Текст книги "Эра Дракулы"

Глава 11. Вопросы малой важности

– Почему ты так тиха, Пенни?

– Что? – воскликнула она, неожиданно вырванная из злого сна. Шум приема тут же объял ее, напоминая театральное шушуканье закулисных разговоров.

С показной суровостью Арт упрекнул спутницу:

– Пенелопа, мне кажется, ты спишь. Я трачу свое скудное остроумие на тебя вот уже несколько минут, но ты, похоже, не воспринимаешь ни слова. Когда я стараюсь удивить тебя, ты бормочешь: «О, как верно», – когда же пытаюсь взять серьезную ноту, желая соответствовать твоему настроению, ты начинаешь вежливо смеяться, прикрывая рот веером.

Вечер прошел зря. Сегодня она должна была впервые появиться на людях вместе с Чарльзом, выйти в свет как помолвленная женщина. Она планировала этот вечер неделями, выбирала правильный наряд, правильный корсаж, подходящее светское событие и подобающую компанию. Но из-за таинственных хозяев Чарльза все пошло прахом. Пенелопа весь вечер пребывала в плохом настроении, стараясь хотя бы не хмуриться по старой привычке. Ее гувернантка, мадам де ля Ружьер[94]94
  Мадам де ля Ружьер – отрицательный персонаж романа «Дядя Сайлас. История Бартрама-Хо» (1864) Джозефа Шеридана Ле Фаню.


[Закрыть], часто предупреждала, что если ветер сменится, то ее лицо навеки застынет в таком выражении; теперь же, разглядывая себя в зеркале, выискивая хотя бы намеки на морщины, она поняла, что старая служанка не так уж и заблуждалась.

– Ты прав, Арт, – признала мисс Чёрчвард, унимая бурлящую внутри ярость, которая всегда пробуждалась в ней, когда события развивались не так, как она хотела. – Я отвлеклась.

Он попытался принять комически оскорбленный вид, и кончики зубов выступили зернышками риса, прилипшими к нижней губе.

В противоположном конце ресторана Флоренс беседовала с пьяным джентльменом – как поняла Пенелопа, критиком из «Телеграф». Миссис Стокер по идее должна была стать предводителем в этой вылазке на враждебную территорию – их симпатии традиционно склонялись к «Лицеуму», но нынче пришлось идти в «Критерион»[95]95
  Театр «Лицеум» был основан еще в 1765 году, хотя современное его здание датируется 1834-м, и всегда отличался серьезным драматическим репертуаром. В конце XIX века, примерно с 1871 года, в театре наступила эпоха Генри Ирвинга, когда серьезные пьесы (в частности, чуть ли не весь корпус шекспировских пьес – от «Гамлета» до «Много шума из ничего») шли с огромным успехом. Понятно, что компания Флоренс Стокер предпочитала именно «Лицеум», так как Брэм Стокер работал там управляющим с 1878 года. «Критерион» во многом был противоположностью «Лицеуму». Основанный в 1874 году, к концу 1880-х он стал ведущим театром комедии в Лондоне.


[Закрыть], – однако она оставила своих сторонников в обществе друг друга. Так типично для Флоренс! Легкомысленная, она не уставала флиртовать, даже приближаясь ко второй половине третьего десятилетия своей жизни. Неудивительно, что ее муж исчез. Как и Чарльз этим вечером.

– Ты думаешь о Чарльзе?

Пенелопа кивнула, размышляя, много ли правды таилось в слухах о способности вампиров читать мысли. Впрочем, ее думы, призналась себе мисс Чёрчвард, сейчас мог увидеть кто угодно, настолько крупными буквами они были написаны. Ей надо сосредоточиться и не хмуриться, не то она кончит, как глупая бедная Кейт. Всего двадцать два года, а лицо уже испорчено от постоянного смеха и плача.

– Даже когда я весь вечер провожу с тобой, Чарльз все равно стоит между нами. Чтоб его…

Борегар должен был сопровождать их на премьеру, но послал нарочного с письмом, принося извинения и вверяя Пенелопу на весь вечер заботам Флоренс. Он уехал по каким-то правительственным делам, которых она не должна была знать. Это страшно раздражало. После замужества, если только она не переоценивала свою способность к убеждению, обстоятельства в их доме значительно изменятся.

Корсет у Пенелопы был настолько тугим, что она едва могла дышать, a décolletage[96]96
  Декольте – глубокий вырез на платье (фр.).


[Закрыть] – столь глубоким, что вся кожа от подбородка до середины груди уже онемела от холода. И ничего не оставалось, кроме как обмахиваться веером, ведь она не могла рисковать и положить его на стул, где на него мог сесть какой-нибудь подвыпивший олух.

