Текст книги "Пробуждение"

– Не смейтесь надо мной! – одернула Эдна, уязвленная легкомыслием молодого человека.

Роберта не обидела ее просьба, но в легкой ноте резкости ему почудился упрек. Как он мог ей объяснить, как донести, что он разгадал ее настроение, что все понимает? Не найдя, что ответить, Роберт предложил Эдне опереться на него, раз она очень устала. Она шла, безвольно опустив руки, а ее белые юбки волочились по влажной от росы траве. Эдна приняла руку Роберта, но не стала на нее опираться. Ее ладонь безжизненно повисла – казалось, мысли Эдны блуждали далеко-далеко, опережая тело, а она силилась их догнать.

Роберт помог ей сесть в гамак, растянутый между столбиком у входа и стволом дерева.

– Останетесь здесь и подождете мистера Понтелье?

– Останусь здесь. Спокойной ночи.

– Принести вам подушку?

– Уже есть. – Эдна пошарила рукой в темноте.

– Она ведь грязная, дети ею швырялись.

– Пустяки. – Эдна положила найденную подушку под голову и растянулась в гамаке, облегченно вздохнув.

Эдна не отличалась высокомерием или чрезмерной изнеженностью. Ее редко тянуло отдохнуть в гамаке, но, когда находило настроение, она не напускала на себя чувственную кошачью грацию, а просто наслаждалась благословенным покоем, охватывающим все тело.

– Дождаться с вами мистера Понтелье? – Роберт сел на край ступеньки и взялся за шнур гамака.

– Если хотите. Только не раскачивайте гамак. Вы не могли бы принести мне белую шаль? Я оставила ее дома, на подоконнике.

– Вам холодно?

– Нет, однако скоро будет.

– Скоро будет? – рассмеялся Роберт. – Вы хоть знаете, который час? Сколько вы собираетесь здесь лежать?

– Понятия не имею. Так принесете шаль?

– Разумеется. – Роберт встал и пошел в дом по траве.

Эдна следила взглядом, как полосы лунного света то накрывают Роберта, то вновь ускользают. Миновала полночь. Воцарилась тишина.

Роберт вернулся с шалью. Эдна пока не стала ее надевать.

– Так вы сказали остаться, пока не придет мистер Понтелье?

– Я сказала остаться, если хотите.

Роберт вновь сел, скрутил сигарету и выкурил ее в воцарившемся молчании. Миссис Понтелье не прерывала тишины. Всем словам мира не выразить смысла, таящегося в этом безмолвии, не передать трепета пробудившегося желания.

Заслышав неподалеку голоса купальщиков, Роберт пожелал Эдне спокойной ночи. Она не ответила. Роберт подумал, что она уснула. А Эдна молча следила взглядом, как лунный луч скользит по его уходящей фигуре.

XI

– Что ты здесь делаешь, Эдна? Я думал, ты уже в постели, – удивился муж, когда увидел ее в гамаке. Он вернулся с мадам Лебрен и проводил хозяйку пансиона до большого дома.

Жена промолчала.

– Ты спишь? – Мистер Понтелье наклонился к Эдне.

– Нет. – Она ответила ему ясным, горящим взглядом без намека на сонливость.

– Уже второй час. Пойдем. – Мистер Понтелье поднялся по лестнице в спальню. – Эдна! – позвал он из комнаты минуту спустя.

– Не жди меня.

Мистер Понтелье выглянул на улицу.

– Ты простудишься, – проворчал он. – Что за блажь? Почему не заходишь?

– У меня с собой шаль, я не замерзну.

– Тебя замучают комары.

– Здесь нет комаров.

Эдна слышала, как он меряет комнату сердитыми шагами. В другой раз она подчинилась бы, по привычке уступила бы его желанию – не из покорности, не из уступчивости перед настоятельной просьбой, а бездумно, как мы ходим, сидим и стоим, затянутые в круговорот жизни, определенной нам свыше.

– Эдна, милая, ты идешь? – вновь позвал мистер Понтелье, на сей раз ласково, с просительной ноткой.

– Я останусь здесь.

– Нет, какая глупость! – вскипел он. – Я тебе не позволю лежать там всю ночь. Немедленно возвращайся в дом!

