Текст книги "Резиденция. Тайная жизнь Белого дома"

Лимерик «была мне начальницей и подругой, – говорит Бетти Финни, работавшая в Белом доме горничной с 1993 по 2007 год. – Если тебе нужна была помощь, она была готова сделать для этого все».

Ее путь на Пенсильвания-авеню, 1600, вряд ли можно считать обычным. В 1972 году она бросила аспирантуру по китайской истории в престижном Университете Джорджа Вашингтона и пошла работать официанткой бара в фешенебельном вашингтонском отеле Mayflower. Это очень расстроило ее отца, а известие о том, что дочь пошла учиться на курсы организации бытового обслуживания при отеле, отнюдь не добавило ему счастья. «Я не для того тебя растил, чтобы ты сортиры чистила», – сказал он ей. Впоследствии все изменилось. «Когда я устроилась работать в Белый дом, позвонила ему и говорю: «Твоя дочь теперь будет чистить сортиры в Белом доме. Как тебе это?»

В должности главной экономки Лимерик отвечала за найм и увольнение горничных (по согласованию с главным швейцаром). Она вспоминает, что за время ее работы некоторых горничных пришлось уволить через неколько недель – они были либо слишком потрясены близостью к самой могущественной супружеской паре мира, либо им не хватало необходимой сдержанности.

«Надо поддерживать баланс между услужливостью и пониманием, когда нужно не мешать людям, – говорит она. – Наверное, некоторые из наших не были чемпионками мира по заправке постелей и медали за это им не светили, но зато они знали, когда нужны семье, а когда пора скрыться с глаз долой».

Больше других ей нравилось обслуживать семью Клинтон. По ее словам, они были самой пылкой президентской четой, и в личных покоях периоды взлетов в их отношениях сменялись печально известными провалами. Работу в Белом доме в эпоху Клинтонов Лимерик вспоминает как череду резких перепадов. Иногда между ними вспыхивали ожесточенные перепалки с шокировавшими персонал словесными оскорблениями, а иногда наступали периоды ледяного молчания. Однако в счастливые периоды Клинтоны могли бродить по резиденции ночью, если им не спалось, болтая о пустяках и восхищаясь зданием.

Иванис Силва, работавшая вместе с Лимерик в отеле Mayflower, пришла работать в Белый дом в 1985 году. Она ушла на пенсию в 2008 году и сейчас живет неподалеку от Говардского университета со своей младшей сестрой Сильвией, которая до сих пор работает горничной в Белом доме. Когда она работала в резиденции, ей приходилось вставать в 5.30 утра и ехать на автобусе с пересадкой, чтобы успеть к началу смены в 7.30. «В снежную погоду лучше было идти пешком», – вспоминает она. Три недели она работала в утреннюю смену с половины восьмого до четырех, а одну неделю – в вечернюю, с полудня примерно до восьми вечера.

Она всегда делала то, о чем ее просили, даже если это выходило за рамки ее обязанностей, – например, могла подшить платье гостье, если требовалось. Особенно много она занималась шитьем для Клинтонов и Лоры Буш.

Лимерик описывает тонкие ритуалы, которых должны придерживаться горничные, чтобы не нарушать покой президентской семьи. «Мы ведь работали в двух шагах от них. К примеру, они входят в помещение, видят тебя и говорят: «Не уходите, продолжайте работать». Если уходить не велено, можно делать свою работу, но при этом надо уметь полностью отключаться от происходящего вокруг. А если у них совещание или происходит какой-то разговор между президентом и первой леди – не важно, бурный или спокойный, – надо просто спросить: «Могу я остаться, чтобы закончить?» Хочешь не хочешь, а свое дело нужно делать». Если члены семьи хотели уединиться, работник мог перейти в соседнюю комнату и продолжить свою работу там. «Если им нужна приватность, они закрывают двери в ванную комнату, и мы не уходим».