Изначально Арт должен был сопровождать Флоренс, но та оставила его, так же как Пенелопу – ее жених, и потому теперь он чувствовал себя обязанным слоняться без дела поблизости, словно пылкий обожатель. Их уже дважды поздравляли знакомые, а один, указывая на Арта, задал смущающий вопрос: «Это наш счастливый джентльмен?» Лорд Годалминг принимал подобные конфузы с юмором.

– Я не хотел говорить о Чарльзе дурно, Пенни. Приношу свои извинения.

После объявления о грядущей свадьбе Арт стал сама забота. Когда-то и он был помолвлен с девушкой, которую Пенелопа хорошо помнила, но произошло нечто ужасное. Она легко могла понять Арта, особенно в сравнении с Чарльзом. Ее жених постоянно делал паузу, прежде чем обратиться к ней. Он ни разу не назвал ее Памелой, но они оба со страхом ждали этого ужасного, но неизбежного момента. Всю свою жизнь она шла позади своей блистательной родственницы, чувствуя озноб всякий раз, когда люди сравнивали их друг с другом, и прекрасно зная, что ее всегда будут считать меньшей из двух мисс Чёрчвард. Но Памелы не стало, а Пенелопа уже была старше того возраста, в котором умерла кузина.

– Уверяю тебя, Чарльз не смог к нам присоединиться из-за дел высочайшей важности. Его имя вряд ли когда-нибудь появится в списках, но в Уайтхолле он прекрасно известен, правда, лишь лучшим из лучших, и ценится очень высоко.

– Разумеется, Арт, ты тоже важен.

Тот пожал плечами, кудри его растрепались:

– Я всего лишь посыльный с титулом и хорошими манерами.

– Но премьер-министр…

– В этом месяце я любимый зверек Ратвена, что, впрочем, очень мало значит.

Вернулась Флоренс с официальным вердиктом о пьесе. Это было нечто под названием «Выход в свет Кларимонды» известного автора «Серебряного короля» и «Святых и грешников» Генри Артура Джонса[97]97
  Генри Артур Джонс (1851–1929) – знаменитый драматург, пользовавшийся большой популярностью в конце XIX – начале XX века. Впрочем, известен он и по афоризму Оскара Уайльда: «Есть три правила для написания пьес. Первое правило – не писать так, как Генри Артур Джонс; второе и третье таковы же. У драматурга действительно есть пьесы «Серебряный король» (1882) и «Святые и грешники» (1884), которые произвели немало шума и позволили Джонсу стать профессиональным литератором. Но никакого «Выхода в свет Кларимонды» у Джонса нет. Новую пьесу он явно написал под воздействием перемен в политической жизни страны, так как Кларимонда – это персонаж рассказа Теофиля Готье «Усопшая возлюбленная» (1836), повествующего о монахе Ромуальде, который влюбился в прекрасную куртизанку Кларимонду, на поверку оказавшуюся вампиршей.


[Закрыть].

– Мистер Сала говорит, что «есть разрыв в облаках, проблеск синевы в драматических небесах и, похоже, мы добрались до конца безобразия»[98]98
  Джордж Август Генри Сала (1828–1895) – один из самых плодовитых и знаменитых журналистов викторианской Англии, писавший чуть ли не на любые темы, но особенно предпочитавший жанр путевых заметок. Отличался цветастым и напыщенным стилем, что можно видеть по приведенной выше цитате.


[Закрыть].

Пьеса была образцом «гремучего фарса», которыми славился «Критерион». «Новорожденная» главная актриса имела тайны в прошлом, а ее отец в пьесе, но муж в реальности, циничный советник королевы, обращался с саркастическими замечаниями непосредственно к бельэтажу, позволяя актеру-антрепренеру Чарльзу Уиндэму[99]99
  Чарльз Уиндэм (1837–1919) – популярный викторианский актер, в основном исполнявший роли в мелодрамах и комедиях. В 1876 году он стал управляющим театра «Критерион», и именно при нем тот превратился в популярный среди англичан театр комедии. В 1902 году Уиндэму, несмотря на «несерьезность» карьеры, был пожалован титул рыцаря.


[Закрыть] блеснуть искусством афоризма. Частые смены костюмов и декораций переносили персонажей из Лондона за город, а оттуда в итальянский замок с привидениями. К занавесу любовники помирились, злодеев посрамили, состояния обрели законных наследников, а тайны раскрылись без какого-либо ущерба для персонажей. Спустя час после финального акта Пенелопа в мельчайших деталях помнила каждый из нарядов героини, но совершенно забыла имя актрисы, которая ее играла.

– Пенни, дорогая, – послышался тихий дребезжащий голосок. – Флоренс, лорд Годалминг.

