Текст книги "Все ссорятся! Ссора как способ научиться любить и понимать друг друга лучше"

3. Скажи что-нибудь! Ну хоть что-нибудь! Хоть слово!

Ссора

Ким

Мы обожаем своих собак. Возможно, вы видели в наших соцсетях, что мы относимся к нашей собаке так, будто весь мир вращается вокруг нее. Может быть, вы обратили внимание, что мы назвали ее Солнышком. Ну, примерно так все и есть – как Земля вращается вокруг Солнца. Эта собачка – лучик счастья с четырьмя лапами. Я могу провести целый день, фотографируя и снимая ее на видео, а затем разглядывать то, что сняла, в своем телефоне, даже если она все еще находится в комнате. Но Солнышко не первая собака, которую мы полюбили. До Солнышка у нас была Руби. Эх, Руби. Даже сейчас, когда я просто печатаю ее имя, мое сердце как будто бы попадает на американские горки.

Мы взяли Руби, когда ей было около четырех или пяти месяцев. Мы привезли ее домой в пятницу, а уже в воскресенье привели инструктора. Мы водили ее на занятия, занимались дома и даже отправили ее на три недели к кинологу. В восемь месяцев она сдала тест К-9[11]11
  Кинологический тест. В данном случае на определение социальных навыков. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Мы мечтали, что в будущем наш щенок станет собакой-терапевтом и будет помогать людям в школах и больницах. Руби была идеальной ученицей и отличным другом. Я кормила ее по утрам, мы обнимались несколько минут, пока варился мой кофе. Она клала голову мне на колени, пока я проверяла почту, а потом я говорила: «Буди детей», и она бежала наверх и облизывала им лица. В то время мы решали, стоит ли заводить третьего ребенка, но как только у нас появилась Руби, мы оба пришли к выводу, что в этом нет необходимости. С Руби наша семья стала полной.

Но однажды днем, когда Руби было около девяти месяцев, мы оставили входную дверь незапертой, потому что ждали фотографа на съемку. Мы услышали, как захлопнулась дверь, а затем через несколько минут – шум. Мы бросились вниз, чтобы посмотреть, что случилось. Фотограф сидел на полу и был в шоке. «Когда я вошел, ваша собака меня укусила», – сказал он. Кожу она не прокусила, фотограф отнесся к случившемуся снисходительно, но мы сами были потрясены. Что это было?

Мы решили, что это единичный случай, но через несколько недель мы оставили детей с новой няней. Руби начала прыгать на гостей, поэтому, когда раздался звонок в дверь, мы держали ее за ошейник, пока входила няня. Мы и не подозревали, что пытаться сдерживать собак с защитными инстинктами – это худшая затея. Выходит, что ты как будто их заводишь, чтобы они могли спружинить и наброситься. Поэтому, когда мы отпустили ошейник, Руби подпрыгнула и укусила новую няню. На этот раз кожу она повредила. Наблюдать за тем, как это происходит, было примерно так же, как смотреть на ребенка, который размахивает мачете. Это было просто немыслимо. Как могла наша милая, послушная собака причинить кому-то вред?

После того как Руби укусила няню, мы наняли специалиста по поведению собак, потом еще одного. Но она продолжала кусать людей. Она укусила отца Пенна, маму подруги Лолы и прохожего на пробежке. Наконец, последний нанятый нами тренер сказала то, что мы уже знали, но отказывались слышать: «У вас собака, которая бросается на людей. А у вас дети. Вы играете с огнем, вам нужно найти для нее других хозяев». Я выписала тому тренеру чек и указала на дверь.

Когда я думала о том, что придется отказаться от Руби, я не могла спать. Ночью я подползала к ней и лежала рядом столько, сколько она позволяла. Какой тренер предложит избавиться от собственной собаки? Я имею в виду, люди на самом деле могут так поступать? К черту. Я выбросила эту мысль из головы.

Но это случилось снова. На этот раз Руби укусила мою двадцатидвухлетнюю племянницу. Она только что переехала в соседний дом и очень старалась, чтобы Руби к ней привыкла. Она могла войти в дом так, что Руби даже не обращала на это внимания. Но однажды ночью, когда внизу не горел свет, племянница заскочила к нам, чтобы вернуть форму для запекания, которую одолжила. Я была наверху, убирала рождественские украшения, когда услышала: «Ай!» Кровь застыла у меня в жилах. Племянница открыла дверь своим ключом и вошла, как она делала до этого случая сотни раз. Руби, должно быть, не узнала ее, потому что было темно (видите, я все еще пытаюсь придумать этому разумное объяснение), и сильно укусила племянницу.

