Текст книги "Негодяйка"

Они встретились на вечеринке, которую устраивал приятель Симона по Оксфорду – звезда студенческого театра, ныне пытавшийся стать профессиональным актером. Леони, пришедшая в компании сокурсников, тут же обратила внимание на высокого, темноволосого, хорошо одетого мужчину, сидевшего возле столика с напитками. Он выглядел уверенным в себе, умудренным жизненным опытом – настоящий мужчина, так не похожий на этих нечесаных самовлюбленных актеришек из ее окружения. К тому времени как они вместе покидали вечеринку, Леони уже знала, что Симон – человек совсем другого сорта. Когда же он привез ее к себе на квартиру и нежно и умело овладел ею, она поняла, что впервые в жизни полюбила. И когда он шептал ей, что такой, как она, у него никогда не было и не будет, она Берила в его искренность.

Почти год они не разлучались. И, хотя они редко говорили о будущем – лишь в самых общих чертах, – Леони это не настораживало; она знала, что каждому из них предстоит в первую очередь пробить свою карьеру, а уж потом задумываться о делах житейских. В тот момент она была счастлива уже тем, что они вместе.

Все рухнуло внезапно и необъяснимо. Однажды днем она позвонила Симону в офис договориться о планах на предстоящий уик-энд.

– Привет, дорогой. Это я.

– Да, – сухо произнес он.

– Я решила уточнить, во сколько ты за мной заедешь.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думала, мы увидимся в этот уик-энд. – Леони была озадачена.

– Правда? Видимо, я забыл.

– Симон, это я, Леони. Ты вспоминаешь? Твоя девушка.

Молчание.

– Си, ты меня слышишь? – Да, слышу.

– Тогда почему ты ничего не говоришь?

– Потому что мне нечего тебе сказать.

Леони почувствовала, как по телу расползается озноб. Конечно же, это не Симон. Голос холодный, чужой.

– Си, если это шутка, то не очень удачная.

– Это не шутка.

– Ты что, пытаешься дать мне понять, что не хочешь видеть меня? – Она с трудом подбирала слова.

– Что-то в этом роде.

Она почувствовала, как сдавило грудь; стало трудно дышать. Телефонная будка, казалось, с бешеной скоростью закружилась вокруг нее.

– Почему? – К горлу подступили рыдания.

– Просто не хочу, вот и все. Извини.

– Но… но… Симон. – Щелчок. В трубке повисла тишина. Леони стояла, в оцепенении уставившись в правила пользования телефоном, не в силах двинуться с места. Он сказал, что не хочет больше ее видеть. Она не могла, просто не могла поверить в это. Наверное, с Симоном произошло что-то ужасное. Скоро к нему вернется рассудок – должен вернуться, – и они опять будут счастливы.

Но прошло две недели, а от Симона не было никаких известий, и Леони постепенно начала понимать, что, как это ни казалось невероятным, он в самом деле решил порвать их связь. Дни проходили, исполненные мук и страданий. Шли экзамены, она сдавала их, как робот, не ведая, что делает, не волнуясь за результат.

Приближался день празднества в одном из шикарных домов Холланд-Парка, куда были приглашены Леони с Симоном. Вечеринку устраивали по случаю совершеннолетия младшего брата одного из ближайших приятелей Симона по Оксфорду. Симон-то уж обязательно должен был на ней присутствовать.

Леони мучительно раздумывала, прежде чем решиться пойти. Она отчаянно хотела вновь увидеть Симона, но чувствовала, что, если вдруг он обойдется с ней жестоко, она не выдержит. Больше всего ее мучил вопрос "почему?" – почему он так внезапно бросил ее. О чем он думал в тот момент и в чем ее вина, чем заслужила такое жестокое предательство?

Когда Леони вошла в большой кремовый особняк на Холланд-Парк-авеню, она была бледна и взволнованна, но полна решимости. За эти две недели она похудела, но длинное воздушное платье из темно-зеленого шифона и кружев, которое она купила на Портобелло-роуд, великолепно сидело на ее все еще женственной фигуре. Хозяин встретил ее с явным радушием, но она уловила скрытое удивление. Когда Леони проходила по заполненным гостями комнатам, выискивая глазами Симона, ей казалось, что все смотрят на нее с любопытством, живо комментируя ее появление.

