можно было заглянуть внутрь.

Это оказалась не та комната, где проводили бдение, а зал для поминок, где стоял гроб. На алтаре, установленном перед гробом, курились благовония. Рядами выстроились складные стулья, и в первом ряду сидел Такэо.

Не успел Кацуро задуматься о том, что делает отец, тот встал и вынул что-то из сумки, стоявшей рядом с ним. Предмет был завернут в белую ткань.

Такэо подошел к гробу и не спеша развернул ткань. Там что-то блеснуло, и Кацуро тут же понял, что это.

Нож. Старый кухонный нож. Кацуро слышал про него столько рассказов, что в зубах навязло.

Этот нож принадлежал деду и был неизменной принадлежностью «Уомацу». Когда было решено, что дело унаследует Такэо, нож передали ему. Кажется, отец пользовался им во время обучения.

Такэо расстелил ткань на крышке гроба и положил нож на нее. Затем, подняв глаза на портрет усопшей, сложил руки и начал молиться.

У Кацуро заныло в груди. Ему казалось, что он знает, с какими словами отец обращается к бабушке.

Наверное, извиняется за то, что семейную лавку придется закрыть в его поколении. За то, что не сумел передать единственному сыну унаследованный нож.

Кацуро отступил от окна. Так и не зайдя внутрь, он ушел.

5

Ему стало стыдно перед отцом. Он впервые всем сердцем ощутил свою вину. Нужно благодарить отца за то, что тот позволил сыну высказывать свои пожелания и идти своим путем.

Но можно ли оставить все как есть?

Как и сказал дядя, здоровье Такэо явно оставляло желать лучшего. А значит, неизвестно, как долго он еще сможет продолжать работать в лавке. Ясно, что в начале хозяйничать там будет Канако, но ведь ей еще придется ухаживать за мужем. Вполне возможно, что придется срочно закрывать магазин.

И что тогда?

Следующей весной начнет работать и Эмико. Поскольку ее берут в местный банк, наверное, она сможет ездить на работу из дома. Но она будет не в состоянии на свою зарплату содержать родителей.

Так что же делать? Бросить музыку и заняться «Уомацу»?

Это, конечно, самый реалистичный вариант. Но что станется с его давней целью? Мать вон тоже говорит, что отец не хочет заставлять сына расстаться с мечтой из-за него.

Глубоко вздохнув, Кацуро оглянулся и остановился.

Место совершенно незнакомое. Вокруг выросло множество новых домов, и он, похоже, сбился с дороги.

Он рысью забегал по району и наконец вышел на знакомую улочку. Где-то здесь находился пустырь, где они в детстве часто играли.

Улочка полого поднималась в гору. Кацуро не спеша зашагал по ней. А вот, кажется, и лавка, которую он знал с детства: часто покупал там канцелярские товары. Не ошибся. На закопченной вывеске буквы: «Тысяча мелочей Намия».

Об этом магазинчике у него сохранились и другие воспоминания, кроме покупок. Пожилой владелец лавки давал советы по поводу разных проблем. Конечно, сейчас Кацуро понимал, что проблемы эти были пустяковыми: «Подскажите, как занять первое место в школьных соревнованиях по бегу», «Как получить больше денег в подарок на Новый год» и тому подобное. Но дедушка всегда отвечал серьезно. Кажется, по поводу подарка он сказал: «Нужно издать закон, чтобы деньги дарили в прозрачных конвертах». Мол, тогда тщеславным взрослым будет сложно класть в конверт маленькую сумму.

Интересно, жив ли еще тот дед? Кацуро с ностальгией разглядывал магазинчик. Ржавые рольставни закрыты, в окнах на втором этаже, где находятся жилые комнаты, не видно света.

Он прошел мимо стоявшего рядом сарая. Дети часто рисовали на его стене. Но дедушка не сердился. Только сказал как-то: все равно же будете рисовать, так хоть делайте это красиво.

К сожалению, рисунков он не нашел. Конечно, ведь прошло уже больше десяти лет. Все стерлось и исчезло.

И тут с улицы послышался скрип велосипедных шин. Кацуро выглянул из-за сарая и увидел девушку, которая слезала с велосипеда.

Поставив свой транспорт, она что-то вытащила из сумки, надетой через голову. И сунула в маленькое окошко в рольставнях магазина. Глядя на это, Кацуро издал приглушенный удивленный возглас.

В тишине его голос прозвучал довольно отчетливо. Девушка вздрогнула и посмотрела на Кацуро как на придурка. Она тут же поспешила снова сесть на велосипед.

– Подождите, пожалуйста. Вы не так поняли. Я не какой-то подозрительный тип. – Он замахал рукой и выскочил на улочку. – Я не прятался, я просто рассматривал здание – давно тут не был.

Девушка уже сидела в седле и явно была готова нажать на педали. Она настороженно посмотрела на Кацуро. Длинные волосы собраны в хвост, косметики немного, черты лица правильные. Примерно одного возраста с Кацуро или чуть младше. Наверное, занимается спортом: руки, не скрытые рукавами футболки, мускулистые.

– Вы видели, да? – спросила девушка хрипловатым голосом.

Кацуро не понял, о чем речь, поэтому промолчал.

– Вы видели, что я делала? – еще раз спросила она.

Она как будто обвиняла его.

– Мне показалось, что вы бросили конверт… – сказал Кацуро.

Девушка нахмурилась и, прикусив губу, отвернулась. Затем снова посмотрела на него.

– У меня к вам просьба. Забудьте, что вы видели. И про меня забудьте.

– Что?

– Пока. – Она нажала на педали.

– Подождите! Скажите только одно, – подскочил к ней Кацуро и встал перед велосипедом. – В конверте – просьба о совете?

Девушка вздернула подбородок и презрительно глянула на него.

– А вы кто?

– Я отлично знаю эту лавку. В детстве мы часто просили у дедушки совета.

– Как вас зовут?

Кацуро нахмурился.

– Перед тем как спрашивать имя, положено представляться самому, разве не так?

Девушка, не слезая с велосипеда, вздохнула.

– Имя не скажу. И письмо это – не просьба дать совет. Это благодарность.

– Благодарность?

– Больше полугода назад я попросила о помощи и получила ценный совет. Теперь благодарю за то, что с его помощью моя проблема разрешилась.

– То есть вы просили о совете? Обращались сюда, в лавку Намия? Так дедушка все еще живет здесь? – спросил Кацуро, глядя попеременно то на девушку, то на магазинчик.

Она покачала головой:

– Не знаю, живет или нет. Но когда я в прошлом году бросила туда письмо с просьбой о совете, на следующий день в ящике у черного хода был ответ…

Точно, так и было. Если вечером бросить в щель в рольставнях письмо с вопросом о своих проблемах, утром следующего дня в ящике для молока находился ответ.