Пенн

Теперь вмешаюсь я. Когда Ким вернулась домой и сказала мне, что Руби укусила прохожего во время пробежки, она дрожала – не потому, что боялась нашей собаки или испугалась, что нас засудят. Она боялась неизбежного: Руби придется покинуть наш дом. Но вместо того чтобы принять очевидное и выразить это словами, моя жена разразилась гневом. Она сопротивлялась этой мысли и кричала, что нужно больше тренировок, больше ограничений и новый подход к воспитанию собаки.

Я знал, что было бы правильнее спокойно все обсудить и помочь Ким понять то, что было ясно мне с первого происшествия с укусом – Руби нужен новый дом. Я хотел сказать: «Дорогая, этот момент настал. Пришло время принять это ужасно сложное решение». Но я не мог этого сделать. Вместо этого я покачал головой и ушел. И вот почему: мы взяли Руби в тот период нашей жизни, когда тревожное состояние и депрессия Ким были хуже, чем когда-либо за все время, что я ее знаю. Я бы мог назвать это сильным стрессом, но это слишком мягкое слово. От нее исходили флюиды, напоминавшие излучение ядерного реактора перед взрывом. В духе «жизнь – ад, выхода нет, я не вижу причин просыпаться по утрам». Видеть ее в таком состоянии было невыносимо. Поэтому, заметив искру, промелькнувшую в глазах Ким, когда она предложила, чтобы мы стали волонтерами организации по спасению собак (нужно было развозить щенков, когда для них найдется дом), я сказал: «Я в деле».

Я не идиот. Я понял, что Ким задумала нечто большее, чем просто несколько часов поработать волонтером, но мне было больно видеть свою жену такой печальной. Итак, мы сели в машину и поехали встречать фургон «Виннебаго», который только что спас двадцать собак от усыпления и вез их двадцать часов из Луизианы в Северную Каролину, где они могли обрести новый дом. Мы с Ким погрузили кучу милых маленьких черных собачек и несколько щенков песочной расцветки в машины, чтобы отвезти их туда, где они поселятся навсегда. Один из волонтеров передал последнюю собаку в руки Ким, и моя жена тут же укрыла этот меховой комочек своим телом, как бы защищая его, будто это был ее собственный ребенок. Затем она начала сюсюкать с ней, как с младенцем. «Только посмотрите на эту шладкую шабаку», – ворковала она. Даже слепой смог бы увидеть, что этот щенок станет нашим.

Наш дом не был готов к появлению собаки – не было ни клетки, ни собачьего корма, ни газет. Даже огороженного двора у нас не было. Но впервые за несколько месяцев Ким выглядела счастливой, поэтому, когда она сказала: «Мы прямо сейчас забираем ее домой, ты же понимаешь?» – я кивнул: «Хорошо». Добро пожаловать в семью, Руби.

Лицо Ким просияло. «Ура! Ты едешь с нами домой», – сказала она в мохнатое пузико. В тот день мы принесли домой антидепрессант в виде собаки для моей жены, но у него оказались очень плохие побочные эффекты.

У Руби были блохи, глисты и следы укусов на ушах. Мы вымыли ее, запаслись в зоомагазине всем необходимым, а потом стали одержимы каждым ее действием. Мы все обожали Руби, но Ким любила ее сильнее всех. То, как изменилось настроение моей жены, казалось маленьким чудом.

А потом собака начала кусаться.

Я понял, что всему пришел конец, как только Руби вонзила свои маленькие собачьи зубки в человеческое тело в первый раз. Я многое умею, но сверхъестественные способности не входят в этот список. Я не какой-то собачий джедай. Но все заметили, что у Руби ненормальная собачья реакция на присутствие других людей. Из-за этого нервничала вся наша семья. Руби сходила с ума каждый раз, когда кто-то приходил к нам домой. Когда раздавался звонок в дверь, мы все задерживали дыхание. Мы закрывали ее в вольере, запирали в кладовке или нашей спальне. Как будто мы укрывали опасного преступника и от визита полиции нас отделял всего один «гав».