И вот она увидела его в шумной компании оксфордских приятелей. Один из них заметил ее и что-то сказал Симону. Тот обернулся и уставился на нее – лицо его потемнело. Леони сразу же поняла, что встреча не обещает быть приятной, но усилием воли заставила себя подойти. Словно по волшебству его друзья испарились, оставив их наедине.

– Симон, – сказала она, – мне кажется, я имею право на объяснение.

Симон затравленно озирался по сторонам. Несколько пар любопытных глаз следили за происходящим.

– Очень хорошо, – произнес он. Голос его был усталым и чужим.

Он вывел Леони в сад. Деревья были украшены фонариками, играл оркестр; а в глубине сада стоял маленький летний домик, увитый жимолостью. Симон затащил ее в ароматную темноту.

– Послушай, – почти беззлобно заговорил он. – Не будь дурой, Лео. Не стоит поднимать шум, ты только сама себя расстроишь.

– Симон, – сказала Леони. – Можешь ты мне сказать, что происходит? Мне казалось, у нас были определенные отношения. Во всяком случае, я считала себя твоей девушкой. Или я ошибалась? – Холодный тон Симона передался и ей; она говорила резко и колко. Симон молчал. – Ну? – требовательно спросила она, распаляясь от гнева. – Мы были вместе почти год. И ты собираешься мне вот так просто сказать, что все кончено?

– Лео, – спокойно произнес Симон. – Все кончено. Можешь ты это понять?

Его слова огненными стрелами вонзались ей в грудь, горячие слезы подступали к глазам.

– Но почему? – прошептала она.

– Я передумал.

– Но ты же говорил, что любишь меня, – жалобно проговорила Леони. Она не могла поверить, что этот холодный, бесчувственный человек был когда-то нежным любовником, дарившим ей неизъяснимое блаженство и счастье.

– Я ошибался.

– Ты хочешь сказать, что никогда не любил меня?

– Мне, должно быть, казалось, что любил.

– А сейчас не кажется?

– Нет. – Его ответ прозвучал как окончательный, но Леони показалось, что она уловила тень сомнения в его голосе.

– Ты встретил другую? – продолжала настаивать она.

– Нет, – поспешно ответил Симон. – Не в этом дело.

– Тогда почему? – Она уже не скрывала своих слез.

– Я сделал ошибку, – неуклюже объяснил Симон.

– Ошибку! – закричала Леони, вся в слезах. – Так вот, значит, кто я? Ошибка. Что ж, ты действительно сделал ошибку, потому что, как мне кажется, я беременна!

– Что?! – Симон был по-настоящему шокирован.

– Я не совсем уверена, – сказала она, тихо всхлипывая, – но похоже на то.

– Но ты такая худенькая… – начал он.

Не будь она в столь жутком состоянии, ее, наверное, развеселил бы его ошарашенный вид.

– Я знаю. Но у меня уже давно нет менструации. Сначала я думала, что все это из-за экзаменов и прочего, но по утрам меня стало подташнивать.

Симон был вне себя.

– Какого черта ты не сказала об этом раньше?

– Ты ведь лишил меня такой возможности, – язвительно произнесла Леони. – Как бы то ни было, я сначала хотела убедиться в этом, чтобы не поднимать ложную тревогу.

– О Боже! – воскликнул Симон и отвернулся, схватившись за голову.

В его голосе звучал упрек. Леони подошла к нему и обняла.

– О, Си, пожалуйста, скажи, что ты рад, скажи, что все будет по-прежнему.

– Не прикасайся ко мне, – прошипел он сквозь зубы. Но она в отчаянии лишь сильнее прижалась к нему. – Не прикасайся ко мне! – повторил он, пытаясь высвободиться из ее объятий. Она же крепче обвила руками его шею.

– Си, пожалуйста, у меня же будет ребенок, наш с тобой ребенок.

Он схватил руки Леони и грубо отпихнул ее.

– Нет, не будет. Ты сделаешь аборт!

– Нет, нет, нет! – Леони, шокированная его грубостью, начинала терять контроль над собой.

– Заткнись же, ради всего святого! Нас могут услышать.

– А мне все равно! – выкрикнула Леони. – Пусть все знают.