Лимерик говорит, что горничные придерживались того же правила, что и буфетчики: видеть не видели, слышать не слышали. Они не заговаривают с членами президентской семьи или гостями первыми и никогда не обращаются к ним с личными просьбами.

Время от времени горничным приходится закрывать глаза на ненадлежащее поведение детей президентской семьи, в том числе и на отдельные случаи подросткового пьянства. Как правило, работники резиденции сочувствуют детям, растущим в Белом доме в условиях крайне ограниченного личного пространства. «Я и сама была не ангел, когда мне было двадцать, – говорит Лимерик, соотнося себя с некоторыми из президентских детей. – Им нужны вечеринки, они хотят, чтобы у них гостили друзья, так что все это у нас на глазах». Кроме того, большинство работников считают, что подросткам лучше выпивать на территории резиденции, чем за ее пределами, где это может быть небезопасно и для них самих, и для репутации их родителей.

Сьюзан Форд, переехавшая в резиденцию подростком, вспоминает, что обслуживающий персонал «мягко намекал» ей, если она вела себя неправильно. Но, как она говорит, их увещевания не имели той же силы, что замечания родителей. На некоторые проделки, вроде запуска фейерверков с территории Белого дома в День независимости (что запрещено делать в Вашингтоне), они с друзьями решались, понимая, что это сойдет им с рук: «Ну кого пустят в Белый дом нас арестовывать?» Форд говорит, что в резиденции подростку не составляло труда найти выпивку: например, холодильник в Солярии был забит пивом и колой для гостей. «И какой же подросток откажется от пива, которое стоит – только руку протяни?»

Трое совершеннолетних сыновей президента Картера были очень частыми гостями резиденции. Флорист Ронн Пэйн, начинавший в Белом доме при Никсоне и уволившийся при Клинтоне, говорит, что ему приходилось не только обновлять букеты в их комнатах на третьем этаже. «Я регулярно выносил оттуда бульбуляторы», – говорит он. (Факт беззастенчивого употребления марихуаны в президентской резиденции подтвердил еще один сотрудник обслуживающего персонала, пожелавший остаться неназванным.) Если бы у кого-то из сыновей Картера обнаружили наркотики на улице, последовал бы немедленный арест, но в Белом доме они могли употреблять их без всяких опасений.

Мать президента Картера Лилиан и его младший брат Билли тоже прочно обосновались в Белом доме. Это были колоритные персонажи: Лилиан, которой в то время было за восемьдесят, была известна пристрастием к бурбону, а Билли оказался замешан в нескольких скандалах, пришедшихся на период президентства брата. Президент велел обслуживающему персоналу не подпускать его мать к алкоголю, поэтому она отправляла кого-то из буфетчиков в винный магазин на Коннектикут-авеню за бутылкой виски «Джек Дэниелс». Работники резиденции прозвали брата Картера «Билли-пиво» в честь горячо любимого им напитка и всеми силами старались «не выпускать его на улицу» в пьяном виде. «Когда было понятно, что кто-то из близких президента серьезно напился, этого человека не выпускали никуда», – говорит швейцар Херман Томпсон.

Однажды во время администрации Джорджа Буша – мл. президент с женой уехали на День независимости в Кэмп-Дэвид, оставив дочерей одних в Белом доме. К тому моменту Дженна и Барбара уже достигли возраста, в котором употребление алкоголя разрешается законом.

«Дженне и Барбаре разрешили устроить вечеринку для друзей на втором этаже. Мы убрали всю мебель из Желтого овального кабинета, и они в нем всю ночь напролет танцевали, – с улыбкой вспоминает Лимерик. – Мы закрыли Линкольновскую и Королевскую спальни, куда им было нельзя, но зато они могли заходить в любые другие помещения. Так что они от души повеселились, а утром мы организовали для них бранч. Некоторые не спали ночь, некоторые были слегка с похмелья, но все равно это было лучше, чем если бы они оказались в городе».

