Текст книги "Эра Дракулы"

Глава 3. Ночной прием

Флоренс Стокер изящно позвонила в маленький колокольчик, украшенный, разумеется, алюминиевым, а не серебряным орнаментом. Обычно на его легкое треньканье приходила служанка, но теперь оно привлекло внимание публики, собравшейся в гостиной. Болтовня застольных разговоров и бесед сразу стихла. Гости превратились в благодарных зрителей, внимающих игре хозяйки.

– Объявление неминуемо, – провозгласила Флоренс, обрадовавшись настолько, что клонтарфский[19]19
  Клонтарф – район Дублина, где родились Флоренс и Брэм Стокеры.


[Закрыть] акцент, за которым она обычно пристально следила, просочился в ее голос. Чарльз Борегар неожиданно стал узником собственного тела. С Пенелопой под руку он едва ли мог пойти на попятную, но сейчас обстоятельства резко изменились. Уже несколько месяцев он стоял на краю пропасти, теперь же, безмолвно крича, рухнул вниз, прямо на острые скалы.

– Пенелопа, мисс Чёрчвард[20]20
  Родство мисс Пенелопы Чёрчвард с писателем Джеймсом Чёрчвардом доказать трудно, но тем не менее пройти мимо такого совпадения сложно. Джеймс Чёрчвард (1851–1936) – известный писатель-оккультист, инженер, изобретатель и завзятый рыбак. Прежде чем прославиться своими теориями об истинном происхождении человечества, он выпустил два путеводителя по рыбным местам реки Святого Лаврентия и штата Мэн. Популярность же он приобрел, когда начал писать книги о потерянном континенте Му, рае на Земле, управляемом жреческой кастой наакалов. Именно племена Му населили Землю изначально, а во всех древних религиях человечества, согласно Чёрчварду, можно найти следы культа солнца, который исповедовали жители потерянного континента. Свою теорию писатель изложил в восьми книгах, опубликованных в период с 1926 по 1935 год.


[Закрыть], – начал Борегар, остановившись, чтобы откашляться, – оказала мне честь…

Все в гостиной сразу всё поняли, но ему тем не менее пришлось выдавливать из себя слова, хотя сейчас Чарльзу больше хотелось выпить чашечку того бледного чая, что Флоренс подавала в изысканных сосудах по китайской моде.

Пенелопа, потеряв терпение, сделала все за него:

– Мы женимся. Весной следующего года.

Ее хрупкая рука крепко сжала его ладонь. С самого детства Пенелопа слишком любила выражение «Но я хочу сейчас». Чарльз же почувствовал, что густо краснеет. Полный абсурд. Едва ли кто-нибудь мог принять его за впавшего в восторг юношу. Он уже был женат. До Пенелопы, на Памеле. Старшей мисс Чёрчвард. И это могло вызвать упреки.

– Чарльз, мои поздравления, – сказал Артур Холмвуд, лорд Годалминг, и, резко улыбнувшись, пожал свободную руку Борегара. Он явно знал о том, насколько жесткой стала его хватка после обращения.

Невеста высвободилась из объятий, и ее сразу окружили дамы. Кейт Рид, выделявшаяся на фоне совершенства Пенелопы очками и непослушной копной волос, а потому прекрасно подходившая на роль доверенного лица мисс Чёрчвард, помогла ей сесть и принялась с восторгом обмахивать ее веером, упрекая подругу, что та скрыла от нее такую тайну. Пенелопа, словно мед, обволакивающий соль, наказала ей не быть такой ворчуньей. Кейт, одна из новых женщин, писала статьи о велосипедизме для журнала «Тит-битс»[21]21
  Английский журнал «Тит-битс», или, если переводить полное название, «Лакомые кусочки из всех интересных книг, журналов и газет мира», был основан в 1881 году Джорджем Ньюнсом. Он пользовался большим спросом и специализировался главным образом на историях, привлекающих максимальное внимание, на драмах и сенсациях. В целом для того времени Кейт Рид работала не в самом престижном издании.


