Текст книги "Пробуждение"

И, шаркая, побрела по галерее в свою комнату.

Однако насчет «других» мадемуазель Райс ошибалась. Ее игра вызвала бурю восторгов:

– Что за страсть!

– Что за артистизм!

– Я всегда говорила, что никто не играет Шопена так, как мадемуазель Райс!

– А последняя прелюдия! Bon Dieu![24]24
  Боже мой! (фр.)


[Закрыть] Потрясающе!

Становилось поздно, и все уже собирались расходиться. Но тут кому-то, возможно Роберу, в этот таинственный час, под этой таинственной луной явилась в голову мысль о купании.

X

Во всяком случае, предложил это Робер, и ни единого возражения не последовало. Когда он подавал пример, не находилось никого, кто не был бы готов следовать за ним. Впрочем, Робер не подал примера, он лишь указал дорогу, а сам потащился позади, рядом с влюбленными, которые всё норовили отстать и держались особняком. Молодой человек шагал между ними – то ли из вредности, то ли из озорства, он и сам хорошенько не понимал.

Понтелье и Ратиньоли шли впереди, женщины опирались на руки своих мужей. Эдна слышала у себя за спиной голос Робера и порой различала отдельные слова. Она гадала, почему он не присоединился к ним. Это было на него не похоже. В последнее время он, бывало, не показывался ей на глаза целый день, а назавтра проявлял свою преданность с удвоенным пылом, точно желая наверстать потерянные часы. В те дни, когда какой-нибудь предлог служил для того, чтобы разлучить ее с Робером, Эдна скучала по нему, как скучают по солнцу в пасмурный день, хотя, пока оно светило, его почти не замечали.

Люди небольшими группами направились к пляжу. Они болтали и смеялись, некоторые пели. В отеле Клайна играл оркестр, и сюда доносились отголоски мелодии, приглушенные расстоянием. Вокруг витал странный, редкостный аромат, в котором чувствовались запахи моря, водорослей и сырой, свежевспаханной земли, смешанные с густым благоуханием белых цветов с близлежащего поля. На море и сушу опустилась невесомая ночь. Она не принесла с собой ни тяжелой тьмы, ни теней. Мир был окутан белым светом луны, похожим на таинственный нежный сон.

Большинство вошли в воду, как в родную стихию. Море было теперь спокойно и лениво вздымало широкие волны, перетекавшие одна в другую и разбивавшиеся только у берега, образуя маленькие пенные гребни, которые сворачивались кольцами и откатывались назад, словно медлительные белые змеи.

Миссис Понтелье все лето пыталась научиться плавать. Ее инструктировали и мужчины, и женщины, а иногда даже дети. Робер почти ежедневно проводил с нею систематические занятия, но, видя тщетность своих усилий, уже был готов сдаться. В воде ее охватывал некий неуправляемый страх, если рядом не было того, кто мог в любой момент протянуть руку и поддержать ее. Но в эту ночь Эдна была похожа на шатающегося, спотыкающегося, ищущего опору малыша, который внезапно осознает свои силы и делает первые шаги – храбро и чересчур самонадеянно.

Она была готова кричать от радости. Она и закричала, когда при помощи одного-двух размашистых гребков ее тело поднялось к поверхности воды. Женщину охватило ликующее чувство, точно ей была дарована некая сила или важная способность, позволяющая контролировать работу тела и души. Переоценив свои силы, она ощутила прилив отваги и безрассудства. Ей захотелось заплыть очень далеко, туда, куда еще не уплывала ни одна женщина.

Ее неожиданное свершение вызвало изумление, похвалы и восхищение. Каждый поздравлял себя с тем, что именно его методы обучения привели к достижению желанной цели. «Как это, оказывается, просто!» – поразилась про себя Эдна.

– Какой пустяк! – сказала она вслух. – Как же я раньше не поняла, что это так легко. Подумать только, какую уйму времени я потеряла, барахтаясь, словно дитя!

Миссис Понтелье не пожелала присоединяться к группам, устраивавшим меж собой соревнования и заплывы, но, опьяненная своим недавно обретенным умением, поплыла одна. Женщина обратила лицо к морю, чтобы впитать в себя впечатление простора и одиночества, которое сообщал ее взволнованному воображению вид обширной водной глади, встречающейся и сливающейся с освещенным луной небом. Плывя, она будто устремлялась к беспредельности, чтобы затеряться в ней.