– Замолчи, Лео! Замолчи! – Он ударил ее по лицу. Она оцепенела и в ужасе уставилась на него. – Так-то лучше, – сказал Симон. – А теперь слушай. Будь умницей. Ты талантливая актриса, у тебя блестящее будущее, и ребенок сейчас тебе совсем ни к чему. Ты должна понять: между нами все кончено. И в этом нет твоей вины. И дело не в том, что я кого-то встретил. Просто я ошибся, вот и все. Завтра же ты должна пойти к врачу, Если ты действительно беременна, я договорюсь об аборте. А сейчас я хочу, чтобы ты незаметно ушла. – И прежде чем Леони успела вымолвить хоть слово, он решительно оттолкнул ее и исчез.

Несмотря на настойчивость Симона в отношении аборта, Леони никогда всерьез не задумывалась над этим. Когда она заподозрила беременность, ее первым чувством была несказанная радость: родится ребенок, который еще больше сблизит их с Симоном. И теперь, хотя Симон и отверг ее, она не могла вот так вдруг убить свои чувства и отказаться от ребенка. В самом начале их размолвки она еще была бы способна решиться на аборт и даже хотела этого. Но аборт сейчас, хотя и казался разумным выходом, выглядел бы убийством.

Молодая, наивная, полная оптимизма, Леони была уверена, что сможет совместить ребенка и карьеру. И не важно, что Симон говорит сейчас, он обязательно поможет ей, как только родится малютка. Может быть, даже вернется к ней, увидев малыша. Леони решилась написать Симону, сообщив о том, что решила рожать и воспитывать ребенка одна. Он в конце концов ответил, сообщив в свою очередь, что она дура, но он поможет ей – будет высылать еженедельное пособие. Ни на что другое она рассчитывать уже не могла.

Леони окончила драматическую школу с блеском, но тех, кто предсказывал ей головокружительную карьеру на сцене одного из театров Уэст-Энда или под покровительством какой-нибудь престижной театральной компании, ждало разочарование. Первое время сокурсники и педагоги еще недоумевали, что же с ней произошло, но, пока месяц за месяцем медленно тянулась беременность, о Леони начали забывать. Только самые близкие друзья знали о ее положении, и она не собиралась это афишировать. Как зверек, зализывающий раны, она отсиживалась в своей квартирке, которую делила с Изабель и Трэйси – подругами по драмшколе, выползая только в магазин, на гимнастику, которая была ей необходима, и за социальным страховым пособием.

Роды прошли тяжело. Леони была молодой и здоровой, но из-за своих узких бедер и большой головки ребенка ей пришлось страдать долго и мучительно. Двадцать изнурительных часов провела она в этой жестокой схватке, пока наконец не появился на свет ребенок – маленькая девочка с сердитым, помятым красным личиком и рыжеволосой головкой, которая и причинила столько мук. Леони, опустошенная, распластанная на жесткой больничной кровати, услышала первый плач своего ребенка и протянула руки к дочурке. И когда няня осторожно передала ей девочку, она взглянула на это незнакомое, странное существо и почувствовала… она не почувствовала ничего. Слезы подступили к глазам, она покачала головой.

– Извините… я так устала. Может быть, позже.

– Конечно, милая, – сочувственно произнесла няня и, забрав ребенка, ушла. Позже, когда Леони окрепла, ребенка принесли опять, и Леони попыталась накормить его, но молока не было. И пока малышка тщетно и болезненно глодала ее соски, Леони испытала странное чувство. Эта маленькая девочка, которая должна была так много значить для нее, казалось, не имела к ней никакого отношения. Ей нужен был только Симон – Симон, который даже не пришел, хотя она написала ему о ребенке, – только он, но не это дитя.

Из-за тяжелых родов Леони пришлось провести в больнице почти неделю. За это время она научилась ухаживать за девочкой, которую решила назвать Амандой, кормить ее, пеленать, укачивать, когда та плакала. Но, когда выдавалась свободная минутка, чтобы отдохнуть и подумать, ее посещала одна и та же мысль: уход за маленьким ребенком требует двадцати четырех часов в сутки и совмещать его с работой, без которой она не смогла бы содержать их двоих, невозможно. Решение отдать Аманду на попечение, хотя бы временно, далось ей не так трудно, как она предполагала. Она позвонила Симону, чтобы сообщить об этом, и он согласился платить еженедельное вознаграждение кормилице Аманды.

