Текст книги "Эра Дракулы"

Глава 9. Карпатский квартет

Прежде чем вернуться в Тойнби-холл, Женевьева зашла в паб напротив Спиталфилдз-маркет. Ее здесь хорошо знали, как и в любом шумном баре на Уайтчепел-роуд, которую в народе прозвали «Четвертью мили ужасов»[76]76
  Еще до убийств Джека-потрошителя район Уайтчепела пользовался дурной славой места, где царила преступность. Перенаселенность, грязь, нищета и откровенно враждебное отношение местного населения к полиции делали территорию Уайтчепел-роуд чрезвычайно трудной для патрулирования, и полицейские предпочитали не заходить сюда без лишней надобности, а по ночам и вовсе старались ее избегать. Отсюда и пошло название «Четверть мили ужасов».


[Закрыть]. Как показал опыт Анджелы Бердетт-Куттс[77]77
  Анджела Бердетт-Куттс (1814–1906) – одна из самых богатых наследниц викторианской Англии и знаменитая филантропка. Она вкладывала деньги в создание домов для помощи «падшим женщинам» – проституткам и воровкам (одно из первых заведений такого рода, коттедж «Урания», было основано ею вместе с Чарльзом Диккенсом), создавала школы в беднейших частях Лондона, одной из первых стала строить приличные дома для бедных рабочих, а также положила начало Колумбийскому рынку, обеспечившему приток свежих продуктов в злачные районы Ист-Энда.


[Закрыть], недостаточно сидеть в окружении душеспасительных трактатов и мыла в уютной церкви и ждать, пока туда придут падшие души, желая стать лучше. Реформатору необходимо самому познакомиться с наиболее отвратительными выгребными ямами пьянства и разврата. Конечно, по сравнению с марсельским борделем в 1786 году, дворцом в Санкт-Петербурге времен Екатерины Великой или замком Жиля де Рэ в 1437 году, паб «Десять колоколов»[78]78
  Бар существует до сих пор и иногда его действительно называют баром Джека-потрошителя – в основном потому, что там нередко бывали две жертвы Потрошителя, Энн Чэпмен и Мэри Келли.


[Закрыть] будней ночью 1888 года больше напоминал кондитерскую «Компании газированного хлеба»[79]79
  Компания газированного хлеба – предприятие, основанное в 1862 году доктором Джоном Даглишем, где готовили хлеб по особому рецепту, без дрожжей, – только мука, вода, немного соли и углекислый газ (отсюда и название). Однако компания получила известность благодаря своим кондитерским. Фактически это сети ресторанов быстрого питания, которые в викторианские времена славились безукоризненным обслуживанием и манерами персонала настолько, что женщина даже без сопровождения мужчины могла там поесть, не опасаясь за свою репутацию.


[Закрыть]. Если бы проститутки увидели мисс Ди в прежние годы, когда превратности длинной жизни довели ее до тяжелых обстоятельств, то они пришли бы в немалое замешательство. Когда-то она выглядела так, что рядом с Полли Николс или Лулу Шон показалась бы посудомойкой на фоне герцогинь.

В раскаленном воздухе «Десяти колоколов» стояли густые запахи табака, пива и пролитой крови. Как только Женевьева вошла внутрь, клыки в верхней челюсти выскользнули из десенных ножен. Она крепко сжала губы, дыша через нос. Животные, привязанные под барной стойкой, скулили и пытались вырваться из кожаных ошейников. Вудбридж, трактирщик, обладатель похожего на бочонок живота, выволок свинью за ухо и дернул ее за голову: забился кран, вставленный животному в шею. Толстяк вычистил спекшуюся кровь и повернул ручку, пустив брызгающую струйку в стеклянную кружку. Нацеживая пинту, он перекидывался шутками на густом девонском диалекте с «новорожденным» носильщиком, работавшим на рынке. Женевьева прекрасно знала затхлый вкус свиной крови. Та сдерживала красную жажду, но не утоляла ее. Вампирша сглотнула слюну. Вот уже много ночей у нее не хватало времени и возможностей завести постоянного спутника. Работа отнимала столько сил, что питалась Женевьева редко и не слишком хорошо. За ней стояла мощь столетий, но даже старейшина не могла выйти за определенные границы. Ей нужен был добровольный партнер и вкус крови во рту.

Она знала большинство завсегдатаев если не по имени, то по крайней мере с виду. Роуз Майлетт[80]80
  Роуз Майлетт – реально существовавшая проститутка, убитая 20 декабря 1888 года. Она была задушена, поэтому к официальному списку жертв Джека-потрошителя ее никогда не причисляли.


[Закрыть], «теплая» проститутка, которая, по мнению Женевьевы, приходилась матерью Лили, надрезала палец перочинным ножом и сцеживала кровь в крохотные рюмки для джина, которые продавала по пенни за штуку. Сын Вудбриджа Джорджи, парень в фартуке, с заячьей губой и мягким лицом, бегал между столами, собирая пустые бокалы и вытирая оставшиеся от них мокрые круги. Джонни Тэйн[81]81
  Джон Тэйн (1854 – год смерти неизвестен), полицейский-констебль, бывший свидетелем по делу Мэри Энн Николс. Его позвал Джон Нил, и Тэйн помогал грузить тело Николс в медицинскую карету, а позже дал показания, сказав, в частности, что «вся спина жертвы была пропитана кровью».