Один раз Эдна обернулась к берегу и взглянула на оставшихся там людей. Она проплыла совсем небольшое расстояние – то есть небольшое для опытного пловца. Но ее непривычному взору водное пространство позади показалось преградой, которую она никогда не сумеет преодолеть без посторонней помощи. Мгновенное виде́ние гибели поразило ее душу и на секунду ужаснуло и оглушило рассудок. Однако усилием воли она собрала дрогнувшие силы и сумела добраться до суши.

Эдна ни словом не обмолвилась о своей встрече со смертью и приступе ужаса, лишь сказала мужу:

– Я решила, что утону там одна.

– Ты заплыла не так уж далеко, дорогая, я за тобой наблюдал, – заметил он.

Эдна сразу же отправилась в купальню, переоделась в сухую одежду и была готова вернуться домой еще до того, как выйдут из воды остальные. Она собралась уходить. Все стали звать ее и кричать ей вслед. Она отмахнулась и продолжала идти, уже не обращая внимания на возобновившиеся оклики друзей, пытавшихся ее задержать.

– Порой я склоняюсь к мысли, что миссис Понтелье капризна, – заметила мадам Лебрен, которая очень развеселилась и теперь опасалась, что внезапный уход Эдны положит конец удовольствию.

– Верно, – согласился мистер Понтелье. – Иногда бывает, но не часто.

Эдна не прошла и четверти дороги до дома, как ее догнал Робер.

– Вы решили, что я испугалась? – спросила она его без тени досады.

– Нет, я понял, что вы не боитесь.

– Тогда зачем вы меня догнали? Почему не остались с ними?

– Я не подумал.

– О чем не подумали?

– Ни о чем. Какая разница?

– Я очень устала, – жалобно промолвила Эдна.

– Знаю.

– Ничего вы не знаете. Откуда вам знать? Я в жизни не была так вымотана. Но это ощущение нельзя назвать неприятным. Сегодня вечером меня захлестнула тысяча эмоций. Я не могу распознать и половины из них. Не обращайте на мои слова внимания, я просто размышляю вслух. Интересно, взволнует ли меня в будущем еще что-нибудь так, как взволновала сегодня игра мадемуазель Райс? Интересно, придет ли еще на землю такая ночь, как нынешняя? Она похожа на сон. А окружающие люди – на каких-то загадочных сверхъестественных созданий. Должно быть, рядом бродят духи.

– Несомненно, – прошептал Робер. – Разве вы не знали, что сегодня двадцать восьмое августа?

– Двадцать восьмое августа?

– Да. Каждый год двадцать восьмого августа в полночь, если светит луна (а луна должна светить обязательно), из залива выходит дух, который веками обитал на этих берегах. Этот обладающий всепроникающим взором дух выискивает какого-нибудь смертного, достойного составить ему компанию, заслуживающего того, чтобы его на несколько часов вознесли в сферы, населенные полубожественными существами. До сих пор эти поиски всегда оказывались бесплодными, и разочарованный дух снова погружался в море. Но нынче вечером он нашел миссис Понтелье. Возможно, дух уже никогда полностью не освободит ее от чар. Возможно, она уже никогда не позволит бедному недостойному смертному пребывать в тени ее божественной особы.

– Не подтрунивайте надо мной, – попросила Эдна, уязвленная кажущейся несерьезностью молодого человека.

Тот не стал оправдываться, но этот тон с едва заметной жалобной ноткой словно укорял его. Робер не мог этого объяснить. Он не мог сказать собеседнице, что проникся ее настроением и понял ее. И ничего не ответил, лишь предложил ей руку, поскольку, по собственному признанию миссис Понтелье, она была вымотана. До этого Эдна шла одна, безвольно повесив руки, позволив белым юбкам волочиться по росистой дорожке. Она взяла Робера под локоть, но не оперлась на него. Рука ее была вялой, словно мысли женщины были где-то в другом месте, словно они неслись впереди и она пыталась догнать их.

Робер помог Эдне устроиться в гамаке, подвешенном перед дверью ее комнаты между стойкой крыльца и стволом дерева.