Это была Кейт Рид в тускло-коричневом тесном платье, волочившая за собой толстого «новорожденного», своего дядю Диармида. Штатный сотрудник Центрального агентства новостей, он содействовал так называемой карьере бедняжки в дешевой журналистике и имел репутацию самого нечистоплотного литературного поденщика из писак Граб-стрит[100]100
  В Британии Викторианской эпохи Граб-стрит уже не существовала, так как в 1830 году ее переименовали в Мильтон-стрит, но в английском языке она стала метафорой журналистики и писательского ремесла, существующих исключительно ради денег, когда писатели и журналисты ради тиражей и громких заголовков готовы на все – в том числе на открытую ложь. В течение всего XVIII века на Граб-стрит располагалось множество издательств, и там же обитало немало литературных поденщиков, прилагавших все усилия, чтобы продать свой труд. Жадность и беспринципность газет, базировавшихся на Граб-стрит, стала притчей во языцех, отсюда и пошла эта метафора.


[Закрыть]. Всех, кроме Пенелопы, он веселил, поэтому его в основном терпели.

Арт потратил время, поцеловав костистую руку Кейт, и девушка покраснела как свекла. Диармид Рид поприветствовал Флоренс пивной отрыжкой и поинтересовался ее здоровьем, что никогда не считалось разумной тактикой в присутствии миссис Стокер, которая отличалась способностью в подробностях описывать свои многочисленные болезни. Сжалившись, она избрала другую тему для разговора и спросила мистера Рида, почему тот в последнее время не бывает на ее полуночниках.

– Мы скучаем по вам на Чейни-уок, мистер Рид. Вы всегда так много знаете о жизни низов и верхов общества.

– Сожалею, но последнее время я тралю низы, миссис Стокер. Эти убийства Серебряного Ножа, в Уайтчепеле.

– Ужасное дело, – быстро и сбивчиво произнес Арт.

– Это точно. Но чертовски поднимает тираж. «Стар» и «Гэзетт» там закопались до победного конца. У Агентства не хватает для них пищи. Они забирают все.

Пенелопа не желала обсуждать убийства и прочую мерзость. Она не читала газет, да и вообще ничего не читала, кроме книг по этикету.

– Мисс Чёрчвард, – обратился к ней мистер Рид, – как я понимаю, сегодня на повестке дня поздравления?

Она улыбнулась ему так, чтобы на лице не образовалось складок.

– А где Чарльз? – спросила Кейт, как обычно не имея ни малейшего представления об этикете.

«Некоторых девушек следует регулярно колотить, – подумала Пенелопа. – Как ковры».

– Чарльз подвел нас, – сказал Арт. – По-моему, он поступил неразумно.

Пенелопа чувствовала, как внутри нее пылает огонь, но надеялась, что ее состояние никак не отразилось на лице.

– Чарльз Борегар, так? – спросил мистер Рид. – Как я понимаю, он то что надо для трудной минуты. Знаете, могу поклясться, прошлой ночью я видел его в Уайтчепеле. С детективами, расследующими дело Серебряного Ножа.

– Едва ли это так, – возразила Пенелопа. Она никогда не бывала в том районе – том самом, где убивали людей. – Я не могу себе представить, что могло бы привезти Чарльза в такой квартал.

– Я не знаю, – сказал Арт. – У клуба «Диоген» странные интересы, которые простираются во все, даже самые сомнительные, кварталы.

Пенелопа предпочла бы, чтоб Арт не упоминал об этом заведении. Мистер Рид сразу навострил уши и уже собрался расспросить Холмвуда, когда всех их спас от конфуза еще один гость.

– Смотрите, – воскликнула довольная Флоренс, – кто пришел досаждать нам своим несносным характером! Это же Оскар.

Большой «новорожденный» с копной волнистых волос и упитанной наружностью подошел к ним праздной походкой – зеленая гвоздика в петлице[101]101
  Оскар Уайльд часто носил в петлице бутон английской садовой гвоздики (от обычной она отличается более крупными размерами и больше похожа на розу), который флористы красили для него в зеленый цвет, ставя цветок в специальный раствор зеленой краски. Как писал Уайльд в своем эссе «Кисть, перо и отрава» 1889 года, любовь к зеленому цвету всегда означает присутствие в человеке «тонкого художественного темперамента». Зеленая гвоздика также была для Уайльда символом искусственности, так как ее приходилось создавать, что отвечало его эстетическим воззрениям.


[Закрыть], руки в карманах, так чтобы передняя часть полосатых штанов выступала вперед.

– Добрый вечер, Уайльд, – сказал Арт.

Поэт насмешливо изрек краткое «Годалминг», признав Холмвуда, а затем экстравагантно принялся ухаживать за Флоренс, изливая на нее столько обаяния, что избыток его выплеснулся на Пенелопу и даже Кейт. Мистер Оскар Уайльд делал предложение миссис Стокер, когда та еще звалась мисс Бэлкомб из Дублина, но его обошел Брэм, о котором теперь никто не упоминал. Пенелопа легко могла поверить, что Уайльд сделал за свою жизнь немало предложений лишь для того, чтобы отказы дали ему повод и пищу для его необычайного остроумия.