[Закрыть], работавший сверхурочно с тех пор, как увидел, что Серебряный Нож оставил от Полли Николс, сидел за угловым столом с парочкой детективов, униформу которых скрывали твидовые пальто. Клиенты, как обычно, разбились по группкам: сезонные рабочие надеялись на рыночные перемены, солдаты и моряки искали девочек, а «новорожденные» жаждали кое-чего основательнее жидкой свинины.

Около стойки Кэти Эддоус жеманно улыбалась какому-то здоровяку, гладя его по волосам и прижимаясь щекой к массивному плечу. Она отвернулась от возможного клиента и помахала Женевьеве. Из-под повязки, скрывавшей руку, торчали одеревенелые распухшие пальцы. Будь у Дьёдонне больше времени, она бы занялась здоровьем проститутки прямо сейчас. Мик Риппер, точильщик ножей, славившийся репутацией лучшего трехпалого щипача во всем Лондоне, подошел к ухажеру Кэти, но, как только увидел его лицо, тут же отскочил, засунув руки глубоко в карманы.

– Вечер добрый, мисс Ди, – сказал Джорджи. – У нас тут сегодня такая толкучка.

– Я вижу, – ответила она. – Надеюсь, ты придешь в Тойнби-холл на новый курс лекций.

Парень явно засомневался, но улыбнулся:

– Если отец отпустит вечером. И если на улице будет безопасно ночью.

– В новом году, Джорджи, мистер Друитт утром станет вести занятия по математике. Ты из многообещающих юношей. Никогда не забывай о своем потенциале.

У парня был талант к цифрам: он легко запоминал детали и цены трех разных заказов одновременно. Такой дар, отточенный в классах Друитта, мог обеспечить ему положение. Джорджи имел возможность пойти по жизни дальше своего отца и стать лендлордом, а не трактирщиком.

Женевьева села за маленький столик одна и ничего не заказала. Она завернула сюда только для того, чтобы отсрочить возвращение в Холл. Там пришлось бы сообщить о ходе дознания Джеку Сьюарду, а сейчас ей просто не хотелось думать о последних минутах жизни Лулу Шон. Как только аккордеонист заунывно затянул «Маленькую желтую птичку»[82]82
  Песня, которую напевает Женевьева, – это намеренный анахронизм со стороны Ньюмана. Впервые «Маленькая желтая птичка» (композитор Кларенс Мерфи, стихи Уильяма Харгрива) появилась в 1903 году, став довольно популярной. Впрочем, в течение всего XX века эта песня периодически звучала с экранов. Так, ее можно услышать в фильме по роману Оскару Уайльда «Портрет Дориана Грея» (1945), где песню исполняет молодая Анджела Лэнсбери, а также в сериале «Она написала убийство» (с этой же актрисой в главной роли), в эпизоде, вышедшем в 1985 году.


[Закрыть], несколько сентиментальных пьяниц попробовали – правда, с крайне незначительным успехом – вспомнить текст песни.

Женевьева тихо пробормотала про себя:

 
«Прощай, желтая пташка,
Я лучше брошу вызов морозу,
На студеном ветру,
Чем буду в клетке златой, на миру».
 

В паб грузно протопало несколько новых посетителей, вслед за ними в зал ворвался порыв холодного ветра. Посетители на мгновение замолкли, а потом загомонили с новой силой.

Вероятный кавалер Кэти отвернулся от стойки, грубо оттолкнув «новорожденную» прочь. Та опять повязала шаль вокруг покрытых коростами плеч и с достоинством ушла, хромая на сломанном каблуке. Мужчиной оказался Костаки, карпатец, присутствовавший на дознании. Трое вошедших были его приятелями, хмурыми представителями варварской породы, которых Влад Цепеш привез из своей горной родины и выпустил на волю в Лондоне. Женевьева узнала Эззелина фон Клатку, серолицего австрийца с короткострижеными волосами и черной бородой, густой, как мох, славившегося умением укрощать хищников.

Скрежеща нагрудниками доспехов, Костаки и фон Клатка обнялись, после чего принялись громко выкрикивать приветствия на немецком, любимом языке полукровок – Mittel Euroрäer, из которых состояла гвардия Дракулы. Костаки поприветствовал остальных, одного из них звали Мартином Кудой, и он был относительно молодым вампиром, недавно разменявшим свой первый век, а второй оказался графом Вардалеком, женственным и похожим на змею венгром, единственным среди собравшихся карпатцев, кто имел титул.

Вудбридж предложил посетителям отведать свиной крови, но фон Клатка лишь молча взглянул на него. Близкое окружение принца-консорта не одобряло, когда вместо людей в пищу употребляли животных. Гвардейцы вели себя так, что больше походили на офицеров оккупационной армии, напоминая Женевьеве то ли пруссаков, то ли монголов. Они маршировали, окруженные собственным высокомерием, снисходительно смотря как на «новорожденных», так и на «теплых».