– Вы останетесь здесь и дождетесь мистера Понтелье? – спросил он.

– Да, я останусь здесь. Спокойной ночи.

– Принести вам подушку?

– Здесь была подушка. – Женщина в темноте ощупывала гамак.

– Она, верно, испачкалась. Дети валяли ее повсюду.

– Неважно.

Отыскав подушку, Эдна подложила ее под голову и с глубоким вздохом облегчения вытянулась в гамаке. Ей не были свойственны барственность или чрезмерная изнеженность. Она не слишком любила лежать в гамаке, и когда это делала, то без кошачьей тяги к сладострастной праздности, а из стремления к благотворному покою, который, казалось, овладевал всем ее телом.

– Мне побыть с вами до прихода мистера Понтелье? – спросил Робер, усаживаясь сбоку на ступеньку и берясь за веревку для гамака, привязанную к стойке крыльца.

– Если желаете. Не раскачивайте гамак. Вы не принесете мне белую шаль, которую я оставила в Доме на подоконнике?

– Вы замерзли?

– Нет, но скоро замерзну.

– Скоро? – рассмеялся Робер. – Вам известно, который теперь час? Вы что, собираетесь остаться здесь надолго?

– Не знаю. Так вы принесете шаль?

– Конечно принесу, – ответил молодой человек, вставая.

Он направился к Дому по траве. Эдна наблюдала, как его фигура мелькает в полосах лунного света. Уже перевалило за полночь. Было очень тихо.

Когда Робер вернулся с шалью, миссис Понтелье взяла ее в руки. Накидывать шаль на плечи она не стала.

– Вы сказали, что я должен остаться до прихода мистера Понтелье?

– Я сказала: можете остаться, если желаете.

Молодой человек снова сел и свернул сигарету, которую выкурил в безмолвии. Миссис Понтелье тоже ничего не говорила. Никакие слова не могли оказаться более значительными, чем эти минуты тишины, или более насыщенными впервые пробудившейся пульсацией желания.

Когда послышались приближающиеся голоса купальщиков, Робер пожелал миссис Понтелье доброй ночи. Та не ответила. Молодой человек решил, что она уснула. И когда он ушел, Эдна опять наблюдала, как его фигура мелькает в полосах лунного света.

XI

– Что ты здесь делаешь, Эдна? – удивился муж, обнаружив ее лежащей в гамаке. – Я думал, что найду тебя уже в постели. – Он вернулся вместе с мадам Лебрен и оставил ту у Дома.

Жена не ответила.

– Ты спишь? – спросил мистер Понтелье, наклоняясь поближе, чтобы рассмотреть ее.

– Нет. – Когда Эдна взглянула на него, глаза ее ярко и напряженно блистали, ничуть не подернутые сонной пеленой.

– Тебе известно, что уже второй час? Идем! – Мистер Понтелье поднялся на крыльцо и вошел в комнату. – Эдна! – позвал он изнутри несколько минут спустя.

– Не жди меня, – отозвалась женщина.

Мистер Понтелье высунул голову в дверь.

– Ты там простудишься, – раздраженно проворчал он. – Что за блажь? Почему ты не заходишь?

– Здесь не холодно, и у меня есть шаль.

– Тебя сожрут москиты.

– Здесь нет москитов.

Миссис Понтелье слышала, как муж ходит по комнате; каждый звук свидетельствовал о его нетерпении и досаде. В другое время она явилась бы по его требованию. Эдна по привычке подчинилась бы его желанию – не из податливости или покорности его повелениям, а так же бездумно, как мы ходим, двигаемся, сидим, стоим, следуем по ежедневной жизненной колее, доставшейся нам в удел.

– Эдна, дорогая, ты скоро? – снова осведомился Леонс, на сей раз ласково, с просительной ноткой.

– Нет, я собираюсь остаться здесь.

– Это больше чем блажь! – взорвался он. – Я не могу позволить тебе остаться там на всю ночь. Ты должна немедленно вернуться в дом!

Извиваясь всем телом, женщина поудобнее устроилась в гамаке. Она ощутила, как в ней воспламенилась ее воля, упорная и строптивая. В этот момент Эдна могла лишь артачиться и сопротивляться. Она спросила себя, говорил ли с ней муж подобным образом раньше и слушалась ли она его приказов. Разумеется, слушалась, она это помнила. Но не могла понять, зачем или как должна была подчиняться.

