Текст книги "На первых ролях"

ГЛАВА 17

За всю свою недолгую жизнь Челси встречала много прекрасных особняков в Голливуде и Беверли-Хиллз, но никогда не видела ничего столь великолепного, как загородный дом Эшфордов. Он был таким же красивым, как Мэндерли, в ее любимом старом фильме «Ребекка», только без окружавшей его зловещей атмосферы. Построенный на самом высоком из холмов, усеявших неровными гребнями местность и покрытых ковром густой травы, особняк из красного камня величественно поднимался во всей своей красе навстречу гостям, пробравшимся наконец через лес и очутившимся на огромной поляне. Стройные шотландские сосны, лиственницы, ели, березы, среди которых словно ненароком затесались дикая вишня, падуб, ясень и осина, стояли по обе стороны дороги.

– Потрясающе, Маргарет! Твоя семья всегда владела этим поместьем? – спросила Челси, не в силах наглядеться на окружающую красоту.

– Не всегда, только с 1780 года, собственно говоря, и теперь оно гораздо меньше, чем тогда.

– Сколько же здесь?

– Вместе с фермами арендаторов около пятнадцати тысяч акров, кажется, но, когда первый граф Эшфорд купил это место, оно было в четыре раза больше. Тогда посадили эти прекрасные деревья. Сам дом был построен нашей семьей и спроектирован Джоном Карром и Сэмюэлом Уайеттом, двумя величайшими архитекторами того времени. Известный лепщик Джозеф Роуз отделал почти весь дом изнутри. Погоди, вот увидишь папину библиотеку!

– Пятнадцать тысяч акров! – воскликнула Челси, дитя Беверли-Хиллз, где поместье в пол-акра считалось огромным.

– Папа говорит, десять тысяч акров – минимальный размер, чтобы содержать такое поместье. У нас восемь отделений, иначе со всеми делами не справишься: Лесничество, домашняя ферма, которая обрабатывает тысячу акров вокруг здания, молочная ферма, поставляющая молоко, сливки и масло для дома и деревенского ресторанчика. Кроме того, здесь же и конный завод, где выращивают лошадей для владельцев конюшен. Это на самом деле большое предприятие.

– Должно быть, здесь работает много людей! – воскликнула Челси.

– Конечно. Папа говорит, они отказались от высокого жалованья ради стабильного дохода и прекрасной местности. Они здесь счастливы, потому что чувствуют себя частью общины, где все заботятся друг о друге и нет бедных и одиноких.

– Кто-нибудь хочет уехать отсюда? – спросила Челси.

– Очень редко. У нас всегда больше людей, чем нужно, но папа пытается уложиться в смету и, хотя считается, что он должен принимать решение на строго экономических основах, все-таки всегда старается учитывать добрую волю и благосостояние работников.

Челси буквально впитывала каждое слово подруги, чувствуя, что всего за несколько коротких часов перешагнула из обычного повседневного мира в волшебную страну.

Она была еще больше очарована, когда очутилась в большом парадном холле. Пораженная видом широкой мраморной лестницы, разделявшейся на две, ведущие в противоположных направлениях, девочка воскликнула:

– Господи, Маргарет, это самый потрясающий дом, в котором я когда-либо была!

– Все это во многом благодаря маме! Знаешь, папа ведь женился на ней из-за денег, – жизнерадостно сообщила Маргарет.

Челси ошеломленно охнула:

– Как ты можешь говорить подобные вещи!

– Но ведь это правда! – ехидно хихикнула Маргарет. – Только не вся! Ее отец был одним из финансовых гениев-миллионеров Уолл-стрит. Он рано овдовел, а мама была его единственным ребенком. После ее выхода в свет он отправил маму в турне по Европе, как было принято в тридцатых годах. Но, к несчастью для дедушки, мама решила пожить в Лондоне у друзей и там встретила блестящего молодого летчика-офицера.

Маргарет хихикнула и закатила глаза.

– Этот романтичный юноша и стал моим отцом. Когда началась война, мама отказалась вернуться домой и очень огорчила этим дедушку. Она вступила в Красный Крест против его воли, и делала все – даже водила машину «скорой помощи». Когда война закончилась, отец оказался настоящим героем – слегка хромал, а грудь была покрыта орденами и медалями. Они безумно влюбились и, не сказав никому ни слова, поженились – не в церкви, а у судьи, стали мужем и женой и завели детей!