Эдна поудобнее устроилась в гамаке. В ней горячо и упрямо заговорила сила воли, велящая во что бы то ни стало сопротивляться. Эдна не могла поступить иначе. Говорил ли муж прежде в таком тоне, а если да, подчинялась ли она его требованиям? «Ну конечно, подчинялась», – вспомнила она. Но в своем нынешнем состоянии уже не могла понять, как и почему.

– Леонс, возвращайся в постель. Я останусь. Мне не хочется в дом, и я не уйду. Больше так со мной не разговаривай – я попросту не отвечу.

Мистер Понтелье уже приготовился ко сну, но набросил халат. Затем открыл бутылку вина – у него в буфете хранился небольшой, однако тщательно отобранный запас, – выпил бокал, вышел на галерею и предложил бокал и жене. Эдна отказалась. Он сел в кресло-качалку, закинул ноги в домашних туфлях на перила и взялся за сигару. Выкурил две, потом зашел в дом и выпил еще бокал. Миссис Понтелье опять отказалась. Мистер Понтелье вернулся в кресло, вновь закинул ноги на перила и выкурил еще несколько сигар.

Эдна словно бы медленно возвращалась из сна – восхитительного, причудливого, невозможного сна, – и теперь груз реальности давил ей на душу. Ее тело нуждалось в отдыхе, а радостное возбуждение схлынуло, оставив за собой лишь беспомощность, и Эдне пришлось сдаться.

Пробил самый тихий ночной час, час перед рассветом, когда весь мир застывает в неподвижности. Низкая луна на сонном небосклоне превратилась из серебряной монеты в медную. Умолкла старая сова, а черные дубы перестали стонать, склоняя друг к другу головы.

Эдна встала; руки и ноги у нее затекли от долгого лежания в гамаке. Она с трудом поднялась по ступенькам и зашла в дом, неуверенно держась за столбик у двери.

– Ты идешь, Леонс? – спросила она, оглянувшись на мужа.

– Да, дорогая, – ответил он, не отрывая взгляда от облачка дыма. – Только вот докурю.

XII

Эдна поспала лишь несколько часов – тревожных, лихорадочных, полных непонятных снов, которые ускользали от нее, оставляя в затуманенном разуме привкус чего-то недостижимого. Она встала и оделась, когда еще держалась прохлада раннего утра. Воздух бодрил и несколько притуплял способность мыслить. Однако Эдна не искала источника силы ни во внешнем мире, ни внутри себя самой. Она бездумно следовала загадочному побуждению, словно вчера отдалась в чужие руки и позволила собою руководить, как вздумается, а с себя сняла всю ответственность.

В тот ранний час почти все еще спали. По улице брело лишь несколько человек, собирающихся в Шеньер к обедне. Влюбленные продумали свой день накануне и уже шли к пристани. Дама в черном следовала за ними, сжимая в руках серебряные четки и бархатный воскресный молитвенник на золотой застежке. Старый месье Фариваль тоже проснулся и не знал, чем себя занять. Он надел большую соломенную шляпу, взял зонтик из подставки в холле и на некотором расстоянии последовал за дамой в черном.

Юная негритянка, помогавшая мадам Лебрен со швейной машинкой, рассеянно мела пол в галерее. Эдна послала девчушку в большой дом за Робертом.

– Скажи ему, что я плыву в Шеньер. Лодка готова, пусть поторопится.

Вскоре Роберт присоединился к Эдне. Прежде она никогда за ним не посылала. Никогда его не звала. Никогда в нем особенно не нуждалась. Судя по всему, она даже не осознавала, что сделала что-то необычное. А он, казалось, тоже ничего странного не замечал, только его лицо мягко светилось от радости.

Эдна и Роберт вместе пошли на кухню выпить кофе. В такой ранний час нечего было ждать хорошего обслуживания. Наконец кухарка подала кофе и булочку, и они поели на подоконнике. Эдне завтрак пришелся по вкусу.

Признаться, она вообще не подумала о кофе и завтраке. Роберт заметил, что она вообще редко думает наперед.

– Я надумала поехать в Шеньер и разбудить вас, разве этого мало? – рассмеялась Эдна. – Что же мне, все продумывать? Так говорит Леонс, когда не в духе. Впрочем, я его не виню – во всех его тревогах виновата я.