Персоналу резиденции часто приходится выручать членов президентской семьи из неловких ситуаций, чреватых повышенным вниманием общественности. Швейцар Скип Аллен вспоминает, как ему позвонили из дежурки Секретной службы, когда снайпер на крыше Белого дома увидел нечто необычное. Дочери Буша устроили в Солярии очередную вечеринку, которая перетекла на ступени подъезда и крышу, как часто бывало в хорошую погоду. Судя по всему, один из гостей подначил другого дотронуться до флагштока на крыше здания. «Это небезопасно даже при свете дня. Там есть масса возможностей споткнуться, – говорит Аллен. – Есть только один узкий проход через крышу, а прожектора, освещающие флаг, ослепят любого, кто не привык туда подниматься».

Снайперы решили, что неловкую и опасную ситуацию лучше разрешить кому-то из обслуживающего персонала. К моменту, когда Аллен вышел на крышу, подвыпивший тусовщик уже спускался с нее.

Аллен не сказал ни слова.

* * *

Билл и Хиллари Клинтон с трудом проникались доверием к персоналу дома, из-за которого малейший просочившийся слух может стать сенсацией национального масштаба. Они поменяли телефонную систему Белого дома именно потому, что не хотели, чтобы кто-то мог слушать их личные разговоры. Это огорчило швейцаров, в распоряжении которых была проверенная временем система распределения телефонных звонков.

Когда входящий звонок предназначался члену президентской семьи, оператор коммутатора резиденции переводил его на телефонную диспетчерскую швейцарской. «Например, если звонили первой леди, нажималась выделенная ей кнопка и раздавался кодовый звонок, услыхав который она могла снять трубку любого находящегося поблизости телефона, после чего коммутатор переводил на него звонок, – объясняет Скип Аллен. – Это появилось при Картере, когда в Белом доме жило столько народу, что для каждого существовал особый тип телефонного звонка. А теперь у президента был одиночный звонок, у первой леди сдвоенный, а у Челси – три коротких подряд».

Каждое утро президента будят внутренним телефонным звонком. Большинство президентов встают в промежутке между половиной шестого и шестью утра, поэтому на случай, если президенту что-то понадобится, дежурный швейцар приступает к своим обязанностям уже в половине шестого.

Наутро после инаугурации Клинтона человека, разбудившего президента, ждал сюрприз. Клинтоны вернулись с инаугурационных балов только в два часа ночи. Предшественника Клинтона ежедневно будили в пять утра, но сейчас в ответ на свой звонок швейцар услыхал разъяренное «здесь что, и поспать нельзя?». (Президент Клинтон был известной «совой», как в свое время и президент Джонсон. Его привычки сводили персонал с ума: иногда швейцаров не распускали по домам до двух ночи.)

Как говорит Аллен, Клинтоны решили, что при существующей системе телефонной связи «слышать их разговоры могут слишком многие». Поэтому все телефоны Белого дома были объединены во внутреннюю сеть, чтобы первая леди могла позвонить президенту в кабинет напрямую, минуя коммутатор. «Это несколько снизило безопасность связи. Снять трубку в помещениях верхних этажей может кто угодно», – говорит Аллен, которого изменения явно раздражают до сих пор.

Озабоченность Клинтонов секретностью делала их отношения с персоналом «хаотичными» на протяжении всех восьми лет президентства, говорит Аллен. Но все же один работник обслуживающего персонала, флористка Уэнди Элзассер, объясняет это родительским беспокойством: «Думаю, что во многом их, если можно так сказать, отчужденность по отношению к прислуге объяснялась стремлением оберегать Челси».

Однако очевидно, что у Клинтонов не было оснований опасаться утечек от персонала резиденции. Даже сейчас, спустя много лет, работники в основном отвечают молчанием на вопросы о происходившем за закрытыми дверями. У подавляющего большинства из них конфиденциальность становится частью ДНК. Они понимают, что сдержанность работников имеет фундаментальное значение для защиты института президентства и что без нее жизнь в Белом доме была бы невыносимой.