– Леонс, ложись спать, – проговорила Эдна. – Я намерена остаться здесь. В дом я идти не хочу и не собираюсь. Не говори со мной больше так, я не стану тебе отвечать.

Мистер Понтелье, уже переодевшийся ко сну, накинул поверх какую-то одежду. Затем, открыв бутылку вина, небольшой отборный запас которого хранил в своем личном буфете, осушил бокал и, выйдя на галерею, предложил вино жене. Та отказалась. Мужчина придвинул к себе кресло-качалку, уселся в него, закинув ноги в шлепанцах на перила, и стал дымить сигарой. Он выкурил две сигары, после чего ушел в дом и выпил еще один бокал вина. Миссис Понтелье вторично отказалась от предложенного бокала. Мистер Понтелье снова сел, закинув ноги на перила, и через подобающие промежутки времени выкурил еще несколько сигар.

Эдна начала ощущать себя как человек, который постепенно пробуждается ото сна, сладостного, фантастического, несбыточного сна, чтобы снова столкнуться с угнетающей душу реальностью. Ее одолевала физическая потребность во сне. Состояние экстаза, поддерживавшее и поднимавшее ее дух, покинуло ее, сделав беспомощной и покорной той обстановке, которая над ней довлела.

Наступил самый тихий час ночи, предрассветный, когда мир будто затаивает дыхание. Луна висела низко и превратилась в спящем небе из серебряной в медную. Больше не ухала старая сова. Склонив кроны, перестали стонать черные дубы.

Эдна, одеревеневшая от долгого неподвижного лежания в гамаке, встала. Неверным шагом взошла на крыльцо, бессильно ухватившись за стойку перил, прежде чем войти в дом.

– Ты идешь, Леонс? – спросила она, обернувшись к мужу.

– Да, дорогая, – ответил тот, провожая взглядом облачко дыма. – Только докурю сигару.

XII

Она проспала всего несколько часов. Это были беспокойные, лихорадочные часы, растревоженные неясными снами, которые ускользали от нее, оставляя в полупробужденном сознании лишь ощущение чего-то недостижимого. Эдна встала и оделась в прохладе раннего утра. Бодрящий воздух несколько успокоил ее чувства. Однако для восстановления сил и помощи она не обратилась ни к внешним, ни к внутренним источникам. Женщина слепо следовала двигавшему ею побуждению, точно целиком отдалась в чужие руки и сняла со своей души всякую ответственность.

Большинство людей в этот ранний час все еще спали в своих постелях. На ногах были лишь несколько человек, собиравшихся на Шеньер к мессе. Влюбленные, сговорившиеся накануне вечером, уже направлялись к пристани. За ними на небольшом расстоянии следовала дама в черном с воскресным молитвенником в бархатном переплете с золотыми застежками и воскресными серебряными четками. Поднялся и старый месье Фариваль, почти согласный заниматься всем, чем придется. Он надел большую соломенную шляпу и, взяв с подставки в холле зонтик, последовал за дамой в черном, ни разу ее не обогнав.

Маленькая негритянская девочка, что приводила в движение швейную машинку мадам Лебрен, рассеянно и медлительно мела галереи. Эдна послала ее в Дом разбудить Робера.

– Передай ему, что я собираюсь на Шеньер. Лодка готова. Скажи, чтобы поторопился.

Вскоре Робер присоединился к миссис Понтелье. Раньше она никогда не посылала за ним. Никогда о нем не спрашивала. И, кажется, никогда в нем не нуждалась. Эдна как будто не осознавала, что совершает нечто необычное, вызывая его к себе. Робер, по-видимому, также не усмотрел в этом ничего из ряда вон выходящего. Но при виде миссис Понтелье лицо его озарилось тихим светом.

Они вместе отправились на кухню пить кофе. Ожидать сколько-нибудь изысканного обслуживания за недостатком времени не приходилось. Молодые люди стали у окна, и повар подал им кофе и булочки, которыми они подкрепились прямо у подоконника. Эдна сказала, что было вкусно.

Она не позаботилась заранее ни о кофе, ни о чем-либо другом. Робер поведал ей, что часто замечал: ей недостает предусмотрительности.