К пристани двигалась любопытная процессия: первыми бок о бок неспешно брели влюбленные, дама в черном неумолимо шла следом, старый месье Фариваль с каждым шагом отставал все сильнее, а юная босоногая испанка с красным платком на голове и корзинкой в руках замыкала шествие.

Роберт знал испанку, и в лодке они немного побеседовали. Никто не понимал ни слова. Девушку звали Марикита. На ее круглом игривом личике задорно блестели черные глаза. Маленькие руки она сложила на ручке корзины. Ступни у нее были широкие и загрубелые. Между ее смуглыми пальцами Эдна разглядела ил вперемешку с песком.

Бодле ворчал, что Марикита занимает слишком много места. На самом деле его раздражал старый месье Фариваль со своим хвастовством – мол, из него мореплаватель лучше. Но не мог же Бодле затеять ссору с пожилым джентльменом, вот и ссорился с Марикитой. Она в ответ дерзила, качала головой, строила глазки Роберту, а в сторону Бодле корчила рожицы.

Влюбленные никого не замечали и не слышали, погруженные в собственный мир. Дама в черном по-прежнему перебирала четки. Старый месье Фариваль неустанно хвалился своим умением вести лодку и поучал не столь осведомленного Бодле.

Эдну все это забавляло. Она оглядывала Марикиту снизу вверх, от уродливых смуглых пальцев на ногах до прекрасных глаз.

– Почему она так на меня смотрит? – спросила испанка Роберта.

– Может, считает тебя красивой? Мне спросить?

– Нет. Она твоя милая?

– Она замужняя дама с двумя детьми.

– И что с того? Франсиско убежал с женой Сильвано, а у нее четверо детей. Они забрали у Сильвано все деньги и одного ребенка, да еще лодку украли.

– Умолкни!

– Она понимает нас?

– Тише ты!

– А эти голубки, которые друг к другу прижимаются, они женаты?

– Конечно, нет! – рассмеялся Роберт.

– Конечно, нет, – повторила Марикита и понимающе кивнула, словно подтвердились ее догадки.

Солнце поднялось высоко и начало припекать. Стремительный ветерок колол лицо и руки Эдны острыми иглами. Роберт держал над ней зонтик. Когда лодка шла боком, паруса натягивались, раздувались и трепетали на ветру. Месье Фариваль, глядя на них, издевательски посмеивался, а Бодле вполголоса проклинал старика.

Плывя через залив к Шеньер-Каминада, Эдна чувствовала себя кораблем, который уносит все дальше от якорной стоянки – прежде он был крепко прикован к месту, но со временем цепи ослабевали и наконец лопнули прошлой ночью, когда по земле бродил таинственный дух залива. Роберт неустанно развлекал ее беседой, а Марикиту больше не замечал. Испанка перевозила креветки в бамбуковой корзине; на них налип длинный луизианский мох, свисающий с деревьев. Девушка досадливо отбивалась от поросли и что-то угрюмо бормотала себе под нос.

– Давайте завтра на Гранд-Терр? – тихо предложил Роберт.

– А что там делать?

– Поднимемся на холм, где старый форт, и будем любоваться, как извиваются золотистые змейки да греются на солнце ящерицы.

Эдна посмотрела в сторону острова Гранд-Терр. Да, она очень хотела бы побывать там с Робертом – погреться на солнышке, послушать рокот океана, поглядеть, как юркие ящерицы снуют среди развалин старого форта.

– А на следующий день можем поплыть к заливу Брюлоу.

– Что нам там делать?

– Не знаю… Рыбу ловить.

– Нет, лучше вернемся на Гранд-Терр. Обойдемся без рыбы.

– Поплывем, куда захотите. Я попрошу Тони подлатать мою лодку. Ни Бодле, ни остальных с собой не возьмем. Вы боитесь пироги?

– Совсем нет.

– Тогда я дождусь лунной ночи и повезу вас на пироге. Может, дух залива вам нашепчет, на каком острове зарыты сокровища, или даже проводит до нужного места.

– Вот мы разбогатеем! – рассмеялась Эдна. – Все, что откопаем, я отдам вам – и золото, и пиратские сокровища. Вы ими лучше распорядитесь. Пиратское золото нельзя копить и нельзя его пускать на полезные дела. Им надо бездумно разбрасываться или вообще подкидывать в воздух и любоваться, как сверкают золотистые пятнышки.