Глава 3
Служение

«Карсон: Даунтон – прекрасный дом, мистер Бэйтс, а Кроули – прекрасная семья. Мы живем по определенным правилам, и эти правила могут поначалу казаться сложными.

Бэйтс: Разумеется…

Карсон: Если вы ощутите скованность в присутствии его светлости, то могу лишь заверить вас в том, что очень скоро его обходительность и любезность позволят вам исполнять свои обязанности наилучшим образом».

Сериал «Аббатство Даунтон», 1-я серия первого сезона

Для швейцара Белого дома «выходные и праздники – не более чем слова», – заметил Ирвин «Айк» Гувер, прослуживший главным швейцаром Белого дома с 1913 года вплоть до своей кончины в 1933 году.

Работники резиденции настолько преданы своему делу, что подчас отказываются отправляться домой, даже если им велят. Леди Берд Джонсон была очень обеспокоена привычкой своего супруга засиживаться за работой за полночь. Как-то утром, после того как накануне персонал распустили по домам в полночь, она вызвала к себе главного швейцара Дж. Б. Уэста.

«Я крайне огорчена тем, что прислуге приходится оставаться допоздна, – сказала она. – Я уже давно отказалась от попыток заставить мужа ужинать вовремя. А давайте скажем Зефир [личной кухарке Джонсонов], чтобы она готовила что-то, что может долго оставаться горячим? Или я могла бы для него разогревать? А если я уже сплю, он и сам прекрасно может себя обслужить. Тогда мы могли бы отпускать буфетчиков, как положено, в восемь вечера».

Когда Уэст передал эти соображения метрдотелю Чарлзу Фиклину, тот возмутился. Его люди были готовы оставаться на работе до тех пор, пока нужны президенту. «Президент Соединенных Штатов сам разогревает себе ужин? Никогда!» – сказал Фиклин.

С Чарлзом был согласен его брат Джон, буфетчик: «Сколько себя помню, мы торжественно подаем президентам и первым леди все, что они едят. Даже если это сэндвич с сыром, миска соуса чили или вареное яйцо. Такова традиция».

В ответ на сообщение Уэста о том, что ее предложение встречено в штыки, Леди Берд сказала: «В жизни не видала подобных домов. Сначала мне не дают самой разжечь камин – для этого нужны целых два техника. А теперь вот и прислуга не хочет вечером расходиться по домам».

Гэри Уолтерс – главный швейцар в период с Рейгана до Буша-мл. – отвечал за найм и увольнение персонала. На собеседованиях он всегда предупреждал кандидатов: «Нормированного рабочего дня здесь точно нет». Он ощутил это на себе, и одной из причин его ухода было желание распоряжаться своим временем и иметь возможность ездить на отдых вместе с семьей.

«Я устанавливал людям их расписания, но все знали, что дела президента в каждый отдельно взятый день определяет ситуация в мире и что в любой момент их могут попросить задержаться на работе, или выйти пораньше, или вызвать во внеурочное время, или остаться на несколько дней. Все строилось вокруг президентского графика».

Для самого Уолтерса помехи его семейной жизни были привычным делом. В 1991 году он выехал из ворот Белого дома и направился на баскетбольный матч в Мэрилендский университет, когда ему сообщили, что США во главе международной коалиции начали наносить авиаудары по иракским войскам в Кувейте[17]17
  имеется в виду т. н. Война в заливе 1991 года – международная военная операция по освобождению Кувейта от иракской оккупации. – примеч. пер.


[Закрыть]. «Так что я выехал из одних ворот и, проехав всего ничего по Пенсильвания-авеню, заехал обратно через другие».

Маляр Клетус Кларк, проработавший в Белом доме с 1969 по 2008 год, говорит, что в этот период он поступился собственной жизнью ради работы. Его уоки-токи[18]18
  Первая переносная рация производства компании Motorola (с англ. «Walkie-Talkie» – «ходилка-говорилка»). – Прим. ред.


[Закрыть] был постоянно включен, и его регулярно вызывали на работу в выходные выполнять те или иные пожелания президентской семьи. «Когда первая леди хотела перевесить картину и нужна была дырка в стене, меня отлавливали, чтобы я приехал и занялся этим».