Наш дом и так стал напоминать тюрьму, но позже Ким лишила нас и права на посещение. Она сказала: «Мы просто должны стать одной из тех семей, которые никого к себе не приглашают». Ребята, но мы же с Юга! Позвольте мне рассказать кое-что о южанах тем из вас, кто не имел чести побывать в наших краях, – у нас даже перед закрытой дверью лежит коврик с надписью «Добро пожаловать!». Люди с Юга вечно без предупреждения распахивают дверь, держа в руках салат из макарон, и кричат: «Есть кто дома?» И когда Ким сказала: «Мы просто должны стать одной из тех семей, которые никого к себе не приглашают», я должен был сразу же ответить: «Эта собака не подходит для нашей семьи».

Но у меня не было возможности. Я избегал этого разговора, иногда отшучивался, иногда переключался на работу по дому или нанимал другого специалиста, который мог дать новый совет, как воспитать нашу собаку. Никому из нас не удавалось сказать то, что нужно, пока мы полностью не разрушили наши жизни почти на целый год.

Как мы могли исправить все раньше?

Когда нужно поссориться

Вы заметили что-то особенное в этой ссоре? Никакой ссоры не было! И в этом, друзья, как раз и заключалась проблема. Нам нужно было поссориться.

Ага, вы все правильно прочитали. Если вы все делаете верно, мы на самом деле за то, чтобы вы ссорились со своим супругом. Когда вас что-то беспокоит, вы можете подумать, что лучше молча потерпеть и играть роль стоика или мученика. Вы как будто бы становитесь лучше, выбирая этот старый добрый способ. Au contraire[12]12
  Наоборот (франц.). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Когда вы говорите себе: «Я выше этого», или «Я не собираюсь на это отвечать», или «Я не стану удостаивать подобное ответом», вы ставите общение между вами под угрозу. Эти фразы усиливают разобщение, но, что еще хуже, такое поведение – это борьба за власть. Когда вы отказываетесь признать сложную проблему, вы посылаете партнеру сигнал: «В этом доме правила устанавливаю я».

Кристофер говорит нам, что, отказываясь от взаимодействия с партнером или отгораживаясь от него, вы устанавливаете собственную власть и контроль. Когда вы отгораживаетесь, отказываясь говорить о проблеме, потому что это трудно или неудобно, вы возводите стену, за которой проблема только разрастается. Но мы здесь для того, чтобы сказать вам, что это путь труса. Если вы хотите иметь отношения, которые куда-то приведут, нельзя избегать сложных участков на пути. Вам придется ехать по выбоинам, преодолевать лежачих полицейских и застревать в грязи. Если ваше общение будет простаивать на холостом ходу, у вас попросту закончится топливо.

Слушайте, мы знаем, что ссориться со своим супругом примерно так же приятно, как платить налоги. Но ведь лучше сразу с ними разобраться, иначе в конечном счете придется заплатить серьезный штраф. Конечно, этот урок мы усвоили только тогда, когда прокололись сами.

В этой главе с помощью Кристофера мы поговорим о том, почему люди отгораживаются друг от друга, проанализируем, почему это серьезно вредит отношениям, а затем вручим вам кувалду, чтобы вы смогли разрушить стену, за которой разрастаются проблемы.

Почему мы отгораживаемся

В любых отношениях есть вещи, о которых трудно говорить не только в какой-то конкретный момент, но и всегда. Может быть, вам тяжело высказаться о лишнем бокале пива, который выпил партнер после ужина, или о том, что вашу жену смешат шутки другого мужчины, или что и в этом году мужу так и не повысили зарплату. Оба избегают этих разговоров, как будто игнорирование проблемы лишит ее кислорода, а без доступа к нему она самоустранится. Ужасно заманчиво избежать разговора о чем-то неприятном. Это всегда кажется проще, чем попытаться решить проблему. Любой школьник в конце четверти вам это подтвердит.

Но давайте посмотрим, как замалчивание проблемы создает дистанцию между вами и партнером, и разберемся, почему мы позволяем этому происходить.

У вас когда-нибудь возникали такие мысли?

• Это пройдет.

• Я не хочу поднимать шум.

• Это его дело, а не мое.

• А вдруг я раздуваю проблему?

• Он взрослый человек. Он сам справится.