– А мы его разделим пополам и вместе потратим, – предложил Роберт и покраснел.

Вскоре они поднялись к причудливой готической церквушке Богоматери Лурдской, отливающей золотисто-коричневым в лучах солнца.

Задержался только Бодле, возившийся с лодкой, да Марикита отделилась от остальных и ушла прочь со своей корзинкой креветок, время от времени косясь на Роберта с капризным детским упреком.

XIII

На службе Эдну охватили подавленность и вялость. У нее заболела голова, огни свечей на алтаре расплывались перед глазами. В другое время она постаралась бы взять себя в руки, но сегодня ей хотелось лишь поскорее выйти из душной церкви на свежий воздух. Бормоча извинения, она встала и перешагнула через ноги Роберта. Старый месье Фариваль разволновался и тоже встал, однако, увидев, что Роберт последовал за миссис Понтелье, сел на место и встревоженным шепотом обратился к даме в черном. Увы, та либо не услышала, либо не хотела отвечать и не подняла глаз от страниц бархатного молитвенника.

– У меня закружилась голова, я едва не лишилась чувств. – Рука Эдны невольно взметнулась ко лбу и отодвинула шляпу. – Я не выдержала бы всю службу.

Они нашли местечко в тени церкви. Роберт очень встревожился.

– Глупо было вообще туда идти, а уж оставаться на службу!.. Пойдемте к мадам Антуан, отдохнете там. – Он отвел Эдну в сторону, постоянно с тревогой заглядывая ей в лицо.

Какое стояло затишье, только голос моря доносился через камыши в прудках соленой воды! Среди апельсиновых деревьев мирно ютился длинный ряд серых домиков, потрепанных бурями. «Должно быть, на этом дремотном островке всегда такая Божья благодать», – решила Эдна. Они с Робертом перегнулись через зубчатый заборчик из морского наноса – попросить воды. Юноша, акадец[22]22
  Житель прихода Акадия (Акейдия) в Луизиане.


[Закрыть] с кротким лицом, начерпал им воды из цистерны – простого заржавевшего буя с отверстием на боку, зарытого в землю. Вода в жестяном ведре не была холодной, зато освежала разгоряченное лицо и замечательно подбодрила Эдну.

Домишко мадам Антуан стоял в дальнем конце деревни. Женщина по-местному гостеприимно встретила гостей, словно солнышко в дом впустила. Она была дамой грузной и ходила неуклюже, вразвалочку. Английского мадам Антуан не знала, но Роберт ей объяснил, что его спутница дурно себя чувствует и хочет передохнуть. Мадам Антуан тут же засуетилась вокруг гостьи и постаралась расположить ее со всеми удобствами.

В доме царила безукоризненная чистота, а на большую белоснежную кровать с балдахином так и хотелось поскорее прилечь. Она стояла в маленькой смежной комнатке, которая выглядывала через узкую лужайку на сарай, где килем кверху лежала сломанная лодка.

Мадам Антуан сегодня на мессу не ходила. Ее сын Тони пошел, но вскоре должен был вернуться, поэтому она пригласила Роберта за стол и предложила подождать юношу. Он решил лучше покурить на улице. Тогда мадам Антуан ушла на большую кухню, служившую также и столовой, и начала варить кефаль на углях в большом очаге.

Оставшись одна в маленькой смежной комнатке, миссис Понтелье развязала тесемки и сняла большую часть одежды. Вымыла лицо, шею и руки в тазу, стоящем между окнами. После сняла туфли и чулки и вытянулась посреди высокой белой кровати. Как приятно было отдохнуть на этой причудливой кровати, по-деревенски сладко пахнущей лавровым деревом! Эдна подальше вытянула чуть ноющие ноги, выставила перед собой округлые руки, растерла их и стала внимательно разглядывать, словно впервые видела их прекрасную, крепкую плоть и мягкую кожу. Потом закинула руки за голову и так уснула.

Поначалу она спала чутко, прислушиваясь сквозь сон к окружающим звукам. Скрипели грузные шаги мадам Антуан, за окнами кудахтали куры, выискивая в траве гравий. Позже она краем уха услышала разговор Тони и Роберта под навесом, но не шелохнулась. Отяжелевшие веки не затрепетали. Голоса продолжали звучать – медленно тянулся протяжный говор Тони, лился гладкий французский Роберта. Эдна мало понимала французский, если к ней не обращались напрямую, а голоса мужчин были всего лишь частью неспешного потока приглушенных звуков, что так хорошо ее убаюкивали.

