Текст книги "Самый одинокий полярный мишка"

Глава 6
Когда смерть приходит вместе с собачьей упряжкой

В июле 1776 года исследователь капитан Джеймс Кук покинул южное побережье Англии, отправляясь в третье путешествие, которое также окажется и последним. Он составил одни из первых карт Ньюфаундленда, изучил многочисленные острова в южной части Тихого океана. Приближаясь к своему пятидесятилетию, Кук подумывал уйти на пенсию. Но, соблазненный наградой в двадцать тысяч фунтов за совершение открытия, Кук отправился в экспедицию – на поиски Северозападного прохо да, неуловимого торгового маршрута из Атлан тического в Тихий океан над Северной Америкой.

Его путь пролегал ниже мыса Агульяс, самой южной точки Африки. Затем исследователь отправился на восток, обогнув Австралию с юга, прежде чем он и его команда пересекли острова Новой Зеландии и повернули обратно на север, направляя HMS Resolution[3]3
  Корабль Его Величества «Резолюшн» – шлюп Королевского флота Великобритании, флагманский корабль Джеймса Кука, участвовавший во второй и третьей экспедициях в Тихий океан.


[Закрыть] к Гавайским островам, где они остановились, прежде чем направиться к Северной Америке.

Большая часть северо-запада Тихого океана и почти вся территория севернее были все еще не изучены европейскими исследователями, и Кук оставил свой след на земле, с которой столкнулся впервые. Орегонский мыс Фулвезер был назван Куком по причинам, которые станут ясны, если вы посетите это место, как и залив Кука, который простирается от залива Аляски до самого большого города штата Анкоридж. На пути к Берингову проливу во время поисков Северо-западного прохода, Кук назвал залив Нортона в честь сэра Флетчера Нортона, спикера британской палаты общин.

8 августа 1778 года, отправившись на север от залива Нортона, Кук оказался между двумя континентами. С одной стороны находился восточный берег Сибири, с другой – самая западная точка континентальной Северной Америки.

«Нам показалось, что мы видели на побережье людей, и, скорее всего, мы не ошиблись», – писал Кук. Он назвал это место мысом Принца Уэльского. Кук так и не нашел Северо-Западный проход, ему пришлось повернуть обратно из-за стены морского льда почти в четырех сотнях миль к северу от мыса, и его убили местные гавайцы во время остановки на пути домой в Англию. Но после него осталось множество названий, которые он дал проливам, мысам и земле, выступающей в Берингов пролив всего в нескольких милях от азиатского континента. На картах дом Гена и дом предков Норы все еще обозначается как Уэльс, хотя многие его обитатели используют инупиатское название Кингигин.

Уэльс был когда-то одной из дюжины самых больших и преуспевающих деревень на северо-западном побережье Аляски. Их связывали общая культура и традиции, но каждая из них обладала независимостью отдельного государства. В то время деревня на мысе служила домом почти шестистам людей, и была разделена на два, а иногда три поселения поменьше, расположенных на расстоянии меньше четверти мили друг от друга, но имеющих свою идентичность и обычаи.

Большинство других сообществ Северо-Западной Аляски должны были часто передвигаться по этому суровому ландшафту в поисках еды, разбивая зимние и летние лагеря в зависимости от того, где было больше ресурсов. Но жители Уэльса имели легкий доступ к земле и морю, включая миграционные пути морских млекопитающих у берега Берингова пролива. Уэльс был одной из всего двух деревень в этом регионе, где люди жили круглый год.

Люди, жившие на мысе, охотились на карибу[4]4
  Карибу – млекопитающие, члены семейства оленьих, обитающие в северных регионах Европы, Северной Америки, Азии и Гренландии.


[Закрыть], шкуру которых использовали для создания почти всех предметов одежды. Они охотились на гренландских китов в покрытых кожей лодках под названием umiat Каждое животное давало им не только несколько тонн мяса и ворвани[5]5
  Жидкий жир, добываемый из сала морских млекопитающих, а также белого медведя и рыб (устар.).


[Закрыть], но также китовый ус, который они использовали для ловушек, и достаточно большие кости для строительства. Кожа моржей использовалась для лодок, а их бивни – как инструменты или оружие. Однако самой важной добычей оставался лахтак[6]6
  Вид ластоногих из семейства тюленей.