[Закрыть] и сейчас находилась под изрядным впечатлением от какого-то нового устройства под названием «пневматическая шина»[22]22
  Обыкновенная пневматическая шина действительно была изобретена Джоном Бойдом Данлопом в 1887 году, а на следующий год – запатентована.


[Закрыть].

Вокруг мисс Чёрчвард суетились так, словно та объявила о болезни или что ждет ребенка. Памела, о которой всегда вспоминали окружающие, когда рядом находилась Пенелопа, умерла при родах, ее огромные глаза сомкнулись от невыносимой боли в Джагадри семь лет назад. Ребенок, мальчик, пережил мать всего на неделю. Борегар даже не потрудился запомнить, как чуть не пристрелил на месте тамошнего дурака-доктора.

Флоренс обсуждала что-то с Бесси, единственной оставшейся служанкой, и отослала черноглазую девушку с особым поручением.

Уистлер[23]23
  Джеймс Эбботт Макнил Уистлер (1834–1903) – знаменитый художник, родившийся в Америке, но большую часть жизни проведший в Англии. Один из ведущих адвокатов идеи «искусства ради искусства». Повлиял на развитие импрессионизма и символизма в живописи.


[Закрыть], постоянно улыбающийся художник из Америки, протиснулся мимо Годалминга, отодвинув того локтем и игриво стукнул Борегара по руке.

– Не осталось для тебя никакой надежды, Чарли, – сказал он, тыкая в воздух перед лицом Борегара толстой сигарой. – Еще один славный малый пал на поле боя.

Борегару удалось выдавить из себя убедительную улыбку. Он не хотел объявлять о помолвке на званой полночи миссис Стокер. После возвращения в Лондон Чарльз редко выходил в свет. Флоренс оставалась непоколебимой в роли хозяйки салона для модных и знаменитых, хотя вопрос о пропавшем мистере Стокере постоянно витал в воздухе. Никто так и не набрался достаточного мужества или жестокости, чтобы поинтересоваться Брэмом, которого, по слухам, отправили в Чертов Ров после ссоры с лордом-гофмейстером[24]24
  Лорд-гофмейстер – один из главных управляющих королевского двора Великобритании, обычно ответственный за организацию всей дворцовой деятельности.


[Закрыть] из-за вопроса об официальной цензуре. Только высокопоставленное вмешательство со стороны Генри Ирвинга[25]25
  Генри Ирвинг (1838–1903) – урожденный Генри Ирвинг Бродрибб, один из самых известных театральных актеров Викторианской эпохи, стал воплощением английского классического театра, первым из представителей своего цеха получив титул рыцаря. Он играл в театре «Лицеум», и его полномочия простирались гораздо дальше собственно актерских, включая функции режиссера, декоратора, художника и чуть ли не механика сцены. Брэм Стокер занимал должность управляющего в театре «Лицеум» и был близко знаком с Генри Ирвингом. Последний отличался довольно авторитарным нравом, распоряжался Стокером чуть ли не как мальчиком на побегушках, и, по одной из версий, именно он оказался прототипом образа графа Дракулы.


[Закрыть], работодателя Стокера, спасло Брэма от участи его друга Ван Хелсинга, чья голова красовалась на пике перед дворцом. Завлеченный Пенелопой на это изрядно поредевшее собрание, Борегар заметил и других отсутствовавших. Здесь, за исключением Годалминга, не оказалось вампиров. Многие из бывших гостей Флоренс – особенно сам Ирвинг и его прима, несравненная Эллен Терри[26]26
  Эллен Терри (1847–1928) – английская театральная актриса, в Викторианскую эпоху – ведущая исполнительница главных ролей в пьесах Шекспира. Стала примадонной труппы Ирвинга в 1878 году.