Флоренс спросила мнения Оскара касательно «Выхода в свет Кларимонды», Уайльд заметил, что благодарен создателям за эту пьесу, ибо она вполне способна вдохновить проницательного критика, каковым он, несомненно, полагал себя, на написание воистину гениального творения на руинах сего произведения.

– Как интересно, мистер Уайльд, – сказала Кейт, – звучит так, словно вы ставите критика выше творца.

– Да ведь критика и есть искусство. Как художественное творчество предполагает развитую критическую способность, без которой его, собственно, не существует, так и критика является творчеством в самом высоком значении этого слова. По сути, критика – одновременно и творческая, и независимая.

– Независимая? – переспросила Кейт, понимая, что тем самым дает повод для целой лекции.

– Да, независимая. И подобно тому как из чувственности и нечистоплотности любовных увлечений неумной жены провинциального аптекаря, обитающего в скверном городишке Ионвиль-л’Аббэй под Руаном, Гюстав Флобер оказался способен создать классический роман, ставший шедевром стиля, так и настоящий критик, находящий удовольствие в том, чтобы растрачивать свой дар наблюдательности на темы столь малозначительные, да и просто ничтожные, как отчетная выставка в Королевской академии за этот год и за любой другой, или же стихи Льюиса Морриса, или пьесы Генри Артура Джонса, сможет создать произведение, безупречное по своей красоте, проницательности и тонкости ума. Ничтожество неодолимо тянет к себе всех, кто наделен блестящим интеллектом, а глупость – тот вид Bestia triumphans[102]102
  Торжествующих зверей (лат.).


[Закрыть], который всегда способен привлечь внимание мудрых, заставляя их покинуть свое обиталище[103]103
  Уайльд цитирует свой трактат «Критик как художник» (пер. А. Зверева).


[Закрыть].

– Но что вы думаете о пьесе, мистер Уайльд? – спросил мистер Рид.

Тот взмахнул рукой и состроил гримасу, и этот жест в сочетании с выражением лица сказал гораздо больше о предмете, чем его краткая речь, которую даже Пенелопа сочла несколько отдаленной от темы, пусть и изысканной. Уместность, как-то объяснил Уайльд, это безответственная привычка, которой не следует предаваться сверх меры.

– Лорд Ратвен передает свои наилучшие пожелания, – сказал Арт.

Поэт был явно польщен таким высочайшим вниманием. Он уже начал говорить какую-то невероятно восхитительную речь, совершенно не имеющую отношения к происходящему, когда Холмвуд наклонился к нему и голосом настолько тихим, что его расслышала одна Пенелопа, сказал:

– …и он желает вам проявить большую осторожность во время визитов в некий дом на Кливленд-стрит.

Глаза Оскара неожиданно стали проницательными, и он решил не продолжать беседу, а увел Флоренс в сторону – поговорить с Фрэнком Харрисом из «Фортнайтли ревью». После обращения тот отрастил козлиные рога[104]104
  Фрэнк Харрис (1856–1931) – известный журналист, писатель, редактор и издатель, водивший знакомство чуть ли не со всеми знаменитыми и талантливыми людьми своего времени. Забавная деталь Ньюмана насчет отросших рогов неслучайна, так как Харрис отличался, несмотря на свои обширные связи, раздражительным и вспыльчивым характером, а также получил широкую, но сомнительную известность благодаря многотомным мемуарам «Моя жизнь и любовь», запрещенным во многих странах за чрезмерную откровенность в описании интимных вопросов. «Фортнайтли ревью» был одним из самых влиятельных журналов Викторианской эпохи. В период редакторства Харриса с 1886 по 1894 год журнал процветал, в нем печатались чуть ли не все выдающиеся критики и писатели того времени. Так что сам факт того, что Кейт Рид могла надеяться опубликовать там свою статью, много говорит о ее карьере.


[Закрыть], которые пугали Пенелопу. Кейт ушла вслед за поэтом, надеясь набрать достаточно слухов для редактора, чтобы затем вместе с этим материалом поместить статью о женском избирательном праве или еще какой-нибудь глупости в том же роде. Даже столь преданный делу вольнодумец с репутацией, каким был мистер Харрис, наверняка сочтет Кейт слишком малахольной рыбкой для своих сетей и выбросит ее обратно в море.

– Что, черт побери, вы сказали Уайльду, что так его расстроили? – спросил мистер Рид, почуяв историю. Ноздри газетчика действительно начинали подергиваться всякий раз, когда он думал, что напал на след какого-нибудь мусора, который принимал за новости.

