Текст книги "Ждать ли добрых вестей?"

– Приглядишь за деткой?

Детка изображал морскую звезду, которой надоело жить, тянул пухлые ручки, словно молил спасти его с тонущего корабля, но доктор Траппер только улыбнулась ему и увела женщину в гостиную, да еще и дверь закрыла. Если детка звал, доктор Траппер никогда не уходила. И никогда никого не водила в гостиную – гости всегда сидели за большим столом в уютной кухне. Реджи занервничала – вдруг женщина пришла из-за Билли? Расскажет, что Реджи – сестра Негодяя Билли, и Реджи выгонят. Реджи не сказала доктору Траппер, что у нее есть брат. Не соврала – просто выкинула его из истории своей жизни. Он ведь с ней так же поступил.

Собака пошла следом, но доктор Траппер закрыла дверь у нее перед носом, ни слова не сказав, – а это так на нее непохоже, – и изгнанная Сейди уселась терпеливо ждать под дверью. Если б умела, нахмурилась бы.

Когда женщина уходила, у доктора Траппер было странное напряженное лицо – будто делает вид, что все нормально, а все совсем наоборот.

На доске появилась новая визитка. На визитке тиснение: «Полиция Лотиана и Шотландских Границ», номер телефона и имя: «Старший детектив-инспектор Луиза Монро».

Реджи скормила детке йогурт – не обычный йогурт, а особенный, органический, для деток, без добавок, без сахара, натуральный на сто процентов. Когда детка остыл к йогурту, Реджи доела остатки.

На улице было промозгло, а в кухне уютно и безопасно. Дом еще не украсили к Рождеству, только на деткин день рождения купили календарь Рождественского поста, но Реджи уже воображала ароматы мандаринов, и хвои, и поленьев в камине, и разные другие запахи, которыми доктор Траппер вот-вот наполнит дом. Это ее первое Рождество при докторе Траппер и детке – как бы эдак им предложить, чтоб Реджи провела рождественский день с ними, а не сама по себе и не с Хуссейнами. Ничего против Хуссейнов Реджи не имела, но они ведь не семья. А доктор Траппер и детка – семья.

Сейди терпеливо караулила подле кресла. Когда детка ронял еду, собака слизывала с пола. Иногда умудрялась в воздухе поймать. И все это с невероятным достоинством – как будто и не клянчит подачки. («Стареет», – грустно говорила доктор Траппер.)

Реджи дала детке пожевать кусочек тоста из цельной пшеницы, а сама пошла мыть тарелки – детскую посуду она не доверяла посудомоечной машине. Деткины тарелки были из настоящего фарфора, со старомодными такими узорами. Деткины игрушки – деревянные, красивые, ничего кричащего (в обоих смыслах), а деткина одежда – дорогая и новая, не доставшаяся по наследству, не из лавок подержанного тряпья. Очень много французского. Сегодня его нарядили в умереть какой хорошенький бело-синий комбинезончик в полоску («матроска», называла это доктор Траппер) – Реджи он напоминал викторианский купальник. В комнате у детки коврик с Ноевым ковчегом и ночник – большой пятнистый мухомор. На деткиных простынках вышиты кораблики, а над кроваткой висит образец вышивки – дата деткиного рождения и имя «Габриэль Джозеф Траппер» бледно-голубым тамбурным швом.

Детка ничего не боялся, только громких резких звуков (Реджи его понимала), и умел хлопать в ладоши, если сказать ему: «Похлопай», а если сказать: «Где твой красный мячик?» – он полз к ящику с игрушками и отыскивал мячик. Только вчера детка сам сделал нестойкий первый шаг. («Крошечный шажок для человечества – а для ребенка гигантский прыжок», – сказала доктор Траппер.) Он умел говорить «бака» и «мяч» и еще «дяло» – так он называл свое самое драгоценное сокровище – квадрат, вырезанный из одеяла, купленного еще до деткиного рождения сестрой мистера Траппера, – бледно-зеленое («мшистое», говорила доктор Траппер) одеяльце, оно подошло бы и мальчику, и девочке. Доктор Траппер рассказала Реджи, что, «вообще-то», знала, что будет мальчик, но не сказала никому, даже мистеру Трапперу, потому что «хотела, чтоб ребенок подольше принадлежал ей одной». Теперь зеленое одеяльце, к которому так прикипел детка, обрезали, чтоб детке легче было его тискать.