– Разве мне недостало предусмотрительности подумать о поездке на Шеньер и разбудить вас? – рассмеялась она. – «Разве я один должен обо всем думать?» – говорит Леонс, когда он в дурном настроении. Я его не виню. Он никогда не бывал бы в дурном настроении, если бы не я.

Они пошли коротким путем по песку. Издали виднелась забавная процессия, направлявшаяся к пристани: влюбленные, которые брели плечом к плечу; дама в черном, неуклонно следовавшая за ними; шаг за шагом отстававший старый месье Фариваль и завершавшая шествие босоногая девушка-испанка с красным платком на голове и корзинкой на локте.

Робер знал эту девушку и немного поболтал с ней в лодке. Никто из присутствующих не понял, о чем они говорили. Звали ее Марьекита. У нее было круглое лукавое пикантное личико и красивые черные глаза. Маленькие кисти она сложила на ручке корзинки. Ступни у нее были широкие и грубые. Она не пыталась их прятать. Эдна взглянула на них и заметила между коричневыми пальцами песок и ил.

Бодле ворчал из-за присутствия Марьекиты, якобы занимавшей слишком много места. На самом деле его раздражало присутствие старого месье Фариваля, который воображал, будто как моряк из них двоих он лучше. Однако Бодле не хотел придираться к такому старику, как месье Фариваль, поэтому придирался к Марьеките. Обращаясь к Роберу, девушка вела себя заискивающе. А в следующий момент становилась развязной, вертела головой, строила Роберу глазки и корчила рожи Бодле.

Влюбленные держались в стороне. Они ничего не видели и не слышали. Дама в черном уже в третий раз перебирала четки. Старый месье Фариваль без умолку рассуждал о том, что́ известно об управлении лодкой ему и неизвестно Бодле.

Эдне все это было по душе. Она прошлась взглядом по Марьеките, от безобразных коричневых пальцев на ногах до красивых черных глаз и обратно.

– Почему она так на меня смотрит? – спросила девушка у Робера.

– Может, считает тебя красоткой. Спросить у нее?

– Нет. Она ваша зазноба?

– Она замужняя дама, и у нее двое детей.

– О, ну и что! Франсиско сбежал с женой Сильвано, у которой четверо детей. Они забрали все его деньги, одного из детей и украли его лодку.

– Замолчи!

– Она что, понимает?

– Да тише же!

– А те двое, что льнут друг к другу, женаты?

– Конечно нет, – рассмеялся Робер.

– Конечно нет, – повторила Марьекита с серьезным утвердительным кивком.

Солнце было уже высоко и начинало припекать. Эдне казалось, что порывистый бриз наполняет палящим зноем поры на ее лице и руках. Робер держал над ней свой зонтик. Когда пошли лагом, паруса туго натянулись: их переполнял ветер. Старый месье Фариваль, глядя на паруса, над чем-то саркастически посмеивался, а Бодле себе под нос честил старика на чем свет стоит.

Плывя через залив на Шеньер-Каминаду, Эдна чувствовала себя так, словно ее сорвало с некоего прочного якоря, у которого прошлой ночью, когда рядом бродил таинственный дух, ослабла и лопнула цепь, и теперь она вольна ставить паруса и плыть куда заблагорассудится. Робер без умолку болтал с нею, он больше не замечал Марьекиту. В бамбуковой корзинке у девушки лежали креветки. Они были покрыты испанским мхом[25]25
  Испанский (луизианский) мох (тилландсия уснеевидная) – растение-эпифит, произрастающее на других растениях и внешне напоминающее длинную седую бороду. Широко распространено в заболоченном устье реки Миссисипи в Луизиане.


[Закрыть]. Марьекита с раздражением примяла мох и сердито пробормотала что-то себе под нос.

– Поедем завтра на Гранд-Терр?[26]26
  Островок к северо-востоку от Гранд-Айла.


[Закрыть] – шепотом спросил Робер у Эдны.

– Что мы будем там делать?

– Поднимемся на холм к старому форту, будем смотреть на вертких золотых змеек и наблюдать за греющимися на солнце ящерицами.

Эдна устремила взгляд в сторону Гранд-Терра и подумала, что хотела бы побыть там наедине с Робером. Вместе с ним сидеть на солнце, слушать рев океана и следить за ящерицами, снующими среди руин старого форта.