– Так, одна мания Ратвена, – объяснил Арт.

Собиратель слухов уставился на Холмвуда, глаза его походили на буравчики. У многих вампиров был пронзительный взгляд. На званых приемах они часто старались пересмотреть друг друга, словно олени, сцепившиеся рогами. В этот раз мистер Рид проиграл соревнование и отошел прочь, ища своенравную племянницу.

– Проницательная девочка, – заметил Арт, кивнув вслед Кейт.

– Пф, – фыркнула Пенелопа, покачав головой. – Карьера – это для женщин, которые не могут найти себе мужа.

– Мяу!

– Иногда мне кажется, что все события проходят мимо меня, – пожаловалась мисс Чёрчвард.

– Не произошло ничего такого, чем бы стоило забивать столь прелестную головку, – ответил Годалминг, поворачиваясь к ней.

Арт пощекотал ее под подбородком и слегка поднял ей голову, чтобы заглянуть в глаза. Она подумала, что он сейчас поцелует ее – здесь, на глазах у всего театрального Лондона, – но лорд не стал этого делать. Только рассмеялся и опустил руку.

– Чарльзу лучше быстрее понять, что такую леди небезопасно оставлять в одиночестве. Иначе кто-нибудь тебя украдет и принесет в жертву современному Вавилону.

Пенелопа захихикала: ее учили поступать таким образом, когда кто-нибудь говорил что-то, чего она не до конца понимала. Бездонные глаза лорда Годалминга мерцали. Пенелопа почувствовала, как в груди растекается тепло, и ей стало интересно, к чему все это приведет.

Глава 12. Рассвет мертвецов

Рассвет прострелил туман, полный крови. Солнце поднималось, и «новорожденные», суетясь, спешили вернуться в гробы и потаенные углы. Женевьева одна возвращалась в Тойнби-холл, даже не думая опасаться тающих теней. Как и Влад Цепеш, она была достаточно стара, чтобы не иссохнуть на солнце, в отличие от более чувствительных «новорожденных», но живость, пришедшая вместе с кровью «теплой» девушки, уходила по мере того, как все больше света просачивалось с небес. Она прошла мимо «теплого» полицейского на Коммершиал-роуд и поприветствовала его кивком. Тот отвернулся и продолжил обход. Чуть ранее у Женевьевы возникло чувство, словно кто-то невидимый преследует ее, и вот теперь оно вернулось; впрочем, такие мании в Уайтчепеле встречались более-менее постоянно.

Последние четыре ночи она больше времени проводила, занимаясь делом Серебряного Ножа, чем работой. Друитт и Моррисон брали двойные смены, жонглируя небольшим количеством мест в Холле, чтобы справиться хотя бы с теми, кто нуждался более остальных. Изначально образовательное учреждение, сейчас Тойнби-холл напоминал полевой госпиталь.

Женевьеву отправили помогать Комитету бдительности[105]105
  Комитет бдительности был основан в начале сентября 1888 года уайтчепельскими бизнесменами, так как убийства плохо влияли на торговлю в районе. Комитет организовывал патрулирование улиц с полуночи до четырех или пяти часов ночи. Этим занимались как добровольцы, так и безработные, нанятые комитетом за небольшую плату. Каждому патрульному выдавали полицейский свисток, пару галош и тяжелую дубинку. Комитет даже объявил награду за поимку Джека-потрошителя, после того как это отказался сделать министр внутренних дел, и нанял двух частных детективов для поисков убийцы.


[Закрыть], и она побывала уже на таком количестве шумных собраний, что даже сейчас слова звенели в ее голове, как музыка в ушах тех, кто имел глупость сесть слишком близко к оркестру.

Теперь же Дьёдонне остановилась и прислушалась. Ей снова показалось, что ее кто-то преследует. Пробудилась вампирская восприимчивость, и перед глазами возник образ чего-то, закутанного в желтый шелк, передвигающегося странными безмолвными прыжками, размахивая длинными руками, словно сомнамбула. Женевьева всмотрелась в туман, но оттуда ничего не появилось. Возможно, она просто впитала в себя воспоминания или фантазии «теплой» девушки, и те какое-то время останутся с ней, пока чужая кровь не выйдет из организма. Такое случалось и раньше.