– Его Винникоттов переходный объект[30]30
  Согласно теории английского психоаналитика, педиатра и детского психиатра Дональда Винникотта (1896–1971), переходный объект (игрушка, палец и т. д.) утешает ребенка в период, когда ребенок переходит из состояния полной зависимости от матери и восприятия ее и себя как единого организма к зависимости относительной, при которой он начинает воспринимать себя как отдельного человека.


[Закрыть], – загадочно пояснила доктор Траппер. – Или, может, талисман.

У детки неделю назад был первый день рождения, и они втроем (без мистера Траппера, он «совсем зашивался», и к тому же «он ведь не понимает, что у него день рождения, Джо») поехали в гостиницу под Пиблзом выпить чаю, и официантка кудахтала над деткой, потому что он такой красавчик и так замечательно себя ведет. Детке досталась маленькая креманка розового мороженого.

– Первое мороженое! Ты представь только! – сказала доктор Траппер. – Реджи, вот представь: ты ешь мороженое впервые в жизни.

Детка попробовал мороженое, и у него от удивления аж глаза на лоб полезли.

– Вот какой молодчина, – сказала Реджи.

Реджи с доктором Траппер вдвоем съели целую тарелку пирожных.

– По-моему, во мне живет толстуха, и она хочет на волю, – сказала Реджи, а доктор Траппер засмеялась и чуть не подавилась крошечным кофейным эклером, но, наверное, ничего страшного, потому что Реджи попросила доктора Траппер вот именно на такой случай научить ее приему Хаймлиха.

– Я ужасно счастлива, – сказала доктор Траппер, откашлявшись, и Реджи сказала:

– И я.

И лучше всего то, что они и впрямь были счастливы, – удивительно, как часто люди говорят, что счастливы, а на самом деле несчастны. Вот, например, мамуля с Мужчиной-Который-Был-До-Гэри.

Был первый день Рождественского поста, и доктор Траппер, хоть в Бога и не верит, сказала, что детке повезло – родиться в такой день. В Пиблзе они купили постный календарь. В Пиблзе вообще полно лавок, какие любят старики. Реджи такие тоже любила – видимо, потому, что у нее старая душа.

За каждой дверцей на календаре была шоколадка, и доктор Траппер сказала:

– Давай повесим в кухне – будешь открывать каждый день, а тебе конфета.

Реджи так и делала, открыла дверцу вот прямо сейчас и держала тающего шоколадного Санту за щекой, чтоб хватило на подольше, а между тем макала деткины тарелки «Банникинз» в раковину и брызгала «Эковером» в горячую воду. Доктор Траппер покупала исключительно экологичные продукты – стиральные порошки, жидкость для мытья полов, всё-всё-всё.

– Только вредной химии ребенку и не хватало, – говорила она Реджи; ребенок был драгоценен, ничего драгоценнее быть не может на всем белом свете. – Ну, мне нелегко было его раздобыть, – смеялась доктор Траппер. – Та еще задачка.

Доктору Траппер приходилось осторожничать – у нее астма (Врачу, излечися сам, говорила она), которая досталась ей «от матери». И она все время простужалась – это, говорила она, потому, что поликлиника – «самое нездоровое место на земле – там же полно больных». Иногда, стоя близко, Реджи слышала, как хрипит у доктора Траппер в груди. Дыхание жизни, говорила доктор Траппер. Детка, похоже, проблем с легкими не унаследовал.

(– У Диккенса была астма, – сказала мисс Макдональд.

– Я знаю, – ответила Реджи. – Я читала по теме.)

Если у мистера Траппера бизнес и «буксовал», это было незаметно. Прелестный дом, две машины, холодильник набит дорогой едой, детка как сыр в масле катается.

Иногда по утрам, когда приезжала Реджи, мистер Траппер вел себя точно бегун на эстафете и совал детку Реджи так поспешно, что у детки от изумления пред такими пертурбациями совершенно округлялись глаза и рот. Потом Реджи и Сейди зачарованно слушали, как большой «рейнджровер» взревывает и удаляется, хрустя и плюясь гравием, словно мистер Траппер улепетывал из ограбленного банка.

– Иногда он по утрам – вылитый медведь, – смеялась доктор Траппер.

Ее, видимо, не беспокоило, что она живет с медведем. Как с гуся вода.

Мистер Траппер и Сейди особо не общались. Разве что он говорил: «Сейди, отойди» или «Сейди, слезай с дивана». Сейди «входила в комплект», объяснил мистер Траппер Реджи:

– Джо без Сейди не получишь.