[Закрыть], – отвернулись от нее. Возможно, не хотели иметь отношения к слухам о республиканских настроениях, царивших в салоне, хотя хозяйка, всегда поощрявшая дискуссии на своих полночных приемах, часто говорила о том, что политика ее не интересует. Флоренс (чью неутомимую борьбу за то, чтобы окружить себя блестящими мужчинами и женщинами, чуть менее красивыми, чем она сама, Борегар находил несколько раздражающей, в чем не всегда признавался даже себе) думала о праве королевы на власть не больше, чем о праве Земли вращаться вокруг Солнца.

Бесси вернулась с пыльной бутылкой шампанского. Все осторожно поставили на стол свои чашки и блюдечки. Флоренс дала служанке крохотный ключик, и девушка открыла шкаф, в котором оказалась целая куча бокалов.

– Нам надо произнести тост, – настаивала хозяйка, – за Чарльза и Пенелопу.

Мисс Чёрчвард уже скользнула к Борегару и быстро взяла его за руку, красуясь.

Бутылку передали Флоренс. Та принялась разглядывать ее, словно не понимая, с какой стороны открывать. Обычно с пробками возился дворецкий. Хозяйка растерялась. Положение спас лорд Годалминг – двигаясь с грацией ртути, сочетая быстроту с показной расслабленностью, он взял бутылку. Лорд был не первым вампиром, которого видел Борегар, но заметнее прочих изменился после обращения. Большинство «новорожденных» путались и неумело пользовались новыми недостатками и возможностями, но его светлость, с осанкой и манерами, взращенными многими поколениями аристократической фамилии, приспособился к новому положению в совершенстве.

– Позвольте мне, – сказал он, перебросив салфетку через руку, словно официант.

– Благодарю тебя, Арти, – забормотала Флоренс. – Я такая слабая…

Он одарил ее кривой улыбкой, обнажив длинный верхний клык, вонзил ноготь в пробку, а затем вырвал ее из горлышка с такой легкостью, словно подбросил монету. Шампанское забурлило, и Годалминг наполнил бокалы, которые Флоренс подала на подносе. Его светлость принял легкие аплодисменты с милой улыбкой. Для мертвеца лорд просто бурлил жизнью. Каждая женщина в комнате не сводила с него глаз. В том числе и Пенелопа, чего не мог не заметить Борегар.

Его невеста ничуть не напоминала свою кузину. Только иногда, всякий раз застигая его врасплох, она произносила какую-нибудь фразу, присущую Памеле, или привычным жестом в точности копировала движение его покойной жены. Естественно, у нее были глаза и рот Чёрчвардов. Когда он впервые женился, одиннадцать лет назад, Пенелопе исполнилось девять. Борегар помнил несколько отталкивающую девочку – в детском переднике и соломенной шляпке с узкими полями, – которая манипулировала своей семьей так умело, что весь мир вращался вокруг нее. Помнил, как сидел на террасе и наблюдал за тем, как маленькая Пенни насмешками довела сына садовника до слез. Его будущая невеста по-прежнему, как в ножнах, таила в своем бархатном рту очень острый язычок.

Бокалы разобрали. Пенелопе удалось принять свой, ни на секунду не отпустив руки жениха. Она получила приз и теперь не позволит ему сбежать.

Честь произносить тост, естественно, выпала Годалмингу. Он поднял бокал, поймав пузырьками лучи света, и изрек:

– Эта новость повергла меня в грусть, ибо теперь я переживаю потерю. Меня снова повергли, надо мною взял верх мой хороший друг Чарльз Борегар. Я никогда не оправлюсь от поражения, но признаю Чарльза победителем. Я верю, что он будет для моей дорогой Пенелопы прекрасным мужем.

Борегар, став средоточием всеобщего внимания, чувствовал себя неуютно. Ему не нравилось, когда на него смотрели. В его профессии было неблагоразумно привлекать чье-либо внимание.

– За прекрасную Пенелопу, – провозгласил Годалминг, – и замечательного Чарльза…

– За Пенелопу и Чарльза, – раздалось эхо голосов.