– А через день или два можно сплавать в Байю-Брюлов, – продолжал молодой человек.

– Что будем делать там?

– Что угодно… Бросать рыбам наживку.

– Нет, вернемся на Гранд-Терр. Оставьте рыбу в покое.

– Поедем, куда пожелаете, – кивнул Робер. – Я попрошу Тони прийти и помочь мне залатать и оснастить мою лодку. Нам не понадобится ни Бодле, ни кто-то еще. Не побоитесь пиро́ги?

– О нет.

– Тогда я покатаю вас как-нибудь вечером, при луне, в пиро́ге. Быть может, ваш Дух залива шепнет вам, на каком из этих островов спрятаны сокровища, и даже укажет точное место.

– И мы в одночасье станем богачами! – засмеялась Эдна. – Я бы отдала все это пиратское золото и все сокровища, которые мы откопаем, вам. Думаю, вы знаете, как их потратить. Пиратское золото – не та вещь, которую можно отложить про запас или употребить с пользой. Его можно только транжирить и пускать по ветру, любуясь тем, как улетают золотые крупицы.

– Мы поделили бы сокровища и промотали их вместе, – сказал Робер, и лицо его зарделось.

Вся компания поднялась к прелестной маленькой готической церкви Лурдской Богоматери, чьи коричнево-желтые стены искрились в солнечных лучах. Лишь Бодле остался возиться с лодкой да Марьекита ушла со своей корзинкой креветок, метнув на Робера недовольно-укоризненный, как у ребенка, взгляд.

XIII

На церковной службе Эдну охватили чувство подавленности и оцепенение. У нее начала болеть голова, и огни на алтаре закачались перед глазами.

В другое время она, возможно, сделала бы усилие и взяла себя в руки, но ныне ее единственной мыслью было вырваться из удушливой атмосферы церкви и очутиться на свежем воздухе. Она поднялась и, пробормотав извинения, перешагнула через ноги Робера. Старый месье Фариваль встрепенулся, охваченный любопытством, привстал, но, увидев, что Робер последовал за миссис Понтелье, снова опустился на место. Взволнованным шепотом он задал вопрос даме в черном, но женщина, не отрывавшая глаз от страниц своего бархатного молитвенника, его не заметила и не ответила.

– У меня закружилась голова, и меня почти сморило, – пожаловалась Эдна, бессознательно поднося руки к голове и сдвигая назад соломенную шляпу. – Я уже не могла присутствовать на службе.

Они стояли на улице в тени церкви. Робер был сама заботливость.

– Было глупо вообще думать о том, чтобы сюда ехать, тем более оставаться. Идемте к мадам Антуан, там вы сможете отдохнуть. – Он взял Эдну за руку и повел прочь, беспокойно и неотрывно глядя ей в лицо.

Как тихо было вокруг, лишь голос моря шелестел за тростниками, росшими в соленых водах. Среди апельсиновых деревьев мирно расположилась длинная вереница маленьких, серых, потрепанных штормами домишек. Наверное, на этом плоском, сонном островке всегда воскресенье, думала Эдна.

Они остановились и, перегнувшись через забор из леса-плавника, попросили воды. Юноша, акадиец[27]27
  Акадийцы – жители региона Акадиана в штате Луизиана, потомки французов, покинувших основанную ими на северо-восточном побережье Северной Америки колонию Акадия в середине XVIII века после ее захвата британцами.


[Закрыть] с нежным лицом, черпал ведром воду из цистерны, представлявшей собой не что иное, как врытый в землю ржавый буй с отверстием с одной стороны. Вода, которую юноша подал им в жестяном ведерке, не была холодной, но остудила разгоряченное лицо Эдны и хоть немного освежила ее.

Домик мадам Антуан находился в дальнем конце деревни. Она приветствовала их со всем местным гостеприимством, словно открыла дверь, чтобы впустить солнечный свет. Это была тучная женщина с тяжелой, неуклюжей походкой. Она не говорила по-английски, но когда Робер дал ей понять, что сопровождающей его даме нехорошо и она желает отдохнуть, мадам Антуан приложила все усилия, чтобы Эдна чувствовала себя как дома и свободно располагала хозяйкой.