В тесной связке с Кларком работал его приятель, супервайзер операционного департамента Тони Савой. Если первая леди решала сменить цвет стен, усилиями обоих эта масштабная задача выглядела не требующей особого труда. «Нужно было полностью освободить все помещения от обстановки. Красили в пятницу и в субботу, а в воскресенье расставляли мебель по местам. Когда они [президентская семья] возвращались вечером в воскресенье или в понедельник, мебель стояла точно так же, как до их отъезда», – говорит Савой.

Президенту и первой леди не отказывают никогда. А первые леди всегда нетерпливы. «Их боятся все. Правду первой леди никто не скажет. Она может сказать: «Сможете перекрасить весь Белый дом за сутки?» Ей ответят: «Да, мэм». «Нет» не скажут. Никто не захочет сказать правду и поставить под удар свою работу», – говорит Кларк.

По словам Кларка, времени на размышления у него не было никогда, даже когда он решал сложные задачи вроде подбора правильных оттенков желтого для косметического ремонта Желтого овального кабинета. Записей о том, какие краски использовались при предыдущем ремонте много лет назад, не было. Поскольку подсобка Кларка находилась в подвале и не имела естественного освещения, ему приходилось то и дело выходить на улицу, чтобы понять, как будут выглядеть те или иные варианты при солнечном свете. Его самоотдача не осталась незамеченной. Кларк с нескрываемой гордостью вспоминает слова Лоры Буш о том, что он «прирожденный художник».

События в мире часто заставляют президента работать, не считаясь со временем, и тогда персонал резиденции работает в авральном режиме. Джимми Картер почти все время пребывал во встревоженном состоянии – в стране нарастала инфляция, на бензоколонках выстраивались бесконечные очереди, а в мире бушевал энергетический кризис. (Розалин рассказывает, что при ее супруге в Белом доме было очень холодно: он распорядился поддерживать температуру не выше 18 градусов. Одна из горничных сжалилась над первой леди и купила ей теплые кальсоны.)

Но в первую очередь Картера и всех, кто его обслуживал, выматывала ситуация с захватом американских заложников в Иране. На протяжении 444 невыносимо томительных дней персоналу резиденции приходилось приспосабливаться к новому графику президента, перевернутому с ног на голову из-за восьмичасовой разницы во времени с Ираном. Каждый день кухня до поздней ночи готовила сэндвичи и пирожные для заседавших в Овальном кабинете президента и его внешнеполитических советников. По утрам Картер входил в Овальный кабинет в пять, поэтому персоналу нужно было убраться в помещении и украсить его свежими цветами не позже чем без четверти пять.

По воспоминанию миссис Картер, в этот кризисный период персонал был особенно предупредителен. «Они за нас переживали», – с признательностью вспоминает Розалин. При этом им давали возможность просто побыть вдвоем, в чем президентская чета отчаянно нуждалась. В спокойные моменты президент с супругой усаживались отдохнуть на Балконе Трумэна. «Там нам было хорошо и спокойно».

Проигрыш Рейгану на выборах миссис Картер воспринимает болезненно даже сейчас, тридцать пять лет спустя. Она вспоминает, что оставаться в Белом доме еще два месяца после электорального поражения было мучительно. «Проигрываешь на выборах четвертого ноября, и хочется сразу же отправиться восвояси». Флорист Ронн Пэйн вспоминает, каким ударом это стало для семьи. «Они рыдали две недели. То есть просто безудержно. Поднимаешься на второй этаж – и каждый раз это слышишь».

* * *

Работа в резиденции становится своего рода образом жизни. Управляющий кладовыми Билл Хэмилтон вышел на пенсию после пятидесяти пяти лет службы в штате Белого дома. Вскоре после своего ухода он повез свою жену Терезу в Лондон и Париж, отмечать пятьдесят восьмую годовщину свадьбы. К этому моменту у них было семеро детей, тринадцать внуков и четверо правнуков. В Европе они прежде не бывали – не было времени вырваться.