Мисс Чёрчвард зафыркала, как кошка, когда пузырьки защекотали ей нос, а Борегар неожиданно для себя сделал большой глоток. Выпили все, кроме Годалминга, который поставил свой бокал на поднос нетронутым.

– Прошу прощения, – сказала Флоренс, – я иногда забываюсь.

Хозяйка снова вызвала Бесси.

– Лорд Годалминг не пьет шампанского, – объяснила она девушке. Та все поняла и расстегнула манжету блузки.

– Спасибо, Бесси, – поблагодарил его светлость и взял руку служанки, словно чтобы поцеловать, а потом повернул ее ладонью вверх, как будто читая линии судьбы.

Борегар не мог побороть легкую тошноту, но никто больше не подал вида. Ему стало интересно, сколько человек здесь всего лишь принимали равнодушную позу, а сколько искренне привыкли к поведению существа, в которое превратился Артур Холмвуд.

– Пенелопа, Чарльз, – сказал Годалминг, – я пью за вас…

Раскрыв рот широко, до краев, как кобра, лорд присосался к запястью Бесси, легко проткнув кожу заостренными резцами. Он слизнул струйку крови. Вся компания была зачарована. Пенелопа прижалась ближе к Борегару, щекой к его плечу, но не отвела взгляда от Годалминга и служанки. То ли делала вид, то ли кормление вампира ее действительно не беспокоило. Лорд жадно пил, и в какой-то момент Бесси покачнулась, колени ее подогнулись. Веки девушки трепетали от чего-то среднего между болью и наслаждением. Наконец она тихо упала в обморок, и Годалминг, выпустив запястье, умело ее подхватил, словно любящий донжуан, удерживая на ногах.

– Вот какой эффект я произвожу на женщин, – сказал он, и зубы его рдели от крови, – и это крайне неудобно.

Артур положил потерявшую сознание Бесси на диван. Рана не кровоточила. Годалминг не взял у нее слишком много. Борегар решил, что девушка не в первый раз привлекала к себе внимание вампира, так как приняла все очень спокойно. Флоренс, столь легко предложившая кровь служанки гостю, села рядом с нею и обмотала ее запястье платком. Она совершила эту операцию так, будто повязала ленту лошади – с добротой, но без особенной заботы.

На мгновение у Борегара закружилась голова.

– Что с тобой, милый? – спросила Пенелопа, обняв его.

– Шампанское, – солгал он.

– А в нашем доме всегда будет шампанское?

– Как ты захочешь.

– Ты так добр ко мне, Чарльз.

– Возможно.

Покончив с первой помощью, Флоренс снова засуетилась около жениха и невесты.

– Не теперь, – сказала она, – для всего этого найдется достаточно времени после свадьбы. Сегодня же вы должны быть бескорыстными и поделиться собой с нами.

– Действительно, – подошел Годалминг, – для начала я требую своего права как поверженный рыцарь.

Борегар пришел в замешательство. Лорд промокнул платком кровь со рта, но губы его все еще блестели, а верхние зубы имели розоватый оттенок.

– Поцелуй, – объявил Годалминг, беря Пенелопу за руку. – Я требую поцелуя от невесты.

По счастью, Артур не заметил, как ладонь Чарльза сжалась в кулак, словно ухватившись за рукоятку меча-трости. Борегар почувствовал опасность столь же ясно, как и в Натале, когда черная мамба, самая смертоносная рептилия на земле, подползла к его голой ноге. Решительный удар клинком отделил ядовитую голову змеи от тела, и она не успела ничего совершить. Тогда он имел все основания благодарить свои хладнокровие и реакцию, сейчас же убеждал себя, что принимает все чересчур близко к сердцу.

Годалминг привлек Пенелопу к себе, и она подставила ему щеку для поцелуя. На секунду, показавшуюся Чарльзу бесконечной, Годалминг прижал губы к ее лицу, а потом отпустил.