Фон Клатка выбрал стол в центре зала и принялся сверлить взглядом двух моряков, пока те не решили уйти к стойке, оставив своих потрепанных спутниц. Рыцарь отпустил двух женщин, «новорожденную» и «теплую» проститутку без зубов, но позволил остаться последней, хладнокровной цыганке, которая с гордостью носила шрамы на шее.

Карпатцы непринужденно откинулись на спинки стульев. Они походили на внебрачных детей Бисмарка и Джеронимо[83]83
  Если про Отто фон Бисмарка (1815–1898), первого («железного») канцлера Германской империи, рассказывать лишний раз не нужно, то про Джеронимо имеет смысл напомнить. Джеронимо (1829–1909) – это английское прозвище вождя племени чирикауа-апачей, который сопротивлялся войскам США с 1858 по 1886 год. Здесь имеются в виду популярные в викторианской Англии изображения Бисмарка в должности канцлера, а именно: в шлеме, военной форме и с саблей. Картины, изображающие Джеронимо, также пользовались популярностью – на них был длинноволосый индеец в национальном головном уборе и одежде, с винтовкой наперевес.


[Закрыть]: блистали начищенными сапогами, бряцали тяжелыми мечами и выставляли напоказ пестрые трофеи, собранные за годы войн. На шее фон Клатки висел золотой шнур с высохшими кусками плоти. Женевьева догадалась, что это человеческие уши. Шлем Куды украшала волчья голова; щиток по краям окаймляли зубы, глазницы зверя были зашиты красной нитью, шкура с густой шерстью свисала до середины спины, а хвост едва не подметал пол.

Самой же выдающейся фигурой из компании казался Вардалек, его жакет представлял собой пухлое собрание складочек и оборочек, покрытое калейдоскопическим рисунком искорок и блесток. Толстый слой пудры на лице скрывал гноящуюся кожу. Круги румян, словно вампир недавно участвовал в представлении мимов, рдели на щеках, алый «лук Купидона»[84]84
  «Лук Купидона» – здесь имеется в виду своеобразная манера красить губы, четко очерчивая их контуры и особенно выделяя уголки, чрезвычайно популярная в конце XIX – начале XX века.


[Закрыть] был нарисован на губах, растянутых двухдюймовыми клыками. Его жесткие золотые волосы лежали изящно завитыми локонами, две одинаковые косички свисали с основания шеи крысиными хвостиками. Сегодня граф соизволил повеселиться, и остальные играли роль его эскорта в походе по борделям. Вардалек принадлежал к числу тех вампиров, что всегда волновались по поводу того, насколько близко они расположены к принцу-консорту, и любили говорить не только об очевидных узах кровной линии, но и о прямой династической связи. Даже в самом незначительном разговоре и по самому ничтожному поводу венгр упоминал королевскую персону не менее трех раз, причем всегда с насмешливыми присказками вроде «как я говорил Дракуле» или «как наш дорогой принц упомянул прошлой ночью».

Граф обозрел комнату и разразился тоненьким хихиканьем, прикрывая рот хрупкой ладошкой с зелеными ногтями, выступающей из облака кружев на запястье. Он прошептал что-то фон Клатке, тот плотоядно ухмыльнулся и махнул рукой Вудбриджу.

– Этот мальчик, – спросил Эззелин на своем ломаном английском, указывая когтем на Джорджи. – Сколько за этого мальчика?

Трактирщик промямлил, что Джорджи не продается.

– Глупец, ты не понять, – настаивал рыцарь. – Сколько?

– Это мой сын, – запротестовал Вудбридж.

– Тогда ты должен быть польщен такой честью, – заверещал Вардалек. – Ведь твое пухлое отродье порадует собой столь изысканных джентльменов.

– Это граф Вардалек, – объяснил Куда, которого Женевьева сразу сочла сопливым прихвостнем аристократа. – Он очень близок к принцу-консорту.

Только Костаки сидел тихо, не спуская глаз с окружающих.

Посетители паба замолчали, наблюдая за происходящим. Женевьева пожалела, что Тэйн с детективами ушли, хотя эти громилы явно не послушались бы простых полицейских.

– Такой милый мальчик, – сказал венгр, стараясь заставить юношу сесть себе на колени. Джорджи окаменел от страха, и старейшина вцепился в его руку. Длинный красный язык выскочил изо рта и оцарапал щеку сына трактирщика.

Фон Клатка вытащил бумажник, толстый, как мясной пирог, и бросил ворох банкнот в лицо Вудбриджа. Обычно краснощекий, тот посерел, глаза его налились слезами.

– Не стоит возиться с мальчиком, – сказала Кэти Эддоус, проскальзывая между фон Клаткой и Кудой, обнимая их за талии. – Вам, джентльмены, нужна настоящая женщина, со всей подобающей экипировкой.

Рыцарь оттолкнул ее прочь, отшвырнув прямо на покрытый булыжниками пол. Куда хлопнул товарища по плечу. Тот зло взглянул на него, и младший вампир отпрянул, лицо его превратилось в вытянутый белый треугольник.