Эдна проснулась будто бы после долгого крепкого сна. Под навесом все стихло, из соседней комнаты уже не доносились шаги мадам Антуан. Даже курицы ушли рыться в траве и кудахтать в другое место. Над кроватью Эдны повесили сетку от комаров – видимо, заглядывала хозяйка. Эдна тихо встала с постели и выглянула из-за сетки. Солнце отбрасывало косые лучи, день клонился к вечеру. Роберт полулежал в тени навеса, прислонившись к покатому килю перевернутой лодки, и читал книгу. Тони куда-то ушел. Эдна задумалась, куда делись остальные. Она два-три раза выглянула посмотреть на Роберта, пока умывалась над тазиком меж окон.

Мадам Антуан положила на стул несколько жестких чистых полотенец и поставила рядом коробочку с poudre de riz[23]23
  Рисовая пудра (фр.).


[Закрыть]. Эдна припудрила нос и щеки, вглядываясь в криво висящее зеркальце над тазиком. В ясных глазах светилась бодрость, лицо сияло.

Завершив туалет, Эдна прошла в соседнюю комнату. Очень хотелось есть. Комната оказалась пуста. Зато на столе расстелили скатерть, оставили накрытое полотенцем блюдо и бутылку вина, а рядом положили свежий черный хлеб. Эдна откусила кусочек сильными белыми зубами, выпила бокал вина. Затем прокралась на улицу, сорвала с ветки низко висящий апельсин и бросила в Роберта – он еще не знал, что она проснулась.

Заметив Эдну, молодой человек просиял и поспешил к ней под апельсиновое дерево.

– Сколько я спала? Весь остров будто переменился. Родилось новое племя людей, а нас с вами они оставили как памятник минувшей эпохи. Сколько веков прошло со смерти мадам Антуан и Тони? Как давно исчезли с лица земли наши соседи по Гранд-Айл?

Роберт без стеснений поправил оборку у нее на плече.

– Вы спали ровно сотню лет. Меня поставили охранять ваш сон, и я сотню лет провел под навесом с книгой в руках. Лишь от одной неприятности я не смог вас уберечь: жареная курица подсохла.

– Я ее съем, даже если она обратилась в камень, – призналась Эдна, следуя за Робертом в дом. – Но в самом деле, что случилось с месье Фаривалем и остальными?

– Они давно уплыли. Когда узнали, что вы спите, то решили не будить. Да я бы им и не позволил. Иначе зачем я здесь?

– Интересно, будет ли волноваться Леонс! – гадала Эдна, усевшись за стол.

– Конечно, нет, вы же со мной. – Роберт возился со сковородками и накрытыми крышкой блюдами, стоящими на очаге.

– А где мадам Антуан и ее сын?

– Ушли на вечерю, а потом в гости, если не ошибаюсь. Я вас увезу обратно на лодке Тони, когда захотите.

Он ворошил угли, пока жареная курица снова не зашкварчала. Затем протянул Эдне немалый кусок, подлил кофе и разделил с ней трапезу. Мадам Антуан почти ничего не приготовила, кроме кефали, но Роберт обыскал остров, пока Эдна спала, и по-детски был рад, что она с таким аппетитом ест добытую им еду.

– Поедем прямо сейчас? – спросила Эдна, когда допила свой бокал и смела хлебные крошки в уголок.

– Через два часа солнце опустится, и будет не так жарко.

– Да через два часа оно совсем сядет!

– Ну и пускай садится, нам-то что?

Они долго ждали мадам Антуан под апельсиновым деревом. Женщина, тяжело дыша и переваливаясь, поднялась к ним, попутно рассыпаясь в извинениях за долгое отсутствие. Тони не осмелился вернуться. Он был застенчив и избегал всех женщин, кроме матери.

Эдна и Роберт ее ничуть не винили – они приятно провели время под сенью апельсиновых деревьев, пока солнце опускалось все ниже и ниже, обращая небо на западе в раскаленную смесь меди и золота. Длинные тени ползли по траве, как бесшумные несуразные чудовища.