[Закрыть], или морской заяц, называемый ugruk. Охота на тюленей обеспечивала их мясом и жиром, а их кожу использовали для ботинок, палаток, жир – для обогрева и освещения домов. Когда охотники наткались на кита, или ugruk, – мясо распределялось между жителями деревни, а самые большие порции всегда отдавались старейшинам.

Когда морских животных было мало, они охотились на морских птиц, ловили рыбу или собирали моллюсков и крабов. К северу от деревни на берегах лагуны можно было найти много ягод, и жители собирали ивовые листья, консервируя их в тюленьем жире. Самые успешные охотники с самыми большими umiat (обычно патриархи самых больших семей) были известны как umialgich. Европейские исследователи звали их вождями, но в деревне не существовало официальной иерархии, чтобы иметь такой титул. И все же umialgich являлись лидерами сообщества, вели охотничьи экспедиции, организовывали праздники и решали споры при отсутствии формальной юридической системы. Будучи самой близкой к Сибири точкой, Уэльс стал торговым постом для деревень региона. Жители отсылали представителей в ближайшие поселения и получали прибыль.

Большинство людей в Уэльсе жили в домах из дерна. Это было помещение с одной комнатой, выкопанное в тундре, покрытую дерном крышу которого поддерживали деревянные балки или ребра китов. Входные туннели выкапывались ниже уровня дома, и таким образом создавался воздушный замок, чтобы не выпускать тепло от ламп на жире тюленей. Спали на скамейках. Внутри было мало места, поэтому жители хранили многие вещи снаружи на полках из плавникового леса: инструменты для рыбной ловли, кожаные лодки и гарпуны вместе с рыбой, мясом и шкурами.

Их жизнь зависела от времен года. Люди держались близко к дому в холодные и темные зимние месяцы, навещали семью и друзей. Когда солнце поднималось выше в небе, мужчины уходили все дальше в охотничьи экспедиции, часто ненадолго возвращаясь, чтобы оставить женщинам добычу для разделки. Каждый сентябрь деревня устраивала огромный фестиваль, приглашая посетителей из окружающих ее сообществ на праздники, танцы и игры.

В центре социальной жизни охотников находился qargi – помещение в два или три раза больше, чем среднестатистический дом, построенный самым успешным umialgich деревни. Qargi служил центром сообщества, судом, церковью, танцевальным залом и мастерской по изготовлению лодок. Обычно доступ к нему имели только мужчины. Именно в qargi от поколения к поколению передавались устные истории, рассказы об охоте и штормах, о выживании, легенды о создании мира и истории о духах животных. Старейшины были мастерами-ремесленниками и охотниками, и qargi был тем местом, где они делились знанием с молодежью.

Море и земля предоставляли много даров, и хотя бывали тяжелые времена и случались конфликты, как и во всех маленьких сообществах, жители Уэльса могли обеспечивать себя настолько хорошо, что население процветало сотни лет до того, как русские охотники начали приходить на Аляску в конце 1700-х годов. Затем, примерно в середине XIX века, в Берингово море вошло первое американское китобойное судно – трехмачтовая баржа Superior. Его команду поразило количество гренландских китов, населяющих холодные воды у западного побережья Аляски. На следующий год началась охота, и на пике сезона в 1852 году было убито две тысячи двести китов. В период между 1849 и 1857 годами была уничтожена буквально треть популяции арктических гладких гренландских китов.

Иностранцы на китобойных судах также привезли местному населению алкоголь и все проблемы, связанные с ним. Жители Уэльса остерегались незнакомцев, которые часто сходили с кораблей пьяные и пытались соблазнить деревенских женщин. Под действием алкоголя местных охотников вынуждали заключать совершенно невыгодные сделки, иногда обменивать меха и кожи, стоящие несколько тысяч, на огнестрельное оружие, стоившее не больше пары долларов.

В 1877 году торговый бриг «Уильям Х. Аллен» под командованием Джорджа Гилли встал на якорь у берега. Когда местные с мыса подплыли на своих лодках, обтянутых кожей, разразилась драка из-за алкоголя. Некоторые говорили, что Гилли приказал своим людям стрелять по местным из винтовок, другие – что жители Уэльса атаковали без провокаций. В любом случае, нельзя отрицать последовавшую бойню. Более дюжины местных были убиты, возможно даже человек тридцать. Их похоронили в общей могиле на холме за деревней. Это место отмечено костями китов.