Вардалек все еще ласкал Джорджи, мурлыкая ему на ухо мадьярские нежности, которые едва ли мог оценить ребенок из Девоншира. Кэти отползла к стойке и там встала. Пустулы на ее лице прорвались, и живица засочилась в глаз.

– Ваши превосходительства, – начал Вудбридж, – пожалуйста…

Куда встал и положил руки на плечи трактирщика. Он был на целый фут ниже дородного «теплого» мужчины, но красный огонь в глазах ясно давал понять о том, что он мог разорвать человека на части и высосать кровь из его останков.

– Как тебя зовут, милый? – спросил Вардалек.

– Д-д-джорджи…

– Ха-ха, а как тебя еще называют? Жоржик-Коржик, пирожок и пышка?

Придется вмешаться. Вздохнув, Женевьева встала.

– Пирожком и пышкой ты станешь, – мурлыкал Вардалек, его зубы царапали пухлую шею мальчика.

– Джентльмены, – начала она, – позвольте этим людям заниматься своими делами и оставьте их в покое.

Карпатцы замолчали от удивления. Рот Вардалека открылся, и Дьёдонне увидела, что от всех его зубов, кроме клыков, осталась лишь зеленая гниль.

– Уйди, «новорожденная», – насмешливо отозвался Куда. – Если понимаешь, что для тебя лучше.

– Она не «новорожденная», – пробормотал Костаки.

– Кто эта несносная маленькая персона? – спросил Вардалек. Он слизывал слезы со щек Джорджи. – И почему она все еще остается не-мертвой спустя несколько секунд после того, как оскорбила меня?

Мартин оставил Вудбриджа в покое и бросился на нее. Быстрая, словно бешено раскрученный зоотроп[85]85
  Зоотроп – аппарат для показа движущихся изображений, представляющий собой вращающийся на оси барабан с открытым верхом, в который вставлялась лента из тонкого картона с рисунками. Зоотроп, получивший широкую известность в викторианской Англии, был изобретен английским математиком Уильямом Джорджем Хорнером в 1834 году.


[Закрыть], Женевьева резко наклонилась в сторону и вонзила локоть подхалиму под ребра, когда тот проносился мимо, отбросив его через всю комнату. Вампир рухнул, волчий шлем упал с его головы, и кто-то едва ли случайно опрокинул в него горшок с похлебкой.

– Я Женевьева Сандрин де Л’Иль Дьёдонне, – объявила она, – из чистой кровной линии Шанданьяка.

По крайней мере, на Костаки это произвело впечатление. Он сел прямо, словно внимая, его кровавые глаза расширились. Фон Клатка заметил изменившееся отношение товарища и, не сдвинувшись с места, также вышел из драки. Женевьева видела нечто подобное в покерной гостиной Аризоны, когда дантист, обвиненный в мошенничестве, заявил трем дюжим погонщикам, возившимся с кобурами, что его имя – Холлидей[86]86
  Джон Генри «Док» Холлидей (1851–1887) – легендарный персонаж Дикого Запада, игрок, непревзойденный стрелок и дантист по профессиональной принадлежности. Противоречивая и трагическая фигура, человек со вспыльчивым нравом, которого туберкулез фактически сделал бродягой и игроком. Участвовал в знаменитой перестрелке в Тумстоуне. Герой многочисленных фильмов и романов.


[Закрыть]. Тогда двое из них выглядели точно так же, как сейчас Костаки и фон Клатка. Она уже уехала из Тумстоуна и похорон третьего не увидела.

В схватке остался только граф Вардалек.

– Отпусти мальчика, – сказала она, – «новорожденный»!

Ярость вспыхнула в глазах венгра, когда тот оттолкнул Джорджи и встал. Он был выше ее и столь же стар. В руках его таилась ужасающая сила. Вздувшиеся ногти превратились в кинжалы, лак на них поплыл, как масло на противне. Он покрыл расстояние до Женевьевы со скоростью змеи, люди вокруг не успели даже моргнуть. Граф был быстрым, но происходил из больной кровной линии Влада Цепеша. Женевьева схватила его за запястья, остановив ножи-пальцы в дюйме от своих глаз.

Вардалек оскалился, пена потекла по напудренному подбородку, капая на пышное жабо. Смрадное дыхание графа, словно по поверью, отдавало могилой. Мускулы венгра от напряжения питонами заворочались под кожей, но Женевьева не ослабила хватки и медленно убрала руки противника от лица, подняв их так, будто устанавливала стрелки огромных часов на без десяти два.

Сквернословя по-мадьярски, Вардалек сделал предположение, что Женевьева имеет постоянную плотскую связь с баранами. Что ее груди сосут только кошки, и от такого яда скоро отравятся. Что семь поколений навозных жуков скопились в волосах ее бесполезной женственности. Дьёдонне послала ему воздушный поцелуй, сжала пальцы, услышав, как трещат кости, и острыми ногтями разрезала тонкие вены на запястьях венгра. В его водянистых глазах пробилась паника.