– Любишь меня – люби и мою собаку, – говорила доктор Траппер. – Лучший друг женщины.

Тимми, Мелок, Джамбл, Лесси, Серый брат Бобби[31]31
  Тимми – дворняга, персонаж серии детских детективных романов «Великолепная пятерка» (The Famous Five, с 1942 г.) английской писательницы Энид Блайтон. Мелок (Milou) – белый фокстерьер, друг главного героя комиксов «Приключения Тинтина» (Les Aventures de Tintin, 1929–1986) бельгийского художника Эрже; по-русски Тинтина называли также Тентен и Тантан. Джамбл – собака Уильяма Брауна, главного героя серии книг английской писательницы Ричмал Кромптон; история знакомства Уильяма с Джамблом описана в рассказе «Джамбл», вошедшем в первый сборник рассказов об Уильяме «Просто Уильям» (Just William, 1922). Лесси – колли, персонаж кинофильмов, сериалов и книг, впервые появившийся в рассказе английского писателя Эрика Найта «Лесси возвращается домой» в 1938 г. (в рассказе собаку увозят из Йоркшира в Шотландию). Серый брат Бобби (Greyfriars Bobby) – скайтерьер эдинбуржца Джона Грея, после смерти хозяина 14 лет дежурил на его могиле на Кладбище францисканских «серых братьев»; когда Бобби в 1872 г. умер, ему поставили памятник на мосту Короля Георга IV.


[Закрыть]. Всеобщий лучший друг. Кроме космической собаки, бедной Лайки, – с этой никто не дружил.

В иные утра мистер Траппер оставался дома и висел на телефоне. Иногда с телефоном выходил наружу покурить. Курить ему не полагалось ни в доме, ни снаружи, но, видимо, из-за телефонных разговоров у него случалось никотиновое голодание.

– Не выдавай меня, – подмигивал он Реджи, как будто доктор Траппер не чуяла дыма на его одежде и не замечала окурков на гравии.

Реджи поневоле подслушивала: мистер Траппер разговаривал с невидимыми людьми очень громко. Он «исследует новые пути», говорил он им. У него «крайне интересные перспективы на горизонте», ему «открываются новые возможности». Говорил он напористо, но на самом деле умолял:

– Господи боже, Марк, я же тут, можно сказать, кровью истекаю.

Мистер Траппер был красив – грубоватая такая красота, слегка потрепанный жизнью мужчина; будь он просто смазлив, выглядел бы хуже. Доктор Траппер познакомилась с ним, когда была старшим регистратором «в старом Королевском лазарете», хотя мистер Траппер сам не из Эдинбурга. Он из Глазго, «глезга», смеялась доктор Траппер, хотя эдинбуржцы так говорили, чтобы оскорбить, но, может, доктор Траппер не знала – она же англичанка. Мистер Траппер долго за ней ухаживал, пока она не «сломалась» и не вышла за него. Он работал «в индустрии развлечений», но чем именно занимался, Реджи так и не поняла.

Доктор Траппер и мистер Траппер вроде бы ладили неплохо, – впрочем, Реджи особо не с чем было сравнивать, разве что с мамулей и Гэри (не вдохновляет) или с мамулей и Мужчиной-Который-Был-До-Гэри (ад кромешный). Над недостатками мужа доктор Траппер смеялась и, кажется, не раздражалась никогда.

– Джо такая добродушная – это ее до добра не доведет, – говорил мистер Траппер. Он, со своей стороны, с грохотом влетал в дом с красивым букетом или бутылкой вина и говорил доктору Траппер: – Здрасти, красота, – точно комический глезга, и крепко ее целовал, и подмигивал Реджи, и говорил: – Не забывай, Реджи: за каждой великой женщиной стоит какой-нибудь глупак.

Обычно мистер Траппер как будто вовсе Реджи не замечал, но временами заставал врасплох – вдруг становился очень мил, усаживал ее за стол в кухне, варил ей кофе и пытался завязать неловкий разговор. («Ну-с, расскажи мне свою историю, Реджи»); обычно, впрочем, не успевала она приступить к своей (довольно весомой) «истории», как звонил телефон и мистер Траппер вскакивал и давай расхаживать по кухне («Здравей, Фил, как дела? Я тут подумал – может, пересечемся, у меня возникла идейка, хотел с тобой обсудить»).

Детку мистер Траппер звал «бебе» и часто подкидывал в воздух, отчего детка в восторге верещал. Мистер Траппер говорил, ему не терпится, когда же «бебе» научится говорить и бегать, чтоб ходить с ним на футбол, на что доктор Траппер отвечала:

– Успеется. Пользуйся каждой секундой – не успеешь оглянуться, как она пройдет.