«Моя жена – единственная девушка, за которой я ухаживал в своей жизни. Мы познакомились в пятом классе, – говорит он нарочито громко, чтобы было слышно нахоящейся в соседней комнате супруге. – Когда я сказал моей матери, что это та, на которой я женюсь, она развернулась и вкатила мне такой подзатыльник, что я со стула полетел… Сказала, что я в этом ничего не смыслю».

Хэмилтон начинал работать в Белом доме уборщиком в возрасте двадцати лет. Как и почти все работники обслуживающего персонала, он устроился туда через знакомых. На собеседование Хэмилтона привел его хороший приятель, Уилсон Джерман, с которым они были знакомы по совместной работе в вашингтонском отеле Wardman Park. До сих пор они созваниваются пару раз в месяц, чтобы поболтать и шутливо поспорить по поводу того, кто проработал в резиденции дольше.

Еще один сотрудник резиденции, не понаслышке знакомый с необычными требованиями, предъявляемыми к этой работе, – столяр Милтон Фрэйм, которому сейчас семьдесят два. Его служба в Белом доме началась в 1961 году. Сначала он помогал Трафсу Брайанту заниматься собаками семьи Кеннеди, а затем на протяжении тридцати шести лет работал в столярной мастерской. Дорога на работу из сельской глубинки Виргинии и обратно отнимала в общей сложности три часа, и, выйдя на пенсию в 1997 году, Фрэйм был рад тому, что больше не нужно ежедневно вставать в четыре утра, чтобы успеть на службу к шести тридцати.

Отец Милтона, Уилфорд Фрэйм, тоже работал столяром Белого дома. Поэтому процедура найма Милтона была менее формальной, чем для людей без родственных связей. Воскресным утром он встретился с главным швейцаром Дж. Б. Уэстом.

– Хотите поработать в Белом доме? – спросил Уэст.

– Конечно, сэр, мне нужна работа, – ответил Фрэйм. В то время он перебивался случайными заработками.

– Если я вас возьму, когда готовы приступать?

– Когда прикажете, сэр, в любое время.

Фрэйм вышел на работу на следующий день и с самого начала дневал и ночевал на ней. Дж. Б. Уэст хотел быть уверен, что его персонал может справляться с бесконечной чередой мероприятий, которые проводили Кеннеди, и устраивал работникам внезапные тренировки. «Как-то вечером у нас был прогон, – вспоминает, улыбаясь, Фрэйм. – Мы целый вечер монтировали эстраду в Восточном зале, а как только закончили, мистер Уэст говорит: «Теперь разбирайте». Уэст проверял, сколько времени нужно на установку эстрады. («Примерно четыре часа на монтаж и полтора на демонтаж», – говорит Фрэйм.)

Необходимость ездить на работу из пригородов в центр города и обратно удлиняла рабочий день. Машина супервайзера операционного отдела Тони Савоя обычно появлялась на пропускном пункте Белого дома еще до рассвета. Его смена начиналась в шесть тридцать, но он приезжал к пяти утра, чтобы не попасть в пробки на кольцевой автостраде. За год у него накапливались тысячи часов сверхурочных, а иногда он по месяцу работал без единого выходного. Савой вышел на пенсию в 2013 году и говорит, что теперь собирается «заниматься всем, что нравится, – в первую очередь ничем».

* * *

Отвечая на вопрос, чем они пожертвовали ради работы здесь, лишь очень немногие упоминали про деньги. Персонал резиденции относится к категории госслужащих, чьи зарплаты «устанавливаются в административном порядке», а не в соответствии с тарифной сеткой государственной службы. Зарплата зависит от опытности человека и сложности его работы. Некоторые работники получают не более 30 000 долларов в год, а наиболее высокооплачиваемые, такие как главный швейцар, шеф-повар, шеф-кондитер, главная экономка и метрдотель, больше 100 000 долларов.