Остальные, мужчины и женщины, собрались вокруг, также желая поцеловать невесту. Пенелопу затопила волна обожания, но она перенесла ее с достоинством. Никогда еще Борегар не видел свою невесту такой красивой и настолько похожей на Памелу.

– Чарльз, – к нему подошла Кейт Рид, – ты все и так знаешь… эм… Мои поздравления и так далее. Прекрасные новости.

Бедная девушка залилась краской, лоб ее заблестел.

– Спасибо, Кэти.

Он поцеловал ее в щеку, и она пробормотала:

– Боже.

Потом с еле заметной улыбкой указала в сторону Пенелопы:

– Я должна идти, Чарльз. Пенни хочет…

Мисс Чёрчвард призывала всех полюбоваться на замечательное кольцо, красующееся на ее изысканном пальце.

Чарльз и Артур отошли к окну, в сторону от остальных. Снаружи уже поднялась луна, слабое сияние сочилось сквозь туман. Чарльз мог разглядеть решетку дома Стокеров, но и только. Особняк Борегаров находился дальше, на Чейни-уок; желтая стена клубящейся мглы скрывала его, словно там ничего не существовало.

– Чарльз, мои искренние поздравления. Ты и Пенни должны быть счастливы. Это приказ.

– Спасибо, Арт.

– Ты нам нужен, – сказал вампир. – И должен обратиться как можно скорее. С каждым днем обстановка в стране становится все интереснее.

Этот вопрос уже поднимался ранее. Борегар промолчал.

– И Пенни тоже, – настаивал Годалминг. – Она прекрасна. Преступление – позволить увянуть такой красоте.

– Мы подумаем об этом.

– Только не слишком долго. Годы летят.

Чарльзу захотелось выпить что-нибудь покрепче шампанского. Стоя близко к Артуру, он почти чувствовал дыхание «новорожденного». На самом деле вампиры отнюдь не выдыхали смердящее облако, но в воздухе, казалось, все равно разливался какой-то слабый аромат, сладковатый и острый. А в зрачках Годалминга время от времени появлялись красные точки, похожие на крохотные капли крови.

– Пенелопа, возможно, захочет иметь семью.

Вампиры, насколько знал Борегар, не могли рожать привычным способом.

– Детей? – переспросил Артур, не отводя глаз от Чарльза. – Если можешь жить вечно, они становятся вещью избыточной.

Борегару стало не по себе. Сказать по правде, он и сам не чувствовал уверенности, что хочет стать отцом. Из-за его профессии будущее отличалось непредсказуемостью, а после того, что случилось с Памелой…

Чарльз устал, вдобавок разболелась голова, словно Годалминг вытягивал из него жизненные соки. Некоторые вампиры могли не сосать кровь, впитывая энергию других посредством психического осмоса.

– Нам нужны люди вроде тебя, Чарльз. У нас появилась возможность сделать эту страну по-настоящему сильной. Твои навыки очень понадобятся.

Если бы лорд Годалминг узнал о тех навыках, которым Борегар на самом деле научился на службе Короне, то он бы, скорее всего, сильно удивился. После Индии Чарльза отправили в Шанхайский международный сеттльмент, а затем в Египет, где Борегар работал под началом лорда Кромера[27]27
  Шанхайский международный сеттльмент – территория Шанхая, с 1842 по 1943 год находившаяся под международным управлением. Ко времени службы Борегара это было место, где переплетались интересы Британской империи, Соединенных Штатов, Франции (хотя французы с 1848 года образовали у южной границы британского сеттльмента Шанхайскую французскую концессию), России и Китая с собственной полицией, пожарной службой и даже армией. Эвелин Бэринг, 1-й граф Кромер, с 1883 по 1907 год был генеральным консулом Египта, а фактически его истинным правителем, так как мог отлучать от должности любых египетских министров, не согласных с британскими инициативами.


[Закрыть].

«Новорожденный» положил руку ему на предплечье и сжал так, что у Чарльза чуть не отнялись пальцы.