– Как романтично! – воскликнула Челси. – А с его семьей не было никаких проблем, ведь она американка и все такое?

– О, нет! Титулованные англичане любят богатых американок! Кроме того, мама была красива, молода и девственна, и все ее обожали, – пожала плечами Маргарет. – Даже если бы кто-нибудь и возразил, отец и слушать не стал бы. Он до сих пор в нее влюблен по уши. Иногда они так воркуют, что окружающим просто чертовски неловко!

– Ты должна благодарить Бога, что у тебя такие родители, – заметила Челси, но тут же постаралась скрыть ненароком вырвавшееся откровенное признание: – А как насчет отца твоей мамы?

– О, в конце концов дедушка остыл, и они помирились. Он умер в тот год, когда родилась моя сестра, и оставил маме кучу миллионов, так что папа смог восстановить дом в первоначальном виде. Ну же, пойдем скорее, кабинет мамы в конце холла. Мне не терпится познакомить тебя с ней.

Девочки прошли по галерее, где на стенах висели портреты предков, которые, как Челси пообещала себе, обязательно нужно будет рассмотреть попозже. Маргарет постучала в тяжелую резную дверь и, услышав ответ, повернула ручку.

Девочки оказались в очаровательной, облицованной панелями комнате с полками на одной стене и окнами с армированными стеклами на другой. Челси не припоминала ничего более удобного, теплого и уютного.

Женщина со светлыми, почти белыми волосами сидела с книгой на коленях в высоком кресле, обитом коричневой кожей. Услышав шаги, она подняла глаза, и, уронив книгу, протянула руки. Маргарет влетела в объятия матери.

Челси, стоя в стороне, наблюдала за встречей, пока Маргарет, вспомнив о подруге, не отстранилась.

– Мама, это Челси. Она тоже из колонии![7]7
  Старинное название Соединенных Штатов (англ.).


[Закрыть]

– Как не стыдно, Маргарет! Очень грубо с твоей стороны называть Соединенные Штаты колонией. Челси, я очень рада, что ты смогла навестить нас.

– Спасибо. Я так счастлива, что приехала, – ответила девочка, не отрывая взгляда от прелестного лица Эвелин Эшфорд. Таких красавиц ей еще не приходилось видеть. Выросшая в обществе, где от женщины требовали бороться насмерть с надвигающейся старостью и морщинами посредством скальпеля и грима, Челси неожиданно поняла как это прекрасно, когда женщина стареет с достоинством. Матери Маргарет можно было дать около пятидесяти лет, но на ней не было косметики, и, хотя вокруг глаз и рта виднелись мелкие морщинки, утонченность и изысканность черт казались почти неземными. Густые, загибающиеся вверх ресницы, почти такие же светлые, как волосы, обрамляли ярко-голубые глаза, и Челси поразилась, поняв, что глаза могут быть красивыми без туши и теней. Кожа была мягкой, полупрозрачной, с чуть заметным естественным румянцем. Когда Эвелин открыла рот, Челси заметила белые, ровные, без единой коронки зубы. А голос! Мелодичный, мягкий, завораживающий, добрый.

– Спасибо, Челси. Должна признаться, что тоже так считаю. Я попросила Маргарет показать тебе весь дом. Здесь много интересных, укромных местечек, где она любит скрываться, когда хочет уединиться.

Эвелин говорила с чуть заметным акцентом, и, несмотря на все годы, проведенные в Англии, по произношению сразу можно было узнать американку. Челси она понравилась с первого взгляда.

– Уилс приехал? – осведомилась Маргарет.

– Конечно. И привез с собой Тима. Они поехали кататься верхом, скоро уже должны вернуться.

– Ничего, если Челси будет жить в старой комнате Нэнси?

– Я так и думала, что ты захочешь, чтобы ваши комнаты находились рядом, и уже все велела приготовить, дорогая, – кивнула Эвелин, нежно улыбаясь. – Ужин в восемь, но я бы просила вас спуститься в библиотеку к половине восьмого – отец хочет познакомиться с гостями.

Маргарет позволила Челси полюбоваться несколько минут очаровательной спальней, куда уже принесли ее вещи: кроватью с пологом из отбеленного холста, обшитого ручным кружевом, вышитым ковром, туалетным столиком перед высоким окном, выходящим на розарий.