Уэльс получил репутацию места, где нет закона, когда старейшины деревни стали остерегаться посетителей. Китобои избегали это поселение из-за слухов о жестокости людей, живущих на мысе. Возможно, эта репутация и была заслужена, но у жителей Уэльса были причины враждебно относиться к посторонним. Один посетитель писал, что жители деревни пытались изо всех сил «защитить свой народ от ужасов ликера, жуликов и хуже – совращения и даже изнасилований своих женщин и дочерей… Они не могли заранее отличить ответственных и достойных доверия чужестранцев от тех, кто пришел со злыми намерениями, поэтому избегали всех».

Уэльс продолжал существовать, даже когда другие деревни столкнулись с голодом. Киты, тюлени и моржи истреблялись кораблями с огромной скоростью, и оголодавшие местные, согласно некоторым отчетам, начали есть разлагающиеся туши китов, которые выбрасывало на берег. Во многих сообществах распространились венерические заболевания и грипп, принесенные теми же кораблями, грабившими море.

В 1877 году, примерно через десять лет после того, как США выкупили у России Аляску, и в год драки экипажа Гилли с местными жителями, Шелдон Джексон, миссионер-пресвитерианец, поехал на север, чтобы якобы помочь местному населению Аляски. Джексон преподавал в миссионерских школах на территории Чокто в середине 1800-х годов и не скрывал своего презрения к коренным жителям.

К 1889 году, действуя как главный представитель сферы образования на данной территории, Джексон решил, что государству нужно принять более агрессивные меры, чтобы помочь местному населению.

Для Джексона помощь означала лишение коренного населения Аляски их традиционного языка и культуры. Он разъезжал по стране, чтобы получить поддержку своей миссии, сообщая об отсталых традициях северного коренного населения, рассказывая придуманные сказки о каннибализме, полигамии, убийстве детей и сексуальном рабстве в деревнях Аляски. Он перемежал свои речи обещаниями нескончаемых природных ресурсов. Аляска была готова для использования, говорил он внимательно слушающим толпам, если бы только можно было усмирить и «цивилизовать» местных. Чтобы сделать это, Джексон предложил основать школы в отдаленных деревнях, сначала чтобы учить, а потом и проповедовать. Кроме культурного сдвига, задуманного им, Джексон представлял новый образ жизни для коренного населения Северо-Западной Аляски. Он мечтал об Аляске, в которой местное население можно переделать из охотников в скотоводов со стадами спокойных северных оленей из Сибири.

Джексон лично позаботился об открытии более дюжины школ по всей Аляске, а в целом его старания привели к появлению большего количества учебных заведений. Некоторые из них стали школами-интернатами, куда насильно отправляли местных детей. Уроки там проходили только на английском, и за использование своего языка наказывали. Расписание было перегружено библейскими темами. Миссионерская школа в Уэльсе, основанная в 1890 году, обучала несколько поколений детей английскому и христианству.

Джексон в основном добился успеха в насаждении населению Аляски европейских норм. Многие приняли миссионерскую религию, и родной язык практически перестал использоваться, поскольку открывались только английские школы. Но колониальные идеи Джексона, заключающиеся в том, что природа – всего лишь ресурс, который ждет, когда же его используют, так и не укоренились. Коренное население обращалось с природой как со взаимосвязанной системой, где все компоненты – киты, тюлени, лед, белые медведи и люди – играют свою роль. Ничто не существовало отдельно, и, если что-то выходило из равновесия, вся система страдала. Несмотря на появление стад оленей, охота для пропитания все еще являлась важной частью повседневной жизни. В Уэльсе население оставалось стабильным, ресурсы земли и моря поддерживали более пятисот жителей деревни.

До зимы 1918 года, когда смерть пришла в Уэльс на собачьих упряжках.

* * *

Никто точно не знает, где именно началась мировая пандемия испанки, но самые первые случаи болезни зарегистрированы в округе Хаскелл, Канзас.