Если детка ушибался, мистер Траппер брал его на руки и говорил:

– Да ладно, детё, все нормально, ерунда, – ободрял, но без особого сочувствия, а доктор Траппер обнимала детку, целовала и говорила:

– Бедный малка поничка. – Это она подхватила у Реджи (а та, в свою очередь, у мамули). Шотландские словечки выходили у доктора Траппер с (неплохим) шотландским акцентом, как будто она двуязычна.

Мистер Траппер детке нравился, а доктора Траппер детка обожал. Когда она брала детку на руки, он не сводил с нее глаз, словно запоминал малейшие детали, чтобы чуть позже сдать экзамен.

– Я для него сейчас богиня, – смеялась доктор Траппер, – а когда-нибудь стану назойливой старухой, которую надо везти в супермаркет.

– Уй, вот уж нет, доктор Т., – говорила Реджи. – Вы для него, я думаю, всегда будете божеством.

– Может, надо было тебе остаться в школе? – спрашивала доктор Траппер, и ее красивое лицо слегка мрачнело.

Вот так же она разговаривает с пациентами, думала Реджи («Вам совершенно необходимо сбросить вес, миссис Мактэвиш»).

– Да надо было, – отвечала Реджи.

– Ну, солнышко, вылезай, – сказала Реджи, извлекла детку из стульчика и посадила на пол.

За деткой нужен глаз да глаз: вот он сидит довольный и примеривается съесть собственную толстую ножку – а вот уже ползет по-пластунски к ближайшей опасности. Детка желал одного – все на свете запихать в рот: если поблизости лежит какая-нибудь мелочь, которой можно подавиться, детка рванет прямиком к ней, тут к гадалке не ходи, так что Реджи постоянно следила, не валяются ли где пуговицы, монеты и виноградины, которые детка особенно любил. Виноградины приходилось резать напополам – та еще работка, но доктор Траппер рассказала Реджи о пациенте, чей ребенок умер, когда у него в трахее застряла виноградина, и никто не смог помочь, прибавила доктор Траппер, словно это еще хуже, чем собственно умереть. Вот тогда Реджи и попросила научить ее не только приему Хаймлиха, но и дыханию рот в рот, и как останавливать артериальное кровотечение, и что делать, если ожог. И если ударило током, и если нечаянно отравился. (И если тонешь, знамо дело.)

– Можно записаться на курсы первой помощи, – сказала доктор Траппер, – но они только и делают, что бинтуют, а зачем – непонятно. Поучимся бинтовать запястья и плечи, еще повязку на голову – ничего сложнее тебе не понадобится. Надо просто знать, как спасти жизнь. – Она притащила из поликлиники манекен для реанимации, чтобы Реджи тренировалась. – Его зовут Элиот, – сказала доктор Траппер, – но все уже забыли почему.

Реджи представляла, как ребенок подавился виноградиной – как его заткнуло, точно старомодную лимонадную бутылку с пробкой, она видела такую в музее. Реджи любила музеи. Там чисто и светло.

Мистер Траппер насчет детки не напрягался. Утверждал, что младенцы «практически неуничтожимы» и что доктор Траппер чересчур нервничает, «хотя чего еще ждать, с ее-то историей». Реджи не знала историю доктора Траппер (воображала, как говорит: «Ну-с, расскажите мне свою историю, доктор Т.», но звучало неубедительно). Реджи знала только, что на книжной полке у доктора Траппер в гостиной обитал Уильям Моррис, а отец был официально объявлен мусором и ютился наверху в лавке древностей. Сама Реджи считала, что уничтожить младенца – раз плюнуть, и после истории про виноградину ее не отпускал страх, что детка задохнется. Хотя чего еще ждать, с ее-то историей? («Дышать, – говорила доктор Траппер. – Главное – дышать».)

Иногда ночами, лежа в постели, Реджи задерживала дыхание, пока легкие вот-вот не лопнут, – хотела почувствовать, каково это, представляла мать под водой и как волосы держат ее, будто неизвестные науке таинственные водоросли.

– Когда тонешь, долго умираешь? – спросила она доктора Траппер.

– Ну, от многого зависит, – ответила та. – Температура воды и так далее, но если приблизительно, минут пять-десять. Недолго.

Довольно долго.