Джордж Бернард Шоу и Беатрис Поттер произносили речи по всему городу, пользуясь убийствами, чтобы привлечь внимание к условиям жизни в Ист-Энде. Оба так и не стали носферату, а Шоу, насколько понимала Женевьева, сотрудничал с республиканской фракцией. В «Пэлл-Мэлл гэзетт» У. Т. Стэд проводил кампанию против Серебряного Ножа, сравнимую с его ранними крестовыми походами против белого рабства и детского вампиризма[106]106
  «Пэлл-Мэлл гэзетт» начала выходить в 1865 году и на первых порах была газетой исключительно консервативного направления. Тем не менее, когда ее редактором стал Стэд, издание приобрело ярко выраженный либеральный характер. Уильям Томас Стэд (1849–1912) – знаменитый журналист и редактор Викторианской эпохи, известный, в частности, тем, что развивал принципы так называемой новой журналистики, активно продвигая идею воздействия прессы на правительство, и, как это ни странно, проложил дорогу современным таблоидам. Ньюман в тексте упоминает один из самых знаменитых эпизодов в карьере Стэда: в 1885 году своей статьей «Девственная жертва современного Вавилона» он начал кампанию против детской проституции и рабства. Для доказательства того, что все, о чем он пишет, реально, Стэд организовал «покупку» тринадцатилетней девочки Элизы Армстронг у ее отца-трубочиста. Пример существования торговли детьми оказался настолько удачным, что журналиста обвинили в похищении и отправили на три месяца в тюрьму. Популярность статей, посвященных этой теме, была огромной, а сама кампания повлияла на законодательное повышение возраста согласия с 13 до 16 лет и принятие Акта о поправках в уголовный закон 1885 года, в котором ужесточались наказания за сексуальные нападения на женщин и детей, а также вводилось более строгое уголовное преследование проституции и гомосексуальности. Стэд погиб при кораблекрушении «Титаника» 15 апреля 1912 года.


[Закрыть]. В отсутствие преступника как такового он заключил, что винить в сложившихся обстоятельствах надо само общество. В Тойнби-холл сразу же хлынул полноводный поток пожертвований, и Друитт даже предложил помочь убийце деньгами, дабы увеличить количество поступающих средств. Шутка не порадовала серьезно настроенного Джека Сьюарда.

Объявление на стене конюшенного двора обещало награду за любые сведения, которые помогли бы поймать Серебряного Ножа. Соперничающие группы «теплых» и «новорожденных» членов Комитета бдительности бродили по округе с дубинками и бритвами, ссорились друг с другом и нападали на невинных прохожих. Уличные девочки теперь больше жаловались не на убийцу, а на недостаток клиентов, так как «стражи порядка» кидались на любого мужчину, пришедшего в Уайтчепел в поисках женщины. Шлюхи в Сохо и Ковент-гардене тайно злорадствовали и получали двойную выручку, бизнес там процветал.

Из переулка донесся стон. Клыки Женевьевы выпрыгнули из десен выкидными ножами, удивив даже ее саму. Она зашла в тень и увидела, как мужчина прижимает рыжую женщину к стене. Дьёдонне ринулась к ним, готовясь схватить убийцу, когда увидела, что это был солдат в длинном пальто и штанах, спущенных до колен. Судя по всему, он пытался пронзить даму не ножом, а собственным тазом, и хоть двигался с отчаянной скоростью, но цели добиться не мог. Женщина с юбками, спасательным поясом обмотанными вокруг талии, оперлась об угол дома, держа клиента за голову, прижав его лицо к своему плечу, скрытым перистым боа.

Проститутка оказалась хорошо выглядящей «новорожденной», которую все звали Рыжая Нелл. Во время обращения она пришла в Холл, и Женевьева помогла ей – держала, пока та билась сначала от озноба, потом от лихорадки, а в челюстях росли новые зубы. По-настоящему ее звали Фрэнсис Коулс, или Коулмэн[107]107
  Фрэнсис Коулс – проститутка из Ист-Энда, ее убили 13 февраля 1891 года, в трех местах перерезав горло тупым ножом. Убийцу так и не нашли, среди рипперологов существует версия, что, несмотря на другой почерк преступления, это Потрошитель продолжил свое дело спустя два с половиной года после убийства Мэри Джейн Келли.


[Закрыть]. Теперь волосы у нее стали гуще, стреловидная челка почти достигала переносицы. Жесткие красновато-бурые щетинки отросли на обнаженных руках и на ладонях.

Рыжая Нелл облизывала мелкие царапины на шее клиента. Она увидела Женевьеву, но явно ее не признала и потому угрожающе обнажила ряд крепких зубов – с верхних клыков, подернутых алой пленкой, капала кровь. Дьёдонне тихо, спиной вперед вышла из переулка. «Новорожденная», ругаясь, уговаривала солдата, стараясь, чтобы тот истратил свои четыре пенса:

– Ну, давай же, ублюдок, кончай, кончай…

Тот схватил женщину за волосы, вонзаясь в нее все сильнее и сильнее, уже задыхаясь.

Вернувшись на улицу, Женевьева какое-то время стояла неподвижно, чувствуя, как верхние клыки возвращаются на место. Слишком уж ей хотелось кинуться в драку. Убийца заставил ее нервничать, так же как и линчевателей.