• Если он не хочет говорить, я не буду поднимать эту тему. Не хочу к нему придираться.

Знаете, как мы называем такие разговоры с самим собой? Ко-ко-ко-ко-ко. Ладно-ладно, это было немного грубо, но мы же любя. Мы оправдываем свое бездействие благими намерениями, но правда в том, что мы не затрагиваем сложные темы по одной из двух причин: 1) потому что они доставляют нам дискомфорт, а мы такие слабаки и, когда есть возможность, пытаемся свести любое неудобство к минимуму; 2) потому что потом лелеем свои обиды как извращенцы.

Пытаемся ли мы сказать, что в ситуации с Руби мы замалчивали проблему и это явно привело к деструктивным последствиям? Да. Потому что замалчивание кажется более безопасным. Кристофер сказал нам, что мы отгораживаемся от проблем, когда чувствуем страх и хотим защитить себя. Укрепляя оборону и пытаясь не допустить дальнейших ранений, мы создаем блокаду из собственного гнева и обиды. Мы продолжаем строить стену и кладем кирпич «Я боюсь того, как ты на это отреагируешь» поверх кирпича «Я так злюсь, что ты не видишь, как сильно это на меня влияет» на кирпич с надписью: «Я обижена на тебя за то, что ты сделал мне больно». И довольно скоро между вами возникает непреодолимая баррикада, которая мешает установить связь с партнером, который находится по другую сторону.

Когда вы отгораживаетесь кирпичными стенами, вы строите себе милую маленькую неприступную крепость, в которую не проникнут никакие противоречивые темы. Внутри нее безопасно, и, что не менее важно, там все предсказуемо. Вы можете все контролировать. Дни напролет вы сосредоточенно и довольно разглядываете эти кирпичи, радуясь тому, какие они крепкие, не задумываясь о том, что происходит на другой стороне и как это может повлиять на вас. Но в тот момент, когда вы сдвигаете в сторону один из кирпичей, чтобы выглянуть и посмотреть, что происходит за стеной, крепость рушится, и через эту дыру вы видите нечто новое. Этот свет имеет отвратительную привычку ярко подсвечивать все, что вы так старательно прятали в темноте, поэтому чаще всего вы задвигаете кирпич обратно и снова замуровываете себя.

Пенн

Пока Руби жила с нами, я пытался защитить себя, отгораживаясь от проблемы. Из-за Руби я воздвиг стену между мной и Ким, и отчасти это случилось потому, что я боялся, что Ким набросится на меня и назовет бессердечным, если я предложу найти нашей собаке новый дом. В конце концов, для Ким Руби была нашим ребенком. Какой человек избавится от члена семьи? Неужели у меня не было никакой привязанности?

Я оправдывал свое молчание, говоря себе, что в ту минуту, когда я скажу вслух, что Руби нужно перевезти в другое место, Ким поймет, что я был прав, а это мне всегда очень нравилось. Но в этой ситуации я боялся еще и того, что она сломается, если лишить ее щенка-антидепрессанта. Я думал, она почувствует, что потерпела неудачу, и рухнет в еще более глубокую и темную яму, чем та, в которой она находилась до того, как у нее появилась собака. Разговор о проблеме с Руби казался совершенно безнадежным. Ким будет опустошена. Дети будут расстроены. Ким станет на меня злиться. Она будет злиться на себя. Я стану для нее плохим человеком.

Поэтому я и спрятался за своей стеной.

Ким

Невозможно отрицать очевидное: Пенн был прав. Я не допускала и мысли о том, чтобы отказаться от нашей собаки, но замалчивание проблемы создало невозможное и невыносимое напряжение в нашей жизни и нашем браке. Я не хотела участвовать в разговоре, который закончился бы тем, что мы должны отдать Руби. Мы взяли на себя обязательства перед этим животным, и я ничего не хотела об этом слышать, поэтому просто отказывалась это обсуждать.

Я могу проводить мастер-классы на тему «Как увиливать от конфликтов». До Пенна у меня были отношения с парнем, с которым мы могли не разговаривать несколько дней подряд. Мы так долго молчали, что я даже забывала, из-за чего вообще началась ссора. (Вот причина, по которой я не вышла ни за одного из своих бывших парней.)