– Это и правда прелестная комната, – заметила Маргарет, – потому что у Нэнси всегда все самое лучшее! А сейчас пойдем. Скоро стемнеет, а я так хочу познакомить тебя с Уилсом.

Девочки поспешно спустились по лестнице. На ходу Челси спросила:

– Кто такая Нэнси и почему она не хочет жить в этой великолепной спальне?

– Моя старшая сестра. Сейчас она в Париже, занимается музыкой. Воображала и всегда задирает нос! Говорит только по-французски и считает меня и Уилса дикарями, – бросила Маргарет, но тут же весело хихикнув, добавила: – Так оно и бывает, когда Нэнси приезжает. Уилс считает, что именно ее присутствие вызывает в нас самые зверские инстинкты.

– Куда ты так мчишься? – охнула запыхавшаяся Челси.

– Не терпится отыскать Уилса. Мы уже почти целый месяц не виделись! – воскликнула Маргарет и прибавила шаг. Хотя Челси была почти такого же роста, как подруга, та шла очень быстро, и приходилось бежать, чтобы не отстать.

Обе промчались мимо бегового круга, и Маргарет громко позвала:

– Уилс! Уилс!

Неожиданно из-за угла конюшни появился молодой человек в высоких сапогах для верховой езды и бриджах.

– Привет! – отозвался он, взмахнув рукой.

И снова Челси стояла в стороне, наблюдая, как подруга обнимает брата, только, на этот раз делая с ничем не сдерживаемой радостью и волнением. Челси не могла не задаться вопросом: почему люди считают англичан слишком чопорными и сдержанными!

– Уилс, познакомься с Челси. Она из Голливуда. Уилс улыбнулся и ответил:

– Привет, голливудская Челси. Рад познакомиться.

Появился еще один молодой человек, тоже привлекательный, но немного полноватый, с ярко-рыжими волосами. Челси представили Тиму Донсону.

Маргарет тут же затараторила. Видно было, что они с братом очень близки, и ей многим надо поделиться с ним. Челси молча наблюдала за ними. Она подметила, что несмотря на одинаковый рост и цвет волос, близнецы не походили друг на друга. У Уилса были жесткие, вьющиеся волосы, румяные щеки и покрытый легкими веснушками нос. В отличие от Маргарет, казавшейся несколько нескладной, Уилс был очень строен и ладен. У него были густые брови и ресницы, яркие синие глаза и белоснежные ровные зубы. Когда он улыбался, на щеках появлялись веселые ямочки. Даже по голливудским стандартам он был исключительно красив. Челси он очень понравился.

Уилс провел Челси по конюшням и показал ей лошадей.

Когда они возвращались домой, уже смеркалось. Тим и Маргарет шли впереди, а Уилс и Челси за ними.

– Значит, ты не умеешь кататься верхом? Ну что ж, придется исправить этот недостаток прямо с завтрашнего утра. Маргарет отыщет тебе какой-нибудь костюм, и мы позанимаемся на круге! Возьмем Марбеллу. Милая терпеливая старая кобылка. Ты хоть раз сидела на лошади?

– У мамы есть фотография, я сижу на Триггере, но тогда мне было года два, и, честно говоря, я вообще ничего не помню.

– Триггер? Кто это такой?

– Пегий жеребец Пола Роджерса. Знаешь, знаменитый киноковбой?

– Конечно. Я люблю американские фильмы. А твоя мать – настоящая красавица. Забавно, но ты совсем на нее не похожа.

Челси сделала гримаску и театрально поклонилась.

– Ну что ж, большое спасибо!

– Прости, как-то глупо вышло. Честное слово, я хотел сказать, что ты гораздо красивее.

Челси была поражена. Окружающие всегда сожалели, что она не вышла лицом в мать. Красавицей в семье считалась одна лишь Банни.

– Мама говорит, я похожа на отца, – в смятении пробормотала девочка. – Он был высоким, светловолосым, совсем как я. Бабушка и мама такие маленькие, изящные. Я рядом с ними в десять лет выглядела великаншей, а теперь возвышаюсь, как башня. Бабушка всегда угрожает положить мне на голову кирпич, чтобы я не росла.

– Не позволяй ей. По-моему, ты просто идеальна, как есть, – тихо ответил Уилс, и Челси залилась краской.

Никто не говорил ей таких милых комплиментов.