Тихо, так, чтобы слышал только он, Женевьева сообщила Вардалеку на его родном языке, что, по ее мнению, предки графа занимались любовью только с горными козлами, а его детородный орган столь же вял, как и недавно вскрытый чумной бубон. Потом она поинтересовалась, как же теперь дьявол обходится без собственной задницы, ведь Вардалек использует эту нежную часть чертовой анатомии в качестве лица.

– Отпустите его, – сказал фон Клатка без малейшей угрозы в голосе.

– Вырви его гнилое сердце, – пробормотал кто-то, неожиданно расхрабрившись после того, как над карпатцем стали одерживать победу.

Дьёдонне толкнула вампира вниз, ноги у него подогнулись, он чуть не упал, но Женевьева, не разжимая рук, заставила графа встать на колени, и тот захныкал, чуть ли не жалостливо глядя ей в лицо. Она почувствовала, как воздух сушит обнажившиеся клыки, как мускулы лица начали растягиваться, превращая его в звериную маску.

Голова Вардалека откинулась назад, глаза налились кровью. Золотой шлем волос соскользнул на пол, обнажив воспаленную кожу на голове. Женевьева отпустила старейшину, и тот рухнул около ее ног. Фон Клатка и Костаки помогли ему подняться, последний чуть ли не с нежностью водрузил парик на темя графа. Куда тоже встал и вытащил меч, сверкнувший характерным отблеском серебра, сплавленного с железом. Костаки с отвращением заставил его вернуть оружие в ножны.

Вудбридж уже открыл дверь, готовясь выставить карпатцев на улицу. Джорджи убежал, поспешив смыть слюну Вардалека с лица. Женевьева быстро обрела привычную спокойно-красивую форму, но осталась настороже. Болтовня в трактире возобновилась, и аккордеонист, хорошо знавший только одну тему, затянул песню «Она была всего лишь птицей в клетке золотой».

Фон Клатка вывел Вардалека на улицу, за ними последовал Куда, волоча по полу грязный хвост. Костаки остался, обозревая обломки. Он посмотрел туда, куда рыцарь бросил деньги, и криво улыбнулся, фыркнув. Банкноты давно исчезли, словно пролитое пиво, впитанное губкой. Цыганка невинно стояла в противоположном конце паба. От усмешки невозмутимое лицо гвардейца, казалось, треснуло вдоль морщин, но разрывы тотчас залечились.

– Госпожа старейшина, – сказал он и отдал честь, прежде чем повернуться к выходу, – мое почтение.

Глава 10. Пауки в собственной паутине

Они приехали в Лаймхаус. Место находилось где-то неподалеку от Темзы. Борегар по опыту знал, что плохая репутация этого района вполне заслуженна. Каждую ночь здесь вымывало на грязный берег столько безымянных трупов, сколькими Серебряный Нож не мог похвастаться и за три месяца. Со скрипом, стуком и шарканьем экипаж проехал сквозь каменный проход, после чего остановился. Кебмену, наверное, пришлось согнуться вдвое, чтобы не задеть потолок арки.

Чарльз схватился за рукоять меча-трости. Двери открылись, и во тьме сверкнули красные глаза.

– Прошу прощения за неудобство, Борегар, – промурлыкал шелковый голос, мужской, но не слишком мужественный, – но я думаю, вы поймете. Мы находимся в несколько щекотливом положении…

Чарльз вышел из кеба и оказался во дворе одного из перенаселенных городских районов рядом с доками. Туман здесь стелился завитками, свисал листьями водорослей, словно желтой кисеей. Вокруг стояли люди. Говоривший оказался англичанином, вампиром в хорошем пальто и мягкой шляпе, лицо его скрывала тьма. Судя по нарочито расслабленной позе, он, скорее всего, некогда был спортсменом; Борегар и четырех раундов с ним не выдержал бы. Кроме него вокруг стояли согбенные китайцы с косичками, скрывавшие ладони в широких рукавах одежд. Большинство оказались «теплыми», но рядом с экипажем находился «новорожденный», обнаженный до пояса, который тем самым показывал свои татуировки с драконами и безразличие не-мертвого к осенней прохладе.

Когда англичанин ступил вперед, лунный свет озарил его молодое лицо. У него были красивые ресницы, как у женщины, и Борегар сразу узнал этого человека.

– Я видел, как вы выбили шесть шестерок из шести мячей в 1885 году[87]87
  Имеются в виду правила для игры в крикет. Борегар говорит о настоящем рекорде, так как в реальности шесть шестерок (то есть шесть очков с одной подачи) выбил Гарфилд Сомерс, причем лишь в 1968 году.


[Закрыть], – сказал он. – В Мадрасе. Матч «Джентльменов» против «Игроков»[88]88
  Ежегодное соревнование первого класса по крикету, проводившееся между профессионалами («Игроки») и любителями («Джентльмены»). Первый матч состоялся в 1806 году, но ежегодно состязания проводились с 1819 и до 1962 года, когда разница между профессионалами и любителями практически исчезла.


[Закрыть].

Спортсмен скромно пожал плечами.

– Приходится играть с тем, что швырнула тебе судьба, я всегда так говорю.