Округ Хаскелл – юго-западный край штата Канзас, большую часть которого составляют фермерские угодья. В 1918 году пятьсот семьдесят восемь квадратных миль земли являлись домом, грубо говоря, для пятнадцати тысяч человек, почти все из которых работали в сфере сельского хозяйства, выращивали зерно, коров и кур и содержали большое поголовье свиней. Над ними пролегали миграционные пути дюжин видов птиц. Теперь мы знаем, что птичьим гриппом могут заболеть и свиньи, и люди и он может мутировать в опасную форму заболевания. Мы точно не знаем, что произошло в 1918 году, но вполне возможно, что так и было.

В январе 1918 года среди вспышки того, что местные газеты назвали пневмонией, нескольких людей из округа Хаскелл призвали служить в расположенный неподалеку лагерь Фанстон – армейский тренировочный центр, в котором жили тысячи рекрутов со всего региона. К середине марта заболело более тысячи человек. Их укладывали рядами на койках в лагерном госпитале. Из Канзаса болезнь распространилась на другие лагеря, заразив две трети личного состава армейских тренировочных подразделений по всей стране. Когда солдат из этих частей отправили в Европу, разразилась настоящая катастрофа.

Более десяти тысяч трехсот моряков в британском Гранд-Флит были отправлены на лечение в мае и июне, но только четверо умерли. От болезни отмахнулись как от «трехдневной лихорадки», и пресса практически не освещала ее, особенно во враждующих странах, где статьи, которые могли бы намекнуть на наличие проблем и слабых мест, подвергались цензуре или вообще не публиковались. Когда грипп попал в Испанию, король Альфонсо XIII заразился вместе с премьер-министром и несколькими членами кабинета. Испанцы сохраняли нейтралитет, пока вокруг них бушевала война, и болезнь ежедневно попадала в заголовки газет по всей стране. В других странах болезнь 1918 года стала известна как испанский грипп, или испанка, поскольку США, Англия и Франция боялись объявлять о ее присутствии у них.

Штаммы гриппа распространялись быстро, потому что инфицировали верхние дыхательные пути – нос и горло. Испанский грипп был другим: вирус поселялся в легких и мог вызвать как бактериальную, так и вирусную пневмонию. Хотя первая версия гриппа 1918 года убила относительно немного людей, те, кого она все-таки погубила, помогли представить, что грядет. Обычно большинство погибших от гриппа имели слабый иммунитет: молодые, старые или уже больные. Но даже в первые месяцы эпидемии испанский грипп валил с ног и здоровых взрос лых. В любой другой год смерти стольких молодых людей могли бы стать причиной большей тревоги, но туман войны скрыл масштабы. К началу лета медицинская газета американских армейских офицеров во Франции сообщала, что «эпидемия подходит к концу… и была не такой уж суровой». Британские врачи сообщили, что любые признаки болезни «полностью исчезли».

А в августе в Швейцарии появился новый и уже более опасный штамм. Американский военно-морской офицер отметил в конфиденциальном отчете, что они столкнулись с возвращением «черной чумы». В начале сентября начали заболевать солдаты в лагере Девенс – военном тренировочном центре к северо-западу от Бостона. Оттуда вирусная инфекция перешла на Филадельфию, где она вспыхнула сначала на военной верфи, а потом и среди гражданского населения после того, как во время военного парада тысячи людей наводнили улицы. Более двенадцати тысяч людей погибнут через шесть недель, примерно восемьсот человек в день. Болезнь раскинула свои смертельные щупальца по всей стране. В Колумбусе, Огайо, где почти век спустя родится Нора, заболели тысячи людей и более восьмиста человек погибло, несмотря на введенный чиновниками системы здравоохранения карантин – были закрыли места массовых сборов людей.

Первые случаи на северо-западном побережье Тихого океана были зарегистрированы в конце сентября в лагере Льюис, к югу от Сиэтла. Чиновники призывали жителей ввести добровольный карантин, а потом установили обязательный, закрыв церкви, школы и театры почти без предупреждения. Но больше ничего сделать они не могли. К концу февраля 1919 года в одном только Сиэтле умерло почти полторы тысячи жителей.

Услышав о заболевании, достигшем западного побережья, Томас Риггс, губернатор Аляски, принял отчаянные попытки остановить распространение вируса и не позволить ему добраться до севера. Он умолял пароходные компании, направляющиеся в Аляску, осматривать пассажиров на признаки гриппа. В порты Аляски отправили врачей, готовых осмотреть любого имеющего симптомы болезни, и при необходимости оставляли этих людей на карантин. 14 октября 1918 года о первом случае узнали в Джуно, юго-восточной узкой полосе земле на Аляске, и болезнь быстро распространилась по побережью. И все же юго-восточная Аляска относительно хорошо пережила эпидемию: доктора устраивали передвижные госпитали, мертвых немедленно хоронили, а помощь приходила из такого далекого региона, как Сан-Франциско. Все это помогло замедлить распространение заболевания. То же самое нельзя сказать о северо-западных регионах штата.