Серебряный Нож уже побывал сапожником в кожаном фартуке, польским евреем, совершающим ритуальные убийства, малайским моряком, выродком из Вест-Энда, португальским скотником, призраком Ван Хелсинга или Чарли Писа[108]108
  Чарльз Пис (1832–1879) – знаменитый грабитель и убийца из Шеффилда, ставший чуть ли не романтической фигурой из-за своего респектабельного внешнего вида, умения играть на скрипке и хороших манер. По свидетельствам современников, Чарльз Пис довел процедуру взлома до уровня искусства и изобрел целый ряд подлинно уникальных инструментов для проникновения в чужое жилище. Пис стал героем нескольких романов (среди них «Человек-дьявол» Эдгара Уоллеса), серии комиксов, а также двух фильмов.


[Закрыть]. Его выставляли доктором, черным магом, повитухой, священником. С каждым новым слухом все больше невинных людей попадало во власть толпы. Сержант Тик посадил под замок «теплого» сапожника по фамилии Пицер[109]109
  Джон Пицер (1850–1897) – польский еврей, работавший сапожником. Он действительно одно время ходил в подозреваемых по делу Джека-потрошителя, когда после убийства Мэри Энн Николс в газетах появилась информация о том, что полиция ищет некоего человека по прозвищу Кожаный Фартук, который плохо обращался с проститутками в Уайтчепеле. Уильям Тик, знакомый с Пицером восемнадцать лет, знал, что, говоря о Кожаном Фартуке, люди подразумевают именно сапожника, поэтому быстро препроводил того в камеру, спасая от возможной расправы. Как выяснилось, на момент убийства Николс у Пицера было алиби, подтверждаемое показаниями свидетелей.


[Закрыть] ради его собственной защиты, когда кому-то взбрело в голову написать на витрине его лавки «Серебрянный Ношь». После того как Джейго, христианский крестоносец, заявил, что убийца беспрепятственно ходит по округе, так как работает полицейским, констебля-вампира по имени Джонас Мизен[110]110
  Джонас Мизен был вторым констеблем, после Джона Нила, появившимся на месте убийства Мэри Энн Николс. В реальности он мирно вышел на пенсию в 1898 году.


[Закрыть] затащили во двор на Коук-стрит и пронзили каким-то бревном из ближайшей поленницы. Сам проповедник попал в тюрьму, но Лестрейд сказал, что его скоро придется отпустить, так как на время смерти Мизена у того оказалось идеальное алиби. У преподобного Джона Джейго, похоже, никогда не случалось проблем с алиби.

Женевьева прошла мимо портика, где спала Лили. «Новорожденное» дитя на день закуталось в какие-то обрывки одеяла, которые ей дали в Холле. Она спряталась, защищаясь от солнца, и сейчас своей крохотной фигуркой больше напоминала египетскую мумию. Полуизменившаяся рука девочки стала еще хуже, бесполезное крыло торчало от бедра до подмышки. В зубах Лили держала кошку, лежавшую прямо на ее лице. В животном едва теплилась жизнь.

Эбберлайн и Лестрейд опросили десятки человек, но не произвели ни одного полезного ареста. Рядом с полицейскими участками постоянно кто-то протестовал, и разные группы недовольных нередко соперничали друг с другом. Вызвали медиумов вроде Лиса и Карнакки[111]111
  Карнакки – герой цикла рассказов Уильяма Хоупа Ходжсона (см. комментарии автора), а Роберт Джеймс Лис (1849–1931) – исторический персонаж, спиритуалист, медиум, писатель и проповедник, который во время убийств Потрошителя дважды обращался в полицию и предлагал свои услуги по поимке преступника. Оба раза его прогнали как сумасшедшего. Согласно статьям в газетах «Чикаго Трибьюн» (28 апреля 1895 года) и «Пипл» (19 мая 1895 года), Лис все-таки помог полиции поймать Джека-потрошителя, которым оказался знаменитый врач, лечивший членов королевской семьи. Преступника заключили в психиатрическую клинику под именем Томаса Мэйсона. Если верить более поздним версиям, Джеком-потрошителем оказался сэр Уильям Галл. Подробнее об этом см. далее.


[Закрыть]. Несколько детективов-консультантов – Мартин Хьюитт, Макс Каррадос, Август Ван Дузен – бродили по Уайтчепелу, надеясь что-то найти. Даже почтенный Хоукшоу вышел из отставки. Но их признанный лидер сейчас находился в Чертовом Рве, сыщикам не хватало воодушевления, и никаких решений не последовало. Безумца по имени Котфорд схватили, когда он крался в гриме негра-менестреля, – тот сразу принялся утверждать, что он переодетый детектив. Его отправили в Колни-Хэтч[112]112
  Колни-Хэтч – психиатрический госпиталь, основанный в 1851-м и закрытый в 1993 году. Его название, наряду с Бедламом, стало именем нарицательным для обозначения сумасшествия как такового, хотя само здание в 1880–1890-х годах находилось в ужасающем состоянии. Во время расследования дела Джека-потрошителя в Колни-Хэтч отправили уже упомянутого Аарона Космински, а также еще одного подозреваемого по этому делу, Дэвида Коэна (чье настоящее имя было Натан Камински).