Чарльз слышал, как имя этого человека упоминали в Звездной палате в связи с дерзкими, но в то же время удивительно изящными ограблениями ювелиров[89]89
  В так и не названном персонаже «взломщика-любителя» можно угадать Артура Д. Раффлса – вора-джентльмена, героя рассказов Эрнеста Уильяма Хорнунга, зятя Артура Конан Дойла. Раффлс во многом был антитезой Шерлоку Холмсу: он жил в престижном районе Лондона – Олбани, играл в крикет за «Джентльменов Англии», а свое материальное благосостояние поддерживал путем изящных и крайне изобретательных ограблений. Как и Холмс, Раффлс был мастером маскировки и перевоплощений. Всего вышли три сборника рассказов и один роман, описывающие похождения этого персонажа. Он также стал героем многих немых фильмов.


[Закрыть]. Судя по всему, участие спортсмена в похищении подтверждало то, что именно он был автором тех криминальных подвигов. Борегар полагал, что даже джентльмен обязан иметь профессию, и в матчах по крикету всегда болел за «Игроков».

– Сюда, – сказал взломщик-любитель, указывая на мокрый участок каменной стены.

«Новорожденный» китаец нажал на кирпич, и кладка ушла вверх, обнажив дверь, больше похожую на люк.

– Лучше пригнуться, а то можно голову расшибить. Эти китаезы чертовски маленькие.

Борегар двинулся за вампиром, который в темноте видел лучше него, а следом потянулись остальные. Когда татуированный азиат пригнулся, драконы на его плечах безмолвно заревели и забили крыльями. Процессия двигалась по ведущему вниз проходу, и Чарльз сообразил, что они уже спустились под улицу. Стены вокруг мерцали от влаги, воздух холодил язык и казался неприятным на вкус; тоннели, похоже, находились недалеко от реки. Пройдя мимо шахты, из которой смутно доносилось бурление воды, Борегар вспомнил о безымянных трупах. Похоже, немало людей окончило здесь свой путь. Коридор расширился, и Чарльз сделал вывод, что эта часть лабиринта намного старше предыдущей. Objets d’art[90]90
  Произведения искусства (фр.).


[Закрыть] изрядной древности и восточного происхождения стояли на каждом перекрестке. После множества поворотов, спусков и дверей похитители наконец уверились, что их пленник не найдет дорогу наверх без провожатого. Его недооценили; впрочем, Борегар был этому только рад.

Неожиданно из-за стены донеслось какое-то верещание, и он вздрогнул, не в силах определить источник шума, хотя кричало явно какое-то животное. «Новорожденный» повернулся на звук и резко дернул в сторону голову нефритовой гусеницы. Открылась дверь, Чарльза впустили внутрь, в скудно освещенную, но богато обставленную гостиную. Окон в ней не было, только ширмы в китайском стиле. Посредине стоял большой письменный стол, за которым сидел ветхий китаец, чьи длинные твердые ногти, заточенные, как кинжалы, покоились на книге записей. Присутствовали тут и другие люди, с удобством расположившиеся в креслах, расставленных подковой вокруг стола. Невидимое трескучее создание замолкло.

Один из мужчин повернул голову, и, освещенное горящим кончиком сигары, его лицо превратилось в дьявольскую маску. Он был вампиром, а вот китаец – нет.

– Мистер Чарльз Борегар, – начал уроженец Поднебесной империи, – вы так добры, что решили присоединиться к столь гнусной и недостойной компании.

– О, это вы были так добры, пригласив меня…

Китаец хлопнул в ладоши и кивнул слуге с невозмутимым лицом, судя по виду – бирманцу.

– Возьми у нашего гостя плащ, шляпу и не забудь про трость.

Борегара освободили от его ноши. Когда бирманец подошел ближе, Чарльз обратил внимание на кольцо в ухе и ритуальную татуировку на шее, поинтересовавшись:

– Дакойт?[91]91
  Дакойт (хинди) – член вооруженной банды грабителей в Индии и Бирме.


[Закрыть]

– Вы наблюдательны, – подтвердил китаец.

– У меня есть некоторые познания в области тайных обществ.

– Да, мне это известно, мистер Борегар. Наши пути пересекались три раза: в Египте, в Кашмире и в Шанхае. Вы стали причиной ряда небольших неудобств.

Чарльз понял, с кем говорит, и постарался улыбнуться, сразу сочтя себя покойником.

– Мои извинения, доктор.

Китаец наклонился вперед, лицо его озарил луч света, ногти клацнули по столу. У него был шекспировский лоб и улыбка как у самодовольного Сатаны.

– Не стоит ворошить прошлое, – отмахнулся от извинений старец. – То были мелкие, вполне обычные дела. Моих личных интересов вы ни разу не задели.

Борегар попытался не выдать собственного облегчения. Несмотря на свою дурную славу, преступный мандарин был известен как человек слова. Его хорошо знали под именами Доктор Дьявол и Повелитель Странных Смертей[92]92
  Под такими именами был известен доктор Фу Манчу – криминальный гений, знаменитый своими коварными планами и изобретательным умом, персонаж целой серии романов Сакса Ромера. Мы уже упоминали о нем в связи с тайным обществом Си-Фань. Всего Саксом Ромером в период с 1913 по 1959 год было написано тринадцать романов про Фу Манчу. Доктор неоднократно появлялся в комиксах, фильмах, книгах других авторов и был крайне популярен на Западе – достаточно сказать, что в 2009 и 2012 годах вышли продолжения официальной серии Ромера, романы «Ужас Фу Манчу» и «Судьба Фу Манчу» Уильяма Патрика Мейнарда.