Реджи поставила деткины тарелки в сушилку. Раковина была у окна, а окно выходило на поле у подножия Блэкфордского холма. Иногда в поле бродили лошади – а иногда никаких лошадей. Куда они девались – непонятно. Стояла зима, и лошади ходили гулять в болотного цвета попонах, точно в водонепроницаемых куртках «барбур».

Порой, если доктор Траппер возвращалась пораньше, до зимней темноты, они брали собаку и детку в поле, и детка ползал по колючей траве, Реджи гонялась за Сейди, потому что Сейди обожала, когда за ней гоняются, доктор Траппер смеялась и говорила детке: «Давай беги, беги как ветер!» – а детка смотрел на нее недоуменно – он, знамо дело, понятия не имел, что такое «бегать». Лошади, если были в поле, не приближались, будто сами бегали – они ведь должны бегать, – только втайне от всех.

Лошади были крупные, мускулистые, и Реджи не нравилось, как загибаются губы над желтыми лошадиными зубами, – она воображала, как они принимают взбалмошный детский кулачок за яблоко и откусывают его от запястья.

– Меня лошади тоже беспокоят, – сказала доктор Траппер. – Они все время такие грустные, да? Хотя собаки грустнее. – Реджи казалось, что собаки-то как раз вполне довольны жизнью, но доктор Траппер, знамо дело, находила ростки грусти повсюду. – Как грустно, – говорила она, когда листья облетали с деревьев. – Как грустно, – когда по радио передавали песню (Бет Нильсен Чэпмен[32]32
  Бет Нильсен Чэпмен (р. 1956) – американская кантри-поп-певица и автор песен.


[Закрыть]). – Как грустно, – когда Сейди тихонько скулила, видя, что доктор Траппер собирается уходить. Даже в деткин день рождения, когда все они были так счастливы, ели пирожные и розовое мороженое, по дороге домой доктор Траппер сказала: – Первый день рождения – как грустно, он больше никогда не будет крохой.

На день рождения Реджи подарила детке плюшевого мишку и слюнявчик с вышивкой: синие утки и надпись «Мой первый день рождения». Все первое приятно, чего не скажешь о последнем.

Часто после приступов грусти доктор Траппер встряхивала головой, словно что-то из нее выбрасывала, улыбалась и говорила:

– Однако мы не падаем духом. Правда, Реджи? – И Реджи отвечала:

– Да уж, доктор Т., мы не падаем.

– Зови меня Джо, – сказала ей доктор Траппер. – Трулялюшки, тру-ля-ля, муха вышла за шмеля[33]33
  Пер. И. Родина.


[Закрыть], – сказала она детке.

Реджи не рассказывала доктору Траппер о мамуле, о том, что мамуля умерла, – такой грусти доктору Т. не вынести, даже если не говорить, какая трагическая и бессмысленная это была смерть. Всякий раз, глядя на Реджи, доктор Траппер будет печалиться – это невыносимо. Поэтому Реджи сочинила себе мать. Мать звали Джеки, она работала на кассе в супермаркете, в торговом центре, куда доктор Траппер никогда не ходила. В молодости мать была чемпионкой по танцам горцев (сейчас ни за что не догадаешься). Ее лучших подруг звали Мэри, Триш и Джин. Она вечно собирается сесть на диету, у нее длинные волосы (замечательные, жалко, что Реджи их не унаследовала) – мать говорит, будет теперь забирать их наверх, слишком она стара, чтоб носить распущенными. Ей в этом году тридцать шесть, как доктору Траппер. В шестнадцать обручилась с отцом Реджи, в семнадцать родила Билли, а в двадцать овдовела. Оно и к лучшему, что мамуля все успела так рано, считала Реджи.

Джеки ужасно выходит на фотографиях – вечно корчит дурацкие рожи перед объективом. Ее любимая присказка – «да уж, странный у нас мирок», и говорится это снисходительно, будто о маленьком шалуне. Она читает Даниэлу Стил, а ее любимые цветы – нарциссы, и еще она замечательно печет пастуший пирог. Вообще-то, ни слова лжи. Кроме того, что мамуля жива.

Реджи вытирала поддон в сушилке и тут заметила, как на дальнем краю поля что-то шевелится. Солнце сегодня и носу не казало, не разглядишь в такой дали, одни размытые силуэты. Не лошадь – не лошадиный сегодня день, их загадочные жизни протекали не здесь. Кто-то, что-то – просто черное пятно – трусило вдоль изгороди. Реджи глянула на собаку – может, собачьи инстинкты что-нибудь подскажут, – но Сейди стоически сидела на полу подле детки, а тот запихивал в рот ее хвост.