Эдна и Роберт сидели на земле – точнее, Роберт лежал рядом с Эдной, время от времени теребя подол ее муслинового платья.

Мадам Антуан усадила свое грузное приземистое тело на скамью у двери. Она весь день провела за беседами, и теперь на нее нашло настроение порассказывать истории.

Ах, какие она рассказывала истории! А ведь она лишь дважды покидала Шеньер-Каминада, и то совсем ненадолго. Всю жизнь она сидела на корточках да ходила вразвалочку по острову, собирая легенды о море и жителях Баратарии[24]24
  Баратария – одна из бухт Мексиканского залива.


[Закрыть].

Наступила ночь, взошла луна. Эдне слышался шепот мертвецов и приглушенный звон золотых монет.

Когда они с Робертом плыли в лодке Тони с красными латинскими парусами, среди камышей рыскали призрачные силуэты, а по воде стремительно скользили корабли-призраки.

XIV

Этьенн, младшенький Понтелье, весь день капризничал, сообщила мадам Ратиньоль, передавая мальчика в руки матери. Малыш никак не хотел ложиться в кровать и ужасно расшумелся, тогда уж мадам Ратиньоль взялась за дело и успокоила ребенка, как могла. Рауль два часа как спал.

Мальчик вышел, путаясь в полах длинной ночной рубашки. Одной рукой он держался за мадам Ратиньоль, а пухлым кулачком другой руки тер глаза, опухшие от долгого сна и слез. Эдна уселась с сыном в кресло-качалку и принялась его утешать, называть всевозможными ласковыми прозвищами и укачивать.

Едва пробило девять. Никто кроме детей еще не отправился в постель.

Леонс поначалу места себе не находил, рассказывала мадам Ратиньоль, и тотчас засобирался на Шеньер. Однако месье Фариваль заверил его, что на Эдну просто напала дремота, и Тони вечером привезет ее обратно в целости и сохранности – тогда мистер Понтелье передумал плыть через залив. Он ушел в Клейновский отель поговорить с каким-то брокером на хлопковой бирже – то ли о ценных бумагах, то ли о валюте, не то об акциях, не то об облигациях, она уже точно не помнит. Сказал, не задержится допоздна. Мадам Ратиньоль и сама сегодня страдала от усталости и жары, поэтому носила с собой флакончик нюхательных солей и веер. Она отказалась посидеть с Эдной: месье Ратиньоль в доме один, а он попросту не выносит одиночества.

Когда Этьен уснул, Эдна отнесла его в дальнюю комнату, а Роберт повесил над кроваткой сетку от комаров, чтобы ребенку было легче спать. Квартеронка куда-то исчезла. Роберт попрощался с Эдной на крыльце.

– Роберт, а ведь мы с вами целый день провели вместе, с самого утра!

– Кроме той сотни лет, когда вы спали. Доброй ночи.

Роберт сжал ее руку и ушел в сторону пляжа. Он не присоединился к остальным и отправился к заливу.

Эдна ждала мистера Понтелье на улице. Ей нисколько не хотелось поспать или прилечь. Идти к Ратиньолям тоже настроения не было, а оживленные голоса мадам Лебрен и гостей, доносящиеся с веранды у большого дома, ее как-то не прельщали. Она вспоминала свой отдых на Гранд-Айл начиная с первого дня и пыталась понять, чем это лето отличается от предыдущих. Пока Эдна лишь осознавала, что она сама – ее нынешнее «я» – уже не такая, как прежде. Она пока не подозревала, что смотрит на мир другими глазами, что исподволь приспосабливается к переменам в душе, которые придают миру совершенно иные, новые краски.

Эдна недоумевала, почему Роберт ее покинул. Ей и в голову не пришло, что он всего-навсего устал от нее за целый день. Она ведь не устала, да и он вроде бы тоже. Она жалела, что Роберт ушел. С его стороны было бы куда разумнее остаться и не уходить без крайней необходимости.

Эдна ждала мужа и тихонько напевала песенку, которую услышала от Роберта, когда они плыли через залив. Начиналась песня с фразы: «Ah! Si tu savais!»[25]25
  Ах, если бы ты знала! (фр.)


[Закрыть], и каждый куплет заканчивался на: «Ah! Si tu savais».

В исполнении Роберта не было напыщенности. Он пел мелодично и правильно. Его голос, ноты и рефрен песни не выходили у нее из головы.