[Закрыть]. Он участвовал в Совете Семи, управляющем органе Си-Фаня, тонга, чье влияние распространялось во все пределы Земли. Майкрофт считал этого жителя Поднебесной одним из трех самых опасных людей в мире.

– Хотя, – добавил китаец, – если бы наша встреча произошла на Дальнем Востоке, полагаю, ее течение было бы неприятно как для вас, так и, признаюсь, для меня. Вы понимаете, к чему я клоню?

Борегар понимал, причем очень хорошо. Они встретились под флагом перемирия, но его спустят, как только клуб «Диоген» вновь потребует от него разобраться с Си-Фанем.

– Сейчас же эти вопросы не представляют для нас интереса.

Взломщик-любитель прибавил газ в светильниках, и лица собравшихся стали ясно различимы. Трескучее создание разразилось скрежетом, но тут же успокоилось, когда Доктор Дьявол бросил на него холодный взгляд. В углу комнаты располагалась большая золотая клетка, построенная словно для попугая с шестиметровыми крыльями. Там сидела обезьяна. Китаец был известен своим странным вкусом на домашних любимцев. Борегар вспоминал об этом каждый раз, когда пользовался скребницей с ручкой из змеиной кожи.

– К делу, – фыркнул вампир с военной выправкой, – время – деньги, помните об этом…

– Тысяча извинений, полковник Моран. На Востоке мы управляемся с делами по-другому. Здесь же нам придется склониться перед западным образом мыслей, поторопиться и подсуетиться, поспешить с усердием.

Любитель сигар поднялся, разогнув долговязую фигуру, на которой висел сюртук со следами мела на карманах. Полковник сразу смешался и сел на место, опустив глаза. Голова тощего джентльмена поворачивалась из стороны в сторону, как у ящерицы, клыки выступали над нижней губой.

– Мой коллега – деловой человек, – объяснил он, время от времени вдыхая табачный дым. – Наш любитель крикета – дилетант. Гриффин, вон там, – ученый. Капитан Макхит, который, кстати говоря, шлет вам свои извинения, – солдат. Сайкс – наследник фамильного бизнеса. Я сам – математик[93]93
  Про любителя крикета мы уже написали, Гриффин – это, естественно, Человек-невидимка из одноименного романа Герберта Уэллса, капитан Макхит (более известный как Мэкки-Нож) – персонаж «Оперы нищих» (1726) Джона Гея, получивший всемирную известность после «Трехгрошовой оперы» (1928) Бертольда Брехта и Курта Вайля, действие которой происходит в викторианской Англии; там он превратился в беспринципного антигероя, а впоследствии ему по распоряжению самой королевы дают титул барона. Сайкс – потомок Билла Сайкса, главного злодея «Приключений Оливера Твиста» (1838) Чарльза Диккенса.


[Закрыть], ну а вы, мой дорогой доктор, настоящий художник.

– Профессор льстит мне.

Борегар также слышал о профессоре, пожалуй, самом дурном англичанине из тех, кого еще не отправили на виселицу. Брат Майкрофта, детектив-консультант, имел на него своего рода зуб.

– Двое из трех самых опасных людей в мире присутствуют в одной комнате, – заметил он, – и я спрашиваю себя: где же третий?

– Я вижу, наши имена и положение не являются для вас секретом, мистер Борегар, – сказал китаец. – Доктор Никола не смог посетить наше маленькое собрание. Думаю, сейчас его можно найти на берегах Тасмании, где он исследует место крушения неких затонувших судов. Мы его не интересуем. У него собственные планы.

Борегар осмотрел тех, кто еще не представился. Гриффин, которого упомянул профессор, оказался альбиносом, практически неразличимым на фоне комнаты. Сайкс же был человеком со свиноподобным лицом, «теплым», небольшого роста, но кряжистым и явно жестоким. В кричащем полосатом пиджаке и с вульгарно напомаженными волосами, он казался неуместным в столь выдающейся компании, так как единственный здесь походил на преступника.

– Профессор, если вы потрудитесь объяснить нашему почтенному гостю…

– Благодарю вас, доктор, – ответил человек, которого иногда называли Наполеоном преступности. – Мистер Борегар, насколько вы знаете, никто из нас – и сейчас я включаю вас в наше число – не имеет общих дел друг с другом. Мы следуем собственными путями. И если они иногда пересекаются… ну, тогда общее положение вещей становится несколько неблагоприятным. В последнее время произошли некоторые перемены, но какие бы личные метаморфозы ни случались непосредственно с нами, призвание наше по большому счету не изменилось. Мы всегда были теневым сообществом, им и остались. В какой-то мере мы даже достигли соглашения: строим друг другу козни, но когда встает солнце, то проводим черту. Все устроилось. И меня крайне огорчает то, что теперь граница, разделяющая наши сообщества, рушится…

– По всему Ист-Энду проводятся полицейские рейды, – встрял Сайкс. – Этот идиот, Чарли Уоррен, по привычке послал в бой проклятую кавалерию. Годы чертовой работы пошли прахом за одну ночь. Дома разгромлены. Игорные притоны, девочки, опиум – ничего святого. Наш бизнес был куплен и проплачен, и эти сволочи сыграли с нами дурную шутку, когда отказались от сделки.