Уверовав в отсутствие сильных материнских чувств к своему ребенку, Леони оказалась совершенно неподготовленной к ощущению потери, которое она испытала, передавая Аманду миссис Майлз, жизнерадостной, средних лет кормилице. Она с отвращением наблюдала, как чужая женщина, казалось, тут же присвоила себе ее ребенка; Аманда уютно устроилась на ее руках – у Леони никогда не получалось так держать ее. И когда женщина вышла, унося ребенка, Леони словно приросла к полу, не в силах двинуться с места, заставить себя покинуть этот милый загородный домишко.

Изабель, любезно согласившаяся привезти сюда Леони на своей старенькой и ненадежной "мини", тщетно пыталась разговорить подругу на обратной дороге в Лондон. Леони сидела, невидящим взглядом уставившись в окно, забыв обо всем на свете, чувствуя лишь боль жгучей раны, открывшейся в ее сердце.

В течение полутора месяцев Леони каждую неделю ездила на автобусе в Эшбурн навещать дочку. Всякий раз она удивлялась, как быстро развивается ребенок, из беспомощного и зависимого маленького существа превращаясь в осмысленного крепыша. Ей казалось, что Аманда узнаёт ее, но она не была в этом уверена. Самым же мучительным для нее было видеть, с какой радостью и оживлением встречает ее дочь свою кормилицу.

Во время шестого визита миссис Майлз задержала Леони, уже покидавшую дом, и смущенно сказала:

– Мне крайне неприятно говорить об этом, мисс О'Брайен, но я действительно больше не могу ухаживать за вашим ребенком, не получая обещанных денег.

– За сколько недель вам недоплатили? – с трудом дыша, спросила ошеломленная Леони. Симон обещал, что оформит переводы, как только Аманду передадут кормилице.

– За все, – с сожалением сказала миссис Майлз. Леони почувствовала холодную дрожь.

– Не волнуйтесь, я все выясню, – пролепетала она. – Я уверена, что это недоразумение. Он, должно быть, в отъезде или еще что-нибудь.

– А вы разве не знаете точно, милая? Леони поняла свой промах.

– Я живу со своими родителями. Они не одобряют нашей связи, так что в последнее время у нас не было возможности видеться, – отчаянно лгала она.

Миссис Майлз проницательно посмотрела на нее.

– Как же вы собираетесь справляться с ребенком дальше? – спросила она участливо. – У вас нет денег, и вы без работы, не так ли, милая вы моя?

Леони жалобно кивнула. Действительно, никаких перспектив с работой не предвиделось. Она уже пыталась найти хоть какую-то временную работу, но пока безуспешно.

– И что вы собираетесь делать, если он не будет платить? – спросила миссис Майлз. – А ваши родители? Они вам помогут?

– Они не знают о ребенке, – еле слышно призналась Леони.

– Послушайте, милая, – миссис Майлз взяла ее за руку, – я знаю одну пару, совершенно замечательную, и они так мечтают о ребенке. Они женаты вот уже несколько лет, но бездетны. Они видели вашу дочку, и она им очень понравилась.

Леони взглянула на нее с нескрываемым возмущением.

– Что вы хотите сказать? Вы им показывали моего ребенка?

– Это мои друзья, дорогая.

– Это моя дочь, МОЯ! И я не собираюсь отказываться от нее, я буду ухаживать за ней, любить ее… всегда. – Леони уже сорвалась на крик. В соседней комнате захныкала малышка.

– Тише, вы разбудите ее, – ласково сказала миссис Майлз. – Послушайте, милая, я уверена, что все уладится. Вы сейчас идите домой, и, если к концу этой недели я получу деньги, забудем об этом досадном недоразумении.

– Вы получите деньги, обещаю. – Леони уже совершенно обессилела и торопилась уйти. Она должна позвонить Симону и спросить, почему он не заплатил. Он не может обмануть ее. Придя домой, она сразу же бросилась к телефонной будке в вестибюле. Сердце бешено колотилось, пока она ждала ответа. Но в трубке все раздавались гудки, и лишь когда она уже отчаялась дождаться, на другом конце провода раздался голос.

– Да? – Голос был женский, немолодой и незнакомый. Она никогда не видела мать Симона – ее иногда удивляло, что он так и не представил ее своей семье, но Симон уверял, что родители будут лишь раздражать ее так же, как раздражают его. Однако Леони знала, что его мать порой останавливается в этой квартире, когда приезжает в Лондон за покупками. Голос в трубке, похоже, принадлежал ей.