Джордж Эшфорд оказался высоким широкоплечим красавцем, добродушным и приветливым человеком с румяными, обветренными от постоянного пребывания на воздухе щеками и мохнатыми бровями, из-под которых выглядывали ярко-голубые глаза.

Он наливал лимонад в высокие стаканы и ставил их на передвижной бар, который успел вкатить в огромную библиотеку. Джордж обращался с молодыми людьми как с почетными взрослыми гостями и весело болтал с ними. И снова Челси была потрясена. «Неужели в этом доме все и вся безупречны?» – размышляла она, разглядывая высокий сводчатый потолок, просторные комнаты, украшенные лепным орнаментом и отделанные в золотисто-голубых тонах. Три окна, по одному на каждой стене, выходили в английский сад; отполированный до блеска паркет, где светлое дерево перемежалось с темным, был выложен в виде узора из падающих осенних листьев.

Ужинали за длинным старинным столом, застланным кружевной скатертью и уставленным хрусталем, веджвудским фарфором и серебряными столовыми приборами. Хотя обстановка была торжественной, еда оказалась простой, но вкусной и питательной. Челси с удовольствием ела седло барашка, свежие овощи из огорода и домашний ржаной хлеб.

Она сидела рядом с Уилсом, но почти не разговаривала с ним, потому что за столом царил граф, вовлекший всех в обсуждение случившихся за день событий. Челси почувствовала себя ужасной невеждой и поклялась читать газеты, чтобы знать, что происходит в мире. В их доме не появлялось других изданий, кроме «Верайети» и «Голливуд репортер».

После ужина все отправились в библиотеку, где граф с женой устроились почитать у огня, а Маргарет предложила Тиму сыграть в шашки. Уилс вытащил из шкафа шахматную доску.

– Как насчет партии в шахматы, Челси?

Остро ощущая собственную неполноценность, Челси пробормотала:

– Я не умею играть.

– Тогда вы должны попросить Уилса научить вас, дорогая, – объявил граф. – Эта игра требует искусства и умения – удача тут ни при чем! Под руководством моего сына вы быстро научитесь! С тех пор, как ему исполнилось восемь лет, он почти всегда побеждает меня.

Уилс оказался терпеливым наставником, а Челси – способной ученицей. Девочке сразу понравилась игра. Вечер прошел очень быстро, и оказалось, что уже давно пора спать.

Пообещав Уилсу встретиться с ним до завтрака и вместе пойти на круг поучиться верховой езде, Челси поднялась наверх с Маргарет, которая, весело смеясь, заметила:

– Ну и ну! Должна сказать: я ожидала, что ты понравишься моему брату, но никогда не предполагала, что он влюбится по уши.

Челси, мгновенно покраснев, отвела глаза.

– Он просто жалеет меня, потому что я такая глупая и ничего не умею делать, вот и все!

Подруги зашли в спальню Маргарет, нарядную, хорошо, но не столь изысканно обставленную и красивую, как комната Нэнси. Маргарет бросилась на постель и громко зевнула.

– Я знаю своего брата лучше, чем кто-либо, и, поверь, он не выносит тупых невежественных людей. Ты первая из моих подруг, с кем он вообще разговаривает. Слава Богу, старина Тим здесь, иначе, боюсь, мне пришлось бы провести уик-энд в одиночестве.

– Мне очень жаль, – извинилась Челси, прекрасно зная, что ни о чем не жалеет, наоборот, рада, что понравилась Уилсу, потому что он ей тоже понравился.

– А мне нет! Я знала, что когда-нибудь привезу домой девочку, в которую он влюбится. Поскольку он мой брат и я не могу выйти за него – по крайней мере сама выберу ему девушку! И кажется, мне это в конце концов удалось! – самодовольно объявила Маргарет.

– Так вот что ты задумала! – с притворным гневом обрушилась на нее Челси. – Решила свести меня с Уилсом, я-то думала, хочешь побыть со мной! Считала тебя подругой!

Маргарет тут же села, испугавшись, что обидела Челси.

– Ну конечно, я люблю тебя! В этом все дело! Уилс так много значит для меня. Не могу вынести мысли о том, что когда-нибудь он влюбится в чужую женщину и та меня возненавидит!

– Как можно тебя ненавидеть, Маргарет? Ты такая хорошая, – удивилась Челси, садясь на постель и кладя руку на плечо подруги, чтобы успокоить ее.