[Закрыть] на освидетельствование. Как говорил Джек Сьюард, сумасшествие вполне может стать заразным.

Женевьева нашла шиллинг в кошельке и опустила его в покрывало Лили. «Новорожденная» что-то пробормотала во сне, но не очнулась. Рядом прогрохотал экипаж, внутри виднелся профиль дремлющего человека, шляпа его покачивалась в такт движениям кеба. Дьёдонне решила, что кто-то едет домой после ночи на фабриках плоти, но потом узнала пассажира. Им оказался член клуба «Диоген» – Борегар, которого Женевьева заметила на дознании Лулу Шон. По словам Лестрейда, его присутствие означало интерес к делу в самых высоких кругах. Снова юная королева публично заявила, что обеспокоена «этими отвратительными убийствами», но принц Дракула официально так и не выразил своего мнения по поводу событий в Уайтчепеле, впрочем, для него, как считала Женевьева, жизни нескольких уличных девок – все равно, вампиров или нет, – имели такую же важность, как смерть какого-нибудь жука.

Кеб скрылся в тумане. Она снова почувствовала, что в молочной мгле что-то подкарауливает ее, стоит в самой гуще, наблюдает, ждет шанса сделать ход. Ощущение прошло.

Постепенно Женевьева осознала, что совершенно не в силах повлиять на поведение неизвестного безумца, и одновременно поняла, насколько важным для страны стало это дело. Каждый приводил свои доводы, утверждая, что проблема заключается не только в трех зарезанных проститутках. Она коренилась в «двух нациях» Дизраэли[113]113
  Здесь имеется в виду крылатое выражение Бенджамина Дизраэли (1804–1881), тогда еще писателя, а впоследствии премьер-министра Англии, впервые прозвучавшее в его романе 1845 года «Сибил, или Две нации» и подчеркивающее огромную разницу между богатыми и бедными, сложившуюся в Великобритании. Здесь можно процитировать знаменитый пассаж из романа, ставший визитной карточкой Дизраэли и неотъемлемой частью викторианской историографии: «Две нации, между которыми нет ни связи, ни сочувствия; которые так же не знают привычек, мыслей и чувств друг друга, как обитатели разных планет; которые по-разному воспитывают детей, питаются разной пищей, учат разным манерам; которые живут по разным законам… Богатые и бедные».


[Закрыть], в прискорбном распространении вампиризма среди низших классов, в упадке общественного порядка, в хрупком равновесии измененного королевства. Убийства были всего лишь искрами, а Великобритания – трутницей.

Женевьева много времени проводила с падшими женщинами – она сама долго жила изгоем и чувствовала с ними определенное родство, – поэтому разделяла их страхи. Сегодня, ближе к рассвету, Дьёдонне нашла девушку в доме миссис Уоррен[114]114
  Женевьева прибегла к услугам одного из борделей миссис Китти Уоррен, персонажа пьесы Джорджа Бернарда Шоу, написанной в 1893 году.


[Закрыть] в стороне от Рейвен-роу и испила ее, не из удовольствия, а от нужды. «Теплая» Энни нежно держала ее и позволила присосаться к своему горлу, словно была кормилицей. После вампирша дала ей полкроны. Слишком большие деньги, но ей захотелось выделиться. Комнату проститутки украшал лишь висящий на стене дешевый портрет Влада Цепеша, ведущего войска в битву, из мебели там стояли умывальник и большая кровать, покрывала на которой прошли через столько стирок, что стали тонкими, как бумага, а матрас испещряли неровные коричневые пятна. В борделях больше не держали вычурных зеркал.

После стольких лет Женевьева привыкла к жизни хищника, но принц-консорт вывернул все наизнанку, и ей снова стало стыдно даже не за то, что приходилось делать ради выживания, а за поступки, которые потомки Влада Цепеша совершали вокруг нее. Энни уже укусили несколько раз. В конце концов она обернется. Не зная своего отца или матери-во-тьме, она поневоле станет искать собственный путь и, несомненно, закончит такой развалиной, как Кэти Эддоус, или погибнет, как Полли Николс, или превратится в зверя, как Рыжая Нелл. Голова кружилась от джина, выпитого «теплой» женщиной. Вот она, причина видений. Весь город казался больным.