– Могу я поговорить с Симоном Брентфордом?

Последовала долгая пауза.

– Кто это говорит? – В вопросе, хотя и вежливом, звучала подозрительность.

– Его подруга. – Отчаяние придало Леони храбрости.

Снова пауза.

– Боюсь, что его нет.

– О нет, не может быть. – Леони лихорадочно соображала, что сказать дальше. Голос в трубке прервал ее размышления.

– Месяц назад он уехал в Нью-Йорк.

Леони чуть не выронила трубку.

– Когда он вернется? – Ее уже колотила нервная дрожь.

– Не раньше чем через несколько месяцев. Его послали от фирмы по обмену. Могу я передать ему, кто пытается связаться с ним?

– Н-нет. Нет, спасибо. – Ошеломленная новостью, Леони повесила трубку. Голова раскалывалась от напряжения. Но холодная логика взяла верх. Она знала, что должна сделать. Она вновь подошла к телефону и набрала номер миссис Майлз.

Через пять минут Леони уже была в своей квартире. Устало сняв пальто, она прошла к себе в комнату. Там она села на кровать и остаток дня просидела, не двигаясь, сокрушенная отчаянием. Она догадывалась, что соседки по квартире, сидя в их крошечной кухоньке, оживленным шепотом обсуждают сейчас ее. Время от времени они приносили ей чай, и как-то Изабель, погладив ее по голове, пробормотала: "Все образуется, дорогая". Потом к ней подсела Трэйси, пытаясь уговорить что-нибудь съесть. Леони же лишь качала головой. Уже в темноте она машинально разобрала постель и легла, устремив открытые глаза в ночь, моля о смерти, которая только и избавит ее от невыносимой боли.

Так продолжалось три дня, потом Изабель не выдержала. Протягивая Леони чашку чая, которую та взяла молча, она вдруг резко обрушилась на подругу.

– Ради Бога, Леони, это никуда не годится. Ты должна взять себя в руки. – Она запнулась, увидев выражение ее лица. На Изабель смотрела женщина, которую, казалось, подвергли жесточайшей пытке. Она села рядом и обняла обмякшее тело. – О, дорогая моя, прости, я так виновата. Просто мне больно видеть тебя такой.

Отчаянный страдальческий вопль вырвался у Леони; и долго сдерживаемые рыдания выплеснулись горькими слезами. Трэйси, стоя в дверях, молча наблюдала, как прижались друг к другу девушки, потом вернулась на кухню и так же молча заплакала сама.

На следующий день Леони в последний раз отправилась к дочери. Поговорив с миссис Майлз, она в конце концов согласилась отдать девочку супругам, которые хотели ее удочерить.

– Вы хотите подержать ее? – сочувственно спросила миссис Майлз.

– Нет, нет, я не вынесу этого. – И Леони подошла к двери в комнату, где возле окна стояла плетеная колыбелька. В ней лежала Аманда, ее ребенок, ее дорогая дочка, одетая в бледно-желтое платьице; из окна струился солнечный свет, отбрасывая блики на малютку, окрашивая все в золотистые тона. Леони отвернулась, когда миссис Майлз участливо взяла ее за руку.

– Вы поступаете правильно, дорогая моя, – тихо сказала она. – Вы даете этому ребенку право на достойную жизнь.

Леони кивнула и вышла из дома. У нее было такое ощущение, что душа покинула ее тело.

Через какое-то время она случайно обнаружила в своих вещах маленький носочек, который надели девочке в больнице еще при рождении. Она прижала к себе заветный лоскуток как священную реликвию. Девятнадцать лет она жила со своей болью, и, хотя время и сглаживало ее остроту, боль не исчезала. Всякий раз, заслышав, как плачет или зовет мать какой-нибудь ребенок, она вспоминала о своей дочери. Со временем, когда Леони уже могла рассуждать трезво, она поняла, что больше никогда не хочет видеть Симона. И еще она поняла, что никогда не заживет в душе рана, которую он нанес. Тяжкое испытание ожесточило ее, и прошло много лет, прежде чем она позволила себе полюбить еще раз. Ребенок теперь не связывал ее, и Леони вновь ступила на некогда покинутую театральную стезю. Она не отказывалась от работы в провинциальных репертуарных театрах – с маленькой Амандой на руках об этом даже и думать было нельзя. Став менее разборчивой, ей без труда удавалось найти работу, но очень часто в промозглые зимние вечера, промерзая в холодных и влажных норах, именуемых провинциальными отелями, она безутешно рыдала, вспоминая свою маленькую дочурку, которую, конечно же, невозможно было бы воспитывать в условиях кочевой жизни начинающей актрисы. В утешение себе и в отместку мужскому полу Леони лихорадочно меняла партнеров по постели, которые ей были абсолютно безразличны, и ненавидела себя за подобный цинизм.