– В Британии никогда не будет рабов, – продолжил Годалминг, – но те, кто остаются «теплыми», естественно, станут служить нам, как прекрасная Бесси сегодня послужила мне. Подумай об этом, а то кончишь кем-то вроде полкового водоноса.

– В Индии я знал водоносов, которые были лучше многих известных мне людей[28]28
  Аллюзия на стихотворение Джозефа Редьярда Киплинга «Ганга Дин» о полковом водоносе, который ценой собственной жизни вытащил раненого героя из боя. В 1939 году режиссер Джордж Стивенс поставил по стихотворению Киплинга фильм о водоносе Ганге Дине, который мечтал стать солдатом.


[Закрыть].

Флоренс пришла к Чарльзу на помощь и отправила обоих обратно к гостям. Уистлер рассказывал о последних новостях своей продолжающейся распри с Джоном Рескином, жестоко высмеивая критика[29]29
  Джон Рескин (1819–1900) – знаменитый художественный и социальный критик, филантроп, помогавший движению прерафаэлитов и активно пропагандировавший его. Он особо почитал творчество Джорджа Тернера, фигуры, которая в какой-то мере являлась воплощением художественной мысли Викторианской эпохи. В 1877 году Уистлер подал в суд на Рескина, после того как тот опубликовал жесткую критику на его картину «Ноктюрн в черном и золотом. Падающая ракета», выставленную в галерее «Гросвенор». В своих письмах 1870-х годов, адресованных рабочим и озаглавленных «Форс Клавигера», Рескин писал о картине Уистлера следующее: «До сего дня я видел и слышал немало бесстыдства и наглости со стороны кокни, но никак не ожидал того, чтобы щеголь просил двести гиней за банку краски, брошенную в лицо публики». Уистлер надеялся отсудить у Рескина 1000 фунтов за клевету, а также возложить на него все судебные расходы. Суд состоялся 25–26 ноября 1878 года, сам критик не присутствовал из-за проблем со здоровьем, и судья удовлетворил иск художника, правда, по приговору Уистлер получил только один фартинг, а судебные издержки разделили поровну между истцом и ответчиком. В результате расходы Рескина покрыли путем общественных пожертвований, а Уистлер на процессе разорился. Художник, известный своим неуживчивым нравом, обидчика так и не простил, тогда как Рескин, к тому времени не вполне здоровый психически, практически прекратил критическую деятельность. Уистлер описал весь процесс в памфлете «Уистлер против Рескина: искусство и художественные критики», который впоследствии вошел в его книгу «Изящное искусство создавать себе врагов» (1890). Русский перевод выпущен издательством «Искусство» в 1970 году. Фактически к 1888 году распря уже давно закончилась, хотя в мире Ньюмана все могло сложиться иначе.


[Закрыть]. Благодарный за предоставленную возможность уединиться, Борегар встал около стены, наблюдая за представлением художника. Тот, привыкший быть звездой полуночников Флоренс, явно обрадовался прекращению суеты из-за помолвки Борегара. Пенелопа затерялась где-то в толпе.

Чарльз снова задумался о том, правильную ли дорогу выбрал – и о том, насколько решение о помолвке действительно принадлежало ему. Он пал жертвой заговора, имевшего целью поймать его в ловушку женственности и с блеском обставленного где-то между китайским чаем и кружевными салфетками.

Лондон, куда Борегар вернулся, сильно отличался от того города, который он покинул три года назад. Над камином висела патриотическая картина: пухлая Виктория, вновь обретшая молодость, и принц-консорт, с огромными усами и красными глазами. Неизвестный автор парадного портрета не представлял угрозы талантам Уистлера. Чарльз Борегар служил своей королеве и теперь полагал, что должен служить и ее мужу.