– Нет уж, мистер, так не пойдет, – сказала Реджи, мягко высвободила из детского кулачка клок шерсти и взяла детку на руки.

Подошла с ним к окну, но смотреть больше было не на что. Детка вцепился ей в волосы – волосы он драл ужасно.

– Атавистический инстинкт, я так думаю, – говорила доктор Траппер. – С тех времен, когда я скакала бы по деревьям, а он бы цеплялся за мою шерсть что было сил.

Только вообразить, как доктор Траппер, такая ухоженная, в черном рабочем костюме, скачет по деревьям, – обхохочешься. Слово «атавистический» Реджи пришлось проверять по словарю. Повода употребить его пока не представилось. Реджи как раз читала букву «а», так что слово прекрасно встроилось в ее программу расширения лексикона.

В последнее время Реджи завела привычку все дольше и дольше задерживаться у Трапперов, а мистер Траппер между тем отсутствовал все чаще и чаще.

– Он что-то затевает, какое-то новое предприятие, – бодро поясняла доктор Траппер. Похоже, она радовалась, что Реджи не уезжает. Вдруг взглядывала в окно и говорила: – Господи, Реджи, темно-то как, тебе же домой пора, – но потом прибавляла: – Ненавижу эту мерзкую погоду. Может, еще чаю? – Или: – Останься поужинать, а потом я тебя отвезу.

Реджи надеялась, что в один прекрасный день доктор Траппер скажет: «Зачем тебе домой? Переезжай к нам», и они станут настоящей семьей: доктор Траппер, Реджи, детка и собака. («Нил» в эти грезы о семейной жизни как-то не вписывался.)

В один из таких вечеров, когда доктор Траппер и Реджи купали детку, à propos (еще одно новое слово) вообще ничего, доктор Траппер повернулась к Реджи и сказала:

– Ты ведь знаешь, что правил нет, – а Реджи сказала:

– Правда? – потому что с ходу могла выдать целую сотню – резать виноградины напополам, надевать шапочку, когда плаваешь, не говоря уж о сортировке мусора для последующей переработки. В отличие от мисс Макдональд, доктор Траппер относилась к переработке мусора очень серьезно.

Но доктор Траппер сказала:

– Нет, не таких правил. Как проживать жизнь – таких. Нет шаблона, нет плана жизни. Никто не смотрит, правильно ли мы поступаем, нет никакого «правильно», мы сами все придумываем по ходу дела.

О чем она толкует? Реджи не совсем поняла. Ее отвлекал детка – он бухтел и плескался, точно полоумное морское чудо-юдо.

– Реджи, надо помнить одну вещь: важнее всего любовь. Понимаешь?

Ну, это нормально – чуток в духе Ричарда Кёртиса[34]34
  Ричард Уэлли Энтони Кёртис (р. 1958) – британский сценарист, продюсер и кинорежиссер; по его сценариям поставлены романтические комедии «Четыре свадьбы и одни похороны» (Four Weddings and a Funeral, 1994), «Ноттинг Хилл» (Notting Hill, 1999) и «Дневник Бриджит Джонс» (Bridget Jones’s Diary, 2001), а сам он по своему же сценарию поставил фильм «Реальная любовь» (Love Actually, 2003).


[Закрыть], но ничего.

– Яснее некуда, доктор Т., – ответила Реджи и взяла с батареи нагретое полотенце.

Доктор Траппер вынула детку из воды – детка был скользкий, хуже рыбы, – и Реджи его закутала.

– «Зная: когда погаснет свет, Любовь остается сиять», – сказала доктор Траппер. – Красиво, да? Это Элизабет Барретт Браунинг написала своей собаке.

– Флашу, – сказала Реджи. – Вирджиния Вулф о нем книжку сочинила[35]35
  Имеется в виду роман английской писательницы Вирджинии Вулф (1882–1941) «Флаш: биография» (Flush: A Biography, 1933) – модернистская псевдобиография кокер-спаниеля английской поэтессы Элизабет Барретт Браунинг (1806–1861), написанная на основе переписки Браунинг с мужем, поэтом Робертом Браунингом, и ее стихотворений, одно из которых, «Флашу, моей собаке» (To Flush, My Dog, 1844), цитируется выше.


[Закрыть]. Я читала по теме.

– Когда все исчезает, любовь остается, – сказала доктор Траппер.

– Ну знамо дело, – сказала Реджи.

Да только что проку? Вовсе никакого.