XV

Когда Эдна вошла в обеденный зал, по привычке немного опоздав, за столом шла необычайно оживленная беседа. Говорили несколько человек разом, но громкий голос Виктора заглушал всех, даже его мать. Эдна поздно вернулась с пляжа и одевалась наспех, ее щеки слегка раскраснелись. Цвет лица, подчеркнутый изысканным белым платьем, делал Эдну похожей на редкий нежный цветок. Она села между старым месье Фаривалем и мадам Ратиньоль.

Только она взялась за ложку и собралась есть суп, который спешно подала служанка, все наперебой ей сообщили, что Роберт собирается в Мексику. Эдна опустила ложку на стол и растерянно оглядела присутствующих. Роберт провел день с ней, все утро читал ей вслух и ни словом не намекнул на Мексику. Правда, после полудня она его не видела – сказали, он в большом доме, говорит с матерью. Эдна не придала этому значения, хотя слегка удивилась, когда он не пошел с ней на пляж.

Эдна с нескрываемым недоумением покосилась на Роберта, сидящего подле мадам Лебрен во главе стола. В ответ молодой человек с робкой полуулыбкой приподнял брови. Вид у него был пристыженный и смущенный.

– Когда он уезжает? – спросила Эдна, словно Роберт не мог сам за себя ответить.

«Сегодня!» «Этим же вечером!» «Неслыханное дело!» «Какая муха его укусила?». Со всех сторон сыпались ответы на английском и французском вперемежку.

– Немыслимо! – воскликнула Эдна. – Как может человек вдруг взять и сорваться с Гранд-Айл в Мексику? Да так запросто, будто в Клейновский отель или на пристань?

– Я не скрывал, что собираюсь в Мексику, много лет об этом твержу! – воскликнул Роберт с ноткой досады, словно отбивался от полчищ назойливых насекомых.

Мадам Лебрен постучала по столу рукояткой ножа.

– Прошу, дайте ему объяснить! Право слово, за этим столом что ни вечер, то сущий бедлам! Я иногда мечтаю, чтобы Виктор разучился говорить, прости Господи…

Виктор с язвительной усмешкой поблагодарил мать за доброе пожелание, хотя, отметил он, пользы от него было бы чуть – разве что у мадам Лебрен появилось бы больше времени говорить самой.

Месье Фариваль заметил, что Виктора следовало свезти к океану, да и утопить еще в младенчестве. Виктор возразил, что такой способ больше подходит для стариков, отравляющих всем вокруг существование. Мадам Лебрен страшно разволновалась, а Роберт припечатал брата парой нелестных слов.

– Объяснять нечего, мама, – продолжил Роберт прерванную тему.

Однако же он объяснил, смотря главным образом на Эдну. Оказывается, он мог встретиться с джентльменом, с которым собирался в Веракрус, только на таком-то пароме, отбывающем из Нового Орлеана в такой-то день, а раз Бодле сегодня выходит в море с грузом овощей, у Роберта есть возможность добраться до города и успеть на нужный паром.

– И когда же вы все это решили? – требовательно спросил месье Фариваль.

– Сегодня, – с легкой досадой ответил Роберт.

– А когда именно? – упорно не сдавался старый джентльмен, словно подсудимого допрашивал.

– В четыре дня, месье Фариваль, – ответил Роберт чужим, надменным голосом, словно актер на сцене.

Эдна силой заставила себя доесть суп и теперь ковыряла вилкой чешуйки court bouillon[26]26
  Рыбный бульон (фр.).


[Закрыть]. Влюбленные воспользовались всеобщим разговором о Мексике и шепотом обсуждали темы, интересные, как они справедливо рассудили, только им самим. Даме в черном однажды подарили мексиканские четки необыкновенной работы, обещавшие особую индульгенцию, но женщина так и не смогла выяснить, распространяется ли индульгенция за пределы мексиканской границы. Отец Фошель из кафедрального собора пытался ей объяснить, однако его объяснение даме в черном показалось малоубедительным. Она умоляла Роберта по мере возможностей порасспрашивать, имеет ли она право на индульгенцию, которую даруют необыкновенные мексиканские четки.