В доме было безукоризненно чисто, а большая белоснежная кровать с балдахином так и манила к себе. Она помещалась в маленькой боковой комнате, окна которой выходили на узкую травянистую лужайку, доходившую до навеса, где килем вверх лежала сломанная лодка.

Мадам Антуан к мессе не ходила. Ее сын Тони пошел в церковь, но она предполагала, что он скоро вернется, и пригласила Робера сесть и подождать его. Однако тот вышел, уселся за дверью и закурил. В просторной передней комнате мадам Антуан занималась приготовлением обеда. Она отваривала в огромном камине кефаль над красными углями.

Эдна, оставшись в маленькой боковой спальне одна, сняла с себя бо́льшую часть одежды. Затем вымыла в стоявшем между окнами тазу лицо, шею и руки. Сбросила туфли и чулки и растянулась в самом центре высокой белой постели. Какой роскошью показался отдых на этой чужой старомодной кровати с приятным деревенским ароматом лавра, исходившим от простыней и матраса! Эдна потянулась, расправляя сильные члены, которые слегка ныли. Несколько раз пропустила пальцы сквозь распущенные волосы. Подняла перед собой округлые руки, осмотрела их и растерла сперва одну, потом другую, внимательно разглядывая красивую, упругую поверхность своей плоти, будто впервые видела ее. Потом непринужденно сцепила руки над головой и в этой позе начала погружаться в сон.

Сначала Эдна лишь дремала, сонно прислушиваясь к происходящему вокруг. До нее доносилась тяжелая, шаркающая поступь мадам Антуан, расхаживавшей туда-сюда по посыпанному песком полу. Под окнами квохтали куры, выискивая в траве крупинки гравия. Затем послышались голоса Робера и Тони, беседовавших под навесом. Эдна не шевелилась. Застыли даже оцепеневшие грузные веки на сонных глазах. Голоса всё звучали: протяжный акадийский говор Тони и быстрая, мягкая, плавная французская речь Робера. Эдна не слишком хорошо понимала по-французски, если только не обращались к ней напрямую, и голоса молодых людей сливались с другими дремотными, приглушенными звуками, убаюкивая ее.

Она проснулась с убеждением, что спала долго и крепко. Голоса под навесом затихли. Из соседней комнаты больше не слышались шаги мадам Антуан. Даже куры ушли копаться в земле и квохтать куда-то в другое место. Кровать была накрыта москитной сеткой, которую, войдя, опустила старая хозяйка, пока миссис Понтелье спала. Эдна неторопливо встала с постели и, заглянув в щель между занавесями на окне, по косым солнечным лучам поняла, что день уже клонится к вечеру. Робер по-прежнему сидел под навесом, в тени, прислонившись к покосившемуся килю перевернутой лодки. Он читал книгу. Тони рядом уже не было. Эдна задалась вопросом, куда подевалась остальная компания. Умываясь над маленьким тазом, стоявшим между окнами, она бросила два-три взгляда на Робера.

Мадам Антуан положила на стул несколько груботканых чистых полотенец и поставила рядом коробочку poudre de riz[28]28
  Рисовой пудры (фр.).


[Закрыть]. Эдна слегка припудрила нос и щеки, внимательно рассматривая себя в маленьком кривом зеркальце, висевшем на стене над тазом. Глаза у нее были ясные и совсем не сонные, лицо разрумянилось.

Завершив туалет, Эдна вышла в соседнюю комнату. Она была ужасно голодна. Там никого не оказалось. Однако стоявший у стены стол была застелен скатертью и накрыт на одну персону. Рядом с тарелкой лежала коричневая буханка с хрустящей корочкой и стояла бутылка вина. Эдна крепкими белыми зубами откусила прямо от буханки. Налила в бокал немного вина и залпом осушила его. Затем тихонько выскользнула за дверь и, сорвав с низко свисающей ветки апельсин, кинула им в Робера, не знавшего, что она проснулась и встала.

Все его лицо озарилось, когда он увидел ее и подошел к ней под апельсиновое дерево.

– Сколько лет я спала? – спросила Эдна. – Кажется, остров совершенно изменился. Должно быть, уже народилась новая раса, как пережитки прошлого остались только мы с вами. Сколько веков назад умерли мадам Антуан и Тони? И когда исчезли с лица земли наши люди с Гранд-Айла?