Замалчивание проблем было моим коронным приемом, и я выучилась этому, будучи совсем юной. Мои родители замечательные люди, но им не стоило вступать в брак друг с другом. Они оставались вместе ради детей, даже несмотря на то, что явно не подходили друг другу. В результате мои родители вообще ни о чем не говорили. Наши семейные ужины проходили в странной тишине. Они обменивались вежливыми фразами вроде «Кто завтра забирает детей?» или «Спасибо за прекрасный ужин», но всегда оставалось недосказанным это: «Да, мы принципиально не совместимы. Может быть, нам стоит что-то с этим сделать?» Пока я взрослела, наблюдала, как они возводят между собой Великую китайскую стену.

Звук тишины

Если так трудно поднять сложную тему, зачем вообще утруждать себя этим? Ответ заключается в том, что альтернатива еще хуже. Мы ненавидим быть вестниками плохих новостей, но даже светило и гуру по отношениям номер один Джон Готтман назвал отгораживание одним из признаков апокалипсиса в отношениях. Страшно? Отказ от обсуждения – знак того, что вам просто все равно. А когда мы чувствуем, что партнеру на все плевать, это выводит нас из себя – это уже наши слова, не Готтмана.

Отказ от разговора со своим партнером – серьезная проблема, настолько серьезная, что некоторые психотерапевты считают длительное молчание видом насилия. Это сильное заявление. Холодное равнодушие должно превратиться в гигантский айсберг, прежде чем его можно будет назвать насилием. Но тот факт, что это все же возможно, говорит о многом.

И хотя сейчас мы говорим о другом виде молчания, оно тоже очень коварно и очень болезненно. Профессор психологии Университета Пердью Киплинг Уильямс обнаружил, что область мозга, которая реагирует на физическую боль (для тех, кто записывает: это передняя поясная кора), активируется и тогда, когда вы чувствуете, что вас отвергают или игнорируют. Согласно полученным данным, даже две или три минуты таких унижений со стороны незнакомца могут оказать длительное негативное влияние на наше настроение.

Изоляция со стороны партнера – серьезный стресс для организма. И он может отреагировать на него множеством весьма неприятных способов – сыпью, диареей, высоким давлением, снижением сексуального влечения, мышечными болями и примерно сотней других ужасных симптомов.

Пенн

Например, выпадением волос. Все же знают, что от стресса волосяные фолликулы могут перейти в «фазу покоя»? Мои просто впали в спячку. Когда Руби начала кусаться, а мы не стали обсуждать эту проблему, я заметил несколько волосков тут и там, а затем, через несколько месяцев, у меня стали выпадать целые клочья. Раковина засорилась, я не мог понять: «Да в чем дело? Надо проверить». Я запустил трос и – ого, да у меня в трубе целая шкура животного!

Жить с кусачей собакой – серьезный стресс, но еще больший стресс возник из-за того, что мы не обсуждали эту ситуацию. Каждый разговор был похож на минное поле, и мы осторожно обходили темы, которые могли взорваться. Вы удивитесь, как много вещей могут напоминать о вашей собаке. Мы избегали соседей, у которых были собаки, мы молились, чтобы официантка в ресторане не предложила взять с собой косточки для собаки, и каждое утро просыпались с мыслью: «Если наша собака никого не укусит, день точно будет хорошим». Это ужасный критерий для определения хорошего дня. Мы постоянно были на чеку и на взводе. Из-за этого в стрессе были все – мы, Руби и люди, которые нас окружали. Вопрос «Что нам делать с Руби?» скрывался за всем, что мы делали, но его никто так и не произносил вслух.

Становилось все тяжелее, тяжелее и тяжелее. Волос в трубе появлялось все больше и больше.

Ким

Пенн терял волосы, а я – свою подвижность. Когда я чувствую тревогу, возникает ощущение, будто кто-то давит мне ботинком на грудь. Из-за стресса у меня начинает болеть спина. Поведение Руби становилось все хуже, но я продолжала говорить себе: «Все в порядке, у нас все в порядке, и вокруг все в порядке. Все в порядке. Мы в порядке, мы в порядке, мы в порядке. Все в порядке». Но потом мое тело ответило: «Ну нет, все не так». Поясницу прихватило так, как будто кто-то затянул корсет вокруг моего живота. Я не могла повернуться. Я ходила на прямых ногах, как пингвин.

Наши тела сказали то, что не могли произнести наши рты.