– У меня нет связей в полиции, – сказал Борегар.

– Не считайте нас наивными, – ответил профессор. – Как у всех агентов клуба «Диоген», у вас вообще нет официальной должности. Но официальность и эффективность – это разные вещи.

– Наши интересы будут ущемляться до тех пор, – пояснил Доктор, – пока джентльмен, известный как Серебряный Нож, находится на свободе.

Чарльз кивнул:

– Предполагаю, что да. Всегда есть шанс, что убийца попадется во время рейда.

– Он не один из нас, – фыркнул полковник Моран.

– Он полный безумец, чокнутый, вот кто он. Послушайте, тут особо брезгливых нет – вы понимаете, о чем я? – но этот парень зашел чересчур далеко. Если шлюха слишком много о себе думает, то режешь ей лицо, а не горло.

– Насколько мне известно, никто не говорил, что один из вас причастен к убийствам.

– Не в этом дело, мистер Борегар, – продолжил профессор. – Наша теневая империя больше похожа на паутину. Она покрывает собой весь мир, но ее сердце здесь, в Лондоне. Этот организм – причудливое сплетение множества связей, а потому он чрезвычайно раним. Если перерезать достаточно нитей, все разрушится. А сейчас их секут направо и налево. Мы все пострадали после убийства Мэри Энн Николс, и неудобства возрастают вдвое с каждым новым бесчинством. Всякий раз, когда убийца наносит удар обществу, мы не остаемся в стороне.

– Мои шлюхи не хотят выходить на улицу, пока он там разгуливает. А это ударяет по карману. Деньжата кончаются, – распалялся Сайкс.

– Я уверен, что полиция поймает его. Только за сведения о преступнике дают награду в пятьдесят фунтов.

– А мы – тысячу гиней, но никаких результатов.

– Забудьте, что там говорят о нас, что мы-де жмемся, как еврейский кагал. Если мы завалим старину Серебряного Ножа, то спровадим его бобби быстрее, чем ирландский щипач трахнет пьяного педика.

– Прошу прощения?

– Мистер Борегар, – пояснил Доктор. – Наш коллега пытается сообщить следующее: мы должны объединить наши скромные усилия с доблестной полицией. Мы клянемся, что, если какая-либо информация попадет в наши руки – а к нам идут сведения по очень многим каналам, – она тут же станет известна вам. Но у нас есть одно условие: насколько нам известно, клуб «Диоген» попросил вас проявить личный интерес к этому делу, и мы бы желали, чтобы вы занялись им со всей возможной решительностью.

Чарльз не подал вида, насколько глубоко поразило его то, что внутренняя кухня тайного совета каким-то образом известна Повелителю Странных Смертей. И тем не менее китаец явно в деталях знал о встрече, состоявшейся буквально два дня назад. О той самой встрече, на которой председатель совещания предположил, что от Си-Фаня не будет ничего слышно по крайней мере несколько лет.

– Этот прохвост выкидывает фортели, – сказал взломщик-любитель, – и с него лучше содрать форму и выгнать с поля ко всем чертям.

– Мы назначали награду в тысячу гиней за сведения о нем, – пояснил полковник, – и две тысячи за его проклятую голову.

– В отличие от полиции, у нас нет проблем с теми, кто хочет обманом получить награду. Такие люди в паутине долго не живут. Между нами достигнуто понимание, мистер Борегар?

– Да, профессор.

Губы «новорожденного» изогнулись в тонкой улыбке. Серебряный Нож ничего не значил для «пауков», но вот беглый огонь по преступности стал неудобством, которого они вынести не могли.

– А что произойдет, когда Уайтчепельского Убийцу поймают?

– Тогда все пойдет по-прежнему, – сказал Моран.

Доктор мудро кивнул, а Сайкс сплюнул:

– Да уж, парень, чертовски верно.

– Как только наше соглашение подойдет к концу, – объявил китаец, – все вернется на круги своя. И я бы советовал вам уйти на покой вместе с мисс Чёрчвард и оставить дела моих соотечественников другим людям. В предыдущем браке вас постигла такая ужасная трагедия, вы заслужили несколько лет счастья.

Борегар сдержал гнев. Угроза Пенелопе выходила за всякие пределы.

– Я же со своей стороны, – сказал профессор, сверкая глазами, – надеюсь уйти в тень, передав непосредственные дела организации полковнику Морану. Теперь у меня появилась возможность жить столетиями, а значит, и время, необходимое для усовершенствования моей модели вселенной. Я намереваюсь предпринять странствие в сферы чистой математики, путешествие, которое унесет меня за пределы скучной геометрии пространства.