Робер фамильярно поправил оборку у нее на плече.

– Вы проспали ровно сто лет, – ответил он. – Меня оставили здесь охранять ваш сон, и вот уже сотню лет я сижу под навесом и читаю книгу. Единственное зло, которого я не сумел предотвратить, – это засохшая жареная птица.

– Даже если она превратилась в камень, я все равно ее съем, – заверила Эдна, заходя с ним в дом. – Но в самом деле, куда делись месье Фариваль и остальные?

– Уехали несколько часов назад. Когда они обнаружили, что вы спите, то решили вас не будить. В любом случае я бы этого им не позволил. Для чего я здесь?

– Интересно, будет ли Леонс волноваться? – вслух подумала женщина, усаживаясь за стол.

– Конечно нет. Он же знает, что вы со мной, – ответил Робер, возясь с кастрюльками и накрытыми крышками блюдами, которые оставили стоять на очаге.

– Где мадам Антуан и ее сын? – спросила Эдна.

– Ушли к вечерне и, кажется, навестить каких-то друзей. Когда вы будете готовы отправиться в дорогу, я доставлю вас обратно на лодке Тони.

Робер помешивал тлеющие угольки до тех пор, пока жареная курица снова не начала шипеть. Он подал Эдне щедрое угощение, сварил кофе и выпил его вместе с ней. Мадам Антуан кроме кефали почти ничего не приготовила, но, пока Эдна спала, Робер разжился на острове и другой провизией. Он, как ребенок, радовался ее аппетиту и тому удовольствию, с каким она ела раздобытую им пищу.

– Уедем прямо сейчас? – спросила миссис Понтелье, осушив бокал и сметая в кучку хлебные крошки.

– Солнце еще не настолько низко, как будет через два часа, – ответил Робер.

– Через два часа солнце зайдет.

– Ну и пусть себе заходит, эка важность!

Они довольно долго дожидались под апельсиновыми деревьями, пока не вернулась тяжело отдувавшаяся и переваливавшаяся с ноги на ногу мадам Антуан с тысячей извинений за свое отсутствие. Тони вернуться не отважился. Он был робок и по собственной воле не посмел бы предстать ни перед одной женщиной, не считая своей матери.

Было очень приятно сидеть под апельсиновыми деревьями, пока солнце опускалось все ниже и ниже, окрашивая небо на западе в пламенеющие медные и золотые тона. Тени становились все длиннее и ползли по траве, точно бесшумные фантастические чудовища.

Эдна и Робер сидели на земле – то есть он лежал на земле рядом с ней, время от времени теребя подол ее муслинового платья. Мадам Антуан опустилась тучным телом, широким и приземистым, на скамью у двери. Она болтала весь вечер и настроилась на сказительский лад. И каких только историй у нее не было! Она покидала Шеньер-Каминаду всего дважды, и то на весьма короткий срок. Всю свою жизнь мадам Антуан, переваливаясь с ноги на ногу, бродила по острову, собирая легенды о баратарийцах[29]29
  Обитатели побережья и островов залива Баратария, расположенного к северу от островов Шеньер-Каминада и Гранд-Айл.


[Закрыть] и о море. Наступил вечер, озаренный луной. Эдна так и слышала шепот мертвецов и приглушенный звон золота.

Когда они с Робером сели в лодку Тони, оснащенную красным треугольным парусом, во мраке и среди тростников реяли туманные призрачные фигуры, а по воде скользили фантомные корабли, спешащие в укрытие.

XIV

Передавая младшего сын Понтелье, Этьена, матери, мадам Ратиньоль объяснила, что тот вел себя очень плохо. Он не пожелал ложиться и устроил сцену, после чего она взяла на себя попечение о нем и успокоила его как могла. Рауль был в постели и уже два часа как спал.

Малыш Этьен был одет в длинную белую ночную рубашку, которая беспрестанно путалась у него в ногах, пока мадам Ратиньоль вела его за руку. Пухлым кулачком он тер осоловевшие от сонливости и дурного настроения глаза. Эдна взяла его на руки и, усевшись в качалку, стала приголубливать и ласкать, называя разными нежными именами и баюкая.