Пароход «Виктория» прибыл в Ном 20 октября, примерно в сотне миль к юго-востоку от Уэльса. Многое из того, что произошло, потом стало известно благодаря специальной серии статей газеты «Anchorage Daily News», которая рассказала о распространении болезни на северо-западной Аляске. Всех на борту корабля осмотрели врачи еще в Сиэтле, и ни у кого не обнаружили симптомов болезни. И все же, когда корабль прибыл, врач приказал команде оставаться в карантине в местном госпитале. Через пять дней заболел только один человек. Врачи решили, что это тонзиллит, и карантин сняли. Четыре дня спустя сотрудник больницы заболел и умер. Еще через два дня весь Ном попал в карантин, но было уже поздно.

Некоторые считают, что заболела половина белого населения Нома. К последней неделе ноября погибло более двух дюжин человек. Все было еще хуже в деревне коренных жителей Нома, находящейся неподалеку от города, где за восемь дней погибло сто шестьдесят два человека. Запаниковав, многие из них бегали из дома в дом, собираясь предупредить соседей, но в процессе принесли болезнь почти в каж дую семью. Позже, когда спасатели пришли проверить домики, из труб которых не шел дым, они нашли замерзшими целые семьи. У них не было сил поддерживать огонь. Некоторые местные во время катастрофы покончили с собой. Главный врач города Дэниел С. Ньюман заболел через две недели после первого случая и не мог работать, поэтому заботиться о десятках больных пришлось единственному врачу из форта Дэвис. Корабль, принесший грипп, был последним в этом сезоне. Никто не мог прийти им на помощь.

Когда «Виктория» прибыла в Ном, и ее пассажиры попали на карантин, почту с корабля продезинфицировали, но команда вступила в контакт с местными почтальонами еще до того, как те загрузили собачьи упряжки письмами и посылками для изолированных сообществ на побережье. В начале ноября почтальон и его сын ехали в Уэльс, когда мальчику стало плохо. Артур Нагозрук-старший, главный учитель в Уэльсе и по факту лидер сообщества на мысе, слышал о гриппе и дал почтальону строгие инструкции: если он или его сын заболеют, они не должны возвращаться в деревню. Возможно, почтальон думал, что кто-то поможет его сыну, или просто слишком отчаялся, чтобы поворачивать обратно, но он проигнорировал приказ Нагозрука. К тому времени, как он приехал в Уэльс, его сын уже был мертв. Два дня спустя заболел сам отец. Через неделю болела почти вся деревня.

Местная медсестра пыталась помочь, но ей не хватало лекарств, чтобы лечить всех, и ее запас еды быстро подходил к концу. Она приказала мальчикам убить оленей и кормить детей мясом, а также сделать похлебку для малышей. Люди столпились у школы, и многие там и умерли. Их тела укладывали аккуратными рядами в задней комнате. У других не было сил выходить на улицу, и они умирали в домах из дерна. Когда несколько недель спустя прибыли спасатели, они нашли младенцев, сосущих грудь мертвых матерей, и детей, греющих банки с молоком своим телом, чтобы накормить ребят помладше.

Прежде чем все закончилось, сто семьдесят человек – почти половина деревни – погибли. Среди умерших в Уэльсе были почти все члены деревенского совета, два учителя из коренного населения и большая часть охотников на китов. Перед началом эпидемии родилось пять детей, и они умерли до ее окончания. Нагозрук, лидер деревни, потерял жену и двоих сыновей. Двое из бабушек и дедушек Гена Агнабугока также стали жертвами болезни за тридцать девять лет до рождения Гена.

Когда весной 1919 года в Уэльс прибыла спасательная команда, они динамитом взорвали землю к северу от деревни и устроили массовое захоронение в дюнах под белым крестом, где до сих пор находится кладбище.