Ради работы в Белом доме шеф-кондитер Ролан Менье отказался от предложений парижского отеля Ritz и еще нескольких в Лас-Вегасе с зарплатами по нескольку сот тысяч долларов в год. «Мог бы получать в три-четыре раза больше, чем в Белом доме!»

Среди обслуживающего персонала о Менье ходят легенды. Он проработал в Белом доме с 1979 по 2006 год. Менье относился к своему делу невероятно серьезно, считал свои десерты произведениями искусства и придумывал для них затейливые названия. Ну кто отказался бы от «Австралийской черной жемчужины» в виде ракушки белого шоколада с шоколадными же водорослями и маленькой рыбкой внутри, которую он придумал для обеда в честь австралийской государственной делегации? Или от приготовленного для японских гостей «Сада прекрасной безмятежности бонсай» – вишневого сорбета с миндальным муссом, миниатюрными печеньями с кусочками нуги, свежими персиками и вишней в пюре из кумквата? Эти фантастические рецепты Менье придумывал, допоздна засиживаясь в кабинете на третьем этаже, который они занимали вместе с шеф-поваром и су-шефом. Иногда он оставался ночевать в соседней комнате, где специально для таких случаев имелись кровать и диван. Любовь Менье к своему делу не может не трогать. Спустя семь лет после ухода на пенсию он говорит, что по-прежнему переживает за президентскую семью. А узнав о предстоящем государственном обеде, мечтает, какие изысканные десерты мог бы для него приготовить.

Тем не менее даже самые преданные работники признают, что работа в Белом доме дается дорогой ценой. Менье говорит, что утратил счет дням рождения и семейным торжествам, которые он пропустил. Часто, запланировав семейный выход в ресторан на выходных, ему приходилось отменять его в последний момент, поскольку президентская семья решала устроить день рождения или вечеринку у бассейна, и он понимал, что это потребует его присутствия на работе. По словам Менье, именно понимание постоянного приоритета интересов Белого дома позволило ему проработать так долго. Он говорит, что работников, не готовых поступаться личной жизнью ради работы, в конечном итоге увольняли – президентская семья может увольнять людей из обслуживающего персонала в любое время и без объяснения причин.

«Семья полностью в курсе происходящего, уж поверьте. Они не шарят по подсобкам, проверяя все подряд, но есть люди, которые доносят до них нужную информацию». Особенно часто передаточным звеном между обслуживающим персоналом и президентской семьей служат личные секретари.

Работать на Клинтонов кондитеру-перфекционисту было особенно тяжело, чисто физически. За период своего пребывания в Белом доме они дали двадцать девять государственных обедов, хотя, например, за время президентства Джорджа Буша-мл. их было только шесть. В 1999 году на новогодние торжества по случаю наступления нового тысячелетия было приглашено полторы тысячи гостей. Менье уехал с работы только в семь утра следующего дня.

«С Клинтонами я едва не убился насмерть. Валился с ног в прямом смысле. Ни разу не присел – некогда было, приходилось пошевеливаться. За шестнадцать часов работы сидел от силы минут двадцать. Перекусывал стоя».

Менье с женой определили дату его ухода заранее – за четыре года до того, как он действительно ушел.

Он не смог полностью разорвать связи с Белым домом и после своего ухода. Дважды он возвращался туда по личной просьбе Лоры Буш. «Я сделал именинный торт [для Буша-мл.] и снова ушел. А спустя две недели она позвонила мне и попросила вернуться еще раз, и я проработал до декабря 2006 года. Не думаю, что такое бывало раньше с кем-то из обслуживающего персонала».