– Еще как можно! Нэнси всегда считала, что Господь поступил с ней ужасно несправедливо, послав отвратительную младшую сестру, отравляющую ей жизнь, – скорбно объявила Маргарет, но тут же, просветлев, добавила: – А я так люблю отравлять ей жизнь!

– Маргарет, это ужасно! Не могу себе представить, чтобы ты кого-то мучила! – запротестовала Челси.

– Ты не знаешь моей сестрицы! Худшей зануды свет не видывал. Вечно ноет: «Мама, запрети ей это делать!» или «Папа, пожалуйста, поговори со своей отвратительной дочерью и заставь ее вести себя прилично!».

– Сдается, тебе ужасно нравится портить ей настроение, – ухмыльнулась Челси.

– Собственно говоря, я и в самом деле считаю это своим жизненным предназначением! Ладно, пойдем лучше пороемся в вещах Нэнси, отыщем тебе что-нибудь подходящее для верховой езды.

Позже, уютно свернувшись под теплым пуховым одеялом, Челси долго размышляла над тем, как, должно быть, счастлива Маргарет, имея такую любящую и заботливую семью.

ГЛАВА 18

Много лет спустя, уже став взрослой женщиной, Челси вспоминала свой первый уик-энд в Эшфорд-Холле как самое лучезарное время в своей жизни. За несколько коротких часов она успела полюбить верховую езду и лошадей, воспылала желанием стать настоящим шахматным игроком и прониклась глубоким уважением к институту семьи, о котором раньше не имела ни малейшего понятия. И сама не вполне сознавая, что с ней творится, влюбилась. Уилс Эшфорд стал центром ее существования, и, когда пришло время прощаться, надвигающаяся разлука больно сжимала сердце.

Четверка молодых людей оказалась на перроне, неловко пытаясь подобрать слова, которые могли бы выразить их чувства. Маргарет и Тим довольствовались обычным «до свиданья» – в конце концов, им пришлось провести эти дни вместе, потому что другая пара их совершенно забросила. Уилс лениво болтал о пустяках, не сводя глаз с хорошенькой девочки, чье присутствие неожиданно осветило его жизнь. Услышав стук колес приближающегося поезда, который должен был увезти мальчиков, Челси наконец обрела голос.

– Большое спасибо, Уилс… Я потрясающе провела время, – пробормотала она, глядя на него и всем сердцем желая сказать что-то значительное и остроумное, произвести впечатление на Уилса: может, он хоть изредка будет вспоминать о ней.

– Я тоже. Через три недели сдам экзамены и вернусь домой. Может, сумеешь тогда приехать вместе с Маргарет? – спросил Уилс.

Челси подняла глаза на самодовольно улыбавшуюся Маргарет и смущенно ответила:

– Ну… если я приглашена…

– Приглашена… В любое время и всегда, – поспешно заверил Уилс.

– Эй, братец, позволь мне самой приглашать собственных друзей! – задорно бросила Маргарет и, заметив мгновенно омрачившееся лицо брата и подруги, тут же добавила: – Маме она понравилась и отцу тоже. Челси всегда желанная гостья в нашем доме.

Вне себя от восторга при мысли о еще одном уик-энде, Челси смогла лишь кивнуть.

– Договорились! – крикнул на ходу Уилс и, поднявшись в вагон, исчез из виду.

Полная радости и нетерпеливого ожидания, Челси тем не менее хорошо подготовилась к взрыву ярости, встретившему ее дома.

– Так-так, значит, мисс Всезнайка наконец решила осчастливить нас своим присутствием! – объявила Леверн, распахивая дверь.

– Бабушка, разве Летиша не сказала, где я? – с прекрасно разыгранным изумлением и ужасом воскликнула девочка.

– Сказала, конечно, но попробуй еще хоть раз обратиться к матери за моей спиной! Слышишь? – гневно спросила бабка, больно вцепившись в руку девочки.

Челси хотелось заорать, что у нее есть право спросить разрешения у собственной матери, но она с самого детства научилась никогда не вступать в спор с бабкой, срывавшей злость на всех окружающих, кроме Банни. Челси знала – единственный способ выдержать бурю – встречать натиск в покаянном молчании, только это позволяло избежать частых побоев, так омрачавших первые годы ее жизни. Поэтому сейчас, опустив глаза, она промямлила, что просит прощения и обещает никогда так больше не делать, но не проронила ни слезинки.