Спустя полтора года Генри Грейст, миссионер пресвитерианской церкви, приехал в Уэльс и прожил там год, прежде чем отправиться в больницу на северном побережье Аляски. В неопубликованной работе он описывал, что произошло потом, после того как спасатели прибыли на мыс. Он кое-что перепутал, а именно: год, население и количество смертей от гриппа, и высказывал ужасно расистские взгляды на коренных жителей, но его отчет – единственное известное свидетельство о том, что он назвал «трагическим социальным экспериментом».

Один из спасателей был чиновником из Американского бюро образования, скорее всего, это Эбенезер Эванс, который приехал в Уэльс в начале 1919 года. Он знал, что в деревне осталось около сорока сирот, и приехал со стопкой разрешений на брак. Собрав вдов, вдовцов и других взрослых людей брачного возраста в здании школы, Эванс предоставил им выбор. Сирот могут вывезти в города в сообщества, нетронутые гриппом, и они навсегда будут потеряны не только для деревни, но и для оставшихся родственников – дядей, теток, братьев и сестер. «Единственная альтернатива, – сказал Эванс собравшимся, – „здесь и сейчас“ выбрать нового супруга и зарегистрировать брак на месте».

Выжившие, многие из которых все еще скорбели по любимым, лежащим мертвыми в соседней комнате или в тот момент закапываемым в массовом захоронении незнакомцами, были в ужасе – по утверждениям Грейста – от мысли о потере целого поколения детей после недавней утраты. По настоянию Эванса они встали вдоль стен, мужчины и мальчики – с одной стороны, женщины и девушки – с другой. Тогда мужчинам сказали выбрать жену. Если они сомневались, выбирали за них. Один мужчина постарше, состоятельный пятидесятилетний человек, стоял с опущенными глазами. Его жена, умная и способная женщина, которую он сильно любил, умерла от гриппа, и он скорбел. Когда он отказался выбирать, Эванс нашел ему в пару девушку в три раза моложе его. Она была не только младше, но и уже в отношениях с парнем своего возраста, которого не было в школе в тот день. Она беспрестанно всхлипывала, когда ее подвели к столу, чтобы подписать брачный сертификат. Как только всем мужчинам и женщинам нашли пары, Эванс провел массовую церемонию, объявив всех супругами.

Вскоре после церемонии мужчина постарше пришел к двери матери его новой жены. Он оставил девушку у порога, и позже она получила легальный развод. Она вышла замуж за молодого человека, с которым и хотела вступить в брак. А тот мужчина оставался один до конца своих дней.

* * *

Грипп принес много горя и проблем коренному населению Аляски. Из всех погибших на этой территории в период с 1918 по 1919 год половина умерла от гриппа – более тысячи ста человек в целом. Более восьмидесяти процентов из них были коренными жителями. Две трети жертв жили на территории Нома или рядом, включая деревню на мысе.

Уэльс уже никогда не был прежним. Его население уменьшилось почти наполовину, и всю семейную структуру невольно перекроили. Когда-то Уэльс был больше любого другого поселения коренных народов на побережье, но больше в нем никогда уже не будет жить более ста шестидесяти человек. Но потери деревни заключались не только в количестве погибших или изменении фамилий в правительственных документах. Скотоводы и лидеры, а также самые способные охотники деревни умерли, забрав с собой истории, которые передавались от старейшин к молодым в теплом qargis, – знания о течениях в проливе, о том, когда образуется лед, когда собираются моржи и о признаках приближающейся бури. Их истории давали силы и уверенность, а в таком опасном месте, как далекий Север, эти знания могли стать решающими в вопросе жизни и смерти. На целых полвека местные забросили охоту на китов, и потеря стольких охотников заставила жителей Уэльса полагаться на еду, привезенную из Нома или других мест.

Коренное население Аляски не жило в утопии до приезда белых. Они сталкивались с проблемами, конфликтами, болезнями и голодом, как и другие сообщества. Но изменения, принесенные приезжими, были не похожи ни на что, виденное ранее. Процесс утраты коренным населением на мысе их традиций и культуры начался, когда первые миссионеры ступили на берег в 1890 году. Местные рассматривали мир вокруг них как нечто, с чем нужно работать сообща, белые видели в природе только ресурсы: стадо, которое можно импортировать, китов, которых можно убивать на мясо, народ, который можно превратить в христианских работников.

Не в последний раз в жизни коренному населению угрожали силы, находящиеся вне их контроля.