Мадам Ратиньоль предупредила Роберта быть крайне осторожным с мексиканцами – народом, на ее взгляд, вероломным, беспринципным и мстительным. Она совсем не считала, что чересчур сурово осуждает их нацию. Собственно, она и знакома была только с одним мексиканцем – он готовил и продавал превосходные лепешки тамале и усыпил бдительность мадам Ратиньоль своим мягким голосом. Она безоговорочно доверяла торговцу. А потом его арестовали за убийство жены. Мадам Ратиньоль так и не узнала, повесили его или нет.

Виктор окончательно развеселился и взялся рассказывать историю о мексиканке, которая однажды зимой подавала шоколад в ресторане на улице Дофине́. Один только месье Фариваль слушал его и задыхался от смеха.

Эдне показалось, что все вокруг сошли с ума. К чему такой шум? Ей нечего было сказать о Мексике или мексиканцах.

– Во сколько вы уплываете? – спросила она Роберта.

– В десять. Бодле хочет дождаться, пока взойдет луна.

– Вы уже собрались?

– Да, собрался. Возьму с собой сумку, а чемодан уложу в городе.

Роберт отвернулся что-то ответить матери, а Эдна, допив черный кофе, встала из-за стола и пошла прямиком к себе. В ее гостевом домике стало душновато, но Эдна не обратила внимания: дома ее ждало много дел. Она взялась наводить порядок на туалетном столике, ворча на квартеронку, укладывающую детей спать в соседней комнате. Собрала неряшливо разложенную на стульях одежду и положила каждую вещь на место – в шкаф или ящик комода. Сменила нарядное платье на удобный и просторный халат. Привела в порядок волосы, с силой дергая пряди. Затем помогла квартеронке уложить детей в постель.

Они разыгрались и болтали без умолку – тихо лежать им совсем не хотелось, а спать и подавно. Эдна отослала квартеронку ужинать и отпустила до следующего дня. А потом села на кровать к детям и начала рассказывать сказку. Увы, она их не убаюкала, а только сильнее раззадорила. Эдна ушла, когда мальчики горячо заспорили, чем же кончится сказка, которую мать пообещала закончить в следующий раз.

Юная негритянка сообщила, что мадам Лебрен приглашает миссис Понтелье в большой дом – попрощаться с мистером Робертом. Эдна отказалась: она уже разделась и вдобавок неважно себя чувствовала, но обещала, если что, заглянуть. Вновь пришлось одеваться, однако стоило Эдне снять пеньюар, как она опять передумала и в таком виде вышла посидеть на крыльце. Жара сделала ее раздражительной; она яростно обмахивалась веером. Мадам Ратиньоль решила наведаться к соседке.

– За обедом стоял ужасный переполох, вот я и разволновалась, – объясняла Эдна. – И потом, я не выношу сюрпризов. Какая нелепость, вот так взять и сорваться с места! Словно это вопрос жизни и смерти! И ведь за все утро мне ни слова не сказал!

– Верно, – согласилась мадам Ратиньоль. – Боюсь, он повел себя не слишком чутко, особенно по отношению к тебе. Будь на его месте кто-нибудь другой, я бы не удивилась – Лебрены вообще склонны к авантюрам. А от Роберта не ожидала!.. Ты спускаешься? Пойдем, дорогая, тебя сочтут неприветливой.

– Нет, – угрюмо букнула Эдна. – Нет настроения переодеваться, не могу.

– Да и не нужно, ты и так хорошо выглядишь. Надень сверху поясок, и довольно. Вот погляди на меня!

– Нет, – упрямилась Эдна. – А ты иди. Мадам Лебрен, наверное, расстроится, если мы обе откажемся.

Мадам Ратиньоль поцеловала Эдну на прощание и ушла: по правде говоря, ей очень хотелось присоединиться к оживленному разговору о Мексике и мексиканцах.

Чуть позже Роберт пришел сам с дорожной сумкой в руках.

– Вы себя плохо чувствуете? – спросил он.

– Терпимо. Вы уезжаете?

Роберт зажег спичку и поглядел на часы.

– Через двадцать минут.

Краткая огненная вспышка на миг пронзила тьму. Роберт сел на табурет, который оставили на крыльце дети.

– Сядьте в кресло, – предложила Эдна.

– Сойдет и табурет.

Он надел мягкую шляпу, но тут же суетливо снял и принялся утирать лоб платком и сетовать на жару.