Вопреки данным самой себе обещаниям, она не могла побороть в себе искушение узнать хоть что-нибудь о Симоне. Когда через полгода после их разрыва она услышала от друзей, что он помолвлен с Элизабет Кавендиш – богатой, красивой блондинкой аристократического происхождения, до нее начал доходить смысл происшедшего. Какая подходящая жена для подающего надежды политического деятеля, горько подумала она. Конечно, бедная, неизвестная актриса, как она, едва ли справилась бы с ролью супруги честолюбивого члена парламента. И деньги Элизабет были для Симона весьма кстати, поскольку он, несмотря на хорошо оплачиваемую работу, всегда остро нуждался в них. В какой-то степени этот скоропалительный брак был своего рода утешением для Леони, лишний раз подтверждая, каким дерьмом оказался Симон и как ей повезло, что она вовремя от него избавилась.

Как неизбежность воспринимала Леони восхождение Симона на политический Олимп. Зная его, как никто другой, она почти не сомневалась в том, что его амбиции простираются до кресла премьер-министра, на меньшее он не рассчитывает. Тем временем ее театральная карьера, после некоторого периода провинциальной безвестности, наконец сдвинулась с мертвой точки; и по мере того как росла ее популярность, Леони перестала следить за успехами Симона. Получив предложение из Голливуда, она отправилась в Лос-Анджелес, где и началась ее кинематографическая карьера. Симон был почти забыт.

Прошли годы, прежде чем она вновь увидела его, – сразу же после возвращения из Штатов, где только что закончились съемки нового фильма, за роль в котором Леони упорно выдвигали на "Оскара". Симон к тому времени уже стал достаточно влиятельной фигурой в британской политике, и его имя все чаще и чаще мелькало на страницах газет. Леони знала, что он все еще женат на Элизабет и имеет двоих сыновей. А дочери так и нет, с тайной радостью отметила Леони.

Найджел Бекштайн, ловкий и преданный агент Леони на протяжении многих лет, пригласил ее на ленч отпраздновать новый контракт на фильм. Леони, радуясь тому, что опять в Лондоне, потягивала шампанское и посматривала по сторонам, выискивая знакомые лица, краем уха улавливая последние сплетни из театральной жизни Лондона, которые щедро изливал ей Найджел. Внезапно взгляд ее остановился на вошедшей в ресторан паре: высоком темноволосом мужчине и миловидной шатенке. Леони замерла, не успев даже донести до рта бокал с шампанским. Найджел, сидевший спиной к залу, обернулся, проследив за направлением ее взгляда.

– Вот это да, – сказал он, покачивая головой в неподдельном изумлении, – он здорово рискует, приводя ее сюда.

– Ты знаешь его? – осторожно спросила Леони. Некогда темные волосы Симона уже слегка тронула седина, но они все еще оставались густыми, а легкие морщинки добавляли шарма его красивому лицу.

– Кто ж его не знает сегодня, – ответил Найджел. – Симон Брентфорд, новый кумир консерваторов. Ему надо бы быть поосмотрительней и не таскать любовниц куда не следует. Особенно сейчас, когда он в фаворе. Премьер не очень-то одобряет подобные штучки. Красавец-парень, этот Брентфорд, правда? Ты его раньше встречала, Леони?

Леони уже немного успокоилась и глотнула шампанского.

– Очень давно, – сказала она. – Одного раза оказалось достаточно. – Давно это было, и она в конце концов убедила себя в том, что все прошло, и похоронила боль глубоко в душе. И все же один его вид, даже сейчас, после стольких лет, поверг Леони в такое смятение, что это одновременно и удивило, и испугало ее.