Леверн поняла, что сражаться с Челси все равно что пилить ножом воду. Нежелание девочки вступать в перепалку сбивало ее с толку, а Леверн просто надоедало набрасываться на кого-то, кто молча слушал, но не пытался ни возражать, ни злиться, ни по-настоящему раскаиваться, ни даже плакать. Внучка была словно каменная.

Но хотя Челси стояла безмолвно и неподвижно, мысли ее лихорадочно метались. Нужно поскорее найти способ сделать так, чтобы бабушка сама захотела отправить ее в Эшфорд-Холл. Узнай она, как это важно для Челси, тут же решит наказать ее, отказавшись отпустить к Маргарет еще раз.

Наконец, доведенная до отчаяния, Леверн закончила гневную тираду:

– Черт побери, пойди немедленно умойся! Летиша уже приготовила ужин. Быстрее! – рявкнула она, рассерженно подтолкнув Челси.

Пока они молча сидели за столом, Челси решила, что настало время выложить козыри на стол.

– Как бы я хотела тоже пойти с тобой в четверг и посмотреть отснятые кадры, – небрежно сказала она, выбирая из жаркого кусочки баранины и стараясь не зацепить вилкой морковь.

– О чем это ты? – резко спросила Леверн.

– Бабушка, только не говори, что все забыла! – с наигранным изумлением охнула Челси так искренне, что любой посторонний наблюдатель посчитал бы, что Банни не единственная актриса в семье.

– Не понимаю, о чем ты?

– Ты что, не получила мою записку? О нет!

Челси, уронив салфетку, выбежала из-за стола, помчалась в спальню, быстро вытащила записку, заранее написанную перед отъездом, и, поспешив назад, положила конверт перед тарелкой бабушки.

– Прости, ба, я хотела положить это на кухонный стол, но так боялась опоздать в школу, что все забыла и оставила ее в комнате.

Челси сделала вид, что старательно намазывает маслом ломтик хлеба, но почувствовала, что атмосфера в комнате изменилась. Украдкой бросив взгляд на лицо Леверн, она заметила легкую улыбку, тронувшую уголки рта, и поняла: наконец-то буря улеглась.

Прочтя записку дважды, чтобы продлить удовольствие, Леверн подняла крохотный серебряный колокольчик и позвонила. Немедленно появилась Летиша.

– Да, мэм?

– Я хотела только заметить, что баранье жаркое было великолепным. Пожалуйста, принесите к чаю овсяного печенья. Хочешь, дорогая? – спросила Леверн, обращаясь к внучке.

– Здорово! Конечно, хочу!

– Ну а теперь расскажи, как провела уик-энд, – милостиво разрешила бабка, благосклонно решив уделить внимание ребенку единственной дочери.

Челси, осторожно выбирая слова, описала красавца графа и его прелестную жену, великолепный дом, конюшню и усадьбу, нарисовав картину жизни богатой, окруженной роскошью титулованной знати. Именно такие подробности должны интересовать бабушку. Челси не упомянула ни о теплоте, любви и неразрывных узах, связывающих эту семью, ни об оказанном ей дружеском великодушном приеме и ни словом не обмолвилась об Уилсе.

Пришедшая в хорошее расположение духа Леверн внимательно слушала: рассказ девочки, кажется, произвел на нее впечатление.

– Ну что ж, рада узнать, что у тебя хоть раз в жизни появились приличные друзья. Как считаешь, пригласят ли они тебя еще хоть раз?

– Вряд ли. Я для них никто, сама понимаешь. Хотя Маргарет – моя ближайшая подруга, в школе куча других девочек, умирающих от желания попасть в Эшфорд-Холл.

– Челси!! Что это значит – «никто»?! Все-таки твоя мать – одна из величайших кинозвезд в мире и принадлежит к американской знати! – величественно провозгласила Леверн. – Ты не должна принижать себя!

– Наверное, ты права, бабушка. Ведь маму называли когда-то самой кассовой актрисой, – выпалила Челси, немедленно пожалев о собственной глупости.

– «Называли»? Дурочка! Погоди, недолго ждать! Она снова окажется на самой вершине, вот увидишь!

– Мама лучше всех, правда? – спросила Челси, не зная, как угодить бабушке.

– Еще бы! И кроме того, она красивее всех на свете! – Леверн благосклонно улыбнулась Челси. – Хотела бы я, чтобы ты была похожа на нее, дорогая.