Дверной колокольчик прозвучал тогда, когда американец сделал удивительное предположение – возможно, не слишком подходящее для преимущественно женского общества – касательно давнишнего расторжения брака своего заклятого врага[30]30
  Рескин женился на Эффи Грей, дочери его знакомых, в 1848 году. Их семейная жизнь не сложилась, жена ушла от него к художнику Джону Эверетту Милле в 1854 году, и уже в июле этого года брак был расторгнут. В качестве причины развода Грей указала «неизлечимую импотенцию» мужа и его полную невозможность исполнять супружеские обязанности. Рескин все отрицал, но причины краха его семейной жизни спровоцировали живое обсуждение как среди современников, так и среди более поздних исследователей. Основания для развода назывались самые разные и самого интимного рода. Неизвестно, какое из них выдвигал Уистлер в романе, но есть несколько предположений. Сама Эффи Грей писала в своем письме родителям: «…в прошлом году он наконец поведал мне причину… он воображал женщин совершенно другими, не такими, какой он увидел меня, и он не сделал меня своей женой потому, что его отвратила моя персона в тот первый вечер 10 апреля [1848 года]». Один из первых биографов Рескина, Мэри Лютиенс, в своей работе «Милле и Рескины» (1967) предположила, что Рескина отвратило наличие у невесты лобковых волос, которых он никогда не видел у древнегреческих статуй. Другой исследователь, Питер Фуллер (в книге «Теория: искусство и отсутствие благости» 1988 года), предположил, что в подобной реакции критика виновата менструальная кровь. Этой же версии придерживаются и биографы Рескина Тим Хилтон и Джон Батчелор. Так что, как мы видим, у Уистлера было несколько вариантов, которыми он мог в тот вечер смутить дам.


[Закрыть]. Раздраженный помехой, он возобновил рассказ, в то время как Флоренс, сама раздосадованная тем, что Бесси сейчас не могла исполнять свои непосредственные обязанности, поспешила к двери.

Борегар заметил, что Пенелопа сидит впереди и мило смеется, притворяясь, что поняла инсинуации Уистлера. Годалминг стоял за ее креслом, скрестив руки за спиной, его острые ногти оставляли углубления в мягкой ткани. Артур Холмвуд уже не был тем человеком, которого Чарльз знал до отъезда из Лондона. С ним приключился скандал, буквально перед возвращением Борегара. Как и Брэм Стокер, лорд выбрал неправильную сторону, когда принц-консорт впервые приехал в Лондон. Теперь же он доказывал свою верность новому режиму.

– Чарльз, – тихо сказала Флоренс, чтобы снова не прерывать Уистлера. – Тебя ждет человек. Из твоего клуба.

Она подала ему визитную карточку. Без имени, с простой надписью: «Клуб „Диоген“».

– Такова природа моей работы, – объяснил он. – Принеси за меня извинения Пенелопе.

– Чарльз?..

Он уже вышел в прихожую, Флоренс пришлось идти следом. Чарльз взял плащ, шляпу и трость. Еще какое-то время Бесси будет слишком слаба, но он надеялся, что ради чести миссис Стокер служанка сможет проводить гостей, когда им настанет пора уходить.

– Я уверен, Арт отвезет Пенелопу домой, – сказал Борегар, тут же пожалев о своем предложении. – Или мисс Рид.

– Это серьезно? Я уверена, тебе не нужно уходить так скоро…

Человек с поджатыми губами, который принес карточку, ждал на улице, рядом с ним у поребрика стоял экипаж.

– Я не всегда властен над своим временем, Флоренс. – Чарльз поцеловал ей руку. – Благодарю тебя за любезность и доброту.

Он вышел из дома Стокеров, пересек тротуар и взобрался в кеб. Вестник, придержавший дверь, сел рядом. Кучер знал, куда ехать, и тут же взял с места. Борегар увидел, как Флоренс возвращается в дом, не желая впускать внутрь холод. Туман сгустился, и Чарльз отвернулся, привыкая к равномерному движению экипажа. Посланник ничего не сказал. Хотя вызовы из клуба «Диоген» никогда не приносили хороших новостей, Борегар чувствовал облегчение, покинув салон Флоренс и его общество.