Бремя необходимости угождать президентской семье было, наверное, особенно тяжелым в период Рейганов. Доходило до того, что Нэнси Рейган лично контролировала сервировку блюд, требуя, чтобы еда выглядела не «безликой», а яркой и запоминающейся. В преддверии государственных обедов шеф-повар согласовывал с первой леди каждое блюдо из меню. Затем, за несколько недель до события, Рейганы устраивали ужин с таким же меню для узкого круга друзей и просили их оценить качество еды. Как вспоминает швейцар Скип Аллен, первая леди придирчиво рассматривала сервировку стола и давала указания шефу: «Нет, кажется, ростбиф нужно поставить вот сюда, и будет лучше, если передвинуть горошек на эту сторону». А если какой-то официальный обед или ужин не вполне соответствовал ее ожиданиям, то караул! – говорит Аллен. По его словам, иногда она требовала шеф-повара к себе через главного швейцара. «Если все было совсем плохо, к примеру она ожидала увидеть спаржу, а не зеленую фасоль, то требовалось предъявить веские причины». Менье вспоминает, как предлагал бесчисленные десерты для государственных обедов, пока какой-то из них не приходился по вкусу Нэнси Рейган.

Воспоминание об одном таком эпизоде преследует его до сих пор. За несколько дней до официального обеда в честь королевы Нидерландов Беатрикс и ее супруга принца Клауса Нэнси Рейган обедала с мужем, сидя напротив него за длинным столом в своем любимом Солярии. Она отвергла два предложенных варианта десерта, и Менье вернулся с третьим. Весь обслуживающий персонал знал, как проявляется ее недовольство: она слегка наклоняла голову вправо и улыбалась кончиками губ. И на этот раз она тоже качнула головой.

– Простите, Ролан, но этот тоже не пойдет.

– Хорошо, мадам.

– Дорогая, оставь шефа в покое. Очень красивый десерт. Давай на нем и остановимся, – раздался с другого конца стола голос президента Рейгана.

– Ронни, доедай свой суп. Это не твоя забота.

И Рейган без единого слова склонился над своей тарелкой.

Менье был вне себя. «Я возвращаюсь на кухню – дело было в воскресенье, как сейчас помню, – возвращаюсь на кухню и начинаю всерьез подумывать о самоубийстве, – говорит он. – Что мне делать? Сколько еще я должен этим заниматься? Целых восемь лет? Я был в полном отчаянии, в полнейшем. Говорил себе, что не знаю, что еще приготовить, не понимаю, что делать. И вдруг – звонит телефон, и она вызывает меня к себе».

Нэнси Рейган сказала, что наконец определилась с тем, что ему следует приготовить: изысканные сахарные корзинки с тремя сахарными тюльпанами в каждой. Для ужина потребуется пятнадцать корзинок, соображал Менье, на каждую из которых уйдет по нескольку часов работы с учетом тюльпанов, десертов внутри и пирожных.

«Вот это я и хочу попросить вас приготовить», – спокойно сказала она, явно радуясь своей чудесной идее.

«Миссис Рейган, это очень мило и красиво и было бы действительно прекрасно, но до обеда осталось всего два дня».

Она с улыбкой качнула головой вправо: «Ролан, до обеда у вас есть два дня и две ночи».

Выбора у Ролана не оставалось. «Я сказал: «Спасибо, мадам, за вашу чудесную идею». Щелкнул каблуками, развернулся и пошел работать».

Он принялся за дело всерьез и работал двое суток напролет. Узнав после официального обеда, что первая леди осталась довольна результатом, Менье поехал домой в приподнятом настроении: с поставленной задачей он справился.

Оглядываясь назад, Менье признателен Нэнси Рейган за ее настойчивость, каким бы отталкивающим все это ни выглядело в тот момент. Он вспоминает, что во время долгого пути домой думал: «А ведь я смогу. Человека как раз и ценят по тому, на что он способен, оказавшись в такой трудной ситуации, – как он с ней справится? Надо делать свое дело во что бы то ни стало».

8 октября 1987 года Рейганы устраивали широко освещавшийся и ожидаемый официальный обед в честь Михаила и Раисы Горбачевых. Это был первый визит советского лидера в Вашингтон с 1959 года, когда там побывал Никита Хрущев. Бремя ответственности за успех этого исторического визита отчасти легло и на обслуживающий персонал резиденции.